"Пункт обмена вещей на сигареты"

Тема в разделе "Фотографии - Вторая Мировая война и до 1960-х", создана пользователем flyagi, 9 окт 2014.

  1. Offline

    Elster Сумеречный эфор

    Регистрация:
    24 янв 2010
    Сообщения:
    2.195
    Спасибо SB:
    1.380
    Отзывы:
    17
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Смоленск
    Интересы:
    .
    Камрады, завязывайте вестись. Clava набросила, а вы понеслись оправдываться, игнорируйте, а то срач не минуем. В профиль смотрите, в суть! :D
     
    Димсаныч и Владислав нравится это.
  2. Offline

    сапрон Завсегдатай SB

    Регистрация:
    31 дек 2012
    Сообщения:
    3.880
    Спасибо SB:
    23.952
    Отзывы:
    648
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Россия
    Так Clava не одинок в своих высказываниях! Есть такиие же, кто начитался бульварной прессы и думает так же! Факт не подтвержденный документально, являеется голословным заявлением! Еще хотелось бы почитать текст приказа Сталина от 09.06. 1945 года, на который ссылаются по вопросу о трофеях.:post-43-1210696242:
     
  3. Offline

    Elster Сумеречный эфор

    Регистрация:
    24 янв 2010
    Сообщения:
    2.195
    Спасибо SB:
    1.380
    Отзывы:
    17
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Смоленск
    Интересы:
    .
    Это вопрос отдельной темы.
    Создаём соответствующую, выкладываем факты, мифы и свои соображения, приглашаем Clava и со спокойной совесть бьём ногами аргументированно третируем оппонента в пределах правил, не опасаясь репрессий со стороны администрации! :D
     
    Владислав нравится это.
  4. Offline

    oberst Завсегдатай SB

    Регистрация:
    6 дек 2011
    Сообщения:
    167
    Спасибо SB:
    615
    Отзывы:
    12
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Смоленский край озёрный
    Интересы:
    Всё о ВОВ 1941-1945 гг
    Это сейчас эти кружки - раритет, а в 46-ом году - обычный фарфор.

    Не хилый хабор - электрофен, фотоувеличитель - это как сейчас самый навороченный цветной принтер, фотоаппарат "Лейка" - сейчас как профессиональная цифровая камера со всеми возможными функциями... ну и т.д. За такими вещами в штатах очередь была, чтобы купить. А табак в обмен за это, так это примерно как в своё время папуасам зеркальце меняли на слиток золота.
     
    Последнее редактирование модератором: 25 окт 2014
    MuhoMor и Дождевой Земляк нравится это.
  5. Offline

    Durham Полковникъ

    Регистрация:
    15 дек 2013
    Сообщения:
    132
    Спасибо SB:
    225
    Отзывы:
    6
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Севастополь
    Интересы:
    Крымская война. Филобутонистика.
    В книге Василия Субботина "Как кончаются войны" есть рассказ "В конце лета". Летом 1945 г. Рейхстаг и районы вокруг были переданы под контроль англичан. Субботин посетил рейхстаг и окрестные улицы в конце июля. Хорошо описывает рынок на площади перед Рейхстагом, окрестных улицах и в парке Тиргартен. Союзники в основном американцы меняли и продавали немцам свой дешёвые товар - часы, сигареты, шоколад, тушёнку, старое обмундирование, жевательную резинку . Янки получали для торговли и мена посылки от своих родственников и США. Сигареты продавали 10 марок, шоколад 100 марок. На рынок, как пишет писатель, собиралось до миллиона человек в день.
    Книга полностью http://militera.lib.ru/memo/russian/subbotin_ve/index.html
    Рассказ http://militera.lib.ru/memo/russian/subbotin_ve/10.html (второй на странице).
    Почитайте. Очень интересно.
     
    Последнее редактирование: 5 ноя 2014
    PaulZibert и flyagi нравится это.
  6. Offline

    flyagi Завсегдатай SB

    Регистрация:
    18 фев 2014
    Сообщения:
    434
    Спасибо SB:
    2.759
    Отзывы:
    77
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Аргаяшский район
    Интересы:
    водка
    В конце лета

    Я соскочил на землю, держа в руках ремешок фотоаппарата.

    Я и приехал сюда для этого — не столько смотреть, сколько снимать. Ведь в те дни, когда мы были в Берлине, я ничего не снял. Ни одного кадра. А снять я мог многое.

    Теперь же, в госпитале, за целые дни бездельного и одинокого лежания на койке, я овладел и этим фотоаппаратиком, который возил я с собой еще с Одера. Довольно простой, с раздвижной камерой, с мехом-гармошкой маленький фотоаппарат...

    А тогда я так и не собрался освоить его, да и пленки у меня не было. Впрочем, пленка нашлась бы, наверно, стоило для этого только зайти в любой разрушенный магазин. Просто времени у меня не хватало, руки у меня не доходили... А до войны я фотографировал, увлекался.

    Сразу же — тогда, когда в Берлине закончилось все, нам захотелось сняться и у Бранденбургских ворот и у большого Фридриха... Всякому, у кого был какой-либо немудрящий фотоаппарат, мы готовы были в ножки поклониться.

    И вот я приехал теперь в Берлин сам, и со мной, на плече — эта моя «лейка», заряженная на все тридцать шесть кадров. Да еще в кармане две катушки.

    После войны прошло уже более двух месяцев, и лето было на исходе.

    Я думал, что сниму весь Берлин, все места, где мы шли... Для того-то именно всеми правдами и неправдами и выпросился я из госпиталя. Это и привело меня, еще больного, в Берлин...

    Мы выехали рано, чуть ли не на рассвете, все из того же Нойруппина, городка, где мы оказались, когда уехали из Берлина. Я влез в попутную машину, и часов в десять мы уже въезжали по Александерплацу в город.

    Было тепло, солнечно. Сидя в кузове на расшатанном, гибком стуле, я поворачивал голову то в одну, то в другую сторону. На душе у меня было спокойно, весело. Я старался разглядеть пестрый, незнакомо людный, оживленный, проносящийся мимо город.

    Всюду по перекресткам, на столбах видел я свежеприколоченные указатели, а на площадях — щиты и плакаты и целые витрины с портретами наших солдат, героев боев. Тротуары заполнены были сплошь людьми, магазины открыты...

    Мы давно уже ехали по Унтер-ден-Линден, а я это заметил только тогда уж, когда остался позади памятник Фридриху. Я все вертел головой и все оглядывался назад. Арсенал. Гумбольдтов университет. Разрушенный особняк — здание прежнего русского посольства.

    Но вот мы уже и под сводами арки Бранденбургских ворот, а вот уже и миновали их. Перед нами магистраль Тиргартена, за деревьями справа — рейхстаг.

    Водитель наш решительно, не выбирая долго места, поставил машину в парке, с краю — в тени деревьев.

    Некоторое время я, ступив на площадь, все еще был как бы один...

    Протискиваясь с трудом вперед, прижимая к груди фотоаппарат, я глядел себе под ноги и старался угадать, где и чей тут был окоп, — в тот день, когда два наших обескровленных батальона лежали здесь, перед своим последним броском...

    Вчера еще в госпитале, лежа, я думал, как приду на эту засыпанную щебнем площадь. Как хорошо, думал я, что я приду на нее теперь, когда пыль осела, а события немного улеглись.

    Меня толкали и что-то мне предлагали, а мысли мои были далеко.

    Внимание мое привлекли желтые консервные банки. Те знакомые нам желтые банки с тушенкой, которые шли у нас в обмен на теплые носки. За них же отдавали и прабабушкины и материны кофты. Банки, из-за которых дрались на толкучках и базарах наши жены...

    Меня все еще о чем-то со всех сторон спрашивали и толкали, но, как только я заметил эти банки, всю мою отрешенность как рукой сняло.

    Я огляделся. И я увидел присевшего на корточки человека. С теми банками на коленях.

    И тут только я понял тех женщин, что первыми подбежали ко мне, когда я отошел от машины. Взглянув на мои руки и не увидев в них ничего, они меня с ног до головы подозрительно оглядели и отошли.

    Теперь мне опять виден все тот же человек с банками... Чей-то макинтош заслонял мне его. Расстегнув свой рыжий телячий ранец, он извлекал оттуда одну банку за другой и передавал их быстро товарищу. А тот их рассовывал по карманам.

    Вот и еще двое, эти делят меж собой сигареты. Оба в просторных шерстяных куртках, в угластых пилотках.

    У большого омертвелого дерева натыкаюсь я на совсем молоденького. Красивый узколицый парень, с веселыми глазами.

    Подхожу ближе. Он удивительно ловко как всовывает обступившим его людям шоколад и галеты и быстро собирает от них марки: десять марок за галеты, сто — за шоколад...

    На нем все та же уже знакомая мне куртка и светлые брюки навыпуск...

    Да их много тут! В пестрой и темной — в серой гражданской толпе они выделяются довольно заметно.

    Я уже после узнал, что в то время, когда мы вставали с плацдармов на Одере, — из дому, из-за моря, им уже слали посылки. С сигаретами. Со штампованными новенькими часами... Иногда — золотыми. Желтоватого, «американского», золота...

    И вокруг рейхстага, и в Тиргартене, и на Шарлоттенбургском шоссе — повсюду была толпа... Она заняла собою не только площадь перед рейхстагом, но и соседние улицы. Но и этого оказалось для нее недостаточно, и она перекинулась через канал — до здания Оперы, а по аллеям Тиргартена доползла почти до Зоосада.

    Флага над рейхстагом — не было.

    Я еще не успел и сообразить, что здесь происходят, как уже помимо воли и сам был втянут в большой, человеческий этот муравейник...

    Мне хотелось найти камни, за которыми лежали солдаты моей дивизии, окопчик, в которых они укрывались. Многие из них в этих окопчиках и были зарыты... Для того только и приехал сюда. И я никак не думал увидеть эту площадь такой, какой теперь я ее видел.

    Чем глубже проникал я в парк, тем плотнее становилась толпа. Тут были и солдаты-французы — в темно-синем, и англичане, одетые в более строгую форму, в темные френчи и мундиры. Каждый что-нибудь продавал... Торговали вином и старым обмундированием. На худой конец — жевательной резинкой.

    Только замкнуто-сухие англичане вели себя сдержаннее и не так развязно, как остальные. Но и они торговали. И все сбывали марки, меняли их на доллары... Каждый тут делал свой бизнес.

    Впервые мы так близко видели наших союзников.

    Немцы, молчаливые, хотя как будто уже и пришедшие в себя, несли одежду, драгоценности, безделушки, фотоаппараты. Взамен брали марки, а охотней всего хлеб, консервы, табак, тушенку... Те самые, памятные нам желтые банки...

    «Откуда взялись они тут, эти крепкорукие парни?» — думал я. Словно не знал я, как появились они в Берлине. Ведь они пришли сюда, в Берлин, ночью, из-за Эльбы. Той же ночью, как мы уехали.

    Я шел в направлении Крольоперы. Мне хотелось побыть наедине с собой.

    И вдруг перед глазами у меня возник «виллис». На полном ходу он врезался в тугую толпу. Все кинулись от него врассыпную. До машина уже заглохла: из отверстия в радиаторе валил пар и брызгала вода.

    Впервые видел я такой ободранный мотор. Давно от всей конструкции остались каркас да ребра. Даже вылезли из сиденья голые пружины.

    Те, что были в этой машине, наблюдая, как кинулись все, громко рассмеялись.

    Вороты их курток были расстегнуты.

    Кое-кто, на ходу еще, прижимая коробки и свертки, спрыгнул на землю и, что-то крича и нырнув в толпу, исчез в ней. Другие, как по команде, подняли руки. Рукава были закатаны, а от кисти и по самый локоть висели часы... Нанизанные, как браслеты, всех фирм и систем...

    Я все ходил, вспоминая. Мне нечего было ни покупать, ни тем более продавать. Отправляясь сюда, я не взял даже те марки, что у меня накопились за те дни, как стали нам платить марками. Они валялись в палате. Я даже не помнил, положил ли их в тумбочку или они так и остались лежать на окне.

    Ровики и траншеи, которые я перешагивал, — на дне их теперь лежали различные этикетки и обертки, — были отрыты здесь в тот тяжелый час, когда атака захлебнулась. Наших бойцов, скрывавшихся на дне этих ровиков, немцы расстреливали из рейхстага — с верхних этажей. Отсюда, с площади, из этого парка, — позднее — часть лежащих перед рейхстагом бойцов увидела Знамя победы...

    Кто бы мог подумать, что эта гигантская толкучка будет устроена здесь, в тени деревьев Тиргартена, в центре Европы. У этих стен, где остановилась война, где были похоронены погибшие в те ее минуты, которые оказались последними... устроена людьми, впущенными нами в Берлин. После того как мы выиграли бой.

    Впрочем, одно то, что рейхстаг и район рейхстага оказался в их английской зоне, одно это было настолько странным, что сначала казалось нам простым недоразумением. Мы, конечно, думали, что это временно, что это все будет исправлено.

    Выбравшись из толпы, я очутился на пустыре. Вблизи был берег. Я подошел и остановился у Шпрее — все такой же мутной и грязной. Постоял у отвесного края набережной. Шпрее показалась мне теперь вовсе маленькой, узкой-узкой... Она была где-то внизу. Я заглянул туда, как в колодец. Потом свернул резко в сторону и, преодолев взгорья выброшенной наверх земли, дошел до канала, до рва, залитого водой. Две тоненькие трубы были переброшены через него. Сделав еще несколько шагов, я подошел к полуразрушенному зданию — к дому Гиммлера. Здесь вот и был передний край. В подвалах этого дома сосредоточивались для атаки... Последний рубеж перед рейхстагом.

    Тут теперь были одни сплошные развалины, осыпь камня и кирпича.

    Гудение рынка сюда не достигало.

    Несколько минут — издали — я разглядывал изуродованные стены, потом перелез через груду щебня, которым был засыпан тротуар... Так вот они, эти окна! Как же они побиты!..

    Опустившись на колени на плиту подоконника, я заглянул внутрь, вниз. Теперь это был просто подвал. Две небольшие комнаты... К стене, возле самых окон, были приставлены ящики. Их не убрали... На них вставали, чтобы вылезть наверх. Неустроев и Давыдов, комбаты наши, высаживали через эти окна своих солдат — подсаживали тех, которые не доставали до подоконника...

    Я поднялся, отряхнул известку с шинели, с колен. Я знал, что теперь я мог отправиться к рейхстагу... Теперь, постояв возле этих побитых, выщербленных окон, я уже не жалел, что приехал сюда.

    С помощью тех же труб я преодолел канал, пересек площадь. Передо мной был рейхстаг.

    С боковой стороны здания, на его углу — на низенькой круглой тумбе — стоял английский регулировщик. В коротких белых чулках и в столь же белых нарукавниках. На груди белые ремни... Он был весь как скаковая лошадь.

    Вот и главный, парадный вход. Иссеченные металлом массивные колонны, и на них те же надписи — белым на черном. Они здесь долго сохранятся... Я попробовал было найти свою — и не нашел. Так их много здесь появилось. Она затерялась среди других, как в море — капля.

    Затаившись, всходил я на первые ступени. В эту минуту я уже забыл о всех своих сегодняшних злоключениях. Я представил себе, что сейчас я опять увижу полутемный коридор и зал, где шел бой. И ту комнату, где во время пожара стояли бойцы. И наконец-то разберусь во всех вестибюлях, кабинетах, в многочисленных залах и переходах — во всей сложной внутренней «топографии» рейхстага, которая не для меня одного — для многих из нас — так и осталась неясной.

    И тут встретилось мне препятствие. Большая, высокая входная дверь оказалась заколоченной. Это меня удивило. Но я настолько тверд был в желании пройти в рейхстаг, что не придал этому никакого значения. Я знал, в здание можно пройти через нижние, полуподвальные окна... И я пошел к окнам.

    И не попал... Нет, окна не были забиты. Но я сам отказался.

    В том окне, к которому я подошел, я увидел «золотые» навалы. Довольно высокие. И не решился лезть через них.

    На рынок собиралось до миллиона человек в день. И это — полуразрушенное, единственное здание на площади стало тем единственным местом, где справляли нужду... Ни в окна, ни в двери не мог никто перелезть уже через эти горы «золота». Тем более что оно еще не окаменело.

    Как раз в то время, когда я подошел, какой-то капрал снимал штаны.

    С одним майором, нашим военным врачом, тоже как и я, не сумевшим попасть в здание, мы нашли с противоположной стороны небольшую скрытую дверь. Это был вход в рейхстаг для депутатов.

    По-видимому, мы попали в ту часть здания, которая не выгорала. Здесь, как везде, и обрушено все было и ободрано, но следов огня тут не было. Во время пожара в этих комнатах отсиживались немцы.

    Но теперь в темноте мы наталкивались только на рыцарей с опущенными забралами... Было тут темно, глухо, пахло чем-то затхлым, как пахнет на чердаке или в погребе.

    Захотелось поскорей выбраться на свет.

    Да и пора было идти к машине, где все мы уговорились встретиться. Пришлось опять пересекать базар. На минуту мы попали в глухую, тенистую часть парка. Клены еще только начинали желтеть, но солнце уже лило сквозь них свое прощальное тепло.

    По-прежнему все бурлило и ворочалось, но я заметил на площади какое-то новое движение. И вправду, через рынок, нарушая всю его нервную деловую суету, прошли, вызывая интерес к себе и у немцев, и у тех немногих наших военнослужащих, что были здесь, два очень странных солдата. На одном был автомат и коротенькая клетчатая юбка, а на голове — перья... Шотландский стрелок! Его товарищ — черный крупногубый сенегалец — в куртке, в зеленых штанах и в желтых, высоко шнурованных ботинках... Африканский и шотландский стрелки.

    Они ничего не продавали. Как бы разделяя с нами любопытство, которое к себе они возбуждали, эти солдаты и сами громче всех смеялись.

    Когда они, все так же смеясь, прошли, провожаемые нашим доброжелательством и нашими улыбками, я вспомнил, что со мной «лейка», которую мне дали все те же ребята из минометной роты на Одере... Весь день этот таскал я ее зазря по базару. Даже из головы у меня вылетело! Если уж взял фотоаппарат, надо что-то снимать...

    Я и не думал, что и эти навалы и толкучку эту тоже можно снимать.

    Фотограф я был, конечно, еще начинающий...

    Я вспоминаю теперь чувство возмущения и неприязни к солдату-торговцу и чувство новое, незнакомое мне раньше — жалости к людям, которых гнала сюда нужда... Надо ли говорить, что и бравые лица американцев уже не казались мне симпатичными.

    Вспомнив о своем фотоаппаратике, я кинулся вслед за этими стрелками. Я хотел сфотографировать хотя бы их...

    У меня даже мелькнуло что-то вроде предчувствия, что все — все это, и площадь, и рейхстаг, я вижу в последний раз. Ведь я приехал на свидание с прошлым — это прошлое было только вчера...

    Но сколько я ни придумывал, я не находил, что бы я мог снять. Ехал к одному месту, а угодил в другое.

    Стрелков тех я уже не нашел, и тогда я решил заснять американца... «Надо и в самом деле сфотографировать союзника. Потом хоть взглянуть можно будет, как они выглядели...»

    И я уже искал американца, которого мог бы снять.

    Но куда они все запропастились! Еще час назад их было здесь много, а вот теперь ни одного. Видно, распродали все свои консервы.

    Но тут как раз я увидел его... Сначала одни лишь темные очки и высокую фуражку с гербом или с какой-то большой кокардой. Я обрадовался: другие американцы, которых я видел, носили суконные пилотки. Этот какой-то особенный... Мне уж захотелось сфотографировать именно его.

    Но добраться до этого человека, как я убедился, было невозможно. Его со всех сторон обступила толпа. Она напирала на нею. Что он там такое рассказывал? Я только видел одно его лицо, довольное, улыбающееся. Я попытался протиснуться поближе, но действовал я, как [180] видно, чересчур нерешительно, тихонько, и у меня ничего не получалось. Было тяжело убеждаться в своей беспомощности. Видно, побыв в госпитале, я успел растерять все свои репортерские качества, так трудно и долго мной приобретаемые... И, обозлясь на себя, работая локтями, я принялся расталкивать тех, кто стоял впереди меня. Но и это мало помогало. Люди оглядывались, но никто из них не думал пропускать меня вперед. Тогда, все еще продолжая действовать локтями, я сказал:

    «Одну минуту!»

    Фразу мою, видимо, услышали... Плотное кольцо людей распалось, хотя на меня еще по-прежнему смотрели с возмущением.

    Но я уже поднял к глазам свою «лейку».

    И все, смеясь, расступились. Теперь стало всем ясно, чего я добивался и почему так невежливо толкал всех.

    Американец, увидев, что его хотят фотографировать, хотел изобразить улыбку. Он вынул изо рта сигару и, ощерившись, отвел в сторону руку... Я нажал на кнопку.

    И тут лишь сообразил, отчего на этом пожилом американском военном такая форма. До сих пор я встречал здесь на рынке их рядовых или сержантов, младших командиров, а этот был — полковник. «Благодарю вас...» — сказал я ему.

    Когда я уж его сфотографировал, я взглянул на то, что держал полковник в своих руках. И понял, почему стояли вокруг него все эти люди. На ладони его поверх белого шелкового платка лежали часы. Обычные — нормального, а может, чуть большего размера часы — из «американского» бронзоватого золота...
     
    Юлиа, Жеnik, kopachuga и 6 другим нравится это.
  7. Offline

    Durham Полковникъ

    Регистрация:
    15 дек 2013
    Сообщения:
    132
    Спасибо SB:
    225
    Отзывы:
    6
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Севастополь
    Интересы:
    Крымская война. Филобутонистика.
    MuhoMor и PaulZibert нравится это.
  8. Offline

    MuhoMor Завсегдатай SB

    Регистрация:
    10 сен 2011
    Сообщения:
    554
    Спасибо SB:
    2.671
    Отзывы:
    91
    Страна:
    Ireland
    Из:
    СССР
    Имя:
    ....
    Интересы:
    ....
    После всего сказанного, тов.Elster,малость добавим.
    Нет веры и не должно быть НИКОГДА пиндосам,Индейцы-Северо Американские и не только тому пример.
    Сволочи,сначала подсобили Адольфу,нефть-невмешательство (на начальной стадии Войны) ну а позже всё как под копирку по Первой -Мировой Войнe,явились "спасители" под шапочный разбор.
    Перед этим естественно разкуярили всю Европу в пыль и прах,завалив свои заводы и фабрики военными заказами,а потом есчё и тупо обобрали всех и вся.
    Не ну а чё нормально,белые джентельмены ёптить.


    Да и кстати,фотоапарат "Лейка" менялся на 1500 сигарет,весь хабар пиндосы отправляли домой,где уже данная "Лейка" уходила с руками за 600 долларов,да ИМЕННО за 600 ам.день-знаков,на которые выходило 134.000 сигарет или 27-"Леек" вот и весь сказ комрады.
     
    Последнее редактирование: 14 янв 2015
    Жеnik, flyagi и kopachuga нравится это.
  9. Offline

    oberst Завсегдатай SB

    Регистрация:
    6 дек 2011
    Сообщения:
    167
    Спасибо SB:
    615
    Отзывы:
    12
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Смоленский край озёрный
    Интересы:
    Всё о ВОВ 1941-1945 гг
    Спасибо. Тема интересная. Скачал, читать буду в метро.
     
    Последнее редактирование: 15 янв 2015
  10. Offline

    MuhoMor Завсегдатай SB

    Регистрация:
    10 сен 2011
    Сообщения:
    554
    Спасибо SB:
    2.671
    Отзывы:
    91
    Страна:
    Ireland
    Из:
    СССР
    Имя:
    ....
    Интересы:
    ....
    tumblr_oiklhdUoZB1s7e5k5o1_1280.jpg

    “Война скоро кончится. Не будь дураком, не получи 2 года тюрьмы за мародерство“.
    Плакат в Равенне, Италия. 7 декабря 1944 г.

    П.Сы. а в Италии на каком языке разговаривают ? :dumi:
     
    Димсаныч, Wolf09, Юлиа и ещё 1-му нравится это.

Поделиться этой страницей