Борьба с пьянством в Российской Империи

Полезная тема , не могу не добавить агитации !

 

"Виленские Губернские Ведомости",Статья "Трезвость и грамотность" № 16, 18-го Апреля 1859 года.



Еженедельный литературно художественный журнал "Север" № 12, 1888 года,
Из раздела: "Русская жизнь", стр. 15.

 

Расстрел ПГК за пьянку. Жалко кавалера.

 

09 марта (25 февраля) 1908 года

Приводим статистические данные из труда д-ра мед. Н.И.Григорьева: «Алкоголизм, как общественное зло».

По смертности мужчин от пьянства в больших городах Европы Петербург занимает второе место. Наибольшая смертность - в Копенгагене; за Петербургом следует Москва, за Москвой - Лондон. Смертность женщин от пьянства наибольшая в Лондоне. Второе место опять таки принадлежит Петербургу, третье – Москве.
По исследованиям автора (1897 – 98 гг.), 10 тыс. дел в 1 643 – подсудимые были пьяны и известны как пьяницы, в 2333 делах – они были пьяны (отзыва, как о пьяницах не было); дел о преступлениях, совершенных в СПб. пьяницами или в пьяном состоянии было 40,5 процентов.

За период от 1880 по 1900 гг. всех самоубийств в столице было 2305 м. и 778 ж.; пьянство как мотив было у 690 м (30 проц.) и у 108 ж.м. и 33 ж., в пьяном состоянии 41 м. и 15 ж., (13,9 проц). За 1901- 1903 гг. лишили себя жизни 383м. и 129 ж.; из них пьяны были 112 м. и 23 ж. В 1904 г. отравились 97 и 33 ж., в пьяном состоянии 41м. и 11 ж.; повесились: 40 м. и 15 ж., были пьяны 13 м. и 3 ж.

Покушений на самоубийство отмечено за 1900 – 1903 гг.: среди мужчин – 610 (в пьяном состоянии 323), среди женщин - 418, из них пьяных были 92. Нечаянно приняли яд за 1900 – 1902 гг. – 244 м. и 180 ж.; из них были пьяны 96 м. и 36 ж.
В период 1900 – 1904 гг. травматических случаев было среди мужчин - 16 045, среди женщин - 2 288; пьяное состояние отмечено у 1515 мужчин и 126 женщин. Во время работы получили повреждение в период 1903 – 1904 г. – 4 531 мужч. и 140 женщ.; из них пьяны были 60 мужчин, пьяных женщин н е было. Вне работы – 3 088 мужчин и 775 женщин; пьяны были 1082 мужчин и 62 женщины. В случае падения в воду и утопления за 1900 – 1902 гг. отмечен нетрезвое состояние из 1 112 мужчин у 628, из 83 женщин у 32.

В больнице св. Николая чуд. в 1901 г.алкоголизм был отмечен у 51,7 проц. мужч. и 20,8 проц. женщин (сифилис – у 23 проц. мужчин и 7,7 проц. женщин). Коэффициент смертности от чахотки в Петербурге (на 10 000 жителей): в 1900 г. – 34,4, в 1901 г. – 35,6, в 1902 г. – 36,1, в 1903 г. – 39,4, в 1904 г. – 38,2. В обследованных автором 980 случаях чахотки он нашел пьяниц: 79,1 проц. мужч. и 24,8 пр. женщ.
Непомерное употребление спиртных напитков родителями оказывает огромное влияние на смертность детей в Петербурге.

Эта смертность выразилась за период 1897 – 1904 гг. след. образом умерло на 100 родившихся:



http://starosti.ru/article.php?id=9373

 

Январь 1915 год



«БЕЗВИННАЯ» СТРАДАЛИЦА.
«Впервые за свое многовековое существование Москва встречала новый год без вина». (Из газет.)


Москва: - Ах, без «вин» страдаю я!

 

Участники денежных сборов для борьбы с пьянством, организованных в Челябинске обществом трезвости
1900-1915 гг.
Вход в храм Александра Невского.
Комитеты и общества по борьбе за трезвость возникали при церковных приходах России с конца XIX века по высочайшему повелению.

 

Диапозитив для "волшебного" фонаря к лекции "Пьянство и борьба с ним" издательства "Вестник Знания" В.В. Битнера из серии "Народный университет". (Использовались для иллюстрации лекций в Народном доме Севастополя).

 

Публичная библиотека на Благуше основана 9 февраля 1897 года, как библиотека Первого Московского Общества Трезвости.
Она оставалась единственной в рабочем районе Благуши, пока в декабре 1906 года здесь не была открыта земская публичная библиотека-читальня.

Согласно книге священника Н.И. Соколова "Воскресная при Первом Московском обществе трезвости церковная школа", 1900 года издания, школа располагалась в собственном доме казначея Общества П.Е. Смирнова "в свободном по воскресным дням своем учебном заведении в собственном доме, находящемся Московского уезда, 2-го стана, за Семеновской заставой, на Благуше, угол Михайловской (позже Щербаковской) и 2-й Хапиловской улиц".
Связано это был с тем, что в занимаемом Обществом помещении не было места для школы.

Первое Московское Общество Трезвости

 

Народное пьянство // Традиционные, обрядовые пьянки Олонецкой и Архангельской губерний.



Употребление пьянящих напитков являлось на Европейском Севере России важной частью народной культуры. Такое архаичное явление, как «общественные пиры», «не составляют редкости... среди русского населения Олонецкой и Архангельской губерний», что отмечалось этнографами в конце XIX и начале XX вв. Такие «пиры» назывались «братчины», или «ссыпчины» («каждый давал “ссыпь” - продуктами, впоследствии деньгами»). Они приурочивались к престольному или другому «заповедному» (связанному с каким-либо местным событием - «избавлением» от падежа скота, эпидемии, пожара, неурожая) празднику. В этот день служили общий молебен, запрещалось работать и полагалось напиваться всей деревней. Коллективная пьянка была обязательной для всех: «в попойках участвуют все жители, и даже девицы». Исключения делались только для маленьких детей. Священники пытались противостоять подобным языческим обрядам, однако в конце концов «смирились», соглашались отслужить молебен, и даже сами участвовали в празднестве.

Такие праздники, несмотря на дикость в некоторых проявлениях, служили целям поддержки внутриобщинной солидарности, а также «расслаблением» после тяжелого труда, своего рода компенсацией жесткого подчинения социальным нормам. Малолюдность северорусских поселений, где жители так или иначе были родственниками, не позволяла устраивать «расслабление» в виде беспорядочных половых связей, что встречается в других культурах в форме различных «карнавалов» и «русалий» (хотя некоторые наблюдатели утверждали, что кроме повального пьянства, была традиция и «свального греха»). Но «удаль молодецкую» на таких праздниках демонстрировали. В отдаленном уезде Вологодской губернии было принято «во время праздничных бражничаньев выходить с чурками за околицу и нападать на первого встречного». Властям удалось усмирить дикую традицию, только отправив нескольких участников драк, закончившихся убийствами, в Сибирь; это говорит о том, что драки были в значительной степени ритуальным действием, направленным против «чужих».

Расширению межобщинных социальных связей служили общеволостные, или «съезжие», праздники, когда на общий престольный праздник в село съезжались гости из окрестных деревень. Кроме традиционной «гостьбы», здесь происходил «показ» невест, знакомство молодежи, создание брачных пар. Традиции «съезжих» праздников, когда деревни по очереди принимали всю округу, вели к тому, что крестьяне, не решаясь «отстать от укоренившегося обычая» и желая устроить щедрое угощение, продавали нужные в хозяйстве вещи.

Традиция «съезжих» праздников для северных губерний была поздним явлением. Она меньше закрепилась в качестве обычая, поэтому от нее легче избавлялись. С конца XIX в. волостные сходы начали принимать решения об их ограничении как вводивших население в расходы и отвлекавших от повседневной трудовой деятельности.

Традиционные, обрядовые пьянки предполагали употребление напитков домашнего приготовления из хлебных продуктов, прежде всего, бражки (как называли на Севере, «пива»), чем создавалась конкуренция покупным напиткам. В отдаленных северных селениях «самый богатый хозяин покупает водки на свой храмовый праздник не более четверти ведра», «водки в деревнях... пьют вообще немного. К пьянству по общецерковными праздниками и по поводам, порожденным событиями частной жизни, традиционное общество относилось негативно. Даже в начале XX в. на свадьбах «подают просто пресное молоко», а на «богатых» -«полведра водки на всех».

По мере повышения благосостояния населения, ослабления внутри-общинных связей, индивидуализации личности, коллективные попойки перестали быть исключительно обрядовым действом, поддерживающим солидарность общины. Ими стали сопровождаться и частные события -свадьбы, крестины, поминки. Следующим шагом становилось бытовое пьянство, когда человек готов был пропить не только излишки, но и необходимые для поддержания хозяйства средства. Когда население употребляло хлебные напитки, общество могло контролировать их потребление. С появлением водочной торговли и возможностью населения их приобретать, контроль осуществлять было все сложнее. Эти функции постепенно стали брать на себя властные структуры. Согласно «Сельскому полицейскому уставу», исправник должен был следить за нравственностью и благопристойностью крестьян, но «не отвергая обычая». Это означало наказание тех, «кто напьется пьяным в праздники до обедни». При устройстве свадьбы крестьянин давал «подписку» волостному уряднику «пьяных помещать в вытопленные бани и запирать там, пока не протрезвеют».

К покупным спиртным напиткам отношение населения было непростым. Прежде всего, сама их продажа воспринималась как форма косвенного налогообложения. До введения откупной системы доставка в отдаленные места казенного вина и торговля им была одной из наиболее обременительных государственных повинностей, налагаемых на купеческое сословие. Недовольство населения было связано с тем, что купцы, отвечая своим имуществом за реализацию вина, навязывали его, затягивая в пьянство все больше людей. Недаром карелы, освобожденные «по бедности» «от кабаков», и в начале XX в. отличались трезвостью, сохраняли нравственный облик, трудолюбие, что способствовало повышению их благосостояния. По словам чиновника, в карельских деревнях даже во время масленицы было «тихо: ни песен, ни гуляний с выпивками, ни безобразного катанья на лошадях». На «съезжих» праздниках «все были трезвы и проводили время мирно, в долгих беседах за самоваром... Не слыхал я здесь и брани, не видел драк». Совсем другое впечатление на него произвели соседние русские села, население которых «от кабаков» освобождено не было: в поморском селе на масленицу «крики, брань, песни, гам целой тучи шныряющих ребят. С горы на гору во весь дух мчатся на лошадях, на оленях совершенно пьяные люди и орут дикими голосами».

После разрешения частной продажи дела у торговцев спиртным не сразу пошли удачно. Отмечалось, что население на праздники «приготовляет весьма значительное количество пива, зато мало покупает вина», и это «чрезвычайно ослабило здесь кабацкое дело». Одному из купцов удалось в 1860-х гг. «выхлопотать» у крестьян «приговор» на устройство винокуренного завода и торговли, однако «несколько богатых и влиятельных на мир» людей «всяческими интригами и насилием поставили ему препятствия, и тот понес большие убытки». В промысловых районах, где отсутствовали излишки зерновых для домашнего производства спиртного, зато были деньги на его приобретение, такая торговля шла лучше. По свидетельству современников, здесь «гяжглый труд сменяется необузданным, горьким пьянством в праздники. Все мужское население, начиная с мальчиков 13-14 лет и до стариков, уже не ходящих на промысел, буквально охватывает эпидемия ужасного пьянства. Почти исключительно пьют 40-градусную водку - “простак”».

В сельской местности открыть винную лавку можно было только с разрешения населения. Первоначально наиболее «корыстные» общества давали такие разрешения за денежный взнос. Доходы от таких разрешений, а также от общественных лавок «расходовались на общественные и мирские надобности». В земледельческих селениях затраченные на подкуп «обществ» деньги нередко вернуть не удавалось, и торговец разорялся. В одной из волостей Пинежского уезда в конце XIX в. частная винная торговля «прогорала», однако уже через несколько лет стала приносить заметный доход ее владельцу.

Именно с начала XX в. в северных губерниях стало резко расти народное пьянство. Путешественники еще отмечали с удовлетворением, что на Русском Севере «церквей больше, чем кабаков», но чиновники уже били тревогу. Архангельский губернатор И.В. Сосновский докладывал императору, что наметившееся «увеличение благосостояния сопровождается угрожающим ростом потребления вина», и местное население, «имея крупные заработки, живя значительно богаче крестьян центральных и южных губерний, тратит большие деньги на водку. За последнее время с каждым годом все более стала развиваться торговля водкой, пьянство усиливается, как результат, нарождается хулиганство, вносящее страшную дезорганизацию в ход крестьянской жизни». В губернии, которая до этого отличалась трезвостью жителей, после введения «питейной монополии», казенная прибыль от продажи вина возросла на 28 %. Население тратило на покупное спиртное 6 руб. в год на «душу», что было в 4 раза выше, чем в соседней Олонецкой губернии. Но и там, на взгляд Олонецкого губернатора и чиновников его канцелярии, «нравственный уровень значительно понизился вследствие развития пьянства и разгула, особенно среди молодого поколения», на что оказывали влияние «отлучки бурлаков на заработки в большие города, откуда большинство из них возвращается нравственно испорченными».

Совпав по времени с введением «питейной монополии», рост народного пьянства был связан с развитием промышленности, с ростом благосостояния, приобретаемого не земледельческим трудом и не промыслами, а «черными» работами на заводах, «бурлачеством» на реках и сплавах. Пролетаризация таких отходников отбивала у них желание тратить заработанные деньги на свое крестьянское хозяйство. Пьянство в первую очередь стало широко распространяться в среде рабочих-отходников, которые оказывались оторванными от своих общин, от традиционного социума и, находясь вне его, получив возможность не подчиняться традиционному социальному контролю, предавались тем видам пьянства, которые осуждались их общинами.

Крестьяне, работавшие на лесопильных заводах, пропивали за день недельный заработок. Как отмечал чиновник по крестьянским делам, «порубщики леса, находясь в течение продолжительного времени в тяжелых условиях труда, при первом удобном случае злоупотребляют спиртными напитками». «Бурлаки» (отходники) перед отправкой на работу старательно пропивали полученный аванс. Пьянка стала допускаться и после возвращения с работы, с промысла, из армии.

Развитие промышленности разделило северную деревню на «земледельцев» и «отходников», которые различались и по возрасту: к первой группе относились солидные, семейные крестьяне, а также старшие сыновья, оставленные «при хозяйстве»; ко второй - молодежь, выдавленная из деревни на заработки, нередко против своей воли. Им было свойственно чувство личной обиды, ощущение собственной «неудалости». Когда городские заработки начали приносить денежные доходы, эта обида подталкивала некоторых отказаться от своих обязательств перед семьей, тратя деньги на «городские развлечения», самым популярным из которых была пьянка. Сначала отходники пропивали часть заработанного, а иногда и все, в городах. С появлением винных лавок в деревнях, пьянство отходников переместилось и туда, сопровождая возвращение их с заработков.

В сознании населения отдаленных местностей пристрастие к пьянству накрепко связалось с отхожими занятиями. В традиционной культуре, тесно связанное с понятием праздника, заслуженного досуга, пьянство, обязательно коллективное, было разрешенным и доступным видом отдыха, подчиняясь при этом четкой регламентации, нарушение которой воспринималось как нарушение жестких социальных правил, совпадало с представлением о тунеядцах, бездельниках. Если человек выпивал «просто так», а не на праздник - это осуждалось. «Просто так» пьянствовали дворяне, офицеры, чиновники, а также «свои», отбившиеся от общества, -бурлаки, «зимогоры» (люмпенизированные отходники, остававшиеся в городе и после окончания договора с подрядчиком). До определенного времени население относилось к этому терпимо, но впоследствии в глазах «благоразумной» части крестьян пьянство стало непременным признаком хулиганствующей молодежи, бездельников и безответственных людей.

Наблюдатель описывал возвращение отходников в родные селения: «Отборно ругаясь, горланя песни, с гармошкой в руках бродят они до поздней ночи по селу, и без драки им праздник не в праздник. Редкий праздник обходится без драки с кровью». В начале XX в. отмечалось, что «водка заняла место остальных развлечений» у мужской части крестьянского населения. Встречались случаи пьянства и среди женщин, которые становились «веселыми и доступными». «Трудно представить, каковы же будут новые поколения, если уже теперь трезвых женихов нет!» - с горечью восклицал сельский учитель.

Первое время пьянство, несмотря на всю неприглядность, предполагало все же, что «даже самый заядлый пьяница никогда не тянет из дома последнюю хозяйственную вещь». Земляческие артели, в составе которых обычно уходили на заработки отходники, коллективно присматривали за своими членами, за их поведением. Но в начале XX в. стал распространяться самостоятельный уход на заработки, и в результате стали учащаться случаи, когда «все заработанное пропивают».

Допуская возможность пьянства как способ «расслабления», отдыха, общины традиционно не терпели пьянства повседневного, который приводил к обнищанию, к падению нравов. Это было одной из причин отмечаемого в начале XX в. «стремления крестьян к совершенному прекращению торговли казенным вином». Впрочем, не менее важной причиной протестов населения при открытии «казенок» было то, что тем самым крестьянские общества лишались дополнительных средств, получаемых от торговцев в виде платы за право открытия «частной торговли питиями». Эти средства тратились на «общественные надобности», в том числе и на общие праздники. Совместными пьянками за счет заинтересованного лица заканчивались оформления отпускных (из общества) и приписных «приговоров», коллективные «помочи», передача в аренду общественных земель. Водку общинники делили «по душам», чтобы тем, кто не пьет, «было не обидно». Если первое время непьющим угощение давали в виде пряников и других лакомств, то потом было позволено приводить на коллективные пьянки вместо себя пьющих «захребетников», либо забирать полагающуюся порцию домой. Когда проходил пьяный угар, крестьяне понимали, как дешево продали свой труд или общинное имущество, и у них возникало раздражение против своего общинника, который, как им теперь казалось, воспользовался их слабостью.

«Пьяным» способом ведения переговоров пользовались приказчики, скупщики, вербовщики. Чтобы сбавить стоимость выполненной работы, заказчик начинал поить работников, которые «после третьей чарки водки» обычно соглашались на любые условия. В вологодских уездах таким же образом проходила скупка оптом масла: торговец подпаивал крестьян, которые, протрезвев, понимали, что «пропили» весь будущий удой молока на целый год. В поморских селах при строительстве судна хозяин устраивал «обмывания», тем самым пользуясь практически дармовым трудом мастеров. Появление в крестьянской среде скупщиков и подрядчиков совпало с введением «питейной монополии»: разбогатевшие на продаже спиртного торговцы, имевшие «в кабале» почти все мужское население деревни, могли заставить своих должников выполнять любую работу за назначаемую ими деньги.

Не только экономические потери подсчитывал крестьянин, протрезвев после пьяного угара. Вологодский крестьянин «при трезвом состоянии.. . спокоен и добродушен, но когда он пьян... добродушный и спокойный характер превращается в самый буйный, зверский, кровожадный; убивают друг друга беспощадно, иногда без всякой злобы, а так, “спроста”». Крестьянин Архангельской губернии, тоже «скромный в трезвом виде», «напившись, преображается»: устраивал драки с «членовредительством и смертоубийством». В одной из Вологодских волостей с 1880 по 1914 гг. «зарезывалось до смерти по 40 человек». После введения «сухого закона» эта цифра упала до 5-ти. Если в среднем по стране в начале XX в. 14,6 % незначительных преступлений, совершенных мужчинами, и 8,5 %, совершенных женщинами, были связаны с их нетрезвым состоянием, то в Архангельской губернии таковых было, соответственно, 28,2 % и 14,6 %. Уголовные преступления в состоянии опьянения совершили 7,9 % мужчин и 2,4 % женщин, а в Архангельской губернии - соответственно 30,3 % и 8,9 %. Xулиганство и преступления, совершенные в пьяном виде, как бы оправдывали нарушителей в глазах властей.

Вехой в развитии народного пьянства стали годы Первой русской революции. Массовое возвращение напуганных «смутными» событиями отходников, проводы «запасных» на Русско-японскую войну и их встречи привели к тому, что пьянство стало чуть ли не повседневным занятием. При этом, как отмечал управляющий Вельским удельным имением, «пьяный крестьянин на все способен, а потому нужно быть готовым ко всему».

Действительно, стоило правительству запретить продажу спиртных напитков, как за 1914-1915 гг. количество судебных дел о нарушении общественного порядка, сократилось в 8-9 раз. Это особенно показательно по сравнению с более «квалифицированными» преступлениями, которые совершались обдуманно, а не в «пьяном угаре»: так, количество краж за те же годы уменьшилось не столь существенно - в 2-3 раза. В Вологодской губернии в 1914 г. почти вдвое сократилось число убийств, и на 10 % уменьшилось число самоубийств.

Однако запрет продажи спиртных напитков стал толчком для расцвета самогоноварения. В 1916 г. в Архангельской губернии было возбуждено 14 дел о производстве самогона из хлеба, а в одном случае даже из изюма.

Показательный пример: в 1916 г. в Архангельске солдаты и матросы устроили погром в офицерском публичном доме. «Вооруженные палками», они «выломали окна, набросились на девиц, некоторых избили».

Фронтовик, вернувшийся в феврале 1918 г на родину, с удивлением отмечал, что «во всей стране недостаток съестных припасов, а [в нашем селе] много хлеба... Винокуренные заводы работали с полной нагрузкой. Пили старики и молодежь; хватив первача, ходили толпой по деревни парни и взрослые, пожилые мужики, горланили песни». Корреспондент вологодской газеты констатировал, что в 1917 г. «у нас в волости наблюдаются случаи пьянства... Молодежь и даже пожилые крестьяне варят-гонят из ржи самогонку...».

Итак, проблема «народного пьянства», - если при ее рассмотрении учитывать не только конкретные факты, но применить историко-культурный подход, - не так проста и однозначна. Являясь формой традиционной культуры, пьянство было также результатом политики государства, нацеленной на прекращение использования хлебных продуктов для приготовления спиртных напитков и на мотивирование населения к участию в товарно-денежных отношениях.

Проблема народного пьянства стала привлекать особое внимание общественности на рубеже XX в. Введение государственной монополии на торговлю спиртными напитками послужило очередным поводом как для ее вдумчивого анализа, так и для критики «антинародной политики» царизма.

НАРОДНОЕ ПЬЯНСТВО НА ЕВРОПЕЙСКОМ СЕВЕРЕ РОССИИ В «ЭПОХУ ВОЙН И РЕВОЛЮЦИЙ»



Первая русская революция с ее бунтами и погромами сделала проблему народного пьянства особенно острой, актуальной. Консервативно настроенный врач Н. Шипов в своей брошюре «Алкоголизм и революция», вышедшей в 1908 г., обращал внимание общественности на усиление народного пьянства, которое способствовало распространению хулиганства, примером чего и служила «переживаемая революция».

Народное пьянство создавало почву и для формирования «образа врага» в лице евреев и магометан, которым своя религия запрещала употребление спиртного: дескать, именно они, в погоне за прибылью, наживаясь на русском народе, на его страданиях, «спаивали» русский народ. Последний тезис особенно широко эксплуатировался накануне и в начале Первой мировой войны. Тогда же власти и общественность обратили внимание на положительную реакцию большинства населения на введение ограничения торговли спиртным на время проведения мобилизации (эти ограничения стали своего рода «сухим законом», действия которого продлевалось каждыми новыми властями и который отменен только в 1923 г.).

Немаловажным представляется и то обстоятельство, что широко проводившаяся в конце XIX - начале XX вв. государственная политика поддержки «трезвеннического движения» (наряду с активизацией общественности в этом направлении) явилась реакцией правительства на активную критику со стороны интеллигенции и выражалась прежде всего в финансировании разнообразных просветительских акций. Объективно она способствовала распаду русского общества, углубляла его раскол, ибо разделяла его на «народ», которому рекомендовалось предоставлять, «отвлекая от пьянства, здоровую духовную пищу, разумный отдых и невинные раз-влечения»4, и «высшие слои», которым по-прежнему дозволялось сопровождать свой отдых «обильными возлияниями». Такая несправедливость, по-видимому, бросалась в глаза и давала дополнительный стимул для формирования образа социального «врага». Действительно, если раньше общенародные праздники символизировали в какой-то степени «народное единение», и на городские площади «выкатывались» бочки вина, из которых могли «угощаться» все, невзирая на социальный статус, то теперь возникла четкая градация. Она особенно усилилась во время мировой войны, когда выпивка перестала быть общедоступным и дешевым развлечением и стала возможной только для имеющих деньги и связи: посетителям дорогих ресторанов «подавали» коньяк под видом чая, а врачи получили право выписывать «рецепты» на спиртное.

Именно в это время народное негодование с удивительным упорством выливалось в погромы тех помещений, где находились запасы спиртного. В Архангельске, например, в течение 1914-1917 гг. периодически пытались разгромить Немецкий клуб, в подвалах которого на время запрета на торговлю спиртными напитками были опечатаны запасы вин. Не останавливало даже то, что в здании располагался госпиталь. В 1917 г. здание, наконец, было конфисковано под Дом Советов, а судьба винных погребов так и осталась неизвестной...

Чтобы получить желанную бутылку, население шло на все: от откровенного хулиганства до наивной хитрости.

Например, в январе 1918 г. на Мурманской железной дороге в помещение, где находилась охрана спиртовых грузов, «ворвались пьяные слесаря с молотками и кирпичами в руках, настойчиво потребовали спирт»

А вот рабочие Александровского завода направили в Совет своих уполномоченных с предложением «выдавать из губернских запасов обывателям г. Петрозаводска по две бутылки водки на каждое семейство». Они ссылались на то, что практиковавшееся «в некоторых местностях России» уничтожение «спирта и водки, хранящихся в винном складе... путем сожжения или просто выливкой... вело к возбуждению народных масс», а дополнительная охрана складов требует больших расходов. На основании этого рабочие на общем собрании пришли к выводу о «бесцельности уничтожения таким путем народного достояния», предположив, что выдача по строгой норме водки «не принесет населению города положительно никакого вреда ни в моральном, ни в гигиеническом отношении, а принесет только одну пользу».

Вряд ли подобные выходки и поползновения были «бунтами алкоголиков». Скорее, таким образом демонстрировалось понимание социального равенства и соответствующим образом понятой справедливости. Те же петрозаводские рабочие в своем «наказе» отмечали, что «достача спирта по рецептам врачей и покупка его из-под полы по 120 руб. за бутылку доступна только имущему классу», а «мы, рабочие, тоже желаем получить спирт легальным путем». При этом давалось обещание, что «никаких погромов не будет, т.к. [просимое] количество само говорит за то, что [водка] будет использоваться только как медикамент, необходимый каждому, продрогшему на работе, и поэтому настаиваем на исполнении желания пославших нас рабочих».

Итак, доступ к спиртному в определенной степени означал «торжество справедливости». В уездном городе Вологодской губернии «в базарный день солдаты устроили [для приезжих крестьян] митинг, подошел народ, много баб. Стоял вопрос о винных погребах; говорили - “Буржуазы городские пьют, а нам не дают!”». В Архангельске весной 1918 г. рабочие судостроительного завода «после долгих прений» приняли решение «выдать к празднику Пасхи по 1 бутылке спирта и по 1 бутылке виноградного вина на каждого мастерового, взяв с каждого расписку» о надлежащем поведении, чтобы не допустить перепродажи и пьяного хулиганства. При этом местному Совету предлагалось «удовлетворить прежде рабочих, а потом и буржуазию. Буржуазии продавать спирт по 250 рублей за бутылку, рабочим по 5 рублей, вино буржуазии по 100 рублей, рабочим по 2 рубля».

Впрочем, значительно чаще склады со спиртным подвергались стихийному разграблению. Как правило, это делалось из опасения, что «новая народная власть» просто уничтожит напитки. Например, в январе 1918 г. в Великом Устюге «демобилизованные солдаты, спровоцированные возможностью получить бесплатный спирт, устроили погром спиртоводочного завода. К ним примкнули жители ближайших деревень. Произошел взрыв, много людей погибло. Власти растерялись, часть чиновников бежала из города». Кстати, в условиях анархии и безвластии «ликвидацию погрома, пожара и беспорядков взял на себя» местный Совет, показав куда большую способность к организованным действиям, чем прежняя, демократическая, власть.

В марте 1918 г. население Каргопольского уезда Олонецкой губернии приступило к расхищению государственных хлебных запасов, приготовленных для отправки на фронт, с целью производства из них самогона. Чтобы не допустить «окончательного разгрома хлебных запасов пьяной толпой», уездный Совет постановил выдавать из «опечатанных» запасов по две бутылки вина на человека.

Инициаторами водочных беспорядков чаще выступали солдаты. Как отмечало сь Архангельским губисполкомом в начале 1918 г., борьба с пьянством осложняется тем, что «у населения много вина и много оружия». Рабочие и сами стремились решить вопрос о легальном распределении спиртного. Одними из первых решений городских Советов было введение карточной системы при распределении спиртного, при этом учитывался «классовый принцип».

Уже Первая русская революция показала, что «география» беспорядков в северных губерниях проявлялась в распространении их из города на сельскую местность. Это касается и «пьяных» беспорядков. Прекратив платить налоги и подати, крестьяне земледельческих уездов приступили к переводу хлебных «излишков» на брагу и самогон. Было ли связано это повальное пьянство с ощущением короткой свободы, когда «все можно», либо оно возникло под впечатлением неясных слухов, что скоро придут городские и весь хлеб заберут, поэтому надо срочно использовать его для собственного удовольствия, - сказать сложно.

У наблюдательных современников возникало ощущение, что население охвачено апокалипсическими ожиданиями. В земледельческом Никольском уезде, например, в 1917 г. «уродилось много хлеба», однако крестьяне «не заботясь о пропитании, переводят [его] на вино». При этом «пьют и в пост - мол, “поп простит!” На свадебном пиру все по новому режиму шумят, доходит до драк - не у мужиков, а у баб».

Чтобы прекратить перевод дефицитного продовольствия, власти начали принудительно изымать хлебные излишки, не останавливаясь перед применением силы. Первое время деятельность продотрядов была направлена против сельских «богатеев». В их «раскулачивании» с молодым задором принимали участие односельчане, особенно женщины, которые таким образом могли претендовать на хлебную «премию» для содержания собственных семейств.

В период военного коммунизма борьба с самогоноварением велась советскими властями особенно энергично, и нередко «излишки» изымались у крестьян среднего достатка. Короткий период деревенского «повального пьянства» был окончен с применением внешней силы.

Вообще-то народная традиция допускала пьянство для военнослужащих: «гулянка» во время рекрутского набора, воинского призыва, мобилизации на войну и возвращения из армии была обычным делом. Однако в мировую и Гражданскую войны формально соблюдался «сухой закон».

Во время мировой войны у солдат накапливалось раздражение против офицерства, которое «пьянствует», в то время как на «простых людей» распространялся запрет на спиртное. В воспоминаниях бывших революционных солдат о событиях революции и Гражданской войны на севере России постоянно присутствуют образы «пьяных офицеров». В глазах населения пьянство в «неурочное» время являлось признаком некой социальной девиации, разложения. Такое пьянство жители Европейского Севера прежде видели во время загула отходников, которых привыкли считать никудышными хозяевами.

Удивительным образом отмена «сухого закона» совпала с «замирением» народа. Можно предположить, что социальное успокоение было вызвано не только тем, что новая экономическая политика создала условия для плодотворного труда. Но и тем, что у населения исчезли основания искать персонифицированного «врага», поскольку теперь отсутствовал такой явный «социальный разграничитель», как доступ к спиртному.

Трошина Татьяна Игоревна, доктор исторических наук, профессор Северного (Арктического) федерального университета имени М.В. Ломоносова, Российская Федерация

https://vk.com/@-97220602-narodnoe-pyanstvo-na-evropeiskom-severe-rossii-konec-xix-n

 

Революционные меры воздействия

Как на железной дороге боролись с вредными привычками

С курением и распитием спиртных напитков в поездах на железных дорогах России борются более полутора веков. За это время нарушителей высаживали из поездов, выписывали им штрафы, пороли, расстреливали – но так и не победили вредные привычку.


Герои фильма "Офицеры" были отправлены курить на крышу вагона.

Дым Отечества

Борьба с употреблением алкоголя и курением в поездах началась еще в 1860-е годы. В поездах ввели купе для курящих и некурящих пассажиров с уникальной для своего времени системой вытяжки. Впрочем, этой меры оказалось недостаточно.

В начале 1870-х годов появились особые курительные салоны, но они были дорогим удовольствием.
Курить в них могли только пассажиры-мужчины из первых двух классов. Курительные салоны были оборудованы хорошей вентиляцией, а чтобы табачный дым не впитывался в интерьерную обстановку, всё дерево покрывалось лаком. Это привело к тому, что курение в поездах вкупе с чашкой кофе и газетой стало ярким проявлением социальных различий.

Из писем и дневников того времени ясно, что пассажиры с билетами третьего класса пытались курить в тамбурах. Наказанием за это был не штраф, а высадка на ближайшем остановочном пункте, причём деньги за билет незадачливому курильщику возвращали. Не обходилось без конфликтов – в 1889 году разбиралось 12 случаев нападения куривших пассажиров на работников поездов, а один раз пьяный курильщик достал револьвер и стрелял в кондуктора, но промахнулся и был обезоружен.

В борьбу с курением вмешалась и православная церковь, напоминавшая в многочисленных листовках о греховности курения. Этой теме посвящали свои проповеди служившие в поездных вагонах-часовнях священники, чтобы, по словам одного из них, «табачный дым не смешивался бы с ладаном».

Пантелеймон Романов, выдающийся бытописатель эпохи, вспоминал: «В курительных салонах курили для удовольствия, растягивая время приятной поездки. Нередко там же можно было услышать аромат сигар, а иногда и трубочного табака. Иное дело – тамбуры, где курили назло, чтобы досадить другим, и надсадный кашель кричал о самокрутках и махре».

После принятия в 1892 году новых правил безопасности в поездах несколько лет было воспрещено курить из-за угрозы пожара. Впрочем, этот закон частные компании успешно обходили, приглашая пожарную охрану и приобретая свидетельства о высокой прочности материалов и наличии средств пожаротушения. Другие компании, наоборот, предлагали поездки в целиком некурящих поездах. Наконец, в 1896 году курение в поездные салоны вернули официально, что дало повод Пантелеймону Романову написать с иронией: «Клубы табачного дыма вновь слились в огромной дымовой столп, рвавшийся из трубы паровоза и днём, и ночью». В этом же году ввели и штрафы: пятью копейками наказывался курильщик на открытой площадке, десятью – в тамбуре, двадцатью – в вагоне. Денежные наказания были высокими для своего времени и вполне сопоставимы с современными.



Как и многие другие установления старого порядка, ограничение курения на железных дорогах рухнуло в годы революции и Гражданской войны. Пантелеймон Романов вспоминал: «Курили все, везде, всегда и почти всё подряд... Передо мной рота красноармейцев окуривала вагон, чтобы сделать его теплее и изгнать клопов (не помогло)».
В одном из временных правил (c 1917 по 1922 год их было издано 19) прямо говорилось, что решать, курить в поезде или нет, должны сами пассажиры простым голосованием, что послужит делу революционной демократии. В случаях «несознательности граждан» или равенства голосов помощь могли оказать работники железных дорог, взяв на себя ответственность за решение. Для поездов с красноармейцами было введено правило, что судьбу курения решают именно они.

Не обошлось без курьёзов: в тамбурах стали вешать фотографии Ленина с напоминанием, что он не курит, но курильщики в лучшем случае срывали эти картинки. На стенке одного из поездов написали «А Дзержинский курит». В конце концов железному наркому и пришлось проявить свою власть, но это совпало с борьбой против употребления спиртных напитков на железных дорогах, у которой была своя история.

Нет повода не выпить

Вред от алкоголя был гораздо очевиднее, чем от табака, уже в середине XIX века. Поэтому в первых вагонах-ресторанах обходились без пива, вина и водки. Самые находчивые везли спиртные напитки с собой.

На протяжении 1870-х годов в вагоны-рестораны некоторых частных компаний разрешали приносить свой алкоголь, но под расписку, в которой указывалась цель употребления спиртного и давалось обещание не напиваться. Пантелеймон Романов вспоминал, что в этих расписках попадались желания «облегчить душу», «от скорби сердечной», «успокоить расходившиеся нервы».



Свою роль сыграла и введённая в 1894 году по инициативе министра финансов Сергея Витте государственная монополия на алкоголь. Пить в поездах разрешили, поскольку продажа спиртного приносила доход, но были приняты определённые ограничения. Не все обслуживающие компании имели лицензию на продажу «столового вина» – водки. На следующих на расстояния до 100 км поездах спиртные напитки были по-прежнему запрещены, употреблять алкоголь можно было только в вагоне-ресторане. Пассажир, считавшийся пьяным, мог быть выдворен из поезда на ближайшем остановочном пункте по усмотрению экипажа.

После революции в условиях разрухи было не до борьбы с курением и пьянством на железных дорогах. В итоге к 1919 году обе эти проблемы приобрели угрожающие масштабы. Только в упомянутом году от пожаров пострадали 34 эшелона, и ЧК возложила ответственность за возгорание в том числе на несоблюдение правил пожарной безопасности, связанное с курением и употреблением алкоголя. Став наркомом путей сообщения в 1921 году, Дзержинский быстро справился с проблемой. Члены экипажей и смен на поездах были разделены на десятки, связанные круговой порукой. На каждую десятку и к начальнику поезда назначался чекист, одной из задач которого было следить за тем, чтобы в вагонах не курили. В случае неисполнения железнодорожниками своих должностных обязанностей чекист принимал на себя ответственность, в том числе за меры, призванные «улучшить текущую ситуацию». Среди них было и наказание за курение в вагонах и распитие алкоголя – порка провинившихся на ближайшей станции. Эта мера была очень унизительной, несколько чекистов было убито возмутившимися пьяными пассажирами. В том же 1921 году на железных дорогах стали действовать ЧОНы – части особого назначения, формировавшиеся из красноармейцев, вооружённых охранников и чекистов. Работали они по-революционному просто и без волокиты: за год за курение в вагонах и распитие спиртных напитков было расстреляно 135 человек.

Во времена НЭПа в поездах пили уже меньше, но курили по-прежнему много. Пантелеймон Романов писал: «Это стало знаком НЭПа... Люди позволяют себе хорошие папиросы. Даже дым в поездах другой. Курят, показывая, что другого времени на это, кроме как в поезде, у них просто и нет. Да и люди поменялись – новых, советских, можно по-товарищески попросить выйти в тамбур и быть уверенным, что так и сделают».

 

Я первый раз ехал в поезде на дальние расстояния когда мне было 6 лет (Новосибирск-Сочи) вместе с дедом. До сих пор помню запах шпал и дыма от паровоза, окна, которые можно было открыть и высунуться из них. Курить можно было везде и в купе и в коридоре вагона (я тогда, конечно же еще не курил ). В купе стояли пепельницы, в коридорах на поручне висели дюралевые пепельницы. Дамы переодевались в халаты (или, и в то время, в китайские шёлковые пижамы) мужики в просто пижамы. Если в купе были некурящие, то курить выходили в коридор. Проводники утром и вечером разносили чай и у них же можно было заказать пиво. Спиртное покрепче было в вагоне ресторане, ну или захваченное из дома (тогда просили у проводника стаканы) .

 

О питейных нравах Санктъ-Петербурга в эпохи предшествовавшие "благословенному" 1913 году.
Из "Биржевых ведомостей" от 2 января 1913, (№ 13325) Лишнее вырезано, дабы не сбивало с толку

Сообщения объединены, 24 ноя 2019, время первого редактирования 24 ноя 2019