Бежецк, Слепнево. Ахматовские места

Бежецк — один из крупных городов Тверской области. Небольшое славянское поселение на берегу Мологи, ставшее со временем городом и центром обширного края -Бежецкого Верха, возникло раньше первого упоминания его в новгородской летописи 1196 года. До 1766 года Бежецк назывался Городецко. В 1766 году, по Указу Екатерины II, Городецко переименован в Бежецк, который становится центром уезда. Богатство и удобное положение на торговых путях привлекали в Бежецк купцов, ремесленников, торговцев. Не раз разоряли Бежецк в XIII веке литовцы и татары. Но больше всего досталось ему от русских князей: Новгород, Москва и Тверь спорили о нем. Неоднократно великие князья жгли и разоряли с небывалой жестокостью цветущий город, но он возрождался. К концу XIX века Бежецк стал одним из крупнейших в России центров льняной торговли и признанным уездным центром промышленного производства, формировались династии купцов-промышленников. Купеческие дома по сегодняшний день стоят на главных улицах Бежецка. Одни из них вошли в градостроительные ансамбли, другие стали чем-то примечательными сооружениями, а большинство превратились в историческую застройку просто в силу своего возраста. Миллионные обороты позволяли бежецким купцам не только украшать собственные особняки, но и жертвовать деньги на строительство школ, больниц, другие благотворительные цели. Бежецк украсили белоснежные стены и золотые купола храмов. К 1917 г. Бежецк насчитывал около 20 церквей и часовен. В самом начале XIX столетия выдающиеся русские архитекторы Стасов и Росси построили в Бежецке каменные торговые ряды, которые исправно служат и по сей день. Древняя бежецкая земля внесла немалый вклад в сокровищницу отечественной культуры. Известный русский писатель В.Я.Шишков, автор "Угрюм-реки", - бежечанин. В Бежецке родился замечательный музыкант и композитор В.В.Андреев, создавший знаменитый оркестр народных инструментов. С Бежецком и его окрестностями тесно связано творчество великих русских поэтов Анны Ахматовой и Николая Гумилева. В 12-и километрах от Бежецка в родовом имении матери Н. Гумилева, деревне Слепнёво, они проводили каждое лето с 1911 по 1917 годы.
http://bezh-citi.ru/

Рассказывая, как возвращались имена поэтов Серебряного века Анны Ахматовой, особенно трудно - имя Николая Гумилева, в русскую культуру конца ХХ века, нельзя не вспомнить подвижничество тверского краеведа, морского офицера, участника Великой Отечественной войны Дмитрия Васильевича Куприянова (1919-2002). Мне выпала честь познакомиться с ним в 1980-е годы, когда он открывал для всех любителей поэзии ахматовские страницы в истории Тверского края. Потянулись в эти места литературоведы, поэты, художники... Черпали здесь вдохновение. Места здесь, на пути к Слепневу, необыкновенные. Возле Бежецка сосновые леса заканчиваются, дорога на Красный Холм — пошли поля, поля бескрайние (лес вырубили ради земледелия в 1930-е годы), сколько простора! сколько неба! воздуха! Я очень люблю леса и перелески, но в этих бескрайних, на многие километры видных на равнине полях — что-то былинное есть! Дмитрий Васильевич очень любил эти места. Это был удивительный, интеллигентный, деликатный человек, тонко чувствующий поэзию, чувствующий людей, оптимист, мудрый философ. Краевед с большой буквы. (Он родился в Твери, в большой семье было 5 детей – трое сыновей, две дочери. По рассказам его родственницы, глава семьи, из донских казаков, сидел в тюрьме, детей помогали растить бабушка и сестры матери - Марины Николаевны. Вся женская половина учительствовала в гимназиях и детском саду. В 50-х годах отца реабилитировали. Брат Дмитрия Васильевича Георгий Васильевич Куприянов стал выдающимся художником, скульптором, даже иконописцем (подробнее о нем http://konakovobiblioteka.ru/mastera/personalii-kfz/kupriianov-georgii-vasilevich.html).
Хочу привести здесь текст некролога. Напечатано это было в 2002 году - http://www.karavan.tver.ru/html/n526/article6.php


Не все любят стихи. Не все любят Ахматову, и тем более Гумилева. А некоторые мало знают о них, и при этом — весьма достойные люди. Каждому - свое... Но я приглашаю вас в Слепнево. А точнее, в Градницы. Почему?
Буду рассказывать с помощью Дмитрия Васильевича — книга "Анна Ахматова. В Тверском краю"/Сост. В.В.Тамбовцев.-Калинин: Моск.рабочий,1989 -содержит предисловие «Слепнево и Бежецк в жизни поэта. Литературно-краеведческий очерк - авт. Д.В.Куприянов, с.5-28. Иначе не понять и не представить, что такое Слепнево! Фотографии добавлю - свои и чужие.


Вот она, полуторакилометровая дорога к Градницам с весьегонского большака. Видна Троицкая церковь. Уже близко! Там, на пригорке, в тени берез ждет нас Дом поэтов. Молодая роща выросла за 25 лет - посажена у новых коттеджей. А раньше здесь был погост.

Сообщения объединены, 23 май 2015, время первого редактирования 23 май 2015

"Село Градницы, от Твери 130 верст, от Бежецка 10 верст. Церковь Троицкая, построена в 1794 году, каменная, престолов три: в холодной Святой Троицы, в теплой: Казанской Божией Матери и Апостолов Петра и Павла. Церковные документы: опись 1876 года, метрики с 1780 года, исповедные с 1824 года, план на землю. В 1901 году служили: Священник Феодор Феодорович Тяжелов 84-х лет, окончил духовную семинарию, священником с 1838 года, в 1888 году соприч. к ордену Святого Владимира 4 степени, в 1896 году награжден наперстным крестом. Священник Арсений Андреевич Бойков 62-х лет, окончил духовную семинарию, в служении с 1863 года, священником с 1864 грода, награжден в 1897 году наперстным крестом. Священник Михаил Николаевич Образцов 33-х лет, окончил духовную семинарию, Священником с 1891 года, награжден в 1900 году набедренником. Диакон Александр Евфимиевич Миролюбов 33-х лет, диаконом с 1886 года. Псаломщик Александр Ильич Бойков 22-х лет, студент семинарии, в должности с 1897 года. Псаломщик Сергей Андреевич Архангельский 29-ти лет, в должности с 1888 года. Псаломщик Василий Иванович Спасский 22-х лет, в должности с 1894 года. Прихожане: 1) Священника Тяжелова - в деревнях Новом, Клетикове, Ножкине, Пылях, Бору, Алексине-Зарецком, Заболотье, Теребенях, Хотене, Западнове, Жарах - 289 дворов (903 мужчины, 951 женщина). 2) Священника Бойкова - в деревнях Новом селе, Иовлеве, Высочке, Огорелке, Сокольникове, Горнях, Жарках, Залучье, Воронихе, Щолкове, Екотлове, Хуторе-Кожевне - 290 дворов (809 мужчин, 907 женщин). 3) Священника Образцова - в деревнях: Забищах, Молодях, Сидоркове, Алексине Подмошской, Стегнушеве, Пукошине, Кославле, Высоке, Андреевке, Белобородове, Борке Старом, Борке Новом - 286 дворов (802 мужчины, 947 женщин). В приходе сей церкви находилось две часовни: 1) в деревне Заручье, Апостолов Петра и Павла, деревянная, построена в 1770 году, 2) в деревне Иовлеве, Святого Благоверного Князя Александра Невского, деревянная, построена в 1882 году." http://hram-tver.ru/bejezkrn/gradnizybej.html
Вот еще более живописный вид: http://prescott10.livejournal.com/14184.html

Сообщения объединены, 23 май 2015

До революции Градницы были погостом: здесь не селились крестьяне, стояла Троицкая церковь (памятник архитектуры 1794 года), дома церковного причта и кладбище с оградой. Сюда в церковь ходили прихожане из Слепнева. Церковь закрыта в 1930-е годы, ее несколько раз пытались взорвать, чтобы использовать кирпич для укрепления дороги и для построек, но сделать это не удалось – крепки были стены!
Что же стало со Слепневом? Деревни там давно нет, с 1972 года. Нет и барской усадьбы. Слепневский усадебный дом (деревянный двухэтажный, на семь окон по главному фасаду, с крестообразным мезонином, по три окна на каждую сторону; стены дома были обшиты тесом и покрашены охрой, была веранда и балкон) перевезли в 1935 году за несколько верст, ближе к дороге Бежецк- Весьегонск, в село Градницы, чтобы устроить в нем школу. Дом в Слепневе разбирали бережно и собирали аккуратно, старое железо для кровли прослужило до 1984 года. Тут и была сельская школа, пока не построили в конце 1980-х новую. Теперь бревенчатые стены без обшивки. Здание крепкое, в нем теперь музей «Дом поэтов А.Ахматовой и Н.Гумилева».
Нынешней весной Дом поэтов выглядел вот так:

Сообщения объединены, 23 май 2015

Читаем у Дмитрия Васильевича: Слепнёво –небольшая усадьба, стоявшая близ одноименной деревни Новской волости Бежецкого уезда. До 1900 года владельцем Слепнева адмирал Лев Иванович Львов. После его смерти оно перешло вдове, а затем хозяйками стали сестры Льва Ивановича: Варвара Ивановна, Агафья Ивановна и Анна Ивановна. С начала 1910-х годов после ремонта обветшавшего к тому времени усадебного дома в имение съезжались семьи всех трех сестер.
Старшей из них была Варвара Ивановна – в замужестве Лампе (1839-1921). По-видимому, именно она в очерке Ахматовой «Слепнево» названа «тетей». Средняя сестра – Агафья Ивановна («тетя Агата») к 1910-м годам умерла, в усадьбу приезжали её сын и внучка. Распоряжалась имением Анна Ивановна Гумилева (1854-1942), помогала её в этом падчерица – Александра Степановна Сверчкова (Гумилева) (1870-1952). Эти две женщины до конца своих дней жили в дружбе, «как сестры».
С 1911 по 1917 год летом жила в усадьбе и Анна Андреевна Ахматова, после того как в 1910 году она стала женой Н.С.Гумилева (1886-1921), сына Анны Ивановны.
Перед первой мировой войной в деревне Слепнево было 30 дворов, они в два порядка спускались по восточному склону холма от вершины к подножию (нижняя часть деревни называлась Полюдье). С южной стороны деревню и усадьбу обтекала река Каменка (по-местному Хотенка), приток Уйвежи. Через Каменку, прямо на деревню Хотено, вел высокий деревянный мост, его даже в половодье не заливало. С севера от слепневского холма струился ручей Ханинка. Имение Львовых располагалось на вершине холма. Усадебный дом стоял между фруктовым садом и парком, поблизости был флигель, конюшня и другие службы. Комната Ахматовой находилась в главном доме в мезонине, окнами на север. Бывало, что эта комната оказывалась занятой, в таких случаях ей приходилось жить во флигеле.
Внучка Агафьи Ивановны Львовой – Елена Борисовна Чернова, описывая жизненный уклад в усадьбе, отмечала: он был «старомодный и даже торжественный. Все члены семьи собирались в столовой, но не садились на свои, каждому определенные места, пока не входила Варвара Ивановна. Она была старшая, и разница в возрасте между ней и Анной Ивановной была большая… Варвара Ивановна немножко стилизовала себя под Екатерину II, и в семье любили отмечать это сходство… она держалась прямо и величественно, волосы седые, совершенно белые и на них черная кружевная наколка; когда она входила в столовую, к ней подходила Анна Ивановна, старшая сестра обнимала ее, а остальным делала общее приветствие. Тогда можно было садиться за стол. Разговор был общий, но младшие не начинали его, а только отвечали на вопросы старших…» (Крюков А.С. Тверское уединение//Волга.1981,№3.С.171) Старшие – это Анна Ивановна и Варвара Ивановна, младшие – Николай Степанович, Анна Андреевна и другие.
Анна Васильевна Паршина, родившаяся в Слепневе в крестьянской семье, вспоминала: «Еще в мирное время (до 1914 года) слепневские крестьяне жили бедно и были много должны барыне. Тогда в семье у Анны Ивановны ждали ребенка и заранее объявили крестьянам: «Если родится наследник, то вам будут прощены долги. Молитесь о благополучных родах». И действительно, родился мальчик и был назван Лев. (Рассказчица произнесла Лёф). На сходе, собранном по этому случаю, долги мужикам простили, состоялось угощение – вынесли большие лукошки, из которых раздавали яблоки, всем хватило по одному, по два». Так в Слепневе в 1912 году было отмечено рождение сына Анны Андреевны Гумилевой (Ахматовой).
В 1911 и в 1912 годах Анна Андреевна была в Слепневе вместе с мужем, а в июле 1913 года она уже пишет : «В моем тверском уединеньи Я горько вспоминаю вас…» Основания для этого были. В апреле молодой супруг уехал в Африку, в этнографическую экспедицию. И позже было не легче: в 1914-м он ушел добровольцем на войну. Молодая женщина тосковала.
За боевые отличия Гумилев получал отпуска. За храбрость в бою Н.С.Гумилев был награжден двумя Георгиевскими крестами –в 1915 и в 1916 годах.
Приезжали в Слепнево соседи – помещики: из села Сулеги Шипов-Шульц, из Борискова-Кузьмины-Караваевы и их родственник, молодой тогда художник Д.Д.Бушен. Присутствовал здесь деверь Анны Андреевны - Дмитрий Степанович Гумилев со своею женою, тоже Анны Андреевной. Отношение свекрови и золовки (Александры Степановны Сверчковой, чей сын Коля был помощником Н.С.Гумилева в его последнем африканском путешествии в 1913) не было дружественным, но они растили ее сына и саму ее принимали в Слепневе и в Бежецке. Из семьи Кузьминых-Караваевых Анна Андреевна была дружна с Ольгой Александровной. Чета Гумилевых бывала в Борискове –имении юриста Дмитрия Владимировича Кузьмина-Караваева. Его супруга, Елизавета Юрьевна, урожденная Пиленко (1891-1945) -поэтесса, художница. общественный деятель, героиня французского Сопротивления, знаменитая «мать Мария», упоминается в очерке А.Ахматововй «Слепнево».
Из Петербурга в Слепнево ездили через железнодорожную станцию Подобино, мимо имения Подобино, владения Неведомских, с которыми общались Гумилевы. В.А.Неведомская опубликовала в Нью-Йорке воспоминания, называя свое Подобино «настоящим дворянским гнездом», о Слепневе же писала пренебрежительно: это-де «не барское имение, это была скорее дача…». Об Анне Андреевне вспоминала так: « У Ахматовой строгое лицо послушницы из староверческого скита. Все черты слишком острые, чтобы назвать лицо красивым. Серые глаза без улыбки. За столом она молчала, и сразу чувствовалось, что в семье мужа она чужая. В этой патриархальной семье и сам Николай Степанович, и его жена были как белые вороны. Мать огорчалась тем, что сын не хотел служить ни в гвардии, ни в дипломатическом, а стал поэтом, пропадает в Африке и жену привел какую-то чуднУю, тоже пишет стихи, все молчит. Ходит то в темном ситцевом платье, вроде сарафана, то в экстравагантных парижских туалетах». Но постепенно Ахматова привыкла к Слепневу, сроднилась с ним, и стихи пошли «легкой свободной поступью». Сельская жизнь уже становится для неё необходимостью. Анна Андреевна полюбила Слепнево и стала называть тверскую землю своей второй родиной, любимой стороной… В «Воспоминаниях об Александре Блоке» она позже напишет: «Летом 1914 года я была у мамы в Дарнице. Под Кивом. В начале июля я поехала к себе домой, в деревню Слепнево, через Москву». О хорошем, дружественном отношении к родственникам свидетельствует ее записка (ноябрь 1917): «Милая Мама, только что получила твою открытку от 3 ноября. Посылаю тебе Колино последнее письмо.Не сердись на меня за молчание, мне очень тяжело теперь. Получила ли ты мое письмо? Целую тебя и Леву.Твоя Аня».
Анна Ивановна Гумилева, свекровь Ахматовой, была начитанна, общительна и обаятельна. О ее природном даровании воспитателя свидетельствует то, что она вырастила сына-выдающегося поэта и внука-крупного ученого.
В 1917 году Гумилевы уехали из Слепнева и поселились в Бежецке, на Рождественской улице, в деревянном двухэтажном здании на каменном фундаменте. Теперь сюда приезжала в мае 1918 года Анна Ахматова вместе с Николаем Гумилевым навестить сына. Первоначально Гумилевы занимали весь второй этаж. Вскоре Кузьмины-Караваевы уехали, дом национализировали, началось «уплотнение». На бежецком кладбище сохраняются могилы Анны Ивановны Гумилевой и ее дочери Александры Степановны Сверчковой, работавшей учительницей.
В последний раз Анна Андреевна приезжала в Бежецк навестить сына в 1925 году и была здесь всего один день.
Там белые церкви и звонкий, светящийся лед.
Там милого сына цветут васильковые очи.
Над городом древним алмазные русские ночи
И серп поднебесный желтее, чем липовый мед.
Там строгая память, такая скупая теперь,
Свои терема мне открыла с глубоким поклоном;
Но я не вошла, я захлопнула страшную дверь…
И город был полон веселым рождественским звоном.
26 декабря 1921

Когда после Октября пришла пора выбирать, она не колебалась: осталась с родной страной, родным народом, объявив об этом решительно и громко. В глубинке России – в Слепневе растет гнев поэта на «предателей» Родины, т. е. на людей, которые в трудную минуту, не выдержав непризнания, гонения, разорения или , боясь этого, покидают Россию.
Ты знаешь, я томлюсь в неволе,
О смерти Господа моля.
Но все мне памятна до боли
Тверская скудная земля.
Журавль у ветхого колодца,
Над ним, как кипень, облака,
В полях скрипучие воротца,
И запах хлеба, и тоска.
И те неяркие просторы,
Где даже голос ветра слаб,
И осуждающие взоры
Спокойных загорелых баб.
Во многом «слепневская» перемена ее мировоззрения, обретение ею народного взгляда на жизнь, просто даже картины подлинной русской жизни, помогут ей выстоять в неимоверных испытаниях. Потому она смогла пережить страшные репрессии и написать свой «Реквием».
На долю ее сына Л.Н.Гумилева выпала нелегкая судьба. Он подвергся незаконным репрессиям и был реабилитирован полностью лишь в 1956 году. Лев Николаевич –участник Великой Отечественной войны, доктор исторических наук, один из крупнейших монголоведов мира. Не стало его в 1992 году.

Сообщения объединены, 23 май 2015

Известный тверской поэт Геннадий Иванов здесь вырос, ходил учеником в эту самую школу, и написал позже такие строки:
Старинный дом многооконный
В сирени весь, внутри темно,
Мансарда с небольшим балконом
Все просто, все затаено.

Здесь под тверскими небесами
В поре блистательной своей
Поэты жили и писали
И мне от этого светлей...

Он пишет сейчас об Ахматовой и Гумилеве книгу. Основа -письма поэтов, дневники, стихи, воспоминания современников. Цитирую.
Ахматова написала в Слепневе около 60 стихотворений.
В своей автобиографической прозе она два раза напишет о здешних местах. Коротко - «Каждое лето я проводила в бывшей Тверской губернии, в пятнадцати верстах от Бежецка. Это неживописное место: распаханные ровными квадратами на холмистой местности поля, мельницы, трясины, осушенные болота, «воротца», хлеба, хлеба... Там я написала очень многие стихи «Четок» и «Белой стаи». «Белая стая» вышла в сентябре 1917 года».
Потом пространно - новелла «Слепнево»: «Я носила тогда зеленое малахитовое ожерелье и чепчик из тонких кружев. В моей комнате (на север) висела большая икона - Христос в темнице. Узкий диван был таким твердым, что я просыпалась ночью и долго сидела, чтобы отдохнуть... Над диваном висел небольшой портрет Николая I не как у снобов в Петербурге - почти как экзотика, а просто, серьезно по - Онегински («Царей портреты на стене»). Было ли в комнате зеркало - не знаю, забыла. В шкафу - остатки старой библиотеки, даже «Северные цветы», и барон Брамбеус, и Руссо. Там я встретила войну 1914 года, там провела последнее лето (1917).
...Пристяжная косила глазом и классически выгибала шею. Стихи шли легкой свободной поступью. Я ждала письма, которое так и не пришло - никогда не пришло. Я часто видела это письмо во сне, я разрывала конверт, но оно или написано на непонятном языке, или я слепну...
Бабы выходили в поле на работу в домотканых сарафанах, и тогда старухи и топорные девки казались стройнее античных статуй.
В 1911 году я приехала в Слепнево прямо из Парижа, и горбатая прислужница в дамской комнате на вокзале в Бежецке, которая веками знала всех в Слепневе, отказалась признать меня барыней и сказала кому-то: «К Слепневским господам хранцуженка приехала», а земский начальник Иван Яковлевич Дерин - очкастый и бородатый увалень, - когда оказался моим соседом за столом и умирал от смущенья, не нашел ничего лучшего, чем спросить меня: «Вам, наверно, здесь очень холодно после Египта?» Дело в том, что он слышал, как тамошняя молодежь за сказочную мою худобу и (как им тогда казалось) таинственность называли меня знаменитой лондонской мумией, которая всем приносит несчастье.
Николай Степанович не выносил Слепнева. Зевал, скучал, уезжал в невыясненном направлении, писал «такая скучная, не золотая старина» и наполнял альбом Кузьминых-Караваевых посредственными стихами. Но однако что-то понял и чему-то научился.
Я не каталась верхом и не играла в теннис, а я только собирала грибы в обоих слепневских садах, а за плечами еще пылал Париж в каком-то последнем закате (1911)...
Один раз я была в Слепневе зимой. Это было великолепно. Все как-то вдвинулось в XIX век, чуть не в пушкинское время. Сани, валенки, медвежьи полости, огромные полушубки, звенящая тишина, сугробы, алмазные снега. Там я встретила 1917 год. После угрюмого военного Севастополя, где я задыхалась от астмы и мерзла в холодной наемной комнате, мне казалось, что я попала в какую-то обетованную страну. А в Петербурге был уже убитый Распутин и ждали революцию, которая была назначена на 20 января (в этот день я обедала у Натана Альтмана. Он подарил мне свой рисунок и надписал: «В день Русской Революции. Другой рисунок (сохранившийся) он надписал: «Солдатке Гумилевой от чертежника Альтмана».
Слепнево для меня, как арка в архитектуре... сначала маленькая, потом все больше и больше и, наконец, - полная свобода (это если выходить).
Вот такую новеллу «Слепнево» написала Анна Андреевна предположительно в 1957 году.
Здесь она впервые по сути увидела «баб» - увидела крестьянскую жизнь. А крестьянская жизнь - это, по сути, и была тогда Россия.
С Бежецком и сыном связано одно одно из самых трагических и зашифрованных стихотворений Анны Ахматовой - «Бежецк». Оно написано 26 декабря по старому стилю 1921 года, в первое Рождество после расстрела Гумилева, которое Ахматова встречает в Бежецке с сыном и матерью расстрелянного. http://bezh-citi.ru/izvestn/146-ahmatova.html

Сообщения объединены, 23 май 2015

Не знаю, почему, но и личность Николая Степановича Гумилева, с его жаждой подвигов, отвагой, доверчивостью, влюбчивостью, бесшабашностью, и его удивительно экспрессивные стихи всегда были ближе моему сердцу, чем чеканные ахматовские строки и холодный, чопорный вид Анны Андреевны (ведь она такой казалась). Поэтому хочется побольше процитировать о Николае Гумилеве, прожившем короткую, но яркую жизнь.
Источник: http://www.litmir.info/br/?b=121274
Николай Степанович Гумилев
Фамилия Гумилева в первоначальном своем, родовом звучании имела ударение на слоге первом, поскольку относилась к фамилиям семинарским, по крайне мере, такие фамилии были распространены у представителей духовного сословия. Прадед Гумилева по отцовской линии был священником, дед – дьячком и сыном дьякона. Но сам Гумилев, то ли стесняясь такого происхождения, то ли отчасти презирая его, фамилию свою иначе как с ударением на слоге последнем, отчего исконное «е» превратилось в «ё», не принимал.
Из воспоминаний А. Гумилевой, жены старшего брата поэта: «Дедушка поэта, Яков Степанович Гумилев, был уроженец Рязанской губернии, владелец небольшого имения, в котором он и хозяйничал. Скончался он, оставив жену с шестью малолетними детьми. Степан Яковлевич, отец поэта, был старшим сыном в этой многочисленной семье. Он окончил с отличием гимназию в Рязани и поступил в Московский университет на медицинский факультет. Обладая большими способностями и к тому же сильным характером и упорством, он скоро добился стипендии. Чтобы обеспечить существование семьи, он давал уроки, пересылая заработанные деньги матери. По окончании университета С. Я. поступил в морское ведомство и как морской доктор совершал не раз кругосветные плавания. О своих переживаниях в путешествиях и сопряженных с ними приключениях он часто рассказывал, и думаю, что это оказало большое влияние на пылкую фантазию будущего поэта. Будучи совсем молодым, С. Я. женился на болезненной девушке, которая вскоре скончалась, оставив ему трехлетнюю девочку Александру. Вторым браком С. Я. женился на сестре адмирала Л. И. Львова, Анне Ивановне Львовой. Хотя разница лет была и большая – С. Я. было 45 лет, а А.И. 22 года, – но брак был счастливый. После свадьбы молодые поселились в Кронштадте».
О матери Гумилева та же мемуаристка рассказывает: «Анна Ивановна, мать поэта, была родом из старинной дворянской семьи. Родители ее были богатые помещики. Свое детство, юность и молодость А. И. провела в родовом гнезде Слепневе Тверской губ[ернии]. А. И. была хороша собой – высокого роста, худощавая, с красивым овалом лица, правильными чертами и большими, добрыми глазами; очень хорошо воспитанная и очень начитанная. Характера приятного; всегда всем довольная, уравновешенная, спокойная. Спокойствие и выдержанность перешли и к сыновьям, в особенности к Коле. Вскоре после выхода замуж А. И. почувствовала себя матерью, и ожидание ребенка преисполнило ее чувством радости. Ее мечтой было иметь первым ребенком сына, а потом девочку. Желание ее наполовину исполнилось, родился сын Димитрий. Через полтора года Бог дал ей и второго ребенка. Мечтая о девочке, А. И. приготовила все приданое для малютки в розовых тонах, но на этот раз ее ожидание было обмануто – родился второй сын Николай, будущий поэт».
Николай Гумилев родился 3 апреля 1886 года. Согласно семейным преданиям, ночь, когда он родился, была бурной, и потому старая нянька предсказала новорожденному бурную жизнь. Как говорит А. Гумилева, разумеется, тоже знающая этот период лишь по семейным преданиям, был ребенок «вялый, тихий, задумчивый, но физически здоровый» (сведения эти тоже можно подвергнуть сомнению, П. Лукницкий, посвятивший жизнь изучению всего, что связано с Гумилевым, собиравший как письменные, так и устные свидетельства о нем, утверждал, что до десяти лет был ребенок хилым, слабым и страдал от головных болей). Любил он слушать сказки. Детей Гумилевы воспитывали в строгих принципах православия. Мать часто заходила в церковь, чтобы помолиться и поставить свечку, ребенку это нравилось, он ходил в церковь вместе с матерью.
Впрочем, детство Гумилева, поскольку речь тут идет о детских годах, проходило уже не в Кронштадте. Вскоре после рождения сына Степан Яковлевич Гумилев (кстати, правильная форма его имени отнюдь не Степан, а Стефан) был по болезни отставлен от службы. Гумилевы переехали в Царское Село.
С. Маковский пишет (неизвестно, насколько он точен): «Только 15 июля 1911 года, в день именин Владимира Дмитриевича Кузьмина-Караваева (женатого на Екатерине Дмитриевне Бушен), в его усадьбе Борисково (по соседству со Слепневым), Гумилев представил свою молодую жену родным и друзьям. У Кузьминых-Караваевых была дочь Екатерина и три сына – Дмитрий (принявший после революции католическое священство), Борис и Михаил. Жена Дмитрия – Елизавета Юрьевна, рожденная Пиленко, художница и поэтесса, автор «Скифских черепков» – высокая, румяная, в полном обаянии своей живой поэтической натуры – была несколькими годами раньше одним из первых увлечений Гумилева, а позже, – одной из первых его “цехисток”».
Время в такой веселой и милой компании проходило незаметно. То играли, распределив между собой роли – «Дон-Кихот», «Любопытный», «Сплетник», причем каждый должен был действовать сообразно своему амплуа, то придумывали что-то вроде настоящего театра, и Гумилев даже сочинил нечто похожее на пьеску, то поехали кататься на лошадях, заехали в соседний уезд и там почему-то выдали себя за бродячих циркачей. Гумилев вел программу, А. Ахматова была «женщиной-змеей». Зрители были необычайно довольны, принимали все за чистую монету и даже стали собирать какие-то медяки, чтобы заплатить циркачам, когда те вдруг засмущались и уехали.
Этим летом мать Гумилева купила новый дом, куда переехала семья. С домом этим навсегда связаны были воспоминания. А. Ахматова рассказывала: «У Коли желтая комната. Столик. За этим столиком очень много стихов написано. Кушетка, тоже желтая, обитая. Часто спал в библиотеке на тахте, а я на кушетке у себя. Стол мой, 4 кожаных кресла были у меня в комнате. Все из Слепнева привезла, красного дерева. Кресло – карельской березы.
Кабинет – большая комната, совсем заброшенная и нелюбимая. Это называлось «Абиссинская комната». Вся завешана абиссинскими картинами была. Шкуры везде были развешаны». Позднее, весной 1916 года, комнаты Гумилева и А. Ахматовой были сданы родственнице, пришлось переезжать – А. Ахматовой в кабинет, столь ею нелюбимый, Гумилеву в маленькую комнату наверху.
Жизненные пути их все более расходились, хотя до окончательного расставания было пока далеко. Признаем, что поведение Гумилева зачастую предосудительно, так к близкому человеку не относятся. «Отстаивая свою «свободу», он на целый день уезжал из Царского, где-то пропадал до поздней ночи и даже не утаивал своих «побед»… Ахматова страдала глубоко. В ее стихах, тогда написанных, но появившихся в печати несколько позже (вошли в сборники «Вечер» и «Четки»), звучит и боль от ее заброшенности, и ревнивое томление по мужу…» – свидетельство мемуариста, увы, достойно доверия.
Вернувшись из заграницы, Гумилев отправился в Слепнево, ему необходимо было работать. После возвращения из Слепнева в августе пришлось поселиться в меблированных комнатах «Белград» в Петербурге. Дом в Царском Селе летом сдавался дачникам.
А. Ахматовой до родов оставались считанные дни. Мальчика, родившегося 18 сентября 1912 года в родильном приюте императрицы Александры Федоровны, расположенном на 18-й линии Васильевского острова, назвать решили Львом. В том же 1912 году Гумилев начал вновь посещать университет. Юриспруденция была оставлена, теперь Гумилев ходит на семинары В.Ф. Шишмарева и Д.К. Петрова, преподававших на историко-филологическом факультете.
Тогда же он познакомился с Татианой Адамович. Татиана Адамович оказывала на Гумилева влияние столь сильное, что он решил даже на ней жениться и предложил А. Ахматовой развод. Та немедленно согласилась, но когда мать Гумилева узнала и об их разговоре, и о том, что А. Ахматова поставила условием – сын должен оставаться с ней, то заявила – этого не будет, внук останется с бабушкой, так и сказала в присутствии и невестки, и сына: «Я тебе правду скажу. Леву я больше Ани и больше тебя люблю…» Так тема была закрыта. Речь о разводе больше не заводили.
Впрочем, в скором времени произошли события куда более важные. Началась Первая мировая война. Гумилев, в отличие от многих и многих других литераторов, не пытался увильнуть от призыва, спастись от фронта. Он знал, как ему следует поступить.
Упоминавшийся выше А. Левинсон, хороший знакомый Гумилева, мемуарист, достойный доверия, вспоминал: «Наступила война, а с нею для Гумилева военная страда. Войну он принял с простотою совершенной, с прямолинейной горячностью. Он был, пожалуй, одним из тех немногих людей в России, чью душу война застала в наибольшей боевой готовности. Патриотизм его был столь же безоговорочен, как безоблачно было его религиозное исповедание. Я не видел человека, природе которого было бы более чуждо сомнение, как совершенно, редкостно чужд был ему и юмор. Ум его, догматический и упрямый, не ведал никакой двойственности».
Сложность заключалась в том, что еще в 1907 году Гумилев был освобожден от службы из-за проблем со зрением. Ему необходимо было выхлопотать разрешение стрелять с левого плеча. И он разрешение это, пусть не сразу, но получил. Гумилев пошел на войну добровольцем, что означало – род войск он может выбрать сам. Гумилев выбрал кавалерию.
Незадолго до всех этих перипетий он ездил в Слепнево, где простился с семьей, оттуда в сопровождении А. Ахматовой приехал в Петербург.
Впереди – Новгород, где Гумилев проходил учебный курс. В конце сентября, зачисленный в эскадрон лейб-гвардии уланского Ее Величества полка, Гумилев отправляется на передовую.
Наступление русских войск и бои под Владиславовом, происходившие в октябре 1914 года, описаны Гумилевым не только в стихах. Письмо от 1 ноября, адресованное М.Л. Лозинскому, рассказывает о том же, и я не думаю, что рассказ отличается от стихов большим прозаизмом, тональность письма приподнятая: «Пишу тебе уже ветераном, много раз побывавшим в разведках, много раз обстрелянным и теперь отдыхающим в зловонной ковенской чайной. Все, что ты читал о боях под Владиславовом и о последующем наступлении, я видел своими глазами и во всем принимал посильное участие. Дежурил в обстреливаемом Владиславове, ходил в атаку (увы, отбитую орудийным огнем), мерз в сторожевом охранении, ночью срывался с места, заслыша ворчание подкрадывающегося пулемета, и опивался сливками, объедался курятиной, гусятиной, свининой, будучи дозорным при следовании отряда по Германии. В общем, я могу сказать, что это лучшее время моей жизни. Оно несколько напоминает мне мои абиссинские эскапады, но менее лирично и волнует гораздо больше. Почти каждый день быть под выстрелами, слышать визг шрапнели, щелканье винтовок, направленных на тебя, – я думаю, такое наслаждение испытывает закоренелый пьяница перед бутылкой очень старого, крепкого коньяка. Однако бывает и реакция, и минута затишья – в то же время минута усталости и скуки. Я теперь знаю, что успех зависит совсем не от солдат, солдаты везде одинаковы, а только от стратегических расчетов – а то бы я предложил общее и энергичное наступление, которое одно поднимает дух армии. При наступленьи все герои, при отступленьи все трусы – это относится и к нам, и к германцам».
Отзыв о Гумилеве его сослуживца ротмистра Ю. Янишевского, необычайно лестный: «Гумилев был на редкость спокойного характера, почти флегматик, спокойно храбрый и в боях заработал два креста. Был он очень хороший рассказчик и слушать его, много повидавшего в своих путешествиях, было очень интересно. И особенно мне – у нас обоих была любовь к природе и скитаниям. И это нас быстро сдружило. Когда я ему рассказал о бродяжничествах на лодке, пешком и на велосипеде, он сказал: «Такой человек мне нужен, когда кончится война, едем на два года на Мадагаскар…» Увы! Все это оказалось лишь мечтами».
Георгиевским крестом 4-й степени был награжден Гумилев в январе 1915 года, в том же январе получил звание унтер-офицера.
Командированный по делам в Петроград, Гумилев становится центром внимания. Его чествуют в кабаре «Бродячая собака». В афише, датированной 27 января 1915 года, объявлено, что, кроме Гумилева, который выступит со стихами, в вечере будут участвовать А. Ахматова, С. Городецкий, М. Кузмин, Г. Иванов, О. Мандельштам, П. Потемкин, Тэффи.
Это было последнее посещение А. Ахматовой кабаре «Бродячая собака», она вскоре ушла и больше там не бывала.
После возвращения на фронт вновь начались военные будни. Гумилев участвовал в боях, регулярно ходил в разведку. Были сильные морозы, во время одного из разъездов Гумилев сильно застудился, несколько дней он еще оставался в строю, но затем, после обращения к полковому врачу, его отправили на лечение. В десятых числах марта он прибывает в Петроград. Поместили его в лазарет деятелей искусств, расположенный на Введенской улице. Следующие два месяца он находится либо в лазарете, либо дома в Царском Селе. С периодом этим связаны два стихотворения, посвященные А. Бенуа, дочери известного архитектора, которая работала в лазарете. Хотя Гумилев был признан негодным к службе, он добился переосвидетельствования, после чего отправился вновь на фронт.
За участие в одном из июньских боев Гумилев был представлен к Георгиевскому кресту 3-й степени (награда получена 25 декабря 1915 года).
К весне 1916 года относится целый ряд событий, которые, будучи сами по себе немаловажными, ровным счетом ничего не изменили в судьбе Гумилева. Он получил чин прапорщика, состоялся наконец перевод в 5-й Александрийский Ее Величества государыни императрицы Александры Федоровны гусарский полк. По словам С. Маковского, «новая форма ему нравилась, напоминала о царскосельском Пушкине». Форма, возможно, и нравилась, не нравилась атмосфера нового места службы. Нынешнее начальство даже запретило публиковать «Записки кавалериста».
Самочувствие тоже было не из лучших. Затяжной бронхит стал причиной процесса в легких. Гумилева отправили в лазарет Большого дворца. Само Царское Село – здесь и находился лазарет – оказало целительное действие наряду с лекарствами. Процесс в легких удалось приостановить. Гумилев едет на юг, в Массандру, где продолжает лечение.
Там, возле моря, пытался он завязать роман, но неудачно. Двоюродные сестры – обе поэтессы, чьи стихи остались в истории русской литературы – Варвара Монина и Ольга Мочалова отдыхали тут же, поблизости от санатория, где лечился Гумилев. Как-то Варвара вернулась с прогулки и рассказала – она читала книгу, сидя на скамейке. Подошел неизвестный в санаторном халате, поинтересовался, что она читает. Тэффи, – сказала девушка. Юмористика, – сказал незнакомец. Нет, стихи, – возразила она. Оказывается, незнакомец знал не только то, что Тэффи писала стихи, но и название единственного ее поэтического сборника. Это был, разумеется, Гумилев.
На следующую встречу Варвара взяла с собой сестру. «Гумилев пришел к воротам Массандровского парка в офицерской форме, галифе, – вспоминала О. Мочалова. – Характерна была его поступь – мерная, твердая – шаги командора. Казалось, ему чужда не только суетливость, поспешность, но и быстрые движенья. Он говорил, что ему приходилось драться в юности, но этого невозможно было себе представить».
Внимание Гумилева переключилось теперь на юную Ольгу Мочалову. Они много беседовали, гуляли.
А пока была зима 1917 года. Характерно, Гумилев февральской революции будто и не заметил.
Занят был своими делами. Весной опять начался процесс в легких, пришлось ложиться в лазарет. Потом хлопоты по переводу на новое место службы. Еще в начале года писал он Ларисе Рейснер о своем желании попасть на персидский фронт: «Переведусь в кавказскую армию, закажу себе малиновую черкеску, стану резидентом при дворе какого-нибудь беспокойного хана, и к концу войны кроме славы у меня еще будет дивная коллекция персидских миниатюр. А вы ведь знаете, что моя главная слабость – экзотическая живопись».
С. Маковский в одном из очерков описывает этот период жизни Гумилева: «Весной того же года, в мае, получил он по своему желанию командировку от Временного правительства в русский экспедиционный корпус на Салоникский фронт. Путь лежал через Финляндию, Норвегию, Лондон, Париж, Марсель и т.д. Но с 17 февраля 1917 года изменилось многое не только в России. Союзники отказались от наступления в Эгейском море, и Гумилев, приехав из Лондона в Париж, был оставлен в распоряжении генерала Занкевича. Гумилеву было предложено принять другое назначение. Он избрал «месопотамский» или «персидский» фронт. Чтобы получить транзитные визы, надо было вернуться в Лондон за инструкциями военного начальства. Из-за того, что в самом начале 1918 года было расформировано управление русского военного комиссариата в Париже, в Персию Гумилев попасть уже не мог. Салоникский фронт больше не существовал. Чтобы получить назначение на фронт Месопотамский (чего стоило само название! – быть туда командированным, все равно, что быть командированным в древнюю историю), Гумилев просится в Англию. Но, вновь попав туда – прежде он побывал в Англии в 1917 году, общался с тамошними интеллектуалами, в том числе с Г.К. Честертоном и У.Б. Йейтсом, – Гумилев понял, что все напрасно. В апреле он на пароходе отправляется в Мурманск.
Вскоре после возвращения в Россию состоялось объяснение с А. Ахматовой. Когда она попросила развод, Гумилев не уговаривал ее остаться, не расспрашивал ни о чем, однако не поверил, когда она сказала, что выходит замуж за В. Шилейко.
Объяснение не помешало им вместе поехать в Бежецк, впрочем, какие-либо иные отношения, кроме дружеских, их давно уже не связывали.
Гумилев жил теперь в бывшей квартире С. Маковского, где однажды посетил его В. Ходасевич, кроме прочего, рассказавший в воспоминаниях и об этом визите: «Мы познакомились осенью 1918 года, в Петербурге, на заседании коллегии «Всемирной литературы». Важность, с которою Гумилев «заседал», тотчас мне напомнила Брюсова.
Он меня пригласил к себе и встретил так, словно это было свидание двух монархов. В его торжественной учтивости было нечто столь неестественное, что сперва я подумал – не шутит ли он? Пришлось, однако, и мне взять примерно такой же тон: всякий другой был бы фамильярностью. В опустелом, голодном, пропахшем воблою Петербурге, оба голодные, исхудалые, в истрепанных пиджаках и дырявых штиблетах, среди нетопленого и неубранного кабинета сидели мы и беседовали с непомерною важностью. Памятуя, что я москвич, Гумилев счел нужным преложить мне чаю, но сделал это таким неуверенным голосом (сахару, вероятно, не было), что я отказался и тем, кажется, вывел его из затруднения».В. Ходасевич так, кажется, и не понял, для чего его приглашали, слишком неестественно торжественной была обстановка при всей скудости – вполне очевидной – повседневного быта: «Посидев, сколько следовало для столь натянутого визита, я встал. Когда Гумилев меня провожал в передней, из боковой двери выскочил тощенький, бледный мальчик, такой же длиннолицый, как Гумилев, в запачканной косоворотке и в валенках. На голове у него была уланская каска, он размахивал игрушечной сабелькой и что-то кричал. Гумилев тотчас отослал его – тоном короля, отсылающего дофина к его гувернерам. Чувствовалось, однако, что в сырой и промозглой квартире нет никого, кроме Гумилева и его сына».
Вскоре после развода с А. Ахматовой, состоявшегося в августе, Гумилев женился на Анне Энгельгардт. Брак этот нельзя назвать удачным. По словам А. Ахматовой, Гумилев обманулся, «вообразил, будто Анна Николаевна воск, а она оказалась – танк…» Дальнейшая жизнь показала, что жена она, уж точно, неподходящая, вряд ли что изменило и рождение впоследствии дочери Елены. Брак был для Гумилева скорее попыткой продемонстрировать – он хозяин положения, а не потерпевший после развода с А. Ахматовой.
Гумилев продолжает работать во «Всемирной литературе», а когда при издательстве открылась литературная студия, ведет там вместе с М. Лозинским занятия по отделению поэзии. После открытия в ноябре 1919 года Дома искусств, или ДИСКа, студия была перенесена туда и реорганизована. В ДИСКе Гумилев преподавал основы драматургии и вел занятия по поэтике, учил писать стихи. В Доме искусств он и поселился.

Арест его был для всех полной неожиданностью, ибо никаких причин для ареста не имелось. В. Ходасевич вспоминал об этих днях: «В конце лета я стал собираться в деревню на отдых. В среду, 3 августа, мне предстояло уехать. Вечером накануне отъезда я пошел проститься кое с кем из соседей по Дому искусств. Уже часов в десять постучался к Гумилеву. Он был дома… Прощаясь, я попросил разрешения принести ему на следующий день кое-какие вещи на сохранение. Когда наутро, в условленный час, я с вещами подошел к дверям Гумилева, мне на стук никто не ответил. В столовой служитель Ефим сообщил мне, что ночью Гумилева арестовали и увели. Итак, я был последним, кто видел его на воле…»
Рассуждать о том, участвовал ли Гумилев в так называемом «Заговоре Таганцева» и какие цели ставили перед собой заговорщики, нет смысла, поскольку не было и никакого заговора. Тем не менее известно, что на допросах и в тюрьме Гумилев вел себя смело и с достоинством. Оправдываться и просить о снисхождении даже в таком опасном положении считал недопустимым.
Такой смелостью могли похвастаться отнюдь не все. Это нетрудно понять со слов той же Иды Наппельбаум: «Через некоторое время после ареста Гумилева ко мне пришла его вторая жена Анна Николаевна Энгельгардт (Аничка, как мы ее называли) и попросила меня относить Николаю Степановичу в тюрьму передачи.«Мне это опасно, – сказала она, – а Вам – это ничего, можно». Хотя я и понимала, что все наоборот, но сделала то, о чем она попросила. Однажды в окошке, куда я сдавала передачи, мне сказали, что больше приносить не нужно. Удивленная и испуганная я пошла вечером на Литейный в «Дом Мурузи», где тогда собирались литераторы разных направлений, отозвала в сторону Н. Оцупа и поделилась с ним своими волнениями. Он страшно побледнел и сказал мне дрогнувшим голосом, что ходят слухи о расстреле людей, арестованных по делу Таганцева.
И через несколько дней мы с моей подругой, будущей писательницей Ниной Берберовой, стояли, в ужасе прижавшись друг к другу, и читали на стене дома на Литейном проспекте лист со списком расстрелянных. В нем было имя поэта. Спустя некоторое время ко мне пришла Анна Николаевна и подарила этот портсигар, сказав: «Вы единственная, кто его заслужил». Он был мне хорошо знаком, этот портсигар. Я всегда видела его в руках мэтра на занятиях в Доме искусств, с ним у меня связано было много воспоминаний. И я горда и счастлива, что через годы бедствий мне удалось сберечь эту вещь, хранящую тепло рук поэта».
Гумилев был расстрелян 27 августа 1921 года. Пока он находился в тюрьме, вышел сборник «Огненный столп» с посвящением Анне Николаевне Гумилевой, жене.

Где же похоронен Николай Степанович? Где те березы, возле которых его расстреляли?

В годовщину смерти Николая Гумилева поклонники поэта разделяются на три группы: одни поедут возлагать цветы к памятному кресту в Бернгардовке (долина реки Лубья под Всеволожском), вторые — в Лисий Нос, третьи — в Ковалевский лес у Ржевского полигона… «Гумилевцы» уже много лет спорят о том, в каком же из этих трех мест расстрелян и похоронен поэт. Владимир Набоков в своих американских лекциях по русской литературе говорил: «Ленинские бандиты казнили Гумилева, русского поэта-рыцаря». Многие эмигранты, в глаза не видевшие поэта, писали с чужих слов, что он — монархист и офицер — был ярым контрреволюционером и от всей души боролся с произволом большевиков, за что его и арестовали. Что на допросах его пытали, но он не сказал ни слова, за что его и приговорили к расстрелу. О самой расстрельной сцене известно от эмигрировавшего поэта Георгия Иванова, который записал рассказ поэта Сергея Боброва: «Знаете, шикарно умер. Я слышал из первых рук. Улыбался, докурил папиросу… Даже на ребят из особого отдела произвел впечатление. Мало кто так умирает».

По свидетельству Анны Ахматовой, записанному ее падчерицей Ириной Пуниной в 1991 году, в конце лета 1945 года поэтесса привезла Пунину «в район Пороховых», показала поле и тихо сказала: «На том месте расстреляли Николая Степановича. Ко мне пришел рабочий и рассказал, что в ту ночь 25 августа было слышно, как их расстреливали. Он жил поблизости и видел около дороги поваленные с корнем большие деревья, на месте вывернутых корней была яма — на ее краю, вероятно, их расстреляли. Когда он пришел на то место, яма была засыпана, и земля разровнена». Из слов Ахматовой следует, что рабочий видел только разровненную землю могилы — непонятно, почему он решил, что в ней лежит Николай Гумилев.
По «таганцевскому заговору» было арестовано 833 человека. Из них 96 расстреляли по приговору и убили при задержании, 83 отправили в концлагерь, одного ребенка заключили в детскую колонию. Судьба остальных неизвестна до сих пор. Глава следствия по «таганцевскому заговору» Яков Агранов, позже ставший заместителем Ягоды, спустя годы так объяснял жестокость, проявленную даже к непричастным: «В 1921 г. 70% петроградской интеллигенции были одной ногой в стане врага. Мы должны были эту ногу ожечь».
Выходит, Гумилева убили только за то, что он был видным представителем петроградской интеллигенции!

— В материалах дела прямым текстом указано, почему задержали Гумилева, — рассказывают петербургские исследователи Владимир и Наталья Евсевьевы (ВИН). — «Контрреволюционная деятельность» — это только формулировка. За ней в материалах дела скрывались следующие прегрешения: то, что Гумилев был образованным военным, имел два Георгиевских креста и дворянскую внешность. Кроме того, Гумилев родился в Кронштадте, что в материалах дела подчеркнуто — ведь кронштадтская «прописка» тогда для любого чекиста была как красная тряпка для быка! Так что поэт был для следствия даже не поэтом, а просто классовым врагом: следователь обращался к нему на издевательски-дворянский манер — «Гумелев» с ударением на второй слог...
— Гумилева арестовали 3 августа 1921 года, — напоминает Владимир Евсевьев. — Первый допрос состоялся 18 августа. 23 августа следователь составил по Гумилеву «заключение». А 27 августа в газетах вышли списки расстрелянных по «таганскому заговору» — Николай Гумилев числился в них под номером 168. Мы уже никогда не узнаем, что в точности произошло с поэтом между 3 и 27 августа, но одно можно сказать точно: бессмысленно искать могилу Гумилева, ее просто не существует!
— Дело в том, что, кроме газетной публикации о «разоблачении заговора», вышедшей по заказу власти, факт расстрела Гумилева нигде не зафиксирован, — объясняют Евсевьевы. — А близкий друг Гумилева поэт Михаил Лозинский, побывавший с ним в тюрьме по тому же «таганцевскому делу», и новый муж Ахматовой востоковед Владимир Шилейко, специально собиравший информацию о последних днях поэта в застенках, категорически отрицали расстрел. Если уж кому и верить, то им. Недавно были опубликованы воспоминания Шилейко, в которых он излагает свою версию гибели Гумилева: поэт во время допроса попросился из камеры на оправку; охранники отказали — это была характерная чекистская пытка в те времена; Гумилев, будучи очень вспыльчивым человеком (об этой черте характера вспоминают все его знакомые), оскорбился, начал орать и ломиться в дверь камеры — и охранники, для которых поэт был всего лишь очередным «контриком», забили его прикладами. Той же версии придерживался поэт Михаил Лозинский: он сообщает о том, что труп Гумилева сожгли вместе с другими телами в крематории на Васильевском острове.
Еще один человек из гумилевского окружения — художник Юрий Анненков — подтверждает эту версию. Эмигрировав, он в 1934 году издал в Париже книгу воспоминаний о Петрограде. В ней Анненков также утверждает: «Николая Гумилева забили в камере прикладами». Интересно, что сын поэта Лев Гумилев рассказы о героической смерти отца тоже с уверенностью называл «ерундой». Евсевьевы считают, что это неслучайно.
— Лев Гумилев был очень талантливым историком, и как ученый он говорил, что в истории важно не только знать факты, но и понимать эпоху. В то время смерть от прикладов во время допроса была самым вероятным исходом для вспыльчивого подследственного, а Гумилев именно таким и был.
Действительно, известно, что в первые годы советской власти «солдаты революции» с трудом добывали патроны, поэтому именно приклад был орудием большинства убийств. Достоверно известно, что царскую семью также избивали прикладами. И в подавлении Кронштадтского мятежа, как отмечают исторические хроники, приклады незаряженных винтовок и карабинов сыграли немалую роль. Возможно, та же участь, что и поэта, постигла и те несколько сотен задержанных по «таганцевскому делу», о судьбе которых до сих пор ничего не известно: их убили на допросах и сожгли в печи петроградского — первого в России — крематория…
Источник: http://mk-piter.ru/2009/07/01/017/

И еще одна яркая личность, яркая и трагическая судьба. Совсем недалеко от Градниц, в десяти-двенадцати километрах к северу по шоссе, находится деревня Борисково. Почти пустая, заброшенная. Здесь было имение Кузьминых-Караваевых, к которым в гости ездили Гумилев и Ахматова, с которыми дружили. Кто знал тогда, что Елизавета Юрьевна станет «матерью Марией» и погибнет в фашистском концлагере Равенсбрюк, проявляя и там свое удивительное милосердие и мужество?
Составителем книги о ней был тверской краевед Дмитрий Васильевич Куприянов.
Приведу копии лишь нескольких страниц. Стихи - Е.Ю.Кузьминой-Караваевой.




Завершаю рассказ словами Д.В.Куприянова из книги об А.Ахматовой.
В бывшей усадьбе Кузьминых-Караваевых долгие годы размещалась сельская участковая больница.
От Бежецка на восток находится Подобино. Все уже и забыли, что здесь была дворянская усадьба. Двухэтажный барский дом разрушился в 1930-х годах. В тяжкую пору Великой Отечественной войны парк срубили на дрова. О Неведомских напоминает только могильный камень черного гранита с надписью, оставшийся от фамильного кладбища близ церкви в соседнем селе Головском.
Место, где было Слепнево, расположено в 7 километрах к северо-востоку от Градниц. Дорога полевая, местами труднопроходимая. В сухое время она доступна для легковых машин, в дождливое время надо идти пешком в резиновых сапогах. Путь лежит по открытым местам, но он совсем не однообразен: мимо села Нового, заброшенной деревни Новый Борок, далее по дамбе водохранилища, потом из низины подняться на взгорок между деревнями Теребени и Зобище и снова вниз, к каналу. За каналом полем надо дойти до речки Каменки, а за нею подняться на слепневский холм.
На месте, где была усадьба, видны гряды камней, оставшиеся от фундамента главного дома, сохранились остатки парка (памятник природы) с вековым дубом, тополями, липами, акациями. Есть и пересохший пруд. От большого сада осталось несколько одичавших яблонь. Слепнево теперь – место безлюдное, удаленное от других деревень, в стороне от проезжих дорог. Есть в нем своеобразная красота. С вершины холма далеко видно: на северо-западе сулежский холм с Воскресенской церковью 19-го века. В противоположной стороне над деревьями поднимается маковка Сретенской церкви села Кор-Кошево (тоже памятник архитектуры). Неподалеку, на юго-западе, высится живописный холм, на котором до 1970-х годов была деревня Хотена. С запада близко подступает зеркало водохранилища Бежецкого рыбхоза…

Так и слышу зовущий голос Дмитрия Васильевича. Побывайте, если окажетесь в Бежецком краю. Много хороших фотографий и рассказ об экскурсии в Дом поэтов - здесь: http://prescott10.livejournal.com/14184.html
Связь времен... что-то мистическое есть в том, что нынешний директор музея, Елена Ивановна, выросшая в Градницах, удивительно и неуловимо похожа на "Аннушку", как местные называют Ахматову. Градницы становятся все более известны, с 1980-х там регулярно проводятся ахматовские праздники, приезжает много народу из Питера, из Москвы -отовсюду. Может быть, воскреснет село, а вместе с ним и пустующая двухэтажная кирпичная школа-новостройка на 200 человек? Построена на погосте в 1988, нерентабельна, отапливать ее дорого... а не сделать ли в ней богадельню, приют для старых и больных? интернат или детдом? или уж гостиный двор? ведь стоит в центре села, в двух шагах от музея. Где те подвижники, которые похлопочут о возвращении школы градницким детям? На этот вопрос нет пока ответа.
В 30-е годы разрушали храмы. В 90-е годы разрушали (и сейчас разрушают) школы.
Грустно, однако...

Сообщения объединены, 24 май 2015, время первого редактирования 24 май 2015

Сейчас только увидела на форуме, в разделе Первая мировая война, тему "Солдатское сердце Поэта" - о Н.С.Гумилеве. http://smolbattle.ru/threads/Солдатское-сердце-Поэта.36333/ Там хорошие фотографии и стихи, очень интересная подборка. Надеюсь, две наши темы ( Wolf09 и моя) взаимно дополнят друг друга.

 

Уточнение к рассказанному. 3-ий файл (копия стр.410-411) - из кн.: Кузьмина-Караваева Е.Ю. Избранное/Вст. статья, сост. и примечания В.Н.Осьмакова.-М.: Сов. Россия, 1991.

Об удивительной биографии и творчестве Матери Марии —
http://mere-marie.com/fate/iz-vospominaniy-vebster/
http://www.pravmir.ru/mat-mariya-skobcova-goryachee/
Можно прочесть:

• Кузьмина-Караваева. Е. «Скифские черепки». СПБ, «Цех поэтов», 1912
• Кузьмина-Караваева Е. (Мать Мария) Жатва духа. — СПб.: Искусство-СПБ, 2004. Составление, подготовка текстов, примечания — А. Н. Шустов
• Кузьмина-Караваева Е. Ю. Как я была городским головой // Воля России. — 1925. — № 4. — С.63 — 80; № 5. — С.68 — 88.
• Кузьмина-Караваева Е. Ю. Равнина русская — СПб.: Искусство—СПб, 2001 —Составление, вступительная статья, примечания — Шустов А. Н.
• Мария (Скобцова) Настоящее и будущее церкви. Что такое церковность. К.: Quo vadis, — 2010. — 252 с.
• Мать Мария (Скобцова; Кузьмина-Караваева Е. Ю.) Красота спасающая: живопись, графика, вышивка — СПб.: Искусство-СПБ, 2004. Составитель и автор Ксения Кривошеина, предисловие митрополита Смоленского Кирилла (ныне Патриарх Московский и всея Руси)послесловие проф. Жоржа Нива (Франция); примечания, летопись жизни матери Марии — Шустов А. Н.
• Агеева Лариса. «Петербург меня победил». Документальное повествование о жизни Е. Ю. Кузьминой-Караваевой — матери Марии. СПб., Журнал Нева. 2003. 400 c.
• Обоймина Е. Н. Свет земной любви. Елизавета Кузьмина-Караваева — мать Мария. М.: НЦ ЭНАС, 2009.

Фотография мемориальной доски на доме в Риге, где родилась Лиза Пиленко - Riga. Elizabetes street 21 (и др.фотографии, очерк): https://ru.wikipedia.org/wiki/%CC%E0%F0%E8%FF_(%D1%EA%EE%E1%F6%EE%E2%E0)

Сообщения объединены, 26 май 2015, время первого редактирования 26 май 2015

Можно спорить, удачен или неудачен памятник Ахматовой и Гумилеву в Бежецке работы Андрея Ковальчука. Скульптурная композиция дополнилась после смерти Льва Гумилева и его статуей. На мой взгляд, и сходство есть, и мысль прочитывается, но что-то не то... не так... впрочем, провинция всегда добра и снисходительна, когда ей оказывают честь.
О других памятниках Льву Гумилеву (есть фото надгробного креста на месте захоронения ученого -у Никольской церкви в Александро-Невской Лавре СПб) —http://gumilevica.kulichki.net/fund/fund11.htm
Анна Ахматова похоронена в Комарово — http://necropol.org/komarovo-gallery.html


Комаровский некрополь -https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%BE%D0%BC%D0%B0%D1%80%D0%BE%D0%B2%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B5_%D0%BF%D0%BE%D1%81%D0%B5%D0%BB%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D0%B5_%D0%BA%D0%BB%D0%B0%D0%B4%D0%B1%D0%B8%D1%89%D0%B5

 

В книге Куприянова на фотографии есть Мария Александровна Кузьмина-Караваева. Позволю себе добавить фото 15.08.1932 года снятое фотографом-любителем Валерием Михайловичем Веселаго (потомок древнего дворянского рода, по матери князья Ухтомские, Рюриковичи). В 1900 году Веселаго начал службу в 85-ом Выборгском полку и стал делать первые снимки, потом чиновником Земельного ведомства в Бежецке, подполковник в Первой Мировой, то же с фотоаппаратом, сразу после революции фотограф в городе Красный Холм). В.М.Веселаго был знаком со многими знаменитыми политиками и деятелями культуры, некоторые запечатлены на его фотографиях, а так же множество фотографий Бежецка и усадеб вокруг Бежецка. Архив В.Л.Святенко.

 

В дополнение к сказанному.
Подробности биографии Елизаветы Юрьевны Кузьминой-Караваевой в статье "КАК СНИМАЛСЯ ФИЛЬМ "МАТЬ МАРИЯ" С ЛЮДМИЛОЙ КАСАТКИНОЙ" - http://www.lublunemogu.com/index.php/dontworry/item/348-kak-snimalsya-film-mat-mariya

Стихотворение Александра Блока, посвященное ей.



Мать Мария, перед тем как стала монахиней (1932), родила троих детей: Гаяну (1913), Юрия (1920) и Анастасию (1922). Раньше всех из них ушла из живых из-за воспаления мозга Анастасия Скобцова — 7 III 1926 года. За ней следовала в 1936 году Гаяна, а Юрий Скобцов был убит гитлеровцами 6 февраля 1944 года в Дора, т. е. в филиале концентрационного лагеря в Бухенвальде. Тайну смерти Гаяны (и тайну ее рождения) пытается разгадать польский филолог Гжегож Ойцевич - http://mere-marie.com/life/o-sledstvennoy-filologii-ili-tayna-smerti-gayanyi/

 

Летом, в конце июля, в Градницах у Дома поэтов пройдет традиционный ахматовский праздник.

В начале июня в Твери уже вспоминали Ахматову. Вот что было.

10 июня в 14 часов в Музее Салтыкова-Щедрина открылась выставка «Вот этот дом, сто лет тому назад» (Кузьмины-Караваевы и их окружение. XX век) , приуроченная ко дню рождения Анны Ахматовой.
На выставке представлены две коллекции, поступившие в фонды Тверского государственного объединенного музея в 2014 году.
Также представлены экспонаты из фондов Тверского государственного объединенного музея:рисунки Кузьминой-Караваевой, мемориальные вещи из имения Слепнёво и предметы эпохи конца 19 века – 1-й половины 20 века
http://tidc.ru/novosti/culture/v-tveri-otkroetsya-vyistavka-priurochennaya-ko-dnyu-rozhdeniya-annyi-ahmatovoy.html
В рамках экспозиции представлены две коллекции, поступившие в фонды Тверского государственного объединенного музея в прошлом году.
Одна из них –15 ранних работ «последнего художника Серебряного века» Дмитрия Дмитриевича Бушена. Их знакомство с Ахматовой состоялось в начале 1910-х годов. Бушен часто гостил в имении Кузьминых-Караваевых, расположенном по соседству со Слепнёвым, где жили летом Гумилёвы. Дмитрию Бушену принадлежат несколько портретных зарисовок Анны Ахматовой. Кроме того, Бушен – автор иллюстраций к «Поэме без героя».
Переданная Тверскому музею коллекция принадлежала Надежде Ивановне Быковой, воспитаннице Александры Дмитриевны Бушен – сестры Дмитрия Дмитриевича. Рисунки созданы художником на тверской земле в имении Кузьминых-Караваевых в Борискове.
Вторая коллекция принадлежит журналисту, литературоведу, краеведу, исследователю творчества Анны Ахматовой, Николая Гумилёва и Елизаветы Кузьминой-Караваевой Сергею Ивановичу Сенину. В основе этого уникального собрания – документы, письма, предметы быта, фотографии, книги, принадлежащие когда-то известной дворянской семье Кузьминых-Караваевых.
На выставке представлены экспонаты из фондов объединенного музея: рисунки Елизаветы Кузьминой-Караваевой, личные вещи из имения Гумилёвых в Слепнёве и предметы эпохи конца XIX – 1-ой половины XX веков. На открытие выставки приглашены воспитанница Александры Бушен Надежда Быкова и литературовед Сергей Сенин.

 

Хорошие снимки с сайта для автопутешественников. Видимо, скоро будут организованы и автобусные экскурсии с заездом в село Градницы. В тверской прессе писали, что идет подготовка маршрутов. Конечно, слепневская усадьба — жемчужина северо-запада области. Жаль, что в самом Слепневе смотреть уже нечего...

 

Анна Ахматова в воспоминаниях Фаины Раневской
Цит. по книге Ф.Г. Раневской «Судьба-шлюха»

Я познакомилась с Ахматовой очень давно. Я тогда жила в Таганроге. Прочла ее стихи и поехала в Петербург. Открыла мне сама Анна Андреевна. Я, кажется, сказала: «Вы мой поэт», — извинилась за нахальство. Она пригласила меня в комнаты — дарила меня дружбой до конца своих дней.
...Я никогда не обращалась к ней на «ты». Мы много лет дружили, но я просто не могла обратиться к ней так фамильярно.
...Во время войны Ахматова дала мне на хранение папку. Такую толстую. Я была менее «культурной», чем молодежь сейчас, и не догадалась заглянуть в нее. Потом, когда арестовали сына второй раз, Ахматова сожгла эту папку. Это были, как теперь принято называть, «сожженные стихи». Видимо, надо было заглянуть и переписать все, но я была, по теперешним понятиям, необразованной.
...Анна Андреевна была бездомной, как собака.
...В первый раз, придя к ней в Ташкенте, я застала ее сидящей на кровати. В комнате было холодно, на стене следы сырости. Была глубокая осень, от меня пахло вином.
— Я буду вашей madame de Lambaille, пока мне не отрубили голову — истоплю вам печку.
— У меня нет дров, — сказала она весело.
— Я их украду.
— Если вам это удастся — будет мило.
Большой каменный саксаул не влезал в печку, я стала просить на улице незнакомых людей разрубить эту глыбу. Нашелся добрый человек, столяр или плотник, у него за спиной висел ящик с топором и молотком. Пришлось сознаться, что за работу мне нечем платить. «А мне и не надо денег, вам будет тепло, и я рад за вас буду, а деньги что? Деньги это еще не все». Я скинула пальто, положила в него краденое добро и вбежала к Анне Андреевне.
— А я сейчас встретила Платона Каратаева.
— Расскажите... «Спасибо, спасибо», — повторяла она. Это относилось к нарубившему дрова. У нее оказалась картошка, мы ее сварили и съели.

Там, куда приехала Анна Андреевна в Ташкенте, где я жила с семьей во время войны (семья П.Л.Вульф — прим.), во дворе была громадная злая собака. Анна Андреевна боялась собак. Собаку загоняли в будку. Потом при виде А.А. собака пряталась по собственной инициативе. Анну Андреевну это очень забавляло. «Обратите внимание, собака при виде меня сама уходит в будку».
...Маленький Алеша, сын И.С.Вульф, в то время, когда она (А.А. Ахматова) у нас обедала, долго смотрел на нее, а потом сказал, что она «мировая тетя». А.А. запомнила это настолько, что, когда мальчик подрос, с огорчением сказала мне: «Алеша будет знать обо мне теперь из учебника по литературе...»
...В Ташкенте она звала меня часто гулять. Мы бродили по рынку, по старому городу. Ей нравился Ташкент, а за мной бежали дети и хором кричали: «Муля, не нервируй меня». Это очень надоедало, мешало мне слушать ее. К тому же, я остро ненавидела роль, которая дала мне популярность. Я сказала об этом Анне Андреевне. «Сжала руки под темной вуалью» — это тоже мои Мули», — ответила она. Я закричала: «Не кощунствуйте!»

...У нее был талант верности. Мне известно, что в Ташкенте она просила Л.К. Чуковскую у нее не бывать, потому что Лидия Корнеевна говорила недоброжелательно обо мне.
...Часто замечала в ней что-то наивное, это у Гения, очевидно, такое свойство. Она видела что-то в человеке обычном — необычное или наоборот. Часто умилялась и доверяла тому, что во мне не вызывало доверия и умиления. Пример первый: Надька Мандельштам. Анна Андреевна любила это чудовище, верила ей, жалела, говорила о ней с нежностью.
...Анна Андреевна очень чтила Мандельштама и была дружна с крокодилицей его женой, потом вдовой.
«Фаина, вы можете представить меня в мехах и бриллиантах?» И мы обе расхохотались.
Есть такие, до которых я не смею дотронуться, отказалась писать о Качалове, а уж об А.А. подавно. В ней было все. Было и земное, но через божественное... Однажды я рассказала ей, как в Крыму, где я играла в то лето в Ялте — было это при белых, — в парике, в киоске сидела толстая пожилая поэтесса. Перед ней лежала стопка тонких книжек ее стихов. «Пьяные вишни» назывались стихи, и посвящались стихи «прекрасному юноше», который стоял тут же, в киоске. Герой, которому посвящались стихи, был косой, с редкими прядями белесых волос. Стихи не покупали. Я рассказала Ахматовой, смеясь, о даме со стихами. Она стала мне выговаривать: «Как вам не совестно! Неужели вы ничего не предпринимали, чтобы книжки покупали ваши знакомые? Неужели вы только смеялись? Ведь вы добрая! Как вы могли не помочь!» Она долго сердилась на меня за мое равнодушие к тому, что книги не покупали. И что дама с ее косым героем книги относила домой.
Однажды я застала ее плачущей, она рыдала. Я до этого никогда не видела ее в слезах и очень обеспокоилась. Внезапно она перестала плакать, помолчала: «Знаете, умерла первая жена моего бывшего мужа. Вам не кажется ли смешным то, что я ее так оплакиваю?»

В Ташкенте она получила открытку от сына из отдаленных мест. Это было при мне. У нее посинели губы, она стала задыхаться. Он писал, что любит ее, спрашивал о своей бабушке — жива ли она? (Бабушка — мать Гумилева). Незадолго до смерти она говорила с тоской невыразимой, что сын не хочет ее знать, не хочет видеть. Она говорила мне об этом и в Комарове. И всегда, когда мы виделись.
...Однажды сказала: «Что за мерзость антисемитизм, это для негодяев — вкусная конфета, я не понимаю, что это, бейте меня , как собаку, все равно не пойму».
Она была женщиной больших страстей. Вечно увлекалась и была влюблена. Мы как-то гуляли с нею по Петрограду. Анна Андреевна шла мимо домов и, показывая на окна, говорила: «Вот там я была влюблена... А за тем окном я целовалась».
...Я знала объект последней любви Ахматовой. Это был внучатый племянник Всеволода Гаршина. Химик, профессор Военно-Медицинской Академии. Он предложил Ахматовой брак. Она отказалась.
Она (Ахматова) называла это «моя катастрофа». Рассказала, что к ней пришел циркач — канатоходец. Силач, полуграмотный, вскоре после своей «катастрофы», и стал просить ее или усыновить его, или выйти за него замуж...
Ахматова не любила двух женщин. Когда о них заходил разговор, она негодовала. Это Наталья Николаевна Пушкина и Любовь Дмитриевна Блок. Про Пушкину она даже говорила, что та — агент Дантеса. Когда мы начинали с Анной Андреевной говорить о Пушкине, я от волнения начинала заикаться. А она вся делалась другая: воздушная, неземная. Я у нее все расспрашивала о Пушкине... Анна Андреевна говорила про Пушкинский памятник: «Пушкин так не стоял».
...Мне думается, что так, как А.А. любила Пушкина, она не любила никого. Я об этом подумала, когда она, показав мне в каком-то старом журнале изображение Дантеса, сказала: «Нет, вы только посмотрите на это!» Журнал с Дантесом она держала, отстранив от себя, точно от журнала исходило зловоние. Таким гневным было ее лицо, такие злые глаза... Мне подумалось, что так она никого в жизни не могла ненавидеть.
Ненавидела она и Наталью Гончарову. Часто мне говорила это. И с такой интонацией, точно преступление было совершено только сейчас, сию минуту.
...Вспомнила, как примчалась к ней после «постановления». Она открыла мне дверь, потом легла, тяжело дышала... В доме было пусто. Пунинская родня сбежала. Она молчала, я тоже не знала, что ей сказать. Она лежала с закрытыми глазами. Я видела, как менялся цвет ее лица. Губы то синели, то белели. Внезапно лицо становилось багрово-красным и тут же белело. Я подумала о том, что ее «подготовили» к инфаркту. Их потом было три, в разное время. Молчали мы обе. Хотелось напоить ее чаем — отказалась. В доме не было ничего съестного. Я помчалась в лавку, купила что-то нужное, хотела ее кормить. Она лежала, ее знобило. Есть отказалась. Это день ее муки и моей муки за нее. Об «этом» не говорили.
Через какое-то время она стала выходить на улицу. И, подведя меня к газете, прикрепленной к доске, сказала: «Сегодня хорошая газета, меня не ругают».
...И только через много дней вдруг сказала: «скажите, зачем великой моей стране, изгнавшей Гитлера со всей его техникой, понадобилось пройти всеми танками по грудной клетке одной больной старухи?» И опять молчала...
Я пригласила ее пообедать. «Хорошо, но только у вас в номере». Очевидно, боялась встретить знающих ее в лицо.
В один из этих страшных ее дней спросила: «Скажите, вам жаль меня?» «Нет», — ответила я, боясь заплакать. «Умница, меня нельзя жалеть».

Источник: https://www.livelib.ru/articles/post/33883-anna-ahmatova-v-vospominaniyah-fainy-ranevskoj