Как писалась русская история, или

Интересно пишет Рыбаков Б.А.:
К IX столетию ясно обозначилось сложение в ряде областей слоя русского боярства, или “рыцарства”, как писали восточные авторы.

Письменные и археологические источники говорят не только о существовании такого дружинного слоя, но и о значительной дифференциации его, о наличии простых воинов и богатой знати, владевшей таким количеством золота и серебра, что иностранным купцам казалось, будто в землях Руси где-то есть серебряный рудник.

Верблюд с погонщиком. Фреска. XI в. Софийский собор в Киеве

Большой интерес представляют свидетельства восточных авторов IX—Х вв., писавших в Багдаде, Хорезме, Балхе,— там, где бывали русские купеческие караваны, начиная с IX в. Большинство этих свидетельств восходит к источникам середины IX в., к эпохе киевских князей Дира и Аскольда.

В 1892 г. русский ученый А. Г. Туманский, разыскивая астрономические сочинения хана Улугбека, случайно натолкнулся в Бухаре на ценнейшую древнюю географию — “Книгу пределов мира”. Рукопись была написана в 983 г., когда на Руси княжил Владимир I, но безымянный персидский автор опирался на старых арабских и среднеазиатских географов VIII—IX вв. (Ал Балхи, Ал Хорезми и др.); его сведения о Восточной Европе можно отнести к первой половине IX в., т. е. примерно к тому же времени, что и свидетельство Нестора о первоначальной доваряжской Руси.

У автора “Книги пределов мира”, как и у Нестора, “Русская земля” рассматривается отдельно от земли

славян, но это следует понимать не как противопоставление славян русам, а лишь в географическом смысле применительно к той сравнительно недолгой эпохе, когда Русь в качестве государства уже существовала, но всех восточных славян еще не объединила.

Вот главная часть текста “Книги пределов мира”, говорящая о Руси:

Рассуждение о стране Рус и ее городах

К востоку от этой страны лежат горы Печенегов.

К югу от нее — река Рута (название искажено; возможно, имеется в виду р. Рось? — Б. Р.), К западу — славяне,

К северу — необитаемые страны Севера.

Это обширная страна: ее жители обладают дурным характером — непокорны, держатся вызывающе, любят спорить, воинственны. Они воюют со всеми неверными, которые живут вокруг их страны, и одерживают победы.

Их царя зовут рус-хакан (этот высокий восточный титул применялся русскими князьями до середины XI в.— Б. Р.).

Эта страна чрезвычайно богато одарена природой всем, что необходимо для жизни.

Одна часть населения — воины, рыцарство.

Они (русы) уважают своих волхвов.

Они ежегодно платят правительству десятую часть от своей добычи и торговых доходов.

Они хоронят своих мертвых со всем их имуществом, платьями и украшениями. В могилу покойникам они ставят пищу и питье.

“Куяба” (Киев) — русский город, ближайший к странам ислама. Этот город, расположенный в приятной местности, является резиденцией царя.

Там выделываются разнообразные меха и ценные мечи.

“Слаба” (Переяславль) — хороший город, из которого в мирное время ездят торговать в землю Болгар (очевидно, имеется в виду земля причерноморских Черных Болгар.— Б. Р.). “Уртаб” (?) — город, где убивают иностранцев, если они попадают туда. Там изготавливаются ценные клинки и мечи, которые можно согнуть пополам и они снова распрямляются сами.

Безымянный персидский автор как бы наполнил интересным содержанием сухой географический обзор Руси, уцелевший от рассказа Нестора. Богатая природа, красивые города, развитое оружейное дело, торговые связи — все это дополняется описанием воинственных русских “рыцарей”, подчиняющих соседей и никому не покоряющихся, кроме своего царя-хакана, живущего в Киеве и собирающего десятину.

Языческие погребальные обряды и уважение, оказываемое жрецам, вводят нас в религиозный мир русов. Возможно, что к этому же ритуальному разделу относится упоминание о загадочном городе, в котором убивают иноземцев; быть может, был в земле русов такой священный город, куда не допускали чужаков,— например, город Родень на Роси, город грозного славянского бога Рода-Перуна?

Другие восточные авторы дополняют сведения о русах. Богатый и знатный рус предстает как воин, повелевающий слугами и рабами; он одет в парчовый кафтан с золотыми пуговицами и высокую соболью шапку,, носит золотые обручи (гривны), подтверждающие его богатство и знатность. Знатный воин отлично вооружен: у него есть боевой топор, нож, лук, доспехи, а у пояса висит меч, подаренный ему, еще мальчику, отцом как символ воинственного наследства. Богатый и знатный рус — владелец корабля, хозяин партии пленных рабов и рабынь и ценной пушнины; его доходы исчисляются десятками тысяч серебряных арабских диргемов (от каждых 10 тысяч диргемов рус делает своей жене подарок — серебряную цепь); признаком богатства является многоженство. Запасы меда у некоторых богатых славян доходят до 100 бочек. Десятую часть своих военно-торговых прибылей он уплачивает царю Руси (Персидский Аноним).

Русскую знать современники упрекают в воинственности, в заносчивости, неподатливости (Персидский Аноним). В далеких походах на юг русские дружинники то обнаруживают чувство товарищества и готовы погибнуть все за одного, то начинают завидовать друг другу, и родной брат готов ограбить или убить брата из-за добычи (Ибн-Русте).

В своей родной стране, где много “замков и крепостей”, русы гостеприимны по отношению к чужеземцам и охраняют их от опасностей.

Представителей русской знати пышно хоронят: сжигают вместе с женами и рабами на погребальном костре или опускают в обширную могилу — дом со всем оружием и утварью. Некоторые русы были христианами уже в середине IX в.

Один из среднеазиатских авторов, писавший о Руси по материалам середины IX в., отметил, что это — страна, изобильная всякими благами, и обобщил разрозненные сведения о русской знати фразой: “Одна часть населения у них (у русов) — рыцарство”.

Во главе этой рыцарской державы, “воюющей со всеми неверными и одерживающей победы над живущими вокруг”, стоит “хакан-рус”, верховный глава всей воинственной русской знати, “обширных городов и многих обитаемых стран”. Восточный титул хакана бытовал на Руси с 839 г. Обычно он применялся к наиболее могущественным повелителям многоплеменных держав вроде Аварского, Хазарского, Тюркского каганатов.

У славян существовала многоступенчатая лестница наименований знатных лиц (частично знакомая и восточным авторам): известен титул жупана; выше жупана по положению стоит князь (кнадз), ; князья, как следует из договора с греками 911г., делились на просто князей и князей великих. Всю эту иерархию увенчивал глава Русской державы, живший в Киеве и принявший высокий титул хакана, удержанный киевскими князьями вплоть до XI в.

“Царь Руси” жил в обширном дворце вместе с 400 преданных ему дружинников. Каждому воину прислуживали две женщины, что увеличивало население дворцового комплекса еще на 800 человек.

В распоряжении царя имелась конница; в его арсенале было много доспехов. Русские войска, по подсчетам современников, иногда достигали 100 тысяч воинов (500 кораблей по 200 человек на каждом).

Царю помогал в государственных делах его наместник. Большую власть имели волхвы, пользовавшиеся нравом ритуальных убийств мужчин и женщин. Упоминаются пышные языческие храмы и идолы с головами, отлитыми из золота. Царь получал десятую часть всех торговых доходов и военной добычи своих бояр и мужей. 11роизводились ежегодные объезды славянской страны для сбора дани, которая взималась будто бы одеждой (может быть ценными мехами?) —по одной одежде с каждого сына или дочери в год. В областях славянского царства находились наместники царя, управлявшие этими областями.

Царь Руси производил суд; спорящие стороны являлись на разбирательство, и иногда по приговору царя назначался судебный поединок, на который приходили все родичи тяжущихся и с оружием в руках наблюдали за боем. Царь славян, живший в городе “Джарвабе” (?), применял смертную казнь по отношению к разбойникам или же ссылал преступников “в отдаленные области под надзор правителей”.

Столицей Руси был город Куяба — Киев, но упоминаются и другие русские и славянские города. Напомним, что русов и славян в текстах восточных авторов нельзя рассматривать как две разные этнические группы. “Русы суть племя из славян”,— утверждал в середине IXв. Ибн-Хордадбех. Часть славян была подчинена русам, “служила им”. Это надо понимать в смысле установления политического господства Руси над другими славянскими племенами, что и отражено русской летописью и византийскими источниками.

К Х в. имя Руси окончательно уже приобрело политический, государственный оттенок: “Подобно этому “Рус”, “Хазар”, “Серир” — название государства, а не города и не народа” (Ибн-Хаукаль).

Приведенный выше очерк истории славяно-русского общества эпохи становления феодального государства, сделанный на основе сведений нескольких восточных авторов (Ибн-Хордадбех, Ибн-Русте, Ибн-Фадлан, Масуди, Персидский Аноним и др.), полностью подтверждается археологическими материалами IX—Х вв. и сведениями о Руси арабских географов.

Важными историческими памятниками являются многочисленные курганы, разбросанные в разных концах славянской земли. Как уже говорилось, смена родовых усыпальниц индивидуальными погребениями знаменовала собой (может быть, даже с некоторым опозданием) распад родовых общин и выделение отдельных семей.

Наличие дружинных и боярских курганов IX—Х вв. в окрестностях Киева, Чернигова, Смоленска и других древних городов подтверждает все написанное иноземцами о русской знати того времени.

http://boyan.narod.ru/books/b_ribakov_pervie_veka/r031.htm

 

Приведенный отрывок лиш подтверждает наличие варяжской знати и варяжских дружин на территорие поднепровья и севернее до Старой Ладоги. Эти самые бояре войны и есть обосновавшиеся здесь воряги именно поэтому земля руссов противопоставляеся словянским землям находящимся западнее. Тем более что кроме ворягов на территорие описываемой древним историком жило большое количество финоугорских племен (район от нынешней москвы до вологды был заселен на тот период именно ими. Словяне состовляли большую часть населения в бассеине Днепра и отчасти Ловати -Волхова.

 

да всегда Русь всех контролировала и была более развитоцй чем запад..иначе нафига б тогдапереписывать историю и доказывать с пеной изо рта что Русь была убогой...ученые уже признают частично что алфавит пошел с Руси..а дальше будет интересней..дожить бы..

 

Очень неожиданный пост выдал на своем Фейсбуке Veikko Korhonen из города Oulu (Финляндия). Вот он, автор, - на фото.


Результаты "агрессий" России - половина Европы и часть Азии получила государственность из рук России (СССР).
Давайте вспомним кто именно:
- Финляндия в 1802 и 1918 гг.. До 1802 г. никогда не имела собственного государства.
- Латвия в 1918 г. (до 1918 г. никогда не имела собственного государства).
- Эстония в 1918 г. (до 1918 г. никогда не имела собственного государства).
- Литва восстановила государственность в 1918 г. тоже благодаря России.
- Польша восстановила с помощью России дважды, в 1918 и 1944 гг. Раздел Польши между СССР и Германией — это лишь короткий эпизод!
- Румыния родилась в результате русско-турецких войн, а суверенной стала по воле России в 1877–1878 гг.
- Молдавия как государство родилась внутри СССР.
- Болгария как государство родилась в результате победы русского оружия в русско-турецкой войне 1877-1878 гг., которая и имела это своей целью. В качестве благодарности государство Болгария в двух мировых войнах участвовала в составе антирусских коалиций. Сейчас Болгария – член НАТО, и на ее территории размещены базы США. После 1945 года на ее территории не было ни одного русского солдата...
- Сербия как суверенное государство родилась тоже в результате этой войны.
- Азербайджан как государство оформился впервые только в составе СССР.
- Армения сохранилась физически и возродилась как государство только в составе СССР.
- Грузия сохранилась физически и возродилась как государство только в составе СССР.
- Туркмения никогда не имела государственности и сформировал ее только в составе СССР.
- Киргизия никогда не имела государственности и сформировала ее только в составе СССР.
- Казахстан никогда не имела государственности и сформировала ее только в составе СССР.
- Монголия никогда не имела государственности и сформировала ее только с помощью СССР.
- Белоруссия и Украина также впервые обрели государственность как следствие Великой Октябрьской революции в составе СССР. А в 1991 году полную независимость. Если же учитывать роль России-СССР в рождении и становлении таких государств как КНР, Вьетнам, КНДР, Индия, Грецию у турков отбила Россия в далёком 1821 году, Алжир, Куба, Израиль, Ангола, Мозамбик и т.д.. Вот такая какая-то странная "агрессия" со стороны России!"
Сохраненена авторская орфография.
Добавлю из комментария Дмитрия Марченко (сам комментарий ниже, но так удобнее читать, как продолжение):
Независимость Швейцарии отвоеванная у Франции Суворовым 217 лет назад им с тех пор ни разу (!) не воевала;
- Освобождение Австрии от Третьего рейха 1945г;
- Освобождение Чехословакии от Третьего рейха 1945г.;
- Позиция Екатерины II в 1780 с созданием Лиги вооруженного нейтралитета и фактическая поддержка Северо-американских Соединённых штатов содействовала поражению Англии и обретению независимости США.;
- дважды за последние 2 века Россия дарила независимость большинству европейских стран перемалывая армии диктаторов Наполеона и Гитлера;
- Позиция Сталина в переговорах с США и Англией дала Германии возможность сохранить государственность после поражения Третьего рейха в 1945г.;
- Позиция Горбачева позволила без проблем в 1990г повторно объединиться Германии;
- Без помощи СССР Египет не смог бы выстоять и закрепить свою независимость в войне с Израилем, Британией, Францией в 1956-57г, в 1967 вмешательство СССР остановило войну Израиля с Египтом, фактически спасла арабов от разгрома в двух войнах в 1967-74 годах
- Ангола завоевала свою независимость к 1975г только благодаря СССР;
- Большинство колоний Западной Европы получили свою независимость благодаря мировому движению деколонизации после второй мировой войны, главную роль в котором играл СССР
Вся история России говорит о том, что она была последовательна при любой власти в отстаивании принципов независимости и самоопределения наций и народов, всячески помогала созданию многополярного мира в любую эпоху. И очень часто, к сожалению, при этом жертвовала своими интересами как государства так и своего населения. Если бы наша политика была аналогична Британской, то сейчас полмира было бы в Российском Императорском Содружестве наций, а русский народ купался бы в роскоши, как шейхи Саудовской Аравии, за счет освобожденных от других колонизаторов стран. Veikko Korhonen (c)

 

он за "нас"

 

Россия, о которой не рассказывали в школе.


31 факт о жизни и быте русских людей 18 века из первой книги японца о нашей стране.

Десять лет японский капитан Дайкокуя Кодаю жил в России и записывал всё, что видел и слышал. На основе этих записей японский учёный Хосю Кацурагава написал книгу «Краткие сведения о северных краях» («Хокуса Бунряку»), в которой очень подробно и скрупулезно описал жизнь русских людей и облик страны в целом.

1. В русском алфавите 31 буква, все буквы имеют звук, но не имеют смысла. Соединённые вместе, несколько букв образуют одно слово, и только тут появляется смысл.

2. В России производство пяти зерновых растений очень незначительное, поэтому всё жалованье выплачивается деньгами.


3. Церкви гораздо выше домов простых людей, и строятся так, что постепенно сужаются кверху. Крыши круглые, вроде перевёрнутого горшка, а в центре ставят крест, покрытый латунью. Главное здание храма и колокольня одинаковы. Вокруг крыши сделано много круглых дыр для голубей.

4. Глаза у русских голубые, носы очень крупные, волосы каштановые. Волосы русские отращивают со дня рождения, поэтому они очень тонкие и мягкие. Бороду бреют, как знатные, так и простые люди, только среди крестьян можно встретить людей с бородами.

5. У жителей Сибири волосы и глаза чёрные. Мужчины одеваются в общем наподобие голландцев.

6. Женщины все одеваются по немецкому образцу. Красивыми у них считаются женщины с румяными лицами.


Вид на Красную площадь, 1795 год. Гильфердинг, раскрашенная гравюра.

7. По всей стране летом ложатся спать от 8 до 10 часов вечера, а встают от 3 часов 30 минут до 5 часов 30 минут утра.
Зимой ложатся спать от 9 до 11 часов вечера, а встают от 12 часов до 2 часов 40 минут дня. Это объясняется тем, что день в это время очень короткий, а ночь — очень длинная.

8. В Москве и Петербурге, да и не только там, а по всей стране, старым русским языком не пользуются, а часто перемешивают его с французским и немецким языками. Этикет полностью основывается на французских правилах.

9. Поскольку страна расположена близко к северу, там везде очень холодно. Обычно снег выпадает с конца сентября и лежит до апреля-мая.

10. Особенно холодно в Якутске и Петербурге, потому что они расположены ближе к северу. Нередко там бывает такой мороз, что отпадают уши и носы, а иногда даже остаются без рук и ног.

11. Летом особенной жары не бывает, даже в суконной одежде без подкладки обычно не бывает жарко. В такой холодной стране, конечно, не растут пять злаков. Сеют только гречиху, табак, огурцы, арбузы, фасоль, редьку, морковь, репу и салат. Рис привозят из Турции, поэтому рис там очень дорогой.

12. Чиновники прикрепляют к шляпе цветок, сплетённый из шёлка: военные — белый цветок, штатские — чёрный.



Старое здание МГУ, вид от кремля через реку Неглинную, 1795 год. Гильфердинг, раскрашенная гравюра.

13. И мужчины, и женщины, после того, как сделают причёску, посыпают ееё пудрой, и волосы становятся как седые. Люди низших сословий пользуются для этого порошком из картофеля.

14. И мужчины, и женщины ездят на лошадях, но женщины, садясь в седло, одну ногу сгибают и кладут поверх седла, а другую свешивают. Однако женщины низшего сословия ездят так же, как мужчины, садясь верхом.

15. Младенцы лежат в подвешенных ящиках, где постлан суконный тюфяк, набитый птичьим пухом. Когда ребёнок плачет, ящик качают.

16. У всех — и у благородных, и у простых — один муж имеет одну жену, наложниц не заводят.

17. Иностранцам разрешается жениться на русских, но для этого они должны принять русскую веру и переменить имя и фамилию. В противном же случае брак не разрешается.

18. Когда рождается ребёнок, все родственники приходят справляться о его здоровье и приносят деньги. Из родственников и знакомых выбирают человека побогаче, и он в качестве нареченного отца даёт новорождённому имя.

Вид через Днепр на Фроловские ворота Смоленска в 1787 году.

19. Медицина не делится на терапию и хирургию: лечением глазных, зубных, женских и детских болезней занимается один человек. Кроме того, есть фармацевты, которые называются аптекарями и заведуют аптеками.

20. В столице в семьях чиновников и богачей обязательно держат негров, иногда по три-четыре человека, а иногда по семь-восемь. Бывает и так, что заводят негров мужчин и женщин, чтобы от них были дети. Их лица чёрные, как чёрный лак, носы широкие, губы вывернутые и очень красные, белые только подошвы ног.

21. Верстах в пяти от Петербурга есть большой остров, куда всё время непрерывным потоком стекаются иностранные торговые корабли. Этим и объясняется, что, хотя в России почти ничего не производится, всё полностью удовлетворяется продукцией других стран.

22. Русские слова «водка», «вино», «пиво» автор в своем словаре переводит описательным способом: водка у него — «хорошее сакэ», вино — «плохое сакэ», пиво — «мутное сакэ».

23. Порядок кушаний в обычные дни такой: сначала едят ветчину с хлебом, затем куриный суп, после него говядину, потом бульон из рыбы, после которого — залитые молоком круглые колобки из теста.
Вслед за этим подают жареного гуся, и в заключение едят жиденькую кашу. Наконец, подают сладости, затем моют руки, полощут рот, пьют кофе, курят и встают из-за стола. После обеда и благородные, и простые люди ложатся на час поспать.

24. В кушанья добавляется много сахара и сливочного масла. В рыбу и птицу перед приготовлением набивается виноград, белые сливы, апельсины, засыпанные сахаром, а также рис или крупа.


Великий Новгород в 1780-е годы. Бальтазар Траверс

25. У простого народа обед состоит из одного блюда — из мяса или рыбы с хлебом. Редьку едят сырой, присыпав солью. Посуда состоит из оловянных или деревянных мисок, а ложки делаются из меди или дерева. Говядина — это повседневная пища как в верхах, так и в низах.

26. Женские роли в театрах исполняются настоящими женщинами, вследствие чего иногда в театре бывают случаи распутства.

27. Три публичных дома имеются в Петербурге и три — на Васильевском острове. Кроме того, есть ещё тайные логова отдельных проституток в различных местах. Правила там очень строгие, и если обнаружат такую нелегальную проститутку, то наказывают не только её, но и её гостя.

28. В России вообще не празднуются ни Новый год, ни пять сезонных праздников, а день рождения императрицы считается радостным праздником, который празднуют по всей стране как благородные, так и простые люди. Точно так же празднуются и дни рождения наследника престола и внуков императрицы.


29. В России многих домашних животных кастрируют. Благодаря этому они хорошо жиреют и цвет их шерсти становится красивей.

30. Петербург — это новая столица России, построена она в высшей степени красиво. Дома все кирпичные,
высотой в четыре-пять этажей. Жилища простых жителей от домов правительственных чиновников особенно не отличаются.

31. Русские высоки ростом, крупные, с правильной осанкой, отличаются уважительным и миролюбивым характером, но вместе с тем — отважны, решительны и ни перед чем не останавливаются. Они не любят праздности и безделья.

Р.S.
Согласитесь, описание России японцем, сильно отличается от западных...

 

И сильно отличаются.

 

Чем же закончилось первое пребывание японцев в России, начавшееся в 1783 году и продолжавшееся почти 10 лет?

Когда после долгих приключений потерпевшие крушение японские моряки появились в Иркутске, там находился действительный член Петербургской академии наук Кирилл Густавович Лаксман. Он решил воспользоваться этим обстоятельством, чтобы установить отношения с Японией. Через иркутского генерал-губернатора было подано прошение на высочайшее имя о возвращении капитана японской шхуны Дайкокуя Кодаю на родину. Впоследствии Кодаю рассказывал, что Лаксман «читает и пишет на языках семнадцати стран, кроме того, глубоко изучил множество наук, обладает широкими познаниями и прекрасной памятью. Вместе с тем у него доброе сердце и искренний характер. Он так заботливо относился к Кодаю, обласкал и жалел его, как своего ученика, как будто они были связаны в предыдущей жизни».

Тем временем из оставшихся в живых шестерых членов команды умер ещё один японец, а другому, по имени Сёдзо, ампутировали ногу. Боясь, что в случае смерти его похоронят как скотину, Сёдзо принял православие и стал называться Фёдором Степановичем Ситниковым. Затем заболел третий моряк, Синдзо.

Наконец из Петербурга пришло сообщение, что в возвращении на родину японцам отказано. Кодаю предложили стать по его выбору либо чиновником, либо купцом. Он ответил, что самая лучшая награда для него — позволение вернуться в Японию, и подал новое прошение.

Лаксман предложил Кодаю ехать с ним в Петербург. Поручив товарищам уход за Синдзо, Кодаю вместе с Лаксманом и его сыном Афанасием 15января 1791 года покинул Иркутск.

Неслись днём и ночью, останавливаясь на почтовых станциях лишь для смены лошадей (они везли поделочные камни для царского дворца, а потому им без задержки давали лошадей). У непривычного к такой быстрой езде Кодаю кружилась голова. Преодолев за месяц с небольшим почти шесть тысяч вёрст, путники прибыли в Петербург.

Сразу по приезде в столицу Кодаю через посредничество Лаксмана подал статс-секретарю Александру Андреевичу Безбородко новое прошение. Но тут Лаксман тяжело заболел, и Кодаю, забыв о своих делах, дни и ночи сидел у его постели. Тем временем в столицу приехал выздоровевший Синдзо. Выяснилось, что он, находясь при смерти, крестился по примеру Сёдзо. (Позже оба стали учителями в Иркутске с жалованьем 100 рублей серебром в год.)
В Царском Селе

Наступила весна, и Екатерина Великая выехала в Царское Село. Когда Лаксман выздоровел, Кодаю последовал за ней. Ему довелось даже видеть императрицу на прогулке. В Японии при появлении любого знатного лица простолюдинов, не церемонясь, сгоняли с дороги, и Кодаю был очень удивлён, что императрицу на прогулке сопровождают всего два человека, «а такого, чтобы разгонять людей или останавливать движение, не бывает».

28 июня того же года Лаксман и Кодаю получили приглашение на приём в Петергофский дворец. В большом зале они увидели императрицу, сидевшую на троне. Её окружали фрейлины, среди которых были две негритянки. Напротив выстроились рядами свыше четырёхсот придворных во главе с канцлером. От волнения Кодаю не мог двинуться с места, но ему предложили подойти к трону. Заранее наученный, он положил на пол трость и шляпу, приблизился к трону, преклонил колено и трижды «как бы лизнул» протянутую руку государыни (объяснить японцу сущность поцелуя оказалось невозможно).

Императрица с сочувствием выслушала рассказ о злоключениях Кодаю и его спутников, прерывая его возгласами «Бедняжка!» и «Ох, жалко!» Выяснилось, что первые прошения Кодаю задерживал какой-то сенатор. Подтвердив своё желание вернуться на родину, Кодаю покинул дворец.

Его ещё несколько раз вызывали к императрице, к наследнику Павлу и его детям, показывали японские книги и книги о Японии. Приглашали Кодаю и в школу, где изучали язык и культуру Японии. Он рассказывал ученикам о японских обычаях, а Лаксман переводил.

И вот 29 сентября 1791 года Кодаю получил радостную весть: ему позволено вернуться в Японию. 20 октября его снова вызвала императрица и подарила на прощание табакерку, а президент коммерцколлегии А. Р.Воронцов вручил золотую медаль и 150 золотых империалов. Вслед за этим на японского капитана посыпался град подарков от частных лиц — в основном припасы в дорогу. От Воронцова капитан получил к тому же лисью шубу и гравюры на меди, а от любителя редкостей Мусина-Пушкина — микроскоп.

Подготовка первого русского посольства в Японию, носившего полуофициальный характер (чтобы не было ущерба престижу России в случае неудачи) проходила под покровительством графа А. А. Безбородко. Ключевую роль играл Кирилл Лаксман. В предписании иркутскому генерал-губернатору И. А. Пилю царица неоднократно ссылалась на него, повелев написать наставление для участников посольства, заимствуя «советы и нужные объяснения от упомянутого профессора Лаксмана, который довольно о сей части познания имеет».

27 октября 1791 года Кодаю и Лаксман покинули Царское Село и через Москву, Нижний Новгород, Казань и Екатеринбург направились в Иркутск.

Предварительные итоги

Итак, пребывание японцев в России подходило к концу. Что запомнилось им в чужой стране, что произвело наибольшее впечатление? Разумеется, всевозможные диковины и конечно же всё, чего не встречалось в Японии. Например, то, что царица часто ездит в простенькой повозке, с одним кучером и тремя-четырьмя охранниками и, если кто её узнает, не возбраняется подавать ей жалобы. Или то, что в России делают прививки против оспы, используя гной из оспенной язвы.

Японцы обнаружили: в России больше половины населения пьёт воду из рек, и вообще колодцы здесь устраивают только в сельской местности. В столицах и других городах прямо посреди улицы вырыты желоба, по которым течёт вода для нужд населения. Кодаю отметил, что в России очень мало нищих, за исключением арестантов, просящих подаяние.

Очень подробно описал он экспонаты Кунсткамеры, созданной ещё ПетромI,— огромный магнит, старинные книги, чучела птиц и животных, минералы. «Вообще во всех домах среднего достатка и выше любят собирать драгоценные камни, птиц, животных, рыб, раковины и иные всевозможные диковинные и редкие вещи и хвастаться ими. Поэтому цена на драгоценные камни и тому подобные вещи очень высока». У богатых русских людей все стены увешаны картинами и зеркалами.

В России люди после бани сохли в исподнем белье. Кодаю, облачившийся в юката (лёгкий халат), произвёл настоящую сенсацию, его примеру стали следовать окружающие.

Совершенно не оказалось в России паланкинов. Услышав, что в Японии людей носят в паланкинах, русские не хотели этому верить: «Не может быть, чтобы люди заставляли других людей возить себя, это же грешно!»

Подготовка экспедиции в Японию растянулась на полгода. 20 мая 1792 года её участники покидали Иркутск. Расставание было очень тягостным. Особенно потрясён был Сёдзо, которому лишь в самый последний момент сообщили, что его товарищи возвращаются на родину. Они долго всматривались друг в друга, понимая, что уже никогда не увидятся.

21 августа в Охотске отъезжавшие простились с Кириллом Лаксманом. Он при этом повторял: «Удивительная судьба!», а под конец сердечно пожелал Кодаю благополучного пути. Они расстались, проливая слёзы. Об этом же рассказывает Лаксман в письме приятелю: «Кодаю и прочие некрещёные японцы расстались со мной, выражая свою благодарность; они плакали, как дети».

В Японию экспедицию должна была доставить бригантина «Екатерина» с капитаном Василием Фёдоровичем Ловцовым. На её борт взошли трое японцев (Кодаю, Исокити и Коити) и несколько русских: возглавлявший посольство поручик Адам Лаксман (сын К. Г. Лаксмана), переводчик Егор Иванович Туголуков, управляющий делами Иван Филиппович Трапезников (сын японца Тёсукэ с потерпевшего крушение корабля «Тана-мару») и двое купцов — Влас Никифорович Бабиков и Иван Григорьевич Полномочный.

Возвращение в Японию

В полдень 13 сентября 1792 года «Екатерина» при большом скоплении народа вышла из Охотска. А 9 октября, в пятый день девятой луны, японский правительственный чиновник послал с гонцом донесение о появлении чужеземного корабля.

Процедура приёма иностранцев растянулась надолго. Лишь спустя полтора месяца завершилось строительство временного помещения для приёма иноземцев, и находившиеся на корабле смогли наконец сойти на берег.

Теперь ещё об одном человеке, сыгравшем важную роль в установлении первых русско-японских связей.

Узнав о появлении русского корабля, правительство сёгуна поручило некоему Кацурагаве Хосю представить справку о России. Человек этот происходил из семьи потомственных врачей и сам был врачом. Зная голландский язык, он неоднократно участвовал в переговорах с голландцами, написал несколько трудов о европейской науке. Вероятно, через голландцев имя Кацурагавы было известно в России: сын Кирилла Лаксмана, Адам, передал ему письма, термометры и коллекции «натуральных редкостей».

Получив приказ сёгуна, Кацурагава подготовил две рукописные справки — «Оросия-си» («Записки о России») и «Оросия рякки» («Краткая записка о России»). Документы эти предназначались исключительно для служебного пользования, их черновики были уничтожены.

Уже позже по поручению сёгуна он написал со слов Кодаю и Исокити большой труд «Хокуса монряку» («Краткие вести о скитаниях в Северных водах») (в статье они неоднократно цитировались). Более ста лет это уникальное сочинение пылилось в секретном государственном архиве. Лишь в 1937 году историк Камэи Такаёси смог опубликовать «Краткие вести…», правда, очень ограниченным тиражом. В комментариях учёный писал: «Кодаю побывал в России. Это было невиданным дотоле событием, и поэтому естественно, что оно привлекло к себе внимание правительства и народа. В результате появились произведения, рассказывающие о том, что происходит в этой стране».

Рассказы Кодаю и Исокити позволили японским руководителям более детально представить себе самые разные стороны жизни западного соседа. Моряки сообщили массу сведений о российской земле и её обитателях, их обрядах, обычаях, религии, праздниках, о том, как они питаются и что пьют, об оружии и музыкальных инструментах, о шахматах и бильярде, свечах и зонтиках, санях и кибитках и многое другое. Наконец, с их слов был составлен первый в Японии русско-японский словарь, где русские слова переданы знаками японской слоговой азбуки и распределены по тематическим отделам («Небесные явления», «Время», «Жилища, строения» и т. д.).

***

Осталось сказать несколько слов об участниках этой истории.

Кодаю и Исокити не только получили прощение, но были награждены за похвальное поведение в России и привязанность к родине. Однако их оставили в Эдо, запретив возвращаться в родные места и рассказывать кому бы то ни было о виденном на чужбине. Кодаю умер в 1828 году в возрасте 78лет. О судьбе Исокити неизвестно.

Адам Лаксман пробыл в Японии до конца июля 1793 года. Ему удалось завязать сношения не только с князьями Мацумаэ, но и с центральным правительством в Эдо, разрешившим «доступ в Нагасаки одному кораблю великого русского государства» при условии не проводить богослужений в период пребывания в Японии. Русское правительство так и не воспользовалось этим разрешением, а со смертью в ноябре 1796 года Екатерины Великой о Японии больше не вспоминали. Когда в 1804году в Нагасаки прибыл для установления отношений специальный посол Н.П. Резанов, он получил отказ.

К. Г. Лаксман в 1795 году отправился в путешествие в Бухарский эмират в качестве представителя русского правительства, но 5 января 1796 года умер в пути, в сотне вёрст от Тобольска, и был похоронен на маленьком кладбище у реки Вагай.

Сёгун Иэнари правил до 1837 года. При нём в Японии продолжалось распространение западных знаний. Умер Иэнари в январе 1841 года.

Кацурагава Хосю стал профессором медицинского училища. В 1799 году написал «Сэйики моногатари» («Повесть о Западных краях») — свод сведений о странах Европы. Скончался в 1809 году в возрасте 58 лет.

https://www.nkj.ru/archive/articles/14497/



P.S.Если хочется вернуться на Родину за десять лет, можно что хочешь написать
И еще повезло ему с другом по имени Лаксман

 

bodik, Писал Кодаю свои заметки для себя, а не для публикации.
При налаживнии японцами отношений с северным соседом т.е. с Россией, Кодаю его записи пригодились. Он мог не дурить сегуна, а рассказывать об увиденном используя свои записи.
Сегуны очень не любят, когда их дурят и пристегивают чушь.
Можно было Кодаю башки лишиться за такое...

Русские, тоже использовали знания Кодаю о его исторической родине, чтобы понять закрытых соседей и наладить связи с учетом традиций японцев. Т.е. со своим уставом Россия никогда не лезла с чужой монастырь или пагоду...

Вывод: постскриптум ваш, а текст перед ним не ваш.

 

MikeGorby, вывод был сделан из текста
Буддист принял христианство, что бы не похоронили как собаку, три раза подавали прошение - что бы вернуться на Родину и т.д.
Катька понятно - держала его у себя, что бы побольше узнать о Японии.
Относительно башки Кодая это понятно , но почему то потом, специальному послу Н.П. Резанову отказали для установления отношений, или сегун больше знал чем "заметки Кодая"?

 

Что знал сегун и что он решал делать, не имеет отношения к правдивости рассказа Кодаю.

Про Японию...
"Сколь империя сия близка к нам, но по нетерпимости в оной христиан, сведения о ней весьма недостаточны. Со времени путешествия Кемпфера в 1692 году чаятельно и сие политическое тело имело какие-нибудь в составе своем перемены, но они неизвестны. Последнее путешествие Тунберга в 1776 году удовлетворило более предметы ботаники.

Соседственные наши сведения были только те, что в 1777 году переводчик Очередин, а в 1778 году купец Шебалин и переводчик Антипин были на японском острове Матмае. Японцы хорошо их приняли, и сие подало первый повод искать торговой с ними связи.

В 1782 году императрица Екатерина II возвратила японскому двору претерпевших кораблекрушение японского купца Кодая и японца Исокитча. Поручик Лаксман отвез их в Матмай. Он был отменно хорошо принят и привез от японского императора лист о свободном проходе в Нагасаки для торговли одному российскому судну. Японские чиновники письменно изъяснялись ему: "что они, не ведая о степени достоинства Российской империи, не знают, почтительно или непочтительно нам в их государстве покажется, и для того далее трактовать не могут, а представляют иметь рассуждение о торговле с нагасакскими чиновниками"

.....

Сакоку (яп. ?? , буквально «страна на цепи»), также самоизоляция Японии — внешняя политика самоизоляции Японии от внешнего мира, которая была введена после восстания христиан в Симабаре и проводилась сёгунами из рода Токугава в течение двух столетий, с 1641 по 1853 годы.
Брешью в устройстве сакоку были визиты в Японию русских торговцев и мореплавателей — таких, как Павел Лебедев-Ласточкин (1778), Николай Резанов (1807) и Василий Головнин (1811); последний был задержан на острове Кунашир и провёл в японском плену два года. Недовольство правительства вызывали также участившиеся случаи захода в японские гавани английских (фрегат «Фаэтон») и французских (Лаперуз) судов. Это привело к ужесточению политики сакоку.

 

Записки о Московии Сигизмунда Герберштейна

​

Сигизмунд Герберштейн в русской шубе, пожалованной ему Василием III​

Страна Московия
Со времен Ивана III все чаще и чаще заезжают в русские края иноземцы. Одни из них ехали сюда ради наживы, в расчете на хорошее жалованье, какое платили в Москве «хитрым», т. е. знающим, умелым иностранным мастерам; другие являлись с торговыми целями; третьи знакомились с нашими краями проездом, пробираясь на восток, в богатые закаспийские страны.

Все чаще и чаще являются в Московии (так обыкновенно иноземцы называли Московское государство) и иностранные посольства.

Московия в те времена так же мало была известна Западной Европе, как нам, например, Китай, и потому понятно, что более образованные иноземцы, бывшие в русских краях, с большим любопытством приглядывались и к стране, и к быту жителей, старательно заносили в свои записки все, что казалось им замечательным, чтобы познакомить и своих соотечественников с неведомым краем. В рассказах этих иностранцев мы находим драгоценные сведения о житье-бытье наших предков.

Несколько известий о Московии мы находим у итальянских путешественников Барбаро и Контарини, которые проезжали чрез русские земли, – первый в начале, а второй в конце XV ст., и еще у некоторых писателей, которые хотя сами и не были на Руси, но собирали сведения о ней у русских послов и у людей, побывавших в Московии. Особенно любопытны записки барона Сигизмунда Герберштейна, германского посла. Он два раза при Василии Ивановиче побывал в Московском государстве; в первый раз пробыл около восьми месяцев, во второй около полугода. Знакомый с двумя славянскими наречиями, Герберштейн скоро освоился с русским языком и мог говорить с русскими без переводчика. Любознательного и просвещенного Герберштейна очень занимало не только то, что он видел в Московии, но также история её.



* * *



Западного европейца Московия поражала прежде всего своим видом, своей природой. Тут не было того разнообразия, как в западной, особенно в гористой, части Европы, где попадались на каждом шагу живописные виды, деревушки, красивые каменные города, грозные замки. Бесконечная равнина, поросшая громадными, сплошными лесами, изрезанная множеством рек и речонок, со множеством озер и болот, – вот что представлялось западному путешественнику в нашем отечестве. Во времена Герберштейна можно было целый день проехать, не встретив человеческого жилья. Попадавшиеся на пути деревушки были по большей части очень маленькие: три-четыре избы, столько же крестьянских семей – вот и деревня. В Московии чаще попадались только что зачинающиеся поселки из одного жилья, «починки», как их звали, или «займища», т. е. поселок, состоящий часто из одной крестьянской семьи, занявшей себе место под избу где-нибудь в лесной просеке. Можно было несколько дней проехать и не встретить не только города, но сколько-нибудь порядочного села, т. е. деревни с церковью. Да и города русские тогда были совсем неказисты, на взгляд такого западного европейца, как Герберштейн: те же деревянные постройки, как и в деревнях, земляная и бревенчатая ограда, составляющая собственно город, – все это было очень незатейливо; только церкви, которыми изобиловали наши города, несколько скрашивали их, но и церкви встречались по большей части маленькие, деревянные. Только в более значительных городах Московии были каменные ограды, образующие кремли, или детинцы. В кремле обыкновенно были каменные, более изящные церкви, соборы; в кремле же устраивались хоромы княжеского наместника. В больших городах, где жили богатые бояре, и в посаде, части города, расположенной подле кремля, богатые посадские люди, купцы строили иногда более затейливые и просторные жилища.

Весною, когда таяли снега, разливались реки, все низменные места в Московии заливались водой, на каждом шагу являлись болота, которые не высыхали даже и в жаркое лето, особенно в лесных трущобах, непроницаемых для солнечного луча. Сухим путем ехать весною или летом нельзя было. Если заставляла необходимость, то предпочитали ехать верхом, но и тут приходилось преодолевать огромные трудности – пробираться сквозь лесные заросли, переправляться через болота, через реки переходить вброд или вплавь; только у больших городов были мосты или плоты для переправы. В Московии нетрудно было во времена посольства Герберштейна и заблудиться, пробираясь через лесные дебри. Притом леса были полны хищного зверя, а болота порождали тучи мошек и комаров. Понятно, что предпринимать дальнее путешествие при всех указанных неудобствах значило решаться на тяжелый подвиг. Вот почему летом старались обыкновенно проезжать по Московии речными путями. Только зимою, когда мороз сковывал болота и реки и земля устилалась мягким снежным ковром, можно было с большим удобством ездить в разные концы Русской земли в санях с провожатыми на лыжах, которые разведывали пути. Но зато в зимнюю пору морозы бывали такие лютые, что птицы замерзали на лету, люди и лошади купеческих обозов замерзали на пути. Иноземцам, не привыкшим у себя к такому холоду, были такие морозы невыносимы.

Понятно, что в эпоху Герберштейна мало было охотников разъезжать по Московии и изучать ее; понятно, что и сведения о ней не могли быть точными. Особенно мало знали о крайнем севере и довольствовались разными сказками: рассказывали, например, что на дальнем севере живут люди, которые зимою умирают или засыпают, а весною оживают; рассказывали о необыкновенных северных жителях, покрытых шерстью, с собачьими головами, о людях, которые не говорят, а щебечут по-птичьи и пр. Нетрудно догадаться, как складывались подобные сказки: неточные и случайные рассказы о некоторых обычаях жителей крайнего севера, например, обычае прятаться от лютых морозов на продолжительное время в своих юртах, заносимых снегом, носить одежду из звериной кожи мехом вверх, рассказы об особенностях языка и проч. порождали эти басни.

Западные послы ездили в Москву обыкновенно двумя путями: один, дальнейший, но более удобный, шел через Ливонию на Новгород, а отсюда в Москву, другой, кратчайший, – через Смоленск.



Прием послов в Московии
Во времена Сигизмунда Герберштейна иноземный посол, подъезжая к границам Московии, должен был дать знать о себе в ближайший московский город наместнику. Тот разузнавал, великий ли посол, или посланник, или просто гонец едет, велика ли у него свита и пр. Эти справки наводились с тем, чтоб устроить подобающий прием послу. Наместник высылал навстречу ему какого-либо «большого человека» из своих подчиненных со свитой, который встречал иноземного посла, стоя с приближенными своими среди дороги, и ни на шаг не сторонился, так что иностранцы должны были сворачивать с пути и объезжать их. Когда посол и высланный ему навстречу русский чиновник съезжались на дороге, то происходило объяснение. По словам Герберштейна, при этом требовалось, чтобы посол и русский «большой человек» сошли с коней или вышли из колымаг; последний зорко следил за тем, чтобы не сойти с коня прежде иноземного посла и тем не умалить чести своего государя, затем подходил к послу с открытой головой и оповещал его торжественно и многословно о себе, что он послан наместником великого государя проводить посла и спросить, подобру ли, поздорову ли он ехал; после чего протягивал иноземцу руку и расспрашивал его о пути уже от себя. Наконец, посол продолжал путь, объехавши русского чиновника, а тот издали следовал с людьми своими за ним и на пути выведывал у его слуг имена, звание и сан всех лиц посольства, а также кто какой язык понимает. Обо всем этом немедленно давалось знать в Москву великому князю. Русские пристава, провожавшие иноземное посольство, зорко следили за тем, чтобы никто из иноземцев не отставал от посла, не входил в сношение с населением Московии. Всякие припасы доставляли им эти же пристава. Подвигались вперед очень медленно: пристава употребляли всякие уловки, чтобы замедлить путешествие послов до получения из Москвы указа, как действовать.

Сигизмунду Герберштейну пришлось на пути в 12 миль три раза ночевать, притом два раза на снегу под открытым небом. В больших городах наместники обыкновенно чествовали и угощали послов.

По московскому обычаю, иноземное посольство, вступая в русские пределы, избавлялось от всяких расходов: не только съестные припасы доставлялись послу и его свите, но и самая перевозка производилась на счет государевой казны.

По главным дорогам Московии были устроены так называемые «ямы» (станции); «ямщики» должны были выставлять известное число лошадей и подвод. На пути встречали иностранных гостей посланные из именитых людей, которые и сопровождали посольство, заботясь обо всем нужном, а также и присматривая, чтоб иноземцы не входили в сношения с населением.

Близ Москвы посольство, в котором был Герберштейн, встретил старик дьяк, который объявил, что государь навстречу иноземцам высылает «великих» людей. При этом дьяк предупреждал, что при свидании с государевыми людьми иностранным послам следует сойти с коней и стоя слушать государевы речи; он очень суетился, спешил, видимо, устал и весь был в поту. Герберштейн, познакомившийся с ним раньше, спросил его о причине усталости.

– Сигизмунд (имя Герберштейна), – отвечал старик, – у нашего государя иначе служат, чем у твоего!

Придворные, выехавшие навстречу послу, старались так устроить дело, чтоб он первый обнажил голову, первый вылез из колымаги или сошел с коня. Это значило заботиться о том, чтобы государевой чести ни в чем порухи не было.

При самой встрече один из московских сановников сказал Герберштейну и его спутникам:

– Великий государь Василий, Божиею милостью царь и государь всея Руси и пр. (говорился весь титул), узнал, что прибыли вы, послы его брата Карла, избранного императора римского и превысокого короля, и его брата Фердинанда. Государь послал нас, своих советников, спросить вас, как здоров его брат Карл, римский император.

Затем такое же обращение от имени государя с перечислением его титулов сделано было и к главному послу, и к его товарищам, – спрашивали каждого, «подобру ли, поздорову» он ехал. После этих приветствий, на которые послы отвечали тем же порядком, садились на коней.

Московские пристава старались скорее надеть шапки, скорее вскочить на лошадей, чем иноземные послы, чтобы им не показалось, что русские считают себя ниже их, а своего государя ниже их государя.

Затем совершался въезд в Москву. Обыкновенно огромные толпы собирались смотреть на такую диковину, как иноземные послы. Говорят, что по приказу государя собирали людей далее из окрестных селений в Москву для встречи послов: толпы народа в праздничном наряде должны были внушать иноземцам высокое мнение о силе и богатстве Московского государства. Случалось даже, что при въезде иноземного посольства запирали лавки, торговцев и покупателей гнали с рынка на те улицы, по которым оно проезжало.

Помещение посольству, в котором был Сигизмунд Герберштейн, отвели в здании, почти совершенно пустом, даже без постелей. Съестные припасы доставлял дьяк, нарочно для этого назначенный. Пристава в своем обращении строго сообразовывались с саном и значением посла; так же строго определялось, сколько следует выдать ему и его людям ежедневно хлеба, мяса, соли, перцу, овса, сена и дров. Пристава старались всеми силами помешать иноземным гостям покупать что-либо самим и, немного спустя по приезде их, выведывали у посольской дворни, что намерен посол им подарить.

Отдохнув дня два, Герберштейн и другие послы стали справляться, когда им будет назначен прием у великого князя Московии. После долгах проволочек наконец назначен был день приема.

– Приготовляйся, потому что ты будешь позван пред лицо государя! – торжественно объявил пристав главному послу.

Несколько времени спустя снова объявлено было послам:

– Скоро придут за вами большие люди, и потому вам следует собраться в один покой!

При этом пристава убеждали иноземных послов, чтобы они оказали честь большим людям – вышли бы к ним навстречу.

Затем в сопровождении многих бояр Герберштейн и его товарищи отправились во дворец. Опять по улицам, где проходили они, толпился народ в праздничном платье, стояли рядами войска. Не доезжая до дворцового крыльца, послы должны были сойти с коней и идти пешком. К самому крыльцу мог подъезжать на лошади только сам князь.

На лестнице послов встретили бояре Московии, государевы советники. Они вели иноземцев до верха лестницы; здесь передали их высшим сановникам, а сами шли позади. При входе в палаты встретили послов первостепенные бояре и повели их к государю. В главных палатах находились более именитые сановники, ближайшие к государю люди. Бояре красовались в самых богатых, блестящих одеждах своих. Все было необыкновенно торжественно. Наконец, послы подошли к великому князю. Один из первостепенных сановников поклонился ему и громко провозгласил:

– Великий государь, граф Леонард (главный посол) бьет тебе челом!

Подобный же привет возвещен был и от других лиц, бывших с послом.

По описанию Герберштейна, государь Московии сидел с непокрытой головой на возвышенном и почетном месте (на троне), у стены, блиставшей позолотой и изображениями святых; справа на скамье лежала шапка, а слева скипетр; тут же стоял таз с двумя рукомойниками. (Говорят, что князь, протягивая послу римской веры руку, считает, что дает ее человеку нечистому, и, отпустив его, тотчас же моет ее.) Против князя, на низшем месте, была приготовлена скамья для послов. Сам князь после того, как ему была отдана честь, пригласил их знаком сесть на скамью.

– Брат наш Карл, избранный император римский и превысокий король, здоров ли? – спросил государь.

Тот же вопрос был предложен о Фердинанде, брате императора.

Толмач, при посредстве которого шла беседа, переводил эти слова посланнику. В то время, как произносилось имя Карла и брата его Фердинанда, великий князь вставал и потом садился снова, получив ответ: «Здоров». Затем государь уже обращался к послу с дружелюбным вопросом:

– Подобру ли, поздорову ли ехал?

На это посол должен был отвечать так:

– Дай Бог, государь, чтобы ты был здрав на многие лета. Я же, по милосердию Божию и по твоей милости, здоров.

После этого государь приказал послам снова садиться. Было обыкновение, чтобы послы тех государств, с которыми у Московии были более частые сношения (Литва, Ливония, Швеция), подносили подарки. Бояре напоминали о подарках и людям того посольства, в котором участвовал Герберштейн, но те отвечали, что у них такого обычая нет.

Когда послы немного посидели, государь пригласил их отобедать с ним.

– Откушай нашего хлеба-соли вместе с нами, – сказал он каждому из них.

Затем приставы отвели послов в другой покой, где они излагали подробно свои поручения боярам и дьякам, которых назначил сам великий князь. После этого Сигизмунда Герберштейна и других посланников повели в столовую. Все бояре при входе послов вставали, отдавая им честь. Послы в свою очередь благодарили их поклонами на все стороны, затем заняли место, которое указал им рукою сам государь.

Столы в этом покое, сообщает Герберштейн, были поставлены кругом поставца, который стоял посредине, обременный множеством золотой и серебряной посуды. За тем столом, где сидел государь, с обеих сторон оставалось небольшое свободное пространство; с правой и левой стороны были места для братьев великого князя. Далее, на некотором расстоянии от этих мест, сидели старейшие князья, бояре – по степени знатности и милости, какою пользовались они у государя. Напротив великого князя, за другим столом, сидели послы, а на небольшом от них расстоянии – их приближенные. На столах стояли маленькие сосуды с уксусом, перцем и солью.

Вошли в столовую разносители кушаний в великолепных одеждах и стали против великого князя. Между тем он позвал одного из служителей и дал ему два куска хлеба и приказал передать послам. Служитель, взяв с собою толмача, поднес хлеб по очереди послам и сказал:

– Великий государь Василий, Божиею милостию царь и государь всея Руси и великий князь, делает тебе милость и посылает тебе хлеб со своего стола.

Толмач громко переводил эти слова. Послы стоя слушали о милости государя. Встали и другие, кроме братьев великого князя, чтобы оказать честь иноземцам, а они благодарили государя поклоном, потом кланялись на все стороны и боярам.

По словам Герберштейна, присылкою хлеба кому-либо из сидящих за столом великий князь выражал свою милость, а присылкою соли со своего стола – любовь. Это была высшая честь, какую мог оказать государь московский на своем пиру.

Обед начался с того, что подавали водку, которую всегда пили в начале обеда; потом принесли жареных журавлей, которых в мясоед подают как первое блюдо. Трех поставили пред великим князем. Он резал их ножом, пробуя таким способом, который лучше. Затем служители их унесли, чтобы разрезать на части, и скоро возвратились и разложили куски по маленьким блюдам. Государь дает кусочек попробовать служителю, потом уже сам ест. Иногда, если он хочет оказать почет боярину или послу, то посылает ему блюдо, с которого сам отведал; причем опять повторяется тот же обряд приветствия и поклонов, как и при посылке хлеба или соли.

Герберштейн жалуется, что «всякий немало устанет, сколько раз отдавая честь князю, поднимаясь, стоя, благодаря и часто наклоняя голову на все стороны».

Русские в Московии ели журавлей, подливая уксусу и прибавляя соли и перцу. Уксус употреблялся вместо соуса или подливки. Кроме того, на стол ставилось кислое молоко, соленые огурцы, груши, приготовленные так же, как огурцы. За журавлями следовали другие кушанья. Подавали также различные напитки: мальвазию, греческое вино и разные меды. По описанию Герберштейна, князь приказывал подавать себе свою чашу один или два раза, причем угощал и послов, говоря: «Пей, и выпивай, и ешь хорошенько, досыта, а потом отдыхай!»

Великокняжеский обед длился три или четыре часа, а иногда до ночи.

После обеда у государя Московии сановники, провожавшие послов во дворец, отводили их обратно в посольский дом, причем утверждали, что им, боярам, приказано остаться там и увеселять гостей. Приносились серебряные чаши и много сосудов с напитками, и бояре старались напоить послов допьяна. Бояре – большие мастера заставлять пить, говорит Герберштейн, и когда истощены, кажется, уже все поводы к попойке, они начинают пить за здоровье императора, его брата, великого князя, наконец, за здоровье важнейших сановников. Они считают, что при этом неприлично отказываться от чаши. Пьют же в Московии следующим образом: тот, кто начинает, берет чашу, выступает на средину комнаты и, стоя с открытой головой, излагает в веселой речи свои пожелания тому, за чье здоровье пьет; затем, опорожнив чашу, опрокидывает ее над своей головой, чтобы все видели, что он выпил до дна и действительно желает здоровья тому лицу, за кого пьет. Потом велит наполнить, кубки и требует, чтобы все пили за того, чье имя он называет. Каждый таким образом должен выйти на средину комнаты и возвращаться на свое место лишь тогда, когда на виду у всех опорожнит свой кубок. Хорошим приемом и радушным угощением считается у русских только то, когда гости напоены допьяна. Чтобы избавиться от чрезмерного питья, по совету Герберштейна, надо притвориться пьяным или спящим.



Великокняжеская охота в Московии
Желая оказать послам особенную милость, государь Московии приглашал их участвовать в обычной тогдашней потехе – охоте.

Вот как описывает одну из таких охот Сигизмунд Герберштейн.

Близ Москвы есть место, усеянное кустарником, весьма удобное для зайцев, где, словно в зверинце, разводится их великое множество; никто не смеет ловить их или рубить там кустарник под страхом величайшего наказания. Кроме того, князь Московии держит множество их в звериных загонах и в других местах. Каждый раз, когда вздумается ему насладиться этой забавой, он приказывает привозить зайцев из разных мест, ибо, по его мнению, чем больше он затравит зайцев, тем больше ему и чести.

Когда явились по призыву великого князя послы на охоту и исполнили все обряды в честь князя, началась охота. Государь, пишет Герберштейн, сидел на богато украшенном коне, в роскошной одежде. На нем была шапка, называемая колпаком, имевшая с обеих сторон, спереди и сзади, козырьки, из которых торчали вверх, как перья, золотые пластинки и качались взад и вперед. Одежда на нем была вышита золотом. На поясе висели два продолговатые ножа и такой же кинжал. Сзади, под поясом, у него был кистень (род нагайки, к концу ремня которой прикреплялся металлический шар). С правой стороны ехал бывший казанский царь Шиг-Алей; с левой же два молодые князя, из которых один держал в правой руке секиру (топор) с рукоятью из слоновой кости, другой – булаву, или шестопер. У Шиг-Алея были привязаны два колчана: в одном у него были стрелы, в другом – лук. По утверждению Герберштейна, в поле было более трехсот всадников. Длинным рядом стояло около ста человек охотников. Половина их была одета в одежды черного цвета, а другая – желтого. Неподалеку от них стояли все другие охотники и наблюдали, чтобы зайцы не пробежали через это место и не ушли бы совсем. Сначала никому не было позволено спустить собак, кроме царя, Шиг-Алея и иноземных гостей.

Князь крикнул, чтоб начинали. Тогда дана была весть всем охотникам. Все они вскрикивают в один голос и спускают больших собак. Весело было слышать, говорит Герберштейн, громкий и разноголосый лай собак, а у великого князя их очень много, и притом отличных. Когда выбегает заяц, спускаются три, четыре, пять и более собак, которые отовсюду бросаются за ним, а когда они схватят его, поднимается радостный крик, рукоплескания, будто большой зверь пойман. Если зайцы слишком долго не выбегают, тогда выпускают, по приказу великого князя, припасенных заранее из мешков. Эти зайцы иногда, словно сонные, попадают в стаю собак, между которыми прыгают, как ягнята в стаде. Чья собака затравила больше зайцев, того считают главным победителем. На этот раз, когда после охоты свалили зайцев в одно место, насчитано их было больше трехсот.

Герберштейн сообщает, что князья и бояре Московии любили тешиться, кроме псовых, и птичьими охотами. Приученные к охоте соколы и кречеты с налету били лебедей, журавлей, диких гусей и пр., и убитая птица падала к ногам охотников.

Охота, в которой принимал участие Герберштейн, закончилась пиром. Неподалеку от Москвы было поставлено несколько шатров: первый из них, большой и просторный, – для великого князя, другой – для Шиг-Алея, третий – для послов, остальные – для других особ. Князь, вошедши в свой шатер, переменил одежду и немедленно позвал послов к себе. Когда они вошли, он сидел в кресле из слоновой кости. Справа у него был царь Шиг-Алей, слева – младшие князья, которым великий князь особенно благоволил.

Когда все расселись, то начали подавать сперва варенья из аниса, миндалю и пр., потом орехи, миндаль и пирожное из сахару; подавались также напитки, и государь оказывал свою милость, угощая иноземных гостей.

У великого князя Московии была и иная потеха, по словам Герберштейна. Откармливали медведей в обширном, нарочно для этого построенном доме. По приказу князя против них выступали люди низшего звания, с деревянными вилами (рогатинами) и начинали для потехи великого князя бой. Если разъяренные звери ранят их, они бегут к князю и кричат: «Государь, мы ранены!» Великий князь говорит им: «Ступайте, я окажу вам милость» – и приказывает лечить их и наделить одеждами и хлебом.



Власть государя в Московии
Наблюдательному Сигизмунду Герберштейну приходилось нередко видеть и слышать, как обращался великий князь Московии с боярами и другими близкими людьми и как они относились к нему. «Властью над своими подданными, – говорит Герберштейн, – московский государь превосходит едва ли не всех самодержцев в целом мире»; и личность подданных, и их имущество совершенно во власти его. Все должны беспрекословно исполнять его желания. Богатые люди обязаны были служить безвозмездно при дворе его, в посольстве или на войне; только беднейшим из своих приближенных он платит небольшое жалованье по своему усмотрению. Знатнейшим, которые отправляют посольства или другие важные должности по приказу государя, даются в управление области или села и земли; причем, однако, им приходится уплачивать ему ежегодную подать с этих земель, так что в пользу управляющих идут лишь судебные пошлины и другие доходы. Великий князь Московии позволяет пользоваться такими владениями по большей части в продолжение полутора лет; если же хочет оказать кому-либо особенную милость и расположение, то прибавляет еще несколько месяцев. Но по прошествии этого времени всякое жалованье прекращается, и целые шесть лет такой человек должен служить даром.

При княжеском дворе, рассказывает Герберштейн, был дьяк Василий Третьяк Далматов. Он пользовался особенною милостью великого князя. Но вот был он раз назначен в посольство в Германию. Издержки предстояли немалые. Стал Далматов жаловаться, что у него нет денег на дорогу и другие расходы. За это, по приказу Василия Ивановича, он был схвачен и отвезен в Белоозеро в заключение. Именье его движимое и недвижимое былоотобрано в великокняжескую казну; братьям и наследникам не досталось и четвертой части.

Если послы, отправленные к иноземным государям, привозят какие-нибудь драгоценные подарки, то князь Московии отбирает их в свою казну, говоря, что даст боярам за то другую награду. Так, когда послы, ездившие к императору германскому, привезли с собой золотые ожерелья, цепи, испанские дукаты, серебряные чаши и пр., то почти все более ценное отобрано было в государеву казну. «Когда я спрашивал у русских послов, правда ли это, – говорит Герберштейн, – то один из них отрицал, боясь унизить своего князя в глазах иноземца; другой же говорил, что князь приказал принести к себе подарки, чтобы посмотреть их». Но придворные не отвергали того, что более ценные вещи отбираются у бояр великим князем.

– Так что же? – говорили они при этом. – Государь вознаградит их другою милостью.

Он имеет власть как над светскими, так и над духовными особами и беспрепятственно, по своему желанию, распоряжается жизнью и имуществом всех. Из советников его никто не пользуется таким значением, чтобы осмелиться в чем-либо противоречить ему или быть другого мнения. Они открыто признают, что воля князя есть воля Бога и что князь делает, то делает по воле Божией. Они даже называют своего государя «Божьим ключником» и верят, что он является исполнителем воли Божией. Сам князь, когда его умоляют о каком-нибудь заключенном, обыкновенно отвечает:

– Будет освобожден, когда Бог велит.

Если кто-либо спрашивает о неизвестном или сомнительном деле, то обыкновенно говорят:

– Про то ведает Бог да великий государь!

Личность Василия Ивановича сильно занимала Герберштейна; к своим запискам он приложил даже рисунок, изображающий великого князя в домашней одежде.


Военное дело Московии в XVI веке
Большая военная сила Московии тоже обращала на себя внимание Сигизмунда Герберштейна. Московские послы с гордостью заявляли иноземцам, что по первому требованию русского государя в несколько дней может слететься, подобно пчелам, огромное войско в двести или триста тысяч всадников... Если это и преувеличено, то все же известно, что московская рать обыкновенно бывала очень многочисленна. По словам Герберштейна, у Василия был уже и постоянный, но небольшой пеший отряд воинов, состоящий из 1500 наемных литовцев и всяких иноземцев. Главные же военные силы состояли из конницы, которая являлась во всеоружии лишь во время войны.

Через год или через два великий князь приказывает делать набор и переписывать боярских детей, чтобы знать их число и сколько у каждого из них людей и лошадей. Военную службу в Московии отбывают все те, которые могут по своему состоянию. Редко они наслаждаются покоем: почти постоянно идет война то с литовцами, то со шведами, то с татарами. Даже если и нет никакой войны, то все-таки ежегодно выставляется на южной окраине, около Дона и Оки, тысяч двадцать войска для охраны от набегов и грабежей крымских татар. Эти отряды обыкновенно каждый год сменяются; но в военное время все, обязанные службою, должны служить там, где великий князь укажет, и столько времени, сколько понадобится.

Русское войско в те времена было, по оценке Герберштейна, плохо устроено. Лошади у конницы были хотя крепкие и выносливые, но по большей части мелкие, некованые и с самой легкой уздой. Седла устраивались так, что можно было без труда оборачиваться во все стороны и пускать стрелы. Всадники сидели на лошадях, до того подогнув ноги, что ударом копья нетрудно было их выбить из седла. Немногие употребляют шпоры, а большая часть – плетку, которая всегда висит на мизинце правой руки, чтобы ее можно было употребить в дело тотчас, как представится надобность.

Обыкновенное оружие в Московии – лук, стрелы, топор и кистень. Саблю употребляют по большей части богатейшие и благороднейшие. Длинные кинжалы, висящие наподобие ножей, бывают нередко так запрятаны в ножны, что их трудно вытащить; употребляли также копья и дротики или небольшие пики. Повод у узды обыкновенно длинный, на конце разрезанный; его надевают на палец левой руки, чтобы можно было свободно действовать луком. Хотя в одно и то же время всадник держит в руках узду, лук, саблю и плеть, однако довольно ловко управляется со всем этим.

Знатные и богатые люди, пишет Герберштейн, употребляют на войне хорошее охранительное вооружение: разного рода латы, кольчуги, поручи и проч. Весьма немногие имеют шлем, заостренный сверху и с украшенной верхушкой.

Те, которые победнее, довольствуются часто одеждой, плотно подбитой хлопчатой бумагой или пенькой, так называемыми тегиляями, и такими же колпаками. В толще тех и других вделывались куски железа, так что прорубить тегиляй было очень трудно. Вооружение русских воинов недалеко ушло вперед с XIV столетия.

С пушками и вообще с огнестрельным оружием в Московии, по Герберштейну, справлялись еще плохо. Частые войны с татарами, причем надо было больше всего рассчитывать на быстроту движения и приходилось проезжать большие пространства по степи, повели к тому, что пешего войска, за исключением упомянутого небольшого отряда, не было. Быстрое, внезапное нападение на врага, преследование его или бегство от него – вот в чем главным образом, по понятиям русских, состояла война. Понятно, что пехота и пушки при таком способе войны были бы лишь бременем.

При Василии Ивановиче все же положено было начало пехоте, а также стали мало-помалу пускать в дело и пушки, особенно при осаде городов (осада Смоленска). Русские редко брали города с бою, приступом, – обыкновенно брали «измором», т. е. принуждали жителей сдаться долгой осадой, голодом. У Василия Ивановича в Московии были литейщики из немцев и итальянцев: лили они пушки, ядра и пули.

У разных народов, – говорит Герберштейн, – большое различие в образе войны, как и в других делах» – и приводит такое сравнение между русским, татарином и турком: «Московит, как только ударится в бегство, уже не помышляет о другом средстве к спасению, кроме бегства. Когда враг догонит его или схватит, он уже не защищается и не просит пощады, а покорно предается своей судьбе. Татарин же, сброшенный с лошади, оставшись без всякого оружия, даже тяжко раненный, обыкновенно защищается до последнего издыхания – руками, ногами, зубами и чем только может. Турок, лишившись всякой надежды на помощь и спасение, бросает оружие, умоляет о помиловании, складывает руки, чтоб его вязали, протягивает их победителю, надеясь сохранить жизнь своим пленом».

Особенно удивляла иностранцев необыкновенная выносливость русского воина. Если есть у него, говорит Герберштейн, толченое просо в мешочке, длиною в две ладони, потом фунтов восемь или десять соленого свиного мяса и соль, смешанная, если он богат, с перцем, то он вполне доволен. Кроме того, всякий воин в Московии носит с собою топор, трут, кастрюлю, и если приходит куда-нибудь, где нет никаких плодов, ни чесноку, ни луку, ни дичины, то разводит огонь, наполняет горшок водою, в которую кладет полную ложку проса, прибавляет соли и варит, – и господин и холопы живут, довольствуясь этой пищей. Если господин слишком голоден, то съедает все, а холопы иногда постятся дня два-три. Если господин хочет отобедать получше, то к этому прибавляет кусочек свинины. Это говорится о людях посредственного состояния. Вожди же войска и другие начальники иногда приглашают к себе этих бедных людей, которые, хорошо пообедав, иногда в течение двух-трех дней воздерживаются от пищи. Когда у воинов есть овощи, лук, чеснок да хлеб, то они легко могут обойтись без всего другого.

По словам Герберштейна, в сражениях русские полагаются на многочисленность своих сил более, нежели на мужество воинов и на хорошее устройство войска, стараются обойти неприятеля и напасть на него с тылу.


Нравы и обычаи Московии, по Герберштейну
Любопытны также некоторые, хотя и отрывочные, сведения у иноземных писателей о нравах и обычаях русских Московии XV–XVI ст. Более известий находим опять у Герберштейна.

Набожность наших предков и соблюдение ими внешних обрядов бросались в глаза иноземцам. Герберштейн сообщает, что русские ревностно соблюдали все посты; причем в великом посту некоторые воздерживаются не только от рыбы, но употребляют пищу лишь в воскресенье, вторник, четверг и субботу, а в остальные дни вовсе не едят или довольствуются куском хлеба и водой. На монахов же наложены посты еще более строгие: многие дни они должны довольствоваться одним квасом.

Проповедников, свидетельствует Герберштейн, нет у русских: они полагают, что достаточно присутствовать при богослужении и слышать Евангелие, послания и поучения других учителей (отцов церкви: Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоустого). В Московии думают этим избежать различных толков и ересей, которые большею частью рождаются от проповедей. В воскресенье объявляют праздники будущей недели и читают громогласно исповедь (исповедание веры). Они считают истинным и обязательным для всех то, во что верит или что думает сам князь. «Московиты, – говорит тот же писатель, – хвалятся, что они одни только – христиане, а нас (католиков) они осуждают как отступников от первобытной церкви и древних святых установлений». Русские монахи издавна стараются распространять Слово Божие у идолопоклонников, отправляются в разные страны, лежащие на севере и востоке, куда достигают с великим трудом и опасностью. Они не ждут и не желают никакой выгоды, напротив, иногда даже погибают, запечатлевая учение Христово своею смертью, стараются единственно только о том, чтобы сделать угодное Богу, наставить на истинный путь души многих заблудшихся, привести их ко Христу. Эта ревность к вере сказывалась и в набожности русских. Герберштейна поражает «удивительное стечение племен и народов» в известные дни у Троице-Сергиевского монастыря, куда часто ездит сам князь, а народ стекается ежегодно в праздники и питается от щедрот монастыря. Знатные люди в Московии чтят праздники тем, что прежде всего отправляются к обедне; затем надевают пышную одежду и бражничают... Простой же народ – слуги и рабы – большею частию после обедни работают, говоря, что «праздновать и гулять – господское дело». Только в торжественные дни (праздники Рождества и Пасхи и некоторые другие) и черный люд «гуляет», предаваясь обыкновенно пьянству.

Парни и ребята в Московии любили тешиться в праздничные дни кулачными боями. Бойцов сзывают свистом: они немедленно сходятся, и начинается рукопашный бой. Бойцы приходят в большую ярость, бьют друг друга кулаками и ногами без разбору в лицо, шею, грудь, живот или стараются друг друга повалить. Случается, что некоторых убивают до смерти. Кто побьет большее число противников, дольше остается на месте и мужественнее выносит удары, того хвалят и считают победителем.

Грубость нравов сказывалась также в пытках и в телесных наказаниях, сказывалась и в отношениях помещиков к поселянам, господ к слугам. Поселяне Московии, по свидетельству Герберштейна, работают на своего господина (т. е. землевладельца, на земле которого они живут) шесть дней, седьмой же остается на их собственную работу. Они имеют участки полей и лугов, которые дает им господин и от которых они кормятся; но положение их крайне жалкое: их называют «черными людишками», могут часто безнаказанно обижать и грабить. Благородный, как бы он ни был беден, считает для себя позором и бесславием добывать хлеб своими руками. Простолюдины-работники, нанимаясь в работу, получают за труд в день полторы деньги, ремесленник получает две деньги. Несмотря на то, что это были вольнонаемные люди, наниматель считает себя вправе побоями принуждать их усерднее работать: «Если их не бить хорошенько, – говорит Герберштейн, – они не будут прилежно работать». Кроме наемных слуг, у всех знатных были холопы и рабы, большею частию купленные или из пленных.

«Рабство в Московии до такой степени вошло в обычай, – говорит Герберштейн, – что и в тех случаях, когда господа, умирая, отпускают на волю рабов, эти последние обыкновенно тотчас же сами продаются в рабство другим господам. Если отец продает в рабство сына, как это в обычае, и сын каким-либо образом станет свободным, то отец имеет право во второй раз продать его; только после четвертой продажи отец теряет свои права над сыном. Казнить смертью как рабов, так и свободных может только один князь».

Положение женщины в Московии было тоже печально: в простонародье она была «вековечною работницей» на свою семью, рабою мужа своего, да и в высшем кругу женщина была невольницею и в семье отца, и в семье мужа. Девушка не могла по своей воле выйти замуж: приискивал жениха ей отец; также и жених женился не по своей воле; брак был сделкою между отцом невесты и отцом жениха. Они сходятся вместе и толкуют о том, что отец даст дочери в приданое. Порешив дело о приданом, назначают день свадьбы до окончательного скрепления договора. Жениху, продолжает Сигизмунд Герберштейн, не позволяют видеться с невестой. Если же он изъявляет настойчивое желание увидеть ее, родители обыкновенно говорят ему:

– Узнай, какова она, от других, которые знают ее.

В приданое даются лошади, одежды, утварь, скот, рабы и т. п. Приглашенные на свадьбу посылают невесте также подарки. Жених тщательно замечает их, посылает к ценовщикам для оценки их и старается потом отблагодарить подаривших или деньгами, или подарками той же стоимости. Он это обязан сделать, и притом по верной оценке: иначе подарившие могут потребовать у него вознаграждения за свои подарки по своему усмотрению вдвое и более против настоящей их цены.

Герберштейн пишет, что после смерти первой жены московиту позволяется вступить во второй брак, но смотрят на это уже неодобрительно; жениться на третьей жене не позволяют без важной причины; брать четвертую жену не допускают никого и считают это дело совсем не христианским. Развод считался тяжким грехом. Супружеское счастие и хорошая семейная жизнь были в Московии довольно редкими явлениями. Это и понятно: женились не по своему выбору и сердечному влечению, а по приказу родителей и по расчету.

Жена знатного или благородного человека, по описанию Герберштейна, в доме мужа была затворницей. Женщина, которая не живет, заключившись в своем доме, не считается благонравною, но зато высоко чтят ту, которой не видят посторонние и чужие люди. Заключенные дома женщины занимаются обыкновенно пряжей и разными рукодельями. Все домашние работы в Московии делаются руками рабов и рабынь; у бедных людей жены несут на себе все труды по дому.

Весьма редко пускают жен в церковь да к близким знакомым, в общество друзей; только старые женщины пользовались большею свободой.

Праздничным удовольствием для женщин были качели, которые устраивались в садах у всех зажиточных людей. Забавлялись женщины также пением песен, хороводами и пр.

Русские на своих жен смотрели как на детей или как на рабынь и старались держать их в страхе и повиновении. Суровое, грубое обращение мужа с женою, даже побои, до такой степени вошли в обычай, что считались чуть ли не знаком любви мужа к жене и заботливости его о семье.

Герберштейн рассказывает такой случай:

«В Московии жил один немец-кузнец, по имени Иордан, который женился на русской. Поживши несколько времени с мужем, она однажды ласково спросила его:

– Почему ты не любишь меня?

– Напротив того, я очень люблю тебя! – отвечал тот.

– Я еще не имею, – сказала она, – знаков твоей любви.

Муж стал ее расспрашивать, какие знаки любви разумеет она. Жена ему отвечала:

– Ты никогда меня не бил!

Немного спустя Иордан жестоко побил жену и признавался мне, – говорит Герберштейн, – что после этого она стала любить его гораздо больше, чем прежде. Кончилось тем, что он побоями изуродовал свою жену...»



Москва в XVI веке
Сигизмунд Герберштейн и почти все иноземцы, писавшие о Московии, сообщают и о столице ее некоторые сведения. Издали Москва с ее садами и многочисленными церквами представлялась очень красивою, но вблизи оказывалась иною. Почти весь город состоял из невзрачных деревянных построек (домов насчитывали более 40 тысяч); улицы были неправильные, грязные, так что необходимы были мостки; только на некоторых улицах были бревенчатые, очень неудобные мостовые. Почти при каждом доме был обширный сад и двор. По окраинам города тянулись жилища кузнецов и других ремесленников, которым приходилось при своих работах употреблять огонь. Между домами, особенно находившимися ближе к окраинам города, расстилались обширные поля и луга. К городу примыкало и несколько монастырей. Все это сливалось как бы в один город, и потому Москва издали казалась очень обширною. Среди города на возвышенном берегу реки Москвы находится крепость (Кремль). Она с одной стороны омывалась рекою Москвой, а с другой – Неглинной, которая, вытекая из болот, у крепости, разливалась в виде пруда, и отсюда наполнялись водою рвы крепости. По берегу Неглинной стояли многочисленные мельницы. По словам Герберштейна, крепость, построенная из кирпича, была очень велика: в ней, кроме каменных палат государя, были каменные (т. е. кирпичные) дома братьев великого князя, митрополита и др. знатных лиц. Улицы на ночь обыкновенно загораживались бревнами поперек, причем ставилась стража, как только смеркалось и зажигались огни в домах. Ночью никому не позволялось ходить после урочного часа; а если кто попадался, то его за непослушание обыкновенно сажали в тюрьму. Если же шел какой-нибудь именитый и важный сановник, то сторожа провожали его до дому. Разбои ночью происходили нередко. Ставилась стража и с той стороны, где Москва была вполне открыта (с других сторон она была защищена реками Москвой и Яузой). На реке Москве было несколько мостов. Зимой, на льду ее, купцы ставили свои лавки, и торговля в самом городе тогда почти совсем прекращалась. В эту пору сюда свозились на продажу хлеб, сено, битая скотина (замороженные туши), дрова и пр. Здесь же происходили конские ристания и другие потехи, с которых нередко иные удальцы уходили искалеченные.



* * *



Об устройстве жилищ и об одежде в Московии находим очень мало сведений у Сигизмунда Герберштейна и других иностранных писателей XV и XVI ст. Жилища, судя по другим источникам, были очень просты: крестьянская бревенчатая изба служила образцом. Рублей за 20, за 30 можно было тогда построить порядочное жилье.

Конечно, кто был побогаче, тот и устраивался пошире: несколько изб соединяли вместе и таким образом сооружали себе более поместительное жилье. Покои числом 3 и не более 4-х были небольшие и низкие; печи и лежанки занимали в них много места. Сени у жилищ были обыкновенно просторны; двери низки, так что входящий должен был довольно низко наклониться; окна были маленькие; в простых жильях они обтягивались бычьими пузырями; в более богатых домах в решетчатые оконные рамы вставлялись кусочки слюды. Стекло в Московии ценилось тогда очень дорого, так как его привозили издалека, сначала из Царьграда, а потом стали его возить из других стран Европы.

Что касается домашней утвари, то она в Московии также была очень проста: лавки, столы да поставцы для посуды – все это было очень незатейливо. Скатерти и ковры на лавках у более зажиточных людей скрашивали жилье; но главною красою его были образа: в каждом доме и в каждом покое, обыкновенно в восточном углу, ставились иконы, часто в дорогих серебряных и золотых окладах. Угол, где стояли образа, считался самым почетным (назывался красным углом). Всякий входящий в жилище прежде всего кланялся образам и крестился, а потом уже обращался с поклоном и к хозяевам. Этот обычай держится и до сих пор у наших набожных простолюдинов.

Что касается одежды, то сношения с Востоком повели к тому, что среди зажиточных людей Московии стала все сильнее и сильнее распространяться азиатская роскошь: дорогие шелковые узорчатые и пестрые ткани, длинные златотканые одежды стали входить в обычай.

В сочинении Герберштейна находим любопытный рисунок, изображающий его самого в русской шубе, пожалованной ему великим князем, в русской меховой шапке и в сафьянных узорчатых сапогах.



Промышленность и торговля Московии
На промышленность и торговлю Московии иноземные писатели обращали большое внимание. Главными произведениями страны считались хлеб, меха, лес, мед и воск. Сосны в московских лесах поражали иноземцев своей невероятной величиной; дубы и клены, по их отзывам, здесь лучше, чем в Западной Европе. Пчелы роились в лесах в огромном количестве и клали мед в дуплах старых дерев без всякого ухода и присмотра, так что промышляющим продажею меда стоило только отыскивать в лесах в дуплах старых дерев залежни меда и брать его. Одному иностранному писателю о Московии рассказывали такой забавный случай.

Раз крестьянин, нашедши в лесу дупло с медом, полез доставать его, но по неосторожности упал и увяз в меду по самое горло и вылезть никак не мог. Тут ему пришлось бы и пропасть. Два дня он питался медом, напрасно ожидая помощи. К счастию его, пришел медведь, чтобы полакомиться медом, и стал спускаться задними ногами в дупло. Крестьянин ухватился за медведя и так заорал, что испуганный зверь выскочил из дупла, выволок с собой мужика, а сам с перепугу скрылся...

Пушного зверя в русских лесах тогда было множество: собольи меха, лисьи (особенно чернобурых лисиц), бобровые и куньи считались самыми ценными.

По Герберштейну, беличьи меха и кошачьи (домашних кошек) в Московии были самые дешевые. Кроме того, добывались меха горностаевые, рысьи, волчьи и песцовые. В лесах водились также лоси, медведи, большие и черные волки, а в западной части государства – туры.

Земля собственно Московского княжества была неплодородна: почва тут песчаная. Пни огромных деревьев показывали, что вся страна эта недавно была еще покрыта почти сплошными лесами, но области Нижегородская и Владимирская очень плодоносны. Неистощенная тучная почва давала здесь в те времена обильные жатвы: одна посеянная мера хлеба доставляла часто 20, иногда даже 30 мер. Рязанская область превосходила плодородием все остальные: лошади едва могли проходить через ее густые нивы, древесные плоды здесь были гораздо лучше московских. Сверх того, Рязанская область изобиловала медом, рыбою и всякого рода дичью. Кроме хлебопашества, звероловства, рыболовства и пчеловодства, иноземные писатели указывают на добывание соли в Старой Русе, близ Переяславля-Залесского и Нижнего; железо добывалось у Серпухова. Некоторые местности промышляли своими изделиями: так, Калуга славилась своей резной деревянной посудой, которая шла в продажу не только в Москву, но также в Литву и в другие соседние страны. Но, вообще говоря, обрабатывающая промышленность в Московии не процветала, и грубые туземные изделия служили только на потребу местных жителей, да кое-что отправлялось на Восток, а в Западную Европу шли лишь так называемые сырые произведения: лес, лучший лен, конопля, воловьи кожи, пушной товар; в Литву и Турцию вывозились кожи, меха и моржовые клыки (рыбий зуб), из которых обыкновенно выделывались рукоятки для оружия. К татарам шли в продажу и русские изделия: седла, узды, полотно, топоры и пр.

Привозимые товары в Московии были по большей части следующие: серебро в слитках, сукна, шелк, шелковые ткани, парчи, драгоценные камни, жемчуг, вина, пряные коренья, перец, шафран и пр.

Для торговли в больших размерах собирались в определенное время в известном месте, где и велась купля, продажа и обмен товаров, т. е. происходили торги (ярмарки). Особенно славилась ярмарка в Холопьем городке, на реке Мологе. При Василии Ивановиче было положено начало знаменитой Макарьевской ярмарке: в 1524 году великий князь, в подрыв Казани, с которой он враждовал, запретил своим купцам ездить на торги, происходившие близ нее, а назначил место для них в Нижегородской области.

В больших городах Московии были ряды лавок и складов разных товаров, гостиные дворы, где шла постоянная оживленная торговля, напоминавшая ярмарки.

Сигизмунд Герберштейн пишет, что торговле в Московии сильно мешает неудобство путей сообщения. Летом приходилось довольствоваться речными путями; но в сильные летние жары многие реки так мелели, что становились несудоходны; надо было улучать время весною или осенью, когда от дождей вода в реках поднималась. Торговцы старались пользоваться и зимним путем для перевозки товаров, особенно в те места, куда трудно было добраться речными путями. Зимою привозились в Москву в огромном количестве свиные и говяжьи туши, птица, дичь всякого рода и рыба; все, это в замороженном виде хорошо сохранялось. Но и зимние дороги в Московии были небезопасны: иногда, как было уже сказано, во время лютых морозов замерзали целые обозы на пути. Торговое движение на юге тоже встречало большие помехи: ездить по безводной и безлесной степи было не менее трудно и опасно, как по лесам и болотам севера. Шайки бродячих татар промышляли в степях разбоем, и торговые караваны были для этих хищников очень соблазнительной приманкой. Притом путешествующим по степям приходилось переправляться через реки с большим трудом и опасностью: они часто за неимением лодок принуждены были сами делать наскоро плоты, на которые грузили свои пожитки, затем сгоняли лошадей в воду, привязывали эти плоты к хвостам их, и лошади, плывя через реку, тащили их за собой. Бойко торговля шла на юге лишь по Волге; но и тут она сильно терпела от разбоев.

Иноземцы жалуются на нечестность московских купцов. Они при продаже своих товаров запрашивали втрое, вчетверо против настоящей цены, божились и клялись, что товар им самим очень дорого стоит, старались всеми силами провести, обмануть покупателя. Видно, тогда торговцы держались того безнравственного правила, которому в наше время следуют лишь нечестные мелкие торгаши: «не обманешь, не продашь». При покупке товаров у иноземцев московские купцы оценивали товар меньше, чем вполовину его настоящей стоимости, и так долго торговались, понемногу набавляя, что просто томили продавцов, доводили их даже до отчаяния.

Отдача денег в рост была в большом ходу, причем брали огромные барыши: с пяти рублей – один рубль (т. е. 20 процентов), хотя это и считалось тяжким грехом.

В первой половине XVI в. в Московии ходили серебряные деньги (монеты) четырех родов: московские, новгородские, тверские и псковские. Деньга (от татарского слова «тенга») была обыкновенной ходячей монетой; она была неправильной, круглой или овальной формы с разными изображениями; на новейших деньгах с одной стороны изображался человек на коне, а с другой была надпись. Две деньги составляли копейку; 6 денег московских составляли алтын, 20 – гривну, 100 – полтину, 200 – рубль. Во время Сигизмунда Герберштейна чеканились и полуденьги; следовательно, в рубле их было 400. Новгородская деньга считалась вдвое больше московской.

Кроме серебряной монеты, в Московии была медная монета, которая называлась пулой. Шестьдесят пул составляли московскую деньгу.

Золотой монеты своей у русских не было, а употреблялись венгерские червонцы, из которых каждый стоил сто денег; следовательно, два червонца стоили рубль. Впрочем, по словам Герберштейна, ценность венгерского червонца колебалась: когда иноземец, покупая что-либо, давал торговцу червонец, то ценность его уменьшалась; если же иноземец желал приобрести у русского купца золотые червонцы, то стоимость их возрастала. Хотя считали рублями, но монеты в рубль ценою в XVI веке не было. Прежде, как только стали ввозить серебро в Московию, отливались безо всякого изображения и надписи продолговатые куски, которые рубились на части, которые и назывались рублями. Из фунта серебра чеканилось денег на шесть рублей. Счет рублями вместо прежнего счета гривнами начался с половины XIV века.

 

Все мы привыкли со школьных лет к некоему незыблемому постулату о том, что были вот такие романтики-декабристы, лихие офицеры, которые мечтали о народном счастье для простых русских людей, которые вышли за этим самым счастьем на Сенатскую площадь 14 декабря 1825 года.

И был жестокий тиран и деспот Николай Первый, который этих мечтателей жестоко подавил, повесил, сослал в Сибирь, а мечту развеял по ветру. Однако вся мечта не загасилась, из искры разгорелось пламя, вспыхнувшее в 1917 году.

Так ли это?


Накануне восстания члены Северного общества составили новый программный документ, автором его был Трубецкой.

"Манифест к русскому народу".

1. Уничтожение бывшего правления;
2. Учреждение временного, до установления постоянного выборного;
3. Свободное тиснение, а потому уничтожение цензуры;
4. Свободное отправление богослужения всем верам;
5. Уничтожение права собственности, распространяющееся на людей;
6. Равенство всех сословий перед законом и потому уничтожение военных судов и всякого рода судных комисий, из коих все дела судные поступают в ведомство ближайших судов гражданских;
7. Объявление права всякому гражданину заниматься, чем он хочет и поэтому - дворянин, купец, мещанин, крестьянин, все равно имеют право вступать в воинскую и гражданскую службу и в духовное звание, торговать оптом и в розницу, платя установленные повинности для торгов; приобретать всякого рода соственность, как-то: земли, дома в деревнях и городах; заключать всякого рода условия между собой, тягаться друг с другом перед судом;
8. Сложение подушных податей и недоимок по оным;
9. Уничтожение рекрутсва и воинских поселений;
10. Уничтожение монополий, как-то: на соль, продажу горячего вина и проч. и потому учреждения винокурения и добывания соли с уплатой за промышленность с количества добывания соли и водки;
11. Убавления срока службы военной для нижних чинов, распределение оною последует по уравнению воинской повинности между всеми сословиями;
12. Отставка всех без изъятия нижних чинов, прослуживших 15 лет;
13. Учреждение волосных, уездных, губернских и областных правлений, кои должны заменить всех чиновников, доселе от гражданского правительства назначенных;
14. Гласность судов;
15. Введение присяжных в суды уголовные и гражданские.
16. Учреждает правление из 2 или 3 лиц, которому подчиняет все части высшего управления, т.е. все министерства, Совет, Комитет Министров, армии, флота. Словом, всю верховную, исполнительную власть, но отнюдь не законодательную и не судную.
17. Для сей последней остается министерство, подчиненное Временному правлению, но для суждения дел, не решенных в нижних инстанциях, остается департамент Сената уголовный и учреждается гражданский, кои решают окончательно и члены коих остаются до учреждения постоянного правления.

​

«Временному правлению поручается приведение в исполнение:

• Уравнение прав всех сословий;
• Образование местных, волостных, уездных, губернских и областных правлений;
• Образование внутренней народной стражи;
• Образование судной части с присяжными;
• Уравнение рекрутской повинности между сословиями;
• Уничтожение постоянной армии;
• Учреждение порядка избрания выборных в Палату представителей народных, кои долженствуют утвердить на будущее время имеющий существовать порядок Правления и Государственное законоположение.»

«Да. Шестой пункт декабристского Манифеста гласил: «Уничтожение постоянной армии».
Сложно поверить, что образованные военные люди действительно считали, что их Родине больше не нужна армия. После пятнадцатилетней войны с наполеоновской Францией! В условиях, когда Россия ведет непрекращающуюся борьбу с соседями за место под солнцем! Неужели декабристы искренне верили, что, начиная с 1825 года, на нас никто никогда не нападет?

Вопросов можно задавать много, пока мы, наконец, не поймем, что все наши революционные движения, были ничем иным, как средством ослабления России в геополитическом противостоянии». (Николай Стариков ОТ ДЕКАБРИСТОВ ДО МОДЖАХЕДОВ).

Как же дошли русские офицеры до жизни такой?

После победы в войне с Наполеоном, Александр I начал строительство военных поселений.

Главной причиной, подвигнувшей его к этому мероприятию, было намерение получить опору в создании ПРЕДАННОЙ ТРОНУ ВОИНСКОЙ СИЛЫ, которую в случае необходимости он мог бы противопоставить гвардии, после заграничных походов ставшей цитаделью русского масонства и якобинства.

Русское масонство и после Отечественной войны продолжает находиться в полном подчинении у руководителей иностранных масонских орденов, частью которых являлись русские масонские ложи.

Французский посол граф Буальконт в депеше 29 августа 1822 г. пишет:- «…Император, знавший о стремлении польского масонства в 1821 г., приказал закрыть несколько лож в Варшаве и ГОТОВИЛ ОБЩЕЕ ЗАПРЕЩЕНИЕ, в это время была перехвачена переписка между масонами Варшавы и английскими.

Эта переписка, которая шла через Ригу, была такого сорта, что правительству не могла нравиться».

1 августа 1822 г. Александр I издал следующий указ: «все тайные общества, под каким бы наименованием они ни существовали, как-то масонских лож и другими, закрыть и учреждения их впредь не дозволять, а всех членов сих обществ обязать подписками, что они впредь ни под каким видом ни масонских, ни других тайных обществ, ни внутри империи, ни вне ее составлять не будут».

Создание военных поселений очень беспокоило Англию и русскую аристократию.
Полковник Генерального Штаба П.Н. Богданович в книге «Аракчеев» указывает:

« С претворением в жизнь замысла Императора, кончалось ее своеволие, кончалась роль гвардии, как янычар или преторианцев, и безболезненно проходило бы уничтожение крепостного права».

Масоны и русские якобинцы, видимо, отдавали себе отчет в том, что военные поселения являются орудием, направленным против них. С другой стороны, они старались использовать недовольство, имевшееся среди военных поселений, и направить его, с помощью намеренных строгостей, против правительства.

Раскрытие заговора декабристов было обнаружено не где-нибудь, а в ВОЕННЫХ ПОСЕЛЕНИЯХ НА ЮГЕ РОССИИ. Штаб южного района поселений напал на след революционной работы масона полковника Пестеля.

В письме к княгине С.С. Мещерской Император упоминает о «средствах против власти зла, растущего с быстротой, о скрытых средствах, которыми пользуется сатанинский гений».

О том, что под «САТАНИНСКИМ ГЕНИЕМ» Александр I понимал международное масонство, ясно видно из письма его князю Голицыну в феврале 1821 г.:

- «прошу не сомневаться, что все эти люди объединились В ОДИН ОБЩИЙ ЗАГОВОР, разбившись на отдельные группы и общества, о действиях которых у меня все документы налицо, и мне известно, что все они действуют солидарно».


Истоки политических идей декабристов надо искать в идеях «Великой» французской революции, которая нас снова приводят к масонским идеям о «всеобщем братстве, равенстве и свободе», утверждаемом с помощью насилия.

Заместитель французского посла граф Габриак в ноябре 1820 г. сообщает своему правительству:«Несомненно, что у многих гвардейских офицеров головы набиты ЛИБЕРАЛЬНЫМИ ИДЕЯМИ НАСТОЛЬКО КРАЙНИМИ, насколько эти офицеры мало образованы.»

Французский посол граф Буальконт пишет:-«Я имел случай видеть список русских масонов, составленный пять лет назад: в нем было около десяти тысяч имен, принадлежавших к 10-12 ложам Санкт-Петербурга… в громадном большинстве это были офицеры».

Н. Бердяев в «Русской идее» пишет:-« Декабристы прошли через масонские ложи. Пестель был масоном. Н. Тургенев был масоном и даже сочувствовал иллюминатству Вейсгаупта, то есть самой левой форме масонства»

Масонство преследовало, как и прежде, две цели: подорвать Православие, основу духовной самобытности русского народа и источник его духовной силы и подорвать окончательно самодержавие – источник физической силы русского народа.

С целью свержения самодержавия офицеры, состоявшие в масонских ложах, начали подготовку к уничтожению самодержавия.

ДЕКАБРИСТСКОЕ ВОССТАНИЕ – ЭТО ПО СУЩЕСТВУ ВОССТАНИЕ МАСОНОВ.

Граф де Толь пишет:-«На сто с лишним декабристов, живших в Чите, только тринадцать оставались христианами, большинство относилось к увлечению христианством или индифферентно, или скептически, или же прямо враждебно, во имя своего убежденного деизма или атеизма. Они часто насмехались над верой и, особенно, над соблюдением праздников, постов и молитв».

ПЕСТЕЛЬ


Д.С. Мережковский, воспевавший декабристов, так описывал Пестеля:

«…Ему лет за тридцать. Как у людей, ведущих сидячую жизнь, нездоровая, бледно-желтая одутловатость в лице; черные, жидкие с начинающей лысиной волосы; виски по-военному наперед зачесаны; тщательно выбрит; крутой, гладкий, точно из слоновой кости точеный лоб; взгляд черных без блеска, широко расставленных и глубоко сидящих глаз такой тяжелый, пристальный, что кажется, чуть-чуть косит; и во всем облике что-то тяжелое, застывшее, недвижное, как будто окаменелое».

В ожидании Пестеля говорили о нем.

Рассказывали об отце его, бывшем генерал-губернаторе,- самодуре и взяточнике, отрешенном от должности и попавшем под суд; рассказывали о самом Пестеле – яблочко от яблони недалеко падает,- как угнетал он в полку офицеров и приказывал бить палками солдат за малейшие оплошности.

«Умен, как бес, а сердца мало,- заметил Кюхля.- Просто хитрый властолюбец: хочет нас окрутить со всех сторон…

Понял я эту птицу,- решил Бестужев.

- Ничего не сделает, а только погубит нас всех ни за денежку,- предостерегал Одоевский

- Он меня в ужас привел,- сознался Рылеев: - надобно ослабить его, иначе все заберет в руки и будет распоряжаться, как диктатор.- Наполеон и Робеспьер вместе.

Погодите-ка ужо, доберется до власти – покажет нам Кузькину мать! – заключил Батенков.»

Из речи Пестеля:- «Главное и первоначальное действие – открытие революции посредством возмущения в войсках и упразднения престола. Должно заставить Синод и Сенат объявить временное правление с властью неограниченною…

- «Неограниченною, самодержавною?»- вставил тихонько Муравьев.

- Да, если угодно, самодержавною…

- «А самодержец кто?»

Пестель не ответил, как будто не услышал.

- Предварительно же надо, чтобы царствующая фамилия не существовала,- кончил он.-

«Вы разумеете?»

- Разумею, если непременно нужно выговорить,- цареубийство.-

«Государя-императора?»

- Не одного государя…»

Пастор Рейнбот, говоривший с Пестелем перед казнью, писал:
«УЖАСНЫЙ ЧЕЛОВЕК. МНЕ КАЗАЛОСЬ, ЧТО Я ГОВОРЮ С САМИМ ДЬЯВОЛОМ».
Некоторые исследователи Пушкина считают, что под именем Германа, у которого «профиль Наполеона и душа Мефистофеля», он вывел Пестеля.
В таком случае, он – один из немногих, кто разглядел в Пестеле безумную одержимость.«Он хотел, чтобы все думали так, как он сам, и готов был принудить и других признавать его взгляды правильными».
Пестель хотел, чтобы все были равны, но он не считал возможным предоставить всем думать и поступать так, как каждый считает лучше: он был за равенство, но не за свободу и считал нужным, чтобы и при новом демократическом государстве была единая сильная власть.
Когда весь народ или тот, кто произвел переворот, сами по своей воле и по своему решению предоставляют правительству неограниченную власть, то это называется диктатурою. Вот такую-то военную диктатуру Пестель и хотел учредить.

ПЕСТЕЛЬ ГОТОВ БЫЛ ХОТЯ БЫ СИЛОЮ ПРИНУДИТЬ НАРОД ПРИНЯТЬ ВСЕ ЗАДУМАННЫЕ ИМ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ.

Н. Былов в своей книге «Черное Евангелие» метко замечает, что Пестель в своей «Русской правде» ДАЕТ УЖЕ ВСЮ ГАММУ, ИЗ КОТОРОЙ СОСТАВИЛИСЬ МЕЛОДИИ 1917 года.
Николай Былов нисколько не преувеличивает: «Русская правда» Пестеля, «Катехизис революционера Нечаева, статьи Писарева, Чернышевского, Добролюбова, статьи Ленина – все это звенья одной идеологической линии.
Тот, кто не видит этой связи, хотя большевики открыто признают ее, тот ничего не понимает в природе русского национального кризиса.

РЫЛЕЕВ


Рылеев был членом масонской ложи «Пламенеющая звезда».

По словам декабриста Булатова, однокашника Рылеева, «он рожден для заварки каш, но сам всегда оставался в стороне».
То есть Рылеев принадлежал к тому сорту людей, которые хотят и невинность соблюсти, и капитал приобрести.

Рылеев хотел, чтобы покушение на царя осталось единоличным актом, а не делом общества. Тогда, в случае неудачи, обществу не грозила бы гибель, а в случае удачи оно пожало бы плоды, не неся тяжести морального осуждения и народного негодования. Для идеалиста-поэта это был не лишенный маккиавелизма план.

Декабристы стремились к республике, но были против отмены крепостного права, в том духе, в каком его хотел отменить Александр I.
Он хотел освободить крестьян с землей; декабристы хотели освободить крестьян на английский манер – без земли.

Декабрист Н.И. Тургенев в книге «Россия и русские» пишет:

«Прибавлю, что в данном случае, как и во многих других, я был очень опечален и поражен полным отсутствием среди добрых предначертаний, предложенных в статьях устава общества, ГЛАВНОГО НА МОЙ ВЗГЛЯД ВОПРОСА: ОСВОБОЖДЕНИЯ КРЕСТЬЯН. Никто из декабристов своих крестьян не освободил. Они только болтали об освобождении".

А между тем все декабристы, если бы хотели освободить крестьян, могли бы дать им свободу на основании изданного Александром I закона «О свободных хлебопашцах».

Декабрист Н.И. Тургенев, болтавший, как и многие, о любви к свободе и необходимости «отмены рабства», преспокойно поступил так же, как и поклонник декабристов Герцен: продал своих крепостных крестьян и прожил всю жизнь в Лондоне, клевеща на царскую власть и Россию вообще.

ПОДГОТОВКА К БУНТУ НА СЕНАТСКОЙ ПЛОЩАДИ

Александр I, зная, что Константин не имеет права на престол из-за своего неравного брака с польской графиней, да и сам не хочет быть царем, издал 16 августа 1823 г. манифест об отречении Константина и назначении наследником престола Николая. Он почему-то не пожелал огласить манифест и повелел Московскому архиепископу Филарету хранит манифест секретно в Московском Успенском соборе.
Но и Сам Наследник – Николай Павлович – ничего не знал об этом манифесте.
Поэтому после его скоропостижной смерти некоторые войска начали приносить присягу Константину.

Император Николай вступил на престол с тревогой в душе. Только накануне им было получено из Таганрога донесение о существовании заговора в войсках.

В 1825 г. невозможно было двинуть русского солдата иначе, как взывая к его преданности царю: лишь подлогом удалось поднять войска утром 14 декабря.

Капитан А. Бестужев сказал гренадерам гвардии:-«Нас обманывают. Константин меня к вам прислал. Если вы верите в Бога, вы откажетесь присягать другому царю, нежели тому, которому вы поклялись в верности двадцать дней назад.»

Якубович советовал разбить кабаки, подстрекнуть чернь на грабежи.

Александр Бестужев в день восстания бесстыдно лгал солдатам Московского полка: «Ребята! Вас обманывают. Государь не отказался от престола, он в цепях. Его Высочество, Шеф полка Михаил Павлович задержан за четыре станции и тоже в цепях», и т.д. и т.п.

КАК «РЫЦАРИ СВОБОДЫ» ВЕЛИ СЕБЯ ВО ВРЕМЯ ВОССТАНИЯ


Толпа кричала «Ура, Константин!», «Ура, Конституция!», но ничего не предпринимали, потому что ждали вожаков.

В решительный момент главари заговора не проявили той твердости духа, которую явил Николай I. Некому было взять на себя инициативу. Ни Рылеева, ни Якубовича на площади среди восставших не оказалось.

М. Цейтлин дает «диктатору» князю Трубецкому следующую характеристику:
«… В ОДИН И ТОТ ЖЕ ДЕНЬ ИЗМЕНИЛ ОН И НИКОЛАЮ, И СВОИМ ТОВАРИЩАМ ПО ОБЩЕСТВУ».
Побродив вокруг площади, князь Трубецкой пошел присягать Николаю.

Якубович, встретив Николая I, попросил его нагнуться и не выстрелил, а прошептал на ухо:- Я был с ними и явился к Вам.
Якубович вызвался уговаривать мятежников, но подойдя к восставшим, сказал:- Держитесь, вас сильно боятся.- И трусливо исчез в толпе.

Николай I не хотел применять силу.
Его с трудом уговорили вызвать артиллерию. Когда убеждали открыть огонь по восставшим, он отвечал: «Что же вы хотите, чтобы я в первый день моего царствования обагрил кровью моих подданных».
– «Да,- отвечали ему,- чтобы спасти империю».

План Императора был: выиграть время, локализовать восстание Сенатской площадью и постараться обойтись без кровопролития.
Он все время посылает кого-нибудь, чтобы уговорить восставших, но Милорадович и Штюрлер убиты Каховским.

Наконец он посылает Митрополита Санкт-Петербургского Серафима, но его встретили насмешками и бранью.
- «Довольно лжи!- кричит Каховский,- возвращайся на свое место в церковь!»
Обращаясь к последнему, владыка, поднимая крест, спрашивает:- ЭТО не внушает тебе доверия?
В ответ Каховский, дважды убийца, целует крест.

Кюхельбекер выстрелил в Великого Князя Михаила. Стрелял в генерала Воинова, сопровождавшего Милорадовича.
Жизнь Великого Князя Михаила Павловича была спасена лишь благодаря трем матросам, успевшим выбить пистолет из рук Кюхельбекера.

Милорадович и Каховский! Даже неудобно сравнивать эти два имени.

Один - прославленный патриот и мужественный воин, герой Отечественной войны.

Милорадович-любимый ученик Суворова, он не единожды отличался в Итальянском и Швейцарском походах, Отечественной войне 1812 г.
Спустя 6 лет после нее Милорадовича назначают военным генерал-губернатором Петербурга.
В этом качестве он оказался на Сенатской площади 14 декаб¬ря 1825 г.
Пытаясь образумить восставших, он получил от заговорщиков две смертельные раны.
Ни разу до этого не знавший ранений герой 50 баталий Михаил Милорадович умер на следующий день.
Перед смертью он приказал отпустить на волю 1,5 тыс. принадлежавших ему крестьян.

Второй, Каховский – фантазер и государственный преступник, кончивший жизнь на виселице.

Но упорная клевета фанатических врагов русской государственности, приверженцев социального утопизма разных мастей, сделала свое черное и несправедливое дело. Имя национального героя Милорадовича забыто, а имя его убийцы пользуется почетом среди широких кругов русского народа. Его именем названы улицы. Разве это не страшно?

Принц Евгений Вюртембергский, передавший умирающему Милорадовичу письмо императора Николая I, пишет в своем письме:
«На высказанное мною сердечное сожаление по поводу его положения, с выражением надежды на сохранение его дней, он возразил:
«Здесь не место предаваться обольщениям. У меня антонов огонь в кишках. Смерть не есть приятная необходимость, но вы видите, я умираю, как и жил, прежде всего, с чистою совестью.»
По прочтении письма он сказал:
- «Я охотно пожертвовал собою для Императора Николая. Меня умиляет, что в меня выстрелил не старый солдат».

Так умер герой Отечественной войны, граф Милорадович, первая жертва российского политического фанатизма.

Принц Евгений вспоминает:«Император проявил в этом тяжелом положении много храбрости и присутствия духа.»

С. Волконский, потомок одного из декабристов, сообщает:
«Произошел бой, кончившийся подавлением мятежа. Неудачная попытка раскрыла еще одну слабую сторону заговора: у них не было никаких корней. Народ не знал о них. Солдаты повиновались офицерам либо из побуждений слепой дисциплины, либо даже под туманом недоразумения.
Они кричали «Да здравствует Конституция!» - но многие при этом думали, что Конституция – это жена Константина Павловича".

КАК «РЫЦАРИ СВОБОДЫ» ВЕЛИ СЕБЯ ВО ВРЕМЯ СЛЕДСТВИЯ

Николай I взял в свои руки следствие о заговоре декабристов, чтобы узнать самому лично цели и размах его.
После первых же показаний ему стало ясно, что здесь имеет место не простой акт непослушания.
Заговор не был измышлением каких-то доносчиков,- это была реальность.
Целью заговора было уничтожение России такой, какой он себе ее представлял.

«Революция у ворот Империи,- сказал он в эту трагическую ночь Великому Князю Михаилу,- но я клянусь, что она в нее не проникнет, пока я жив и пока я Государь милостию Божией.»

И еще: «Меня могут убить, каждый день получаю угрозы анонимными письмами, но никто меня не запугает».

Николай I был убежден в необходимости применить суровые меры наказания, но пытался исключить из числа наказуемых всех достойных снисхождения. «Это ужасно,- пишет он Великому Князю Константину,- но надо, чтобы их пример был другим наука, и так как они убийцы, их участь должна быть темна».

И дальше:«Надо было все это видеть, все это слышать из уст этих чудовищ, чтобы поверить во все эти гадости…
Мне кажется, надо скорее кончать с этими мерзавцами, которые, правда, не могут больше иметь никакого влияния ни на кого после сделанных ими признаний, но не могут быть прощены, как поднявшие руку первыми на своих начальников».

Пестеля Николай I характеризует как «преступника в полном смысле слова: зверское выражение лица, наглое отрицание своей вины, ни тени раскаяния».

Артамон Муравьев: «пошлый убийца при отсутствии других качеств».
Император пишет своему брату Константину: «Отцы приводят ко мне своих сыновей; все хотят показать пример и омыть свои семьи от позора».

Он также пишет Константину:«Показания Рылеева, здешнего писателя, и Трубецкого, раскрывают нам все их планы, имеющие широкое разветвление в Империи, всего любопытнее то, что перемена Государя послужила лишь предлогом для этого взрыва, подготовленного с давних пор, с целью умертвить нас всех, чтобы установить республиканское конституционное правление: у меня имеется даже сделанный Трубецким черновой набросок конституции, предъявление которого его ошеломило и побудило его признаться во всем».

Трубецкой поначалу все отрицал, но когда увидел проект манифеста, написанный его рукой, упал к ногам Императора и молил его о пощаде.

Убийца Каховский в письмах из крепости к Императору всю свою вину перекладывал на общество заговорщиков: «Намерения мои были чисты, но в способах я вижу заблуждался. Не смею Вас просить простить мое заблуждение, я и так растерзан Вашим ко мне милосердием: я не изменял и обществу, но общество (декабристов) само своим безумием изменило себе».

Николай I был прав, когда сказал арестованному кавалергарду Виненкову:- «Судьбами народов хотели править. Взводом командовать не умеете».

Одоевский написал на всех декабристов донос.

Каховский стал «обожать» царя. Николай напомнил ему: «-А нас всех зарезать хотели».

Самый тяжелый грех декабристов: они выдавали солдат.

Даже Сергей Муравьев, даже Славяне рассказали все о простых людях, слепо доверившихся им, которым грозили шпицрутены.

Декабристы, участники вооруженного восстания в столице государства, понесли мягкое наказание.
Приговор суда был сильно смягчен Николаем I.

Только пять главарей, присужденных на основании существовавшего закона к четвертованию, были повешены. Всем остальным, присужденным к смертной казни, казнь была заменена каторгою и пожизненным поселением.
Никто из членов семей декабристов не был наказан. Родственники были оставлены в тех же должностях, что и до восстания.

Казнь декабристов всегда выставлялась революционной пропагандой как незаконная и жестокая расправа Императора Николая Первого над милыми образованными людьми, желавшими блага Родине, угнетаемой суровым тираном.

Все это такая нелепая чушь, которую стыдно даже повторять. Декабристы, в большинстве военные, совершили тягчайшее преступление, которое только может совершить военный. Они подняли вооруженное восстание против законного правительства своей страны.
Они нарушили гражданскую и воинскую присягу.

Если бы декабристы жили в Англии и устроили восстание не в Петербурге, а в Лондоне, вот что сказал бы судья Рылееву, Пестелю и другим декабристам:

«Мне остается только тяжелая обязанность назначить каждому из вас ужасное наказание, которое закон предназначает за подобные преступления.Каждый из вас будет взят из тюрьмы и оттуда на тачках доставлен на место казни, где вас повесят за шею, но не до смерти. Вас живыми вынут из петли, вам вырвут внутренности и сожгут перед вашими глазами. Затем вам отрубят головы, а тела ваши будут четвертованы. С обрубками поступлено будет по воле короля. Да помилует Господь ваши души».

Именно так в 1807 году был казнен в Лондоне полковник Эдуард Маркус Деспарди и его друзья.
Только за либеральные разговоры о желательности изменения строя доброй демократической Англии.

Но Пестель жил в России, а полковник Деспарди – в Англии. А это совсем не одно и то же, хотя одна страна считается варварской и деспотической, а вторая – просвещенной и демократической.

Восстание декабристов – это дело кучки фанатически настроенных дворян.
Восстание декабристов не имело никаких корней в народе, да по характеру своему и не могло их иметь.
Декабристам сочувствовала только незначительная часть дворянской интеллигенции из числа «передовых людей», заразившихся любовью к отвлеченной свободе и ненавистью к реальной России.
Эта категория людей, как во времена декабристов, так и позже, страдала одной и той же неизлечимой болезнью – отсутствием государственного смысла.

Как отнеслось большинство выдающихся людей к восстанию декабристов?

Выдающийся поэт Ф. Тютчев писал:…

«Полна грозы и мрака,
Стремглав на нас рванулась глубина,
Но твоего не помутила зрака…
Ветр свирипел: но … «да не будет тако»,
Ты рек, и вспять отхлынула волна……
Народ, чуждаясь вероломства,
Забудет ваши имена».

Карамзин писал:- «Вот нелепая трагедия наших безумных либералистов! Дай Бог, чтобы истинных- злодеев нашлось между ними не так много. Солдаты были только жертвой обмана».

Обладая глубоким объективным умом историка, Карамзин писал:«Бог спас нас 14 декабря от великой беды. Это стоило нашествия французов».

Благородный Жуковский, воспитатель будущего Царя-Освободителя Александра Второго, не побоялся прямо назвать декабристов «сволочью».

Достоевский, называя декабристов «бунтующими барами», пишет о «бунте 14 декабря» как о бессмысленном деле, которое «не устояло бы и двух часов».

В уста героя «Бесов» Шатова Достоевский вкладывает следующее высказывание:- «…Бьюсь об заклад, что декабристы непременно освободили бы тотчас народ, но непременно без земли, за что им тотчас русский народ непременно свернул бы голову».

Пушкин в июле 1826 г. пишет князю Вяземскому: «Бунт и революция мне никогда не нравились».

В десятой главе «Онегина» Пушкин дал следующую уничтожающую характеристику декабристов:

«… Все это были разговоры,
И не входила глубоко
В сердца мятежные наука,
Все это была только скука,
Безделье молодых умов,
Забавы взрослых шалунов».

Широкие же массы народа восприняли восстание декабристов как желание уничтожить царя за то, что он не дает помещикам окончательно поработить крестьян.

Даже такой страстный поклонник декабристов, как Герцен, в статье «Русский заговор» пишет:«Их либерализм был слишком иноземен, чтобы быть популярными», а в статье «О развитии революционных идей» Герцен пишет о том, что «невозможны более никакие иллюзии; народ остался равнодушным зрителем 14 декабря».

ЧТО БЫ СЛУЧИЛОСЬ С РОССИЕЙ,ЕСЛИ БЫ ПОБЕДИЛ НЕ НИКОЛАЙ I, А ДЕКАБРИСТЫ?

Перспектива русской истории невероятно искажена рядом поколений не критически мыслящих личностей базаровского толка, которые только и делали, что, объятые слепой любовью к самому «прекрасному социалистическому будущему», разрушали реальное настоящее.

Русская история слишком превратно ангажирована на свой вкус почитателями декабристов, Герцена, Белинского, Чернышевского и других «пророков» русской интеллигенции. Одним из примеров такого сознательного искажения является трактовка масонско-дворянского заговора декабристов.Декабристы, Желябов, Софья Перовская, эсеровские террористы. Все это «святые», занесенные в синодик русской революции. С пистолетами, кинжалами и бомбами в руках.«Святые» от … ненависти! Убийцы-мученики!

Революционным кругам потребовалось около столетия упорной работы, чтобы внедрить в сознание широких слоев русского населения современное представление о декабристах, как о безгрешных ангелах, зачинателях борьбы с кровавым русским самодержавием.

Декабристы – это фанатики. А каждый русский фанатик – это эмбрион политического злодея. Во имя осуществления своей политической идеи русский политик готов сжечь других и себя.

Политический фанатизм делает из русского революционера человека, очень часто готового отдать жизнь во имя всеобщего блага, но готового шагать по горло в горячей человеческой крови к светлому будущему фантастической России, построенной по рецепту его партии. Только по рецепту его партии и ни по какому другому!

Если бы восстание не было подавлено, декабристы, руководимые желанием как можно быстрее достичь осуществления своих политических фантазий, тоже, как и большевики, пролили бы реки русской крови.

В результате разгрома декабристского восстания мы имели только пять трупов и несколько десятков сосланных.

А если бы победили декабристы, а затем бар-декабристов смела бы разбушевавшаяся народная стихия, то мы бы в 1825 году имели не пять трупов, а может быть, пять миллионов.

В Смутное время ХVII столетия погибла ведь половина населения России.

Пламя, вырывающееся из зерна политического фанатизма, никогда не знает удержа, оно пылает до тех пор, пока не сожжет все вокруг себя.
Фанатик не любит никого и ничего, кроме полюбившейся ему политической идеи. Политические же идеи, как известно, не имеют гуманного сердца.
Если бы декабристы победили, Пестель также неизбежно победил бы Муравьева-Апостола, как в октябре 1917 г. Ленин победил Керенского.

Один из иностранных дипломатов, Сен-Приест, писал, что, подавив восстание декабристов, Николай спас не только Россию, но и Европу, еще не изжившую страшные последствия французской революции.
«Революция здесь была бы ужасна. Вопрос не в замене одного Императора другим, но переворот всего социального строя, от которого вся Европа покрылась бы развалинами».

М.И. Муравьев-Апостол перед смертью признался, что «всегда благодарил Бога за неудачу 14 декабря».

Другой декабрист, А.П. Беляев, спустя годы после восстания, писал, как бы произнося приговор над делом своей молодости:
«я и теперь сознаю в душе, что если б можно было одной своею жертвою совершить дело обновления отечества, то такая жертва была бы высока и свята, но та беда, что революционеры вместе с собой приносят преимущественно в жертву людей, вероятно, большею частью довольных своей судьбой и вовсе не желающих и даже не понимающих тех благодеяний, которые им хотят навязать против их убеждений, верований и желаний... Я вполне убежден, что только с каменным сердцем и духом зла, ослепленным умом можно делать революции и смотреть хладнокровно на падающие невинные жертвы».

«14 декабря нельзя ни чествовать, ни праздновать; в этот день надо плакать и молиться», - говорили вернувшиеся из ссылки декабристы.

Что касается приговоров, то даже глубоко симпатизирующий декабристам М.О. Цетлин пишет: «Нельзя сказать, что царь проявил в мерах наказания своих врагов, оставшихся его кошмаром на всю жизнь (ему всюду мерещились ses amis de quatorze), очень большую жестокость. Законы требовали наказаний более строгих».

Конечно, казнь пяти повешенных на кронверке Петропавловской крепости, шокировала отвыкшее от подобных сцен русское общество.

Шокировала она и врача английского посольства, который с удивлением записал в своем дневнике, что по делу о заговоре такого масштаба в Англии было бы казнено не пять человек, а три тысячи.

 

Война красных и белых: люди, проигравшие всё

Под властью хаоса
" … Сразу укажу на три причины неудачи белого движения:
1) недостаточная и несвоевременная,
руководимая узкокорыстными соображениями помощь союзников,
2) постепенное усиление реакционных элементов в составе движения и
3) как следствие второй, разочарование народных масс в белом движении…

П. Милюков. Доклад о белом движении.
Газета «Последние новости» (Париж), 6 августа 1924 года

Для начала стоит оговорить, что определения «красные» и «белые» в значительной мере условны, как это всегда бывает при описании гражданской смуты. Война — это хаос, а гражданская война — хаос, возведённый в бесконечную степень. Даже сейчас, спустя без малого столетие, вопрос «так кто же был прав?» остаётся открытым и трудноразрешимым.

В те же времена всё происходящее воспринималось как настоящий конец света, время полной непредсказуемости и неопределённости. Цвет знамён, декларируемые убеждения — всё это существовало только «здесь и сейчас» и в любом случае не гарантировало ничего. Стороны и убеждения менялись с удивительной лёгкостью, и это не считалось чем-то ненормальным и неестественным. Революционеры с многолетним стажем борьбы — например, эсеры — становились министрами новых правительств и клеймились противниками как контрреволюционеры. А большевикам помогали создавать армию и контрразведку проверенные кадры царского режима — в т. ч. дворяне, гвардейские офицеры, выпускники Академии Генштаба. Людей в попытках хоть как-то выжить бросало из одной крайности в другую. Или «крайности» сами приходили к ним — в виде бессмертной фразы: «Белые пришли — грабят, красные пришли — грабят, ну куды бедному крестьянину податься?». Как одиночки, так и целые воинские части регулярно меняли стороны.

Пленных могли в лучших традициях XVIII века отпустить под честное слово, перебить самыми изуверскими способами или поставить в собственный строй. Упорядоченное, стройное деление «эти — красные, эти — белые, вон те — зеленые, а эти морально нестойкие и неопределившиеся» сложилось только спустя годы.

Поэтому всегда следует помнить, что когда речь идёт о какой-либо стороне гражданского конфликта, имеются в виду не строгие ряды регулярных образований, а скорее «центры силы». Точки притяжения множества групп, которые находились в постоянном движении и непрекращающихся конфликтах всех со всеми.

Но почему же победил центр силы, который мы обобщённо именуем «красными»? Почему «господа» проиграли «товарищам»?

Вопрос о «Красном терроре»
«Красный террор» часто используется как ultima ratio, описание главного инструмента большевиков, который якобы бросил к их ногам запуганную страну. Это не так. Террор всегда шёл рука об руку с гражданской смутой, потому что является производным от предельного ожесточения такого рода конфликта, в котором противникам некуда бежать и нечего терять. Более того, противники не могли в принципе избежать организованного террора как средства.

Ранее уже было сказано, что первоначально противники представляли собой маленькие группы, окружённые морем анархической вольницы и аполитичной крестьянской массы. Белый генерал Михаил Дроздовский привёл из Румынии около двух тысяч человек. Примерно столько же добровольцев было изначально у Михаила Алексеева с Лавром Корниловым. А основная масса просто не хотела воевать, включая очень значительную часть офицерства. В Киеве офицерам случалось работать официантами, при форме и всех наградах — «так больше подают-с».


Второй дроздовский конный полк
rusk.ru

Для того, чтобы победить и реализовывать своё видение будущего, всем участникам требовались армия (то есть призывники) и хлеб. Хлеб для города (военного производства и транспорта), для армии и для пайков ценным специалистам и командирам.

Людей и хлеб можно было взять только на селе, у крестьянина, который не собирался отдавать ни того, ни другого «за так», а платить было нечем. Отсюда — реквизиции и мобилизации, к которым с равным рвением пришлось прибегать и белым, и красным (а до них — ещё и Временному правительству). Как следствие — волнения села, противодействие, необходимость подавлять возмущения самыми жестокими методами.

Поэтому пресловутый и ужасный «красный террор» не был решающим аргументом или чем-то резко выделяющимся на общем фоне зверства Гражданской войны. Террором занимались все и победу большевикам принёс не он.

Но что же тогда?

Авторы статьи полагают, что всё многообразие факторов можно свести к трём принципиальным моментам.

1. Единоначалие.
2. Организация.
3. Идеология.

Рассмотрим эти пункты последовательно.

1. Единоначалие, или «Когда в господах согласия нет…».

Надо отметить, что большевики (или, если брать шире, «социалисты-революционеры» вообще) изначально имели очень хороший опыт работы в условиях нестабильности и хаоса. Ситуация, когда враги кругом, в собственных рядах агенты охранки и вообще 'trust no one' — была для них рядовым производственным процессом. С началом Гражданской большевики в общем-то продолжили то, чем занимались ранее, только в более льготных условиях, потому что теперь они сами становились одним из главных игроков. Они умели лавировать в условиях полного разброда и повседневной измены. А вот у их противников навык «привлеки союзника и вовремя предай его, пока он не предал тебя» использовался куда хуже. Поэтому на пике конфликта против сравнительно единого (по наличию одного лидера) лагеря красных дралось множество белых группировок, причём каждая вела свою войну по собственным планам и разумениям.

Собственно, этот раздрай и неповоротливость общей стратегии лишили белых победы ещё в 1918 году. Антанта позарез нуждалась в русском фронте против немцев и готова была на многое, лишь бы сохранить хотя бы его видимость, оттягивая немецкие войска от западного фронта. Большевики были крайне слабы и неорганизованны, и помощь можно было требовать хотя бы в счёт частичных поставок уже оплаченных царизмом военных заказов. Но… белые предпочли брать через Краснова снаряды у немцев для войны против красных — создав тем самым соответствующую репутацию в глазах Антанты. Немцы, проиграв войну на Западе, исчезли. Большевики неуклонно создавали организованную армию вместо полупартизанских отрядов, пытались наладить военную промышленность. А в 1919-м Антанта уже выиграла свою войну и не хотела, да и не могла нести большие, а главное — не дающие зримой выгоды расходы в далёкой стране. Силы интервентов одна за другой покидали фронты Гражданской войны.

Белые не смогли договориться ни с одним лимитрофом — в результате их тыл (практически весь) повис в воздухе. И, словно этого было мало, у каждого белого лидера в тылу сидел собственный «атаман», вовсю отравляя жизнь. У Колчака — Семёнов, у Деникина — Кубанская рада с Калабуховым и Мамонтовым, у Врангеля — орловщина в Крыму, у Юденича — Бермондт-Авалов.


Агитационный плакат белого движения
statehistory.ru

Итак, хотя внешне большевики казались окружённым врагами и обречённым лагерем, они могли концентрироваться на выбранных участках, перебрасывая хоть какие-то ресурсы по внутренним транспортным линиям — несмотря на развал транспортной системы. Каждый отдельно взятый белый генерал мог сколь угодно жёстко бить противника на поле боя — и красные признавали эти поражения, — но эти погромы не складывались в единую боксёрскую комбинацию, которая нокаутировала бы бойца в красном углу ринга. Большевики выдерживали каждый отдельный выпад, копили силы и били в ответ.

Год 1918-й: Корнилов идёт на Екатеринодар, но другие белые отряды оттуда уже ушли. Потом Добровольческая армия увязает в боях на Северном Кавказе, а казаки Краснова в это же время идут на Царицын, где и получают своё от красных. В 1919-м благодаря зарубежной помощи (об этом ниже) пал Донбасс, наконец взят Царицын — но Колчак в Сибири уже разбит. Осенью Юденич идёт на Петроград, имея отличные шансы его взять — а Деникин на юге России разбит и отступает. Врангель, имея превосходную авиацию и танки, в 1920-м выходит из Крыма, сражения поначалу успешны для белых, но поляки уже заключают с красными мир. И так далее. Хачатурян — «Танец с саблями», только намного страшнее.

Белые в полной мере осознавали серьёзность этой проблемы и даже попытались её решить, выбрав единого вождя (Колчак) и пытаясь координировать действия. Но к тому времени было уже слишком поздно. Причём реальная координация по факту отсутствовала как класс.

«Белое движение не завершилось победой потому, что не сложилась белая диктатура. А помешали ей сложиться центробежные силы, вздутые революцией, и все элементы, связанные с революцией и не порвавшие с ней… Против красной диктатуры нужна была белая «концентрация власти…»

Н. Львов. «Белое движение», 1924 год.

2. Организация — «война выигрывается в тылу»

Как опять-таки говорилось выше, долгое время белые обладали явственным превосходством на поле боя. Оно было столь ощутимо, что по сию пору является предметом гордости сторонников белого движения. Соответственно, изобретаются всевозможные конспирологические объяснения, призванные объяснить — почему всё так закончилось и куда же делись победы?.. Отсюда и легенды про чудовищный и не имеющий аналогов «красный террор».

А разгадка на самом деле проста и, увы, безблагодатна — белые выигрывали тактически, в бою, но проиграли главное сражение — в собственном тылу.

Н. Астров — В. Пепеляеву. Новороссийск, 16/29 января 1920 года:

«Ни одно из правительств [антибольшевистских] … не сумело создать гибкий и сильный аппарат власти, могущий стремительно и быстро настигать, принуждать, действовать и заставлять других действовать. Большевики тоже не захватили народной души, тоже не стали национальным явлением, но бесконечно опережали нас в темпе своих действий, в энергии, подвижности и способности принуждать. Мы с нашими старыми приёмами, старой психологией, старыми пороками военной и гражданской бюрократии, с петровской табелью о рангах не поспевали за ними…»

Весной 1919 года командующий деникинской артиллерией имел всего двести снарядов в день… На отдельно взятое орудие? Нет, на всю армию.

Англия, Франция и другие державы, несмотря на позднейшие проклятия белых в их адрес, оказывали немалую или даже огромную помощь. Одному только Деникину в этом же 19-м году англичане поставили 74 танка, полтораста самолётов, сотни автомобилей и десятки тракторов, более пятисот орудий, включая 6–8-дюймовые гаубицы, тысячи пулемётов, больше двухсот тысяч винтовок, сотни миллионов патронов и два миллиона снарядов… Это очень приличные числа даже в масштабах только что отгремевшей Великой войны, их не стыдно было бы привести в контексте, скажем битвы при Ипре или Сомме, описывая ситуацию на отдельном участке фронта. А уж для гражданской войны, вынужденно бедной и оборванной — это сказочно много. Такая армада, сконцентрированная в нескольких «кулаках», сама по себе могла бы порвать красный фронт, как гнилую тряпку.


Отряд танков Ударно-огневой бригады перед отправлением на фронт
velikoe-sorokoletie.diary.ru

Однако в компактные сокрушительные группировки это богатство не объединилось. Более того, подавляющая часть вообще не добралась до фронта. Потому что была полностью провалена организация тылового снабжения. И грузы (боеприпасы, еда, униформа, техника…) либо разворовывались, либо забивали отдалённые склады.

Новые британские гаубицы портились необученными белыми расчётами в три недели, что неоднократно приводило английских советников в смятение. 1920 год — у Врангеля, по оценке красных, на день боя отпускалось не более 20 снарядов на орудие. Часть батарей вообще приходилось отводить в тыл.

На всех фронтах оборванные солдаты и не менее оборванные офицеры белых армий, без еды и патронов, отчаянно сражались с большевизмом. А в тылу…

«Глядя на эти сонмища негодяев, на этих разодетых барынь с бриллиантами, на этих вылощенных молодчиков, я чувствовал только одно: я молился: «Господи, пошли сюда большевиков, хоть на неделю, чтобы хотя бы среди ужасов чрезвычайки эти животные поняли, что они делают».

Иван Наживин, русский писатель и эмигрант

Нескоординированность действий и неспособность организовать, выражаясь современным языком, логистику и тыловую дисциплину, приводили к тому, что чисто военные победы Белого движения растворялись в дыму. Белые хронически не могли «дожать» противника, при этом медленно и необратимо теряя свои боевые качества. Белые армии в начале и конце Гражданской принципиально отличались только степенью оборванности и душевного надлома — причём не в лучшую к финалу сторону. А вот красные — менялись…

«Вчера состоялась публичная лекция полковника Котомина, бежавшего из Красной Армии; присутствующие не поняли горечи лектора, указавшего на то, что в комиссарской армии много больше порядка и дисциплины, чем у нас, и произвели грандиозный скандал, с попыткой избить лектора, одного из идейнейших работников нашего национального Центра; особенно обиделись, когда К. отметил, что в красной армии пьяный офицер невозможен, ибо его сейчас же застрелит любой комиссар или коммунист».

Барон Будберг

Будберг несколько идеализировал картину, но суть оценил верно. И не только он. В нарождающейся Красной армии шла эволюция, красные падали, получали болезненные удары, но поднимались и шли дальше, делая выводы из поражений. И даже в тактике не раз и не два усилия белых разбивались об упорную оборону красных — от Екатеринодара до якутских селений. Напротив, неудача белых — и фронт рушится на сотни километров, зачастую — навсегда.

1918 год, лето — Таманский поход, на сборные отряды красных в 27 000 штыков и 3500 сабель — 15 орудий, в лучшем случае от 5 до 10 патронов на бойца. Нет еды, фуража, обоза и кухонь.


Красная армия в 1918 году.
Рисунок Бориса Ефимова
http://www.ageod-forum.com

1920 год, осень — Ударная огневая бригада на Каховке имеет батарею шестидюймовых гаубиц, две лёгких батареи, два отряда броневиков (ещё отряд танков, но в боях он не успел принять участие), более 180 пулемётов на 5,5 тысяч человек, огнемётную команду, бойцы одеты с иголочки и поражают выучкой даже врага, командиры получили кожаную форму.


Красная армия в 1921 году.
Рисунок Бориса Ефимова
http://www.ageod-forum.com

Красная кавалерия Думенко и Будённого заставила изучать свою тактику даже противника. Тогда как белые чаще всего «блистали» лобовой атакой пехоты в полный рост и обходом конницы с фланга. Когда армия белых при Врангеле благодаря поставкам техники начала напоминать современную — было уже поздно.

У красных находится место и кадровым офицерам — как Каменев и Вацетис, и делающим успешную карьеру «из низов» армии — Думенко и Будённый, и самородкам — Фрунзе.

А у белых, при всём богатстве выбора, одной из армий Колчака командует… бывший фельдшер. Решающее наступление Деникина на Москву возглавляет Май-Маевский, выделяющийся запоями даже на общем фоне. Гришин-Алмазов, генерал-майор, «работает» курьером между Колчаком и Деникиным, где и гибнет. Почти в каждой части процветает презрение по отношению к другим.

3. Идеология — «голосуй винтовкой!»
Чем была Гражданская война для обычного гражданина, рядового обывателя? Перефразируя одного из современных исследователей, в сущности это оказались грандиозные, растянутые на несколько лет демократические выборы под лозунгом «голосуй винтовкой!». Человек не мог выбрать время и место, где ему довелось застать удивительные и страшные события исторического значения. Однако мог — пусть и ограниченно — выбрать своё место в настоящем. Или, на худой конец, своё отношение к нему.



Вспомним то, о чём уже говорилось выше — противники крайне нуждались в вооружённой силе и продовольствии. Людей и продовольствие можно было достать силой, но не всегда и не везде, умножая врагов и ненавистников. В конечном итоге победитель определялся не тем, насколько жестоким он окажется и сколько отдельных сражений он сможет выиграть. А тем, что он сможет предложить огромной аполитичной массе, безумно уставшей от беспросветного и затянувшегося конца света. Сможет ли привлечь новых сторонников, сохранить лояльность прежних, заставить колебаться нейтральных, расшатать мораль врагов.

Большевики — сумели. А их противники — нет.

«Чего хотели красные, когда они шли воевать? Они хотели победить белых и, окрепнув на этой победе, создать из нее фундамент для прочного строительства своей коммунистической государственности.

Чего хотели белые? Они хотели победить красных. А потом? Потом — ничего, ибо только государственные младенцы могли не понимать, что силы, поддерживавшие здание старой государственности, уничтожены до основания, и что возможностей восстановить эти силы не имелось никаких.

Победа для красных была средством, для белых — целью, и притом — единственной.»

Фон Раупах. «Причины неудачи белого движения»

Идеология — инструмент, который сложно подсчитать математически, однако он также имеет свой вес. В стране, где большая часть населения едва-едва читала по складам, было крайне важно суметь внятно разъяснить, ради чего предлагается воевать и умирать. Красные смогли. Белые не сумели даже консолидированно решить между собой, за что воюют. Наоборот, они сочли верным откладывание идеологии «на потом», сознательное непредрешенчество. Даже среди самих белых союз между «имущими классами», офицерами, казаками и «революционной демократией» называли противоестественным — как же им убедить колеблющихся?

«…Нами поставлена громадная кровососная банка больной России… Переход власти из советских рук в наши руки не спас бы Россию. Надо что-то новое, что-то до сих пор неосознанное — тогда можно надеяться на медленное возрождение. А ни большевикам, ни нам у власти не быть, и это даже лучше!»

А. Лампе. Из «Дневника». 1920 год

Повесть о проигравших
В сущности, наша вынужденно краткая заметка стала повестью о слабостях белых и в существенно меньшей степени — о красных. Это не случайно. В любой гражданской войне все стороны демонстрируют немыслимый, запредельный уровень бардака и неорганизованности. Естественно, и большевики с примкнувшими попутчиками не составили исключения. Но белые поставили абсолютный рекорд по тому, что сейчас назвали бы «безблагодатностью».

В сущности это не красные выиграли войну, они в общем-то делали то, чем занимались и раньше — сражались за власть и решали проблемы, преграждавшие путь к их будущему.

Это белые проиграли противостояние, проиграли на всех уровнях — от политических деклараций до тактики и организации снабжения действующей армии.

Ирония судьбы — большинство белых не защищало царский режим, а то и приняло активное участие в его свержении. Они отлично знали и критиковали все язвы царизма. Однако при этом скрупулёзно повторили все основные ошибки прежней власти, приведшие её к краху. Только в более явной, даже карикатурной форме.

Напоследок хотелось бы привести слова, которые изначально были написаны применительно к гражданской войне в Англии, но прекрасно подходят и к тем ужасным и великим событиям, что сотрясли Россию без малого сто лет назад…

«Говорят, что этих людей закрутил вихрь событий, но дело в другом. Никто их никуда не увлекал, и не было необъяснимых сил и невидимых рук. Просто всякий раз, когда они оказывались перед выбором, то принимали верные, со своей точки зрения, решения, но в итоге цепочка верных по отдельности намерений приводила в тёмный лес… Оставалось лишь плутать в злых чащах, пока, наконец, не выходили на свет выжившие, с ужасом глядя на оставленную за спиной дорогу с трупами. Многие прошли через это, но благословенны те, кто понял своего врага и потом не проклинал его»

А. В. Томсинов «Слепые дети Кроноса».

Источник http://cont.ws/post/161259

 

История зверств Запада и России

Нам говорят: «У вас никогда не уважали права человека». Есть нам, что ответить? Главное право человека — право на жизнь. С него и начнем!

В 90-е годы, перед вступлением России в Совет Европы, у нас много писали на тему смертной казни. Одни истолковывали требование ее отмены как попытку чересчур благополучных стран навязать России свои правила, предостерегали нас от такой беды, убеждали жить своим умом. У других можно было прочесть еще более интересные вещи... Во-первых, читателям разъясняли, что на Западе «издревле утвердились гуманизм, представительная власть, цивилизованный суд, вера в закон и нелицемерное уважение к человеческой жизни» (цитата подлинная), а во-вторых, звучали усталые сомнения по поводу того, способны ли жители современной России даже сегодня усвоить подобную систему ценностей, понять, как противоестественна смертная казнь. У россиян, де, не тот менталитет, у них за плечами долгая вереница кровавых деспотических веков, а уважение к праву человека на жизнь никогда не было ведомо «этой стране».

Будете в Лондоне — купите билет на обзорную экскурсию по центру города в открытом автобусе. Там есть наушники, можно слушать объяснения по-русски. У Гайд-парка вы услышите, что там, где ныне «уголок оратора» (давно пустующий), находилось место казней.

Казни были основным общественным развлечением лондонской публики в течение многих веков. Главная виселица представляла собой хитроумную поворотную конструкцию и имела какое-то (забыл) шутливое имя. Повод для юмора был налицо: там на разновысоких балках была 23 петли, так что она, возможно, что-то напоминала англичанам — то ли елку с украшениями, то ли что-то еще. У нее было и более нейтральное имя — «машина Деррика», по фамилии многолетнего здешнего палача, бытовала даже поговорка «надежный, как машина Деррика».

Во времена палача Деррика или вскоре после него в английских портах появились поворотные подъемные краны. В Англии их сразу стали называть «деррик-кранами», потом это название, но уже без всякого висельного подтекста, привилось и в других местах, включая Россию.

Там, где нынче Паддингтонский вокзал, стояла еще одна знатная виселица, устроенная, в отличие от предыдущей, без всяких затей: три столба, три перекладины, по восемь петель на перекладине, так что можно было разом повесить 24 человека — на одного больше, чем «у Деррика». Историк Лондона Питер Акройд перечисляет еще с дюжину известных мест казней, добавляя, что нередко виселицы стояли просто на безымянных перекрестках. И работали они без простоев, недогрузки не было. В толпе зрителей время от времени случалась давка, число затоптанных насмерть однажды (в начале XIX века) достигло двадцати восьми.

Но сегодняшний англичанин отважно пишет о России(!) следующее: «Жестокость в этом евроазиатском обществе всегда была нормой жизни». Дальше не менее интересно: «Европейское правило о том, что 98% людей избирают свою правящую элиту противоречит русскому, все еще азиатскому, в широком смысле, пониманию» (TheGuardian, 31.07.2006).

Девяносто восемь процентов, подумать только. То есть, долженствующее и идеальное, вполне в традициях соцреализма, объявляется сущим. Учитесь и мотайте на ус!

Некоторые вещи помогает понять искусство. Историки культуры давно признали, что даже в античных, библейских и мифологических сюжетах европейские художники отражали реалии окружавшей их жизни. И эти реалии ужасают. Посмотрите на гравюры Дюрера и Кранаха. Вы увидите, что гильотина существовала за два века(!) до Французской революции. Вы увидите, как в глаз связанной жертве вкручивают какой-то коловорот, как вытягивают кишки, навивая их на особый вал, как распяленного вверх ногами человека распиливают пилой от промежности к голове, как с людей заживо сдирают кожу. Сдирание кожи заживо — достаточно частый, почти излюбленный) — сюжет не только графики, но и живописи Западной Европы, причем тщательность и точность написанных маслом картин свидетельствует, во-первых, что художники были знакомы с предметом не понаслышке, а во-вторых, о неподдельном интересе к теме. Достаточно вспомнить голландского живописца конца XV — начала XVI вв. Герарда Давида.

Московское издательство «Ad Marginem» выпустило в 1999 году перевод работы Мишеля Фуко «Надзирать и наказывать» (кстати, на обложке — очередное сдирание кожи), содержащей немало цитат из предписаний по процедурам казней и публичных пыток в разных европейских странах вплоть до середины прошлого века. Европейские затейники употребили немало фантазии, чтобы сделать казни не только предельно долгими и мучительными, но и зрелищными — одна из глав в книге Фуко иронически (или нет?) озаглавлена «Блеск казни». Чтение не для впечатлительных.

Гравюры Жака Калло с гирляндами и гроздьями повешенных на деревьях людей — отражение не каких-то болезненных фантазий художника, а подлинной жестокости нравов в Европе XVII века. Жестокость порождалась постоянными опустошительными войнами западноевропейских держав уже после Средних веков (которые были еще безжалостнее). Тридцатилетняя война в XVII веке унесла половину населения Германии и то ли 60, то ли 80 процентов — историки спорят — населения ее южной части. Папа Римский даже временно разрешил многоженство, дабы восстановить народное поголовье. Усмирение Кромвелем Ирландии стоило ей пяти шестых ее населения. От этого удара Ирландия не оправилась уже никогда. Что касается России, она на своей территории почти семь веков между Батыем и Лениным подобных кровопусканий не знала и с такой необузданной свирепостью нравов знакома не была.

Сожалею, но придется сказать неприятную вещь: история западной цивилизации не настраивает на оптимизм — настолько кровопролитной и зверской была ее практика. И не только в далеком прошлом — в ХХ веке тоже. По размаху кровопусканий и зверств ХХ век превзошел любое прошлое. По большому счету, нет гарантий, что эта цивилизация не вернется к привычной для себя практике.

Это гораздо более серьезный вопрос, чем привыкли думать наши западолюбивые земляки. Учитывая то, что мы знаем о западной цивилизации, трудно не констатировать: ее самолюбование, при всей его привычности, выглядит бесконечно странным. Звучит неожиданно? Тогда процитирую одного из виднейших историков современности, оксфордского профессора Нормана Дэвиса: «Всякий согласится, что преступления Запада в ХХ веке подорвали моральное основание его претензий, включая и прошлые его претензии».

Дэвис, Норманн. История Европы. — М., 2004. С. 21.

На протяжении почти всей истории человеческая жизнь стоила ничтожно мало именно в Западной Европе. Сегодня без погружения в специальные исследования даже трудно представить себе западноевропейскую традицию жестокосердия во всей ее мрачности. Английская «королева-девственница» Елизавета I отрубила голову не только Марии Стюарт, она казнила еще 89 тысяч своих подданных. В отличие от своего современника Ивана Грозного, называвшего ее «пошлой девицей», Елизавета (чья мать, Анна Болейн, кстати, тоже была обезглавлена) не каялась в содеянном ни прилюдно, ни келейно, убиенных в «Синодики» не записывала, денег на вечное поминовение в монастыри не посылала. Европейские монархи таких привычек вообще сроду не имели.

По подсчетам историка Р.Г. Скрынникова, знатока эпохи Ивана Грозного, при этом царе было безвинно казнено и убито от 3 до 4 тысяч человек. Скрынников настаивает, что мы имеем дело ни с чем иным, как массовым террором, особенно по отношению к новгородцам, и с ним трудно не согласиться, хотя Иван Грозный — кроткое дитя рядом с Людовиком XI, Ричардом III (которого Шекспир охарактеризовал как «самое мерзкое чудовище тирании»), Генрихом VIII, Филиппом II, герцогом Альбой, Чезаре Борджиа, Екатериной Медичи, Карлом Злым, Марией Кровавой, лордом-протектором Кромвелем и массой других «симпатичных» европейских персонажей.

Даже если на царя Ивана возведено много напраслины, бесспорных фактов достаточно, чтобы русское сознание вынесло ему приговор, отменить который вряд ли удастся. Среди 109 фигур на памятнике Тысячелетию России в Новгороде, в число которых попали опальные Алексей Адашев и Михаил Воротынский, а также малоизвестные нашим гражданам князья Литовской Руси Кейстут и Витовт, места царю Ивану не нашлось.

Сейчас это доказывают все упорнее, но нравственные оценки, данные царю высшими духовными авторитетами своего времени, никто опровергнуть не в силах. Когда началась опричнина, митрополит Афанасий, не желая освящать своим именем происходящее, удалился в мае 1566 г. в монастырь. Царь уже сделал было митрополитом казанского архиепископа Германа (Полева), но тот не проявил никакой благодарности, а наоборот — в беседе с царем объявил, что того ждет страшный суд, призывал прекратить расправы. «Еще и на митрополию не возведен, а уже связывает меня неволею», сказал Иван и остановил интронизацию. Новым митрополитом согласился стать на условии прекращения казней игумен Соловецкого монастыря Филипп (Колычев), возведенный в сан 27 июля 1566 г. Ровно через год казни возобновились. Митрополит пытался влиять на царя без огласки, но тщетно. Тогда, в марте 1568 г., в воскресный день в Успенском соборе Кремля Филипп всенародно обличил Ивана и трижды подряд отказал ему в благословении. Унижение царя было неслыханным. Восемь месяцев спустя царь добился того, чтобы церковный собор низложил Филиппа за «волшебство» и другие выдуманные грехи и присудил к ссылке. Через год в Тверской Отрочь монастырь, к Филиппу за благословением пришел главный опричник Малюта Скуратов. Святитель ему отказал и был Скуратовым в гневе задушен. Духовный авторитет Афанасия, Германа и Филиппа — более, чем достаточное основание для сложившегося в России отношения к Ивану Грозному, а Филипп, канонизированный в 1661 году, при царе Алексее Михайловиче, может рассматриваться как святой покровитель российских прав и свобод.

Мы можем гордиться своей нравственной планкой: англичане легко простили своей Елизавете I умерщвление 89 тысяч человек, а мы не прощаем царю Ивану загубленные 4 тысячи.

Но продолжу примеры. Крестоносцы в ходе альбигойских войн вырезали больше половины населения Южной Франции. Усмиритель Пруссии, великий магистр ордена крестоносцев Конрад Валленрод, разгневавшись на курляндского епископа, приказал отрубить правые руки всем крестьянам его епископства. И это было исполнено! 16 февраля 1568 года (время разгара опричнины Ивана Грозного) святая инквизиция осудила на смерть всех(!) жителей Нидерландов как еретиков, а испанский король Филипп II приказал привести этот приговор в исполнение. Это не вполне удалось, но королевская армия сделала, что смогла. Только в Харлеме было убито 20 тысяч человек, а всего в Нидерландах — 100 тысяч.

А знаете, какому событию посвящен офорт Гойи № 36 из серии «Бедствия войны»? Приказу французского командования 3 февраля 1809 года повесить половину испанских пленных в Северной Испании, каждого второго. Но я преждевременно забежал вперед, в XIX век.

Первого августа 1793 г. революционный французский Конвент издал декрет с предписанием «уничтожить Вандею». В начале 1794 г. армия взялась за дело. «Вандея должна стать национальным кладбищем», провозгласил храбрый генерал Тюрро, возглавивший «адские колонны» карателей. Расправа длилась 18 месяцев. Расстрелов и гильотин (из Парижа доставили даже детские гильотины) для исполнения указа оказалось недостаточно. Уничтожение людей происходило, по мнению революционеров, недостаточно быстро. Решили: топить. Город Нант, как пишет Норман Дэвис, был «атлантическим портом работорговли, в связи с чем здесь под рукой имелся целый флот огромных плавучих тюрем». Но даже этот флот быстро иссяк бы. Поэтому придумали выводить груженую людьми баржу на надежной канатной привязи в устье Луары, топить ее, потом снова вытаскивать канатами на берег и слегка просушивать перед новым употреблением. Получилось, пишет Дэвис, «замечательное многоразовое устройство для казни».

Просто умерщвлять людей революционным затейникам было мало. Они находили удовольствие в том, чтобы до погрузки на баржи срывать с супругов одежду и связывать их попарно. Беременных женщин обнаженными связывали лицом к лицу со стариками, мальчиков со старухами, священников с девушками, это называлось «республиканскими свадьбами».

Слово «Вандея» уже тогда употреблялось для обозначения контрреволюционного края и контрреволюции вообще. Собственно же департамент Вандея — лишь один из центров роялистского восстания и последовавших расправ. На самом деле, эти события охватили девять департаментов северо-запада Франции.

Плавинская Н.Ю. Вандея. // Новая и новейшая история. № 6, 1993.

Чтобы спрятавшиеся в лесах не выжили, а умерли от голода, был вырезан скот, сожжены посевы и дома. Якобинский генерал Вестерман воодушевленно писал в Париж: «Граждане республиканцы, Вандея более не существует! Благодаря нашей свободной сабле она умерла вместе со своими бабами и их отродьем. Используя данные мне права, я растоптал детей конями, вырезал женщин. Я не пожалел ни одного заключенного. Я уничтожил всех». Обезлюдели целые департаменты, было истреблено, по разным подсчетам, от 400 тысяч до миллиона человек. Как ни печально, национальную совесть Франции Вандея, судя по всему, не мучает.

Но вернемся к вопросу о смертной казни. Немецкий юрист и тюрьмовед Николаус-Генрих Юлиус, обобщив английские законодательные акты за несколько веков, подсчитал, что санкцию в виде смертной казни содержат 6789 из них. Подумать только, 6789 разных проступков и преступлений, которые, по закону, карались висилицей!

Энциклопедический словарь Русского библиографического института Гранат. Т. 39. — М., б.г. [1934]. Стб. 583.

Повторюсь, некоторые историки настаивают даже, что Англия именно таким способом решала проблему перенаселения.

Еще в 1819 году в Англии оставалось 225 преступлений и проступков, каравшихся виселицей.

Когда врач английского посольства в Петербурге писал в своем дневнике в 1826 г., насколько он поражен тем, что по следам восстания декабристов в России казнено всего пятеро преступников, он наглядно отразил понятия своих соотечественников о соразмерности преступления и кары. У нас, добавил он, по делу о военном мятеже такого размаха было бы казнено, вероятно, тысячи три человек.

Так смотрели на вещи повсюду в Европе. В Дании в 1800 году был принят закон, предусматривавший смертную казнь для всякого, кто «хотя бы советовал» отменить неограниченную форму правления. И вечную каторгу тому, кто осмелился порицать действия правительства. Королевство Неаполитанское в конце XVIII века расправилось со всем предположительно революционным, были казнены многие тысячи людей. Современники писали про лес виселиц.

А теперь возьмем самый древний свод нашего права, «Русскую правду», он вообще не предусматривает смертную казнь! Из «Повести временных лет» мы знаем, что Владимир Святославич пытался в 996 г. ввести смертную казнь для разбойников. Сделал он это по совету византийских епископов (то есть, по западному наущению), но вскоре был вынужден отказаться от несвойственных Руси жестоких наказаний.

Впервые понятие смертной казни появляется у нас на пороге XV века в Уставной Двинской грамоте (за третью кражу) и в Псковской судной грамоте (за измену, кражу из церкви, поджог, конокрадство и троекратную кражу в посаде). То есть, первые века нашей государственности прошли без смертной казни, мы жили без нее едва ли не дольше, чем с ней. Понятно и то, почему данная новация проникла сперва во Псков, который неспроста имел немецкий вариант своего имени (Плескау). Псков был, благодаря соседству с землями Тевтонского и Ливонского Орденов, в достаточной мере (не менее, чем Карпатская Русь или Литовская Русь) связан с Западной Европой. Новшество постепенно привилось. Но даже в пору Смуты смертная казнь не стала, как кто-то может подумать, привычной мерой наказания. Земский собор Первого ополчения 1611 года запрещает назначать смертную казнь «без земского и всей Земли приговору», то есть без согласия Земского собора.

Одна из самых ужасных казней нашего Смутного времени — повешение юного сына Марины Мнишек. Один из новейших авторов (не хочу делать ему рекламу) называет это «неслыханным среди христианских народов деянием». Не будь его познания так бедны, он мог припомнить хотя бы историю гибели двух малолетних сыновей английского короля Эдварда IV, тайно удавить которых, едва они осиротели, велел их родной дядя, герцог Ричард Глостер. После этого он со спокойным сердцем короновался в качестве Ричарда III и прославился еще множеством убийств, а два детских скелета были позже найдены в одном из казематов Тауэра.

Но вернемся к России. Уложение 1649 года предусматривает смертную казнь уже в 63 случаях — много, но все еще бесконечно меньше, чем в Европе. Перебежавший вскоре в Швецию подъячий Котошихин уверял, что в Москве многих казнили за подделку монеты. Но не символично ли, что сам Котошихин закончил свою жизнь от руки шведского палача?

Долгая поездка по Западной Европе в 1697-98 гг. произвела на внимательного и пытливого Петра Первого большое впечатление. Среди прочего он решил, что материальный прогресс посещенных им стран как-то связан с жестокостью тамошних законов и нравов и сделал соответствующие выводы. Совсем не случайность, что самая жестокая и массовая казнь его царствования, казнь 201 мятежного стрельца 30 сентября 1698 года в Москве, произошла сразу после возвращения молодого царя из его 17-месячной европейской поездки.


Однако бороться с устоявшейся системой ценностей — дело чрезвычайно трудное. По числу казней Россия даже при Петре и отдаленно не приблизилась к странам, служивших ему идеалом, а после его смерти этот вид наказания резко пошел на убыль. Середина XVIII века отмечена фактической отменой смертной казни.

В 1764 году оказалось, что некому исполнить приговор в отношении Василия Мировича. За двадцать лет без казней профессия палача попросту исчезла. Не сильно процветала эта профессия в России и в дальнейшем.

Следующий век отмечен в России дальнейшим смягчением нравов. Не в том смысле, что преступников безоглядно миловали, совсем нет. Становилось меньше поводов наказывать и миловать. В 1907 году в Москве вышел коллективный труд «Против смертной казни». Среди его авторов были Лев Толстой, Бердяев, Розанов, Набоков-старший, Томаш Масарик и другие известные писатели, правоведы и историки. Клеймя жестокость царской власти, они приводят полный, точный и поименный список казненных в России в течение 81 года между восстанием декабристов и 1906 годом. За это время было казнено 2445 человек, то есть совершалось 30 казней в год. Эту цифру, правда, увеличивают два польских восстания 1830 и 1863 гг. и начало революции 1905-1907 гг. Если же брать мирное время, получится 19 казней в год. На всю огромную Россию! О чем говорит эта цифра с учетом того, что в течение всего этого периода смертная казнь за умышленное убийство применялась неукоснительно? Она говорит о том, что сами убийства случались крайне редко. (Кстати, в очень буйных народах тогда числились финны, они чаще кавказцев пускали в ход свои знаменитые «финки».)

Еще в XIX веке смертоубийство, даже присутствуя в реальной жизни, оставалось чем-то очень страшным и неприемлемым в понятиях простого народа. В старинных судебниках присутствует очень выразительное, вызывавшее ужас понятие «душегубство». Не хочу сказать, что в XIX веке царили буколические нравы — была бытовая преступность, был разбой и, конечно же, убийства. Вопрос в том, много ли их было, насколько легко преступник мог отважиться на подобное преступление. Я сам слышал (в 1971 году, в Иркутске), как старый профессор-геолог Николай Александрович Флоренсов рассказывал, со слов своего отца, про поездки бедных людей «на золоте». В начале 1890-х годов его отец, тогда юноша, дважды ездил «на золоте» из Иркутска через пол-Сибири один раз в Челябинск, другой — в Тюмень (дальше в европейскую Россию в обоих случаях можно было ехать по железной дороге). О чем речь? В Иркутске была лаборатория, куда свозили золотой песок сибирских приисков, и там это золото превращали в слитки. Зимой годовую продукцию лаборатории на санях, обозом, везли до железной дороги. И малоимущие ехали на ящиках с золотом, это был для них бесплатный попутный транспорт! Ехал, конечно, экспедитор и сопровождающие казаки — кажется, двое. Сейчас даже трудно себе сегодня такое представить. И это при тех суровых нравах на сибирских дорогах, о которых повествует, например, Короленко! Видимо, они были суровы до известного предела. Присутствие безоружных пассажиров защищало надежнее вооруженной охраны. Большая шайка легко бы перебила всех, но, видимо, даже для разбойников существовали какие-то табу, их злодейство не могло перейти известный предел, они не отваживались пролить невинную кровь. Не знаю, есть ли такое понятие в других языках, «невинная кровь». Хочется верить, что есть.

Сравнительно редки в России были половые преступления. И по самоубийствам Россия была на одном из последних мест в мире. Самоубийство потрясало людей — помните некрасовское «ах, беда приключилась ужасная, мы такой не слыхали вовек». Это, кстати, один из самых точных признаков духовного здоровья нации. Характерно, что народ ясно осознавал эту свою особенность. Россия, несмотря на некоторую эрозию религиозного чувства, все равно до конца оставалась страной глубоко верующей, неспроста избравшей когда-то своим нравственным идеалом святость, Святую Русь. Но с высоты и падать больнее.

Редкость убийств лучше любых объяснений показывает нам нравственный облик народа. Этот облик отчетливо проявляется еще в одной важной подробности.

Выше уже шла речь о том, каким важным общественным развлечением и зрелищем были в Западной Европе публичные казни. Во Франции эту традицию прервала лишь Вторая мировая война. В ряде эмигрантских воспоминаний и дневников можно встретить (под 1932 годом) возмущение по поводу того, что знакомый N отправился поглазеть на казнь Павла Горгулова, убийцы французского президента Думера. Последним прилюдно казненным в Париже стал в 1939 году некто Вейдман.

Конечно, и в России казни собирали зрителей. Например, казни Разина, Пугачева, и это не должно удивлять. Сами эти фигуры потрясали и завораживали воображение. А если не Пугачева? Датчанин капитан Педер фон Хавен, посетивший Петербург в 1736 году, писал, что в столице «смертную казнь обставляют не так церемонно, как у нас (то есть в Дании) или где-либо еще. Преступника сопровождают к месту казни капрал с пятью-шестью солдатами, священник с двумя маленькими, одетыми в белое мальчиками, несущими по кадилу, а также лишь несколько старых женщин и детей, желающих поглядеть на сие действо. У нас похороны какого-нибудь доброго горожанина часто привлекают большее внимание, нежели в России казнь величайшего преступника».

Другое свидетельство. В день казни братьев Грузиновых в Черкасске, 27 октября 1800 г. полиция обходила дома обывателей и выгоняла всех жителей на Сенной рынок, где состоялась казнь.

Анисимов Е.В. Народ у эшафота. // Звезда. № 11, 1998.

Характерно и то, что в момент казни (чьей бы то ни было) русский люд снимал головные уборы, многие отворачивались и закрывали глаза. И еще одна важная подробность. После казни Пугачева собравшиеся не стали досматривать продолжение экзекуции — кнутование его сообщников. «Народ начал тогда тотчас расходиться» — читаем мы у мемуариста Андрея Болотова, свидетеля «редкого и необыкновенного у нас(!) зрелища».

И то, о чем умалчивали советские школьные учебники: «Помилованные мятежники были на другой день казней приведены пред Грановитую палату. Им объявили прощение и при всем народе сняли с них оковы… В конце 1775 года [Пугачев был казнен 10 января 1775 года] обнародовано было общее прощение и повелено все дело предать вечному забвению», — из «Истории Пугачева» А.С. Пушкина. Была ли на памяти человечества более милосердная страна?



Так ведут себя люди, которым отвратительно все жестокое, даже если они не сомневаются в заслуженности кары.

Парижане времен Французской революции вели себя иначе. Согласно «Chronique de Paris» (ее цитирует упомянутый выше Мишель Фуко) «при первом применении гильотины народ жаловался, что ничего не видно, и громко требовал: верните нам виселицы!».

В этих двух типах поведения отражаются какие-то глубинные, ведущие свое начало в древних временах, этнопсихологические различия. Сегодня они затихают: всемирная культурная революция ХХ века сильно сгладила различия между народами.

Суровым аргументом в руках тех, кто утверждает, что в России «никогда не ценили человеческую жизнь», давно стало утверждение: «Петербург стоит на костях». Впервые оно было пущено шведами в середине XVIII века (еще бы — это у них отняли устье Невы, это шведские пленные прорубали первые просеки будущих улиц) и воспроизведено затем бесчисленное число раз — главным образом, жалостливыми отечественными авторами. Но и европейскими, конечно, тоже — французский писатель Люк Дюртен, один из многих, писал в своей книге об СССР 1927 года («Иная Европа»): «Возведение этого города из камня унесло больше человеческих жизней, чем земляные работы в Версале… Город стоит на костях — на болоте, где царь Петр похоронил 150 тысяч рабочих». Город на костях — это то, что знает каждый, не так ли? Правда, доказательств этой «общеизвестной истины» никто никогда не представил, и первая же проверка (А.М. Буровский, «Петербург как географический феномен», СПб, 2003) показала: город на костях — полный вымысел, решительно ничем и нигде не подтвержденный.

Такой же, как «потемкинские деревни». Миф о них развенчал покойный академик А.М. Панченко. Это не совсем по теме данной главы, но читатель простит. Басня о «потемкинских деревнях», как и многое в западных наездах на Россию, — порождение простой человеческой зависти. В 1787 году Екатерина II показывала австрийскому императору Иосифу, польскому королю Станиславу Понятовскому и иностранным послам свои новые причерноморские земли и Крым. Гостей потрясли приобретения России, особенно на фоне неудач Австрии в турецких делах и плачевного состояния Польши. Потряс и размах строительства в Херсоне, Николаеве, Севастополе, особенно верфи, со стапелей которых в присутствии гостей были спущены первые корабли. Прошли годы, как вдруг участник путешествия Гельбиг (бывший в 1787 году послом Саксонии при русском дворе) написал, что селения по Днепру были декорациями, которые перевозили по ночам на новое место, а скот перегоняли. Технически это было бы невозможно, но просвещенная публика в таких вещах не сильна. Детский восторг, охвативший Европу, не поддается описанию. Какая психологическая компенсация! У стиснутых своей географией стран появилась возможность сказать себе: все русские победы, приобретения, крепости, корабли, вся Новороссия — это просто намалевано на холсте, ура!

Мистификация о «потемкинских деревнях», возможно, самая успешная в мировой истории. После Гельбига прошло двести лет, но вот заголовки переводных статей о России, которые я единовременно нашел на сайте ИноСМИ: «Политика потемкинских деревень в России» (Christian Science Monitor); «Нераспространение по-русски — потемкинская деревня» (National Review); «Потемкин свободного рынка» (The Wall Street Journal); «Экономический рост потемкинского пошиба» (Welt am Sonntag); «Потемкинский валовой внутренний продукт» (The Wall Street Journal); «Потемкинские выборы» (Christian Science Monitor); «Потемкинская демократия» (The Washington Post); «Потемкинская Россия» (Le Monde); «Григорий Явлинский: Россия построила потемкинскую деревню» (Die Welt); «Елена Боннер: Владимир Потемкин» (The Wall Street Journal).

Поражают не штампы мышления (что делать, это встроенное свойство западной, да и любой другой, журналистики), поражает сила страсти. Живучесть нелепицы о «потемкинских деревнях» — факт западной, а не русской истории.
Такое неравнодушие Запада к России очень напоминает отношение мальчика, дергающего девочку за косу, чтобы она обратила на него внимание, признала, что он лучше всех, и полюбила.
http://cont.ws/post/161975

 

Миф о вековечной бедности русских создан и распространяется нашими врагами. Люди, не имеющие подлинной информации или не умеющие отличать правду от лжи, вынуждены верить всей той болтовне, которую им подсовывают власть и СМИ...


С. Мошин «Крестьянка из Великих Лук», 1863 г.

Миф о вековечной бедности простого русского народа

Весьма распространено мнение, что простой народ в России всегда жил тяжело, постоянно голодал, и терпел всяческие притеснения от бояр и помещиков. Однако, так ли было на самом деле? Конечно, в силу объективных причин, у нас сейчас почти нет статистических данных по дореволюционной России, как-то: ВВП на душу населения, стоимость потребительской корзины, прожиточный минимум и т.д. В качестве материала для данной статьи мы будем использовать цитаты из воспоминаний иностранцев об их посещении России в разное время. Они тем более для нас ценны, так как иностранцам нет нужды заниматься приукрашением действительности чужой для них страны.

Интересные записки оставил Юрий Крижанич, хорватский богослов и философ, в 1659 году прибывший в Россию. В 1661 он был отправлен в ссылку в Тобольск – его воззрения на единую, независимую от земных споров церковь Христову были неприемлемы как для защитников православия, так и для католиков. В ссылке он провёл 16 лет, где написал трактат «Разговоры о владетельстве», также известный как «Политика», в котором тщательно проанализировал экономическое и политическое положение России.

«Люди даже низшего сословия подбивают соболями целые шапки и целые шубы... а что можно выдумать нелепее того, что даже чёрные люди и крестьяне носят рубахи, шитые золотом и жемчугом?.. Шапки, однорядки и воротники украшают нашивками и твезами, шариками, завязками, шнурами из жемчуга, золота и шёлка… Следовало бы запретить простым людям употреблять шёлк, золотую пряжу и дорогие алые ткани, чтобы боярское сословие отличалось от простых людей. Ибо никуда не гоже, чтобы ничтожный писец ходил в одинаковом платье со знатным боярином... Такого безобразия нет нигде в Европе. Наигоршие чёрные люди носят шёлковые платья. Их жён не отличить от первейших боярынь…»

Необходимо отметить, что только в 20 веке мир пришёл к тому, что фасон одежды перестал определять достаток человека. Пиджаки носят и министры, и профессора, а джинсы может надеть как миллиардер, так и простой рабочий. А вот что пишет Крижанич про еду:

«Русская земля по сравнению с Польской, Литовской и Шведской землями и Белой Русью гораздо плодороднее и урожайнее. Растут на Руси большие и хорошие огородные овощи, капуста, редька, свекла, лук, репа и иное. Индейские и домашние куры и яйца в Москве крупнее и вкуснее, нежели в упомянутых выше странах. Хлеб, действительно, на Руси сельские и прочие простые люди едят намного лучший и больше, нежели в Литве, в Польской да Шведской землях. Рыба также добывается в изобилии…»

А вот каким было, по данным В. Ключевского, в 1630 году, типичное малоземельное (засевавшее поле размером в одну десятину, то есть 1,09 га ) крестьянское хозяйство Муромского уезда: «3-4 улья пчёл, 2-3 лошади с жеребятами, 1-3 коровы с подтёлками, 3-6 овец, 3-4 свиньи и в клетях 6-10 четвертей (1,26-2,1 куб.м) всякого хлеба…»

Многие иностранные путешественники отмечают дешевизну продуктов в России. Вот что пишет Адам Олеарий, который, будучи секретарём посольства, посланного шлезвиг-голштинским герцогом Фридрихом III к персидскому шаху, побывал в России в 1634 и 1636-1639 гг. «Вообще по всей России, вследствие плодородной почвы, провиант очень дёшев, 2 копейки за курицу, 9 яиц получали мы за копейку…»

А вот другая цитата из него же: «Так как пернатой дичи у них имеется громадное количество, то её не считают такой редкостью и не ценят так, как у нас: глухарей, тетеревов и рябчиков разных пород, диких гусей и уток можно получать у крестьян за небольшую сумму денег…»


Борис Кустодиев. Сельская ярмарка. 1920

Персиянин Орудж-бек Баят (Урух-бек), который в конце 16 века был в составе персидского посольства в Испанию, где обратился в христианство и стал именоваться Дон Хуан Персидский, даёт аналогичные свидетельства относительно дешевизны еды в России: «Мы пробыли в городе Казани восемь дней, причём нас так обильно угощали, что кушанья приходилось выбрасывать за окно. В этой стране нет бедняков, потому что съестные припасы столь дёшевы, что люди выходят на дорогу отыскивать, кому бы их отдать…»

А вот, что пишет венецианский торговец и дипломат Барбаро Иосафат, в 1479 году побывавший в Москве: «Изобилие хлеба и мяса здесь так велико, что говядину продают не на вес, а по глазомеру. За один марк вы можете получить 4 фунта мяса, 70 куриц стоят червонец, и гусь не более 3 марок. Зимою привозят в Москву такое множество быков, свиней и других животных, совсем уже ободранных и замороженных, что за один раз можно купить до двухсот штук…»

Секретарь австрийского посла в России Гвариента Иоанн Корб, бывший в России в 1699 году, также отмечает дешевизну мяса: «Куропатки, утки и другие дикие птицы, которые составляют предмет удовольствия для многих народов и очень дороги у них, продаются здесь за небольшую цену, например, можно купить куропатку за две или за три копейки, да и прочие породы птиц приобретаются не за большую сумму…»

Соотечественник Корба, Адольф Лизек, состоявший секретарём при австрийских послах, бывших в Москве в 1675-м году, и вовсе отмечает, что «птиц так много, что жаворонков, скворцов и дроздов не едят…»

В том же 17-веке в Германии проблему с мясом решали по-другому. Там за время Тридцатилетней войны (1618-1648) было уничтожено около сорока процентов населения. В результате дело дошло до того, что в Ганновере власти официально разрешили торговлю мясом людей, умерших от голода, а в некоторых областях Германии (христианской, между прочим, страны) было разрешено многожёнство для восполнения людских потерь.

Однако, всё вышеописанное относится к периоду до 18 века, т.е. Московского царства. Посмотрим, что было в период Российской империи. Интересны записки Шарля-Жильбера Ромма, активного участника Великой французской революции. С 1779 по 1786 год он жил в России, в Санкт-Петербурге, где работал учителем и воспитателем графа Павла Александровича Строганова. Совершил три путешествия по России. Вот что он писал в 1781 году в своём письме Г. Дюбрёлю: (к сожалению, он не уточняет, о крестьянах какой именно области идёт речь).

«Крестьянин считается рабом, поскольку господин может его продать, обменять по своему усмотрению, но в целом их рабство предпочтительнее той свободы, коей пользуются наши земледельцы. Здесь каждый имеет земли больше, чем может обработать. Русский крестьянин, далёкий от городской жизни, трудолюбив, весьма смекалист, гостеприимен, человечен и, как правило, живёт в достатке. Когда он завершит заготовку на зиму всего необходимого для себя и своей скотины, он предаётся отдыху в избе (isba), если не приписан к какой-либо фабрике, каковых в этой области много, благодаря богатым рудникам, или если не отправляется в путешествие по своим делам или по делам господина. Если бы здесь были лучше известны ремёсла, у крестьян было бы меньше времени для досуга в тот период, когда они не заняты сельским трудом. И господин, и раб получили бы себе от этого пользу, но ни те, ни другие не умеют рассчитывать свою выгоду, поскольку ещё не достаточно прочувствовали необходимость ремёсел. Здесь царит простота нравов и довольный вид никогда бы не покидал людей, если бы мелкие чинуши или крупные собственники не проявляли жадности и рвачества. Малочисленное население области во многом является причиной изобилия всего, что необходимо для жизни. Продовольствие стоит так дёшево, что, получая два луидора, крестьянин живет весьма зажиточно…»

Обратим внимание, что о том, что русское «рабство» крестьян более предпочтительно, чем «свобода» французских, пишет не кто-нибудь, а будущий активный участник Великой Французской революции, прошедшей под лозунгом «Свобода, равенство и братство». То есть, у нас нет причин подозревать его в необъективности и пропаганде крепостного права. Вот что он писал в одном из своих писем по поводу положения французских крестьян ещё до своего отъезда в Россию:

«Повсюду, мой дорогой друг, и у стен Версаля, и за сто лье от него, с крестьянами обращаются столь варварски, что это переворачивает всю душу чувствительному человеку. Можно даже сказать с полным на то основанием, что здесь их тиранят больше, чем в отдалённых провинциях. Считается, что присутствие сеньора должно способствовать уменьшению их бедствий, что, увидев их несчастья, эти господа должны постараться помочь с теми справиться. Таково мнение всех, у кого благородное сердце, но не придворных. Они ищут развлечения в охоте с таким пылом, что готовы пожертвовать для этого всем на свете. Все окрестности Парижа превращены в охотничьи заповедники, из-за чего несчастным [крестьянам] запрещается выпалывать на своих полях сорняки, которые душат их хлеб. Им разве что разрешено бодрствовать ночи напролёт, выгоняя из своих виноградников разоряющих их оленей, но не дозволено ударить никого из этих оленей. Работник, согбённый в рабской покорности, часто понапрасну тратит своё время и умение, служа напудренным и вызолоченным идолам, которые безжалостно гонят его, если только он вздумает попросить плату за свой труд…»

Речь идёт как раз про тех самых «свободных» французских крестьян, «свобода» которых, по мнению Ромма, хуже «рабства» русских крепостных.

А.С. Пушкин, обладавший глубоким умом и хорошо знавший русскую деревню, отмечал:

«Фонвизин в конце XVIII в. путешествовавший по Франции, говорит, что, по чистой совести, судьба русского крестьянина показалась ему счастливее судьбы французского земледельца. Верю… Повинности вообще не тягостны. Подушная платится миром; барщина определена законом; оброк не разорителен (кроме как в близости Москвы и Петербурга, где разнообразие оборотов промышленности усиливает и раздражает корыстолюбие владельцев)… Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши; у нас не иметь коровы есть знак бедности…»

Положение русского крепостного крестьянства было лучше не только французского, но и ирландского.
Вот что писал в 1824 г. английский капитан Джон Кокрейн.

«Безо всяких колебаний... говорю я, что положение здешнего крестьянства куда лучше состояния этого класса в Ирландии. В России изобилие продуктов, они хороши и дёшевы, а в Ирландии их недостаток, они скверны и дороги, и лучшая их часть вывозится из второй страны, между тем как местные препятствия в первой приводят к тому, что они не стоят такого расхода. Здесь в каждой деревне можно найти хорошие, удобные бревенчатые дома, огромные стада разбросаны по необъятным пастбищам, и целый лес дров можно приобрести за гроши. Русский крестьянин может разбогатеть обыкновенным усердием и бережливостью, особенно в деревнях, расположенных между столицами…»

Напомним, что в 1741 г. голод унёс в могилу одну пятую часть населения Ирландии – около 500 тыс. человек. Во время голода 1845-1849 гг. в Ирландии погибло от 500 тыс. до 1,5 млн. человек. Значительно увеличилась эмиграция (с 1846 по 1851 выехали 1,5 млн. чел.). В итоге, в 1841-1851 гг. население Ирландии сократилось на 30%. В дальнейшем Ирландия также быстро теряла население: если в 1841 г. численность населения составляла 8 млн. 178 тыс. человек, то в 1901 г. – всего 4 млн. 459 тыс.

Отдельно хотелось бы осветить жилищный вопрос:

«Те, чьи дома погибли от пожара, легко могут обзавестись новыми домами: за Белой стеной на особом рынке стоит много домов, частью сложенных, частью разобранных. Их можно купить и задёшево доставить на место и сложить», – Адам Олеарий.

«Подле Скородума простирается обширнейшая площадь, на которой продаётся невероятное количество всякого леса: балок, досок, даже мостов и башен, срубленных уже и отделанных домов, которые без всякого затруднения после покупки и разборки перевозятся куда угодно», – Яков Рейтенфельс, курляндский дворянин, пребывал в Москве с 1670 по 1673 год.

«Рынок этот находится на большой площади и представляет собой целую массу готовых деревянных домов самого разнообразного вида. Покупатель, являясь на рынок, объявляет, сколько хочет иметь комнат, присматривается к лесу и платит деньги. Со стороны покажется невероятным, каким образом можно купить дом, перевезти и поставить его в одну неделю, но не следует забывать, что здесь дома продаются совершенно готовыми срубами, так что ничего не стоит перевезти их и собрать вновь», – писал Уильям Кокс, английский путешественник и историк, дважды посетил Россию (в 1778-м и 1785 гг.).

Другой английский путешественник, Роберт Бремнер, в своей книге «Экскурсии по России», изданной в 1839 г., писал, что «Есть области Шотландии, где народ ютится в домах, которые русский крестьянин сочтёт негодными для своей скотины…»

А вот, что писал русский путешественник и учёный Владимир Арсеньев про жилище крестьянина в своей книге «По Уссурийскому краю», в основу которой легли события его экспедиции по уссурийской тайге в 1906 году:

«Внутри избы были две комнаты. В одной из них находились большая русская печь и около неё разные полки с посудой, закрытые занавесками, и начищенный медный рукомойник. Вдоль стен стояли две длинные скамьи; в углу деревянный стол, покрытый белой скатертью, а над столом божница со старинными образами, изображающими святых с большими головами, тёмными лицами и тонкими длинными руками...

Другая комната была просторнее. Тут у стены стояла большая кровать, завешенная ситцевым пологом. Под окнами опять тянулись скамьи. В углу, так же как и в первой комнате, стоял стол, покрытый самодельной скатертью. В простенке между окнами висели часы, а рядом с ними полка с большими старинными книгами в кожаных переплётах. В другом углу стояла ручная машина Зингера, около дверей на гвозде висела малокалиберная винтовка Маузера и бинокль Цейса. Во всём доме полы были чисто вымыты, потолки хорошо выструганы, стены как следует проконопачены…»

Из всего вышеперечисленного видно, что, по свидетельству самих иностранцев, которые могли сравнивать быт простого народа как в России, так и в своих странах, и которым нет надобности приукрашивать российскую действительность, во время допетровской Руси, и во время Российской империи простой народ жил в целом не беднее, а зачастую и богаче, чем другие народы Европы.

Литература:
1. «Россия - это сама жизнь. Заметки иностранцев о России с XIV по XX век»
Издательство Сретенского монастыря, 2004 г.
2. А. Горянин. Мифы о России и дух нации, М., Pentagraphic, 2002
3. В. Мединский. О русском пьянстве, лени и жестокости. М. Олма, 2008
4. А.В. Чудинов О путешествии Жильбера Ромма в «Сибирь» (1781 г.): гипотезы и факты
5. Ричард Пайпс. Россия при старом режиме.
6. В.К.Арсеньев. По Уссурийскому краю. Дерсу Узала. М., Правда, 1983.

http://statehistory.ru/34/Mif-o-vekovechnoy-bednosti-prostogo-russkogo-naroda/

 

Я хреновый математик

БАМ - величайшая стройка Страны Советов. Книги про нее всякие пишут


Каждый метр одной человеческой жизнью? А метров то сколько?


4300 км * 1000 = 4300000 м
Т.е. на строительстве БАМа погибли 4 млн 300 тыс человек. Из 2 млн.
По идее должен быть остаток, а я в минуса загоняюсь. Хреновый я математик.
Надо бы у авторов книг спросить...

http://poltora-bobra.livejourn...http://poltora-bobra.livejourn... - цинк

PS. "Пока не открыты все архивы, мы имеем право на любые предположения" (с) Солженицын

источник: http://cont.ws/post/173736

 

а почему же очевидцы молчат везде???

 

Я вас еще более запутаю.
БАМлаг не имел ни чего общего с тем БАМом который строили наши современники и не только хронологически но и географически.
Пред история такова: в связи с обострением политической и военной ситуации у наших дальневосточных границ было принято решение построить вторую колею Транссиба и дублирующую дорогу от Хабаровска до Владивостока в удалении от границы.
Строить собирались силами добровольцев, однако из расчетных 25 тыс смогли мобилизовать только около 3 тысяч рабочих.
Как следствие план 1933 года был выполнен только на 12%, вот тогда и решили привлечь к реализации строительства заключенных.
С последующим БАМом совпадал только один участок (Бам-Тында) протяженностью 220 км.
БАМлаг созданный в 1934 был расформирован уже в 1938 году.

 

Нет, вы не сможете меня запутать.
Я знаю историческую фабулу БайкалоАмурской Магистрали.

Сообщение было о том, что задачи оболгать историю нашей страны "доброжелатели наши" решают прямым арифметическим шулерством и наглым враньем в стиле геббельса

Я стопроцентно уверен, что о существовании подобных "исследований" и книг вы до сих пор не знали, это первое.
Второе, это то, что и о БАМе, как таковом, Вы тоже мало знали.

Если Первый канал телевидения ежедневно предлагает: "Давай поженимся", где три сводницы рассказывают, кто кому подходит для сексуальных утех, то про БАМ этим клушам, не в тему рассказывать.

Это в наше время пели песню калужанина Серафима Туликова "Бамовский вальс", а сейчас это неформат даже на Первом государственном канале, которым руководит Ёпрст.

Лучше телевизионное время, когда в семьях начинают собираться к ужину, запускают идиотских свах, гадалок вместо того, чтобы людям семейно собравшимся у стола интересно, красиво и спокойно поведать об истории страны в которой они родились, живут и работают.
Темы всегда есть интересные и захватывающие