Судьба деревень и усадеб Тверской области

Как вымирают русские деревни на примере Тверской области: разруха, мародёрство, безразличие и смерть.
По всей России уже несколько десятилетий стремительно вымирают деревни.
Но, пожалуй, нигде это не проявляется так ярко, как в Тверской области.

 

Хроники опустевших деревень: как вымирает село в Тверской области



Пустые, чёрные глазницы окон покосившихся домов, бурьян за палисадом, прогнувшиеся крыши, и ни одной живой души. Лишь одичавшие кошки снуют меж молодой поросли и бурьяна.
Такую картину можно наблюдать во многих деревнях Тверской области, в которых когда-то кипела жизнь. Но потом, как будто в одночасье, она остановилась.

Русское село вымирает, и это уже — аксиома. По всей стране ежегодно из деревень в город уезжают десятки тысяч человек. Тверская область в этом списке на передовых позициях, по крайне мере по Центральному федеральному округу. И причина тому не столько в людях, которые тянутся к шуму улиц мегаполиса.
Истинная реальность гибели русского села кроется, в первую очередь, в качестве жизни.
Активным периодом гибели русского села стало начало «нулевых».
По данным статистики, за первое десятилетие в Тверской области опустело более двух тысяч деревень, а это около 25 процентов от всех населённых пунктов региона.
И самое страшное, что тенденция сохраняется, деревни продолжают пустеть.
По данным Росстата за 2019 год, 76 процентов населения Тверской области — городское. Сельские жители — лишь 24 процента от общего числа населения, а это всего лишь порядка 310 тысяч человек при общей численности области в 1 млн 260 тысяч. За 2018 год деревни в регионе покинули более шести тысяч селян.
— Это проблема давняя. Миграция людей в город, рост городов и уменьшение деревень — это уже многолетняя беда.
А сейчас ещё и оптимизация. Школы закрываются, ограничиваются другие сферы жизнедеятельности. Работы у людей становится меньше.
Люди перестают заниматься сельским хозяйством, и вот всё в комплексе сказывается на оттоке людей из деревень, — поделился с корреспондентом РИА SM-News краевед, сотрудник ржевского музея, Олег Кондратьев.
На его памяти, таких деревень хватает и в его родном Ржевском районе. Но чем дальше от областного центра, и точки притяжение туристов (как, например, озеро Селигер), тем активнее вымирает село.
Особенно это ощутимо в сравнении за прошедшее столетие. — В начале ХХ века в деревнях проживали порядка 115 тысяч человек. А сейчас тысяч 11 если осталось, то это уже хорошо.
В десять раз в Ржевском районе уменьшилось число населения, — приводит краевед статистику на примере своей малой родины.
Схожая статистика с небольшими отклонениями и в других муниципалитетах. Такое соотношение с небольшими отклонениями можно применить ко всей области, кроме пригорода Твери.

С Ржевским районом граничит район Оленинский, и тут тоже есть заброшенные деревни.
Село Татево, где Сергей Рачинский основал сельскую школу, располагается лишь в пятнадцати минутах от райцентра, посёлка Оленино.
И школа, заложенная великим педагогом, существует до сих пор. Но и тут, в окружении такого крупного села, жизнь угасает.
Ещё пятнадцать минут пешком, через лесок и рухнувший мост, мы попадём в деревню Халютино, ныне покинутую людьми.

Въезд в деревню Халютино Оленинского района.
В Халютино раньше была ферма. Жили в деревне в основном местные жители, а потом дачники купили дома, стали сюда приезжать. Но это было очень давно, — вспоминает историю деревни главный специалист Татевского территориального отдела Гусевского сельского поселения Светлана Иванова. Последний человек ушел из неё около пяти лет назад.
Ну а на вопрос, почему люди из деревень рвутся в город, Светлана Иванова отвечает: «Работы нет!».
С работой в деревнях в самом деле сегодня туго, и люди занимаются фермерским хозяйством.
Но это в основном пожилые. Молодёжь на земле работать не очень желает и рвётся в города.

Основной возраст проживающих в Татевском районе, со слов сотрудника отдела сельской администрации — пожилое население.
И что характерно, само село Татево процветает. Наверное, причина тому — местные почти не спиваются.
Ещё заложенный графом Рачинским (а тот не был сторонником алкоголя) трезвый образ жизни передаётся из поколения в поколение.
— У нас в селе нет таких, серьёзных алкоголиков. И у нас на базе школы есть общество трезвости, — рассказывает Светлана Иванова.
Трезвость, несомненно, играет положительную роль в сохранении русского села. Но Татево — это, к сожалению, пример единичный.

В основном же люди в деревнях спиваются, предаваясь перед «зелёным змием», отдавая ему последнее из того малого, что осталось в карманах.
Кто-то прикладывается к бутылке от безработицы, кто-то просто от нежелания жить нормально. Многие так и умирают, от голода, от «палёного» самогона, от вызванных алкоголизмом болезней.
И плохо, когда рядом нет человек, который вовремя одёрнет «русского Ваню» от бутылки. А работник из алкоголика, понятное дело, нулевой.
— Это, конечно, трагедия. Раньше люди и сельским хозяйством занимались, и промыслы были, и они умели совмещать и сельское хозяйство, то есть вспахать, посеять.
И одновременно работали в городе. Всё это было, всё это жило, а сейчас…
— Тоскует по былым временам ржевский краевед Олег Кондратьев.
В Сандовском районе есть деревня Михеево, где, в точности как в Халютино, людей встречают покосившиеся избы. Последнего жителя здесь не стало в 2014 году.
Тогда в горящем доме, больше похожем на землянку, погиб одинокий дедушка Миша.
Он жил без электричества, добровольно отказавшись от него, топил печку «по-черному», да так, что все стены в комнатах были покрыты толстым слоем сажи.
Вот от той самой печи однажды и вспыхнула ветхая изба. Погибший на пожаре последний житель деревни Михеево дедушка Миша.

Нет, дедушка Миша не был алкоголиком. Просто был немного блаженным, потеряв рассудок к старости. Но при этом он был очень добрым человеком, держал коз, заботился о котятах.
Но если поднять сводки МЧС, то можно обнаружить характерный момент: часто на пожарах в пустеющих деревнях гибнут люди, ведущие асоциальный образ жизни.
Так и уходят в историю русские деревни, утопая в алкоголе, сгорая в огне, погибая от голода.

Покосившийся дом дедушки Миши.
— Работать было негде, общаться было не с кем. Кругом все спивались. А я только вернулся из армии и не хотел ходить в обносках.
Куда работать идти в этой глуши?
Работа только в райцентре, в Вышнем Волочке, а туда автобус ходит, как ракеты на Марс. Начало нулевых.
Ну, я и рванул подальше от дома, поближе к жизни, и возвращаться уже не хочу, — рассказал о своём пути из села Виктор Мартынов, мигрировавший в город уроженец деревни с говорящим коммунистическо-колхозным название Красное Знамя.
Сейчас в России пытаются возрождать село. Как на федеральном уровне, так и на уровне региональном.
Но трудно возвращать на малую родину урбанизировавшихся селян, как трудно было поднимать целину после в начале прошлого века.
— Глава администрации района человек современный, грамотный, много делает для того, чтобы сохранить людей, чтобы люди приезжали в деревни, но это всё, конечно, очень сложно.
Хотя есть люди, которые едут в деревни, и даже из Москвы приезжают, но это отдельные случаи, массовости нет, — говорит сотрудник ржевского музея Олег Кондратьев.
Ну а пока проблема не решена, последние деревенские жители стареют, покидают этот мир. И с каждым годом мы получаем всё больше опустевших деревень на карте Тверской области.

https://news.rambler.ru/other/44061...dereven-kak-vymiraet-selo-v-tverskoy-oblasti/

 

Александр Беленький
Москва и москвичи. Как живёт деревня - тёзка столицы

Дорога от Москвы до Москвы занимает больше шести часов, и простой её не назовёшь. На подступах к Москве превращается в убитую пыльную грунтовку, где теперь ездят только лесовозы.
“- Эта ваша Москва переполнена больше некуда!” - кричит баба Аня с лавочки. “- А в нашу никто не едет!"







Деревня настолько маленькая, что поместилась на одной фотографии с квадрокоптера.
Застройку плотной тоже не назовёшь: всего одна улица, чуть больше десятка домов (многие из них заброшены или используются как дачи), чуть в стороне от дороги - остатки коровника.
Вот и вся Москва.



Почему она так называется - не скажут даже местные жители.
Википедия говорит, что дескать ещё в 13-м веке здесь поселились люди, сбежавшие из разорённой монголами Москвы.
В старом доме под большим дубом живут Степановы.



Иван Александрович и Анна Павловна - коренные москвичи. Родились здесь и никуда не уезжали.



Живут в деревне круглый год, воспитывают рыжего кота.



Огородом, в отличие от дачников, занимаются не для развлечения. Магазинов в Москве нет.
Приезжает автолавка, где можно купить основной набор продуктов, но овощи выращивают свои.





Им нет дела до войны в Сирии. Безразличны американские санкции.



Реконструкция улиц в центре Москвы Степановых тоже не заботит.
Гранитная плитка на тротуарах? Платная парковка? Липы на Тверской?
В их Москве нет даже асфальта!



Раньше деревня была в несколько раз больше. Со своим магазином и клубом. Работал совхоз “Красная Москва”.
С распадом СССР ферма закрылась, а люди разбежались. Типичная, в общем, история.















В гараже у Ивана Александровича стоит “Запорожец”, но он редко выезжает за пределы деревни.



Заглянули в гости к соседу. Владимир Иванович - дважды москвич. Почти всю жизнь провёл на Кутузовском проспекте.
В девяностые купили дом в деревне Москва, как дачу, потом так и остался.



Когда жены не стало, начал заводить кошек. В доме их в три раза больше, чем всех жителей в деревне.







Животные свободно размножаются, но не выходят на улицу. Кажется, они все друг другу родственники. И не выглядят от этого очень счастливыми.
Владимир Иванович не выпускает их, поскольку плохо видит и боится потерять котов на улице.



Маленькая Москва удивительно похожа на большую. В каждом столичном доме обязательно есть такой “кошатник”.



Кроме животноводства, у Владимира Ивановича есть и другие увлечения.
Он рисует картины.





Раньше, в советские годы, мужчина работал кинооператором на телевидении, и много ездил по стране.



Про тверскую Москву ничего не знают в России, но деревней интересуются иностранные журналисты. Приезжали корреспонденты из Economist, тоже делали репортаж.
Правда, совсем о другом.



Пока беседовали с кошатником, Иван Александрович позвал ещё одного соседа.



К сожалению, не запомнил его имени, да тот и не рассказал о себе ничего особенного. Много курил и загадочно улыбался.



Вот они, москвичи: всего пять человек. Четверо живут постоянно, ещё одна бабушка приезжает на лето.
Она совсем не может ходить, поэтому групповую фотографию мы сделали на лавочке у её дома.



Мужчины с интересом наблюдают за полётом квадрокоптера над деревней.



Степановы пригласили зайти в гости на чай. Хорошая у них изба, тёплая.







Внутри типовой интерьер небогатого советского дома: цветастые обои, тюль на шторах, цветы в горшках на подоконниках.
Все столы и комоды накрыты скатертями, чтобы меньше пылилось. На полу и на одной из стен ковёр. Похожий интерьер был у моей прабабушки, и в квартире и в деревне.
И хоть семью Степановых я видел впервые в жизни, ощущал рядом с ними что-то очень приятное и знакомое, родом из далёкого детства.











По единственной московской улице без конца ездят лесовозы. Проносятся на большой скорости, поднимая пыль выше домов.
Москвичи кашляют, закрывают нос, но терпят. Уже привыкли. Анна Павловна успокаивает: “Это временно. Увезут лес и всё”.
Уезжал с грустными мыслями. В 2010 году (во время переписи населения) в деревне жило 17 человек. В 2017-м осталось пятеро.
Скоро не останется и их. Тверская Москва - это тоже временно.





https://macos.livejournal.com/1606133.html

 

Довелось, срезая дорогу проезжать по Тверской области через полностью брошенные деревни. Впечатление не самое приятное, на десятки километров ни одной живой души, и полностью оставленные людьми деревни. В лучшем случае, один~два жилых дома на село. Фотографий самих деревень, к сожалению не осталось, а вот снимки церкви в одной из таких, сохранились

 

Всё это печально!!! Я переехал с средней азии во время гонений в Тверскую глубинку. Тихо спокойно! Провинция. Лес, водохранилище, рыбалка ,охота. Всё ещё пока работало. Были предприятия, совхозы (Кооперативы) работали. Сегодня нет ничего!!! В прошлом году решил съездить в одну глухую деревеньку, походить с прибором. В 90-е там после охоты немного расслаблялись под печёнку с водочкой. Приехал и Ах..л. Нет деревни! Даже тот дом где мы ночевали одни развалины. И таких деревень, кстати очень древних очень много.

 

Сергей, а где такая церковь, не записали?

 

Спрошу у товарища, с кем ехали. Если он помнит, то напишу обязательно

 

Серег, если на телефон снимал, то современные смартфоны сохраняют координаты снимка.

 

Скорее всего с Хабоцкое.

Сообщения объединены, 20 янв 2021, время первого редактирования 20 янв 2021

Тот на который снимал, не сохраняет. Им гвозди заколачивать самый раз, а ты говоришь координаты запоминает.....

 

Wolf09, Алексей, спасибо Вам за эту приведенную статью. Экскурсия прямо за душу взяла! Все родное, знакомое!
Пропала тверская глубинка... А какая красота ведь!!! Дубы...

Насчет церкви — направление, отрезок пути хоть укажите.

 

Это Краснохолмский район

Посмотреть вложение 1057860

 

Николай Павлович Гронский, талантливый, но рано ушедший из жизни поэт,
чьё имя тесно связано с именем Марины Цветаевой, так писал о Ёгнах:

Есть Весь, что на реке Егони,
– Здесь славянин, и мерь, и чудь,
И финский нож в карельской крови,
Татарский мат и русский рубль.
................................................
Но есть ещё в лесах курганы
И есть часовенка в бору,
И сколько звона в звуке Звана –
Реке червонной ввечеру.

 

По всей России уже несколько десятилетий стремительно вымирают деревни. Но, пожалуй, нигде это не проявляется так ярко, как в Тверской области.
Наверное, потому что деревень там очень много, а жителей очень мало, и они продолжают бежать из привычных мест обитания.

Мы с Митей Алешковским отправились в тверскую глушь, чтобы своими глазами увидеть покинутые деревни, поговорить с последними их жителями и попытаться понять, почему исчезает русское село.


Население Тверской области постоянно падает. С 1991 года оно сократилось почти на 400 тысяч человек (1,66 млн против 1,27 млн в 2019-м) – это как если бы полностью вымерла сама Тверь.
Причём потеря 270 тысяч человек из этих четырёхсот пришлась уже на правление Путина. Кстати, до Великой Отечественной войны в Тверской области проживало почти на миллион человек больше, чем сейчас.

Тверь остаётся единственным крупным городом региона, население которого более-менее стабилизировалось, хотя с 1991 года и она обеднела на 34 тысячи человек (421 тысяча сейчас против 455 тогда).
За эту стабильность приходится платить дорогую цену, потому что население Твери держится на одном уровне за счёт притока переселенцев из других городов и деревень области.

Например, Вышний Волочёк достиг пика населения (76 000 человек) в 1973 году и с тех пор потерял 30 тысяч (из них 13,5 тысячи – с 2000 года). Население Ржева с 2000 года сократилось на 10 тысяч,
Кимров – на 15 тысяч. Бологое и Бежецк лишились трети населения: в каждом из этих городков проживало больше 30 тысяч человек – осталось немногим больше 20. По несколько тысяч потеряли Торжок, Конаково, Удомля.

Но хуже всего пришлось именно тверским сёлам. На лето 2018 года в Тверской области насчитывалось 2234 вымерших деревни. То есть дома в них есть, а жителей больше нет.
В категории "Бывшие населённые пункты Тверской области" в Википедии – десятки названий в каждом районе. Людям негде работать, негде учиться, лечиться и покупать продукты, поэтому все, кто могут, уезжают.
В полузаброшенных сёлах остаются доживать свой век в основном старики...

Где-то между Вышним Волочком и Торжком. Мы с Митей Алешковским просто едем по трассе и видим вдоль дороги заброшенную деревеньку. Развалившиеся дома, заросшие поля...
Десятки домов, и из них лишь два подают признаки жизни.





– Важно понимать, что от Вышнего Волочка и до Торжка – абсолютно вымершая зона, – рассказывает Митя. – Здесь жили люди, я думаю, лет пять назад, шесть.
– То есть вымирание прямо сейчас происходит...
– Это происходит с распада Советского Союза и до сегодняшнего дня. Остаются только те, кому некуда идти. Это либо запойные, либо старенькие. Всё.





В каких-то домах ещё целы окна, висят занавески, уложен пол – это признаки того, что дом покинут не так давно. Потому что если хозяева, выезжая, не захватили с собой хоть что-то ценное – это сделают алкаши, живущие поблизости. А ценным в такой ситуации становится всё. Выносят весь металл – его либо сдадут, либо переплавят; печку разберут на кирпичи, даже полы и стены разберут да попилят на дрова.





Видно, что дома были красивые – с резными ставнями, уникальным орнаментом.





– Раньше некоторые здешние дома ещё использовали в качестве дач. Но быстро поняли: надо продавать, пока и это не потеряли, – рассказывает Митя.
– За моей деревней, в которой я детство провёл, есть ещё одна деревня, называется Михайловское. В неё уже вообще ни проехать ни пройти. То есть пешком надо идти через речку.
И в этой деревне стоял большой каменный дом XIX века. На нём нет ни замка, ничего нет, потому что бесполезно.
Просто большими буквами написано: "Дом пустой, брать нечего". Люди приезжают, привозят с собой постельное бельё на лето, плитку, холодильник, ещё что-то, на зиму ничего не оставляют.
В какой-то момент его сожгли просто.
– А зачем? Кто?
– Да просто так... От нечего делать...





— Вот мы едем сейчас в нашу деревню, там в соседнем доме бабушка жила, прошлое лето было первое, когда она не приехала. Она жива, просто больная, в Вышнем Волочке.
Её внук зачем-то приехал и украл всё железо из дома, вплоть до котла из бани, в котором вода кипятится. Его спрашивают: "Лёха, зачем ты это сделал?". В ответ: "А чё, ну железо же, лежит никому не нужное".
Понимаешь, родной дом, не чужой. У людей нет никакой связи с этой землёй, они её не воспринимают как свою, не видят никаких перспектив.





Приезжаем в деревню к Мите, и он знакомит меня с местной знаменитостью – бабой Люсей.



Люся всю жизнь проработала на фабрике мотальщицей, но у неё была своя минута славы: когда-то ей довелось получить премию Ленинского комсомола вместе с Кобзоном и Плисецкой за то, что придумала способ работать не на 25 веретёнах, а на 50.
Думаете, истории Мити – жесть?
По сравнению с историями Люси это цветочки.



Живет Люся на две деревни, причем обе практически мёртвые. Раньше в этом доме жил Лёня. Жил-жил да помер. Просто напился и отрубился, а печку не затопил, вот и замёрз насмерть.
Чего хозяйству пропадать? Вот Люся сюда и переехала, поддерживать хоть какую-то жизнь.



– Был здесь человек, который всех убивал, звали Енот. Енот торговал средством для чистки бассейнов. Там спирт этиловый, народ пил да помирал.
Вот на этом самом месте стояла, значит, телега, и Вася с Лёхой... Оба померли. Вася умер здесь в туалете, а этот у порога. И, главное, они сидят бухают, их рвёт, но они бухают...
"Зачем ты пьёшь?" – спрашиваю. "Ну я же купил бутылку!"
– То есть они пили просто химию какую-то?
– Да чего только не пили... Жидкость для омывания бассейнов, для стёкол, иногда и одеколон жрут, корвалол. Всё жрут.





– Но уже и Енот умер. Сгорел. У него пожар был.
– А как? Что с ним случилось?
– Пошёл за сеном. Где скотина стояла, проводка очень плохая, и [она] загорелась. Дом не горел – не горел, а вот скотина [загорелась], а после перекинулось и на дом.
– А он в доме был?
– Нет, он нёс как раз сено и увидел, что коровы горят. Открыл дверь, вошёл туда – и всё, насмерть.





– А в той второй деревне, где я живу, бабушка от голода умерла. И, главное, когда бабушка эта умирала, её сын бухал в этом же доме. Нашёл он улице какую-то женщину и вот с ней бухал. Бабушка как легла – а кто ей варить будет, если он пьяный? Летело всё туда: и сволочь ты такая, и проститутка, ой-ой-ой... Это он на мать орал.
– За то, что она есть просила?
– Нет, она не есть, она просто лежала: мол, прекратите вино пить, прекратите.
– А она от чего умерла?
– А от ничего. Один приезжал, когда вызвали скорую, и говорит: благодаря чаю и варенью, которое я ей сварила [из] красной смороды, сердце держалось у неё. Один чай внутри. Два месяца она так пролежала.
– А сын её бухал просто?
– Да.
– И здесь подобные случаи не редкость?
– Да.



Митя впервые приехал сюда 25 лет назад. Тогда это была живая деревня, вокруг поля – всё засеяно, всё вспахано.
Завод был в Есеновичах (село в Вышневолоцком районе). Сейчас уже ничего не осталось.



– Слушайте, а что дальше с этими деревнями будет? – спрашиваю у Люси.
– А чёрт их знает, не знаю.
– Вымрет всё?
– Вымрет, конечно. Ну покупают! Вот москвичи покупают.
– Ну они ж не живут здесь. Чего толку, что они покупают?
– Ну да вы проедьте ещё наше Кожино, а после – проедешь Макарьино. Ну что – купили москвичи эти. Как выезжать – так кража. Жрать-то надо...
– И у них воруют всё?
– Всё! А весной полы снимают – всё снимают, всё! Какие-то миноискатели приезжают к нам, всё роют...



Едем дальше, в село Есеновичи. В середине XX века это был районный центр. В Советском Союзе это было довольно известное село, здесь производили лыжи с рисунком ракеты. Сейчас живёт человек 500-600.
Это пример медленного умирания. Здесь ещё есть какая-то работа: пожарная станция, административные здания, школа, почта, поэтому здесь ещё какие-то люди остаются.





А это бывшая больница Есеновичей. Причём больница не только на село, а на весь район, вплоть до Вышнего Волочка.
Здесь был целый медицинский городок – хирургия, рентген и т.д., но лет 10 назад всё забросили.



– Сейчас из медицинской помощи остался только фельдшерский пункт. А фельдшерская помощь – это врачи скорой помощи, которые ездят по деревням до 12 или до часу дня.
У нас в соседнем доме у бабушки было давление 200, два дня скорая помощь не ехала.
А через два дня мы с отцом уже сами доехали до Есеновичей, нам сказали: "Мы сейчас не можем, пускай вот таблетку выпьет". А может, у неё инфаркт там какой-нибудь! Вот.
– А здесь почему это закрыли всё?
– Экономически невыгодно, наверное, содержать. Если что-то с нами здесь случится – либо в Торжок, либо в Вышний Волочёк. И вызывать скорую помощь не нужно. То есть она не приедет. Либо приедет через два дня.







– Я тебе могу рассказать несколько примеров из нашей личной практики за 25 лет. К моему отцу помощь ехала из Вышнего Волочка. Просто по чистой случайности успели спасти ему жизнь, приехали всё-таки, хотя довольно долго ехали. И то потому что упрашивали. Бабушка одна лежала сутки на земле, никто не замечал – переступали через неё там в этой деревне алкашей. Она под дождём, чуть не в коме была – тоже еле упросили, чтобы приехали. Просто упрашивать нужно: мол, заберите человека.
– Это сейчас происходит? 2019 год?
– Да. Либо к тебе просто не поедут, либо машина поедет, а в ней ничего нет. Либо она приедет через пять часов, потому что у них одна машина на всю эту больницу – она же скорая помощь и она же, скажем, директора везёт на совещание в Вышний Волочёк.





Едем дальше.



Деревня Дядино Кувшиновского района. Здесь было 100 домов. Осталось 10. Хозяйство из них есть в одном – корова, козы, куры.
В остальных, опять же, либо совсем уж старые бабушки, либо алкаши.







Почему же так происходит? Почему тверские деревни вымирают с такой скоростью, даже несмотря на огромное количество старинных усадеб и исторических мест, которые могли бы стать точками притяжения для туристов?
Тут есть несколько причин. Во-первых, историческая подоплека. Здешние места – проходной двор. Тверская область всегда находилась между чем-то .
В Средневековье между Новгородом и Владимиром, позднее между Питером и Москвой. Это всегда накладывало отпечаток, принижало значение области.
Никто не воспринимал Тверь как самостоятельный город – это был такой перевалочный пункт между двумя могучими центрами.





Во-вторых, вся эта территория, которую мы называем Тверской областью, разваливается историко-культурно.
Если мы взглянем на земли вокруг, то новгородцы называют свою территорию Новгородчиной, псковичи – Псковщиной, и так далее.
А жители Тверской области не могут называть себя никак. "Подтверье"? "Тверщина"? Таких слов нет вообще. И это неспроста. Тверская губерния была сляпана как минимум из трёх самодостаточных кусков: владимиро-суздальский кусок, смоленский кусок с Торопцом и Ржевом и часть новгородчины с Торжком и Вышним Волочком. Каждый из кусков тяготел к бывшему центру, но Пётр I своей губернской реформой это всё опоясал и зажал.
И эта тяга в разные стороны до сих пор сохраняется. Тот же город Белый вообще не понимает, что такое Тверь, потому что это чисто Смоленщина, там до Смоленска рукой подать.
Вот это историческая подоплёка, которая не позволяет хоть как-то удерживать эти земли от вымирания.





Теперь поговорим про наши дни. Сейчас появился ещё один механизм, который грозит деревне уже окончательным вымиранием.
Речь о превращении городов в городские округа, которое подразумевает объединение бюджета города и района.
Например, население Вышневолоцкого района – 22 тысячи человек, а это прилично для сельской местности средней полосы России. Территория – на 1 тысячу кв. км больше Люксембурга.
И вот бюджет Вышнего Волочка объединяют с бюджетом Вышневолоцкого района. В итоге сразу же дорожает свет, а теперь ещё и налог на землю планируют увеличить в 10 раз.
Это станет стартовым сигналом к тотальному бегству из деревень.





Единственный выход, который лично я вижу из сложившейся ситуации, – развивать туризм. Не сельское хозяйство, нет: частные хозяйства уже не смогут тягаться с гигантами.
А сделать исторические деревни центром притяжения туристов ещё вполне реально. У меня перед глазами пример Норвегии.
Маленький городок Нордфьордейд с населением в несколько тысяч человек. Его жители восстановили историческую улицу, открыли музеи, элементарно проложили тропинки вокруг города, сделали аренду палаток, аренду велосипедов – теперь к ним заезжают круизные лайнеры, и сотни людей три часа бродят по маленькой норвежской деревушке и знакомятся с местной культурой.



У Тверской области тоже есть туристический потенциал.
Вот только скоро не останется и его: исторические усадьбы разрушаются, сжигаются, разворовываются, леса активно вырубаются, а поля и деревни зарастают бесконечным борщевиком...



https://varlamov.ru/3707061.html

 

«вот бюджет Вышнего Волочка объединяют с бюджетом Вышневолоцкого района. В итоге сразу же дорожает свет, а теперь ещё и налог на землю планируют увеличить в 10 раз.»

Кто то тут неправ, мягко говоря. Налог на землю остался прежним, плата за электричество для села не изменилась - она по прежнему в 2 раза ниже, чем для горожан. Проблем на селе и без дезинформации хватает