Быт и нравы смолян

Открываю новую тему, которую планирую постоянно пополнять новыми материалами. Они будут размещаться в виде отдельных тематических статей. Приветствуется обсуждение, оценки, дополнительные материалы.

Быт и нравы смолян

Российская историческая наука традиционно главное внимание уделяла и уделяет государству. Войны и бунты, реформы и революции, цари и министры – все это мы изучаем в школе. А вот обыденная жизнь народа, из которой и состоит ткань истории, обычно остается вне внимания российского исторического образования. Может, поэтому мы и не понимаем тех метаморфоз, которые приключились с нами в XX веке? Да и много ли мы понимаем в сегодняшнем дне нашего Отечества? В новой теме «Быт и нравы смолян» будут представлены отдельные очерки, посвященные самым различным сторонам жизни смоленского крестьянства. В основном речь будет идти о традициях XIX – начала XX вв. Будем надеяться, что публикации данной темы станут не только занимательным чтением, но позволят глубже понять наше нынешнее бытие.
Название темы «Быт и нравы смолян» не случайно. Национальное самосознание – это опора для развития общества и страны. Без укрепления духа патриотизма не может быть экономического подъема, социального благополучия, политической стабильности. Как море питается реками и ручьями, так и самосознание нации должно питаться самосознанием региональным и местным. Живущие на Смоленской земле, да и выходцы из этого края должны осознавать себя смолянами.
А для этого прежде всего нам нужно понять: кто же такие смоляне? Чем мы отличаемся от брянчан и тверичей, калужан и москвичей? Ответ на этот вопрос не прост. Да и можно ли дать однозначный ответ на такой общий вопрос?
Прежде чем пускаться в рассуждения об особенностях смолян, необходимо узнать каким же был быт, нравы, традиции наших предков. В массовом сознании народное бытование вековой давности предстает в ареоле мифов и преданий, зачастую идеализирующих его характерные черты. Психология человека так устроена, что прошлое кажется если не золотым, то уж точно серебряным веком. Думается, что раньше и вода была чище, и нравы благопристойнее, а жизнь в целом, не в пример нынешней, добрее, красивее и лучше. Не будем спорить с устоявшимся мнением, а лучше посмотрим на жизнь наших предков глазами наблюдательных и чутких современников. Благо к этому есть все основания.
До нас дошли прекрасные описания смоленских священников своих приходов, относящихся к концу XIX – началу XX веков. В них содержится масса любопытных подробностей жизни смоленского крестьянства на сломе двух эпох, когда происходил переход от традиционной патриархальной культуры к современной индустриальной цивилизации. Кроме того, ценным источником могут служить очерки и заметки просвещенных помещиков, интересовавшихся крестьянским бытом, а также исследования смоленских этнографов.
Во вступлении к теме «Быт и нравы смолян» необходимо дать беглую характеристику условий, сформировавших народную культуру Смоленщины. Ее определили три фактора: природа, история и этнос.
Природно-климатические условия средней полосы России отличаются равнинностью, малым плодородием почв, долгой зимой и коротким летом. Суровость климата и скудость почвы превращали жизнь народа в вековую борьбу за выживание.
Не лучше обстояло дело и с историческими условиями развития Смоленской земли. Смоленщина на протяжении столетий была ареной кровавых и ожесточенных сражений, периодически опустошавших ее просторы. В XII веке ее разорял князь Юрий Долгорукий (именно тогда возникли крепости Ельня и Дорогобуж), в XIV-XVI веках Смоленскую землю опустошали Литва и Москва, в XVII веке – Польша, в XIX веке – Наполеон, и, наконец, в XX веке наш край поразило катастрофическое гитлеровское нашествие.
Все эти обстоятельства приводили к постоянной убыли населения, его оттоку, что еще более ослабляло человеческий и культурный потенциал Смоленщины. Сегодня в Смоленской области живет людей в два раза меньше, чем было в ней до Великой Отечественной войны и примерно столько же, сколько и двести лет назад, перед Наполеоновским нашествием. Жутковатые цифры, если вдуматься…
При таких суровых природно-климатических и исторических условиях характерными чертами крестьянского быта были крайняя бедность и неустроенность. Все это определило и ведущий психотип смоленского крестьянства, да вообще русского человека: его отличает терпение, покорность судьбе, растворенность в природном начале. Не случайно одним из ведущих мотивов смоленской песни стали неволя и тяжелая доля.
Этнические корни смолян не так очевидны, как кажется на первый взгляд. Территорию Смоленского края в древние исторические эпохи населяли племена финно-угров и балтов. От них нам досталось подавляющее большинство речных названий.
В период образования древнерусского государства на смоленских и белорусских землях жили кривичи, которых традиционно относят к славянам. По современным научным представлениям, кривичи - это балтийское племя, которое подверглось славянизации. В наиболее чистом виде кривичскую этническую основу сохранили белорусы, в том числе и поэтому их можно считать особым этносом, отличном от русских.
Смоленская земля стала стыком двух этнических культур – белорусской и великорусской. Уже в середине XIX века первые исследователи народной культуры Смоленщины отмечали эту этническую особенность смоленского населения. Восточные уезды они относили к великорусскому племени, а центральные и западные – к белорусскому.
Первый достаточно подробный этнографический обзор смоленского народа сделал в своей книге «Сельскохозяйственная статистика Смоленской губернии» (1855 г.) Яков Александрович Соловьев. Проводя этнический водораздел в населении губернии, он писал: «В восточной части губернии видна удаль русского крестьянина, соединенная подчас с буйным разгулом жизни. Видна сметливость, которою так прославился русский человек. Во всем заметна деятельность, заботливость об участи своего семейства, изворотливость при отыскании средств к жизни. Все это исчезает в западной части губернии, населенной белорусскими крестьянами, с народным типом апатическим и вялым, с пренебрежением к удобствам жизни, с недостатком сметливости, наконец, с терпением и некоторого рода добродушием не по сознанию, а по лености».
Необходимо отметить, что в этом характерологическом описании населения различных частей Смоленской губернии есть некоторая идеализация и упрощение. Так ли был ленив крестьянин западных смоленских уездов и изворотлив восточных, мы более подробно познакомимся в последующим публикациях данной темы. Она будет состоять из отдельных тематических очерков, посвященных тем или другим сторонам жизни крестьянства. Я надеюсь, что из этой мозаики может сложится объемное и многомерное представление о прошлом и настоящем Смоленского края.

 

ДВЕ РУСИ

В глубокой древности смоленские и белорусские земли населяли племена кривичей. По устоявшейся традиции мы считаем их славянами. Однако по современным научным представлениям, кривичи не славяне, а балты, которые постепенно подверглись славянизации. Балты, к которым в Средневековье относились ятвяги, пруссы, литовцы и латгалы, уже с первых веков нашей эры населяли территорию Смоленщины и Белоруссии. С VIII века на эти же земли стало проникать славянское население. Тогда и началось постепенное взаимовлияние двух разных народов, двух культур. Причем пришлых на наши земли славян ученые склонны относить к северо-западной диалектной группе, близкой к полякам. В то время как ильменские словени, поляне и ряд других племен относятся к восточным славянам. Кривичи были носителями более древней культуры, чем соседние славянские племена. Их прямой наследницей стала белорусская нация.
Смоленский край исторически и географически оказался пограничьем белорусских и великорусских земель, поэтому смоленский народ в этническом отношении был неоднороден. Уже в середине XIX века первые исследователи народной культуры Смоленщины, выявили, что в этнографическом отношении Смоленская губерния делилась на две части. В первой, к которой относились северо-восточные уезды (Вяземский, Гжатский, Сычевский, Юхновский и большая часть Бельского), было великорусское население, а во второй (уезды Смоленский, Краснинский, Духовщинский, Дорогобужский, Ельнинский, Рославльский и Поречский) – белорусское. Конечно, резкой границы между этими двумя частями губернии не было.


Жители д. Старое Поляново, Вяземский уезд.

Если по занимаемой территории белорусское население значительно преобладало над великорусами, то в количественном отношении они были примерно равны. По сведениям 1857 г. великорусское население составляло 46% общей численности жителей губернии, а белорусское – 54%.
Принадлежность к белорусскому или великорусскому населению определялась языком, внешним видом, обычаями и нравом жителей. Постепенно, благодаря отходничеству и развитию образования смоленские крестьяне все больше впитывали русскую национальную культуру, русский язык. Белорусская культура под натиском культуры русской, официальной и государственной, отступала все дальше на запад Смоленщины, ближе к белорусским губерниям. Тем не менее, и в начале XX века значительная часть населения Смоленщины имела характерные белорусские черты.
Священники, составлявшие в конце XIX – начале XX вв. историко-статистические описания своих приходов, оставили интересные свидетельства об этнических чертах своих прихожан. Приведем некоторые из них. «Племенной состав населения, судя по их языку и обычаям, белорусы. В речи их и по сие время очень заметен белорусский акцент, за который они жителями других русских губерний обзываются «поляками». Здесь за обыкновение вместо «ли» говорить «ти», сундук называть «скрынка», погребение мертвого – «хавтуры» и проч.» (Село Юров Краснинского уезда). «Пушкинские прихожане по языку и обычаям принадлежат все, исключая помещиков, к белорусскому племени. В произношении между буквой «д» и гласною литерою вставляют «з», например, вместо деньги произносят дзеньги. Литеру «з» употребляют впереди слова вместо литеры «с», например, вместо того, чтобы произнести «с луком», «с маслом», произносят – «злуком», «змаслом»; вместо «лучше» произносят «залучше». Перед каждым словом произносят частицу «ти», а в конце слова литеру «л» изменяют в литеру «в», например, ти-ходив, ти-видев; частица «ти» составляет особенность жителей Дорогобужского уезда, без нее они не произносят ни одного слова; посему природного жителя Дорогобужского уезда можно узнать по разговору из нескольких миллионов людей». (Село Пушкино Дорогобужского уезда).
Похожие черты народной речи были и в Ельнинском уезде: «В разговорах крестьян слышатся некоторые польские слова, например: потрафлять, зробить, ни трясса, вечерить, услон (скамейка), пошукай, як же, ти даси мине; вместо звука «с» произносят «з»: «з луком», «ти видив», «ти пришев» и т.п.» (село Яковлевичи). Или вот еще ряд характерных слов: «як» (как), «сянни» (сегодня), «ну няж» (неужели), «быднув» (украл), «схапив» (тоже самое), «демберить» (толковать), «казав» (сказал), «пуга» (кнут), «сёлита» (нынче), «позычать» (занять), «коли» (если), «ховтуры» (похороны), «дейкать» (разговор)…» (село Язвено Ельнинского уезда)


Крестьяне деревни Березки Ельнинского уезда.

Белорусское влияние сохранялось в начале XX в. и в Бельском уезде: «Какого происхождения или племени прихожане села Заозерья, определенно сказать невозможно: нельзя назвать их чисто белорусами или великорусами; произношение слов у них (крестьян) не совсем чистое, есть в речи их слова польского языка, встречаются слова малороссийские, например, «вечерять», т.е. ужинать, «гарно» – браво, т.е. хорошо, ловко, аккуратно; более же всего в произношении слышится польский выговор: так почти во всех словах между буквою «д» и гласною литерою вставляется «з», например, вместо «деньги» произносят «дзеньги», «деготь» – «дзеготь», «девка» – «дзевка»; «т» в произношении слов изменяется в «ц», например, вместо «путь» говорят «пуц», «плавать» – «плавац» и проч. Обращая внимание на организм и образ жизни, можно сказать, что прихожане более белорусы, нежели великорусы».
В тоже время священник села Казулино того же Бельского уезда пишет: «Язык-говор крестьян прихода правильный, чистый, отчетливый, подходит ближе к московскому говору, но без характерного преобладания звука «а». Смоленское «дз» вместо «д» и «тс» вместо «т», а также окончания глаголов на «це» вместо «те», здесь не встречается вовсе».
В Вяземском уезде крестьянская речь была уже чисто русской: «Язык здешних крестьян довольно правилен» (село Соловицы). Так же характеризовал своих прихожан и священник села Клушина Гжатского уезда: «Язык и нравы их ближе подходят к языку и нравам москвичей, нежнее, чище и правильнее смоленского».
И поныне «ти видив», «ти ходив», «ну няж» и «сянни» в ходу у старшего поколения жителей многих наших деревень. Исконные смоленские крестьяне еще сохранили остатки живой речи своих предков. Но это уже уходящая натура. Вместе с деревней умирает и ее язык.

 

ТЕЛО И ДУША

Белорусское и великорусское население Смоленской губернии заметно отличались друг от друга не только по своему языку, но и по физическому облику. Известный исследователь Смоленского края Я.А. Соловьев, в своей блестящей книге «Сельскохозяйственная статистика Смоленской губернии» (1855 г.) дает сравнительную характеристику двух разновидностей смоленского народа: «Рослость, крепость сил, здоровый вид, живость в движениях, более красивый тип мужчин и женщин – признаки великорусского населения в восточных уездах. Напротив, в западных крестьяне отличаются малым ростом, что составляет немаловажное затруднение при рекрутских наборах. Наружный вид их – апатический, нередко болезненный, движения вялы, во всем видны неуклюжество и неловкость».
Похожее описание дается и в многотомном издании «Россия. Полное географическое описание нашего Отечества», изданном в 1905 г. под редакцией В.П. Семенова: «По наружности белоруса очень нетрудно отличить от двух других разновидностей русского племени – великорусов и малорусов. Прежде всего он среднего роста, скорее приземист; он не так широк и плотен, как великорус. Данные о росте новобранцев, разработанные проф. Д.Н. Анучиным, дают следующие величины среднего роста: Смоленская губерния – 1 634 мм, Витебская – 1 642 мм, Могилевская – 1 637 мм, Минская – 1 634 мм».
Относительную низкорослость белорусского населения Смоленщины Я.А. Соловьев объяснял экономическими причинами: «Пушной хлеб, скудный приварок, тесные и курные избы, наполненные людьми и домашними животными, не могут способствовать к развитию физических сил. Напротив того, в восточных уездах замечается более удобств к жизни и большая степень довольства». С этим предположением вполне можно согласиться. Скудость урожаев и большая бедность смоленского крестьянства, конечно, мало способствовали развитию богатырского телосложения.
В тоже время авторы многотомной «России» вступают с Я.А. Соловьевым в заочный спор по поводу недостатка красоты у белорусов: «Белорус отличается светлым цветом кожи, а женщины очень часто обладают весьма тонкими чертами лица. Светлые или светло-русые волосы являются преобладающими среди белорусского населения, точно так же как и серый или голубой цвет глаз. Таким образом у белоруса нет того высокого роста и той стройности, который обладает малорус, и нет той осанитости, степенности, которая составляет украшение великорусского типа. Несмотря на это общее впечатление, выносимое при встрече с типичным белорусом, весьма для него благоприятно: в нем заметна мягкость в чертах лица, которую удачно пополняет кроткий взгляд серых или голубых глаз; все это очень хорошо гармонирует с несколько хрупким, на первый взгляд, физическим строением всего организма».


Дорогобужская крестьянка.

Описания смоленскими священниками облика своих прихожан, сделанные в начале XX века, очень схожи. «Физически народ не статный и не дородный, но черты лица имеет правильные, красивые, цвет волос русый и частью светлый» (село Ляхово Смоленского уезда). «Они худощавы, беловолосы, с длинным очертанием лица, длинною шеей и узкою грудью» (село Сусловичи Краснинского уезда). «По внешнему виду своему они далеко уступают великорусским (жителям хоть Гжатского и Юхновского уездов). Они худощавы, с длинным лицом, острым носом, длинной шеей и узкой грудью» (село Пушкино Дорогобужского уезда). «Обращая внимание на организм и образ жизни, можно сказать, что прихожане более белорусы, нежели великорусы: они худощавы, более беловолосы, с острым носом, длинною шеею и узкою грудью» (село Заозерье Бельского уезда).
Физический тип населения Смоленщины определил общий психологический склад и душу народа. Я.А. Соловьев, описывая характер смоленского крестьянства, довольно резко разделил великорусские и белорусские уезды: «В восточной части губернии видна удаль русского крестьянина, соединенная подчас с буйным разгулом жизни. Видна сметливость, которою так прославился русский человек. Во всем заметна деятельность, заботливость об участи своего семейства, изворотливость при отыскании средств к жизни. Все это исчезает в западной части губернии, населенной белорусскими крестьянами, с народным типом апатическим и вялым, с пренебрежением к удобствам жизни, с недостатком сметливости, наконец, с терпением и некоторого рода добродушием не по сознанию, а по лености».


Село Ивонино Ельнинского уезда. Волостной сторож с женою.

А что на этот счет писали сельские батюшки? Приведем несколько характеристик крестьянства белорусских уездов Смоленской губернии. «В движениях их не заметно ни легкости, ни поворотливости, ни энергии во время работы» (село Сусловичи Краснинского уезда). «В движениях их нет особой легкости и поворотливости, но во время спешных работ бывают энергичны. При отправлении в чужую сторону тяжело расстаются с родиной и, тоскуя на чужой стороне, спешат возвращением домой; к предприятиям и занятиям, кроме обычных, другими работами несклонны и нерешительны; кроме лесной промышленности и земледельчества не многие решаются заняться другими работами; к разгулу и увеселениям мало склонны и по причине разбросанности селений мало общительны» (село Заозерье Бельского уезда). «По развитию народ не расторопный, но нравом мягкий, соседственный, привыкший к худобе и безропотный… Язык бедный, речь вялая; понятия неточны, мысль не находчива» (село Ляхово Смоленского уезда).
Очень живописно изобразил своих прихожан священник села Пушкина Дорогобужского уезда Александр Конокотин: «В движениях неповоротливы, ленивы во время самой работы, ко всему окружающему хладнокровны. Сделайся хоть какая беда в доме, они не вдруг-то встанут со своего логовища (если он, например, лежит), а, прежде всего, помечтают лежа, да поговорят: «Да как же это случилось!?» Равнодушие не покидает их никогда: они равнодушно относятся к атмосферическим явлениям, равнодушны также и к самой смерти: «Умереть-то ничего, – говорят они, – только бы не потрошили», – одного анатомирования только они, кажется, и боятся».
Я.А. Соловьев доводит противопоставление психологических типов великорусского и белорусского населения Смоленщины до абсолюта, доказывая отсутствие в белорусах не только подвижности и энергии, но и ума, а также практической сметки: «Великорусский крестьянин более развит. Он побывал в разных местах. Он сметлив; ему сподручны все работы: и земледельческие, и промышленные. Он может быть хорошим плотником, кузнецом, фабричным и так далее. Он толковит и понятлив; он с первого раза поймет самое сложное дело, – только надо суметь объяснить ему. Его нелегко обмануть; скорее он сам обманет. Нелегко также его обидеть. Он смел и настойчив. Напротив того, белорусский крестьянин, живя дома или работая на шоссе и железных дорогах, ничему не научается. Если возьмется за какое-нибудь мастерство, то всегда занимает в нем последнее место. Бестолковость и непонятливость его образцовые. Очень часто можно встретить белорусского крестьянина, который не умеет даже считать. Он до того сбивается в понятиях, что и на словах, и в жизни беспрестанно противоречит себе. Он терпелив из трусости и лености».
Конечно, с таким уничижением белорусского населения трудно согласиться. Уже в следующем крупном статистическом исследовании Смоленщины, опубликованном в 1862 г., его автор М. Цебриков, комментируя суждения Я.А. Соловьева, пишет: «Впрочем, нельзя безусловно отказать белорусскому племени в способности его к занятию ремеслами промышленностью и обвинять в полном отсутствии предприимчивости. Нам известно, что во многих помещичьих имениях белорусских уездов существуют свои мастерские заведения: кузнечные, слесарные, столярные, экипажные и т.п., в которых работают помещичьи же крестьяне – белорусы, и притом с таким искусством и отчетливостию, что заслуживают одобрение знатоков».
Приведем еще одну яркую зарисовку характера белорусского населения Смоленщины. Она содержится в очерке С.В. Максимова «Белорусская Смоленщина с соседями» (Живописная Россия. Т. 3. 1882 г.). «В области Десны, сухощавому, довольно высокому, наделенному крепким телосложением, черноволосому степняку, малороссу природа противопоставляет белокурого белоруса, небольшого роста (редко выше 2 арш. 3 вер.), слабого телосложением, с вялым взором, при светлых глазах и белой одежде. Степняк сбрил бороду, опустил книзу усы и на своих длинных ногах ходит тою медленною походкою, которая столько в нем характерна и отличительна и показывает собою полную беспечность характера с уверенностию в том, что вовсе некуда спешить и незачем бегать. Белорус с реденькой бородой клином, на том же базаре отличается проворством и легкостью в движениях, стремлением хитрить и недоверчивостью при торговых сделках. Но и в нем сквозит некоторая распущенность с придатком вялости, столь характерным во всяком ленивом человеке. Впрочем, это только на первый взгляд: в сущности – самодовольная, сановитая лень степняка ничто иное, как естественное спокойствие сытого человека, получившего сполна все то, чего желал, и в то же время лишенного всякой возможности надеяться получить неизвестное большее. Земля с избытком вознаграждает его труд, – отсюда известного рода безропотность и порывы к веселью, потому что есть на что выпить и притом некуда деться этому исконному домоседу. Белорусская беспечность тоже кажущаяся: в сущности, это самый трудолюбивый человек, которого скудная почва и природа-мачеха выучила беспримерному терпению, безграничной готовности ко всякой работе; но у него отнялись руки. Он перепробовал многое и нигде не нашел удачи; чрезмерные труды надорвали силы, постоянные беды довели до состояния отчаяния. Он стал казаться апатичным только в силу того, что природа наделила его слишком мягким и нежным характером, и оказался лишенным всякой энергии по силе предвходящих исторических причин. Белорус пьет водку и напивается до бесчувствия уже не потому, что дешева у него горилка и «мае гроши», а уже прямо с неисключимого и неисходного горя».
Обобщая наблюдения над телом и душой смоленского крестьянина, можно сделать вывод о том, что скудость почвы и суровость климата определила, как его облик, так и душевно-нравственные качества. Ограниченность жизненных средств и возможности их приискания неизбежно вели не только к физической худобе и малорослости, но и к апатичности, сковывали инициативу, предприимчивость. Разорительные и губительные войны, периодически опустошавшие Смоленский край, также мало способствовали довольству и самодеятельности жителей. Смоляне в течение длительного времени не жили, а выживали в тяжелейших природных и социальных условиях. Однако характер народа менялся вместе с исторической эпохой. Отмена крепостного права, развитие капитализма, рост городов и индустриализация России вносили коррективы в привычный образ смоленского селянина. Правда и тут восточные уезды губернии оказались впереди остальных. Об этом рассказ в следующей публикации.

 

РАБОТА НЕ ВОЛК…

Любим ли мы трудиться? С усердием ли работаем на собственное благо? Вопросы не праздные, а, можно сказать, самые важные, определяющие наше сознание и бытие. Именно в отношении к труду, и проявляется в полной мере национальный характер народа, культурно-исторические условия его формирования.
Каким было отношение к труду смоленского народа в прошлые времена, нам помогут узнать описания приходов, составленные сельскими священниками во второй половине XIX – начале XX веков.
Вот что пишет священник села Середы Сычевского уезда: «Общим пороком прихожан села Середы можно признать недостаток усердия к трудолюбию. При крепостном праве крестьяне работали из принуждения, теперь же больше полагаются на авось. Не любят раньше встать на работу и попозже придти с работы домой… Впрочем, этого нельзя сказать обо всех прихожанах; есть люди добрые, честные и трудолюбивые».


Сельцо Архангельское Ельнинского уезда. Крестьяне на сенокосе.

Похожую картину можно увидеть и в селе Надва Смоленского уезда: «Население прихода все состоит из бывших крепостных крестьян, имеет черты общерусские: могут много работать, но ленивы, могут жить чисто, но живут грязно, слегка пьянствуют; много работают непроизводительно на евреев по лесам, а домашнее хозяйство ведут спустя рукава».
Крестьяне села Яковлевичи Ельнинского уезда также не отличались особым усердием: «Прихожане-крестьяне – народ, вообщем, пока ленивый: пока хлеб есть – он и знать никого не хочет, сидит дома и не работает». Тоже самое пишет и священник села Ларина Вяземского уезда: «У крестьян особенной привязанности к земле и к ее возделыванию незаметно. Можно думать, что при более серьезном отношении к земледелию, земля могла бы приносить больше пользы крестьянам…»
Парадокс крестьянской жизни состоял в том, что основное занятие сельского населения – земледелие – не могло прокормить деревню. Труд, который земледелец вкладывал в ниву, не приносил большой отдачи. Неудивительно, что отношение к землепашеству зачастую было довольно прохладным. Свидетельствует священник села Сусловичи Краснинского уезда: «Главное занятие и можно сказать единственное это земледелие. Земля по своей истощенности не вполне хорошо вознаграждает труды по ее обработке. Крестьяне поэтому не все бывают обеспечены хлебом, и у весьма многих хлеба не достает до «нови». У крестьян особенной привязанности к земле и ее возделыванию незаметно. Да и, правду сказать, привязываться-то не к чему». Тоже мы видим и в других уездах Смоленщины: «Главное занятие местных жителей земледелие, которое плохо себя оправдывает. Причины плохого хозяйства – малоземелье… Хлеб ржаной начинают покупать сейчас же после посева ржи» (село Вербилово Ельнинского уезда). «Главным занятием и источником к жизни прихожан – земледелие, каковое во все времена их жизни ведется плохо, хлеба у большинства не хватает, також и корму, отчего и скотоводство плохое и в малом количестве (село Покров-Кошкино Рославльского уезда).
Традиционно малую производительность земледелия объясняли малоплодородной почвой. Однако не все так просто. Известнейший исследователь аграрной истории России, наш современник профессор Л.В. Милов констатирует: «В историческом центре Российского государства в течение, по крайней мере, 400 лет уровень урожайности был необычайно низок… Основная причина кроется в специфике природно-климатических условий исторического центра России. Ведь здесь, при всех колебаниях в климате, цикл сельскохозяйственных работ был необычайно коротким, занимая всего 125-130 рабочих дней (примерно с середины апреля до середины сентября по старому стилю). В течение, по крайней мере, четырех столетий русский крестьянин находился в ситуации, когда худородные почвы требовали тщательной обработки, а времени на нее у него просто не хватало, как и на заготовку кормов для скота».
Таким образом, крестьянин буквально без сна и отдыха пахал землю, но ее урожайность не оправдывала трудов. Таким образом, малоподвижность крестьянина, лишенного к тому же нормального питания, становилась вполне разумным способом экономии жизненной энергии, а чрезмерное усердие в труде истощало силы, не принося дохода и не возмещая затраты. Пример такой жизненной философии привел священник села Ивкино Краснинского уезда: «Вследствие дешевизны рабочих рук, многие крестьяне предпочитают за неимением других заработков сидеть дома не доевши, по пословице: «хоте не доедно, зато долежно».
Постепенно, под влиянием скудости природы, апатичность и малоподвижность стала заметной чертой характера смоленского мужика. Весьма живописную характеристику крестьян дает священник села Пушкина Дорогобужского уезда: «…в движениях неповоротливы, ленивы и во время самой работы, ко всему окружающему хладнокровны. Сделайся хоть какая беда в доме, они не вдруг-то встанут со своего логовища (если он, например, лежит), а, прежде всего, помечтают лежа, да поговорят: «Да как же это случилось!?» Равнодушие не покидает их никогда: они равнодушно относятся к атмосферическим явлениям, равнодушны также и к самой смерти: «Умереть-то ничего, – говорят они, – только бы не потрошили», – одного анатомирования только они, кажется, и боятся».
Похожий портрет смоленскому крестьянству рисует приходской батюшка села Ляхова Смоленского уезда: «По развитию народ не расторопный; но нравом мягкий, соседственный, привыкший к худобе и безропотный».


Село Ивонино Ельнинского уезда. Волостной сход.

Неудивительно, что так много поговорок и пословиц сочинено русскими людьми по поводу лени и нерадения к труду. Причем в них отразилось двойственное отношение к работе. С одной стороны не приветствовались чрезмерные трудовые затраты: «Работа не медведь – можно и завтра посмотреть», «Работа не волк – в лес не убежит»… С другой – безделье осуждалось и высмеивалось: «Один с сошкой, а семеро с ложкой», «Если бы хлеб да одежа, так и ел бы лежа», «На работу боком, а с работы скоком», «Догулялись кулики: нет ни хлеба, ни муки»…
Неблагоприятные природно-климатические условия выработали в смоленском мужике способность к достаточно длительной работе на пределе своих возможностей. Вместе с тем вечный недостаток времени, отсутствие заметной связи между качеством земледельческих работ и урожайностью хлеба не создали в нем привычку к тщательности и аккуратности в работе: «Обрабатывается земля самым простым способом, иногда даже небрежно и несвоевременно» (село Червоное Краснинского уезда).
Хорошо известно выражение о том, что русский мужик тяжел на подъем. Трудно начинает он новое дело: «Особой энергии к деятельности нет, крестьянин тяжел на подъем, но еще тяжелее оторвать его от излюбленной и начатой работы. Граф Толстой в «Князе Серебряном» в лице Митки, верно очертил характер деятельности, подходящий к клушинскому крестьянину, словами «а ну-ка, покрепчае», т.е. внешний стимул должен второй, третий раз, еще покрепче ударить, чтобы расходились силы на победу жизненного гнета. В этом проглядывает натура ненормальная, загнанная, забитая, может быть, сотнями лет, в течение жизни целых поколений. Татарское ли иго, или целый ряд бедствий и бедности пригнули натуру клушинского прихожанина» (село Клушино Гжатского уезда). Сегодня рассуждения Клушинского батюшки о тяжести на подъем его прихожан выглядят забавно и двусмысленно, ведь Клушино – родина первого космонавта Земли Ю.А. Гагарина, совершившего «подъем» над всей планетой. Все-таки, за столетие кое-какой прогресс в смоленских мужиках налицо.
С конца XIX века в России быстрыми темпами стал развиваться капитализм. Росли фабрики, заводы, шахты. Рыночные отношения все активнее вторгались в застойное течение русской жизни. Новое время создавало условия для более активной жизненной стратегии, но привычка к малоподвижности, ставшая второй натурой, мешала значительной части смоленских крестьян быстро втянуться в новую жизнь, воспользоваться ее преимуществами.
Характерен пример прихожан села Ляхова Смоленского уезда: «Местными промыслами не умеют заниматься, да и не на что их завести. Впрочем, есть три-четыре маслобойни, два-три кузнеца, один-два бондаря, колесник, гонтовщик, овчинник, волночес и только. Ни плотников, ни столяров, ни печников порядочных нет; портного, сапожника, шорника надобно искать вне прихода. Удивительно, народ здесь ни к чему неумелый, беспечный, неподвижный и на поденную работу. В годовое услужение нанимается неохотно, да и плохого качества эти лица: своенравны, неуживчивы и нехозяйственны, почему и платят здесь работнику не более 45 р., а работнице 30 р. в год. Между тем, у 4/5 населения хлеба не хватает на год...»
Схожая ситуация и в селе Мокшеево Смоленского уезда: «Отсутствие каких бы то ни было кустарных и местных промыслов полнейшее. В приходе нет ни одного завода, не говоря уже о фабриках. Наличный состав населения мужеского и женского полов в свободное время от полевой работы занимается исключительно работами по дому. Мужчины заготавливают хворост – единственный материал для топлива, ухаживают за скотом, за плату занимаются перевозкой дров изредка; женщины заняты исключительно приготовлением пищи для себя и домашних, прядут, ткут полотно, сукна и только. Отхожих промыслов не существует, кроме в г. Смоленск – в услужение и то, как выражаются, не стоит, и на лапти там не заработать! О дикий взгляд! Нет ни плотницких, ни штукатурных артелей, нет ухода на какие-либо фабрики».
В приходе села Язвено Ельнинского уезда «зимою крестьяне положительно «лежат на печке», так как кроме только вывозки на железнодорожные станции исчезающего лесного материала ничем не занимаются».
Правда и отход на заработки в города, зачастую, приносил мало пользы смоленским мужикам: «Кустарным производством крестьяне не занимаются. Большинство молодых из них уходят на работу в Юзов завод Екатеринославской губернии, где большинство забывают про домашних своих и не высылают заработанных в заводе денег, а пропивают их там, а если явятся с завода домой, то уже одевшись «в пиджаки», в дорогие сапоги и при часах и испорченными нравственно» (село Яковлевичи Ельнинского уезда). «Ни кустарных, ни других каких промыслов нет. Из некоторых дворов ездят в шахты на заработки, но заработков немногие приносят домой, большинство ведет там жизнь разгульную, являются оттуда ленивыми, грубыми и с замашками к воровству и разбоям» (село Покров-Кошкино Рославльского уезда).
Более предприимчивыми и деловитыми традиционно были крестьяне восточных уездов Смоленщины – Гжатского, Сычевского, Юхновского. Хорошие условия для льноводства и отходничества (близость к Москве) содействовали развитию деловой сметки, инициативы. Вот как отзывается о своих прихожанах священник села Мокрого Гжатского уезда: «…здешний народ забочий и трудолюбивый. Молодые мужчины и женщины отходят на промысел в столицы и другие города, служат на заводах и фабриках, а которые дома живут, занимаются извозом, то есть, возят лес и дрова на станции Московско-Брестской железной дороги, валят лес и режут дрова. Есть в приходе хорошие плотники, столяры, кузнецы, сапожники, маслобойники, бондари и другие мастера».
…Вот уже столетие, а то и более, минуло с той поры, когда сельские священники описывали быт и нравы своих прихожан. Казалось бы, жизнь смоленского народа с тех пор изменилась самым решительным образом, но все же нет-нет да и проступит сквозь ткань сегодняшнего дня тени забытых предков. Всмотримся же внимательнее в их лики, чтобы лучше понять самих себя, да и поучится на уроках прошлого…

 

Классные фотки. thumbup Андрон, и когда мы тебя в бабочке увидим и в тройке? А ведь смотрелся бы не хуже предков. :P

 

МУЖИЦКОЕ КАЗИНО

Нынешний разгул игорного бизнеса на смоленских просторах, казалось бы не оставляет сомнений в том, что дело это для Смоленщины новое, порожденное эпохой нынешних рыночных реформ. И впрямь, трудно себе представить смоленских мужиков век назад спускающих потом и кровью заработанные рубли в казино. Откуда казино в смоленской деревне?! Ан, нет! Игра и азарт в крови у нашего народа, и только дай ему малую толику свободы, как он уже пытается урвать счастье у капризной Фортуны.
В конце XIX – начале XX вв. Смоленщина, как и вся Россия, также переживала период реформ, в чем-то похожих на нынешние преобразования. Под напором новой индустриальной эпохи рушились традиционные устои, общинные порядки. Жесткие ограничения личной свободы постепенно уходили, и освобожденная личность начинала реализовывать себя и свои права по собственному разумению. Правда, разумение это было примитивное, не обремененное грузом культуры и образованности.
Вот сетования священника села Спас-Волжинского Вяземского уезда, относящиеся к 1904 г.: «В нравственном отношении замечается порча нравов и старинных семейных заветов. Всюду жалуются на непочтение родителей, дележи и дробление хозяйств до невозможности. Причиною служит возвращающаяся из столиц и городов молодежь. Патриархальность редко где замечается. Больших семейств вовсе нет. Есть деревни, где земли довольно, но лень и неподвижность рождают нищету. Не в обильной степени существуют и пьянство, но самое зло в приходе картежная игра. Играют все. Играют дети, заменяя бабки деньгами, играют целые ночи напролет взрослые в карты, часто спуская большие деньги. Известен мне случай, когда крестьянин проиграл до девятисот рублей за одну ночь. Играют богатые, играет и бедняк, покупающий половину года пудиками хлеб».
А в Ельнинском уезде пошли дальше, там даже было организовано своеобразное мужицкое казино. Пишет священник села Язвена: «В ярмарочные дни крестьяне предаются азартным играм: картам, тромкам и др.; проигрывают в одну ночь до 25 рублей; располагаются кучами по обеим сторонам дороги на лощинах и в банях. В дер. Анякове (большая деревня – 51 двор, более 300 жителей – Ю.Ш.) существует настоящий клуб: крестьяне – любители карточной игры – сходятся в одну избу и, не спавши, просиживают за столом по три дня и более. Научают крестьян этим новейшим премудростям разные выходцы: кучера, лакеи и пр. А нужно заметит, что наши крестьяне очень восприимчивы к новейшей цивилизации».
Где азартные игры и дикость нравов, там и преступления. И сейчас горе-игроки, подсевшие на игровом ажиотаже, как на наркотике, занимаются грабежом и воровством, сколачивая таким нехитрым способом капиталец для своего пагубного увлечения. Та же картина была и век назад. В деревне Копыловке Ивкинского прихода Краснинского уезда процветала азартная игра в карты и в «орлянку». Приходской священник писал: «играют круглый год, играют до долгов и нищенства; проигравшись, пьют с горя, а напишись, вступают в ссоры и драки, так что бывают случаи увечья. Из деревни Копыловки вышел и убийца, встретивший девушку в Починке и около дер. Осташково в лесу ограбивший ее и лишивший выстрелом из револьвера жизни». А ведь для смоленской деревни вековой давности такое преступление как убийство было случаем исключительным.
Говоря о распространении век назад азартной карточной игры в смоленской деревне, следует сказать о том, что ажиотаж этот был вызван не только «восприимчивостью крестьян к новейшей цивилизации», как писал приходской батюшка. Неистребима в нашем человеке страсть к мгновенному обогащению. Вера в счастливую звезду, в удачу всегда жила и живет в душе смолянина. «Или пан, или пропал». Не беда, что хата покосилась, а добра – кот наплакал. Вот сейчас пойду по дороге и найду кошелек, или клад в руки дастся, или еще какую жар-птицу за хвост поймаю. То-то счастье будет!
Традиционны в смоленском фольклоре рассказы о разбойничьих кладах и об их поисках. Обычно такие предания в народном сознании связаны с городищами – первыми укрепленными поселениями на Смоленщине, возникшими примерно 2,5 тысяч лет назад. И как ныне ищут клад Наполеона, так и в стародавние времена искали на смоленской земле легендарное село Николо-Лапотное, в котором якобы запрятаны сокровища польского короля, вывезенные из Москвы в эпоху Смутного времени.
Конечно, невозможно говорить о том, что страсть к мгновенному обогащению присуща лишь обитателям Среднерусской равнины. Однако, как и все прочие душевные порывы, азарт получения манны небесной развит в нас до необычайности, до выходящего за всякие разумные рамки предела. И нынешний девятый вал игровых автоматов тому подтверждение. В погоне за сказочным кушем у нас играют все: и обремененные детьми мамаши, и юнцы субтильного возраста, и бабушки-божьи одуванчики. Проигрывают последнее, кто-то даже свои квартиры, а иные собственную жизнь, кончая с ней, не в силах вернуть взятые в долг деньги. Казино, игровые клубы, игровые автоматы у нас на каждом углу, в каждой подворотне. По их количеству мы уже, наверняка, впереди планеты всей. Что ж удивляться тому, что наши деды-прадеды резались ночи напролет в картишки, проигрывая последние гроши. Яблоко от яблони недалеко падает. Какое семя, такое и племя.
И верно заметил священник села Спас-Волжинского: азартная денежная игра неразрывно связана с нежеланием трудиться, с ленью и как следствием ее – нищетой. И земля есть, и рабочие руки есть, а лень все одолела. Вот и остается надежда на чудесный выигрыш, на фарт. Кружит нашего человека морока, мутит ему голову золотым туманом, оставляя после себя лишь горькое похмелье, а не золотые горы.
Жизненная философия завсегдатаев «мужицких казино» проста: «Судьба – индейка, а жизнь – копейка». Может быть, в этом и есть ключ нашего азарта. Жизнь человеческая у нас никогда ничего не стоила. Ни мы сами, ни, тем более, наше государство, ни в грош ее родимую не ставили. Наверное, отсюда и идет традиция ставить все на карту – и последнюю копейку, и жизнь. Уйдем ли мы когда-нибудь от этой пагубной привычки? Бог весть…

 

Lock, ты прав.

 

В основном информация взята из описаний сельских приходов, сделанных смоленскими священниками в конце 19 - начале 20 веков. Эти материалы частично публиковались в Смоленских епархиальных ведомостях, а основная часть была собрана смоленским историком И.И. Орловским и хранится в Гос.архиве Смоленской области.
Фотографии большей частью из моего архива. Наверное, в подписях фотографий нужно давать ссылку на источник.

 

Этих материалов нет в интернете.

 

Коля, чего тебе надо? Пишите письма, как говорится.

 

Пишу о всех уездах вместе взятых. Просто в некоторых темах больший акцент получается на западной части губернии, которая имела свой особый белорусский колорит.