4 Воздушно-десантный корпус (4 ВДК)

Цитата(Magnit25 @ 10 Июля 2013, 14:29)
А ты откуда знаешь, ты там был с поисковым отрядом? Просто у меня много родственников из Куракино, и я хочу с отрядом каким нибудь там искать. Знаю места где есть наши захоронения и немецкие.
Будь добр, дай адресочек отряда, очень хочется вступить.
Буду тебе очень благодарен,


Magnit25, простите, а какое Куракино имеете в виду? Рядом какие деревни?

 

***
Опять во сне смоленский лес
В ветвях уныло соловьи.
Спустившись с фронтовых небес.
Поют мелодии свои:
Про наши в тыл врага прыжки
В февральскую седую ночь.
Как в битвах падали дружки.
И не могли мы им помочь.
Как снег промерзший, злой.
колючий
Нас укрывал от холодов,
А пулемет шквально-трескучий
Косил зарвавшихся врагов.
Село Курдюмово с народом
Врагами сожжены дотла -
Лишь вьются галки хороводом.
Под ними жженая ветла.
Перед рассветом в битве ярой
Под крик: "За Родину! Ура!"
Удрапал немец сухопарый,
Мы взяли станцию Угра.
Но вдруг над нами закружилась
Армада мессеров кольцом.
Под свист и грохот смерть
явилась,
Оскалясь, взвыла над бойцом.
Но как ни шли на нас нахрапом.
Как ни страшил нас визг и вой.
Опять с потерей враг удрапал,
И вновь мы выиграли бой!
Нам не забыть те лесосеки,
Блиндаж-землянку под сосной.
Солдатских слез и крови реки
И минный вой над головой.
Нам не забыть смоленский лес.
Деревню, павшую в бою,
Могилы братские окрест
И юность горькую свою.
Мы помним шквал свинцовых
вьюг
И наше громкое «Ура!»
Где ты теперь военный друг
И речка тихая Угра?

Это стихотворение прислал в редакцию газеты «Искра» Андрей Федорович Синельников из села Большое Кирдяшево Пензенской области. В своем письме он рассказывает, что же связывает его с Угранским районом.
«18 февраля 1942 года я вместе с другими десантниками был сброшен в тыл врага в вашу местность. Меня по сей день, как магнитом, тянет в ваши края. Моя юность и моих товарищей прошла под огнем войны именно в ваших краях (Издешково - Желанья - Угра). При взятии станции Угра погиб мой односельчанин Дьячков Иван Павлович, другие товарищи. Я тоже был ранен в лесу (3 осколка от мины и сейчас они в ноге), попал в плен. В Сербии убежал из плена во время бомбежки. Бежало 18 человек, а к партизанам попали только шестеро. Остальных немцы преследовали, травили собаками и расстреляли.
После Сербии я вновь вернулся в действующую армию. В одном из боев в Венгрии меня наградили медалью «За отвагу» (02.01.1945 г.), а 4 февраля 1945 - меня тяжело ранило в плечо. И Победу я встречал в госпитале в Румынии.
Осенью 1984 года я приезжал в гости к другу - однополчанину Савченкову Ивану Кузьмичу в Издешково. А угранские школьники присылали мне как-то поздравительное письмо...».

 

Эльбрус из Всход (военная быль)
"Дорогие друзья, пишет ветеран войны Виктор Дмитриевич Рязанов из города Терек, что находится в Кабардино-Балкарии. Наш брат фронтовик пошел ныне на тот свет буквально «косяками», и мы, в разговорах, ставим задачи дотянуть до 50-летия Победы и еше раз напомнить сегодняшним поколениям о беспримерном героизме воинов нашей многонациональной Родины. Если мои заметки редакция решит опубликовать, то не посчитайтесь, пожалуйста, с хлопотами и пришлите номер газеты для музея Славы." (1975г.)
Не одну ночь напролет слушал я у чабанного костра под аккомпанемент неутомимого седого Терека рассказы бывшего воина-десантника, уроженца большого кабардинского села Хамидия Шомхала Увшуковича Гукепшева, сражавшегося на Смоленщине. Слушал и думал, что если один человек столько запомнил о воине, то сколько же могут рассказать тысячи его однополчан? Нужны десятки томов.
С января по апрель 1942 года находились десантники в тылу врага на грани жизни и смерти. Могилы их покрыли околицы деревень и опушки лесов во многих местах Смоленщины. Наконец в апреле поступила команда выходить на «Большую землю». А как это сделать, если все части и подразделения обескровлены, а в иных нет ни одного офицера. Измученные, измордованные люди едва волочат ноги, голодны, а патроны им выдают чуть ли не под расписку.
В любом воинском коллективе успех, как минимум, наполовину зависит от вожака, а в условиях действий в полном вражеском окружении и вовсе.
В данном случае солдаты-десантники безраздельно верили комбригу и комкору. Настоящими батырами (богатырями) называл их Зауэл-Бгырыс (солдат-горец) Гукепшев в смысле не физической, а духовной силы. Автору удалось выяснить иx дальнейшую судьбу. Это и впрямь были незаурядные личности. Командир корпуса Александр Федорович Казанкии был поставлен во главе такого крупного объединения, как корпус, да еще в предельно сложных и опасных условиях глубокого рейда, в полковничьем звании, что было явлением редким. Это говорит само за себя. В ходе рейда ему было присвоено звание генерал-майора, а в Берлин он привел 12-й гвардейский стрелковый корпус уже в чине генерал-лейтенанта.
Под стать ему был командир 8-й бригады Александр Алексеевич Ануфриев, тоже после рейда ставший генералом и возглавивший 38-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Ему прочили еще более блестящую карьеру, но менее чем через год после описываемых событий отважный генерал был убит в бою (25. 02. 1943г).
В опаснейших и сложнейших условиях главное — найти цель, достижению которой подчинить все. Тогда, в апреле, комкор и комбриг не уставали твердить: главная задача — пройти Буду. Из десятков больших и малых населенных пунктов в памяти Шомхала сохранились немногие. Но Буда... «Помнить буду и в ту минуту, когда Азраил за мной придет», — говорил Шомхал. (Азраил — посланец смерти в мусульманской мифологии).
Шли на Буду двумя бригадами - 8-й и 9-й, которой командовал тоже человек незаурядных способностей и большой отваги Иван Игнатьевич Курышев (впоследствии тоже генерал). Кажется, в таких обстоятельствах «тактика» диктовалась одна: «Навались!..» Но «генералитет» не терял голову, и это очень благотворно действовало на красноармейцев и младших офицеров. Тысячный гарнизон Буды брался в полукольцо. 8-я бригада заходила с севера, 9-я — с северо- востока, а 214-я — прикрывала тылы и левый фланг. «Это особенно поднимало дух, есть резерв и прикрытие от внезапного контрудара», — помнил Шомхал.
Мы не упоминали, что за все время пребывания десантников в тылу они действовали в тесном контакте с местным населением и партизанами. Еще в начале рейда привел к ним тощую лошаденку крестьянин из села Всходы: «Возьмите, кормить нечем...» Взяли из «вежливости», потому что в такой «кондиции» и при недостатке продуктов лошадь в пищу не годилась.
«Шефство» над ней взял Шомхал. И что же? Не прошло и месяца, как ротные «турманы» начали заговаривать о хорошем шашлыке. К апрелю это был уже добрый мерин по кличке Ошхамахо (так кабардинцы называют священный Эльбрус, что в переводе означает «Вершина счастья»). Чуда здесь никакого не было. Загляните в «Энциклопедический словарь» Брокгауза и Ефрона самое авторитетное справочное издание до революции (который, к слову, сейчас переиздается в репринтном исполнении). В его 26-й полутом. На странице 780 есть фраза: «По развитию коневодства Кабарда занимает первое место в России», к которой вряд ли чего нужно добавлять. Гукепшев, как большинство кабардинцев его поколения, был искусным табунщиком, умел выращивать чистопородных кабардинских скакунов (шагди) и строевых лошадей (уанэщ). Вот и стал Ошхамахо добрым строевиком, и любителям шашлыков пришлось замкнуть рты, потому что Шомхал и его гнедой друг в шесть ног так много делали, что стали для роты буквально «палочкой-выручалочкой».
...Они сосредоточились в лесу у Буды ночью, совершив 20-километровый марш- бросок. Рассвет апрельского дня был морозным, и пошли в атаку десантники достаточно бодро (грязь не мешала).
Очень ожесточенной была схватка у лесопилки. Оно и понятно: фашисты много сил потратили, чтоб пустить ее, начали отправлять отсюда в Германию высококачественные пиломатериалы. Поэтому подступы к самому заводику и к станции, откуда шла отправка, укрепили очень основательно.
Было много пулеметов. Это в кино красноармейские цепи «бесстрашно» идут на пулеметный огонь. В жизни так не бывает, ни один из них не поднимется с земли, пока пулемет не будет подавлен. Да и зачем? Бессмысленные жертвы никого не вдохновляют и к успеху ведут очень редко.
В бою за Буду один из пулеметов «задушил» Гукепшев. Не сам, а с Ошхамахо. Причем не простой, а ТУФ-18, особенно ненавистный нашим солдатам, потому что был он самым крупнокалиберным в воевавших тогда армиях (13,33 миллиметра). Что твоя малокалиберная пушка. Попробуй попади под такой — или смерть, или страшная рана, какую залечить очень трудно. Наши воины за громкую трескотню прозвали ТУФ «Геббельсом». Метко, но слабее пулемет от этого не стал... Фашистского «министра пропаганды» уничтожил Шомхал. Предельно «простым» способом. Выскочив на полном скаку из-за казармы, он промчался мимо дома, с чердака которого лаял «колченогий министр», и бросил туда связку гранат. Когда он спрыгивал после минутного «рейда» с тяжело дышавшего Ошхамахо, комбат, капитан Карнаухов, «возмутился»:
- Очумел, что ли? Жить надоело?!
На что Шомхал ответил;
- У нас говорят: неудачника и на верблюде собака укусит.
- Ладно, представлю к награде. — И, выждав еще минуту, чтоб убедиться, что «министр» молчит, капитан крикнул:
- Вперед, ребята!..
Когда Буда была полностью очищена от фашистов, стали считать трофеи. Хорошо пополнились оружием и боеприпасами. Как нельзя кстати были 13 лошадей, сильных, сытых. Комбат Матвей Карнаухов сказал Шомхалу:
- Когда там награда «объявится», а пока выбирай самого лучшего коня.
Тот даже отвечать не стал, это за него сделал смоленский друг Вася Грибов:
- Да он, товарищ капитан, своего Эльбруса ни на кого не променяет.
И все же не удалось десантникам в апреле выбраться на «Большую землю». Но Буда помогла очень сильно и в материальном, и в моральном отношении. Десантники пробились к югу, где удачно действовали совместно с другими армейскими объединениями и партизанами. К своим они вышли только в конце июня. Воины 10-й армии, в расположение которой они пробились, с сочувствием смотрели на изнуренных, обносившихся людей. Очень гнетущее впечатление производили кони скелеты. И только один из них лоснился шерстью | бодро вышагивал под всадником явно кавказского вида. Заметив недоуменные взгляды, капитан Карнаухов охотно разъяснял:
— Особые заслуги мерин имеет и его всем подразделением подкармливали, последний сухарь пополам делили, даже сахар, который дороже золота был. А зовут Эльбрус, по-кабардински Ошхамахо — «Вершина счастья».
***
Чем черт не шутит... А вдруг эти строки прочтет тот крестьянин из Всход, который привел своего голодающего мерина десантникам, или кто-то из его близких? В жизни всякое случается.

В. Рязанов, член Союза журналистов России.

 

Письма ветеранов.
Bce чаще и чаще вспоминаем мы тех, кто сражался с врагом в наших краях в суровые годы войны. Разбросала жизнь этих людей по городам и весям нашей необъятной Родины. Приходят К нам В музей письма из разных мест, от разных людей. Об одном из наших корреспондентов мне хочется рассказать.
Иван Нестерович Данилов живет в далеком селе Кебезень, что на Алтае. По профессии он — учитель. С местами нашими связан Великой Отечественной войной. В составе 9-й воздушно-десантной бригады вместе с небольшой группой (около 30-ти человек) был выброшен на территорию нашего района 23 февраля 1942 года. Десантники попали в расположение частей 33-й армии генерала М. Г. Ефремова, сражавшейся с врагом в окружении,
«Я приземлился выше села Федурнево, — пишет в одном из писем ветеран, — к рассвету добрался до первой избы. Там находилось человек десять раненых бойцов, лежавших на полу, на соломе, укрытых шинелями. Я раздал им свой десятидневный запас продуктов и вышел на улицу».
В район, что на территории нынешнего совхоза «Дмитровский», высадилось несколько групп десантников.
"Мне, как старшему по званию, — вспоминает ветеран, — выпала честь идти на встречу с генералом Ефремовым в село Желтовку (там был штаб армии) ...он расспросил меня о состоянии группы, о вооружении, приказал подчинить нашу группу оборонительному участку Федурнево и образовать гарнизон в Кузнецовке».
Во многих боях на территории нашего района принимал участие Иван Нестерович Данилов, вспоминает он трудный бой за Кузнецовку в конце февраля, затем была схватка в Дрожжино и двухнедельные бои при выходе из окружения 33 армии. Пришлось Ивану Нестеровичу с группой автоматчиков прикрывать саперов при взрыве моста через р. Угра возле Федурнево, идти без дорог в распутицу, постоянно вступая в бой с мелкими группами противника, защищая колонну 33 армии, которая шла на прорыв.
Для Ивана Нестеровича бои на угранской земле не были последними — после прорыва долго лежал он в госпиталях, а затем опять вернулся на фронт. Под Кенигсбергом в феврале 1945 г. был снова ранен, встретил день Победы в госпитале в теперешнем городе Черняховске.
В 1976 году Иван Нестерович пошел на пенсию. Много внимания он уделял военно - патриотической работе. Кроме того, ветеран войны пишет стихи. Конечно, большинство из них посвящены Великой Отечественной войне.
В одном из своих писем Иван Нестерович написал: «Мы обязаны рассказать будущему поколению о тех суровых годах, чтобы они всегда помнили об этом и берегли нашу Родину от новых посягательств внешних врагов наших. Пусть кровь отцов и дедов, павших в боях за Отечество, будет священной для нынешнего и будущего поколений».
Этими словами хочется закончить рассказ о ветеране. Они как нельзя лучше выражают неукротимость духа советского солдата, его сыновью любовь к Родине, готовность защищать ее в любую минуту, стремление вocпитывать молодое поколение в духе глубокой преданности родному Отечеству.
В. Картахова, директор Угранского исторического музея.

Данилов И.Н. «Бой на Угре»

Звенит капель. Апрельский лед...
Вокруг воронки, ямы.
А сверху льда вода течет,
И тут, и там, и прямо.

Сгорела ночь, настал рассвет.
Луч солнца в чаще пляшет.
Нам выхода другого нет,
В бою спасенье наше.​

Кругом кровавая вода,
Вздыбился красный лед.
«Вперед, товарищи! Туда!
Там нас победа ждет!».

Вот так сказал нам комиссар,
(Наш славный замполит).
Он первым бросился под яр
И тут же был убит.​

...И вот уже второй отряд
Кипит в огне сраженья.
Снаряды грохают подряд,
И нет от них спасенья.

Их гром с утра и до утра
Четыре дня подряд.
Не задержала нас Угра,
Прорвался наш отряд.​

1942 г.

 

Талисман
«В нашем полку прибыло», - глянув через остекленные кабины, усмехнулся лейтенант Безбоков и насчитал над своей головой двенадцать силуэтов бомбардировщиков. Точь- в-точь повторение его машины. Все двенадцать летели удивительно одинаково и, словно по велению волшебной палочки. синхронна повторяли движение самолета Безбокова. Еще бы, разве уйдешь от собственной тени, подумал лейтенант и прикинул, как будет трудно вырваться из сотканного двенадцатью прожекторами зловещего чертога.
— Мы пройдем в лучах, как под скрещенными шпагами на старинной свадьбе, —торжественно сообщил штурман экипажа Алексей Голубев, и Безбоков хотел было пошутить: а не загулял ли лишку экипаж бомбардировщика на этих самых «свадьбах» — ведь уже сто одиннадцатый боевой вылет ночью. Но ударили зенитки, и он только приказал борттехнику Колтакову сыпануть вниз пятикилограммовых бомб. Так же неожиданно, как и начали, фашисты прекратили стрельбу. Тишина в лучах прожекторов ничего хорошего не предвещала. Все знали: значит, подойдут истребители и приготовились к бою.
«Мессершмитты» атаковали парой. Полосуя ночное небо, снаряды их все точнее ложились у кабины лейтенанта Безбокова. Он кидал свой бомбардировщик то влево, то вправо, уходя от огненных трасс, скользил вниз, круто набирал высоту.
Больше ста боевых вылетов ночью, в свете прожекторов, под бешеным огнем «эрликонов», под атаками «мессершмиттов» совершил экипаж Владимира Безбокова в дни ленинградской блокады. Из города лейтенант вывозил женщин и детей. Ввозил продовольствие. Чтобы увеличить полезную загрузку самолета, летали без парашютов. Слаженный был экипаж у лейтенанта Безбокова, дружный. В любой обстановке без слов понимали друг друга.. Штурман Алексей Голубев, борттехник Николай Колтаков, воздушный стрелок - радист Федор Бойко. Больше ста боевых вылетов на одной машине — это что-то значило! Но однажды случилась беда.
Для выброски десанта в тылу врага требовалось установить приводную радиостанцию. Встречать самолет в районе десантирования было условлено «конвертом» из пяти огней. И вот вылет. Скрытно прошли по маршруту. Обнаружили огни. Стали снижаться — оказалась гитлеровская засада. От врага тогда уйти все-таки удалось. Только при обстреле снарядом на самолете снесло посадочную лыжу. Так неожиданно экипаж лейтенанта Безбокова попал в партизанский десант.
«Дед в пехоте воевал. Отец в первую империалистическую в окопах сидел, в гражданскую полком командовал — придется и мне у царицы полей науку пройти», — смеялся Владимир. Но полковнику Казанкину, начальнику штаба десантников, было не до шуток. Предстояли бои, и лейтенант с экипажем оказался очень кстати. Летчика назначили командиром взвода разведки. Выдали ему пятизарядный карабин, лыжи — приказали действовать. 27 бойцов, ручной пулемет Дегтярева — все- то хозяйство разведвзвода, и непривычным земным маршрутом Владимир отправился на первое боевое задание. Дважды ходил он с разведчиками на станцию Угра, в деревню Всходы. Трижды отбивал у противника деревню Новую. В атаках бойцы отважно бросались в штыковые рукопашные схватки с гитлеровцами, Партизанам по душе пришелся бесстрашный лейтенант.
Пройдут годы. Как-то на встрече партизан в Смоленском обкоме партии, просматривая случайно киноленты военных лет, заместитель командующего дальней авиацией Герои Советского Союза, заслуженный военный летчик СССР генерал - лейтенант авиации Безбоков Владимир Михайлович узнает в короткой фронтовой хронике себя и своих боевых друзей. Только очень долгим будет путь до этой случайной встречи с фронтовой молодостью. Бои под Москвой, Сталинград, Курская дуга. Потом пойдут маршруты к Высоким Татрам, на Зееловские высоты, Свинемюнде. Из тридцати прибывших с Владимиром выпускников Саратовской летной школы к концу войны останется шесть человек. Двоих из этих шести вырулит в трудной обстановке Безбоков.
17 июля сорок третьего года зенитным снарядом был сбит ТБ-3. Владимир видел, как экипаж выбросился из горящей машины. Случилось все это над территорией противника. В темноте, при слабом свете самолетных фар, он прошел на бреющем вдоль какого-то поля и сел. Во время пробега по фюзеляжу застучало, словно пулемётными очередями. Оказалось, что приземлились в кукурузном поле. Чтобы взлететь, в густых зарослях кукурузы пришлось прорубить дорожку винтами самолета. Наконец экипаж сбитого бомбардировщика на борту. Еще минута — и темная ночь навсегда унесет этот, один из многихэпизодов войны. Останется память о нем — орден Красного Знамени, который вручит лейтенанту Безбокову командующий Авиациеп дальнего действия.
А за семь месяцев до победных майских дней Владимир узнает, что после очередного вылета на помощь корпусу Людвика Свободы не вернулся его родной брат — лейтенант Юрий Безбоков. Когда-то вместе они начали летать в Саратовском аэроклубе, окончили одну летную школу. С 23 июня сорок первого года пошли одними боевыми маршрутами. И вот где-то за триста километров в тылу у врага оказался старший Безбоков. Это был восьмой экипаж полка, не вернувшийся из Банска-Бистрицы. Но как все объяснить, что написать матери?... Владимир решил отпроситься на поиск экипажа брата. Командование согласилось. Ни минуты не раздумывали о полете ни штурман, ни борттехник, ни стрелок, прошедшие со своим командиром сотней трудных маршрутов.
Отыскал Владимир в гоpax Словакии брата. Доставили экипажу мотор, установили на самолет и взлетели, когда к месту вынужденной посадки уже рвались фашистские танки... Генерал Безбоков и сейчас в летном строю. Новейшие сверхзвуковые ракетоносцы подвластны заместителю командующего дальней авиацией. Как-то после полетов Владимир Михайлович позвонил на аэродром и попросил захватить с самолета его летную куртку.
— Только, пожалуйста, не выроните ничего из карманов,— предупредил генерал и с легким смущением пояснил: — Талисман там мой...
Расспрашивать летчика о предмете, хранящем якобы чудодейственную силу мне показалось тогда делом неловким, нетактичным, и я промолчал. Только подумал про себя с удивлением: «Надо же! Сохранился ведь у ветеранов дух романтики. Значит, не черствеют сердца в царстве холодной электроники». Но спустя время не выдержал и поинтересовался, что же так бережно хранит генерал.
- Да, знаете, с первых боевых вылетов. когда в партию вступил, оставили мне комсомольский билет. Вот с тех пор летаем вместе и как-то не могу расстаться,
Владимир Михайлович задумался о чем-то и, мягко улыбнувшись, добавил:
- С юностью, что ли?
С. Грибанов, подполковник.

 

«Наша воздушно-десантная бригада 4 ВДК 18 февраля 1942г была десантирована в тыл врага в район Знаменка-Вязьма Смоленской области. По заданию командования, чтобы противостоять продвижению немецких эшелонов к Москве, нами была взята станция Угра. Удерживали мы ее шесть суток.
Я и сейчас живу под впечатлением реки Мокши, которая находится в нашей области, и реки Угры, что на Смоленщине. ВМокше, возле которой проходило детство, купался, ловил рыбу. В Угре проходило боевое крещение. Обе реки, как моя жизнь в жизнь России, впадают в Оку. Я вспоминаю Угранщину, где бил ненавистного врага , где делился с друзьями последними патронами и последним сухарем. Часто эти воспоминания ложатся на бумагу поэтической строкой.»
А.Синельников, с. Большое Кирдяшево Пензенской области

Ищу могилу друга
Войны затихла злая вьюга.
Умолкло грозное «Ура!».
А я мечтаю встретить. Друга
Там, где течет река Угра.
Мы обнялись бы с ним
по-братски,
Друг друга хлопнув по
плечам,
Нашли б последний, тот,
солдатский,
Свинцом помеченный
причал.
Сказали бы: «Давай
присядем,
Бурьян с могилы уберем,
На память яблоньку
посадим,
Слезой скупой ее польем!»
В те наши юные годочки
С «гостей» сбивали мы рога,
С бугра, с болота, из-под кочки
Наш пулемет косил врага,
Сугроб был мягкою
Постелью —
С броска ночного чуть
вздремнуть!
Под песню грустную метели,
И снова—в бой, и снова —
в путь.
Стреляли мы, ползли,
крушили
И до Берлина мы дошли.
Рейхстагу скулы своротили,
Паучью свастику сожгли...
Войны затихла злая вьюга.
И перепутала пути.
Хожу, ищу могилу друга.
И не могу ее найти.

 

Источник http://iremember.ru/memoirs/desantn...&ELEMENT_CODE=grishanov-konstantin-sergeevich

Гришанов Константин Сергеевич

Родился я 5-го октября 1923 года в селе Щеголиха, ныне это село Спешневка Кузоватовского района Ульяновской области
Пару слов, пожалуйста, о корнях вашей семьи, довоенной жизни.
Мой дед по отцу был офицером царской армии, но он погиб еще в 1-ю Мировую, и бабушка осталась с тремя детьми на руках. Но она сама и до тридцати лет не дожила, умерла от туберкулеза. А отец с двумя сестрами воспитывались в детском доме. Одна там и умерла, а та, что помоложе, помню, нас нянчила.
Когда отец с мамой поженились, родили нас четверых: меня, Валю, Таисию и Анатолия, но жили мы очень бедно. Хотя отец по тем временам считался грамотным человеком, тем более имел удивительно красивый почерк и был, как сейчас говорят служащим. Одно время даже в милиции работал. В нашем Майновском районе участвовал в проведении коллективизации и боролся с кулаками. Ему и угрожали, и что хочешь, а однажды на сходе в каком-то большом селе как-то так ударили по спине, что портупея лопнула. А он ведь и сам был крепыш и силач.
Но видимо платили мало, потому что он из милиции ушел, а тут как раз эта страшная голодовка разразилась. Мы еще как-то держались, но в селе были случаи, что идет по улице человек, упал и умер. Не выдерживали люди…
В общем, году в 32-м отец нас оттуда увез. Ехали примерно в направлении Рязани, но по дороге он в вагоне с кем-то разговорился, и ему подсказали: «Чего куда-то ехать, если вот на станции Пельницы есть работа!» И мы там и сошли. Там оказывается мост строили, и отец устроился работать на эту стройку. Поселились в старой казарме царских времен, где помимо нас в одном помещении теснилось еще две семьи. А с нами еще дед ездил - мамин отец. Он и сапожник, и портной, в общем, хорошо нам помогал, но всю зиму мы питались только картошкой. С тех пор я ее только своей спасительницей называю.
А отец отлично разбирался в коневодстве, и когда весной он прослышал, что это дело хорошо поставлено в совхозе «Маяк», что в трех километрах от Елатьмы, то решился на переезд. Года два прожили там, а потом родители решили вернуться домой. Плыли уже на пароходе и вдруг какой-то попутчик отцу посоветовал: «Ну чего ты едешь?! У нас же здесь картошка уродилась. Поживи пока, потом поедешь!» Вот так мы оказались в Яльзинском совхозе, сейчас это Спасский район что ли.
Но в этом совхозе отец связался с молодой дояркой и уехал к ней под Рязань. Мама-то наша, была его постарше, и якобы чтобы выдать замуж, ей в документах даже сократили год рождения. Думаю, так и было на самом деле.
Но мы нанюхали, где он, и как-то мать мне говорит: «Поехали к отцу!» Заходим в дом к этой молодухе, мать ему стала что-то выговаривать, я в слезы, естественно: «Папа, поехали домой!» В общем, сбили его и увезли домой. А потом он вдруг чего-то приболел, язва открылась и умер… А мы из Яльзино вернулись в совхоз «Маяк», и уже там обосновались.
Совхоз занимался животноводством: дойное стадо, лошадей много, и откормочное стадо - откармливали молодняк. Мама работала дояркой, и ей выделили небольшую квартирку в двухэтажном общежитии.

Костя Гришанов. (1938 г.)

В 38-м году окончил семилетку. Мама была простая женщина, образования не имела, но всегда любила читать, и как-то заразила меня тягой к чтению, к учебе. Поэтому я учился хорошо, можно даже сказать отлично.
Я хотел учиться дальше и после школы поступил в учительский техникум в Касимове. Там готовили учителей для начальной школы. Месяца два-три проучился, а потом мне мама говорит: «Сынок, ничего не получается! Без тебя голодовать будем…»
Пришлось учебу бросить, вернулся в совхоз и пошел работать. Вначале меня назначили учетчиком, считал, кто из доярок сколько надоил. Дойки три раза в день и вот я вместе с ними ходил и считал. Платили мало, но семье подмога. Но труд нелегкий – очень рано вставать…
Года два так проработал, а потом меня взяли в контору и посадили на счетное дело. Кассу вел, зарплату выплачивал. И одновременно меня избрали секретарем комсомольской организации. Человек под сорок у нас было комсомольцев. И еще параллельно возглавлял клубную работу. Я ведь и на баяне немного играл, и вообще какой-то активный человек был, так что вокруг себя постоянно молодежь собирал. Вот так вот жили до войны…
Многие ветераны мне рассказывали, что перед самой войной жизнь улучшалась прямо на глазах.
Я бы не сказал. Можно только отнести к небольшому подъему, но для меня заметному, что работа уже была неплохо организована. Но в материальном плане жили очень тяжело. И учтите, в нашем совхозе люди ведь даже огородов своих не имели. Не потому что не выделяли, просто там земли нет. Кругом только заливные луга, а где земля повыше, там песчаные почвы, а с них плохие урожаи. И остается только зарплата, магазин и магазинный хлеб… Причем, зарплата от производительности никак не зависела. Только ставка. Поэтому и люди роптали.
Помню, как-то во время каникул я месяца два проработал в совхозной столовой. Продавал талоны на обед. И когда приходили люди, я невольно слышал недовольные разговоры. Бывало даже, что люди так высказывались: «При царе хоть хлеба было досыта, а сейчас и хлеба не всегда купишь…» Так что детство у меня получилось тяжелое. Считай, и не было его совсем… Вот с войной жизнь уже повеселее пошла.
Как вы узнали о ее начале?
Уже утром передали, часов после девяти, а в час дня, это я точно помню, все слушали выступление Молотова. У нас тогда во всех домах уже было электричество, и даже на уличных столбах висели лампы.
Первая реакция людей?
Никто не ожидал такого. Но настрой был самый боевой, и вся молодежь горела стремлением идти защищать Родину. Уровень патриотизма был высочайший.
Дня три прошло, думаю: «И что я буду еще полгода ждать своего призыва? Война идет, надо ведь Родину защищать!» И не будь дурен, первым из совхоза пишу заявление в райком комсомола – «Прошу призвать меня в армию!» Меня там очень хорошо знали, был на хорошем счету, но все равно отказали: «Рано!» Но я не успокоился, стал уговаривать, и так и эдак, а они ломались, мне ведь даже еще и восемнадцати не исполнилось.
Но сколько-то времени прошло и мне говорят: «А, наверное, возьмем - военкомат дает согласие. Десантником пойдешь?» - «Пойду!», хотя сам мечтал стать летчиком. И в начале сентября меня призвали. Мама, конечно, в слезы, тем не менее, она все понимала правильно и возражений не имела. Говорила мне: «Давай, сынок, защищай Родину! Может, получше заживем…»
Вечером накануне отъезда, ко мне пятеро ребят зашли с бутылочкой, по капельке выпили. Вот и все проводы.
Многие ветераны признаются, что им мама или бабушка давали на прощание или крестик, или иконку.
Нет, мне ничего не давали. Мама неверующая была, я тем более. Мне другое дали. Когда по совхозу слух прошел, что я ухожу добровольцем, с пасеки ко мне пришел пасечник: «Костя, ты говорят, завтра в армию уходишь? Давай я тебе медку с собой дам», и дал мне килограмчик.
С каким чувством уходили в армию?
Я уже понимал, что дело серьезное, что это горе для народа. Но просто шел на войну защищать Родину и все. О плохом не думал.
Куда вас направили?
Посадили нас в Елатьме на пароход, и на Рязань. А в Касимове в медицинском техникуме моя будущая жена училась на фельдшера. Я ее со второго класса полюбил на всю жизнь. И когда мы проплывали мимо Касимова, она вышла на берег, рукой машет, плачет, и я плакал… Сейчас когда я по радио слышу одну песню, как мать стоит на берегу и провожает сына в армию, я всегда вспоминаю этот момент и плачу…
Привезли нас в Энгельс, там формировался 4-й воздушно-десантный корпус. Поволжских немцев всех уже вывезли, и мы расположились в их домах. И по январь 42-го из нас там усиленно готовили десантников.
Я попал в 1-й взвод 1-й роты 1-го батальона 214-й Бригады. А так как я был парень смышленый, хозяйственный, да к тому же с опытом комсомольской работы, то меня назначили помошником старшины. А это значит, имею доступ к продуктам. И командиры меня частенько просили: «Организуй нам», так что дружба была. К тому же у меня был очень красивый почерк, и изредка меня приглашали в штаб батальона, что-то помогал писать. Уважали, в общем. Потому что и работал и получалось.
Но на такой службе я, конечно, немного избаловался, и был такой случай. Месяца за два до отправки на фронт прибыл к нам новый командир, посмотрел на меня, и понял, что парень-то не совсем готов. Может сунуться не туда и сразу погибнет. И он мне так сказал: «Тебе сынок надо посерьезней заниматься! А то бумажки какие-то носишь, старшине помогаешь», и тут я понял - скоро мы пойдем на смерть…
И вечером что-то мне нужно было спросить у командира, пошел к нему, а он на улице гонял человек пять провинившихся. Зима, мороз градусов тридцать, а они в тельняшках… Подхожу, чтобы обратиться, а он мне вдруг приказывает: «Ложись!» Я опешил, но лег. Он новую команду дает: «Вперед!» Пополз, а впереди здоровенный сугроб. Он увидел мое сомнение, еще громче кричит: «Вперед!» Ну, думаю, совсем с ума сошел… Ползу, закопался в этом снегу, только тут он смилостивился: «Отставить! В расположение взвода!» А лет через сорок после войны в Москве собирался наш 4-й Корпус, и этот нацмен приехал туда с дочкой. Я его узнал, подошел, выпили, конечно.
Еще случай интересный. Подготовку нам дали очень неплохую, и когда принимали готовность Корпуса, устроили такой экзамен – пройти десять километров по колено в снегу по пересеченной местности туда-то, а обратно по дороге. И туда я вместе со всеми добежал, а вот обратно мое писарство все-таки сказалось. И не только у меня, некоторые вообще падали. Так на обратном пути меня незадолго до конца посадили на лошадь. Но оказалось, что это место просматривалось с КП, а оттуда какой-то генерал за всем наблюдал. И мне кто-то из ребят подсказал: «Слезай и беги – первым прибежишь!» Я слез, побежал, а меня сверху этот генерал пальцем подзывает: «Фамилия!» - «Гришанов!» - «Давай беги дальше!» Вот так я первым прибег, и на построении меня назвали отличником боевой подготовки (смеется).
Какие ребята с вами служили?
Нас около десяти тысяч было, но случайных людей я там не видел. Больше скажу - это были отборные сливки! Лучшие из лучших, люди, отобранные из Комсомола, которые были готовы в любой момент отдать свои жизни за Родину. У нас был такой заряд – да мы их разорвем! И ни о чем другом не думали - жить, не жить…
С парашютом прыгали?
В Энгельсе нет, но где-то в начале января нас перевезли в Раменское, и уже там нам всем предстояло совершить первые прыжки. Но только начали прыгать, как в одной из групп погибло сразу два человека. Все прыжки сразу отменили, и мне, например, прыгнуть тогда не довелось.
Стали разбираться и выяснили. Оказывается, после осенних прыжков парашюты собрали мокрыми, и в этот мороз под тридцать градусов они сырые, конечно, заледенели и не раскрылись.
А через неделю-полторы нас отправили в Калугу, и как выгрузились, сразу команда: «Построиться!» Построились, но дальнейших приказов не поступало. Поняли – кого-то ждем. Этим кем-то оказался сам командир корпуса – генерал-майор Алексей Федорович Левашов.
Остановившись перед строем, обвел нас бодрым взглядом и торжественно произнес: «Слышите канонаду? Это наши гонят немца от стен Калуги. Скоро и нам в бой, а пока нужны добровольцы для заброски в тыл врага. Кто из вас готов к выполнению боевой задачи, прошу выйти из строя прямо сейчас». Но на фоне устрашающе гремевшего неподалеку боя, картины разрушенных зданий, разбитой техники, стоявшей прямо посреди развалин, эти слова подействовали на нас неоднозначно. Мы не струсили, ни в коем случае, но просто нам, впервые соприкоснувшимся с войной так близко, в городе, который всем своим видом отражал весь ее ужас, оказалось сложно принять такое решение быстро. Многие стыдливо опустив глаза в землю, неуверенно переминались с ноги на ногу.
А рядом со мной стоял двоюродный брат моей будущей жены, и я ему говорю: «Ну что, Вить, пойдем? Какая разница, когда погибать, сегодня или завтра?!», и шагнул вперед. В батальоне было 640 человек, а вышло нас всего человек семьдесят. Но потом стали подробно опрашивать: как самочувствие, и вплоть до мелочей: «Есть перочинный нож?» Если нет, сразу крик: «У кого есть?»
В общем, тех, кто вышел, просевали, просеивали, в итоге осталось нас человек двадцать пять, из которых я никого раньше не знал. Витю не взяли из-за стертых сапогами ног, и он потом погиб в первом же бою…
Посадили в машину, поехали. И так неясно, что с нами, как, чего, а тут совсем уж непонятно – куда нас теперь? Уже ночью привезли в один из домов, а там такой стол накрыт, мама дорогая… Чего только нет: и колбаса, и хлеб, и сгущенка, и шоколад, и другие продукты, которые даже до войны было тяжело купить. А на полу стоят ящики с водкой. - «Гуляйте, пейте!»
Полночи мы «морально готовились» отправиться в тыл врага. Еще ни разу в жизни я так не наедался… Но когда мой желудок наполнился до отказа, у меня вдруг возник вопрос: «А с чего это вдруг, нам оказаны такие королевские почести?» Ответ на него я получил очень скоро…
Утром нашу группу доставили в штаб корпуса и там нам прямо сказали: «Вы - смертники! Завтра будете десантироваться в Смоленской области…» Лично комкор Левашов ставил нам задачи, главной из которых было пускать под откос эшелоны, шедшие из-под Москвы на юго-запад. Среди второстепенных задач он назвал помощь по возможности мирному населению, уничтожение немецких штабов и сбор сведений о противнике.
Выдали каждому ППД или ППШ, считаю плохие автоматы. Песчинка попадет и все, заминка. По три гранаты, а патронов и продуктов набрали, кто, сколько смог унести.
Одежда.
В чем были, в том и прыгнули. Только маскхалаты выдали. И еще добавили к нашей группе девушку-переводчицу, бывшую учительницу из Москвы.
Но на наше счастье, или на беду, уж не знаю, разбушевалась метель и двое суток мы не могли вылететь. Как же мучительно долго тянулось это время… Наконец, погода улучшилась, и утром к нам пришел один из штабных офицеров: «Завтра днем вас сбросят!»
Вначале нам показалось, что он оговорился или это какая-то ошибка: «Днем? Быть такого не может!» Однако командир группы младший лейтенант Мокров, крепкий, высокий человек с орденом на груди за финскую кампанию, с грустью на нас взглянул и покачал головой: «Да нет, не ошибка…»
Никогда не забуду наш первый полет и прыжок. От страха все происходящее вокруг слилось воедино: сам полет, обстрел самолета с земли, долгожданный сигнал: «Приготовиться к прыжку!» Лишь когда над головой раскрылся купол парашюта, ко мне начало возвращаться чувство реальности.
Получилось так, что нас с двух самолетов сбросили, с тысячи полторы, наверное, но прямо на село, и главное в полдень… Спускаемся, а они внизу… С высоты я отчетливо видел, как немцы засуетились…
И в результате мы сели прямо на штыки и половина группы сразу и погибла… В том числе и переводчица. Даже как звать ее не успел запомнить…
И я не знаю, как объяснить, но тех, что полегче, наверное, ветерком отнесло в сторону лесочка, это метров 150-200 всего, но они спасли нам жизнь.
Вы понимали, что десантирование проведено неправильно?
Ей богу не думали. Думали, раз командование так делает, значит, так и нужно. Тем более такое паническое состояние – сбросили и сразу в бой. Конечно, если сейчас оценивать, то высадка была совершенно неправильно организована. Но чтобы серьезно воспринять и оценить, у нас не те мозги были, чего там говорить. Ну что такое девятнадцать лет?! Раз командир приказал – это для нас закон! Но уверен, что каждый из нас мысленно задал себе вопрос – а что же будет дальше? Вот так от группы сразу осталось тринадцать или четырнадцать человек… Но в тех местах было много «примаков» - окруженцев, которые пристроились по семьям, и потом к нам добавилось таких пять-шесть ребят. И человек шесть активных ребят из местных, двоих мы потом даже через линию фронта с собой перевели.
Когда собрались в лесу, наметили план и «такой силой» начали действовать по нему.
Первую операцию помните?
Как-то уже и нет. Запомнились лишь некоторые операции. Помню, два железнодорожных моста взорвали и 18 путей повредили. У нас ведь с собой и взрывчатка была, и имели связь с партизанами. Но действовали отдельно.
В деревне Сычевка что ли, какой-то заводишко работал, и сколько-то немцев при нем было. Немного, десятка полтора. Так мы устроили налет и всех их там перебили. Смутно помню, село Варварино, вроде на него нас как раз и сбросили… А в Маслово мы расстреляли старосту. Там еще две девки блядовали с немцами, но их мы не тронули. А вот старосту, под видом того, чтобы дорогу нам показал, вывели в лес и Володя Кузин расстрелял его… И в другой деревне еще одного предателя самосудом расстреляли.
Не одолевали сомнения, может их просто назначили и они ни в чем не виноваты?
Одно дело назначили, но он ведь выполнял указания немцев. Кто он после этого? Враг! Вот такой показательный случай хочу рассказать.
Село Маслово – в нем домов к сотне, наверное. И вот немцы дали задание старосте собрать весь скот, а сами должны были приехать утром и угнать. Но в каждой деревне у нас были свои информаторы, мы это дело узнали, и решили устроить засаду. Засели в крайних домах, человек четырнадцать нас было.
А немцев приехало человек тридцать. Особенно нас взбесило, что развалившись в санях, они весело пели под губную гармошку. Словно у себя дома… И только поравнялись с нашими домами, как мы открыли шквальный огонь. Но самое интересное случилось потом. Как только стрельба стихла, что тут началось…
Люди бросились кто с чем, кто с косой, кто с топором, лопатой, молотком, подбегали и добивали немцев… Некоторые может, и легко совсем были ранены, а к ним подбегают, бьют, добивают… Мы просто стояли и радовались, как народ наш ненавидит оккупантов. Представляешь, около сотни людей собралось и каждый, буквально каждый хотел чем-то стукнуть, ударить, добить. За считанные секунды их растерзали… После такого, конечно, хочется воевать.
А закончилось тем, что всех убитых немцев собрали, что можно было с них снять, сняли. Погрузили в сани, вывезли, и где-то за деревней закопали.
А вам самому убивать приходилось?
Ну, за те три месяца десятка полтора-два на моем личном счету точно набралось. Не меньше.
Не жалко их было?
Нет. Даже какую-то радость, азарт испытывал. Я ведь дважды участвовал в снятии часовых у штабов. Я был худощавый и легкий на ноги, и дважды мне довелось прыгать с крыши на часовых. Прямо на голову набрасывался как кошка, он сразу паникует, тут ребята подбегают, кляп ему в рот и утаскивали. Меня поэтому и «кошкой» прозвали. «Константин – кошка».
Как вели себя пленные немцы?
Это же самое начало 42-го года, они еще были уверенные в своей силе, поэтому и не особенно рассказывали.
И как с ними поступали?
Известное дело как – «в расход». А куда их девать? Но я не расстреливал.
Ножом приходилось убивать?
Нет, слава богу, это меня миновало. По характеру я такой добрый, что, наверное, не смог бы этого сделать.
Хорошо известно, что за акции партизан немцы жестоко отыгрывались на мирных жителях.
Что-то я не припомню такого. Во всяком случае, мы действовали без оглядки на ответные удары.
В вашей группе большие были потери?
Давайте посчитаем. При высадке сразу погибло человек двенадцать. Осталось тринадцать-четырнадцать, а из них через линию фронта вышло только пятеро. Помню, раза три ребята погибали на минировании железной дороги. Вот был у нас случай на мосту. Пошли подорвать его, так одного ранило, а второй погиб. Даже не смогли вытащить его.
Но и не все из этих ребят погибли. Я уже не помню точно этого, и не хочу придумывать, но кого-то ранило, и мы их оставляли у людей, кто-то еще что-то.
Многие партизаны признаются, что в некоторых случаях, им приходилось добивать своих раненых.
У нас таких случаев не было ни разу. Не доходило до такого. Вот этот раненый на мосту, например, выздоровел и продолжил воевать.
Где ночевали?
Мы продержались в немецком тылу до конца апреля, и все время меняли место ночевки. Это обязательно! Но представьте, за эти три месяца мне лишь раз пришлось ночевать в доме! А так все время ночевали среди елок… И представьте себе, никто не болел. Снег был очень большой, делали от ветра сугробы, подстилали лапник, так и спали. Но за все время, ни разу толком не мылись, и вошь прямо заедала.
Как продукты добывали?
Народ встречал очень хорошо! Только намекни, сразу давали. Что-то у немцев добывали, так что определенные запасы всегда имели и не голодали. Помню, когда только высадились, лыжи оказались в другом месте, и первое время просили у населения лыжи. Народ был очень зол на немцев. Дали бы волю, в клочья разорвали…
Почему вы решили выбираться к своим?
К середине апреля из нашей группы в строю осталось всего пять человек. Тут как раз немцы разбили 1-й Гвардейский кавалерийский корпус Белова да и наш здорово пощипали. Можно сказать, разбили… (Речь идет о Вяземской воздушно-десантной операции – прим.Н.Ч.) Поэтому и решили выбираться. Пока шли, то тут, то там ноги, руки торчат из-под снега… Страшно было все это видеть…
Но линию фронта прошли без единого выстрела. Там у Ржева ее сплошной и не было. Но на том участке как раз перед этим, захватили несколько немцев, а тут мы такие «красивые»: грязные, обросшие, с немецким оружием, у кого шапка немецкая, у кого плащ, а из документов только комсомольские билеты, зашитые в одежду. В общем, с недоверием поначалу приняли. Пленных немцев кормят, а нас нет… Отправили на проверку в Калинин: «Кто такие?» - «Звоните в Москву!»
В конце концов, все выяснилось, и отношение к нам моментально переменилось. Сразу и почет, и уважение, а уж когда мы достали из вещмешков захваченные немецкие документы, то чуть ли не на руках готовы были носить.
Несколько дней дали отдохнуть, а потом попросили написать подробнейший отчет о деятельности группы в тылу врага. Насколько я помню, мы его писали шесть суток… А спустя какое-то время, где-то в июле, нас вдруг вызывают в Москву. В министерстве обороны еще раз рассказали обо всем, а следующий день стал для нас особенным.
Нас вызвали в Кремль, и сам Калинин вручал нам награды. Когда до нас дошла очередь, он сказал: «Смотрите, какие герои! На смерть пошли, и вернулись! Молодцы, ребята!» Каждому пожал руку, а Мокрова Михаил Иванович даже расцеловал.
А вы помните, как звали ваших товарищей?
Конечно. Командиром нашей группы был Михаил Мокров из Глазова что ли. (На сайте www.podvignaroda.ru есть наградной лист, по которому командир 1-й роты 1-го батальона 214-й бригады ВДВ мл.лейтенант Мокров Михаил Федорович 1917 г.р. был награжден орденом «Красного Знамени»: «Действуя в тылу противника с 28.01 по 23.04.42 в качестве командира диверсионной группы, разгромил со своей группой 4 обоза, подожгли две цистерны с горючим, обстреляли колонну противника, после чего на дороге осталось лежать до 50 вражеских солдат. Под его непосредственным руководством была перерезана в двадцати местах линия связи противника. Действуя со своей группой в районе г.Вязьма удерживал в своих руках две деревни. За период пребывания в тылу противника тов.Мокров проявил себя храбрым, мужественным, находчивым командиром» - прим.Н.Ч.)
Его заместителем был Николай Мисюра, который в финскую кампанию воевал разведчиком. (Из наградного листа на командира взвода 1-й роты 1-го батальона 214-й бригады ВДВ сержанта Мисюра Николая Васильевича 1918 г.р., по которому он был награжден орденом «Красного Знамени»: «Будучи помощником командира взвода, проявил себя достойным сыном советского народа. Во время приземления в тыл противника был ранен в голову, но не прекратил вести огонь по фашистам, и прорвался к своей группе сквозь вражеское кольцо окружения. Находясь в тылу немцев с 28.01 по 23.04.42, производил налеты на вражеские обозы. При захвате одного из обозов, лично уничтожил 8 немцев»).
И нас трое. Володя Кузин из Мордовии. (Из наградного листа на укладчика парашютов 1-го батальона 214-й бригады ВДВ красноармейца Кузина Владимира Степановича 1922-г.р., по которому он был награжден орденом «Красного Знамени»: «Действуя в составе диверсионной группы с 28.01 по 23.04.42 проявил себя храбрым, мужественным, дисциплинированным бойцом. При налете на д.Быково Вяземского района первым ворвался в деревню и уничтожил 30 немецких солдат. Из трофейного пулемета обстрелял колонну противника у ст.Торбеево Вяземского района. По заданию командира группы т.Мокрова неоднократно перерезал линии связи противника»).
Никишов Семен года с 22-23-го и я. (На сайте www.podvignaroda.ru есть наградной лист, по которому каптенармус-писарь 1-й роты 1-го батальона 214-й бригады ВДВ красноармеец Гришанов Константин Сергеевич 1923 г.р. был награжден орденом «Красной Звезды»: «Находясь в тылу противника с 28.01. по 30.04.42 тов.Гришанов проявил себя стойким, храбрым, преданным красноармейцем. Во время погони за их группой он незаметно от фашистов, зашел им в тыл, и когда немцы со всех сторон наседали на группу, тов.Гришанов открыл ураганный огонь из своего автомата. За период действий у д.Федяевка Вяземского района лично уничтожил более 20 немецко-фашистских захватчиков» - прим.Н.Ч.)
Не знаете их дальнейшей судьбы?
Мокрову всего через месяц под Сталинградом оторвало ногу по самое-самое… Так получилось, что я оказался у его носилок, и мы простились. Но я предполагаю, что он умер, уж больно серьезным было ранение. (В базе данных ОБД-Мемориал никаких данных о гибели Мокрова М.Ф. нет – прим.Н.Ч.)
Мисюра был из Краснодара. Его я после войны искал, в газеты писал, но так и не нашел. (По данным ОБД-Мемориал командир взвода ПТР 1-й Гвардейской дивизии ВДВ гв.лейтенант Мисюра погиб в бою 19.08.43 у дер.Котово Старорусского района Ленинградской области. За свой последний бой посмертно награжден орденом «Отечественной войны» II-й степени. Вот, что говорится в наградном листе: «В наступлении при прорыве 2-й линии немецкой обороны восточнее д.Котово командир взвода Мисюра показал себя смелым командиром. Гв.лейтенант Мисюра несмотря на ранение продолжил командовать своим взводом, и его расчеты отразили две танковые атаки, чем обеспечили продвижение пехоты вперед. Геройски погиб на поле боя после второго ранения» – прим.Н.Ч.)
Про Володю Кузина я ничего не знаю. (Судя по данным www.podvignaroda.ru в 1985 году Кузин Владимир Степанович точно был жив – прим.Н.Ч.) А Никишов Семен, если не путаю, был вроде наш, рязанский, из Путятинского района, но что с ним случилось, как, чего, не пойму. Сколько искал, так и не нашел его.

С супругой
Еще после возвращения из немецкого тыла, нас всех повысили по службе. Мокрова назначили командиром роты, Мисюру его заместителем, а нас троих назначили командирами отделений. Корпус как раз получил пополнение из ребят 1923 г.р. и мы в кратчайшее время должны были сделать из них настоящих десантников.
Вот тут уже и прыгали, как положено. Я сделал восемь прыжков, у меня и значок есть. И, конечно, передавали ребятам свой боевой опыт. Я, например, ничего не прятал, все откровенно им рассказывал.
И торопились, как вскоре выяснилось, не зря. Уже в начале августа, наш 4-й Воздушно-десантный Корпус перебросили в Тейково, там его быстро переформировали в 38-ю Гвардейскую дивизию и перебросили под Сталинград. Где мы точно располагались, уже не вспомню, но там творилось что-то жуткое. По сравнению с «работой» в тылу врага, там была настоящая мясорубка. Бывало, выглянешь из окопа, и твоему взгляду открывается бескрайняя степь, до самого горизонта усеянная телами… (Выдержка из «Википедии»: «38-я Гвардейская стрелковая дивизия формировалась с 02 по 10.08.42 в Тейково на базе 4-го воздушно-десантного Корпуса и при формировании насчитывала 9 300 человек. 8-я Бригада была переформирована в 110-й Гвардейский стрелковый полк, 9-я Бригада в 113-й, а 214-я в 115-й гвардейский стрелковый полк.
В августе 1942 г. направлена на фронт в состав 1-й Гвардейской Армии Сталинградского Фронта. Начала прибывать на станцию Иловля 14.08.42, и к 16.08.42 выдвинулась на участок Ново-Григорьевская - устье реки Иловля, где должна была оборонять левый берег Дона. К 17.08.1942 года переправилась на так называемый Сиротинский плацдарм, и с ходу вступила в бой.
22-28.08.1942 участвовала в наступательных боях в районе станицы Сиротинская, наносила удар в направлении Ближней Перекопки, обошла Сиротинскую с севера, и 28.08.42 нанесла удар с северо-запада по станице. Взять станицу не удалось, но дивизия достигла большего успеха, чем другие, и завязала в тот день бои за хутора Зимовский и Хмелевский южнее Сиротинской»). Люди там ежедневно гибли тысячами, и я вполне мог оказаться среди них. Помню, например, такой эпизод.
У нас комиссаром был москвич по фамилии Грушевский, который в составе комиссии политотдела Корпуса принимал меня в партию. И вот как-то получилось, что там под Сталинградом мы с ним вдвоем шли по полю. Жара за тридцать градусов. Тут откуда ни возьмись мина, и ему осколок попал в орден «Красной Звезды», прямо в сердце… Потом я искал его родню, чтобы написать как он погиб. Два-три раза писал в Москву, но так никого и не нашел. А мне осколком только каблук оторвало… Но и меня через пару дней ранило.
В ночь на 28-е августа я никак не мог уснуть. Мы уже знали, что утром батальону предстоит брать высоту, и странное, доселе неведомое предчувствие беды, не давало мне покоя. Утром я со своим лучшим другом – Колей Поповым даже поделился опасениями и попросил приглядывать за мной. Будто в воду глядел…
Бой обещал быть тяжелым, потому что немцы на высоте закопали свои танки, а у нас артиллерии даже видно не было. И за несколько минут до начала атаки, вдруг по цепочке передают: «Гришанову принять командование на себя!» Взводного то ли убило, то ли ранило, а я же командовал 1-м отделением. Ну чего, приказ есть приказ, но ведь командовать столькими людьми мне еще не приходилось, и признаться, я разволновался пуще прежнего. Но виду, конечно, постарался не подать.
Когда дали команду «В атаку!» я одним из первых бросился вперед. Но атака почти сразу не задалась. Немецкие пулеметчики из этих закопанных танков, словно траву косили наши цепи… Тут меня и ранило пулей в правую ногу ниже колена. А рядом упал раненый политрук, бывший учитель. Но я-то еще шевелюсь, а его в голову. Стал ему что-то помогать, и тут еще одна пуля перебила кость чуть повыше первой раны. Я предполагаю, что один и тот же по мне стрелял.
От боли потемнело в глазах, и я стал звать своего друга: «Коля! Коля!» Попов, слышит, а подобраться ко мне не может. Кричит мне матом: «Ты видишь, какой бой идет?! Потерпи немного!» А мне все хуже и хуже…
Но через какое-то время вдруг что-то произошло. Видимо я много крови потерял, и в забытьи у меня боль в ноге прошла, шум боя стал доноситься будто бы издалека, а потом началась такая галлюцинация – надо мной летают штук двадцать белых голубей. Летают-летают, а потом чувствую, что ветерком, который они создают крыльями, меня начинает медленно отрывать от земли. На душе стало как-то невообразимо легко, и не в силах оторвать взгляд от голубей, почувствовал, что взлетаю все выше и выше. Такое интересное состояние… Но вдруг эти прекрасные ощущения прекратились, и я увидел перед собой лицо друга.
Вместе с двумя солдатами он все-таки пробрался ко мне. Но пока они меня на плащ-палатке вытягивали оттуда, этих двух ребят ранило, и дальше меня тащил уже только Коля. В медсанбате мы напоследок обнялись, простились, как нам казалось, на время, а получилось, что навсегда… Он был курский парень и я потом неоднократно писал в курские газеты, просил отозваться, но ответа так и не последовало…
Где-то неделю я пролежал в госпитале в Камышине. Вначале ногу пытались спасти, ведь видели, что я совсем молодой парень. А потом подошел ко мне хирург лет шестидесяти. У самого чуть не слезы на глазах: «Сынок, придется отрезать…»
Операцию начали делать в полдень, а проснулся я глубокой ночью. Кругом в палатке раненых много, и смотрю, женщина рядом сидит. Оказывается, медсестру рядом посадили. Когда очнулся совсем, попросил ее: «Покажите, что вы сделали со мной!» Она простыню отвернула, я ногу стал поднимать, а она раз и сразу поднялась – со мной опять плохо…
На 3-й день на пароход и в Казань. А там столько госпиталей, привозят тысячи и тысячи человек. И вся братва из-под Сталинграда…
Только отошел от операции, посмотрели, оказывается в ране опилки от кости остались. Второй раз резали, опилки вытаскивали, а это еще больнее, чем при ампутации. Но потом опять гангрена пошла, значит надо еще резать. Перед третьей операцией ко мне врач подошел: «Дорогой мой, мы тебе уже боимся наркоз давать! Можем погубить…» Поэтому в последний раз делали уже под местным наркозом. И ничего, выдержал.
Человек шесть нас резали в тот день. Доходит очередь до меня. Лежу как в забытьи, но прямо слышу как пилой пилят, потом стук – упало что-то… Спрашиваю медсестру, они там все из Ленинграда были: «Что упало?» - «Это ваша культя…»
Но сделали мне ногу все-таки не до конца. Всю жизнь я с ней мучаюсь. Наверное, не подложили под кость мяса как надо, и больно в протезе ходить. Хотя я перед выпиской даже танцевать пытался, и до пятидесяти лет ходил без палочки, но все это через постоянную боль.
Какое моральное состояние было после ампутации?
Представь себе, не думал, что жизнь закончилась. Потому что меня сразу подхватили в комсомольскую работу - избрали секретарем комсомольской организации отделения. Какие-то поручения давали, прежде всего, просили, чтобы я не давал играть в карты. Там ребята очень здорово играли. Так что некогда было себя жалеть.
А невесте написали?
Когда мы прощались, она поклялась выйти за меня замуж, каким бы я ни вернулся. Но я переживал, мало ли. И когда я из казанского госпиталя ей написал, так и так, она не отказалась от своего обещания, и всячески приободряла, писала, что любит и ждет. А в моем положении получить такой ответ, это очень важно. Ведь 19-летний парень, а уже без ноги. С этой мыслью трудно смириться... Но, кстати, такая история.
Месяцев пять я жил в палате с одним белорусом - Степаном. Он был активист по профсоюзной линии, а я по комсомольской. Жили дружно, читали друг другу письма. Так он взял адрес моей жены и написал ей: «Ты ему не верь! У него и руки нет…» И получаю письмо, а там... Видно, что все в слезах, плакала, когда писала. И не пойму в чем дело. Но тут он признался: «Это я решил проверить ждет ли она тебя…» Я, конечно, сразу написал, оправдывался, но все закончилось, хорошо. Мы с ней хорошо и долго жили. Правда, она уже десять лет как умерла, а я все живу… А на этого белоруса я серьезно обиделся. С ним, кстати, тоже интересная история.
Начало войны он, будучи офицером, встретил на самой границе, чуть ли не в Брестской крепости, и у него жена с ребенком погибли в самые первые дни войны. А он воевал, пока в одном из боев ему осколком оторвало ногу и член… Но только верх, а так все уцелело, и поэтому врачи решили ему помочь – сделать операцию по наращиванию члена.
Вырезали мышцы из-под мышки и как шашлык делают, сформировали член… Прошло время и врачи решили проверить результат. Меня попросили дать сигнал, когда он пойдет мыться в ванную, и они пошлют девушку, которую заранее подготовили.
Так и поступили. Наконец возвращается, и это надо было видеть, какой же он был радостный… И понять можно, ведь всего двадцать семь лет парню. Так закончилось тем, что они поженились. Причем ради него она развелась с мужем.
Какие условия были в госпитале?
Все хорошо, никаких претензий. Хоть и война, тем не менее, порядок был полный. И лечили и кормили и условия – все нормально. Госпиталь располагался в здании какого-то театра. И территория при нем хорошая, можно было, и погулять и подышать. Поэтому мы и в город почти не ходили. А всего в госпитале лечилось больше тысячи человек, девять или десять отделений. Начальником был татарин лет за шестьдесят, так я бывало, по своей комсомольской работе к нему запросто заходил.

Курсы бухгалтеров в Казанском госпитале. (февраль 1943 г.)
Когда вас выписали?
В начале мая 43-го. Переночевал в городе у этого Степана с женой, а утром на вокзал и без пересадки до Рязани. 13-го числа уже приехал домой. Я первым из нашего совхоза ушел на фронт, и первым вернулся…
Решил пойти в баню, а мать повела меня с собой в женскую – еще за ребенка держала… Шел обратно, а совхоз на возвышенности, и там по пути есть такое песочное место. И у меня посреди дороги сломался протез, отвернулась стопа, а ключей с собой не оказалось. Так я до дома метров двести-триста полз по-пластунски… Вот тут-то все и увидели, что я действительно инвалид. Ведь тогда люди и не знали, что такое протез, а по моему виду и не скажешь. Я же говорю, до пятидесяти лет без палки ходил.
А я в Казани прямо во время лечения в госпитале, это дело здорово было организовано, окончил курсы бухгалтеров. И когда наш бухгалтер это узнал, то сразу сделал меня своим заместителем. А через полгода меня вдруг приглашают в райком партии и назначают заведующим райсобеса. И, кстати, такой момент.
Когда я уже работал начальником райсобеса, как-то материал на меня случайно оказался в облсобесе. Что инвалид, десантник, в то время это редкость была, и вдруг в марте 45-го мне присылают документ – «… вам назначена персональная пенсия республиканского значения». Еще шла война и вдруг такая пенсия. Я сам удивился, неожиданно получилось.
И вот так пошло, пошло, пошло, можно сказать, сделали из меня финансового работника. За короткий срок меня повышали с одной должности на другую: заведующий райфинотдела, председатель районной плановой комиссии, директор заготконторы райпотребсоюза. Мне всего-то чуть за двадцать лет, образования считай, нет, но работа у меня получалась. Меня поэтому и переводили с места на место, потому что были уверены – Гришанов быстро порядок наведет!
Как вы узнали о Победе?
В то время я возглавлял районный финансовый отдел, и уже был членом исполкома районного совета. И когда в шесть утра передали сообщение по радио, меня сразу вызвали в райком. Секретарь нам объявил, все, конечно, от души порадовались… И тут же все активисты разъехались по колхозам. Я был прикреплен к колхозу из Николаевки и поехал туда. Как вернулись, в райкоме человек тридцать нас собралось, и признаюсь, выпили немного. А наутро стали работать, как и прежде, но настроение, конечно, повысилось.
Хотелось бы узнать о вашем отношении к Сталину.
Самое положительное! Убежден, без него бы мы не победили. Как государственный деятель это была фигура исторического масштаба, и государственный аппарат при нем работал великолепно. Такой эпизод могу вам рассказать.
Когда я приехал домой, сразу вызвал невесту телеграммой. Она в то время в Чернавском госпитале работала. Расписались, и через пару дней отправил ее обратно, чтобы она решила все вопросы на работе и вернулась. Но через неделю получаю письмо: «Меня не отпускают!»
Собрался, поехал, но начальник госпиталя категорически отказал. Сходил к прокурору, к председателю райисполкома, секретарю райкома, завотделом, но никто со мной не хотел даже разговаривать, чтобы ее отпустить. Тут уж я на дыбы встал. Ах, так?! Говорю ей: «Собирайся!» - «Ты что, ведь подсудное дело, война…» Но я все равно забрал ее и привез к нам в совхоз. Сразу устроил на работу, но вопрос-то с ней не решен. И тогда я написал Сталину.
Написал, что я десантник, где воевал, что тяжело ранен, а мне вот жену не отдают… И через три недели получил из Москвы положительный ответ. Вот ведь что творилось в то время!!! Так как же сейчас не возмущаться?! Даже говорить не хочется… И потом был еще один случай.
Когда я возглавлял райфо в Елатьме, то если судья уезжал куда-то, он оставлял меня вместо себя. И некоторые дела даже давал разбирать. Все официально, с народными заседателями. И вот как-то он уехал в отпуск что ли и наказал: «Рассмотри три дела!»
Первое дело - два парня, хулиганье, изводили всю нашу Елатьму. Второе дело – колхозного конюха обвинили, что по его вине скот заболел. С этими делами я как-то разобрался, как потом время показало, вынес верное решение, и люди меня даже благодарили. А третье дело - какая-то женщина колоски собрала на колхозном поле. Красавица такая, до сих пор помню ее. Муж на фронте, а у нее двое детей, так она ночью на поле позади ее дома собирала колоски, и кормила детей. А ведь по указу за колоски пять лет тюрьмы… Причем приговор уже был готов – посадить в тюрьму.
Но я все думал, ну как ее сажать?! Ведь у нее малые дети. Вызвал адвоката: «Сейчас же садись и пиши Сталину письмо!» Я почему-то не стеснялся писать. Продиктовал ему, такое дело, как быть? И представьте, очень скоро пришел положительный ответ, и не посадили ее. Вот и делайте выводы!
Но сейчас именно Сталина принято обвинять в наших огромных потерях. Мол, людей у нас не берегли и «завалили немцев трупами». Вот вы как считаете, могли мы победить с меньшими жертвами?
Пересол был, конечно… Вот я до сих пор не могу понять, почему нас так забрасывали? До сих пор не понимаю – смысл-то какой?! Мы же когда приехали в свой батальон в Раменское, то решили выяснить вопрос, который мучил нас все это время. Почему нашу группу сбросили прямо над селом занятым немцами? Но стоило нам только начать возмущаться, как нас вызвал комиссар батальона и строго предупредил: «Не поднимайте шума! План о вашем десантировании разрабатывался на самом верху! И целью его было - создать у немцев иллюзию, что у Красной Армии есть большие воздушно-десантные части, поэтому нужно было демонстративно сбросить несколько групп». И рассказал нам, что одновременно с нами, только чуть южнее, сбросили группу из 76 человек, но она полностью погибла… Что нам оставалось?! Мы только молча кивнули, мол, приказ поняли, но нам было жутко обидно, что смерть наших товарищей оказалась частью чьего-то плана…

Константин Сергеевич в наши дни

Как сложилась ваша послевоенная жизнь?
В 1952 году меня избрали секретарем Елатомского райкома партии. Курировал сельское хозяйство. Но вскоре в свете решений пленума ЦК меня направили в отстающий колхоз «Новый путь». Бюро райкома начало заседать в полдень, но к полуночи так и не решили, кого направить. Всех обсуждали, но один пьет, другой то, третий это, а меня почему-то обходят. И тут до меня дошло – меня назначат. И точно. В конце говорят: «Вам ехать, Константин Сергеевич!» Ну что, надо значит надо, дал согласие.
Как раз пять колхозов объединили в один и мне, по сути, мальчишке, доверили его поднимать. Взял этот воз на себя, и справился. Сам до сих пор удивляюсь, как у меня складно получилось. Правда, день и ночь работали, я какой-то неуемный был.
В первый же год дали колхозникам воду в каждый дом. Купил машину-генератор и дали электричество, построили баню. Скотный двор отремонтировали и механизировали. Народ сразу, конечно, воспрял. И если в первый год замучился выгонять людей на работу, то тут стало некуда девать рабочую силу. Пришлось расширять хозяйство.
И дошло до того, что через три года наш колхоз стал лучшим в районе. Четырежды колхоз участвовал во Всесоюзной выставке на ВДНХ, на которых занимали 3-е, дважды – 2-е, и один раз 1-е место. Представляете себе, какой подъем? В итоге восемнадцать человек наградили, а мне вручили орден «Трудового Красного Знамени».
Но я хотел учиться, у меня же всего семь классов за спиной, и поступил на заочное отделение в сельхозинститут. Надо много читать, заниматься, для этого время нужно. А где его взять, если все время работать надо? Поэтому я упросил 1-го секретаря Обкома отпустить меня на учебу. Обком прислал вызов в Рязанскую партшколу, но в райкоме его от меня спрятали. Пока выяснилось, только в ноябре попал на учебу.
Два года проучился там, да еще заочно учился на агронома-экономиста. Но учиться было невообразимо тяжело. Я когда получил диплом, принес его домой, положил на стол, и поверите ли, заплакал…
А после учебы работал в разных местах: начальником Рыбновской сельхозинспекции, председателем Рыбновского райисполкома, 2-м секретарем Рязановского райкома партии, начальником управления сельского хозяйства Рязановского района, а на пенсию вышел в 1986 году с должности заведующего отделом одного нашего Рязанского НИИ. Но с тех пор занимаюсь общественной работой в ветеранских организациях. До сих пор меня помнят, помогают, но состояние здоровья, признаюсь, хреновое. Если бы не семья, давно бы отдал душу, а так стараюсь не сдаваться.
И большая у вас семья?
Сын и две дочки, пятеро внуков, четыре правнука. Кстати, несколько дней назад мой правнук сделал свой первый прыжок с парашютом, чему я очень рад. Значит, не переведутся в нашей семье десантники.
Войну часто вспоминали?
Разве такое забудешь… Вспоминал, конечно. Но первые лет двадцать все хорошо помнил, а сейчас, конечно, многое уже забылось…

 

Здравствуйте!
Я постараюсь поискать, может быть, что-то еще попадется о Синельникове. Те материалы, что выложила, были опубликованы в районной газете Угранского района Смоленской области.
Была бы очень признательна, если бы Вы поделились информацией по 4 ВДК, может быть какими-то фотографиями.
Очень рада, что Константин Сергеевич жив, замечательно было бы с ним встретиться и поговорить.

Сообщения объединены, 29 июл 2015

http://iremember.ru/memoirs/letno-tekh-sostav/milenko-ivan-ivanovich/
Из воспоминаний Миленко Ивана Ивановича

Родился я 3-го мая 1918 года в с. Володарском Мариупольского района Донецкой области. В армию призвали в октябре 1938 года Мариупольским горвоенкоматом. До этого успел окончить 7 классов и ФЗУ по специальности «Электропроходчик», работал на заводе «Азовсталь». Попал в 160-ю школу младших авиаспециалистов, которая находилась в Приволжском ВО, в г. Куйбышев, где сейчас автозавод «Жигули».
В 1939 году присвоили звание сержанта и направили в 64-ю отдельную авиаэскадрилью механиком по обслуживанию самолета Р-5. За период прохождения службы в этой части повышен в звании до старшины, избирался секретарем комсомольской организации. В 1940 году готовился к демобилизации, но нас задержали, мы чувствовали, что в мире пахнет грозой.
Наша эскадрилья находилась в военном городке г. Вольск ст. Причернавская пос. Шихины. Обслуживала центральный химполигон Советской Армии.
В 1941 году, находясь в лагере, по радио услышал выступление В.М. Молотова, который объявил, что началась война, что немцы вероломно нарушили договор, напали на нашу страну, бомбят наши города и села. Призвал народ к спокойствию и заверил, что победа будет за нами. История доказала справедливость этих слов.
Началась подготовка к отправке на фронт, на базе нашей эскадрильи в Багай - Барановке была сформирована 273-й истребительный авиаполк. Я был зачислен авиамехаником на самолет Як-1 командира звена Голикова. Эти самолеты были новые, летный состав облетывал, тех состав изучал правила обслуживания. Была напряженная обстановка, но тем не менее наш полк уже 3-го августа 1941 года вел боевые действия в составе 4-й Резервной авиагруппы ЮЗФ, которая подчинялась Главному Командованию Красной Армии. В группу входили наш 273 иап, командир майор Ровнин, 120-й [я так понимаю бап - М.Ж.] Пе-2. командир подполковник Егоров. 44-й штурмовой полк Ил-2, командир полковник Комаров. Каждый полк выполнял задачи в зависимости от обстановки. Наш полк время менял позиции. Помнится: Полтава, Конотоп, Богодухов, Лебедино, совхоз Гарбузы, Белый Колодезь, Михайловка, Зверево, Ворошиловград, Великий Бурлук.
Вскоре меня назначили ответственным секретарем комсомольского бюро, присвоили звание политрука.
Запомнились отдельные эпизоды боевых действий на фронте. Полку присвоили звание 31-й гвардейский иап. Или когда подбили командира эскадрильи капитана Силина, сел он на территории, занятой врагом. Другой его товарищ - командир эскадрильи старший лейтенант Соланик под обстрелом сдаится, забирает своего товарища. Спас ему жизнь. Это при том, что в самолете Як-1 одному летчику тесно! За что был награжден Орденом Боевого Красного Знамени. Это при том, что когда наши войска отступали награждали мало.
Другой памятный эпизод, за что наш полк называли «братья-славяне». За то, что летчик Васильев после боя сел на вынужденную посадку на пахотную землю, самолет скапотировал, перевернулся вверх колесами. Летчика придавило, прибежали колхозники, чтобы помочь. Он начал просить: «Братья славяне выручайте!». Колхозники подкопали его и спасли ему жизнь. С тех пор всех, кто был из полка называли славянами.
Еще один памятный случай: летчик подбит, сел на вынужденную на вражеской территории, бежал, скрывался, ночью пробрался к своим, зашел в одно село. Зашел во двор, а когда узнал, что во дворе немцы, он лег рядом с коровой в темноте. И лежал - немцы ходили по своим надобностям и не заметили его. Когда вышла хозяйка, он ее тихо позвал и попросил хлеба и ушел. Через неделю прибыл в свой полк, когда его уже не ждали. Мы были все рады и восхищались его подвигом.
Зимний период 1941-42 г на фронте был относительно затишным, особенно для авиации. Наш полк был расквартирован в селе Великий Бурук, вели полеты в интересах разведки.
Но в мае месяце 1942 года начались большие бои под Харьковом, наши войска наступали, вели сильные бои. В одном из воздушных боев капитан Евстратов получил ранение в шею, но благодаря силе воле сумел посадить самолет на свой аэродром и умер в самолете.
Была большая статья во фронтовой газете. Мне поручили организовать похороны с участием школьников, граждан. Похоронили, школу назвали его именем. Но не запомнил какое было село, или Богдановка или Борщевка.
В те дни наши летчики выполняли по 5-7 вылетов в день. Но немецкие войска с Изюм - Барвенковского направления прорвали фронт и двинулись в направлении Воронежа. Пришлось в спешном порядке отступать, так как наш полевой аэродром уже обстреливался из немецких танков. Летный состав улетел на самолетах бреющим полетом. Технический персонал неисправный Як-1 поджег и опрокинул в кувет. Ценное оборудование, особенно боеприпасы погрузили на автомашины и уехали. Пунктом сбором была станица Канаш за Доном. Мне поручили на полуторке забрать штабные документы и доставить в пункт сбора.
Запомнился мне и день - 7 июля 1942 года, не буду описывать все перипетии эвакуации под непрерывной бомбежкой юнкерсов. Поток беженцев - смешались военные и гражданские. На реке Дон переправа разбита. Я на машине двинулся вдоль реки на юг, достиг станицы Вешенской. Только переехал мост, как налетели девять юнкерсов и разбомбили переправу. В том числе и дом Шолохова. Но я задачу выполнил - доставил документы.
Наш полк тем временем использовали в разведывательных целях, базировались на поле скошенного хлеба.
После чего полк перебросили в Сталинград, на центральный аэродром, где стояли самолеты Пе-2. Каждый выполнял задание командования 8-й воздушной армии.

В моей военной службе произошли изменения в октябре [1941-го года], когда нас 100 человек пароходом из Сталинграда отправили в Саратов. Оттуда в Москву в распоряжение Политуправления Красной Армии. Вскоре нас направили в воздушно - десантные войска, которые формировались в районе станции Тетково Ивановской области. Я был направлен в 214-ю Воздушно десантную бригаду инструктором политотдела. Позже на базе 89-й и 214-й бригады организовали 1-ю воздушно-десантную гвардейскую дивизию. Тогда я стал заместителем командира отдельной роты автоматчиков по политчасти 13-го воздушно-десантного полка. Все для меня было новое. Пришлось совершать прыжки с парашютом днем и ночью. С самолета, аэростата, планера. Учили ходить ночью, руководствуясь только азимутом.
В декабре 1941 года нашу дивизию направили на Северо-Западный фронт под руководство генерала Казанкина А.Ф. Участвовали в боевых действиях под Старой Руссой, Демянском, р. Ловать. Очень тяжелый участок фронта - леса, болота, снега, бездорожье. Служба в десантных войсках - это особый период моей службы.

В июле месяце [1943-го года] нас до 100 человек вызвали в штаб дивизии и разъяснили, что мы отправляемся в тыл в летную школу, потому что промышленность выпускает очень много самолетов, а летного состава в связи с убылью на фронте не хватает.
И после медкомиссии мы очутились в школе первоначального обучения летчиков, которая находилась на ст. Канаш, деревня Климово Чувашской АССР. Практически сразу мы приступили к обучению и полетам на УТ-2. Условия для жизни были плохие и мы поскорей старались попасть на фронт.
Надо отметить, что с нашей группой отдельно была группа из 6 человек - это были дети Микояна, Ворошилова, Щербаково, Молотова. У них были другие условия - получше.
Закончили мы обучение в мае 1944 года. Комиссия дала оценку, мы уже летали самостоятельно, но не на боевых самолетах.
Наш выпуск направили на Кавказ, в г. Тбилиси, а конкретней в летную школу, которая находилась в военном городке Навтлус. Через некоторое время по желанию некоторых оставили учится на истребителей, а некоторых - на бомбардировщики. Нас бомбардировщиков направили в Кировобад Азербайджанской ССР. Летали на самолетах СБ, Бостон, Пе-2. Перед самым выпуском я заболел язвой желудка - результат жары и употребления воды, которая течет по арыкам. Лечился, дважды проходил окружную медкомиссию в г. Тбилиси и в итоге запретили летать на скоростных и высотных самолетах. Так я стал начальником парашютно - десантной службы полка. В мои обязанности входило выполнение двух прыжков с курсантами - выпускниками. Вместе с курсантами прыгал и я. Имею 60 прыжков с парашютом. Кроме прыжков с курсантами изучали действия экипажа в экстремальных условиях. Когда до земли близко, парашют не успеет раскрыться, тогда надо действовать методом срыва. Подняться, в кабине выдвинуть парашют за борт самолета, дернуть кольцо, струей воздуха парашют раскроется и вытащит члена экипажа. Летчик должен прыгать таким Макаром на левую сторону, а штурман - на левую, стрелок радист в люк внизу самолета.
Когда передали по радио 9-го мая о том, что закончилась война, ликование народа нельзя описать. В августе 1946 года началось сокращение личного состава училища имени Хользунова и за штат ушло 173 офицера, в том числе и я.
Так закончилась моя служба в Красной Армии. Демобилизовался в звании гвардии старшего лейтенанта, приехал на родину в Мариуполь.
Гражданская жизнь началась тяжело - работы то хватает, а жилья нет. Но тем не менее меня приняли на работу инструктором Молотовского РК КПУ. Потом учеба в Сталинской областной партшколе, по окончании работал завотделом райкома горкома, секретарем райкома. Потом на хозяйственной работе, окончил металлургический технику.
Избирался депутатом райсовета, горсовета. Последняя моя работа - около 30 лет начальник бюро завода «Тяжмаш». Ушел на пенсию в 1990 году.
Я награжден орденом Отечественной войны, Богдана Хмельницкого, медалью «За боевые заслуги».
Сейчас я дома, старость берет свое. Материально обеспечен, морально - унижен...
Интервью: М.А. Жирохов
Лит. обработка: М.А. Жирохов

http://iremember.ru/memoirs/desantniki/shaulin-vladimir-alekseevich/
Из воспоминаний Шаулина Владимира Алексеевича

Я родился в 1918 году в селе Корекозево. Мои родители были старыми коммунистами и жили в Ленинграде. После революции отца послали на усиление в Калугу, где в конце марта 1921 года его убили. У матери на руках осталось трое детей. Старшая сестра, я, мне тогда три года было, и младшая сестра, ей шесть месяцев было. Воспитывал меня мой крестный, он учителем был, а мама устроилась санинспектором. В 1931 году я поступил в Калужский педагогический технику. В 1935 году окончил его и работал учителем в селе Гремячево. Сначала был преподавал во 2 и 3 классах, потом в 5 и 6.
В 1939 году у меня была отсрочка на 4 года, но тогда как раз ввели всеобщую воинскую обязанность, и в сентябре 1939 года меня призвали в армию. Попал в 383-й стрелковый полк, который находился в Белоруссии. Командиром полка был майор Бабаян и 90% ребят у нас в полку были с высшим и среднем образованием.

В 1940 году наш 383-й стрелковый полк входил в Литву. Из Белоруссии мы шли пешком, примерно, по 60 километров в сутки. Шли, шли и шли. В общей сложности, туда и обратно, мы прошли 1300 километров. Дошли до какого-то леска, нас там переодели, потому что мы все потрепанные были, а потом вошли в Вильнюс. Сейчас говорят о том, что мы их оккупировали. А тогда нас там встречали хлебом и солью, столы были накрыты. Нас встречали, как освободителей. Мы там побыли один или два дня вернулись и обратно, в Белоруссию.
Когда вернулись в место дислокации, к нам приехали представители воздушно-десантных войск, отбирали добровольцев. Вызвали меня, спрашивают: «У тебя есть желание поехать в десантные войска?» Я говорю: «Да». «Собирайся, и завтра поедете».
Так я попал в старейшую, 214-ю, бригаду воздушно-десантных войск. Бригада располагалась в 70 километрах к западу от Минска, в местечке Марьина Горка.
Сразу же в бригаде началась тренировка. Готовили нас очень хорошо. Во-первых, физическая подготовка – летом кроссы, зимой лыжи, мы каждый день на лыжах 10 км туда и обратно бегали. Потом началась подготовка к прыжкам. Сперва, мы прыгали в ям с сеном, тренировались кольцо выдергивать. Это сейчас цепляешься за трос и прыгаешь, а тогда мы кольцо вручную выдергивали. Потом начались прыжки с самолета. Аэродром находился в 7 км от части, так что нас утром поднимали и мы 7 км пешком шли до аэродрома. Там были самолеты ТБ-3, четырехмоторные, скорость 120 километров в час. Мы сели в самолет и полетели. Причем, как только в самолет сели, так сразу тишина, ни Ванек, ни Колек. Прыгали в бомболюк. Причем, в первый раз непривычно было – кольцо выдернул, и уже не падаешь, а вверх летишь. Так и прыгали. В мае 1941 года на базе нашей бригады был сформирован 4-й воздушно-десантный корпус, в составе 8-й и 9-й бригады. Я попал в 8-ю.
Перед войной у нас часто тревоги были и 22 июня тоже тревогу объявили. Мы, сначала, не знали в чем дело, а оказалось война. В первый же день немцы разбомбили наш аэродром и уничтожили самолеты, мы остались без колес. Началась обычная пехотная работа.
Правда был один случай. В ночь на 15 июля группу десантников, в количестве шестидесяти человек, выбросили в тыл к немцам. Привезли нас на аэродром и там поставили задачу. В районе местечка Горки Могилевской области скопилось большое количество немецкой техники, примерно 300 единиц. Они на окраине леса, в ржаном поле, ждали горючее. И вот мы, 60 человек, должны были обнаружить и уничтожить эту технику. И смех и грех…

Пока мы собирались, пока летели – уже рассвет. Когда самолеты подлетали к немецким позициям, по нам открыли огонь, позже я узнал, что многие самолеты вернулись обратно с убитыми и раненными десантниками. Самолеты начали бомбить немцев, а за бомбами прыгали мы. А с земли по нам огонь…
Я тогда командиром взвода уже был, до войны я замкомандира взвода был, а тут война, командира нет, вот мне и приказали принять взвод. Приземлился на опушке леса, со мной два солдата, а немцев там полно – танки, охрана, бронетранспортеры. К нам немцы бегут, кричат: «Рус, капут!!!» Я ребятам говорю: «Подпустим, поближе, а потом покажем, кому будет капут». Подпустили, открыли огонь. У нас, кроме автоматов, по две бутылки с бензином было, мы ими должны рожь поджигать. В некоторых местах мы поджечь смогли, но немцев-то там… Сотни единиц одной только техники, а нас из 60 только человек 30 осталось…
Немцы опомнились, открыли по нам огонь из пулеметов. Куда деваться? Бегом в деревню, где у нас был назначен сборный пункт. Захожу в деревню, меня бабушка встречает: «Бабушка, у вас в деревне есть немцы?» «Немцев не видела. Видела, сверху летели ангелы, может, это было немцы». Я говорю: «Это мы летели, мы русские». «А может вы немцы?» «Нет, что вы!»
Потом стали выходить к своим. Шли через Темный лес, немцы же в первые дни по дорогам шли, как на марше, а мы их обходили. В конце концов, мы вышли на опорный пункт.
На фронте мы пробыли примерно полтора месяц, а потом наш корпус отвели к Москве. Там мы получили пополнение, начались занятия.
В декабре 1941 года мы находились в районе Раменского. Тогда мне присвоили звание младшего лейтенанта. Немцы подходили к Москве, обстановка была очень напряженная. 6 декабря началось наступление нашей армии, в результате которого немцев отбросили на 100-150 километров от Москвы.
В январе пришел приказ на выброску нашего корпуса в тыл врага, Вяземская воздушно-десантная операция. Сначала мы должны были десантироваться под Калугой, в район Воронцовского аэродрома, но у немцев хорошо работала разведка, так что выброситься смог только один батальон нашей 8-й бригады, после чего немцы разбомбили аэродром. Мы вынуждены были вернуться обратно.
Где-то в начале февраля мы с Внуковского аэродрома снова полетели в тыл противника. Приехали на аэродром, построились. Смотрим – самолеты стоят, ТБ-3 и «дугласы». Нам выдали сухпаек на трое суток, посадили в ТБ-3 и мы полетели. нас в самолет. Летели, летели, смотрим, садимся. Вернулись обратно. Вышли, передохнули, выпили по стопочке, закусили и опять полетели. Опять садимся. И только с третьего раза нас смогли выбросить. Я только потом узнал, что первый раз летчик не смог пересечь линию фронта, сильный противовоздушный огонь. Второй раз линию фронта он пересек, обнаружил сигнальные костры, которые партизаны должны были жечь, но выходило так, что это не наши костры, слишком близко к фронту, тогда много случаев было, когда немцы ложные крестьянские костры жгли, а на них десантников бросали. И только с третьего раза нас смогли выбросить.
Обстановка была очень сложная. Метель, пурга. Куда летишь не видишь, где опустишься не знаешь. Очень неблагоприятные условия были. Приземлился в лесу, на кустарник
.
В этот же день, а может на второй, в расположение нашего батальона сел ТБ-3 со штабом нашего корпуса. И вот, когда из самолета начали выходить штабные офицеры, появился немецкий «мессер» и обстрелял самолет, в результате чего погиб командир корпуса генерал Левашев. Вместо него комкором стал Казанкин, который начальником штаба корпуса был.
Началась война в тылу противника. Наша задача какая была? Поскольку наши войска остановились и не могли дальше двигаться, мы должны были предотвратить подход свежих сил немцев. В основном мы действовали по ночам, поскольку немцы интеллигентные были, на ночь чистили зубы и ложились спать, а мы их атаковали. 26 февраля я был ранен.
В районе деревень Песочня и Ключи мы должны были соединиться с 50-й армии генерала Бондарева. В результате недельных боев мы Песочня и Ключи заняли, а армия Бондарева не пробилась. Получили приказ, выходить из тыла, но мне этого делать не пришлось. При штурме Песочня был ранен…
Там такой пригорок был, мы на него спустились, хотели сразу на ура, но не получилось, нас минометным огнем встретили. Опять поднялись. Уже недалеко было и нас опять накрыли… И так три раза. Во время из одной атак я был ранен в спину, пуля под лопатку вошла. Потерял сознание, ординарец меня оттащил, положил под кусты. Февраль, снег, мороз. Какое-то время спустя я очнулся – тишина. Только слышу тук-тук. Вижу - по полю немцы идут, наших тяжелораненых добивают. Второй батальон в полутора километрах терпел поражение, наш батальон пошел к ним на помощь, а раненых оставили, такая обстановка была… Пока одного раненого унесешь – десятки погибнут…
У меня мандраж. Лежу с пистолетом в руках. Немец метрах в трех от меня прошел и я опять сознание потерял. Сколько лежал без сознания не знаю. Очнулся уже на аэродроме, кто меня подобрал – не знаю. Мне уже рану обработали, я лежал на носилках. Меня погрузили в самолет и отправили к нам, в самолете я опять сознание потерял. Попал в госпиталь в Жуковском. Только на 4-е сутки пришел в себя. Лечащий врач хирург, полячка Станислава Бронеславовна, говорит: «Володя, мы не надеялись, что ты выживешь. Очень большая потеря крови». В госпитале вообще все удивлялись, как я вообще не замерз при такой кровопотере, сутки же на снегу пролежал. Но повезло, мне только пальцы на ногах подрезали, больше ничего. Семь месяцев я пролежал в госпитале.
После госпиталя я хотел вернуться обратно, но, так как у меня ножки подрезаны были, мне сказали, что я уже не могу служить в воздушно-десантных войсках. Попал в стрелковый корпус, с которым прошел всю войну. Был офицером связи корпуса. Освобождал Белоруссию, Польшу, участвовал в штурме Кенигсберга и Берлина. 2 мая, в Берлине, оставил подпись на Рейхстаге. Потом наш корпус погрузили на машины и направили в Чехословакию, где война для меня и закончилась.


- Владимир Алексеевич, вы еще до войны начали служить в воздушно-десантных войсках. Существует кинохроника, где показано десантирование с крыла ТБ-3. Вы так прыгали?
- Нет. С крыла мы не прыгали.
- Когда вы первый раз прыгали к немцам, какое настроение было?
- Никакого страха я, например, совершенно не ощущал. Как будто какая-то игра.
- Кто вам ставил задачу, как командиру взвода?
- Командир батальона капитан Полосков.
- Какие задачи осуществлял ваш взвод?
- У меня был разведвзвод, так что три раза мы ходили в разведку. А вообще – как все.
- Поддерживали связь с конницей Белова, армией Ефремова?
- Мы не пересекались ни с конниками, ни с армией Ефремова. Потом уже, когда дошли до Песочня, наш корпус соединился с конницей Белова.
- С партизанами встречались?
- Партизанские отряды там были. Они помогали нашему корпусу, вместе с корпусом Белова, выйти к своим.
- Чем вы были вооружены?
- Автомат ППД.

- Хороший автомат?
- Работал хорошо. Но вот в летнее время, если пыль попадет – все…
- Как его крепили во время прыжка?
- Как правило, на груди.
- Вещмешки были?
- Нет. У нас были брюки с большими карманами, на поясе кинжал, гранаты, запасной диск.
- Что входило в сухой паек?
- Сухая колбаса, хлеб, сухари, масло. Все в кармане было.
- Во время Вяземской операции как вас снабжали?
- Сперва, у нас свои продукты были. Потом, в первые дни десанта, мы находились в деревне Жердевка, хорошая деревня была, хорошие дома, там нас местное население подкармливало. Потом, нам с самолетов сбрасывали, но многое попадало к немцам. А когда шли к Песочне, то увидели в лесу лошадь. Набросились на нее, зарезали, разделили по кускам. Правда, я этот кусок съесть не успел, так с ним в госпиталь и прилетел.
- Во время Вяземского десанта, как вы были одеты?
- Очень хорошо. Плотные шерстяные брюки, хорошие меховые куртки, обшитые сверху брезентом, шерстяное белье, теплые валенки.
- За эту операцию вы были награждены?
- Был представлен, но ничего не получил. Потом уже был награжден орденами Красной Звезды и Отечественной войны .
- После госпиталя вы были офицером связи стрелкового корпуса. В чем заключалась ваша работа?
- Поддерживать связь с частями корпуса, через офицеров связи дивизии.
- После войны встречались с сослуживцами из 4-го воздушно-десантного корпуса?
- Да. У нас был Совет ветеранов 4-го воздушно-десантного корпуса, в который входило 246 человек, которые участвовали в Вяземской операции. А сейчас остался я один… Все люди ушли…
- Спасибо, Владимир Алексеевич.
Интервью: А. Драбкин
Лит.обработка: Н. Аничкин

 

Еще один боец из 4 ВДК - Яков Израилевич Рубин
Памяти Якова Израилевича Рубина (http://www.demoscope.ru/weekly/2009/0359/nauka05.php )

Яков Израилевич Рубин (16 декабря 1918 - 30 ноября 2008)
30 ноября 2008 года скончался известный белорусский демограф Яков Израилевич Рубин. Он не дожил до своего 90-летнего юбилея всего две недели.
Родился Яков Израилевич Рубин 16 декабря 1918 года в г. Ельне Смоленской области РСФСР. Детство прошло в Белоруссии, в городах Борисове и Минске. В 1937 году поступил в Московский государственный институт истории, философии и литературы имени Н.Г. Чернышевского (вошедший в последствии в МГУ имени М.В. Ломоносова) по специальности французский язык и западная литература, который окончил в 1941 году. Все дальнейшие планы нарушила начавшаяся Великая Отечественная война. Яков Израилевич прошел трехмесячные курсы военных переводчиков и отправился на фронт. За годы войны с 1942 по 1945 год принимал участие в боевых действиях на Западном, Сталинградском, Юго-Западном, 1-ом и 2-ом Белорусских фронтах. За боевые заслуги награжден орденами и медалями Советского Союза. После окончания войны на протяжении нескольких лет работал в Бюро информации СВА в Германии, где занимал ответственные посты. Службу в Вооруженных силах закончил в звании подполковника.

Свою научную деятельность Яков Израилевич начал только после демобилизации из рядов Советской Армии, в середине 60-хгодов, поступив на работу в НИЭИ Минэкономики Белоруссии, где проработал более 40 лет, до достижения возраста 89 лет. За эти года он многое успел сделать в научном плане. В 1970 году защитил кандидатскую, а в 1981 докторскую диссертации, написал более 200 научных работ, из них 6 личных монографий:

• Рубин Л.И. Теории народонаселения (мальтузианское и буржуазно-антимальтузианское направления). М.: Мысль, 1972. 191 с. Переведена на испанский язык на Кубе.
• Рубин Я.И. Проблема народонаселения как объект идейно-политической борьбы. Минск: БГУ, 1976. 256 с.
• Рубин Я.И. Дом наш земной (Проблемы народонаселения). Минск: Беларусь, 1981. - 177 с
• Рубин Я. И. Наше бесценное достояние - дети. Минск: Беларусь, 1979. - 122с.
• Рубин Я.И. Оптимум населения: что за этим понятием? Минск: Беларусь, 1979. -127 с.
• Рубин Я. И. Право на счастье. Минск: Беларусь, 1986. -119 с.

Яков Израилевич занимался популяризацией знаний в области демографии. На протяжении многих лет на страницах литературно-художественного журнала "Неман" выступал с публицистическими статьями: "Женщины - формула счастья", "Мужчины, нельзя ли жить дольше?", "На повестку дня ХХI века", "Депопуляция, что ее остановит?" и др.
До последних дней, даже после ухода из института, Яков Израилевич Рубин продолжал активно работать. Две его последние научные статьи вышли в ведущих экономических журналах Белоруссии в этом году:

• Рубин Я. И. Главный фактор обретения демографического здоровья//Белорусский Экономический журнал № 2 за 2008 год и
• Рубин Я. И. Социальная сфера как объект государственного управления//Проблемы управления № 3 за 2008 год.

Демографы республики скорбят по поводу кончины своего коллеги.
Людмила Петровна Шахотько

 

Вероятно, где-то есть, но специально я не искала. Поделилась тем, что попадалось в моих поисках по другой теме.

 

Гудвин, спасибо за информацию, а немного подробнее об этом можно?