д.Варганово Гагаринский район Смоленская область УСАДЬБА ВОРГАНОВО И ЕЕ ВЛАДЕЛЬЦЫ (по воспоминаниям княгини И.Д. Голицыной) В 2005 г. на русском языке вышла книга воспоминаний княгини Ирины Дмитриевны Голицыной (урождённой графини Татищевой) (1). Некоторое внимание в них автор уделила родовой усадьбе Татищевых Ворганово, в которой прошла значительная часть её детства и юности. Эти воспоминания в связи с фрагментарностью документальных источников ощутимо помогли в воссоздании истории одной из самых заметных смоленских усадеб. Когда-то несуществующее ныне Ворганово (2) являлось одним из замечательнейших уголков Гжатского уезда Смоленщины. Во второй половине XVIII века этим сельцом, а также ещё рядом деревень и пустошей владел князь Сергей Васильевич Гагарин (1713-1782), влиятельный и просвещённый вельможа Екатерининских времён (3). Генерал-поручик, президент коллегии Экономии, сенатор, действительный тайный советник, член Вольного экономического общества, наконец, управляющий замосковными имениями Екатерины II (до 1778 г.), Гагарин слыл ещё и специалистом по садоводству (4). Впрочем, нам не известно, применил ли он эти знания на практике в своём смоленском имении, в общей сложности (включая Ворганово) насчитывавшем 4307 десятин 820 саженей земли, на которой в ту пору (начало 1780-х гг.) проживали и трудились 217 душ мужского и 202 души женского пола (5). События Отечественной войны 1812 года, широкой полосой прокатившиеся по Смоленщине, надолго связали Ворганово с преданием, будто бы при отступлении французской армии из Москвы в этой усадьбе на ночлег останавливался сам Наполеон. И, якобы, в болотистой пустоши, раскинувшейся в полуверсте от господского дома, французы зарыли 40 бочек с серебром, похищенным ими из домов и церквей. Розыск этих сокровищ, предпринятый кем-то из прежних владельцев Ворганова, результатов, разумеется, не дал (6). Дальнейшая же история этой усадьбы документально прослеживается с более позднего времени — с середины XIX века. Отметим, что располагалось Ворганово по левую сторону Калужского просёлочного тракта «при р<ечке> Воре» (7), возможно, и давшей усадьбе имя. Точнее, в конце 1850-х гг. подобное название носили два находившихся по соседству населённых пункта - владельческие деревня и сельцо (по другим данным - деревня и село), отстоявшие на 20 вёрст от уездного центра Гжатска (8). По всей вероятности, оба эти селения в то время входили в имение действительного статского советника Павла Васильевича Ильина. П.В. Ильин был довольно крупным помещиком, поскольку владел более чем 4 тысячами десятин земли и 672 душами крестьян мужского пола (9). В середине XIX века воргановские крепостные, основным занятием которых было хлебопашество (т.е. выращивание ржи и овса), несли в пользу своего барина смешанные повинности: частично состояли они на оброке, выплачивая с тягла (тягло — податная единица, состоявшая из семейной пары, на которую выделялся земельный надел) по 6 руб. (10), а частично — трудились на барщине. Дополнявшие денежный оброк «добавочные повинности» (то есть барщина) включали обработку каждым тяглом 1/2 десятины пашни, уборку покоса, подвозку «господского хлеба, господского строения» и заготовку дров (11). По окончании полевых работ часть крепостных отправлялась в Москву и Петербург, где занималась «каменным гранильным мастерством» (12). В конце 1850-х гг. всё имение П.В. Ильина (деревни Ворганово, Сергеевское, Язвы, Некрасово, Марьино, Андреевское, Ивановское и село Дятлово) отошло к его детям: сыновьям — поручику Александру и корнету Николаю и дочери Ольге. К началу 1858 г. помещичья усадьба, включая господский дом и хозяйственные постройки, выглядела следующим образом: «В сельце Варганове каменный двухэтажный дом, три флигеля каменныя, один из них двухэтажный, а два одноэтажныя, скотных две избы каменныя, столярная изба деревянная, конный двор, каретный сарай, амбары каменныя, два скотных двора деревянных в каменных столбах и на каменном фундаменте, четыре риги деревянных, фруктовый сад, две оранжереи<,> одна каменная, другая деревянная, на реке Воре водяная о трех поставах мельница, на хуторе Никольском (Горино тож): две людских избы деревянных на каменном фундаменте<,> скотный двор деревянный в каменных столбах, рига каменная при ней сарай деревянный<, > три хлебных деревянных сарая, два амбара деревянных на каменных столбах» (13). Кроме того, источниками зафиксировано и наличие в сельце Ворганово на рубеже 1850-1860-х гг. сыроваренного завода (14), скорей всего, являвшегося ещё одним объектом приложения труда местных крепостных. Как видим, П.В. Ильин оставил своим наследникам добротное хозяйство (имение, очевидно, было родовым), хотя количество душ мужского пола при них снизилось до 638. В целом же имение, управлял которым московский мещанин Алексей Петрович Тихомиров, накануне отмены крепостного права приносило своим владельцам ежегодный доход в 10 тысяч руб. серебром (15). В результате происходившего в пореформенное время размежевания земель и перенесения крестьянских усадеб, к началу XX века в 1-м стане Дятловской волости Гжатского уезда вместо двух населённых пунктов с названием "Ворганово» существовало уже четыре одноимённых поселения: к деревне и владельческой усадьбе, очевидно, и являвшейся упомянутым ранее сельцом, добавились хутор, состоявший из одного двора, населённого восемью душами обоего пола, и так называемая сторожилка, где также значился один двор, но при двух жителях (16). В этом перечне наше внимание в дальнейшем будет занимать владельческая усадьба, у которой в период, последовавший за отменой крепостного права, вновь сменился хозяин. Новым владельцем Ворганова стал граф Николай Дмитриевич Татищев (1829-1907). Оговоримся, что нам неизвестно, когда же именно произошло его вступление в права собственника. Если верить воспоминаниям внучки графа, княгини Ирины Дмитриевны Голицыной (1900-1983), её дед обосновался в усадьбе под Гжатском вскоре после женитьбы на Анне Михайловне Обуховой (1846-1932). А поскольку первенец этой четы Дмитрий (в будущем — отец автора воспоминаний) появился на свет в 1867 г., то, очевидно, что Ворганово обрело нового хозяина в середине 1860-х гг. (17) Граф Николай Дмитриевич, избрав военную стезю, принимал участие в венгерском походе 1849 г., Крымской 1853-1856 и русско-турецкой 1877-1878 гг. войнах. Венцом его, отмеченной многими наградами, карьеры (в том числе орденом Св. Георгия 4-й ст. и золотым оружием) стал чин генерал-лейтенанта (хотя существуют и неподтверждённые сведения о присвоении ему звания генерала от инфантерии) (18). Профессия, видимо, наложила свой отпечаток на владельца Ворганова, чей нрав был весьма суровым, и смягчению которого не способствовала даже жизнь в сельской глуши. По свидетельству его внучки, «<...> дед был настоящим воином. <...> Он обладал очень твердым характером и как глава семьи ожидал от каждого абсолютного повиновения: жена, дочери и даже мой отец в его присутствии чувствовали себя скованно, я не говорю уже о слугах, которые трепетали при мысли вызвать его неудовольствие» (19). Пока не установлено, занимался ли Николай Дмитриевич Татищев обустройством своей благоприобретённой усадьбы, и, если «да», то в какой мере. Но к началу XX века, по описанию И.Д. Голицыной, Ворганово представляло собой вполне пасторальную картину: «Это было прекрасное имение, окруженное лесами, с протекавшей недалеко спокойной рекой и хорошо ухоженным парком. Перед главным домом на некотором расстоянии был пруд, а сзади конюшни, дома для работников, коровники и другие хозяйственные постройки. В тенистом прохладном парке бывало очень приятно сидеть в жаркий летний день, а вокруг дома был разбит итальянский сад. Неподалеку было еще два дома. Дорожка сбегала к пруду с пешеходным мостиком, ведущим к службам» (20). Столь ухоженная усадьба, находившаяся к тому же не очень далеко от Москвы, не могла не привлекать к себе. В ней, вероятно, не раз гостили родственники и друзья графа Татищева, его жены и их сына. Отметим, что единственный наследник Николая Дмитриевича, Дмитрий Николаевич (1867-1919), окончивший Александровское военное училище (21), возмужав, продолжал бывать, а то и подолгу жить в отцовской усадьбе. Он не пошёл по родительским стопам и не стал профессиональным военным, хотя и служил в молодые годы в Лейб-гвардии Преображенском полку. После женитьбы на сестре однополчанина Вере Анатольевне Нарышкиной (1874-1951) судьба Дмитрия Николаевича необъяснимым образом изменилась. В 1893 г., будучи зачислен по армейской пехоте и получив скромный пост младшего чиновника особых поручений при Виленском, Ковенском и Гродненском генерал-губернаторе, бывший гвардеец с супругой отправился в Вильно (22). С1895 г. он уже чиновник особых поручений при министре внутренних дел. Однако вскоре с избранием Дмитрия Николаевича предводителем дворянства Гжатского уезда (а молодой Татищев избирался на эту должность дважды подряд — в 1898-1900 и 1901-1902 гг.) (23), молодожёны вернулись на Смоленщину, где и поселились в ставшей для них родной усадьбе Ворганово. Старый граф Николай Дмитриевич предоставил увеличивавшейся семье сына в своей усадьбе так называемый «маленький дом», поскольку ещё в 1894 г. у Дмитрия Николаевича и Веры Анатольевны родилась дочь Елизавета или Ика, как её называли родители. С появлением на свет в 1896 г. второго ребёнка — сына Николая (семейное прозвище Кот), молодым графу и графине Татищевым был выделен в Ворганове так называемый «средний дом». В 1900 г. в их семье появился ещё один ребёнок — родившаяся в Петербурге дочь Ирина, впоследствии и оставившая свои воспоминания (24). {mospagebreak heading=Страница 1} С 1903 г. Дмитрий Николаевич уже не столь частый гость в отцовской усадьбе, поскольку именно тогда началось его настоящее восхождение по служебной лестнице: в тот год граф получил назначение на должность вице-губернатора в Рязань. В 1907 г. последовал его новый карьерный взлёт — 40-летний Д.Н. Татищев становится губернатором Ломжинской губернии Царства Польского. Следующая перемена в служебном положении Дмитрия Николаевича произошла в 1909 г., когда его назначили Ярославским губернатором. Последней же ступенью в послужном списке графа Д.Н. Татищева стало назначение его в 1915 г. командующим Отдельным корпусом жандармов. Одновременно этот высокопоставленный гражданский чиновник, с 1910 г. являвшийся действительным статским советником, оказался произведен или, как тогда говорили, переименован в генерал-майоры. Успел Дмитрий Николаевич и сравняться в чинах со своим покойным к тому времени отцом, став в 1917 г. генерал-лейтенантом (25). Семья Д.Н. Татищева всегда и всюду следовала за своим главой, будь то Рязань, Ломжа или Ярославль. Но с наступлением лета все домочадцы отправлялись в имения дедушек и бабушек, нередко начиная приятное каникулярное время как раз с Ворганова (отметим, что у рано овдовевшей тёщи Дмитрия Николаевича, Елизаветы Алексеевны Нарышкиной, урождённой княжны Куракиной, имелась роскошная усадьба Степановское в Тверской губернии, где дети графа Татищева также гостили каждое лето). Память И.Д. Голицыной сохранила несколько ярких картин её жизни в Ворганове в период раннего детства, одной из которых является описание их с сестрой, братом и матерью ежегодных приездов в это имение, где их наряду с дедушкой и бабушкой с нетерпением ожидали также и тёти: сестра бабушки Софья Михайловна Обухова и сестры отца Нина Николаевна и Наталья Николаевна Татищевы. Вот как это было: «За день до нашего прибытия в Гжатск туда отправляли карету, запряженную четверкой белых лошадей, чтобы встретить нас на станции. После того, как мы проезжали по мосту над прудом, из дома было хорошо видно, как мы едем вверх по дороге. После поцелуев и радостных восклицаний нас вели в столовую, где был накрыт стол с угощениями, и с этого момента начиналась жизнь в деревне со всеми удовольствиями, свободой и покоем» (26). В доме соблюдался определённый распорядок, ревностно поддерживаемый старым графом. К обеду, например, Николай Дмитриевич в память о своём военном прошлом неизменно появлялся в генеральской форме (надо полагать, что и сервировка стола обычно соответствовала важности момента, во всяком случае, И.Д. Голицына отмечает, как приятно было созерцать в столовой «сверкающее серебро и хрусталь на белоснежной скатерти»). Послеобеденное время он с тем же постоянством проводил за пасьянсом, сидя «в своем особом кресле под высокой стоячей лампой». В этом занятии помощь престарелому отцу в случае, «когда он попадал в затруднительное положение», как правило, оказывала дочь Нина Николаевна, сидевшая «на диване за тем же самым столом». Режим, особенно в части сна, касался и прибывших на лето внука и внучек, которым днём в течение часа или двух (до вечернего чая) обязательно полагалось спать. Их отход ко сну в вечерние часы со стороны взрослых сопровождался раз и навсегда заведённой церемонией благословения и поцелуев, после чего дети шли к себе. Дальнейшую помощь им в приготовлении оказывала няня, которую автор воспоминаний очень любила, поскольку та «всегда была рядом, в любое время дня и ночи». Иногда внуков, уже улёгшихся в стоявшие в детской кроватки, приходила благословить бабушка Анна Михайловна (27). Для совсем крохотной тогда Ирины, пожалуй, самым интересным во время пребывания в Ворганове было общение с дедом. Уже отмечалось, что характер графа Николая Дмитриевича Татищева, был, мягко говоря, непростым. Его все боялись, за исключением лишь младшей внучки, с которой у отставного генерала установилось совершенно особое взаимопонимание. Впрочем, предоставим вновь слово автору мемуаров: <«...> Кот и Ика оставляли свои капризы в его [графа Н.Д. Татищева] присутствии, но мои отношения с дедом были совершенно другими: я никогда не встречала взрослого человека столь доброго, мягкого и любящего. У него было специальное прозвище для меня. Мое имя Ирина, но дедушка всегда называл меня Ик. Между ним и мною не было никакой напряженности, я была «милочкой». Я могла говорить и делать все, что хотела, вести себя, как пожелаю. В присутствии дедушки никто не смел сделать мне выговор, все прекрасно понимали, что в этом случае получат его сами. Дед жил в нижнем этаже большого дома, обычно я могла найти его в кабинете за большим письменным столом. Этот стол представлял для меня особый интерес благодаря множеству занимательных вещей, стоявших на нем. Я уютно устраивалась на коленях деда и начинала трогать предметы, спрашивая: «Что это?» и «Для чего это?», «Можно я потрогаю?». Я знала, что не могу вести себя так ни в кабинете отца, ни в комнатах моей тетки или бабушки, но здесь все было позволено, не только позволено, но даже и поощрялось. Я была набалована до последней степени. В любое время дня я могла появиться и начать мои игры с дедом. Я прекрасно знала дорогу через занимаемые им комнаты, и никто не мог остановить меня. А уж раз я была там, никто тем более не мог остановить меня, и я это прекрасно знала. Если другие дети хотели покататься, они устраивали это через меня: «Сбегай к дедушке и скажи ему, что хочешь покататься». Я сразу делала то, о чем меня просили, - бежала через комнаты деда прямо в красный кабинет. Он, как обычно, сидел там, погруженный в расчеты. Он откладывал перо и спрашивал свою «милочку», что она хочет. «Мне бы хотелось покататься», — говорила я, и сразу дедушка нажимал кнопку звонка. Немедленно появлялся его камердинер Александр. - Скажи там, в конюшне: мне понадобится Енот и коляска. Да поскорее. Кучера не надо, править буду сам, — распоряжался дедушка. И мы отправлялись. Я устраивалась рядом с дедом, Кот и Ика сзади, белая лошадь Енот шла быстрой рысью, все проплывало мимо нас. Чувства деда по отношению ко мне объяснялись очень просто. Я была единственной, кто приближался к нему без страха, без малейшего чувства скованности. Я никогда не боялась, что он сделает мне выговор, и это было для него совершенно ново, видимо, нравилось, и он не хотел это потерять. Так между нами сложилось полнейшее понимание, доверие и любовь». Добавим, что старый граф нередко после своих ежедневных пасьянсов играл в карты с младшей внучкой, причём в придуманную ею самою игру, в которой девочка всегда одерживала над практически не оказывавшим ей сопротивления дедом верх (28). Этим идиллическим отношениям суждено было оборваться в сентябре 1907 г. со смертью Николая Дмитриевича. Много лет спустя Ирина Дмитриевна так описала это потрясшее её событие: «Странно, но когда мой дед умер (мне было тогда не больше семи), я была единственной не проронившей ни слезы. Священники приходили и уходили, служили заупокойные службы. Мы присутствовали на последней из этих служб. Дедушка лежал в военной форме в гробу на возвышении, раздавалось монотонное пение дьякона, отец поднял меня, дал поцеловать руку деда и спустил вниз. Бабушка рассердилась и выговорила моему отцу, сказав, что я слишком мала и слишком впечатлительна для такого опыта. Я все слышала, все понимала и ясно представляла, что случилось, но совершенно особым образом. Какое-то оцепенение овладело мной <...» (29). С кончиной старого графа Н.Д. Татищева Ворганово перешло к его жене графине Анне Михайловне Татищевой. Со сменой владельцев имения не изменились привычки членов семьи её сына, Дмитрия Николаевича, которые, как и прежде проводили часть лета в усадьбе под Гжатском, а часть—в Степановском. Очерёдность пребывания их в той и другой усадьбах менялась в зависимости от того, когда в Степановском оказывалась его хозяйка обер-гофмейстерина императрицы Елизавета Алексеевна Нарышкина, вынужденная согласовывать свой отпуск с царской семьёй. Подраставшие же дети Дмитрия Николаевича, привыкшие часто покидать столь уютное для них Ворганово, всегда играли в одну и ту же трогательную игру, заключавшуюся в прощании со знакомыми вещами. Обходя комнаты, они говорили «прощай» стульям, часам, пианино, другим предметам обстановки, а также лестнице, не забывая всё это напоследок ещё и поцеловать. Подобный, на первый взгляд не слишком весёлый ритуал на самом деле был начисто лишён грусти, поскольку молодёжь предвкушала связанную с предстоящим путешествием смену обстановки (30). В 1914 г. первую половину лета Татищевы провели в Степановском, так как их бабушка Е.А. Нарышкина, назначенная тогда статс-дамой, довольно долго была свободна и рано приехала в своё имение (кстати, в тот год и 20-летняя Лиза Татищева стала фрейлиной, получив своеобразный знак отличия — бриллиантовый шифр с буквами «М» и «А»). Конец же лета жена и дети Дмитрия Николаевича коротали в Ворганове, где и узнали о начале 1-й мировой войны. Тем временем Анна Михайловна Татищева, собравшаяся приобрести для себя «небольшую загородную виллу вблизи Москвы», решила передать Ворганово сыну (31). Отныне семья Дмитрия Николаевича, приезжая в теперь уже своё имение, занимала двухэтажный большой воргановский дом. Здесь Татищевы пробыли почти всё лето 1915 г. Последний же их приезд в Ворганово состоялся в 1916 г. Отметим, что новый хозяин усадьбы, преисполненный энергии, «наметил ряд улучшений». Ему импонировал «английский стиль жизни в деревне», когда для гостей имения, задерживавшихся в нём на какое-то время, подготавливались разнообразные развлечения. Началом задуманных графом преобразований стала покупка небольшого табуна высокорослых, но совершенно диких ярославских лошадей, при объездке которых у конюхов возникло множество проблем. Ещё одним проявлением англомании Дмитрия Николаевича оказалось приглашение к дочери Ирине английской гувернантки мисс Матсон (вообще-то третьей по счёту представительницы Великобритании, в указанном качестве работавшей в семье Татищевых), обучившей свою подопечную вместе с её братом и сестрой игре в невиданный доселе хоккей. Клюшки для этой забавы Татищев-старший привёз в Ворганово из столицы. Летом 1916 г. почти совсем взрослые дети Дмитрия Николаевича вместе с их двоюродным братом Кириллом и мисс Матсон, отдыхая в Ворганове, предприняли навсегда запомнившееся пешее путешествие в Бородино, находившееся от усадьбы в 40 верстах. Потратив день на дорогу (за исключением 16-летней Ирины, большую часть пути проделавшей в экипаже) и переночевав в монастыре, с утра следующего дня путники начали продолжительный осмотр поля знаменитой битвы, которое не могло не потрясти их. Назад в Ворганово уже все они, усталые, вернулись в экипаже. То лето младшей Татищевой запомнилось не только в связи с походом к месту генерального сражения с французскими войсками в 1812 г., но и благодаря неповторимым впечатлениям, полученным ею от общения с воргановской природой. Впоследствии она вспоминала: «Иногда я брала наших двух собак — немецкую овчарку по кличке Джек и маленького добермана-пинчера Леди — и спускалась к реке. Я отвязывала плот, и мы с моими двумя собаками начинали сплавляться вниз по течению. Я любила все это: сияющее ярко солнце, тишину, наше уединение втроем, рябь на воде и чудный воздух. Порой я привязывала плот к дереву на другом берегу реки, и мы бегали по полям, потом возвращались и продолжали путешествие» (32). Вскоре летние каникулы окончились. Уезжая в 1916 г. из Ворганова в Петроград, Татищевы не предполагали, что видят своё имение в последний раз. В 1917 г. после отречения Николая II Дмитрий Николаевич Татищев, по роду службы обеспечивавший охрану царя, был арестован Временным правительством и отправлен в Петропавловскую крепость, где провёл несколько месяцев. Летом того же года, будучи отпущен на свободу, он присоединился к семье, никому из членов которой уже не пришло в голову поднять вопрос о поездке на отдых в их смоленскую усадьбу. С приходом к власти большевиков судьба хозяина Ворганова сложилась трагически. Летом 1918 г. граф Дмитрий Николаевич Татищев вместе с сыном Николаем, ещё в январе 1917 г. ставшим офицером, был вторично арестован. Каким-то чудом Кота удалось вызволить из тюрьмы (его выпустили лишь благодаря обращению матери Веры Анатольевны к члену президиума Петроградской ЧК Е.Д. Стасовой), и он вернулся домой. Дмитрий же Николаевич в ночь с 13 на 14 сентября (по иным сведениям с 16 на 17 сентября) 1919 г. был расстрелян. Его осиротевшая семья претерпела многие мытарства, а младшая дочь Ирина, успевшая вместе с матерью и тётей поработать в знаменитой «АРА», после двух арестов (в сентябре 1923 и апреле 1924 гг.) была приговорена к трём годам ссылки на Урал, которую отбывала в Перми. Там в апреле 1925 г. она вышла замуж за князя Николая Эммануиловича Голицына, также находившегося в ссылке. Неизвестно, какой бы финал ожидал эту пару и их троих родившихся в Перми детей в СССР, если бы для спасения им не представился почти сказочный случай. Дальняя родственница князя Н.Э. Голицына была замужем за племянником президента Германии П. фон Гинденбурга. Живший в Англии родной брат князя Владимир Эммануилович Голицын, зная это, обратился к Гинденбургу с просьбой посодействовать семье Голицыных в получении разрешения на выезд из СССР якобы для свидания с немецкой роднёй. Германский президент пошёл навстречу и написал И.В. Сталину, который в данном вопросе тоже не стал чинить препятствий. В итоге этот фантастический план полностью удался. В сентябре 1932 г. Ирина Дмитриевна вместе с мужем и детьми выехала в Германию, а затем обосновалась в Лондоне, где и прожила долгую жизнь. Несколько ранее из России удалось выбраться её матери, также отбывшей уральскую ссылку, и брату Николаю (Коту) (33). В то время как семья графа Татищева переносила выпавшие на её долю испытания, на землях конфискованной усадьбы Ворганово был организован совхоз. Остававшееся в имении графское имущество также конфисковали. В сентябре 1918 г. сотрудник художественно-археологического подотдела отдела народного образования Западной области (34) Чеслав Казимирович Стефанский обследовал усадьбу на предмет выявления в ней исторических и художественных ценностей. По итогам этой работы 14 сентября 1918 г. были составлены три описи. В первой из них (на 145 номеров) значились «вещи, имеющие художественно-археологическую ценность», которые были взяты на учёт, опечатаны и объявлены не подлежащими «реквизиции и передаче <,> куда бы то ни было без ведома Отдела народного образования Западной области». В их числе оказались архив, произведения искусства (живопись, акварели, литографии, иконы), а также мебель, рояль, часы, ковры, грампластинки, книги, фотоаппараты, фотографии, ткани и т. п. Тем не менее, часть этих предметов (в 75 случаях) помечена как уже вывезенная в Смоленск или Гжатск. То же, что было оставлено на месте, передали на хранение Дятловскому отделу народного образования (35). Две другие описи уточняли вывезенные вещи, поясняя, что попавшее в Смоленск (33 номера) предназначалось «для укомплектования Смоленского музея и свободной художественной мастерской при Отделе народного образования Западной области» (в основном это произведения искусства и литература по искусству), а отправленное в Гжатск (40 номеров) — необходимо для «Гжатского музея и рисовальной школы при Гжатском Отделе народного образования» (это несколько литографий и икон, предметов декоративно-прикладного искусства, альбомов для рисования, холстов, этюдников с красками и кистями и т. д.) (38). Ещё три описи были составлены 16 сентября. В первой (на 30 номеров) и третьей (на 8 номеров) были перечислены найденные предметы из золота и серебра, монеты, в том числе из меди, а также украшения из кораллов и черепахового панциря. Во второй описи (на 14 номеров) значилось несколько орденов (в том числе Святых Георгия, Владимира, Анны, Станислава и Белого Орла), медалей, иных наград (в частности, 4 шифра с вензелями Александра II и Александра III) и 60 серебряных монет. Тогда же все эти ценности (по трём описям) были переданы заведующему Земельным отделом Гжатского Совдепа В. Похлебкину (37). Через день, 18 сентября 1918 г. состоялось заседание исполнительного комитета Гжатского Совдепа, постановившего передать ордена из имения графа Татищева на хранение в Казначейство, куда Земельному отделу предписывалось также препровождать все предварительно собранные «подобные вещи по уезду» (38). Интересно, что в марте 1919 г. заведующий Гжатским музеем Василий Борисович Логинов проинформировал «художественно-археологический подотдел при ГУБОНО г. Смоленска» о своём плане вывезти в Гжатск ценности, взятые на учёт в имениях Гжатского уезда, и в том числе в Ворганове. Это намерение мотивировалось скорой возможностью «присоединения Гжатской коммуны к Московской области» (39). Правда, ни предсказываемый Логиновым административно-территориальный передел, ни вывоз им ранее учтённых вещей в Гжатск так и не состоялись (сам В.Б. Логинов вскоре был мобилизован в Красную Армию) (40). Остававшиеся же в Ворганове вещи хранились самым неподобающим образом. Это засвидетельствовали сотрудники Смоленского Губернского музейного управления (Губмузея) А.В. Китаев и З.Н. Мартынова, в июне 1921 г. предпринявшие проверку их состояния. И вот что они увидели: <«...> Около 50% Варгановских ценностей, зарегистрированных в 1918 году тов. Степанским, или отсутствуют, или находятся в неудовлетворительном состоянии. Предметы искусства и усадебного быта перемещаются из одного здания в другое по всей жилой территории имения и даже за его пределы. Шесть стульев «ампир» были впоследствии найдены с остатками регистрационных ярлычков и печати комиссара народного просвещения Западной области в Гжатске в Райсовхозе. Опечатанные сундуки и бюро красного дерева с архивом найдены взломанными, печати сорваны. В сундуке №18 вместо архива — худые кастрюли и старые лампы. Бесследно исчез шкаф со словарем Брокгауза. На Варгановском чердаке найдено огромное количество книг без всякого присмотра, в большом беспорядке разбросанных по всей площади чердака, причем многие из книг бесцельно разорваны в клочья. Тов. Герасимов, агроном Райсовхоза, участвовавший в Комиссии по приему Варгановского имения, заявил, что сундуки с архивом взломаны Комиссией ввиду того, что Комиссия захотела проверить содержимое сундуков; почему и как в сундук с архивом попали старые кастрюли — ему неизвестно. Кроме проверки предметов по описи 1918 года в Варганове нами были описаны и взяты на учет еще 62 номера, в основном посуды. Однако, стоило нам выехать из Варганова, как спустя несколько дней тов. Годунов, заведующий Райсовхозом, распорядился о пользовании зарегистрированными ценностями, как обиходными вещами» (41). Процитированный фрагмент отчёта сотрудников Губмузея не нуждается в комментариях. Что же касается собственно усадьбы Ворганово, то её судьба неотделима от находившейся рядом и уже упоминавшейся деревни с подобным названием. С 1924 г. деревня Варганово входила в Семеновскую и Мишинскую волости, а с 1929 г. стала центром Варгановского сельского совета Гжатского района (42). В конце 1928 г. в Варганове была организована сельскохозяйственная коммуна «Красное знамя» во главе с коммунистом И.М. Климовым, на первых порах объединившая полтора десятка крестьянских семей (впоследствии число коммунаров возросло). В 1934 г. коммуна влилась в одноимённый колхоз (43). В годы 2-й мировой войны населённые пункты Варгановского сельсовета, в том числе и деревня Варганово, были уничтожены (44). И после 1942 г. название этой деревни в так называемых систематических списках уже не встречается (45). К сегодняшнему дню от неё не осталось даже имени на карте. Такая же участь постигла и дворянскую усадьбу. От её окружённого лесом большого дома, некогда стоявшего на вершине крутого холма и разрушенного, «по-видимому, в 1944 году», посетившие Россию дети и внуки княгини И.Д. Голицыной обнаружили лишь фундамент, правда, что в наших реалиях не так уж и плохо, в обрамлении возделываемых полей (46). Михаил Иванов, кандидат исторических наук, доцент СГИИ «Край Смоленский», № 1, 2011 г. Источник:https://nasledie.admin-smolensk.ru/usadby/vorganovo/usadba-vorganovo-i-ee-vladelcy-m-ivanov/
