Леса Смоленщины

Важной и интересной темой являются смоленские леса. И в прошлом, и сегодня Смоленщина – край лесной. И хотя в настоящее время больших лесов осталось не так уж много, при желании можно попасть в такие действенные дебри, что поневоле вспомнишь о первобытных временах.
Для начала размещаю исследования по лесам Западно-русских земель известного историка Л.В. Алексеева. Это наиболее полный обзор самых ранних исторических сведений о лесах древней Смоленской земли и Белоруссии.

Алексеев Л.В. Западные земли домонгольской Руси: очерки истории, археологии, культуры. Кн. 1. М.: Наука, 2006. С. 6-10.

Природные условия
Северо-западный край имеет ярко выраженный моренный ландшафт. Здесь много холмов, ледниковых озер, везде изобилуют большие валуны и мелкие камни. Юго-восточнее (через города Невель и Городок) протянулась Витебско-Невельская гряда, состоящая из красно-бурых моренных глин. И здесь типично моренный ландшафт с холмами, тянущимися в меридиональном направлении. Еще восточнее местность пересекается поймой Западной Двины и заметно поднимается, а еще восточнее – между Днепром и Западной Двиной – она вновь повышается, но сохраняет моренный ландшафт. Далее (бывший Бельский и соседние уезды), продолжая повышаться, местность создает перемычку между Валдайской и Среднерусской возвышенностями. Моренный ландшафт здесь полностью исчезает – Четвертое, Вюрмское оледенение сюда не дошло. Здесь, на ровном и обширном пространстве еще в древности образовался громадный лесной массив, именуемый во времена летописца Оковским. Рассмотрим его детальнее.

Оковский лес
В Начальной летописи неоднократно упоминаются лесные массивы: Чёртов лес (Волынь), Болдыж лес (на Десне), Брынский лес (на р. Брыни), Оковский лес (в верховьях Волги), Ширенский лес (у Рыбинской луки р. Волги) и т.д. Самым древним упомянут Оковский лес, сообщение о котором мы находим уже в географической части Повести временных лет: «Днепр бо потече из Оковскаго леса, и потечет на полдне, а Двина ис того же леca потечет, а идет на полунощье и внидет в море Варяжское. Ис того же леса потече Волга на восток...»
Как далеко распространялся Оковский лес? Уже сама территория, очерченная летописью, показывает, что он был весьма велик. Так как из него вытекала р. Западная Двина, то лес этот распространялся, следовательно, западнее ее истоков, т.е. доходил до верховьев р. Торопы, возможно, даже и до низовьев р. Куньи, и до среднего течения р. Ловати. Малое количество остатков древних поселений и погребений в этих местах подтверждает это. На севере Оковский лес, вероятно, доходил до озер Селигер, Пено или Стерж, а может быть, кончался правым берегом р. Полы. Его восточная граница начиналась у оз. Селигер, пересекала Волгу у устья р. Песочной, далее шла по левому берегу ее притока Пырышне к устью р. Молодой Туд. Село Оковцы (Оковец), расположенное на р. Пырышне, знаменито своими древностями и не один раз упоминается в летописи. Близлежащие курганный могильник и городище доказывают, что село существовало уже в домонгольское время. В 1539 г. здесь, в лесу над Пырышней, на Пырышенском (Оковецком) городище, как сообщают источники, явились две чудотворные иконы, и для них митрополит Иоасаф указал отстроить на городище два храма, куда в 1563 г. после взятия Полоцка заезжал молиться царь Иван Грозный. Село Оковец получило название, несомненно, от того леса, на границе которого оно стояло. Наличие лесного массива здесь подтверждается преданием, записанным в книге XVII в., хранившейся в оковской церкви. О том же свидетельствует Никоновская летопись: в 1548 г. «побежали в Литву бояре князь Михаила Васильевич Глинский да князь Иван Турунтай Пронский из своих сел изо ржевских, и князь великий послал за ними в погоню князя Петра Ивановича Шуйского и с ним дворян своих. И князь Петр Шуйской дошел их в Ржевских местах в великых, тесных и в непроходных теснотах; они же, послышав за собою князя Петра погонею и узнаша, что им уйти невъзможно ис тех теснот, и они возвратишася к царю...». В Москве они объясняли, «что они не бегали, а поехали молитися Пречистой в Ковец... и съехали в сторону, не зная дорогы...»


Городище Оковец на границе Оковского леса. Селижаровский район Тверской области. Фото Л.В. Алексеева, 1972 г.

На восток Оковский лес простирался южнее р. Молодой Туд. То обстоятельство, что из него вытекал Днепр, показывает, что лес доходил, во всяком случае, до верхнего (а, возможно, и среднего) течения р. Вазузы, но р. Вязьмы и г. Гжатска, по-видимому, не достигал, иначе его непременно упомянул бы проезжавший там С. Герберштейн. Однако он, побывавший дважды в России (в 1517 и 1526 гг.) и ездивший через Вязьму и Гжатск (окружающие леса которых описывал), локализует интересующий нас лесной массив, называя его Волконский, «на несколько миль к западу от Ржева-Димитриева». Ржев-Димитриев и Ржев-Володимеров – две стороны города Ржева, разделенные Волгой.



Вопрос о значении термина «Оковский лес» исследователей не занимает, однако он очень интересен. Как я уже писал, yoki по-фински означает река. В Оковском лесу берут начало крупнейшие русские реки: Волга, Западная Двина, Днепр, а также Торопа, Межа и др. Очевидно, финские аборигены называли этот лес «Лес рек», что и восприняли от них славяне. С. Герберштейн сообщает, что из этого леса вытекают четыре реки (четвертая – Торопа или Межа), что в нем есть Фроновское болото, из которого начинается не очень большая река и через две мили впадает в оз. Волго, и «увеличенная множеством вод, она снова вытекает и называется Волгой». Он называет этот лес Волконским – в те далекие времена его именовали еще и «Волоковским». Можно думать, что восточная граница Оковского леса кончалась в районе Вазузы (здесь из него вытекал Днепр) и, переходя в южную границу, от Вазузы шла на запад.
Мы не знаем, как далеко уходил Волоковский / Волконский (осмысление жителями непонятного финского названия) лес на юго-запад. Он достигал бассейна р. Каспли, ибо на «чертеже» Витебска 1664 г. на Нижнем замке показана башня «Волконский кругляк», от которой шла дорога на Смоленск, а в XX в. еще была ул. Смоленская (ул. Ленина). Дорога шла через оз. Каспля, и башня, видимо, так называлась потому, что шла к Оковскому (Волоконскому, Волоковскому – от волоков в лесу?) лесу. Так определяется граница на юго-западе. Восточную и южную границы Оковского леса подтверждают данные топонимики: в Смоленщине 8 топонимов Раменье-Раменка, что означало край пашни, опушки. И все они распространены в Северной Смоленщине и относятся к Оковскому лесу: в Бельском уезде 3 топонима, в Гжатском – 3, в Сычовском – 1, в Дорогобужском – 1.

Прочие леса Западнорусских земель
«Многочисленные леса к северу от Западной Двины в районе крепости и оз. Нищи» видел в 1517 г. С. Герберштейн. В 1563 г. Иван Грозный приказал двинуться к Полоцку и «всему этому воинству с собою имати (запасы - Л.А.), довольные на всю зиму, занеже ити до Полоцка месты пустыми и непрходными», и дорогу перед собой велел «чистити», и далее: «от Невля до Полоцка... дорога лесна и тесна...» Через 16 лет Р. Гейденштейн записал: «По направлению к Пскову и Лукам почти на сто миль простирались густые и непроходимые леса». Подобные густые леса сохранились к северу от Полоцка и до XIX в.: «По приближении к границам Себежа и Невеля путешественников встречают боры, наподобие туч нависшие на горизонте...» Эта же картина была в районе Себежа, чем был поражен епископ Витебский и Полоцкий Савва, впоследствии архиепископ Тверской и Кашинский. Изобиловали лесами и окраины Полоцкого княжества на западе: «Я выехал в... 1413 г. из Динабурга (Двинска) через огромные пущи, – писал французский путешественник Жильбер де Лануа, – и так непрерывно странствовал два дня и две ночи, не находя жилища...»
Густые леса на западной окраине Полоцкого княжества сохранились до XIX в.: «Я забрался к восточному краю Виленской губернии, тут к востоку (еще уцелели – Л.А.) громадные леса, за ними – Неман»,— писал М.А. Коялович.
Есть ранние свидетельства об обилии лесов на южных окраинах Полоцкого княжества. В 1564 г. королевские войска напали на русских воевод, шедших из Полоцка. «Царевы же великого князя воеводы не токмо доспехи успели на себя положите, но и полки стати не успели, зане пришли места тесные и лесные...» Еще в конце XVII в. Бернгард Таннер, двигаясь в Московию, ужасался обилию «страшных лесов» между Минском и Борисовом. Там же в 1812 г. «в темный и громадный лес около Минска углубился Наполеон».
Особенно мощные леса были на границе Литвы и Руси, которые служили пограничной защитой: «Москвитяне, как это они делали в других местах, нарочно дали разрастись непроходимым лесам, ибо у них такой обычай, что они оставляют землю, соседнюю с неприятелем, на протяжении нескольких миль вполне невозделанной и необитаемой; частые деревья, которые по необходимости вырастают на свободной почве, и густые леса затем образуют некоторого рода оплот против неприятеля, и они считают себя в безопасности от вражеских набегов. ...Сураж находился как бы на самой опушке вышеупомянутого леса». Есть сведения и о лесах внутри Полоцкого княжества: в 1654 г. воевода П.И. Шуйский «с войском своим выступил из лесу в поле, прилежащее к Улле, – писал королю воевода Радзивилл, – а я с другой стороны из Луневского леса вышел на ту же равнину».
Совсем иные леса и растительность в юго-западных землях Белоруссии, где возникло Турово-Пинское княжество. Большая часть здесь принадлежала низинным землям. «Не знаю, кого бы мне попросить, чтобы ссудили меня пером для описания этой пустыни камыша и лозы, – цветисто писал польский писатель Крашевский, описывая Пинское Заречье, заболоченную страну площадью около 14 000 кв. верст – так называемые Пинские болота. – Представьте себе род леса или сплетенного тростника, связанного и спутанного, как волоса в пинском колтуне, леса безграничного и бесконечного, пересекаемого местами ложем реки, которая узенькой ленточкой, как бы извиваясь, пробирается через ряды очерета или камыша... Все это пространство, т.е. Заречье, бывает под водою еще в июне и в июле...» Крестьяне часто косят траву «стоя по пояс в воде, или прямо из лодки». Густые леса в древности были распространены западнее – в Гродненской губернии, в Беловежской пуще, где в те времена было много диких зверей и до наших дней сохранились зубры...
В Смоленском княжестве лесов было больше, чем в Полоцком. Они еще хорошо видны на чертеже Максима Цызарева. И не удивительно: страна была заселена в древности гораздо меньше, чем в Полотчине, близкой к торговым путям. А. Мейерберг свидетельствует, что в 1661 г., когда он проезжал через эти земли в Москву, между Вязьмой и Можайском тянулся сплошной лес, пустынность которого охранялась одной деревней Царево-Займище. Густые лесные массивы были и в восточной части Смоленщины: в 1370 г. «гнаше можаичи (короля Ольгерда. – Л.А.) и побиша смолнян на лесе на Болонском, а полон отъяша...» Деревня Болоновцы на р. Деснога, в 16 км от Ельни, указывает, что лес начинался где-то к юго-востоку от этого города, видимо, границ княжества. Весьма возможно, что в верховьях р. Болвы, судя по малочисленности курганов, мало заселенной местности, но где находился, видимо, город Блеве. Лесами изобиловала и южная Смоленщина – в Рославльском уезде, например, в начале XX в. они занимали 40,5% территории, а в древности их было, конечно, больше!
Когда же начали вырубать эти древние лесные богатства нашей страны? Если говорить серьезно, то этот вопрос не решен и теперь.
Древнейшая история русских лесов все еще мало изучена, и у специалистов на этот счет представления более, чем туманные. Один из ведущих специалистов, исследовавший изменения лесов в нашей стране, М.А. Цветков, считал, что первые значительные порубки лесов начались у нас в конце XIV в., когда король Ягайло уничтожал священные рощи в Самогитии, о чем упомянул в XVI в. М. Меховский. Не историк, М.А. Цветков ошибался – порубки лесов в нашей стране начали производить уже с середины первого тысячелетия н.э., в период перехода от подсечно-огневого способа обработки земли к системе больших пашень. Именно тогда, с ростом сети деревень, окруженных возделываемыми полями, началось массовое истребление лесов. Однако в XV-XVI вв. лесов еще было много. В 1523 г. Альберто Кампензе сообщал папе Клименту VII о русских соснах среди множества лесов: «сосны величины необычайной, так что из одного дерева достаточно на мачту самого большого корабля...» Он добавлял при этом, что леса эти «будучи уже в некоторых местах расчищены трудолюбием жителей, не представляют тех страшных дебрей, как прежде». Действительно: «По пням больших деревьев, существующих еще и поныне, видно, что страна была очень лесистой». Уничтожение лесов в XIX в. приняло уродливые формы: «Нынче безлесят Россию, – писал Ф.М. Достоевский, – истощают в ней почву, обращают в степь и приготавливают ее для калмыков. Явись человек с надеждой и посади дерево – все засмеются: разве ты до него доживешь?»

 

Еще один материал в тему.

Мир смоленских лесов. Сост. В. Потылев. Смоленск, 1999. С. 177-181.

Описание лесов в России началось в XVII в. со Смоленщины. Так, боярин Б.И. Морозов – владелец поташных промыслов, затевая крупное производство поташа в Починковской волости, предварительно собрал сведения о состоянии починковских лесов и убедился, что древесины здесь хватит и для изготовления поташа, и для дров на выпаривание и прокаливание древесной золы, и на бочки. Поташ, или щелочная соль, в большом количестве нужен был для стекольного производства и мыловарения, а также – на изготовление красок для сукна, беления тканей, отделки кож.
Более подробно описание леса под Смоленском приводят Г.И. Редько и В.П. Шлапак. «Лета 1673 года, марта 18 дня, по государеву, цареву, великого князя Алексея Михайловича, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержца указа и по грамоте из приказа княжества Смоленского и по наказу стольника и воеводы князя Михаила Андреевича со товарищи за приписью дьяка Федора Злобина смолянин Василий Колошин около Смоленска во все стороны осматривал и сличал, измерял в сажени и в десятины, от Смоленского от городового рва до лесов, которые около сторону и от которого места и по которое место, и сметил поверстно, и каковы те леса в вышину и в толщину, и много ли тому лесу, и как те леса поросли, и тому роспись по сею статьею подлинно, порознь и по статьям. Против круглой Богословской башни на левую сторону против четырех звен и башен до королевского пролому рву нет для того, что против тех мест под стеною близко буерак большой, а тем буераком идет речка Чюриловка. А от той наугольной круглой Богословской башни, против ее же через речку Чюриловку и Кловку вниз по Днепру реке, по Боровой дороге версты на две лесу нет по Гришкин ров, а от Гришкова рву до речки Ясеной версты на две лесу редко: сосенник прикоренистый – осокореватый, а по ним березник и осинник, и олешник растет в вышину в сажень и в полторы сажени, в две сажени и в полтреть (2,5) сажени, а в толщину в батог (прут для телесных наказаний) и в оглоблю, и в жердь, а сосняк в вышину в полтреть сажени, и в три сажени, и в четыре, и в пять сажен, а в толщину в жердь и вершков пять больше, а тот лес порос до Шейниковой башни, а за Ясену речку пошел большой старый лес – бор...»
Словами «густой», «редкий» дается представление о полноте, словами «старый», «толщиною в батог, жердь приближенно определяется возраст, а для молодняков – иногда и количество лет..., а порос тот лес лет десять» (Петр I об охране природы и использовании природных ресурсов, 1993, с. 16).
В. О. Ключевский писал, что в XVII в. западному европейцу, ехавшему в Москву через Смоленск, Россия казалась сплошным лесом, а города и села – прогалинками в нем. Сама дорога от Смоленска до Москвы представляла полосу вырубленного леса шириной 9 м.
В 1712 г. Петр I издает указ «О рубке лесов в Смоленской губернии для вывозу на Тульские и Каширинские заводы». И уже в 1713 г. железным заводам стал отпускаться даже дубовый лес. Как известно, дуб, сосна считались корабельными породами. И «на 50 верст» от Днепра, на другие нужды их рубка здесь запрещалась. Для контроля в Смоленск, по указу 1722 г., назначается вальдмейстер. «Быть одному главному вальдмейстеру, да по местам вальдмейстерам, а именно: в Петербурге, в Москве, в Казани, на Воронеже, на Рязани, во Брянску, в Новгороде, в Смоленске, в Муроме и где еще надобно будет, а им унтер-вальдмейстеров по пропорции величины места и ведомым быть в Адмиралтействе». Офицеры Адмиралтейства вычерчивали «ландкарты», леса подразделяли на «приспевшие и благонадежные». К приспевшим относили дуб диаметром в комле не менее 61 см, а сосну – 46 см. За самовольную рубку грозила смертная казнь, а за другие породы – штраф или ссылка на каторгу.
В соответствии с сенатским указом в 1736 г. описаны леса от Смоленска вниз по Днепру лейтенантом Миротворцем. Установлено, что в 10 км от каждого берега до самой польской границы пригодного для кораблестроения дуба совсем не было, сосновый массив по правому берегу имел ширину 6 км и протяженность – 12 км. Офицеры Адмиралтейства обнаружили в Дорогобужском уезде 2225 корабельных дубов, 19 тыс. елей, в Смоленском – только 42 тыс. елей.
В 1755 г. в Смоленской губернии было запрещено рубить на экспорт не только дубовые, сосновые леса, но и ель. С 1766 г. начинается Генеральное межевание земель. При этом леса подразделялись на строевые, дровяные, «смешанные» и кустарники.
В 1769 г. опубликован «Наказ управителю или прикащику» как практическое пособие по лесному хозяйству: «Рубить, оставляя при этом молодые и непорочные деревья для разведения лесу... Есть ли потребуются бревна, то не должно рубить сплошь в одном месте, но всегда оставлять хорошие молодые дерева, дабы лес не был вдруг опустошен».
В 1722 г. вышел сенатский указ «О рубке лесов в Смоленской губернии для артиллерийских и инженерных потребностей с оплатой за оные попенных денег», по которому преимущественно вырубали дуб. В 1776 г. капитан-лейтенант Овцин описал в Дорогобужском уезде более 2 тыс. дубов и до 20 тыс. елей, пригодных для рубки. Особенно хорошие дубы росли в лесах «экономических» крестьян от с. Слободище по обеим берегам Днепра до впадения в него р. Вопь. В Смоленском уезде в лесах помещиков Бурневского, Рыбаковских, Кубасова, Высоцкого, Пашкевича корабельными могли быть только ельники. В 15 км от р. Сож около сел Комаровка и Шулчанка Рославльского уезда в лесах помещиков Богданова и Куроша учтено 1000 корабельных дубов и 100 кленов.
На этом разумное лесопользование остановилось. В 1782 г. издается указ: «2) дозволить всякому свои леса продавать внутри государства и отпускать за границу, с платежом установленной пошлины; 3) впредь запрещено в помещичьих дачах рубить леса на какие-либо казенные надобности и даже для Адмиралтейства иначе, как с согласия владельцев и с уплатой требуемой цены». Так, с легкой руки Екатерины II усилилось истощение лесов России и, в частности, в Смоленской губернии, где основная площадь (около 70 процентов) принадлежала средним и крупным лесовладельцам. Крестьяне, составлявшие почти 80 процентов населения, владели 20 процентов лесов и вели в них, как и на всей своей земле, общинное хозяйство. Казенными были менее 10 процентов лесов, еще меньше (1139 дес.) было лесов у церквей и городов.
В «Энциклопедическом словаре» Ф.А. Брокгауза, И.А. Ефрона (1890) указано, что смоляне и в XIX в. строили суда (барки, шхуны, струги), отправлявшиеся в Ригу, в Духовщинском и в Рославльском уездах гнали смолу, выжигали уголь. Самое обширное в губернии производство было бондарное, при этом обручи изготовляли из стволиков лещины. В Вяземском уезде работала спичечная фабрика. Всего в губернии было 43 лесопилки, 5 рогожных и одно производство сухой перегонки древесины. Много дуба расходовалось на изготовление колес. Лес в разном виде был главным предметом экспорта, за ним шел лен, пенька и др. Господствовали хвойные насаждения: «ели в смешении с сосной и березой, или с ольхой и осиной, составляли большую часть уездов Поречского, Ельнинского и бассейна р. Десны». Сосна преобладала в лесах по правому берегу р. Хмары, а также в северо-западной части Смоленского, Духовщинского и Дорогобужского уездов, оттуда распространялась на север, занимая большую часть Вельского уезда. На террасах Днепра сосняки росли от Подхолмицкой дачи Кардымовской волости до Дорогобужа, где за Соловьиным перевозом большую площадь занимали боры. В березняках нередко формировался второй ярус ели.
Помещики продавали лес для рубки целыми массивами. Крестьяне уничтожали его с целью распашки, так как в те времена росла численность населения. На вырубках о возобновлении леса почти не заботились. Хотя официально пастьба скота запрещалась, но объеденный самосев дуба превращался в торчки. Только князья Мещерские в Дорогобужском и Сычевском уездах сохраняли и улучшали леса, привлекая специалиста-лесовода, создавали лесные культуры. Искусственным облесением занимались князья Долгоруковы в Ельнинском уезде и Волковы – в Дорогобужском.