Архивные интересности

Тема в разделе "Разговоры о истории", создана пользователем Хан, 15 ноя 2019.

  1. Offline

    Хан Завсегдатай SB

    Регистрация:
    13 янв 2009
    Сообщения:
    1.418
    Спасибо SB:
    4.474
    Отзывы:
    177
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Смоленск
    Анюта, "мастера сыскного дела" ещё есть... Предания уже, к сожалению, закончились(((
     
  2. Offline

    Хан Завсегдатай SB

    Регистрация:
    13 янв 2009
    Сообщения:
    1.418
    Спасибо SB:
    4.474
    Отзывы:
    177
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Смоленск
    -Сего сентября, одиннадцатого дня, одна тысяча девятисот одиннадцатого года, мною, контролёром Полесским-Щипилло в торговом рундуке за номером 17, что на Базарной площади в третьей части города Смоленска, держатель рундука…Макарыч, как ты правильно обзываешься, а?

    Небольшой карандаш застыл в толстых, похожих на немецкие сардельки пальцах контролёра. Карие глаза под густыми чёрными бровями, вопросительно глядели на тщедушного рыжебородого мужичка в кургузом пиджаке и застиранной в голубизну, когда-то ярко-синей рубахе. Низкорослый, с широченными плечами, бывший драгунский унтер, Константин Полессий-Щипилло, сейчас, казалось, нависнув над торговцем, стал в два раза себя выше, заслонив семнадцатый рундук вместе с его держателем от яркого сентябрьского солнца. Макарыч, поёживаясь, мял в руках картуз, тихо отрывисто отвечая на вопросы базарного контролёра.

    -Константин Дмитрич, да я ж…

    -Как тебя правильно записать в протокол, дятел базарный? – знал, прекрасно знал контролёр, как надо разговаривать с мелкой торговой шушерой. Когда-то, в Нижегородском драгунском от его командного рыка кони приседали. А тут что? Мелкий пакостник.

    -Попался с казённой водкой, так и не вкручивай мне тут! Как правильно звать?

    -Пахаев, Степан Макарович, из крестьян села Спас-Липки, Сырокоренско-Липецкой волости Духовщинского уезда.

    -То-то ж. Проживаешь?

    -В третьей части, в Ново-Ямской слободе.

    -В рундуке за номером семнадцать на Базарной площади, мною, обнаружена запечатанная бутылка казённого хлебного вина, - карандаш вновь забегал по бланку протокола.

    -Константин Дмитриевич, как Бог свят, Софка это моя, дурища. Жёнка, чтоб её намочило, да не высушило. Она енту "гусь" приволокла с казённой лавки. Завтрева ж престольный праздник, гости у нас соберутся. Угостить-то надо. Константин Дмитриевич, ну надо ж ведь, угостить-то? Она, Софка-то, к Девкину купцу в магазин побёгла, за закуской, на завтра-то. А водку у меня в рундуке отставила. Как есть, не вру.

    -Ты что ж, Макарыч, думаешь, я не знаю, что на Базарной площади делается? Уж не раз мне говорили, что ты, паразит, казённым вином приторговываешь. Ан, вот и попался, - контролёр встопорщил в усмешке иссиня-чёрные густые усы, показав торговцы большие крепкие, желтые от табака, зубы.

    -Да вон она идёт, Софка-то моя. Поспрошайте, Константин Дмитрич, она всё и подтвердит. Домой купила водку, домой. Ну, для гостей же ж, на праздник…

    Пять разновозрастных баб, нагруженных бумажными свёртками, кульками да кулёчками подходили, переговариваясь, к семнадцатому рундуку. Да так визгливо-деловито-задорно что-то промеж себя обсуждали, что заглушали даже тот самый постоянный базарный гомон, что висел большую часть дня над Базарной площадью.

    -Софка, зараза такая, ходь сюды. Да, быстрей, такую мать, - голос рыжего Макарыча сорвался на поросячий визг. Бабы аж подпрыгнули от неожиданности, небольшого роста пухлая молодуха уронила большой свёрток, из которого торчали несколько больших селёдочных хвостов. Высокая круглолицая женщина, лет тридцати пяти, в ярко-жёлтой с алыми маками кофте и длинной черной юбке, подошла к рундуку, стрельнув яркими синими глазами в сторону Щипилло. Толстая, пшеничного цвета коса спускалась на высокую грудь из-под яркого голубого ситцевого платка. Из большого бумажного свертка торчал пучок зеленого лука, хвост колбасы, вкусно и заманчиво пахло чесноком, копчёностью и другой разной вкусностью. Полесский потянул широкими ноздрями, и ему тут же представился запотевший, со слезой, стакан казёнки, в окружении разной закуси. Рыкнув, контролёр мотнул головой, отгоняя наваждение, и строго посмотрел на жены Пахаева.

    -Ваш муж, Степан Макарыч, утверждает, что это вы, как вас, кстати, по имени-отчеству?

    -Софья Федотовна, я, по мужу Пахаева, - голос у женщины был низкий, с лёгкой хрипотцой.

    -Ага, так вот, Софья Федотовна, муж ваш говорит, что та бутылка казённой водки, что у него обнаружена в рундуке, куплена вами.

    -Так оно и есть, - Софья часто закивала головой, - на завтра-то гостей позвали. Так вот, для угощения. И вот снеди разной прикупила, на стол поставить.

    Полесский с рыком втянул воздух сквозь сжатые зубы. Уже практически оштрафованный им торговец, срывался с крючка, уходил на глубину, слиж недожаренный, махнув на прощание хвостом. НО базарный контролёр сдаваться е собирался.

    -А может ли это кто-либо подтвердить, Софья Федотовна?

    -Что подтвердить? – баба смотрела в карие глаза Щипилло наивно-удивлённо.

    -То, что вы, Софья Федотовна, купили в казённой винной лавке хлебное вино, - зарычал контролёр.

    -А, вон оно что. Марфа, Федосья, ходьте сюды. Сюды идите, вам говорят,- к рундуку подошли две, гружёные свертками и кульками бабы. Одна та сама пухленькая, что уронила селёдки, и высокая худая брюнетка, с желтоватым нездоровым цветом лица.

    -Вот они могут, мы вместе с Ново-Ямской сюда шли.

    Полесский-Щипилло записал себе в книжку данные Феодосии Васильевны Мотовой и Марфы Степановны Семеновой, проживающих в Ново-Ямской слободе в доме Гришаева, которые подтвердили, что водку Пахаева купила в казённой винной лавке на Базарной площади. И отправился базарный контролёр дальше по торговым рядам искать нарушения. Степан, мелко покрестившись, сорвал с горла бутылки сургуч. Стакан в его руках появился, словно по волшебству. Набулькав ровно половину, Пахаев жадно выпил, выдохнул, отломил большой кусок колбасы, торчавший у жены из кулька. Та попыталась ударить его по рукам, но Степан ухватив ещё и пучок зелёного лука, смачно захрустел.

    -Ух, хорошо. Хлебца бы ещё, - прожевав, пробормотал торговец, - волоки уж, Софка, водку до дому. Фух, пронесло.

    Ровно на следующей неделе контролёр Федосеев обнаружил в рундуке за номером 17 на Базарной площади бутылки с казённой водкой. Водка была конфискована, а Смоленский окружной суд оштрафлвал Степана Макаровича Пахаева на десять рублей серебром.
     
  3. Offline

    Хан Завсегдатай SB

    Регистрация:
    13 янв 2009
    Сообщения:
    1.418
    Спасибо SB:
    4.474
    Отзывы:
    177
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Смоленск
    Живущие в Волковом переулке губернского города Смоленска к 1889 году уже и вспомнить не могли, когда и по какому поводу поссорились отставной рядовой Устин Герасимов и, снимавшая соседнюю с ним квартиру в доме Макаревского, крестьянка Екатерина Филипповна Романова. Наверное, для них повод на тот момент был более чем весомый. Немало лет прошло со времени той ссоры, а Устин Герасимов ничего не забыл. И, заложивши за воротник, шедший в свою квартиру отставной рядовой, устраивал под окнами Романовой буйство. Орал, ругался непотребно, громко рассказывал проходящим по Волковому переулку обывателям и прочим соседям, какая, понимаешь, Катька Филиппова нехорошая женщина. Эти его буйства подхватили и подросшие сыновья Устина. Сложилась у Герасимовых, можно сказать, некая семейная традиция, по пьяному делу устраивать скандалы под окнами квартиры Романовой

    Апофигеем ентого безобразия стал первый день светлого праздника Пасхи, 9 апреля 1889 года, когда Устина обнаружили под окнами Романовой в луже крови с разбитой головой. Неравнодушные прохожие занесли отставного рядового в его квартиру, где он и рассказал родственникам, что Катька-стерва набросилась на него, мирно идущего домой, с тяжёлой кочергой, понося последней площадной бранью. Ну выпимши был, не без этого, но ведь не повод же это в светлый праздник да по голове. На следующий день сыновья отвезли Устина в земскую больницу, где он и пролежал около двух недель. А выйдя из больнички сразу отправился во вторую полицейскую часть с жалобой. Полицейские чиновники разбираться не стали и, ничтоже сумняшись, передали дело на рассмотрение мировому судье. А чего там расследовать, и так всё ясно. Мировой судья 1-го участка Лесли выслушал стороны, но так ничего и не понял. Романова утверждала, что пьяный в лоскуты Устин, матерясь на чём свет стоит, лез к ней в квартиру, разбил окно, пытался ухватить за разные места, и чтобы прекратить безобразие и защитить себя она его и ударила кочергой по голове. Запутали мирового судью и свидетели обвинения. Авдотья Леонова утверждала, что Романова, выскочив на крыльцо ругала непотребно Герасимова и ударила его кочергой по голове. А вот Борис Моисеевич Новиков утверждал, что при ссоре Авдотьи не было во дворе, а сам он не видел била ли Романова Устина или нет.

    Так как обвиняемая ничем свои действия оправдать не смогла, и опираясь на показания свидетельницы Леоновой мировой судья Лесли приговорил Екатерину Филипповну Романову к аресту при земстве на две недели за нанесения оскорблений словесно и действием. Однако уже через пару дней в съезд мировых судей поступила апелляционная жалоба от Романовой. В ней она указывала, что мировой судья 1-го участка приговорил её на основании крайне шатких показаний единственной свидетельницы, тогда как с её стороны как свидетели защиты не были вызваны смоленкие мещане Гаврила Иванович и Агафья Ивановна Переслегины и солдат Борис Новиков, проживающие на Георгиевской улице в доме Зубовой. Так же не были учтены мировым судьёй и многочисленные полицейские протоколы о буйстве и оскорблениях Устином Герасимовым её, крестьянки Романовой. Приговор мирового судьи 1-го участка съезд мировых судей отменил.

    Пасха 1889 года надолго запомнилась во 2-й полицейской части Смоленска. 12 апреля явился в часть домовладелец с улицы Загорной, что на Рачевке, Александр Яковлевич Крансопольский. Оный господин жаловался на своего соседа по улице Павла Афанасьевича Харитонова, который устроил у своего дома качели. Та качель привлекла к себе множество пьяного народа, и стоит на улице шум, гам да прочее непотребство. Да и само сооружение внушает опасность для проходящих мимо обывателей. И настолько господин Краснопольский был убедителен, что с ним для разрешения вопроса была отправлена крайне представительная делегация. Помощник частного пристава, городовой Минаев и шестеро солдат 14-й роты Нарвского пехотного полка во главе с ефрейтором Меером Сориным, назначенных в наряд по поддержанию общественного порядка, явились к дому Харитонова. На качелях катались дети с Загорной улицы, а большое количество нетрезвого народа наблюдало за ними, комментируя довольно громко и большей частью нецензурно. Качели представляли собой несколько жердин, увязанных за верхушки шатром и верёвки с перекладиной, на которой, собственно и катались дети.

    Осмотрев качели, помощник пристава решил, что сделаны они из гнилого материала и представляют опасность для детей, да и устраивать развлечение на улице Харитонов не имел права без разрешения земства. Городовой Минаев велел хозяину дома качели разобрать, причём высказал это в таких выражениях, что пьяный Харитонов разрыдался, плюнул на сапог городовому (хорошо не в физиономию) и убежал куда-то в сторону Рачевского ручья. На защиту мужа встала Наталья Егоровна Харитонова, которая высунувшись из окна чуть не по пояс, взялась материть городового и патрульных солдат, да таками словами, что дала бы фору любому пьяному извозчику. Солдаты таки сломали качель под матерный аккомпанемент вздорной бабы. Вот только очень зря городовой отвесил леща бегавшему возле качелей сыну Харитоновых.

    Вот уж было развлечение собравшейся на улице толпе. Беременная Наталья грудью встала на защиту обиженного отпрыска. С коромыслом в руках она гоняла по двору патрульных солдат. Куда там окинавским мастерам ко-будо с их цепами для рушения риса, ручками от жерновов, вёслами и прочими подручными средствами. В руках разбушевавшейся русской бабы, коромысло - оружие массового поражения, что на себе и ощутили патрульные нарвцы. Много чему их учили в Русской Императорской Армии, но вот у смирять вздорных баб эти воины не умели. Почему и разбегались по улице, почёсывая ушибленные места. Положение спас городовой Минаев, которому по службе было положено уметь останавливать буйных обывателей. Отобрал он у Натальи Егоровны коромысло, да и унёс его с собой в качестве вещественного доказательства. Толпе было приказано разойтись и не нарушать общественный порядок.

    Тот же мировой судья Лесли приговорил Павла Афанасьевича Харитонова к штрафу в пользу земства в сто рублей, а ежели у него не найдётся таких денег, к аресту при земстве на срок в полтора месяца. Натадлью Егоровну Харитонову судья приговорил к двум месяцам ареста. Однако ж у Хариооновых нашёлся знающий поверенный в делах, который подал апелляционный отзыв в съезд мировых судей, где указал, что мировой судья не вызвал свидетелей от защиты, и опирался только на показания полицейских и патрульных солдат. Мещане Григорий Петрович Ермолаев (Вылупова улица дом Куприянова), Сидор Ильич Худоложкин (Озерищенская улица дом Голёнкина), Варвара Прокофьевна Бомина (Загорная улица собственный дом) а также дворянин Василий Дмитриевич Каверзнев (Духовская улица собственный дом) показали, что никто солдат не бил. Качели сделали дети, они же и катались на них. А что вскоре собралась у качелей толпа, так в том нет вины Хариооновых. Наталья Егоровна Харионова ругалась на городового и солдат, но только после того как городовой ударил её сына. Также Харитонова подала жалобу смоленскому генерал-губернатору, в которой обвиняла городового Минаева в рукоприкладстве к ней, беременной женщине.

    Съезд мировых судей отменил приговор мирового судьи Лесли, Харитонов получил неделю ареста при земстве, а жена его была по суду полностью оправдана.
     
    Spirit, Анюта, Искандер 1547 и 3 другим нравится это.
  4. Offline

    Юлиа Команда форума

    Регистрация:
    11 сен 2009
    Сообщения:
    8.676
    Спасибо SB:
    15.971
    Отзывы:
    434
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Москва
    Интересы:
    Краеведение, генеалогия
    Хан, с нетерпением жду Вашего следующего рассказа))
     
  5. Offline

    Искандер 1547 Завсегдатай SB

    Регистрация:
    16 фев 2020
    Сообщения:
    771
    Спасибо SB:
    864
    Отзывы:
    18
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Воронеж
    Имя:
    Александр
    Интересы:
    Все, что плохо лежит
    Пять раз нажал Нравиться и Не нравиться, что бы показать свое воскхищение........
     
  6. Offline

    Хан Завсегдатай SB

    Регистрация:
    13 янв 2009
    Сообщения:
    1.418
    Спасибо SB:
    4.474
    Отзывы:
    177
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Смоленск
    будет, будет и следующий...меня, таперича, не остановить)))))
     
    Spirit, Анюта, Анна Гл и 2 другим нравится это.
  7. Offline

    Хан Завсегдатай SB

    Регистрация:
    13 янв 2009
    Сообщения:
    1.418
    Спасибо SB:
    4.474
    Отзывы:
    177
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Смоленск
    Для тех, кому заходит моё словоблудие напомню, что на сайте Литрес можно скачать три сборника моих рассказов. Ищите автора Алексей Куйкин и вуа ля. Также можно меня почитать на ресурсе Проза.ру. Алексей Чаус, это тоже я есть)))
    Ну, а что, собственно, дальше? Вы ждали нового рассказа, их есть у меня))))

    И ведь правильно люди говорят «…с какой стороны посмотреть…» Выходит иногда так, что даже взгляд с другой стороны улицы может поменять восприятие вроде бы и вовсе простого дела. Хотя, возможно, многое зависит ещё и от тех людей, которые, собственно, глядят. Давайте я вам расскажу одну историю, а вы уж сами решите, чей взгляд был правильный.

    Перенесёмся мы с вами, дорогой мой читатель, в далёкий уже 1895 год. 2 апреля, первый день Светлого Христова Воскресенья, губернский город Смоленск, Офицерская слобода, Большая Никольская улица, дом за номером 24. Собственный дом жены потомственного почётного гражданина Анны Авксентьевны Смирновой. В день светлого праздника собралась в её доме интересная компания. Сыновья Анны Авксентьевны Яков и Аполлон подвизались на ниве актёрства, вот и в гости к ним зашли люди, близкие к театральным кругам Смоленска. Николай Владимирович Ларионов, выступавший на театральной сцене под псевдонимом Лирский, его отец, Владимир Петрович ларионов, в молодости тоже игравший на сцене, а ныне коллежский секретарь. Отставной подпоручик артиллерии Николай Константинович Вонлярлярский, дворянин Витебского уезда Станислав Ксаверьевич Вериго. Последним в дом Смирновых явился девятнадцатилетний сын дворянина Оршанского уезда Витебской губернии Станислав Иосифович Рачинский. Мужскую компанию разбавляли сама Анна Авксентьевна и две её дочери, девицы на выданье.

    По случаю праздника стол был накрыт богатый, и к началу пятого по полудни, когда события на Большой Никольской рванули вперёд со скоростью хорошо пришпоренного рысака, богемная компания была в хорошем подпитии. Вполне возможно, что ежели не были наши театралы под влиянием зелёного змия, и события разворачивались бы совсем по-другому. Если бы да кабы.

    Итак, в начале пятого часа внимание компании в доме Смирновой привлек шум на улице. Прильнувши к окнам, пьяные гости и хозяева увидали, как от соседнего дома Маслова городовой в одном мундире и трое артиллерийских солдат волокут в извозчичью пролётку молодого человека в одной нижней рубахе и полосатых штанах. А тот, пытаясь вырваться, извивается в руках патруля аки тот угорь на сковородке и голосит на всю Офицерскую слободу «…караул, убивают, помогите!!!» И вот тут на глазах пьяной богемы задержанный вырвался из рук солдат и рухнул на мерзлую апрельскую землю, а раздосадованный городовой решил, что хорошим пинком поможет дебоширу таки оказаться в пролётке. Но в глазах актёра Лирского всё это выглядело совсем по-другому. Имперская реакция, в лице злобно оскалившегося городового, тяжёлым кованным сапогом топтала рвущегося к свободе молодого человека. Тупая серая солдатская масса, затюканная офицерами, помогала представителю имперской реакции задавить свободолюбивые порывы народа. И Лирский бросился спасать парня из рук полиции.

    Из рапорта полицейского городового 2-й части города Смоленска Лаврентия Черкасова «…тогда мы опять начали поднимать его в пролётку. В это время выскочил из дома Смирновой небольшого роста светловолосый молодой человек, как позже выяснилось актёр Лирский, и бросился ко мне со словами «Ты как, сукин сын, смеешь убивать человека?» На это я ему ответил, что вовсе никого не убиваю, а по долгу службы беспорядок должен прекратить. «Ах, ты сволочь эдакая, ещё разговаривать тут будешь (здесь он прибавил несколько нецензурных выражений)», после чего со всего маху ударил меня по лицу…» Разбушевавшегося актёра попытались оттащить от городового солдаты, но к нему подоспела помощь в лице братьев Смирновых. Завязалась общая свалка, в которой один из братишек заехал-таки по уху городовому, который в это время пытался запихнуть задержанного в пролётку. Второй братец тож рвался «приласкать» полицейского чина, но его удержали патрульные солдаты. Но вот с крыльца дом Смирновой раздалось громкое скандирование «Вонляр, Вонляр!!! Ты наш чемпион!» Что-то в эом духе орали сестры Смирновы с примкнувшими к ним дворянами Рачинским и Вериго. Анна Авксентьевна поддерживала гостей и дочек из открытого окна. А к общей свалке приближался вразвалочку саженного росту черноволосый бугай, с плечами, не во всякую дверь проходящими. Отставной подпоручик-артиллерист Александр Вонлярлярский сразу склонил чашу весов в пользу богемы. Министерство внутренних дел и военное ведомство на его фоне выглядели уныло, хотя и набирали в артиллерию немаленький народ.

    В это время актёр Лирский в барсовом прыжке умудрился сорвать шапку с городового, как он потом объяснял, чтобы знать номер этого неадекватного слуги закона, и с добычей кинулся в дом Смирновых. Городовой Черкасов погнался было за воришкой, но был остановлен ударом Вонлярлярского кулаком по макушке, после чего на время выпал из реальности. Надо вам сказать, что всё это время задержанный городовым молодой человек сидел в пролётке в полном охренении, и выпученными глазами смотрел на разворачивавшееся на улице побоище. Нет, совсем не из-за высоких моральных качеств, вовсе нет. Английским бульдогом в него вцепился извозчик, не давая сбежать. Почему и от чего извозчик проявил такую лояльность к власти, я вам расскажу чуть позже. Но факт остается фактом, не убёг задержанный.

    А имперская реакция в то время получила подкрепление. По словам театралов, строевым шагом, сотрясая булыжную мостовую, к дому Смирновой приближался подпоручик 4-й батареи 3-й резервной артиллерийской бригады Александр Николаевич Карабанов. Всем своим видом, стально-серым офицерским пальто, бархатными черными петлицами и околышем фуражки с алыми выпушками, встопорщенными усами, начищенными до зеркального блеска сапогами, офицер поддерживал городового и патрульных солдат. Как объяснял сам Карабанов, он просто шёл после службы к себе на квартиру, когда увидел в безобразной свалке на улице нижних чинов 3-й резервной артиллерийской бригады. Подозвав к себе бомбардира-начальника патруля, подпоручик поинтересовался, а что, собственно, происходит. Тот разъяснил, что находясь в патруле солдаты помогают городовому погрузить на извозчика пьяного буяна и нарушителя спокойствия. А вот те гражданские господа пытаются этому помешать. В этот момент к Карабанову подбежал Вонлярлярский и попытался увещевать офицера не вмешиваться, упирая, большей частью на корпоративное содружество, я, мол, тоже артиллерийский подпоручик, пусть и в отставке. Однако Карабанов увещеванию не внял, и приказал бомбардиру привести из казармы 5-й батареи, что была расположена неподалёку в Офицерской слободе, всех свободных нижних чинов, чтобы задержать «всех гражданских штафирок, что препятствуют наведению порядка городовым». Бомбардир рванул к казарме с низкого старта.

    Очухавшийся к тому времени Черкасов вместе с одним из патрульных, поднявшись на крыльцо дома Смирновой, стучал в двери с требованием вернуть свою шапку. Дверь не поддавалась, подпёртая изнутри телами дворян Рачинского, Вериго и актёра Лирского. А из окна потомственная почётная гражданка Смирнова материла городового почище чем любой в лоскуты пьяный смоленский сапожник. В порыве гнева Черкасов ответил ей тем же и пригрозил кулаком. Да так умудрился завернуть на великом и могучем, что дочери Смирновой немедленно попадали в глубокий обморок, а сама Анна Авксентьевна немедленно захлопнула окно, от греха подальше. По показаниям Смирновой и других единственным цензурным словом в тираде городового было «социалисты». Тут на сцене появляются полтора десятка нижних чинов артиллерии. Под руководством Карабанова солдатики быстро скрутили мешавших наведению порядка «гражданских шпаков», и подпоручик мог спокойно отправляться отдыхать после службы к себе на квартиру. А вот городовому Черкасову покой в этот вечер только снился.

    То ли голову ему надуло без головного убора, как мы помним, умыкнутого актёром, то ли помутился немного разум полицейского после могучего удара потомка немецкого рыцаря фон Лера, но повёл Лаврентий получившуюся кавалькаду из задержанных и солдат-артиллеристов вовсе даже в 1-ю полицейскую часть, прямо через центр губернского города. Причём, дворяне Рачинский и Вериго совместно с актёром Лирским, покинули гостеприимный дом Анны Авксентьевны, и, видимо, из солидарности с задержанными братьями Смирновыми и отставным поручиком, сопровождали колонну, периодически понося площадной бранью городового со товарищи. То ещё было путешествие.

    Его благородие пристав 1-й части Смоленска титулярный советник Иван Александрович Подлуцкий, удивлённо разглядывал ввалившуюся на двор его части кавалькаду, во главе с городовым, что показательно, другой части, 2-й, смог только вопросить «это как же ж, вашу мать, извиняюсь, понимать?» Черкасов попытался внятно доложить ситуяйцию, но из его сообщения Подлуцкий уловил только одно, что безобразия произошли в Офицерской слободе, которая относится ко второй полицейской части. Дальше его пожелания городовому были и вовсе уж непечатными, так что здесь мы их приводить не будем. Общий посыл был тот, что, веди уж ты, городовой, всех задержанных во вторую полицейскую часть, да побыстрее. И пришлось Черкасову со всей его гомонящей поклажей тащиться через весь Смоленск на Духовскую улицу в родную вторую часть.

    Пристав 2-й части Смоленска коллежский секретарь Василий Петрович Богдановский не сказать, что был рад явлению Черкасова с задержанными. Но, работа есть работа. Черкасов с патрульными были посажены писать рапорта о случившемся, артиллеристы отправлены к себе в казарму. А вопящих о притеснениях со стороны полиции театралов переписали, да и отпустили с Богом. Никуда не денутся, однако. Обиженные до глубины души представители богемы, вернувшись в дом Смирновой, уселись писать жалобы всем подряд. И генерал-губернатору, и смоленскому полицмейстеру, и приставу 2-й части. Тайный советник Василий Осипович Сосновский, он же смоленский губернатор, поступил один в один как нынешнее руководство губернии. Заявил, что дело на его личном контроле, да и отправил весь ворох жалоб и рапортов смоленскому полицмейстеру. Коллежский секретарь Константин Августович Тиде, повздыхав, взялся изучать полученные документы, как никак с его подчинённым происшествие случилось. На беду, попались ему изначально жалобы мадам Смирновой с богемными её гостями. Почитав сии бумаги, полицмейстеру впору было бы биться головой об лакированную дубовую столешницу, взывая к Господу Богу. Из жалоб господ театралов выходило, что жуткого типа, городового Черкасова, не то что на улицы города выпускать нельзя, а и вовсе следовало держать на пудовой цепи в казематах смоленской крепости. По Смирновой со товарищи выходило, что пьянющий городовой, расхристанный, без шинели и шашки, в сопровождении не менее пьяных артиллеристов-патрульных, играли в аглицкую игру футбол перед домом Смирновой , используя в качестве мяча голосящего о пощаде молодого человека. Оный валялся на мёрзлой земле в одном нижнем белье. И все его стоны и крики не могли разжалобить чёрствых сердец служителей закона, закованных в грубое сукно мундиров. Клацая полуметровыми клыками, Черкасов ломился в двери дома Анны Авксентьевны, загибая такие матерные рулады, что невинные девицы, дочери Смирновой попадали в обморок. И чтобы вернуть их к жизни пришлось потратить полпуда ароматических солей и пару литров забористого нашатыря. Досталось от обиженной богемы и подпоручику Карабанову. Мол, и ругался непотребно, и рукоприкладствовал.

    Однако ж вот, вот, бальзам на душевные раны смоленского полицмейстера. Рапорт пристава 2-й части Богдановского, в котором он описывает участкового городового Лаврентия Черкасова, как верного государевой присяге служаку. В строевом отношении сей городовой подтянут и опрятен, в службе рьян. Не замечен в нарушении законов Российской Империи, а также в употреблении алкоголя. На участке пользуется уважением среди обывателей. Рано ещё господину Тиде разбивать головой дубовую столешницу, ой рано. А вот и рапорт городового Черкасова о происшедшем, да протокол допроса во 2-й полицейской части крестьянина деревни Киселёво Хохловской волости Смоленского уезда Лазаря Павловича Николаева. Изучив сии документы, полицмейстер тут же выписал отпуск в Смоленский окружной суд для проведения предварительного следствия по делу о нападении и оскорблении словесно и действием на городового Черкасова и чинов воинского патруля.

    Что вычитал в документах полицмейстер я напишу чуть позже, а пока, дорогой читатель, позвольте мне небольшое лирическое отступление. Уже больше пяти лет я изучаю в Государственном архиве Смоленской области дореволюционные документы по городу Смоленску и Смоленскому уезду, благо в Хохловской волости оного уезда проживала большая часть моих предков. Достаточно часто в городе Смоленске попадаются упоминания о выходцах из Хохловской волости, что мне приятно. Оно, с одной стороны и понятно, ведь к концу 19 века разросшаяся Хохловская волость с юго-запада граничила с губернским городом. Чтоб было понятно, нынешний район улицы Кловской, это в 19 веке деревня Кловка Хохловской волости Смоленского уезда. Не так часто, как хотелось бы встречаются в документах упоминания о моих дальних и близких родственниках. Чтоб было понятно, один из моих многочисленных двоюродных братьев со стороны отца, к сожалению, безвременно нынче нас покинувший, звался Роман Иванович Николаев. А отец его, дядя Ваня, муж старшей сестры моего отца, родился как раз в деревне Киселево, тогда Хохловского сельского совета Смоленского района. Мало того, в начале 20-го века с Николаевыми из Киселёво породнились и предки моей матушки, Бариновы-Бережковы из деревни Чаусы Хохловской волости.

    Как видите, крестьянин деревни Киселёво Хохловской волости Смоленского уезда Лазарь Павлович Николаев мне вроде, как и не чужой. Это я к тому, что Смоленск всё-таки большая деревня. А вот протокол допроса Лазаря мне хотелось бы разобрать отдельно. Есть, есть там много чего интересного. Приступим, благословясь.

    В своих показаниях Николаев указывает, что уже больше тридцати лет проживает в Офицерской слободе, работая ломовым извозчиком. Соответственно на заработки в губернский город он ушёл из Киселёва практически сразу после реформы 1861 года. Но вот и первый нюансик, пишется он до сих пор крестьянином деревни Киселёво. А значит записан в Запрудненское сельское общество Хохловской волости, и имеет в пользовании участок пахотной и огородной земли у деревни Киселёво. Сей участок, а это около четырёх с половиной десятин земли (около 5 гектаров) Лазарь может как сдавать в аренду кому-нибудь из своих однодеревенцев, получая за аренду деньгами или натуральным урожаем. А возможно участок обрабатывает кто-то из многочисленных родственников Лазаря Павловича, отдавая часть урожая по договорённости. Неплохое подспорье, надо сказать. И хлеб, и огородня, а может и пенька, ежели на части надела Николаева разбит конопляник. Кстати конопляники в Запрудненском обществе упоминаются не единожды. Итак, наш препарируемый далеко не беден.

    Из протокола мы знаем, что снимает Лазарь двухкомнатную квартиру с кухней и чуланом в многоквартирном доме Троицкого № 35 на центральной улице Офицерской слободы. Мало того, показания Лазаря подтверждаются подписями его жены и крестьянки деревни Арефино Хохловской волости Смоленского уезда Ольги Семёновны Ореховой. Она, квартируя в чулане квартиры Лазаря Николаева, служит у него прислугой. Неплохой такой ломовой извозчик, держащий в квартире прислугу, а? Интересный дядька, ничего не сказать. А вот дальше, как пишут авторы детективов, придётся «прокачать на косвенных». Для этого процитируем показания Лазаря Павловича. «…городового Черкасова знаю, как участкового, в нашей Офицерской слободе. Черкасов нередко заходил ко мне за разными справками о месте жительства разных лиц, как человек новый, недавно назначенный в нашу местность, в которой я живу более 30-ти лет». Во, как интересно. Не успел городовой получить должность, как тут же уже знает к кому обратиться за сведениями. А не полицейский ли осведомитель наш Лазарь свет Павлович? Ох, всё-таки интересный дядька, очень.

    За сию лирику прости меня, дорогой читатель. Возвращаемся к фактам, изложенным городовым Черкасовым и Лазарем Николаевым, что и подвигли смоленского полицмейстера обвинить гостей Смирновой в нападении на представителей власти. Итак,…

    Напоминаю, на дворе 2 апреля 1895 года, первый день Пасхи, Светлого Христова Воскресения. Та широта, с каковой смоляне отмечали, да и отмечают праздники, должна была привести все наличные силы городской полиции в полную боевую готовность. Так оно и было в тот день. Лаврентий Черкасов с самого утра патрулировал вверенный ему участок – Офицерскую слободу. Но Пасха в тот год была ранней, морозило, и большинство обывателей отмечали праздник в теплоте своих домов. Не было на улицах Офицерской слободы никаких нарушений порядка и прочих непотребств. К трём часам пополудни, вбивший в своём патруле ноги в задницу, Черкасов решил зайти в гости к своему знакомцу Лазарю Николаеву в дом Троицкого на Большой Никольской улице. Тот гостю обрадовался, пригласил к столу. Нет, ничего не подумайте. И Лазарь, и Черкасов упирают на то, что угощение состояло лишь из чая с калачами, свежими бубликами, меда и замечательного земляничного варенья. Да, из той самой земляники, собранной по лету на склонах Попова рва, что неподалёку от Киселёва. Не держал Лазарь Николаев водки на квартире, мол, доктор запретил выпивать по состоянию здоровья. Ничего такой ломовик, у доктора наблюдается?

    Как бы там ни было, Черкасов за столом у Николаева наслаждается покоем, ароматным чаем да вкусными заедками. И вот около четырёх часов внимание городового и хозяина квартиры привлёк шум на улице. Нет, дорогой читатель, это не тот шум, что всполошил гостей Анны Авксентьевны Смирновой, хотя и источник этого шума находился как раз на той стороне улицы, возле дома Маслова. Видать, гудели театралы по полной. А вот прильнувшие к окнам городовой с ломовиком, наблюдали такую картину. У дома Маслова остановилась извозчичья пролётка. Извозчик повернулся к седоку, видимо, требуя оплату проезда. Позже в полицейской части этот извозчик рассказал, что взял двух пьяных молодых людей у публичного дома «Париж» (в светлый праздник, прости Господи, и такое непотребство). Одного высадил на Козловском переулке, получив за проезд четвертак, а другого повёз в Офицерскую слободу по указанному адресу к дому Маслова. И вот, как только извозчик потребовал оплаты проезда в сорок копеек, молодой пассажир как взбеленился. Несколькими молодецким ударами он свалил извозчика с козел, спрыгнул из пролётки сам на него, и взялся вытирать о транспортника ноги. А творящий непотребство пассажир был хорошо известен городовому Черкасову. Портной Петр Павлович Блинников, двадцати четырёх лет, крестьянин деревни Доньково (привет снова Хохловская волость), проживающий в Смоленске на Сенной площади в доме Бузинова. А известен сей индивидуум был в полиции именно своими буйными выходками в Офицерской слободе. В доме Маслова проживала его маменька анна Гавриловна Блинникова. Проживала с молодым любовником, от которого прижила года три назад младенца. Вот обиженный Петруша и взял за правило по пьяному делу являться к маменьке на квартиру и учинять буйство. Несколько раз был задержан полицией за то, что с ножом гонял по двору дома Маслова маменькиного любовника.

    Черкасов прекрасно понимал к чему всё идёт, да и избиение извозчика следовало немедленно прекратить. В одном мундире, оставив на квартире Николаева шинель и шашку, Лаврентий кинулся на улицу выручать избиваемого извозчика. В подворотне дома Троицкого прятались от прохладного апрельского ветра чины воинского патруля, бомбардир Иван Васильевич Фурзиков с двумя канонирами, Степаном Максимовичем Шишкиным и Максимом Васильевичем Серко. Их Черкасов и позвал пособить в успокоении буйного портного. Пётр Блинников, углядев несущуюся к нему через улицу столь представительную делегацию, понял, что пора «делать ноги». Использовав избитого извозчика в качестве трамплина, он кенгурячьими прыжками ринулся к дому Маслова, собираясь укрыться в квартире маменьки. И ежели б его ловил только воинский патруль, дело могло бы выгореть. Не стали бы солдаты ломиться во все квартиры дома, разыскивая убежавшего преступника. Но городовой Черкасов точно знал в какой именно квартире искать буяна. И вот уже брыкающегося Петрушу, успевшего оставить пальто в маменькиной прихожей, патрульные с городовым выносят на руках к извозчичьей пролётке, чтобы отвезти в полицейскую часть. Блинников орёт на всю Большую Никольскую «КАРАУЛ, СПАСИТЕ, УБИВАЮТ!!!». Ну а дальше вскипел «разум возмущенный» в пьяных головах гостей мадам Смирновой, и началось описанное выше безобразие.

    Вёл дело судебный следователь по городу Смоленску Смоленского окружного суда коллежский асессор Александр Николаевич Гриненко. Допросы, протоколы, повестки, постановления. Тянулось следствие аж до конца июля. А вот в конце июля господин судебный следователь явился с заключением по делу к прокурору Смоленского окружного суда статскому советнику Эдмонду Юльевичу Вейцлеру. Доложил следователь выводы по законченному предварительному следствию, и сели оба судебных чина обдумать сложившееся положение. С одной стороны, всё вроде бы понятно. Есть рапорт городового Черкасова, подтверждённый показаниями свидетелей, из которого ясно видно, что актёр Ларионов-Лирский, братья Смирновы и отставной подпоручик Вонлярлярский совершили нападение на находящихся при исполнении служебных обязанностей городового и чинов военного патруля. И грозит им за это не мало, лишение чинов и званий, поражение в правах, да и ссылка аж за Урал-камень. А некоторым так и вовсе каторга. Но есть и другая сторона вопроса. Оное нападение ни много ни мало бунт против представителей власти, почти революция. А это при всеобщей огласке удар по имиджу как губернии, так и господина губернатора.

    Одна голова хорошо, две лучше, а три, и вовсе Змей Горыныч. Посчитав так, взял господин статский советник Вейцлер пухлую папку с делом под мышку, и вместе с судебным следователем отправился к полицмейстеру Тиде. Было господам чиновникам об чём подумать. Было. С одной стороны, конечно, произошло недоразумение. Но ведь избиение городового и чинов военного патруля было. И дело можно раскрутить по полной. Но, осудив по всей строгости закона буйных театралов, можно получить не хилый такой социальный взрыв в среде богемы и прочей интеллигенции. А в головах этих самых интеллигентов бродила жуткая смесь из идей народничества и прочего социализма. Да ещё занесённые из гнилой Эуропы всякие Карлы, Марксы, Фридрихи и прочие Энгельсы с их «Капиталами», да ещё и господин Ульянов с его коммунистическими идеями. Совсем не зря ругал гостей Смирновой городовой Черкасов социалистами. Хотя в своём рапорте городовой утверждал, что и слова такого не знает по собственной малограмотности. И спустить дело на тормозах, обозвав недоразумением, тоже не вариант. Ведь может тогда случиться такое, что городовому на улицы города Смоленска и не выйти будет. Каждый второй обыватель решит для себя, что может отвесить служителю порядка затрещину али ещё какую оплеуху. Так что буйных гостей мадам Смирновой нужно наказать, но с правильной формулировкой, да ещё и в рамках требований Свода Законов Российской Империи.

    И надо отдать должное господам чиновникам, удумали, сочинили. Следователю Гриненко было поручено составить новый опросный лист для подпоручика Карабанова и патрульных солдат. Оный лист он отправил, видимо с кое-какими разъяснениями, судебному следователю Рузского уезда Московской губернии. Всё дело в том, что 3-я резервная артиллерийская бригада с начала лета была передислоцирована в летние лагеря у села Клементьева Рузского уезда. Смоленский следователь, вроде как бы и вовсе ни при чём, новые показания с артиллеристов снимал следователь Рузского уезда.

    26 августа 1895 года в Смоленске состоялось закрытое заседание Смоленского окружного суда. Рассмотрев дело о нанесении оскорблений действием и словами городовому Черкасову и чинам военного патруля, господа судьи закрыли уголовное дело за недостаточностью улик. Рапорт Черкасова и показания Лазаря Николаева остались в деле без изменений, но вот в новых показаниях подпоручика Карабанова и патрульных Фурзикова, Шишкина и Серко ни словом не упоминалось о нанесении каких-либо побоев городовому. Да был всеобщий ор, гам и оскорбления, но ни Боже мой, никакого рукоприкладства. Вот на основании разночтений в показаниях потерпевших уголовное дело окружным судом и было закрыто. Тотчас же суд рассмотрел дело о пьяном буйстве, непристойном поведении и нарушении общественного порядка Вонлярлярского, Ларионова-Лирского, братьев Смирновых, Рачинского и Вериго. Все они были признаны виновными и оштрафованы на очень приличные суммы в пользу казны. За оскорбления городового была оштрафована и Анна Авксентьевна Смирнова, жена потомственного почётного гражданина.

    Вот что непонятно из дела, так это как был наказан «камень преткновения» тот самый пьяный портняжка Пётр Блинников из-за которого и начался весь этот сыр-бор.
     
    Анна Гл, Kozlov1984 и Искандер 1547 нравится это.
  8. Offline

    Искандер 1547 Завсегдатай SB

    Регистрация:
    16 фев 2020
    Сообщения:
    771
    Спасибо SB:
    864
    Отзывы:
    18
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Воронеж
    Имя:
    Александр
    Интересы:
    Все, что плохо лежит
    Да уж.......вот купил два стержня, и буду тоже писать, ударение на и, повести, рассказы и может быть даже романы под названием Мое участие в семирной перестройке. Вот только как мне быть с матом? Один мат в голове.......наверное это нервное от жизни нашей сермяжной. А образцом у меня будет наш дорогой и всеми любимый Алексей Куйкин. Но что бы мне не напортачить, буду учиться пока слогу у нашего метра. Жду продолжения.......
     
    Анна Гл нравится это.
  9. Offline

    Хан Завсегдатай SB

    Регистрация:
    13 янв 2009
    Сообщения:
    1.418
    Спасибо SB:
    4.474
    Отзывы:
    177
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Смоленск
    «…чернь дворцового села Поречье в ночь на 18 февраля сего 1773 года впала в неуправляемое буйство. Явившись в питейный дом, называемый Мамонтов, что на берегу реки Гобзы, оная чернь избила смертным боем целовальника и разнесла по брёвнышку сам питейный дом. Посланного для выяснения поверенного питейного сбора Василия Попова с двумя депутатами толпа встретила на мосту через Гобзу, била дубьём смертным боем. После сбросили на лёд реки. Явившись к дому Поречской питейной конторы толпа черни в буйстве своём пыталась, сломав ворота проникнуть в питейную контору. Во дворе питейной конторы толпою был бит до смерти гусар Тома Васильев, служивший при Поречской питейной конторе. Зачинщиками сего безобразия считаю мещан дворцового села Поречье Григория Зайцева, Василия Антонова, Тихона Теленева, Никиту Козлова и Якова Кочетова…»

    Такое донесение получил поверенный Смоленской губернии питейных и иных сборов Расторгуев от управляющего Поречской питейной конторой Василия Ивановича Нерослева. Расторгуев немедля доложился смоленскому губернатору генерал-майору Текутьеву. У Тимофея свет Петровича аж парик дыбом встал от возмущения. Грохнул он кулаком по столу и приказал, мол, пресечь, расследовать, наказать и впредь не допущать. В дворцовое село Поречье была отправлена воинская команда сержанта штатной роты Смоленского пограничного батальона Афанасия Грудавнина. Земскому же старосте было приказано отправить тело убиенного гусара Васильева в губернский город для проведения медицинского обследования.

    Облечённый полномочиями сержант, явившись в Поречье, был готов встретить явное и тайное противление от земской власти, в том числе и от земского старосты. Думал Афоня так же, что долгонько придётся разыскивать указанных в доношении Нерослева мещан. Однако земский староста Михаил Исаков сын Вдовенков по первому же спросу представил пред светлы очи начальника воинской команды всех поименованных в доносе управляющего питейными сборами мещан. Все ни были готовы давать показания. Никто не скрылся от правосудия. Вот это крайне озадачило сержанта Грудавнина. Как-никак не только в буйстве обвиняются люди, а в убийстве государева гусара, служившего при питейной конторе. Дружно Зайцев со товарищи давали показания в земской избе, утверждая, что не разносили в дребезги питейный дом, именуемый Мамонтов. Не били ни целовальника оного кабака, ни поверенного Попова с помощниками. И вовсе не ломились в закрытые ворота питейной конторы, собираясь выволочь оттудва Нерослева да и предать лютой казни. Ничего подобного не было в Поречье в ночь с 17 на 18 февраля. И слова их подтвердил и земский староста, который при большей части происходящего, как оказалось, присутствовал.

    Крайне озадаченный сержант сходил на берег Гобзы, посмотрел на стоящий там питейный дом. И нашёл его Грудавнин вполне себе в отличном состоянии. Как не стонал целовальник о погроме и разграблении, да о понесённых им побоях, никаких следов сего присланный из Смоленска проверяющий не обнаружил. Гнул свою линию и поверенный Нерослев. Ломилась, мол, толпа черни в ворота питейной конторы, била смертным боем гусара Тому, от чего он и скончался. Весь март и апрель пытался разобраться Грудавнин в произошедшем, да не смог. Вернулся в Смоленск ни с чем. Доложился губернатору, передал в его канцелярию протоколы допросов всех фигурантов дела. А у генерал-майора Текутьева ещё одна напасть. По медицинскому осмотру тела гусара Васильева выходило полное непотребство. Учёные дохтура твёрдо утверждали, что никаких следов множественных побоев на теле гусара не обнаружено. То бишь, никакая взбесившаяся толпа его не месила и дубьём не потчевала. Убит Тома Васильев был всего одним сильным ударом по голове. Череп его был проломлен сзади за левым ухом одним ударом либо полена, либо обуха топора. Ищите, мол, господа сыщики среди подозреваемых левшу, да и весь сказ медицинский.

    И отправил смоленский губернатор в стольный град Санкт-Питерсбурх для Правительствующего Сената пространный доклад, в коем утверждал, что не смотря на все проведённые следственные действия не может губернское начальство определить виновных в смерти гусара Томы Васильева. Ссылался Текутьев на кадровый голод, на отсутствие в губернии подготовленных для ведения следствия людей. Вполне себе возможно, что и эта докладная повлияла на то, что Сенат и Государыня Императрица решили проблему радикально, 12 декабря 1774 года отправив Тимофея Петровича в отставку с пожалованием ему имения в Городокском уезде Полоцкого наместничества.

    А тем временем матушка Императрица провела губернскую реформу, и в 1775 году в Смоленске появился новый губернатор – Александр Иванович Глебов. В 1775 г. он был членом комиссии, судившей Пугачева и его сообщников, и 2 апреля того же года назначен генерал-губернатором Белгородской и Смоленской губернии с оставлением в должности генерал-кригскомиссара, от которой был освобожден только через полгода (3 октября). Вместе с новым губернатором в Смоленске оказался присланный Сенатом для проведения расследования по делу Томы Васильева премьер-майор Лебедев. Пока суть да дело, пока Лебедев знакомился с материалами расследования, получал инструкции от Глебова, наступил год 1776-й, и Поречье указом Императрицы из дворцового села стало городом.

    И вот всё в той же большой и светлой земской избе, ныне гордо именуемой городским магистратом (когда ещё новое здание построят), в присутствии бургомистра премьер-майор Лебедев допрашивал подозреваемых. Понимавший толк в тонкостях следствия сенатский назначенец изначально попытался выяснить обстоятельства дела у доносчиков. Но тут его ждало разочарование. В Поречской питейной конторе Лебедеву сообщили, что Василий Иванович Нерослев, бывший поверенный выслужил срок своего контракта и убыл из Поречья в неизвестном направлении. В документах питейной конторы был он записан как коломенский купец 2-й гильдии. А вот в Коломну он уехал, али ещё куда, то никому не известно. Выслужив свой контракт убрался в неизвестном направлении и целовальник питейного дома, именуемого Мамонтов Корней Подаленин. Оставалось премьер-майору общаться только с Зайцевым и его компанией, а также с бывшим земским старостой Вдовенковым.

    Снявши кафтан по августовской жаре, премьер-майор Лебедев в алом камзоле и рубахе с белоснежными кружевами по вороту голодным тигром кружил вокруг сидящего на табурете Григория Зайцева, бомбардируя его каверзными вопросами.

    -Ну, друг ситный, обскажи нам, как всё было в ту ночь 17 февраля.

    -Твоё высокоблагородие, дык ведь уж как три года прошло. Разве ж всё упомнишь, - Григорий, тридцатисемилетний плотно сбитый мужик пожал плечами.

    -Не крути мне тут, Гришка, не крути, - рычал майор, - все твои показания вон там на столе у канцеляриста есть. Всё что рассказывал Грудавнину, всё записано. Пой, ласточка, и не дай тебе бог чего переврать.

    -Врать не буду, что упомню расскажу. Первая неделя Великого Поста шла. Весь тот день мы всей кумпанией были на Гобзе, на пристани значить у смоленского мещанина Василия Хлебникова. Обработанную пеньку принимали, да в анбары сносили.

    -Кто мы? Сколько вас было там?

    -Так, твоё высокоблагородие, значиться я с братьями Иваном да Степаном, Васька Антонов, Тишка Теленев, Никитка слышь ты Козлов да Кочетов Васька. Вот всех нас значить того, семь рыл. А как работу закончили, так Варфоломей, сын Хлебникова, нам тридцать копеек-то и заплатил. Братовья мои свой гривенник забрали, да и по домам. А мы порешили от трудов праведных душу вином хлебным повеселить. Оно хорошо с устатку-то, да. Собрались, значить, идти в Мамонтов питейный дом, он там на берегу Гобзы недалече. А Никита и говорит, чего, мол, там в кабаке пить. Чарку выпил, да и стоишь как столб. Пошли, мол, говорит ко мне в избу-то. И посидим, как люди, и закуски к вину соберём. На том и порешили. Пока у Козлова стол собирали, Тишку Теленева в питейный дом и послали, за водкой-то, вот. Сидим мы, слышь-ка, за столом, каша ячменная, да с конопляным маслицем в чугунке дымиться, огурчики солёные, яблочки мочёные, капустка хрусткая, квашеная, прям из кадушки, да ведь с клюковкой. Слюни аж текут. А ещё на каждого да по паре окушков сушёных, в соляных-то разводах. Ох, я тебе, твое высокоблагородие скажу, какие окушки в Каспле-то ловятся. Ох, не окушки, каркодилы. В речку без подштанников не заходи.

    -Хватит про рыбу мне тут разглагольствовать! – премьер-майор аж оскалился, - Дальше что было?

    -Дык я ж и говорю. Сидим мы, слюни пускаем, облизываемся, а водку Тишка всё не несёт. Уж решили не случилось ли чего. Яшка-то Кочетов и вовсе говорит, что, мол, оскоромился Теленев, водку, знать, общественную выдул, да и идти к нам боится. Я ему возражаю, мол, не такой Тихон Лаврентьич человек, хоть и молодой ишо, чтоб кумпанию без законного расслабления оставить. Случилось, видать, чего. Идём, говорю, поищем. У Никиты и фонарик с сальной свечкою нашёлся. Так мы по улице до самого кабака и дошли. Нет нигде Теленева. А в питейном дому дверь изнутри заперта, да слышно изнутри гремит что-то. В общем, шум, гам, грохот и прочие метания. Мы стучаться, да где там. Васька Антонов за ту дверь дубовую и взялся. Ты не гляди, что он ростом не вышел, пониже нас всех будет. Зато плечами не в кажную дверь пройдёт. Принамерился он к дверям, да их вместе с запором да петлями из обсады-то и выдрал. А в кабаке-то, мать честная! Мы как зашли, так и оху…

    -Что? – рычит премьер-майор

    -Дык, оно того, удивились жутко. Всё перевёрнуто, поразбросано, а целовальник с каким-то медным ковшом на длинной ручке гоняет нашего Тишку, что твою муху. Да ещё и голосит так, что уши закладывает. Чего-то про то, что Тимофеев братец старший ему уже больше полтинника должен. Теленев к нам за спины спрятался, а Антонов сидельца-то кабацкого споймал, ковш тот меднай в угол закинул, да и держит. Корней, говорю, паскуда ты эдакая…

    -Как ты назвал государственного служащего? – в голосе Лебедева столько льда, что аж по углам магистрата-земской избы иней образовался. Гришка, правда, очень быстро нашёлся:

    -Это, говорю, Корней, мол, господин царский целовальник, мы ж к тебе зачем человека посылали? Чтобы он посредством покупки хлебного вина, пополнил государеву казну. А ты, пад.. ну, короче, денежка-то у Тишки обчества, не мог он тебе её просто так за братневы долги отдать. Как Кочетов целовальника отпустил, тот снова в ор, да за кочергу и схватился. Васька у него её отобрал, да узлом и завязал… На шее у этого кабана.

    Последние слова Зайцев пробормотал себе под нос, так что никто и не разобрал.

    -Налили мы себе штоф водки. Ты, твоё высокоблагородие не подумай чего, всё чин-чинарём. Наливали чарной меркою, шештнадцать копеек на столе оставили, всё как нужно.

    -А целовальник что же?

    -Дак он под столом лежал. Его верно этот, как дохтура говорят, удар хватил, от избытку чувств. А мы пошли к Никите в избу. Дверь кабацкую Васька назад прислонил, всё как надо. Выпили, значить, закусили, снова налили. Хорошо сидели, душевно. Долго ли коротко ли, а явился к Козлову в дом земский староста Михайла Вдовенков, с родственником своим Данилою да с писарчуком земским, имени которого я и не ведаю. Вы, говорит, учинили погром в питейном доме, собирайтесь, пойдём в земскую избу спрос чинить с вас. Мы ему, мол, Михайло Исакыч, выпей с нами, закуси, а там уж и пойдём. Он, правда, не побрезговал, яблоко мочёное схрумкал, большой он до них любитель, да. Но всех нас, кумпанией, повёл по улице в земскую избу, сюда вот, значить. А на мосту через Гобзу дорогу нам заступил этот, как его бишь, упал намоченый, Василий Пантелеич Попов с двумя ишо людями из питейной конторы. Кричит, вот все оне кричат почему-то, как будто нельзя спокойно сказать. Так вот, кричит, мол, я этих вот мещан забираю в питейную контору, Нерослеву на суд да расправу, за разбитый Мамонтов кабак. Староста Вдовенков ему и отвечает, что нет и всё тут. Оне, мы значить, мещане дворцового села, и власть над ними одна – земский староста да Смоленской дворцовой волости поверенный Григорий Моисеевич Кислов. А у Нерослева власти над нами нет. И мимо Попова идёт, да плечом его с дороги отдвигает. А тот толь подсклизнулся, то ли на ногах по-пьяни не стоял, а через перила моста на лёд Гобзы и свалился. Те двое, что с ним были, кинулись на речку, его стало быть поднимать. А бить полномоченного с сопровождающими, никто не бил. Не было такого, Богом клянусь. Идём мы всей кумпанией в земскую избу, да вся беда, что дорога мимо питейной конторы. А из её ворот как выскочит Корней, целовальник тот значить. Схватил Тишку за грудки и давай его бить да во двор питейной конторы волочь. А сам фонарями всю улицу освещат.

    -Какими это фонарями, ты что несёшь, Зайцев? – удивился премьер-майор

    -Да под обоими глазами у него знатные синяки были, да и нос распух. Вот он ими и светит. А тут и Нерослев, Василий Иваныч подбежал, и тоже Тишку бить-тащить взялся. На суд кричит, за погром, бунт против власти и долги. Вдовенковы быстренько Теленева у них из рук отняли. Михайла Исакович Нерослеву тож сказал, что нет тут над нами его власти, не может он полномоченный питейной конторы мещан дворцовой волости судить да наказывать. Нерослев в крик, мол, всех засужу и тебя староста тоже. Я ему, Нерослеву, и говорю, что по Поречью уже из-за вас, мол, питейных сборов и пройти уже нельзя, хватаете честной люд почём зря, утонуть вам Василий Иваныч в речке Яике, что Государыня повелела нынче Уралом звать.

    -Чего ты ему сказал? В каком Урале, - глаза Лебедева стали и вовсе круглыми от удивления.

    -Да так, к слову пришлось. А на крик да гам уже и народ с окрестных домов сбегаться стал. Кто с топором, кто с багром.

    -Это ещё зачем?

    -Дык ночь на дворе. А тут шум да крик. Подумалось мещанам, что пожар случился. Вот кто с чем подсоблять и побежали. А тут вот такая толпа, да все кричат. Стали люди слушать, да мнение своё высказывать. Зашумел народ, заволновался. А Нерослев Корнея в охапку, да за ворота питейной конторы и убёг. Там ещё какой-то сидел, в собачьем треухе, в епанчу завёрнутый. Всё трубкой дымил. Дак вот и он ушел внутрь, да ворота запер. Вот так всё и было, ей Богу, как на духу обсказал, твоё высокоблагородие.

    Показания Зайцева подтвердили не только его сокумпанейцы, но и Вдовенковы с земским писарем. До конца сентября пробыл Лебедев в Поречье, но в расследовании так не на шаг и не продвинулся. Так ни с чем в Смоленск и уехал. В губернском городе Лебедев докладывал результаты расследования уже новому губернатору – Дмитрию Васильевичу Волкову. Тот отправил в Правительствующий Сенат подробный доклад, упирая на то, что убийцу гусара Томы Васильева выявить не удалось. В ответном послании господа сенаторы предложили выдержать всех фигурантов дела под арестом в течение месяца и отправить их на церковное покаяние. Волкову сей приговор показался слишком суровым, и в своём отпуске Поречскому городовому магистрату он предлагал арестовать Григория Зайцева и прочих мещан на две недели при магистрате, и продержав на хлебе и воде, отправить на церковное покаяние. Поречский бургомистр же сделал всё по-своему. Отсидели Зайцев, Кочетов, Теленев, Козлов и Антонов в холодной всего по неделе.

    Убийство гусара Томы Васильева, служившего при Поречской питейного сбора конторе, так и осталось нераскрытым. А в 1777 году в городе Поречье вновь объявился коломенской 2-й гильдии купец Василий Иванович Нерослев. В будущем оный Нерослев смог даже стать городским бургомистром. Но это уже совсем другая история.
     
    Spirit, Анна Гл, PaulZibert и 2 другим нравится это.
  10. Offline

    Искандер 1547 Завсегдатай SB

    Регистрация:
    16 фев 2020
    Сообщения:
    771
    Спасибо SB:
    864
    Отзывы:
    18
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Воронеж
    Имя:
    Александр
    Интересы:
    Все, что плохо лежит
    Спасибо большое.........ждемс продолжения........
     
    Юлиа и PaulZibert нравится это.
  11. Offline

    Хан Завсегдатай SB

    Регистрация:
    13 янв 2009
    Сообщения:
    1.418
    Спасибо SB:
    4.474
    Отзывы:
    177
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Смоленск
    Фонд Поречского городового магистрата не такой уж и большой. Всего-то около трёх с половиной десятков дел. Но вот что интересно, чаще всего в этих делах встречается фамилия мещан и купцов Тарушкиных. То ли род был действительно большой и разветвлённый, то ли у этих самых Тарушкиных сутяжничество было в крови. Как бы там ни было, решив разобраться в жизни и чаяньях жителей Поречья конца 18 века от Тарушкиных никуда не деться. Хотя есть и немного сведений о других обывателях города. А чаянья и заботы у них самые что ни на есть обыденные: земельные дела, дела торговые, наследство и других денежные заботы. Да не будем голословными, а перейдём к архивным документам. Итак.

    17 октября 1778 года. В городовом магистрате допрашивают поречского купца 3-й гильдии Трофима Корниловича Тарушкина по челобитной поречского же мещанина Фёдора Яковлевича Тарушкина. Фёдор объявил, что ещё отец Трофима Корнила Иванович Тарушкин обманом завладел землёй мещанина Якова Тарушкина, что на Большой Смоленской улице у рынка по левую руку супротив двора мещанина Василия Вольного. Мало того уже Трофим Тарушкин выстроил на этой земле гумно и прочие анбары. В ответ на обвинение в захвате земли Трофим Корнилыч представил в магистрат партикулярные заемные письма от Якова Тарушкина на 25 рублей, на рубль пятьдесят копеек, на два рубля да на руль пятьдесят ещё. На последнем письме рукою Корнилы Тарушкина было приписано, что Яков Тарушкин взял у него в долг ещё семьдесят копеек. В ответ на это Фёдор Тарушкин заявил, что знает от отца и матери своих лишь об одном заёмном письме на рубль пятьдесят копеек, по которому Корнила с Яковом договорились об уступке на 9 лет части земли для постройки гумна. Городовой магистрат указал купцу Трофиму Тарушкину, что заёмные письма не зарегистрированы в канцелярии крепостных дел, а соответственно Корнила Тарушкин не заплатил по ним положенных пошлин. С Фёдора же бургомистр затребовал все уставные бумаги на означенный участок земли, которые оный Фёдор вскоре и представил.

    По началу тяжбы примирить купца с мещанином не смогли ни просьбы бургомистра, ни церковное увещевание. Но по указу от 1762 года земля была передана мещанам Поречской дворцовой волости в вечное пользование, и не могла быть ни продана, ни заложена. По указанию годового магистрата участок земли был возвращён Фёдору Яковлевичу Тарушкину. По тому же приказу купцу Трофиму Тарушкину было дано распоряжение убрать с земли гумно и амбары. Тут уж Трофим, по-видимому тряхнул мошной и смог договориться с Фёдором об оставлении построек на месте и аренде земли впредь.

    В 1776 году указом Государыни Императрицы дворцовое село Поречье стало именоваться городом. В том же году мещанин Игнатий Андреевич Тарушкин записался в купцы 2-й гильдии, но вскоре тяжко заболел. После его смерти вторая жена его Анна Львовна представила в городовой магистрат духовное завещание, подписанное Игнатием. По тому завещанию ей с сыном её от Игнатия Тарушкина Яковом отходила большая часть торговли, большой дом с хоромным строением и садом, а также множество икон в золотых и серебряных ризах, собранных ещё отцом Игнатия Андреем Гурьевичем Тарушкиным. Детям от первого брака Андрею и Татьяне по завещанию было оставлено совсем небольшое имение. Купеческий 2-й гильдии сын Андрей Игнатьевич Тарушкин подал в Поречский городовой магистрат жалобу, в которой называл духовное завещание своего отца подложным. Больше всего он упирал на то, что по завещанию платежи и проценты по долгу Игнатия на 1200 рублей серебром, взятому у городового магистрата, раскладывались на Андрея и мачеху поровну, вне зависимости от полученного наследства. Так, мол, отец поступить с детьми своими не мог. На сторону Андрея стали коломенский 2-й гильдии купец Василий Иванович Нерослев, бывший ещё в недавнее время управляющим Поречской питейной конторой, и поречский купец Игнатий Белокопытов. Белокопытов утверждал, что не раз просил Игнатия Тарушкина перед смертью переписать завещание, но ему мешали Анна Львовна и её отец купец Лев Мелюков. Оный Мелюков поклялся на Священном Писании в городовом магистрате, что присутствовал при подписании духовного завещания и всё происходило по закону. Большой вес в городе Поречье имел тот купец Мелюков, раз городовой магистрат склонился на его сторону и признал законным завещание Игнатия Тарушкина.

    В следующий раз имя Андрея Игнатьевича Тарушкина всплывает в документах Поречского городового магистрата уже в январе 1791 года. Ему уже 32 года, записан как поречский мещанин, вовсе не купец, по словам священника соборной Рождественской церкви Андрея Зазыбина к причастию бывал. А вот в деле был замешан не очень красивом. Подал Тарушкин городничему секунд-майору Якову Титовичу Соколовскому донос на Поречской штатной команды сержанта Илью Семёновича Голышева. Мол, оный Голышев взятки берёт с поречских купцов. Например, за неопечатывание городских общественных бань, что должно было быть сделано по приказу городничего. Сержант по приказу Соколовского наказ палками. Обиженный Голышев развил бурную деятельность по выяснению личности доносчика и в поисках доказательств своей невиновности. И надо сказать преуспел и в том и в другом. В конце года привёл к городничему свидетелей, которые подтвердили его невиновность во взяточничестве. В магистрате указали сержанту на Андрея Тарушкина как на доносчика. Тот всё отрицал. Но десятский Матвей Дмитриевич Сарацинов подтвердил, что именно Тарушкин доносил городничему на Голышева.

    Оставим пока род Тарушкиных, и обратимся к другим представителям поречского купечества. Эти господа тоже отжигали, дай Бог всякому. Как-то при исполнении служебных обязанностей Поречский уездный казначей секунд-майор Авраам Антонович Пирнов ущемил права купца Фаддея Сергеевича Антонова. Вместо того, чтобы подать официальную жалобу в магистрат, Антонов как-то вечером вломился на квартиру казначея в доме Семёна Петровича Куршина. И взялся незваный гость материть уездного казначея, поминая всех его предков аж до седьмого колена. По словам свидетелей, гостевавших в тот вечер на квартире Пирнова регистратора казначейства Мануила Ломова, подканцеляриста Григория Морозова и мещанина Куркина, был купец в своей брани крайне изобретателен и зол. В горячности обещался купец Антонов дойти даже до начальника Смоленского наместничества Платона Юрьевича Храповицкого. Только общими усилиями выставили матершинника из квартиры на улицу. Пирнов подал жалобу в городовой магистрат, а уж бургомистр приложил все усилия к примирению сторон. Купец с уездным казначеем подписали церковное увещевание, которое словом Божьим призывало их забыть обиды и примириться.

    В 1793 году жаловалась в городовой магистрат поречская мещанка вдова Анна Ерьевна по мужу Щукина. Обвиняла она купца Петра Христофоровича Велишева в блудной жизни, да ни с кем ни будь, а с её дочерью Пелагеей. Приходит, мол, оный Велишев к ним домой, дурит голову девице обещаниями жениться. А тем временем во блуде прижили купец с Пелагеей сына Алексея. Явился Христофорыч как-то и вовсе пьяный, обматерил вдову, да и завалился с дочерью её в постель. Не снесла оскорблений Щукина, подговорила квартировавших у неё солдат Шлиссельбургского пехотного полка, которые и отволокли невменяемого Велишева в магистрат. У бургомистра сержант Фёдор Иванович Завьялов показал, что Велишев не раз пил с ним водку и говорил, что возьмёт замуж Пелагею лишь тогда, когда получит в приданое не менее пятисот рублей. Щукина написала жалобу с просьбой к магистрату заставить купца взять в жёны Пелагею или выплатить ей 50 рублей серебром. Пётр Христофорыч поведал бургомистру, что в свои 25 лет Пелагея блудно жила не только с ним. Прижила девица детей и с капитаном Углицкого пехотного полка Масленниковым и с поречским мещанином Тихоном Андреевым. Дети эти были переданы на воспитание разным людям, но вскоре умерли. Магистрат решением своим обязал купца Велишева взять в жёны Пелагею Щукину, а при нежелании вступить в брак заплатить ей 50 рублей серебром. Пришлось купцу тряхнуть мошной и дело закончилось мировым соглашением. Велишев же по приказу городового магистрата был отправлен на покаяние в Поречское духовное правление.

    Вернёмся всё-таки к нашим баранам, простите, к Тарушкиным. Одна тысяча семьсот восьмидесятый год на дворе. Поречский купец 2-й гильдии Пётр Никитович Тарушкин желает аж на шесть ближайших лет вступить в казённые и партикулярные подряды, а также в питейные сборы. Перед государством за него поручаются купцы дворцового села Поречье Фаддей Антонов, Михайла Лабановский, Александр Мамонов, Андрей Тарушкин, Михаил Емельянов и Яков Жилин. Ух и развернулся наш Пётр Никитич, ух и разухабился. Помимо поречских откупов взят на три года был питейный дом в Невеле, в Сураже на один год. Но, то ли переоценил купец свои возможности, то ли конкуренты ножку подставили, к 1785 году Пётр Тарушкин полностью разорился. И по заявлению в поречский городовой магистрат от вышеназванных поручителей, доверие купцов полностью и окончательно утратил. Собранный для отправки в Ригу на барках товар был конфискован в счёт долгов даже не самого Петра, а вовсе даже сына его Дмитрия Петровича. Беда, беда, огорчение.

    Тут на авансцену выступает знакомый нам уже Василий Иванович, нет не Чапаев, а Нерослев. Ему Пётр Тарушкин должен вообще запредельные деньги, 900 рублей серебром. И терять свои капиталы Нерослев не собирается. Всеми правдами-неправдами на пристани села Борода собирается большой караван от Тарушкина с хлебом и пенькой для отправки в Ригу. Исходя из места формирования караван был не очень чтоб легальный. В Ригу купцы отправляли товар с пристаней Поречья, где караваны оценивали и брали государеву пошлину. Но вот если уж не везёт, так не везёт. 25 декабря 1785 года, перед самой отправкою каравана, злобным Змеем Горынычем налетел на пристань села Бороды секун-майор Твардовский с внезапной проверкой. Товар Тарушкина был арестован, сгружен с барок на берег и для охраны выставлен воинский наряд. О незаконном караване Твардовский доложил в магистрат, который начал проверку. Нерослев понял, что может остаться без денег, и приложил массу усилий к оправданию действий Петра Тарушкина. Для начала нужно было спасать хлебный товар, сброшенный на открытый берег. По указанию городового магистрата хлеб счётом сто девять кулей да льняное семя счётом в двадцать четыре куля и другой разный хлебный товар перенесён в амбары священника села Борода Егора Елеева. В Бороду для проверок зачастили ратманы, да и сам бургомистр несколько раз приезжал. Но дело тянулось всё равно долго. И вот только к концу июня 1786 года магистрат дал разрешение Петру Никитовичу Тарушкину забрать из амбаров Елеева товар, так как по осмотру чинами магистрата выяснилось, что большая его часть из-за хранения по указанию секунд-майора Твардовского на берегу реки на открытом воздухе пришла в негодность, а попросту говоря сгнила. Тарушкин в три дня забрал товар, погрузил на баржи и умотал в сторону Прибалтики. Вскоре Нерослев получил свои долги да с процентами, а Пётр Никитович Тарушкин запросил в Смоленской казённой палате квитанции об уплате им всех откупных платежей. Квитанцию купец получил, значит с долгами перед государством полностью рассчитался. И уже в Поречском городовом магистрате могли забыть о Петре Тарушкине и его не очень приглядных делах, но тут грянуло.

    Магистрат начал бомбардировать жалобами гжатский мещанин Иван Григорьевич Ноздрин, представитель гжатского купца Ивана Олонкина и московского Гаврилы Протопопова, которые вскладчину содержали в городах Витебске и Полоцке Полоцкого наместничества питейные откупные сборы. То бишь были людьми уважаемыми и крайне зажиточными. Просто так на их мнение, что называется с прибором не положишь. А дела выходили крайне итересные. Как выяснилось, помимо каравана Тарушкина, на пристани села Борода в тот далеко не замечательный день секунд-майор Смоленского гарнизонного батальона Макар Твардовский арестовал ещё и большую партию овса, собранную Ноздриным для отправки в Поречье для каравана купцов Олонкитна и Протопопова. Слушать объяснений быдла грозный военный чин не стал, и свалив весь товар вместе, поставил для охраны солдат. В лето 86 года, получив разрешение магистрата забрать товар в Бороде, Тарушкин выгреб из амбаров весь хлеб, включая и овёс Ноздрина. Продал в Риге сбольшим прибытком, да и смог разобраться со всеми долгами. Теперь же Ноздрин от имени Олонкина и Протопопова требует возместить ущерб. Бургомистр Поречья рвет на голове волосы да вопиёт «Где эта сволочь?», имея в виду Петра Тарушкина естественно. А в ответ тишина, сообразительный Никитич из Риги в Поречье не вернулся. Жалобы Ноздрина летят в стольный город Санкт-Петербург (в них помимо обвинений в адрес Тарушкина, ещё и озвучены претензии к бездействию Поречского городового магистрата), а бургомистр Поречья только разводит руками да приговаривает: «Ай да Тарушкин, ай да сукин сын!»
     
    Spirit, Любовь Н., Юлиа и ещё 1-му нравится это.
  12. Offline

    Искандер 1547 Завсегдатай SB

    Регистрация:
    16 фев 2020
    Сообщения:
    771
    Спасибо SB:
    864
    Отзывы:
    18
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Воронеж
    Имя:
    Александр
    Интересы:
    Все, что плохо лежит
    Великолепно.......Ждемс продолжения.........
     
  13. Offline

    Хан Завсегдатай SB

    Регистрация:
    13 янв 2009
    Сообщения:
    1.418
    Спасибо SB:
    4.474
    Отзывы:
    177
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Смоленск
    Спасибо, я старался
     
  14. Offline

    Хан Завсегдатай SB

    Регистрация:
    13 янв 2009
    Сообщения:
    1.418
    Спасибо SB:
    4.474
    Отзывы:
    177
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Смоленск
    Разбирая фонды мировых судей Смоленского уезда можно познакомиться с работой и полицейских урядников, которым предписывалось «охранять общественное спокойствие и следить за проявлением каких бы то ни было действий и толков, направленных против правительства, власти и общественного порядка». По указанию станового пристава урядники проводили предварительное следствие, опрос свидетелей и выясняли всё факты по жалобам, поступившим в уездную полицию.

    Перенесёмся читатель в год 1888. Засыпаны глубоким снегом окрестности Хохлова, стоят трескучие морозы. 29 января крестьянин деревни Лявщина Хохловской волости Минай Алексеев с жителями Куцовщины Лукьяном Ларионовым, Бонифатием Ивановым и Савелием Егоровым отправились на санях в лесную дачу владельца сельца Тростянки дворянина Ивана Михайловича Энковича. На природе пейзане не шашлыки жарили, а, взявшись за остро наточенные топоры, быстренько нарубили воз берёзовых дров. Выехав на проезжую дорогу браконьеры, а как их ещё называть, столкнулись нос к носу с сыном владельца лесной дачи Василием Ивановичем Энковичем. В руках сын дворянский держал охотничье ружьё, чем крайне напугал Бонифатия с Савелием. Они почли за лучшее сбежать и быстренько скрылись в лесной чаще.

    Сын дворянский взялся обвинять крестьян в краже леса, упоминая, что, мол, уже не в первый раз происходят налёты на лесную дачу Энковича. Мужичье отвечало в том духе, что зима морозная, избы топить нечем, а в этом месте они первый раз. Вон вокруг сколько леса, авось от вас не убудет. Василий свет Иваныч приказал ехать в Тростянки и объясняться с его отцом. Минай с Лукьяном набычились, да и потянули топоры из-за поясов. Хотя и вооружённый, молодой Энкович ушёл с дороги в снег на обочину, матеря собеседников на чём свет стоит. Доберётся, мол, до вас становый пристав, я вас иродов знаю и с превеликим удовольствием заложу. Сани тронулись с места, но тут до крестьян дошёл смысл сказанного дворянином. Минай натянул вожжи, и с топором в руках выскочил с саней. Лукьян замешкался. Энкович, видя злую физиономию Алексеева, выстрелил из ружья в сторону саней. Весь заряд утиной дроби пришёлся в затылок и шею Ларионову. Минай запрыгнул обратно на сани и погнал лошадь в сторону своей деревни.

    1-го февраля Лукьяна Ларионова обследовал уездный врач Рудковский. Ларионову очень повезло, что воротник овчинного тулупа был поднят, а меховая шапка надвинута пониже. На небольшом расстоянии и утиная дробь могла наделать дел. А так всего несколько дробин пробили овчину и застряли неглубоко в коже. Ларионов и Алексеев обратились к становому приставу с жалобой на Энковича, мол, бродит по лесу, что твоё привидение, да ещё и в людей из ружья стреляет ни за что, ни про что. Урядник 2 участка 1 стана Смоленского уезда Михайла Нестеров начал предварительное расследование. Василий Энкович подтвердил, что стрелял из ружья в Ларионова. Но он рассказал о постоянном воровстве леса из лесной дачи Тростянок, из-за которого ему приходится постоянно обходить владения отца своего. Расхищение леса подтвердили Иван Михайлович Энкович и проживающий там же в Тростянках дворянин Дмитрий Петрович Худолеев. Младший Энкович рассказал уряднику, что стрелял дабы отпугнуть воров, кинувшихся на него с топорами.

    Бонифатий Иванов показал, что в лесной даче Энковича 29 января был, но лес не воровал и, увидев вооружённого дворянина, убежал. Савелий Егоров вообще всё отрицал. Нигде не был, ничего не слышал и не видел, знать ничего не знаю. Энковичи подали жалобу мировому судье о воровстве леса крестьянами. Мировой судья 4-го участка приговорил Миная Алексеева, Лукьяна Ларионова, Бонифатия Иванова и Савелия Егорова к штрафу в три рубля шестьдесят копеек каждого, а также к аресту на семь суток. Дело о стрельбе Василия Энковича передано в съезд мировых судей. Тут уж взыграло у старшего Энковича. В апелляционном отзыве он указал, что считает штраф, присуждённый крестьянам, и вовсе мизерным, так как лесу у него за эту зиму уворовано, по его мнению, аж рублей на 70 серебром. НА четырёх страницах самым убористым подчерком Иван Энкович обвиняет крестьян в круговой поруке, укрывательстве лесных воров и много в чём ещё. Из этого делает вывод, что ежели Минай Алексеев и Лукьян Ларионов скрывают имена своих подельников, то и отвечать за весь порубленный лес должны они. Тем более, что урядник, обследовав лесную дачу, сделал вывод, что лес срублен в одно время и вывозился не на одних санях.

    И ведь съезд мировых судей согласился с его доводами. Жалобу Ларионова оставили без рассмотрения, решение мирового судьи отменили, а Минаю и Лукьяну присудили штрафу на 49 рублей 20 копеек серебром. Однако вот тут нашла коса на камень. Становый пристав Неверович смог получить с Алексеева и Ларионова только 18 рублей денег, которые и передал Энковичу. Оставшуюся сумму ни он, ни сменившие его на этой должности его Келес и Арбузов взыскать с крестьян не смогли. Ещё в 1894 году Иван Михайлович Энкович пишет прошения в Смоленский уездный съезд об этих деньгах.

    Конец августа, на полях кипит работа. Владелец сельца Рагозино Григорий Афанасьевич Заколишин заявил в полицию, что в ночь на 26 августа с его луга было похищено 8 коп сена общим весом до 120 пудов. Заколишин оценивал украденное сена в сумму около сорока рублей серебром. След телег, на которых увезли украденное сено, вёл от луга Заколишина мимо сельца Тростянки в лесную дачу владельца Тростянок Петра Павловича Телеснина. В оной даче Нестеров сено и обнаружил. Опросив хозяина и жителей Тростянок, урядник стал подозревать в краже жителей деревни Даньково Хохловской волости Прокопа Уколова, Федота Макарова, Евдокима Герасимова и Артёма Маркелова. В этот август вышеназванные крестьяне нанялись с половины к Телеснину и ночевали у него во дворе. По свидетельству жительницы сельца Тростянок Макриды Андреевой и её мужа Прокофия Васильева половинщики куда-то уезжали со двора Телеснина рано утром. Однако после опроса Телеснина, который заявил, что половинщики ночевали в закрытом снаружи сарае и выехать никуда не могли, свидетели показания поменяли.

    Вроде бы тупик. Но урядник при осмотре места преступления проявил недюжинную наблюдательность. У одной из телег, на которых увезли украденное сено, задние колёса были в ходу шире передних. Также правое заднее колесо той телеги было укреплено металлической шиной. Телега Евдокима Герасимова полностью попадала под это описание. Хотя работники Телеснина в один голос утверждали, что никуда не отлучались и сена не воровали, урядник Нестеров доложил о результатах расследования становому приставу, а тот отправил дело мировому судье 4 участка Смоленского уезда. Мировой судья приговорил всех подозреваемых к трём месяцам тюрьмы. Мужички скинулись и наняли поверенного, который отправил апелляционный отзыв в съезд мировых судей. Но и оный судебный орган под председательством Александра Николаевича Вонлярлярского встал на сторону Заколишина и приговор мирового судьи утвердил.

    И снова январь, но уже 1889 года. И снова наш знакомый урядник Нестеров идёт по следу. След этот санный, ведёт от ляда лесной дачи вдовы действительного статского советника Софьи Владимировны Муравьёвой, что неподалёку от сельца Пелетчино (Пелещино) к деревушке Ёловка всё той же Хохловской волости. Сторож ляда Муравьёвой крестьянин деревни Клычево Лобковской волости Григорий Сергеевич Лыбин заявил полицейскому уряднику о краже с ляда нескольких возов выкорчеванных пней. По рапорту Нестерова след привёл напрямую ко двору одного из жителей Ёловки Лукьяна Митрофанова. Вот тут я Михайле Нестерову не поверю, места проезжие, вряд ли можно так определиться с санным следом. Тут тебе рядом, и деревня Маньково, и господский дом Маньково, и одна из дорог на село Рай, и дорога в сторону Лубни через Хлясино. Есть у меня большое подозрение, что Лукьяна кто-то из деревенских просто сдал. Ну как бы то ни было, Нестеров с понятыми крестьянами деревни Коробово Силаем Евдокимовым и Иваном Николаевым да с полесовщиком Лыбиным нагрянули на двор к Лукьяну Митрофанову. На дворе у Митрофанова обнаружено два воза пней, часть из которых уже была поколота на дрова. Самого Лукьяна дома не оказалось, сестра его Софья про пни ничего сказать не могла. Нестеров прошёлся по всей Ёловке. Урядник с понятыми обнаружили пни с ляда Муравьёвой и у Бориса Яковлева, и у Корнея Ермолаева. Полесовщик признал пни за похищенные, мол, по породе деревьев подходят.

    Борис Яковлев заявил Нестерову, что купил означенные пнёвья у Ивана Трофимовича Протасова, проживающего в Смоленске в собственном доме у Одигитриевской церкви. А вот Корней Ермолаев признался, что воз пней привёз с Александровского ляда господина Энгельгардта, где накопал пни без дозволения хозяина. То же про найденные у него пни заявил и Лукьян Митрофанов, спрошенный на следующий день урядником.

    В апреле мировой судья 4 участка разобрал дело о краже пней с ляда Муравьёвой. Свидетель Протасов объяснил, что действительно позволил на своей лесной даче Яковлеву и Ермолаеву подбирать на дрова макушки и сучья. Но вот корчевать пни не разрешал. Свидетели со стороны обвиняемых показали, что видели как Мирофанов и Ермолаев везли на санях пни со стороны Александровского и их путь проходил мимо лесной дачи Муравьёвой. Мировой судья принял во внимание, что следы вели от ляда Муравьёвой в Ёловку, и что пни тождественны по породе деревьев и способу корчевки пням с того же ляда, приговорил Лукьяна Митрофанова 24-х лет, Корнея Ермолаева 22-х лет и Бориса Яковлева 50-ти лет за кражу к трём месяцам тюрьмы каждого. Помимо этого Лукьян Митрофанов оштрафован в пользу госпожи Муравьёвой на 1 рубль серебром, с Ермолаева взыскали 50 копеек, а с Яковлева 2 рубля. На обвиняесых возложили также и вознаграждение свидетелю Лыбину в размере 2 рубля 40 копеек.

    В марте 1889 года десятский деревни Кловка Яков Борисович Солодков заявил приставу 1-го стана Смоленского уезда, что им замечена постоянная ночная торговля в трактире купца Рожнова. Оную торговлю ведёт крестьянин Семён Семёнов. Все увещевания десятского Семёнов пропускал миом ушей, продавая по ночам водку страждущим. Было такое, что Семёнов совместно со своим племянником попытались кулаками объяснить десятскому не лезть в чужие дела. Приехавшему в Кловку Нестерову Солодков свои сведения о незаконной ночной торговле подтвердил, добавив, что своих часов у него нет и ориентировался он по времени на часах в трактире, висевших над стойкой. Якобы время на них было уже около часу ночи. Семён Семёнов заявил уряднику, что вовсе не час ночи был на часах. Десятский заходил к нему в трактир около девяти часов вечера. В качестве свидетелей этого Семёнов назвал смоленских мещан Илью Денисова и Ивана Иванова. Проживающих в Кловке, крестьян деревни Глушицы Хохловской волости Василия Петрова с братом его, имени которого Семёнов не знает, безземельного крестьянина Хохловской волости Николая Нилова и приказчика трактирного заведения в Глушицах Солнцева.

    Алексей Прокофьевич Солнцев объяснил уряднику Нестерову, что по приезду в Смоленск бывает в заведении Рожнова в Кловке, но никого из названных Семёновым людей не знает. Не видел он в бытность свою в феврале в трактире и десятского Солодкова. Илья Денисов и Иван Иванов смогли лишь сказать, что в мясоед в феврале допоздна засиделись в трактире Рожнова, и да, приходил десятский спрашивал у Семёнова время. Тот ему ответил, что около 12 часов. Семёнов же стоял на своём, времени было 9 вечера. Остальных названных трактирным сидельцем свидетелей Нестеров найти не смог. По сведениям десятского деревни Глушицы Фёдора Антипова Василий и Филипп Петровы уехали на заработки. Где обретается Николай Нилов вообще никто в округе не знал. Все эти сведения Нестеров доложил приставу 1 стана, а тот отправил дело на рассмотрение мировому судье. Судья 5-го участка Смоленского уезда Александр Николаевич Вонлярлярский приговорил безземельного крестьянина Дубосищенской волости Ельнинского уезда Семёна Семёнова к штрафу в 25 рублей. Семёнов потратился на юриста, и тот в апелляционной жалобе в съезд мировых судей разнёс решение мирового судьи в пух и прах. Всё по мнению поверенного было не так в том решении, начиная с того, что по закону штрафам подвергаются хозяева заведений, а отнюдь не сидельцы. Так же юрист опротестовал применённую к Семёнову 41 статью Уложения о наказаниях, указывая что поздняя торговля попадает под статьи 511 и 615 Уложения о питейных сборах. А те статьи и вовсе не распространяются на заведения для продажи напитков в уезде, да ещё и на большой проезжей дороге. Также представитель Семёнова указывал на предвзятое отношение к тому десятского Солодкова, спевшегося с конкурентом Рожнова, виноторговцем, державшим в Кловке винную лавку. Съезд мировых судей приговор по делу Семёнова отменил.

    Да не Нестеровым единым, что называется, есть в делах мировых судей и упоминания о других урядниках. 25 апреля 1889 года полицейский урядник 3 участка 1 стана Смоленского уезда Гуторев проводил расследование в деревне Холм катынской волости по заявлению крестьянина Ивана Родионова о краже у него трёх пудов свиного сала. Родионов рассказал уряднику, что сало было похищено у него из незакрытых сеней без взлома. В какой день Иван уточнить не может, так как хватился сала только 1 апреля в Вербную субботу, когда обнаружил пропажу двух живых курей со двора. Оные куры были проданы крестьянином той же деревни Холм Константином Никитиным еврею в селе Ольше. Никитин сознался в краже сала и курей. Он дал Родионову расписку в том, что заплатит ему к 1 июня 1889 года 23 рубля, лишь бы тот не заявлял в полицию о краже. 4 апреля жена Родионова Фиона Васильевна увидала на деревенской улице собак, таскающих куски сала. С отставным рядовым Сергеем Емельяновым она отправилась по деревне искать сало. Искомое было обнаружено в гумне крестьянина Тимофея Исидорова. В рогожном мешке было около 20 фунтов, которые Фиона забрала домой. Непонятно только одно, почему, имея на руках расписку Никитина, Родионов таки заявил в полицию о краже?

    Константин Никитин в краже двух кур и сала у Родионова обвинил свою тёщу крестьянку деревни Старины Катынской волости Соломониду Сафонову, проживающую ныне в деревне Куприно. Мол, неумная старуха приволокла краденное к нему в амбар, когда его Никитина дома не было. Узнавши по возвращению о краже, Константин обругал тёщу последними словами и приказал унести сало куда подальше. Что бабка и сделала. Про курей же Соломонида сказала зятю, что они её собственные и он может их продать. Это подтвердила, и жена Константина Никитина Василиса Лаврентьевна. На допросе Соломонида Сафонова созналась в краже сала и кур, прибавив, что ни Константин Никитин, ни её дочь Василиса в краже участия не принимали. Мировой судья приговорил крестьянку Соломониду Сафонову за кражу свиного сала и кур у Ивана Родионова к тюремному сроку в три месяца.

    Полицейские урядники не только проводили дознания по разным делам, но и обеспечивали безопасность на общественных мероприятиях. Но, по-видимому, не всегда успешно. Тот же Гуторев в рапорте докладывает приставу 1 стана Смоленского уезда, что на ярмарке в сельце Вонлярово крестьяне деревни Мирское Верховской волости Поречского уезда Данила Иванов, Емельян Иванов и Матвей Григорьев учинили по пьяному делу буйство, ругню площадной бранью и безобразную драку. В той драке сильные побои получил крестьянин той же деревни Григорий Антипов. Свидетелями по этому делу Гуторев указывал старосту имения Вонлярово Ивана Ивановича Капмана и крестьян деревни Мирское Филиппа Демьянова, Евдокима Сергеева и Ефима Федосеева. 26 января 1890 года мировой судья на выездном заседании в Новоселье приговорил буянов к штрафу в 11 рублей каждого.
     
    Последние данные обновления репутации:
    PaulZibert: 1 пункт (Спасибо за интересные заметки!) 11 янв 2022
    Spirit, Юлиа, Искандер 1547 и 3 другим нравится это.
  15. Offline

    Хан Завсегдатай SB

    Регистрация:
    13 янв 2009
    Сообщения:
    1.418
    Спасибо SB:
    4.474
    Отзывы:
    177
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Смоленск
    обжорный ряд.JPG
    Проект обжорного ряда. Строительство изначально городская управа собиралась проводить на Бассейной площади напротив домов Луковникова, Текоцкого и Чернова. Однако ж выяснилось, что при такой установке дом Луковникова, выходящий углом на площадь, окажется от обжорного ряда на расстоянии меньшем, чем требуется по закону. Перенос ряда в глубь площади становился неудобным для домовладельцев Чернова и Текоцкого. Смоленская Городская Управа посчитала удобным построить обжорный ряд на площади Толкучего рынка, фасадом напротив лавок купца Брюхова и задней линией к дому купца Клименкова.

    Смета на строительство обжорного ряда, посчитанная городским архитектором Мейшером, изначально была на сумму 1 913 рублей 18 копеек. После проверки и пересчёта стоимость строительства уменьшилась до 1 563 рублей 10 копеек. На 1873 год Смоленская городская дума ассигновала городской управе на строительство обжорного ряда 1 111 рублей. 27 августа 1873 года смоленский купец Аким Иванович Фотин письменно объявил городской управе о желании построить обжорный ряд за 1 450 рублей из собственных материалов по разработанному проекту. Работы начались в сентябре месяце, а уже 24 декабря Фотин уведомил городскую управу об окончании работ по строительству обжорного ряда. Комиссия от управы выявила ряд недоделок, и с требованием об их устранении, приняла работы.

    Места для торговли в новом обжорном ряду монтировали мещанин Егор Григорьев и крестьянин Смоленского уезда Егор Ефремов. Стоимость устройства двадцати четырёх торговых мест составила 30 рублей серебром. Оные места были распределены по жребию между торговцами по 3 рубля в месяц за аренду места. Ранее устроенным на толкучем рынке рундуки и будки для продажи готовой еды (построенные, надо сказать, за средства самих торговцев едой) по решению городской управы были снесены. Занимался этим тот же член управы Андреев совместно с городской полицией.

    За устройство белой харчевни в обжорном ряду были проведены торги между смоленским купцом Павлом Александровичем Мачульским и штабс-капитаном Поповым, которого представлял его поверенный Марк Абрамович Алейников. Мачульский выграл тендер, предложив арендную плату в 101 рубль в год. С ним был заключён договор аренды на два ближайших года. В начале 1875 года Мачульский написал жалобу в городскую управу. По его словам капитальная стена слева от входа в арендованное помещение отошла, что повлекло за собой опускание потолка и тот может в любой момент обрушиться. Городской архитектор с членом управы Андреевым обследовали харчевню и нашли, что стена отошла из-за «гуляния грунта». Была рассчитана смета на укрепление потолка и забивку чердачных перекрытий землёю за кошт управы. Претензий к Фотину не предъявляли.

    15 октября 1874 года городская управа заключила договор на пристройку к обжорному ряду новых мест для торговли хлебом. За 80 рублей серебром новые места взялся построить согласно рисунку, представленному управой, крестьянин деревни Любково Цуриковской волости Никифор Семёнович Дударев. 3 декабря работы были окончены.
     
    Spirit, PaulZibert, Kozlov1984 и 4 другим нравится это.
  16. Offline

    Хан Завсегдатай SB

    Регистрация:
    13 янв 2009
    Сообщения:
    1.418
    Спасибо SB:
    4.474
    Отзывы:
    177
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Смоленск
    В декабре 1871 года в Смоленской городской управе были выкуплены свидетельства на содержание гостиниц в городе Смоленске в 1872 году следующими лицами:

    Смоленский мещанин Григорий Матвеев

    гостиница в 3-й части города в доме купчихи Самотёсовой

    осташковский мещанин Иван Трифонович Белов

    гостиница в 3-й части в доме Кошкина

    купчиха Александра Яковлевна Ламыкина

    гостиница в 3-й части в собственном доме

    смоленский мещанин Гавриил Алексеевич Попов

    гостиница во 2-й части на Большой Благовещенской улице в доме коллежской асессорши Янской

    прусский подданный Карл Август Шмидт

    гостиница в 3-й части в доме Прокудина

    прусский подданный Михаил Фрейн

    гостиница в 3-й части в доме купеческой жены Попковой

    смоленский 2-й гильдии купец Василий Петров

    гостиница в 3-й части в собственном доме

    прусский подданный Христиан Брауер

    гостиница в 1-й части дом наследников подполковника Рачинского

    губернский секретарь Николай Григорьевич Криштафович

    гостиница во 2-й части в собственном доме

    жительница города Лодзь Каролина Лехельт

    гостиница в 3-й части в доме Фридриха Лехельта

    По документам фонда податного инспектора смоленского участка прусский подданный Христиан Брауер и в 1894 году содержит гостиницу в доме Рачинского на Большой Благовещенской улице. Однако ж в том же доме Рачинского, но по Кирочной улице содержит гостиницу с продажей крепких спиртных напитковтитулярный советник Василий Алексеевич Маргойт, платя в год акцизу 400 рублей. Конкуренция, однако))))
     
    Spirit, Искандер 1547, belzanka и 2 другим нравится это.
  17. Offline

    Хан Завсегдатай SB

    Регистрация:
    13 янв 2009
    Сообщения:
    1.418
    Спасибо SB:
    4.474
    Отзывы:
    177
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Смоленск
    Продолжим по гостиницам Смоленска. 10 ноября 1875 года депутатами, избранными для составления раскладки акциза по трактирным заведениям, посчитаны уже 20 смоленских гостиниц. В первой части города:

    на Кирочной улице в доме наследников Рачинского (гостиница «Англия»)

    на Большой Благовещенской в доме наследников Рачинского (гостиница «Германия»)

    близ Вознесенского моста в доме мещанки Ефросиньи Богдановой

    на Ильинской улице в доме поручицы Глинка

    на Кирочной улице в доме господина Бера (с кухмистерской)

    Во второй части города:

    на Большой Благовещенской улице в доме статской советницы Волковой

    на Большой Благовещенской улице в доме коллежской ассесорши Янской

    на Большой Благовещенской улице в доме купчихи Дарьи Текоцкой

    на Сенной площади в доме купца Лазовского

    на Рачевке в доме полковницы Лятковской

    на Кадетской улице в доме штабс-капитанши Марии Мороз

    В 3-й части города:

    на Толкучей площади на верху дома купца А. Ламыкина

    на Новой Санкт-Петербургской улице в доме купчихи Натальи Самотёсовой

    на Новой Санкт-Петербургской улице в доме надворного советника Павла Кошкина

    на той же улице в доме купца Лавриновича

    на Старой Санкт-Петербургской улице в доме чиновница Клары Новицкой

    на Витебском шоссе в доме купца Сизова

    на Старой Санкт-Петербургской улице в доме мещанина Покорского

    в Ямской слободе в доме купца Рогова

    на Старой Санкт-Петербургской улице в доме мещанина Ечеистова



    Мещанин Покорский показал полное несоответствие нрава своей фамилии. 8 декабря 1975 года он подал жалобу в Смоленскую городскую управу в которой указывал, что в его доме на Старой Петербургской действительно имеет место быть сдача комнат для приезжих. Однако в доме нет ни русской печки, ни даже плиты для приготовления кушаний для постояльцев. Поэтому относить его комнаты к трактирным заведениям и устанавливать для Покорского акциз в размере 150-ти рублей означает для семьи означенного мещанина полное разорение. Рассмотрев жалобу городская управа решила, что по закону о трактирном акцизе Покорский просрочил сроки подачи жалобы. Жалоба должна была быть подана не в городскую управу а напрямую депутатам, составлявшим акцизную раскладку, и не позднее 1 декабря. Смоленская городская управа постановила оставить жалобу мещанина Покорского без внимания.

    В акцизной раскладке так же были указаны три буфета (при Благородном собрании, при театре и при станции железной дороги). Харчевни, указанные в раскладке, располагались следующим образом. В первой части на Вознесенской улице в доме госпожи Юковской. Во 2-й части на Большой Благовещенской в лавках купца Мачульского и на Рачевке в доме мещанки Кривопусковой. В 3-й части Смоленска харчевни были на устроены на НовоМосковской улице в доме мещанина Девкина и на Витебском шоссе в доме мещанина Тютькина.
     
  18. Offline

    Хан Завсегдатай SB

    Регистрация:
    13 янв 2009
    Сообщения:
    1.418
    Спасибо SB:
    4.474
    Отзывы:
    177
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Смоленск
    -Морозно, нынче, - стоя со стаканом чая в руке, коллежский регистратор Владимир Иванович Грундуль наблюдал сквозь двойные оконные рамы общего кабинеты смоленского сыскного отделения как злой порывистый ноябрьский ветер качает голые ветви деревьев в Лопатинском саду.

    -Морозно, оно да, а вот снега всё нет. Да и ветер аж до костей продувает, как не утепляйся, - его коллега, полицейский надзиратель Константин Авдеев делал какие-то отметки в тоненькой папке уголовного дела.

    -А я люблю такую погоду. Сухо, морозно, никакой слякоти. А ветерок, что ветерок? Даже как-то бодрит, - шумно отхлебнув чаю, Грундуль, высокий худощавый брюнет лет тридцати пяти, с рано поседевшими висками, отошёл к своему рабочему месту. Стол его блистал чистотой и поражал посетителей и коллег абсолютным порядком. Всяк предмет на своём месте и должен быть только там, и никак иначе.

    В этот момент из дверей кабинета начальника сыскного отделения вышел полицейский надзиратель Сапожников, держа в руках толстенное дело прокурорского надзора, на что указывала песочного цвета картонная обложка. Неразборчиво бурча что-то себе под нос, он прошёл к своему столу и небрежно бросил бумаги на столешницу.

    -Чёрт знает, что такое, - громко провозгласил Сапожников в потолок. Круглая усатая физиономия его выражала крайнюю степень озадаченности.

    -Что стряслось, Николай Степанович? – Авдеев поднял голову от бумаг. Грундуль так же с интересом посмотрел сквозь стёкла круглых очков в тонкой серебряной оправе на бурчащего коллегу.

    -Дело вот прислали от прокурора окружного суда, на доследование. В Екатеринославской тюрьме, вишь ты, какой-то политический сознался в убийстве подполковника Гладышева. Моисеев мне дело и всучил. На, мол, знакомься с делом, жди результатов допроса из Екатеринослава. Почему нам прокурор отписал, а не судебному следователю?

    -Вот так так, - Грундуль взмахнул стаканом, - очередной убивец Гладышева среди эсэров сыскался. Я в одиннадцатом году проверял анонимку по этому делу, мутно там всё. Да и жандармское управление какие-то свои игры ведёт. Ты полистай дело, Николай Степанович, за семь-то лет много материла поднакопилось. Авось чего и углядишь, что мимо Захаревича и жандармов прошло.

    -Да гори оно всё, прости Господи, синим пламенем, - Сапожников с остервенением стуча мельхиоровой ложечкой, гонял в стакане с крепким чаем два кусочка колотого сахара, - хотя, что поделать? Начальство приказало, будем дело изучать.

    Глядишь, и Павлу Мещерскому новую историю для рассказа поведаю, пронеслось в голове у сыскаря, и Николай Степаныч углубился в чтение.

    -Ну и подчерк, это кто ж у нас так накорябал, Захаревич, что ли? Ан нет, товарищ прокурора. Вот ведь, расшифровывай теперь, - тихонько бурча себе в усы, сапожников листал тонкие бумажные прошитые страницы, - а это здесь зачем?

    Было чему удивиться. В дело подшит номер «Смоленского вестника» за 18 марта 1906 года, с отмеченной синим карандашом заметкой об убийстве подполковника Гладышева. Не уж то судебный следователь информацию у смоленских писак черпал, вот те на?! Хотя оно и хорошо, обратимся пока к печатному слову, а то разбирая прокурорские каракули голову сломать можно.

    «Вчера около 3 ½ часов дня на Большой Вознесенской улице выстрелом из револьвера был убит помощник начальника местного жандармского управления подполковник М.К. Гладышев. По полученным нами сведениям, обстоятельства, сопровождавшие убийство, заключаются в следующем. Подполковник Гладышев, закончив свои занятия в жандармском управлении, в четвёртом часу шёл к себе домой на Верхне Пятницкую улицу. Когда он от Ильинской церкви завернул за угол и прошёл Дворянский пансион, помещающийся на Большой Вознесенской улице, злоумышленник, догнавши его выстрелили в него сзади из браунинга, а затем, бросив оружие, повернулся назад и побежал. Господин Гладышев смертельно раненый, имел достаточно сил, чтобы выхватить из кармана револьвер и произвести вслед убегавшему два выстрела, оба не достигшие цели. Очевидцы, находившиеся неподалёку от места происшествия, передают, что покойный даже крикнул громко два раза «держи!» Тем не менее стрелявший, никем не задержанный, успел повернуть на Малую Вознесенскую улицу и затем где-то исчез, что ему было легко сделать, в виду нескольких имеющихся здесь глухих переулков и малолюдных улиц. Раненый Гладышев пробежал за преступником всего около 30-35 шагов и упал у крыльца здания Дворянского пансиона, откуда его тотчас же подняли уже находящегося в агонии и перенесли в самый пансион, причем ещё дорогой на лестнице раненый скончался. По заключению двух немедленно вытребованных врачей, смерть последовала или вследствие поранения сердца или скорее – вследствие разрыва раненой лёгочной аорты. Последнее предположение кажется вернее, так как у покойного всед за нанесением раны хлынула кровь изо рта. О происшествии был немедленно оповещён господин полицмейстер и сообщено судебному следователю по важнейшим делам.

    Между прочим, нам сообщили, что, хотя Большая Вознесенская улица не из людных и на ней никого, особенно, в послеобеденное время не бывает, однако в момент совершения преступления стоял на углу улицы недалеко от Дворянского пансиона извозчик, который, увидев происшедшее, вероятно в испуге, стегнул по лошади и скрылся. Этого извозчика также звал господин, фамилия которго пока не известна, проходивший по Большой Вознесенской улице от памятника 12-го года и очевидно намеревавшийся сесть на извозчика и погнаться за преступником. Последнего во время его бегства заметили и ещё несколько лиц, как например на Малой Вознесенской улице кучер П.П. Рачинского, почтальон, курьер одного из присутственных мест и другие, но все они не пытались задержать преступника, так как не знали почему он бежит, а выстрела на этой улице с Большой Вознесенской не было слышно. Приняты энергичные меры к розыску преступника.»

    Сапожников листал протоколы допросов свидетелей, заключение медицинского освидетельствования трупа Гладышева. Непосредственно свидетельницей убийства была лишь Марфа Лаврентьевна Васильева, которая шла по Большой Вознесенской со стороны Лопатинского сада и видела, как около дома Сомовой жандармского подполковника застрелил шедший за ним молодой человек среднего роста в чёрном утеплённом пиджаке. В это же время навстречу Гладышеву шёл по улице средних лет мужчина в коричневом пальто. Выстрелы сильно напугали Васильеву, и она смогла лишь вспомнить, что стрелявший убежал за угол Дворянского пансиона, а мужчина в коричневом пальто побежал на Малую Вознесенскую.

    Пробежавшего мимо него молодого человека без усов и бороды, «русской наружности», лет 20 описывал и кучер Петра Петровича Рачинского крестьянин Болтутинской волости Ельнинского уезда Дорофей Павлович Зуев. Он стоял с лошадьми у подъезда дома Возненко на углу Вознесенской и Николаевской улиц, когда услышал выстрелы. Немного погодя со стороны МалоВознесенской улицы очень быстро пробежал молодой человек в длинном черном пиджаке и в картузе на голове.

    Крестьянин Воронежского уезда Тихон Васильевич Бобрышев, проживающий в Смоленске на Свирской улице в собственном доме, проходя 17 марта миом дома Возненко также слышал выстрелы. Но никого бегущего не видел. В это время стоявший на углу Малой Вознесенской и Ильинской улиц извозчик лет сорока с большой светлой бородой, резко развернул лошадь и уехал в сторону Блонье.

    Почтальон Антон Степанович Цикота показал, что шедши по Николаевской улице слышал три выстрела. Не обратив на них никакого внимания, он зашёл в дом Возненко к доктору Станиславскому. Отдав там письма, Цикота вышел на улицу и заметил убегавшего вниз по Николаевской улице человека в чёрном пиджаке и русских сапогах.

    Отставной штабс-ротмистр Алексей Бонифатьевич Щуко рассказал следствию, что из окна квартиры господина Наумова в доме Возненко он видел пробегавшего мимо Дворянского пансиона мужчину лет тридцати, в коричневом пальто и круглой барашковой шапке. Мужчина с Малой Вознесенской свернул на Николаевскую и скрылся за зданием Епархиального училища.

    А губернский город Смоленск насквозь продували ветра первой русской революции. Уже двадцатых числах марта на улицах города появились отпечатанные на гелиографе прокламации партии социалистов-революционеров «По делам вашим воздастся вам…» Эсэры извещали смолян, что по решению Северо-западного комитета партии социалистов-революционеров 17 марта 1906 года в Смоленске был приведён в исполнение смертный приговор помощнику начальника губернского жандармского управления полковнику Гладышеву. Приговор исполнен членом летучего отряда боевой дружины. Гладышев был казнён как гнусный палач рославльских корестьян. В январе 1906 года по доносам помещиков жандармский офицер приказал перепороть всех мужчин Коровенской волости от 15 до 60-ти лет. За это ти был приговорён.

    23 марта около семи часов вечера на второй от входа подоконник кондитерской Ранфта была положена подожжена шутиха. Прибежавший на взрыв городовой Алексей Кондратьев задержал гимназиста 4-го класса Мечислава Аниховского. У молодого человека был обнаружен револьвер типа «Бульдог», заряженный тремя боевыми патронами. В части Аниховского разговорили, и полицейские совместно с жандармами провели обыски по ряду адресов. На квартире учеников смоленского реального училища в доме Грекова по Малой Потёмкинской улице Виноградова, Вульфграма и Тец были изъяты револьвер «Смир и Вессонн» и коробка с 50-ю патронами, а также запрещённые брошюры «Извещение о первом съезде П.С.Р.», «Солдатский подвиг», «О налогах» и «Как смотрят С.Р. и С.Д. на крестьянский и земельный вопросы». В доме родителей гимназиста Грибоедова на Большой Воскресенской улице были обнаружены две запрещённые брошюры и записная книжка с запрещёнными стихами. На Большой Благовещенской в доме Лизункова проведён обыск на квартире и в слесарной мастерской Янкеля Вирина. На печи была обнаружена обшитая кожей спиральная пружина со свинцовым наконечником. В доме Мего на Спасской улице в квартире Аниховского были обнаружены та самая прокламация о казни эсэрами Гладышева, кинжал с костяной рукоятью, пресс для гектографа с резиновым валом и несколько экземпляров запрещённых брошюр.

    Конечно было бы заманчиво привязать вскрытую ячейку молодых эсэров к убийству подполковника Гладышева, но на счастье молодых людей свидетели не смогли в них опознать убийцу, да и алиби на момент убийства Гладышева у каждого имелось. А следствие застопорилось. Свидетелям следовать предъявил на опознание все имевшиеся у полиции фото членов боевой дружины эсэров. Но никто из свидетелей убийцу жандармского подполковника не опознал.

    Ни шатко, ни валко дело тянулось пару лет. В своём рапорте прокурору Смоленского окружного суда судебный следователь Захаревич докладывал, что следствие исчерпало все возможности к розыску убийц подполковника Гладышева. В 1909 году свидетелям было предъявлено к опознанию фото задержанного в Могилёве Янкеля Лейбовича Цирлина, проходившего на тот момент подозреваемым в деле об убийстве секретного агента жандармского управления Николая Воронкова. Но и в нём свидетели убийцу Гладышева не опознали. Дело было закрыто и отправлено в архив окружного суда.

    Что удивило Сапожникова в материалах уголовного дела, так это отсутствие каких бы то ни было документов со стороны губернского жандармского управления. Генерал-майор Громыко, такое впечатление, полностью устранился от розыска убийц своего помощника. Или, что более вероятно, «мундиры голубые» вели своё охранное расследование, стараясь не пересекаться со следствием и не делиться информацией. Жандармский генерал написал смоленскому полицмейстеру пространное письмо, в котором укорял окружной суд и следователя Захаревича в частности в отсутствии желания сотрудничать с жандармским управлением. В рапорте окружному прокурору следователь Захаревич докладывал, что за всё время следствия не менее трёх раз являлся в губернское жандармское управление и в частности к самому генерал-майору Громыко с предложениями о сотрудничестве. Но каждый раз получал вежливый, но твёрдый отказ. Да уж, устроили жандармы какие-то подковёрные игры на фоне революции.

    Первый раз дело вернули на доследование в 1910 году, когда ссыльно-каторжный арестант крестьянин деревни Малая Стодолица Полцевской волости Рославльского уезда Смоленской губернии Павел Евгеньевич Казаков, содержавшийся на тот момент в Московской пересыльной тюрьме заявил, что имеет сведения об убийстве подполковника Гладышева. Осуждённый Московским военно-полевым судом на 12 лет каторги, Казаков утверждал, что его сокамерник юхновский крестьянин Дмитрий Яковлев при других сокамерниках заявил, что Гладышева казнили по приговору северо-западного комитета партии социалистов-революционеров. Якобы завязался у них разговор о Смоленске, и Яковлев заявил, что, мол, вы смоленские только языком болтать горазды. А я, приехав из Москвы в Смоленск в марте 1906 года и отомстил за вас, приведя в исполнение приговор помощнику жандармского генерала.

    Казакова с сокамерниками Иваном Васильевичем Морозовым, Дмитрием Степановичем Парковым и тем самым Дмитрием Яковлевичем Яковлевым придержали от отправки в каторжные работы за Урал и скрупулёзно допросили. Вот только Морозов, Парков и Яковлев сведения Казакова не подтвердили. Яковлев, бия себя сапогом в грудь, доказывал московским следователям, что знать не знает ничего об убийстве жандарма в Смоленске в марте 1906 года. Тем более, что с 1905 года проживал в Москве, а в октябре 1907 года был осуждён на 20 лет каторжных работ за антиправительственную деятельность.

    Зачитался Николай Степанович делом Гладышева. Уж несколько стаканов чая опустошил, а дело не отпускает. Тут ещё и убийцы жандармского подполковника посыпались как из рога изобилия.

    В апреле того же 10-го года крестьянин деревни Лозынь Спасской волости Смоленского уезда Василий Михеевич Горбачёв заявил смоленским жандармам, что в убийстве подполковника Гладышева ему сознался ельнинский мещанин Владимир Иванович Милеев. Он, якобы, сидел с Горбачёвым в одной камере смоленской тюрьмы. Милеев являлся членом партии социалистов-демократов, вытащил жребий на приведение в исполнение приговора Гладышеву. Причиной убийства Гладышева было названо жестокое отношение оного подполковника к революционерам. Что и исполнил, выстрелив в спину жандарма из браунинга возле Ильинской церкви. Жандармские офицеры усомнились в сведениях Горбачёва, так как, и место убийства было названо не совсем правильно, да и не могли в тюрьме содержаться в одной камере политический и уголовный арестанты. Это же категорически подтвердил начальник Смоленской пересыльной тюрьмы в ответ на запрос из жандармского управления. Никак не могли душевно беседовать в одной камере уголовник Горбачёв и эсдек Милеев. Могли они сидеть только в разных камерах, пусть и в одном пересыльном коридоре.

    Дело снова отправили в архив, но вскоре пришлось доставать и сдувать с бумаг об убийстве архивную пыль. На имя смоленского полицмейстера пришло анонимное письмо, в котором убийцей подполковника Гладышева назывался наборщик Иван Иванович Гырлин. Вот она осьмушка тонкой дешёвенькой желтоватой бумаги подшита к делу вместе с небольшим болотного цвета конвертом. Конверт без обратного адреса, с печатями смоленской почтовой конторы. Аноним неуверенным кривым подчерком с ошибками обвиняет Гырлина в убийстве, указывая на то, что не может быть личным свидетелем так как боится мести означенного наборщика. Дело было передано для проведения доследования в смоленское сыскное отделение, полицейскому надзирателю Владимиру Ивановичу Грундулю. А вот и рапорт Грундуля, в котором он указывает, что за давностью лет и отсутствием вещественных доказательств невозможно доказать причастности наборщика Ивана Гырлина к убийству подполковника Гладышева. Сотрудник сыскного отделения смог даже пролить свет на отношение смоленских жандармов к Гырлину и его родственникам. В справке, подписанной новым начальником жандармского управления полковником иваненко указывалось, что Иван Иванович Гырлин работает наборщиком в типографии Добкина на Пушкинской улице в доме Сухотина. Проживает же оный наборщик в Новой Ямщине в доме Слепоженкова. Находится Гырлин под надзором жандармского управления, так ак брат его Пётр Иванович Гырлин совместно с нелегальным Александром Сидорком 1 ноября 1908 года убили городового 3-й части Смоленска Петра Пивоварова. При попытке их задержания на квартире Сергеенкова в доме Михайловой на Митропольской улице ранили стражника Щукина и городового 2-й части Яцутина, после чего сбежали в Полречье. Там имели перестрелку с городовыми и полицейскими стражниками в которой были убиты. Семейство Гырлиных считается вообще неблагонадёжным.

    У жандармов Гундуль смог выяснить, что в убийстве Гладышева подозревался в ходе охранного расследования смоленский мещанин переплётчик Владимир Фролович Иванов. Доказать, что он убийца жандармы не смогли и Иванов был выслан в отдалённую губернию на поселение в административном порядке.

    И вот теперь содержащийся в Екатеринославской губернской тюрьме Михаил Игнатьевич Акимов признаётся в убийстве Михаила Кузьмича Гладышева и пристава города Рославля Клетина. И снова нужно проверять показания очередного политического арестанта.

    -Верни дело, Николай Степанович, ошибочка у прокурорских вышла, - Сапожников с трудом оторвал глаза от бумаг. У его стола улыбаясь стоял начальник сыскного отделения Семён Георгиевич Моисеев. За его спиной топтался курьер окружного суда

    -Не туда господин камер-юнкер Брок дело отправил, совсем не туда. Следователя судебного с сыскными перепутал. Ну да всё разрешилось, Николай Степанович. Разрешилось, можешь раюботать дальше по своим делам, - передав дело курьеру, Моисеев скрылся за дверью своего кабинета. А Сапожников с удивлением поглядел в темноту ноябрьского вечера за окном. Вот так зачитался!

    13 декабря 1913 года товарищ прокурора Екатеринославского окружного суда Жигачёв снял показания с Михаила Акимова. Оный арестант, рассказывая об убийстве подполковника Гладышева постоянно именовал того полковником и начальником смоленского жандармского управления, путался в дате убийства. По его словам, он, Акимов и его подельник Василий Чекалдин привели приговор партии социалистов-революционеров северо-западного округа летом 1905 года. Застрелили они Гладышева якобы на берегу Днепра. Также были несоответсвия и в показаниях об убийстве пристава Клетина. Смоленские следователи запросили из Екатеринослава новый допрос Акимова, но получили ответ из тюрьмы, что арестант Михаил Игнатьевич Акимов умер от туберкулёза в тюремной больнице 14 февраля 1914 года.

    А Павел Павлович Мещерский после очередной встречи с Сапожнииковым взялся сочинять новый рассказ об убийстве жандармского штабс-ротмистра Гладьева.
     
    Kozlov1984 и Наташа СМ нравится это.
  19. Offline

    Хан Завсегдатай SB

    Регистрация:
    13 янв 2009
    Сообщения:
    1.418
    Спасибо SB:
    4.474
    Отзывы:
    177
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Смоленск
    Дела прокурорского надзора Смоленского окружного суда. Песочного цвета бумажные папки с вычурным печатным шрифтом на конец 19 века, и тёмно-зелёные, подписанные от руки, в начале века 20-го. Сколько же всего разного-интересного кроется в их бумажном чреве. Тут уж, как говориться, каждой твари по паре. И тебе воры с мошенниками, и грабители с убийцами, и политические в наличии.

    Помощник акцизного надзирателя 2-го округа Смоленской губернии Василевский получил сведения, что в сельце Тестове Красноболотовской волости Дорогобужского уезда в доме мещан Милеевых устроена тайная винокурня. Нагрянув 19 марта 1874 года в Тестово с полицейскими, Василевский действительно обнаружил целый винокуренный завод, устроенных братьями Василием, Владимиром и Фёдором Милеевыми в огромном подвале под сараем на дворе их жилого дома. Выдала преступное предприятие высокая дымовая труба, шедшая прямо от земли у одной из стен оного сарая и заведённая через стену жилого дома в трубу русской печи на кухне. В том же сарае обнаружена 20-ти вёдерная бочка с бардой. Неподалёку от неё находился скрытый вход в подземелье. В том подвале с бревенчатыми стенами, потолком и земляным полом был обнаружен полицейскими винокуренный завод со всем необходимым для производства вина оборудованием.

    На допросе в окружном суде помощник акцизного надзирателя Василевский заявил, что с полицейскими они застали винокурню в работе. «Затор только что был отворён, даже сусла ещё были не совсем разработаны, паровик и печь горячие. Два квасильных чана с бражкой в последовательном брожении суточной и двухсуточной спелости. Перегонный аппарат, правда, был в бездействии». Также Василевский добавил, что у отца Милеевых в Ельне был в недалёком прошлом свой винокуренный завод.

    Пётр Степанов, также выступивший свидетелем на суде, показал, что Василий Милеев не раз закупал у него большие объёмы ржаной муки (до 32 пудов), отговариваясь, якобы мука нужна для пропитания работавших на него плотников. По показаниям других свидетелей полугар у Милеевых постоянно покупали мещанка деревни Михайловки Дорогобужского уезда Анна Салелкина и Евдокия Филипповна Тетерина. Однако их вину суд доказать так и не смог. К штрафу был осуждён принявший на себя всю ответственность Василий Андреевич Милеев. Чтобы понимать объёмы производимого на подпольном заводе вина, скажем, что штраф был выставлен Милееву в сумме по тем временам астрономической: семнадцать тысяч восемьсот девяносто три рубля 50 копеек, из которых 35 рублей 10 копеек – тройная цена патента, 5 674 рубля 50 копеек стоимость акциза и 11 049 рублей собственно штраф в двойном размере акциза на выкуренное и реализованное хлебное вино.

    У Владимира Семеновича Высоцкого есть замечательная «Песенка ни про что или что случилось в Африке». Но вот что касаемо тезиса «что в лоб ему, что по лбу, всё едино» тут бы с ним вряд ли согласился бельский мещанин Иван Петрович Каптелов. По лбу это больно и даже где-то обидно. Ну да обо всём по порядку.

    Во второй половине марта 1882 года на пристани города Белый Смоленской губернии загружались для похода в Ригу барки местного купца Синягина. Караван он собрал немаленький, поэтому разные барки грузили разные артели. В одной из них были бельские мещане Иван Петрович Каптелов, Захар Тихонович Заренбин, Андрей Николаевич Здонский, Иван Петрович Шевельков и Василий Михайлович Шевельков. А вот вторая артель состояла полностью из крестьян Бельского уезда, и руководима была крестьянином деревни Крылово Алексеем Осиповым. Мещане таскали хлеб на барку по широкой доске, кою после работы оставляли на пристани. А вот 17 марта доску они на месте не нашли. Каптелов углядел знакомую доску у артели Осипова, и без слов попытался её забрать. После чего незамедлительно получил по лбу берёзовым колом, взыграла в оппонентах вечная нелюбовь деревенских к городским.

    На следующий день полицейский надзиратель 2-й части города Белого составил протокол об избиении крестьянами артели Осипова Ивана Каптелова. По словам свидетелей, упавшего от удара колом по голове Иван Петровича ещё долго пинали и били дрекольем артельщики Алексея Осипова. Спрошенный Осипов не желая выдавать виновного, показал полицейскому, что драка действительно началась из-за доски, а вот кто приголубил Каптелова колом по голове, он, Осипов, не видел. Уездный врач Максимилиан Дейч, обследовав Ивана Каптелова в присутствии понятых безземельного крестьянина Будинской волости Василия Семёнова и крестьянина Егорьевской волости деревни Толстяков Нила Егорова, выдал заключение о лёгком вреде здоровью потерпевшего. Рана находится на палец выше переносья, S-образной формы с неровными краями, высотой около ¾ вершка и шириною не более 1/8 вершка. Проникает же оная рана, по словам уездного врача, вглубь до лобной кости.

    К 25-му марта, исполняющий должность судебного следователя 14 участка Смоленского окружного суда Краевский уже имел полное представление о случившемся. В протоколы были занесены показания самого Каптелова (бельский мещанин, 48 лет, малограмотный, православный, не судимый, проживает во 2-й части Белого в собственном доме), его коллег по артели грузчиков Василия Михайловича Шевелькова (50 лет, православный, малограмотный, не судим, проживает во 2-й части Белого в собственном доме), Ивана Петровича Шевелькова (24 года, православный, малограмотный, не судим, проживает во 2-й части Белого в собственномдоме) и Андрея Николаевича Здонского (22-х лет, православный, неграмотный, не судим, проживает во 2-й части Белого в собственном доме). Все они в один голос утверждали, что Каптелов был прав в своём требовании вернуть широкую доску, ибо без неё работа артели по загрузке очередной барки Синягина встала бы. Но вот виновного в нанесении раны Ивану Петровичу бельские мещане назвать не могли. Кто их там лапотных разберёт.

    Имя вредителя назвала, к большому удивлению следователя Краевского, жена Ивана Каптелова Татьяна Петровна (46-ти лет, неграмотная, не судима, православная). Вот уж действительно, язык до Киева доведёт. В доме бельской мещанки Марфы Ильиничны Колесниковой проживает Василиса Гаврилова, которая рассказала Татьяне об избиении её мужа. В тот день она, как и всегда, просила милостыню на пристани, и видела, как Иван Каптелов получил колом по голове. А вечером того же дня ей назвал имя преступника её зять Ефим Лукьянов. Ударил колом по голове Каптелова якобы крестьянин Покровской волости Бельского уезда Павел Фокин. Ефим на допросе эту информацию следователю не подтвердил, сказав, что не был в тот момент на пристани и не видел, кто ударил Каптелова. На запрос следователя Краевского Покровское волостное правление в лице волостного старшины Тихона Борисова и писаря А. Болдина донесло окружному суду, что Павел Фокин получил паспорт для проживания в городе Риге и ушел вместе с караваном купца Синягина.

    Собрав все показания, следователь Краевский направил дело в Смоленский окружной суд, написав в заключении, что просит закрыть дело о нанесении лёгких телесных повреждений Ивану Петровичу Каптелову за недостаточностью улик. Однако прокурор окружного суда вернул дело на доследование, указав следователю, что по букве закона при невозможности определить лицо нанесшее ранение, ответственности подлежат все участники драки. Краевский снова взялся за Алексея Осипова. Тот же «на голубом глазу» врал, что не знает большую часть своих артельщиков, ибо набирал их уже на пристани Белого. Вытянуть из артельщик Осипова Краевский смог, помимо Павла Фокина, имя только одного грузчика крестьянина Покровской волости Бельского уезда Андрея Евдокимова. Этот двадцатичетырёхлетний мужик в недавнем прошлом был судим за кражу в городе Риге. Но и он оказалось уплыл с караваном Синягина. Дело зашло в тупик. Через пару лет вялотекущего следствия прокурорский надзор закрыл-таки дело за недостаточностью улик.

    10 мая 1892 года в местечко Починок Смоленской губернии прибыл неизвестный человек. Явившись к приставу 1-го стана Ельнинского уезда Прокоповичу, он представился коллежским советником Павлом Александровичем Козловским. В удостоверение своей личности предъявил билет, выданный Брянским уездным полицейским управлением 20 ноября 1891 года сроком на 1 год за номером 139. Прожив в Починке три дня, назвавшийся Козловским выехал, а 27 мая явился в губернском городе Смоленске к приставу Подлуцкому, предъявив те же документы. И затерялся в большом городе. Полицейским расследованием было установлено, что под именем коллежского советника Козловского скрывается персидский подданный Николай Иванович Керимов, состоящий под гласным надзором Брянского полицейского управления. Вскоре Керимов был обнаружен проживающим в Смоленске на Верхне-Донской улице в доме Иванова. Персидский подданный Николай Иванович Керимов, 43-х лет, привлечён к суду постановлением прокурора Смоленского окружного суда согласно статье 977 Уложения о наказаниях за проживание в Ельненском уезде и городе Смоленске по чужим документам.

    2 января 1893 года отставной бомбардир Гаврила Иванов, церковный сторож села Городец Юхновского уезда ушел после обеда из дому, сказав жене, что отправляется в деревню Малое Виселёво (Хохловку) в гости. Вернулся он ещё засветло, пребывая в испуганном и встревоженном состоянии. Жене своей Федосье Семёновой Гаврила поведал, что в гостях у отставного рядового Андрея Иванова при большом скоплении народа он поссорился с жителем Малого Виселёво Спиридоном Ивановым, который в непотребно пьяном виде взялся выгонять его из избы. Когда Гаврила выходил, подскочивший сзади Спиридон ударил его кулаком в затылок, от чего отставной бомбардир упал и сильно ударился боком о притолоку двери. Через несколько дней, а именно в пятницу Гаврила отправился в Юхнов для получения пенсии и подачи жалобы мировому судье на Спиридона Иванова. Вернувшись из города на следующий день, он пожаловался жене, что очень устал и «ноги у него подламываются». Испивши колодезной воды, Гаврила улегся на лавку, на которой и пролежал пару дней, ничего не ев и жалуясь на боль в груди о особенно в правом боку. 14 января отставной бомбардир Гаврила Иванов умер.

    На следующий день в Городец явился Аксиньинский волостной старшина Емельян Егоров. С крестьянами деревни Костюков Сергеем Дмитриевым, Иваном Никифоровым и Григорием Григорьевым они застали над телом умершего церковного сторожа рядом с безутешной вдовой ещё и бьющегося в истерике Спиридона Иванова. Тот крестясь бил поклоны в сторону красного угла и, вытирая сопли, голосил, мол Гаврила Иваныч, друг любезный прости меня грешного, помнить тебя буду как родного отца. Узнав от вдовы о новогодней стычке в Хохловке, волостной старшина долго не думал. И тело умершего Гаврилы и плачущего Спиридона отвезли в Юхнов.

    Только 8 февраля 1893 года, собрав повестками в селе Климове всех свидетелей, судебный следователь 19 участка Смоленского окружного суда начал расследование. Федосья Семёнова утверждала, что муж её умер именно от травм, полученных при падении от удара в затылок от Спиридона Иванова. Мол, Гаврила человек был порядочный, не буйный, водки не пил, отличался завидным здоровьем. Во всём виноват чёртов Спиридон. Показания крестьянки Варвары Козьминой из села Городец о том, что пьяный Гаврила простудился, возвращаясь из Костюково, где оставил лошадь, одолженную для поездки в Юхнов, она опровергала. Ничего подобного я ей не говорила, уверяла вдова. День был морозный, ну дак и муж мой, Гаврила свет Иваныч одет был как надо. Полушубок, тулуп, валяные сапоги. Варька-злодейка на Гаврилу моего наговаривает, потому что сын её на дочке Спиридона Иванова женат.

    30-летний запасной рядовой Андрей Иванов крестьянин деревни Малое Виселёво Рупосовской волости Юхновского уезда подтвердил следователю, что в его избе на второй день Нового года собралась большая компания. Играли на гармошке, пели и танцевали. После обеда пришёл церковный сторож села Городец Гаврила Иванов, присел на лавку и закурил трубку, наблюдая за весельем. ОН был частым гостем у Андрея, любил выпить, но в этот раз был трезв. А вот явившийся вскоре после него Спиридон Иванов, пьян был до изумления. Что там в его затуманенной голове перемкнул «зелёный змий» неизвестно, но Спиридон взялся гнать Гаврилу из избы, мол, портит оный Гаврила всё веселье. Хозяин усадил дебошира на лавку, а Гаврила встал и пошёл к выходу. Он уже был у самых дверей, когда Спиридон прыгучим барсом прыгнул с лавки и ударил церковного сторожа кулаком в затылок. Гаврила упал и сильно, аж треск по избе пошёл, ударился о притолоку. Спиридона тут же вытолкали за дверь, а Гаврила Иваныч, посидев немного на лавке, ушёл домой.

    Хотя крестьянство и почитало Спиридона Иванова виновным в гибели церковного сторожа села Городец, оформивши все показания, судебный следовать 24 февраля 1893 года написал заключение, в котором снимал со Спиридона обвинение в нанесении смертельных побоев. К делу прилагалось заключение судебно-медицинского вскрытия, по которому Гаврила Иванов умер от болезни легких, которая, видимо, дано уже прогрессировала. Тем и объяснялись его жалобы на боль в груди. Прокурор Смоленского окружного суда статский советник Эдмонд Юльевич Вейцлер постановление судебного следователя 19 участка утвердил.

    12 августа того же 1893 года во второй части города Белого в трактире бельского мещанина Ивана Григорьевича Татарского, что во 2-й части города Белый, крестьянин Бельского уезда Пётр Иванович Иванов он же Тевиленков позволил себе в пьяном виде площадную брань в адрес Государя Императора. За что был трактирными служителями доставлен к частному приставу. Тот составил рапорт о происшествии и отправил его для разбирательства в Смоленский окружной суд. Дело как особо важное сразу попало под прокурорский надзор.

    Из статистического листка прокурора Смоленского окружного суда:

    Петр Иванович Иванов (он же Тевиленков), 50 лет, место рождения: деревня Аксёнино Бельского уезда; постоянное место жительства: деревня Потеряловка Городковской волости Бельского уезда; рождение: законное; звание: крестьянин; русский, православный; женат на крестьянке Марии Афонасьевой, имеется пятеро сыновей, из которых четверо живут при нём, и двое замужних дочерей; занятие или ремесло: хлебопашество; степень имущественного обеспечения: два надела и пять десятин собственной земли в деревне Потеряловке; неграмотный; за границей не был; обвиняется по статье 246 уложения о наказаниях в оскорблении Его Величества; преступление совершено в городе Белом Смоленской губернии единолично; находится по месту проживания под надзором полиции.

    Больше месяца в окружном суде думали-рядили, чтобы вынести пьянице и буяну такой приговор: арест на семь дней при волостном правлении.

    Не давало скучать господину прокурору окружного суда и Смоленское уездное по воинской повинности присутствие, периодически подкидывая для разбирательства дела уклонистов от воинской службы. Вот, например. 3 апреля 1900 года Смоленская городская управа препроводила в Смоленское уездное по воинской повинности присутствие список ратников ополчения 2-го разряда, подлежащих по смене семейного положения причислению в 1-й разряд. Среди прочих был показан смоленский мещанин Александр Яковлевич Курков 1897 года призыва. Основанием для его причисления в 1-й разряд ратников ополчения было указано рождение в его семействе двух братьев: Николая, подлежавшего призыву в 1900 году и Якова 1882 года рождения. На запрос присутствия городская управа показала, что Николай и Яков Курковы внесены в посемейные списки по сообщения от 1899 года, сделанному Управлением смоленского мещанского старосты. Ранее же, как указывали члены городской управы, она не имела сведений о рождении младших Курковых.

    Из призывного списка 1897 года видно, что Александр Яковлевич Курков показан в нём единственным сыном в семье, и на этом основании воспользовался льготой по призыву и по вытянутому жребию зачислен в ратники ополчения. Хотя по своему семейному положению должен был быть отправлен в войска. Так как по законам Российской Империи зачисление в военную службу лиц, ранее освобождённых от службы, а также их наказание за уклонение от воинской повинности согласно Уложению о воинской повинности, может последовать только по решению судебной инстанции, то рапорт уездного по воинской повинности присутствия о возбуждении дела согласно статье 389 Устава о воинской повинности в отношении Александра Яковлевича Куркова был направлен в Смоленский окружной суд.

    Политика, ох и неблагодарное дело. А делать нечего, дела против государства курирует прокурор окружного суда. Кого только не затянуло в водовороты революционной борьбы. Не избежали этого даже ученики флёновского сельскохозяйственного училища, что открыла княгиня Мария Клавдиевна Тенишева. Дело было в деревне Раздорово Смоленского уезда. Сотский Новиков (один из низших чинов полиции на селе. Свои обязанности исполнял, как правило, безвозмездно, в порядке натуральной мирской повинности.) явился в Раздорово к десятскому (выборное должностное лицо из крестьян для выполнения полицейских и различных общественных функций. Обычно избирался на 10 дворов) переговорить об исправлении дорог. Нежданно-негаданно, можно сказать, прям откуда ни возьмись, в разговор должностных лиц влез сынок десятского Михаил Емельянов, ученик флёновского сельхозучилища. Сей распропагандированный балбес заявил бате и его гостю, что инструкция о содержании в порядке сельских дорог давно устарела. Да и вообще, вещал молодец, полиция, духовенство и чиновничество живет только трудом крестьян. На глазах впавшего в ступор отца и уже роющего землю копытом сотского, почуявшего политическое дело, Мишка вынул из сундука написанную от руки прокламацию и вручил её Новикову для ознакомления. При этом пытался растолковать старшему товарищу, что освобождение крестьян от крепостной зависимости было, якобы, достигнуто бунтом. Вот и сейчас тем самым бунтом крестьяне смогут отобрать у помещиков землю и, поделив её промеж собою, зажить счастливо. Новиков поинтересовался, мол, «…это где же ты, злодей, набралси таких идей? ...» счастливый Мишка сказал, что в его училище много ходит таких прокламаций.

    Надо ли говорить, что в самом скором времени Михаил Евдокимов оказался в камере судебного следователя, а рядом за столом товарищ прокурора окружного суда уже оформлял дело прокурорского надзора. Шмыгая носом, Михаил объяснил судебным чинам, что переписал прокламацию с подлинника, взятого у его одноклассника Дмитрия Зыкова. Вызвали на допрос Зыкова. Тот рассказал, что печатную прокламацию нашёл на Риго-Орловской железной дороге, когда заменял на дежурстве мать свою – барьерную сторожиху. Перечислил он и фамилии учеников, которым давал прокламацию читать – Сафонов, Давыдов и Алексеев. Антипка же Киселёв взял прокламацию и цельную неделю у себя держал. Из Киселёва вытрясли ещё несколько фамилий. Прокламацию читал ученик Аникеев, а также Антип показывал листовку ученицам Селивёрствовой и Дороновой. Михаил Емельянов, Дмитрий Зыков и Антип Киселёв привлечены к ответственности в качестве обвиняемых по 2-й части 251 статьи Уложения о наказаниях. Копия с дела направлена Министру юстиции.

    А дальше закружило-понесло… «Вихри враждебные веют над нами…» Злые завихрения Русско-японской войны и первой русской революции так всё перепутали в судьбах смолян, так закрутили некоторых из них, что смешали всех и вся. А иногда из этих вихрей вылетала и шальная пуля, бьющая точно в цель.

    С середины марта 1903 года крестьянин деревни Гороховка Хохловской волости Смоленского уезда Василий Егорович Егоров стал работать на катушечной фабрике Гернгарди в Смоленске. Двадцатисемилетний крестьянин быстро попал под влияние социалистов-революционеров-революционеров, организовавших среди рабочих фабрики свою ячейку. В первых числах апреля Егоров был задержан полицией за хранение и распространение запрещённой литературы.

    Из статистического листка прокурора Смоленского окружного суда:

    Василий Егорович Егоров, 27 лет, место рождения: д. Гороховка Хохловской волости Смоленского уезда; рождение: законное; проживает: д. Гороховка, на катушечной фабрике Гернгарди с марта 1903 года; крестьянин, великоросс, православный; женат, имеет двух малолетних детей, жена и дети живут в деревне; степень имущественного обеспечения: у отца его три надела пахотной земли в д. Гороховка; грамотный, закончил в 1891 году двухклассное министерское училище в имении Вонлярово; задержан за распространение и хранение запрещённой литературы в г. Смоленске; задержан под своим именем.

    После дачи показаний следователю Егоров продолжал жить и работать на фабрике под особым надзором полиции. А прокурор окружного суда статский советник Дмитрий Петрович Стремоухов тем временем запрашивал Министерство внутренних дел, а что собственно делать с этим олухом. К злостным революционерам его отнести нельзя. Из Министерства внутренних дел ответили, что по всеподданнейшему докладу господина Министра юстиции Государь Император Высочайшим повелением назначил наказание Василию Егорову в три месяца тюремного заключения и год под гласным надзором полиции в Гороховке. Посадили Егорова в тюрьму в декабре, а уже к окончанию своего трёхмесячного заключения он сдал прокурору окружного суда тех, кто на фабрике Гернгарди его распропагандировал. Под арестом оказались работник фабрики Константин Станиславович Шупорис, который и ввёл Егорова в антиправительственное сообщество. Раза три Егоров ходил с Шупорисом на сходки на которых присутствовали другие рабочие фабрики Гернгарди и некоторые рабочие с завода купца Будникова.

    Оказавшийся в тюрьме 26 апреля 1905 года Шупорис, поначалу себя виновным не признал. Однако к 4 мая вызвал товарища прокурора надворного советника Николая Николаевича Чебышева на разговор. В беседе Шупорис рассказал, что ещё в 1901 году познакомился с бывшим студентом Василием Клестовым, который стал давать ему разную литературу, в том числе и нелегальную. Однако вскоре отец его, Шупориса, найдя у сына запрещённые книжки, наказал его и общение с Клестовым прекратилось. Весной 1903 года рабочий фабрики Гернгарди Василий Константинович Леонов познакомил Константина Шупориса с сыном смоленского банкира Максимилианом Эдуардовичем Швейцером, который просил называть его «Павел Иванович». Именно Швейцер, познакомившись через Шупориса с Василием Егоровым, стал снабжать последнего нелегальной литературой и деньгами. Через Егорова назначались сходки, которые Швейцер проводил на Московском шоссе близ Смоленска. В начале июня 1903 года Швейцером был организован «Солдатский праздник», проведённый неподалёку от летних полковых лагерей 1-й пехотной дивизии. На «Солдатском празднике» присутствовали кроме Швейцера и Шупориса рабочий Тимофей Гаврилович Суслов, Рахиль Цигельман, известная в революционных кругах под псевдонимом «Анна Ивановна». Рабочий Андрей Андреев привёл на сходку около десятка своих коллег. Также присутствовало около сотни солдат разных полков. Для них была приготовлена закуска, которой распоряжался солдат Невского полка Нисель Дайновский. Все речи на «Солдатском празднике» носили антиправительственный характер.

    В виду чистосердечного признания Константина Шупориса выпустили из тюрьмы под особый надзор полиции. В тюрьме же оказались рабочие Тимофей Суслов и Андрей Титов и рядовой Невского полка Нисель Дайновский. По розыску Максима Швейцера выяснилось, что он за границей. Рахиль Цигельман скрылась ещё в 1903 году, когда проходила обвиняемой по делу мещанина Берестянского и крестьянина Яночкина.

    В начале 1905 года в вяземской тюрьме на свидании с братом Николаем был задержан полицейскими Анатолий Николаевич Медведков. Задержан был за передачу брату нелегальной литературы и пары стальных пилок. Николай пытался передать на волю через брата пару писем, которые Анатолий при задержании попытался съесть. Однако же один из городовых, прибывших по просьбе начальника тюрьмы вместе с частным приставом схватив Медведкова за горло, проглотить письма не дал. Вся нелегальная литература, а также найденные при обыске камеры Николая Медведкова записки были отправлены начальнику Смоленского губернского жандармского управления генерал-майору Громыко. Большой жандармский начальник, изучив бумаги, порешил, немного-нимало, что вскрыта нелегальная организация, целью которой была организация покушения на Государя Императора. Подозревать начальника жандармского управления в употреблении «палёного» коньяка было бы, наверное, глупо. Тут скорее всего вступает в игру литраж употреблённого генералом Громыко янтарного напитка.

    Итак, помощник начальника губернского жандармского управления подполковник Гладышев получает приказ о начале охранного расследования в отношении братьев Николая и Анатолия Медведковых. Гладышев ничтоже сумняшеся приписывает к «организации» Медведковых двух их двоюродных братьев и проходившую по сводкам жандармов революционерку Ольгу Дмитриеву??? Однако ж дело застопорилось. Сидевший в вяземской тюрьме за революционную деятельность Николай Медведков, выслушав Гладышева, выразился в том ключе, что, мол, вы мундиры голубые «совсем ухи объелись?» И отказался по новому делу с кем бы то ни было общаться. Братец его Анатолий, посаженный после памятного свидания в соседнюю камеру, признал свою вину только в хранении нелегальной литературы. И мило улыбаясь помощнику начальника жандармского управления, предлагал поискать улики о создании организованного преступного сообщества. Скрытое наблюдение за двоюродными братьями Медведковых не дало никаких результатом. Законопослушные обыватели и только.

    Всё время расследования Гладышева Анатолий Медведков бомбардировал все губернские инстанции прошениями о переводе в тюрьму губернского города. Я, мол, там живу, почему же меня держат в Вязьме? И ведь добился перевода. А на второй день пребывания в тюрьме Смоленска написал начальнику тюрьмы прошение с просьбой собрать консилиум врачей для обследования состояния его здоровья. Вяземские, мол, доктора его не устраивали, а вот медикам из губернского города он полностью доверяет. И эскулапы признали здоровье Анатолия Николаевича Медведкова совершенно подорванным. Пол медицинским показаниям он не мог содержаться в тюрьме. Вскоре его и выпустили. А через месяц подполковник Гладышев направил дело Медведковых прокурору Смоленского окружного суда с просьбой о закрытии за недостаточностью улик.

    25 июля 1905 года в местечке, называемом смолянами Новая Ямщина, неподалёку от летних лагерей 1-й пехотной дивизии в заросшем кустарником овраге обнаружен труп неизвестного с двумя огнестрельными ранениями. Следствие установило, что погибший – Хаим Иоселевич Адаскин, 17-ти лет, смоленский мещанин. По словам его брата Нисона, Хаим 24 июля около четырёх часов пополудни ушел из дома получить деньги с должников – лавочников в Новой Ямщине. Уездный врач Рутковский, производивший вскрытие, установил, что Хаим Адаскин погиб от сквозного пулевого ранения в районе крестца, в результате которого была разорвана левая подчревная артерия. Вторая рана оказалась касательной. Из-за характера ранений следствие не смогло определить из какого оружия был застрелен молодой еврей.

    Вы спросите, а почему это убийство попало в дела прокурорского надзора. Всё дело в событиях 24 июля 1905 года, состоявшихся неподалёку от воинских лагерей. Именно в тех местах Максимилиан Швейцер проводил «Солдатский праздник» от партии социалистов-революционеров. Вот и теперь эсэры собрались в том же месте и взялись вести агитацию среди нижних чинов. Но то ли не на тех напали, солдатики оказались верными присяге, то ли забыли главное, что было у Швейцера на «Солдатском празднике» - организовать закуску для нижних чинов. Ротные фельдшеры Нарвского пехотного полка Алексей Вихорев и Александр Барышников перед вечером доложили дежурному по полку капитану Дашкову, что в овраге за лагерями собралась сходка подозрительных людей. Оные молодые люди зазывают к себе солдат, читают им какие-то прокламации и склоняют к неповиновению начальству, уверяя, что если несколько человек взбунтуются, то полк на театр военных действий на Дальний Восток не пошлют. Капитан Дашков приказал поручику Беляеву и зауряд-прапорщику Мельникову взять по полуроте солдат, и на месте сходки задержать все принимавших в ней участие нижних чинов. Полуроты развернувшись в цепь, с двух сторон подошли к месту сходки, задерживая всех встреченных молодых людей и барышень на своём пути. Всего было задержано 24 человека, препровождённых после под конвоем в Смоленское губернское жандармское управление. Поручик Беляев и зауряд-прапорщик Мельников утверждали, что в сторону солдат некоторые убегавшие в овраг революционеры стреляли из револьверов. На это Беляев приказал троим нижним чинам из своей полуроты открыть ответный огонь. Произошло всё это около восьми часов вечера. А утором неподалёку в овраге был найден труп Адаскина. Поначалу военное начальство отказалось указать фамилии стрелявших солдат.

    Ходивший из Новой Ямщины за своими лошадьми Шлёма Буркевич показал следователю, что видел, как нижние чины у оврага гонялись за каким-то молодым человеком, после чего раздалось несколько выстрелов. На вопрос Буркевича, что, мол, происходит, проходившие мимо солдаты отвечали, что кто-то из солдат то ли подстрелили, то ли убил еврея. Задержанные на сходке Татьяна Костюшко, Татьяна Жмуркина и Люба Фрадкина показали следователю на допросе, что пока они находились под охраной военных, какой-то солдат, краснорожий, полный, по-видимому выпивший, хвастался своим сослуживцам, что застрелил убегавшего еврея. Я, говорит, ему кричу, чтобы он стоял, а он всё бежит. Я выстрелил, он упал, даже через голову перекувыркнулся…». На запрос судебного следователя командир 3-го Нарвского пехотного полка ответил, что дознания среди нижних чинов кто стрелял произведено не было. Однако только рядовой Даниил Николенко предъявил дежурному по полку капитану Дашкову свою винтовку без двух патронов в обойме.

    Судебный следователь по важнейшим делам по окончании следствия в своём заключении по делу просил прокурора окружного суда передать дело по подсудности в управление смоленского уездного воинского начальника для направления в органы военного суда. Но наказания для Николенко не последовало. Вместо этого в газете «Днепровский вестник» был опубликован приказ по Нарвскому полку, в котором командир полка объявлял нижним чинам за службу «спасибо» и награждал денежными премиями Вихорева, Барышникова и некоторых других солдат, отличившихся при разгоне сходки революционеров. Благодарности от командира полка получили капитан Дашков, поручик Беляев и зауряд-прапорщик Мельников.

    А в губернском городе Смоленске всё неспокойней. И уже гремит на вокзалами железной дороги «Варшавянка» - объявили забастовку железнодорожные служащие. 13 октября 1905 года к рядовым 306 Ковровского пехотного полка Андрею Панькину и Михаилу Горохову обратился товарный кондуктор станции Смоленск Риго-Орловской железной дороги Иван Васильевич Татаринов. Сей муж попытался объяснить нижним чинам, присланным усилить силы полиции и станционных жандармов в борьбе с забастовщиками, что цель забастовки – улучшить положение крестьянства. Поэтому солдаты, как выходцы из того же сословия, должны не разгонять, а сплотиться с бастующими и поддержать требования революционных масс. Выслушав кондуктора, солдаты, плюнув, послали Татаринова по всем известному адресу, тому который все знают, но никто дойти не может. Иван Васильевич тоже туда идти не захотел, а стал выискивать себе нового собеседника. И обратился с тем же посылом к одному из проходивших по перрону унтер-офицеров Ковровского полка. На его беду унтер Петр Михайлович Абрамович оказался выходцем из дворян Воронежской губернии. Ухватив кондуктора за ворот форменной шинели, дворянин поволок пропагандиста к станционному жандарму. И вот уже подполковник Гладышев подшивает протоколы допросов в новое «охранное следствие». Однако 2 ноября 1905 года дело в отношении Татаринова было закрыто прокурором Смоленского окружного суда.

    Жуткая всё ж таки штука эти революционные вихри. Крутят-мутят-вертят людьми, не взирая на сословную принадлежность, чины и вероисповедание. 20 октября 1905 года толпою демонстрантов была разгромлена тюрьма в Вязьме Смоленской губернии. Предводительствовали демонстрантами два артиллерийских офицера Кошкин и Кордымов. Толпой из тюрьмы выпущены двое политических арестантов и четверо следственных. По распоряжению воинского начальства офицеры были арестованы и содержались на смоленского гауптвахте. Следствие по этому делу было поручено исполняющему должности следователя по важнейшим делам Громову. Тот, однако, не спешил исполнять свои прямые служебные обязанности, и даже не перевёл Кошкина и Кордымова с гауптвахты в тюрьму. Смоленский губернатор обратился к прокурору Московской судебной палаты с просьбой повлиять через прокурора смоленского окружного суда на Громова.

    Пробным шаром от московских чиновников бал телеграфный запрос к смоленскому прокурору Стремоухову о переводе в тюрьму задержанных офицеров. Тот отвечал, что не может добиться от начальника артиллерии Гренадерского корпуса разрешения на этот перевод. Прокурор Московской судебной палаты обратился к Минстру юстиции с просьбой заменить следователя Громова, так как из Смоленска пришли сведения о том, что оный Громов по заступлении на свою нынешнюю должность имеет тесные сношения с людьми из революционных партий. Следователь по важнейшим делам открыто говорит, что разгром вяземской тюрьмы есть лишь один из актов освободительной борьбы и задержанные вожди сего погрома должны подлежать амнистии. По делу о попытке избиения евреев в Смоленске группой прогрессистов, руководство которой приписывают смоленскому купцу Рыжикову, следователь Громов во всеуслышание заявлял о своём мнении об аресте купца Рыжикова и содержания его в тюрьме до конца следствия.

    Московский прокурор указывал и на бурную личную жизнь следователя Громова. Ещё на прежней своей должности в Нижегородской губернии Громов имел связь с крестьянкой, с которой вне брака прижил несколько детей. Эту женщину он перевёз с собой в Смоленск. Смоленский прокурор докладывал в Москву, что Громов часто пьянствует и в пьяном виде с револьвером гоняется за своей гражданской женой, угрожая убить её или отправить назад в Нижний Новгород по этапу. В отношении следователя по важнейшим делам Громова Министерство юстиции начало расследование, подключив к нему и жандармское управление.

    17 марта 1906 года в половину четвёртого пополудни в Смоленске на Большой Вознесенской улице у Дворянского пансиона выстрелом из револьвера в спину был убит помощник начальника Смоленского губернского жандармского управления подполковник Михаил Кузьмич Гладышев. По словам очевидицы преступления смоленской мещанки Марфы Лаврентьевны Васильевой, убийца (молодой человек, русской наружности, среднего роста, в чёрном утеплённом пиджаке, чёрном же картузе и русских высоких сапогах) после выстрела бросил оружие на землю и убежал в сторону Малой Вознесенской. Раненый Гладышев смог пробежать несколько десятков шагов, преследуя убийцу и сделать по нему два выстрела из своего «Браунинга». После чего без сознания упал на крыльце Дворянского пансиона. Помощник воспитателя Дворянского пансиона Чернецкий вместе со сторожами Касьяновым и Николаевым занесли Гладышева в пансион, но через пару минут жандармский подполковник скончался. Немногочисленные свидетели (кучер Петра Петровича Рачинского крестьянин Дорофей Павлович Зуев, почтальон Антон Степанович Цыкота, курьер Смоленского окружного суда Василий Иванович Иванов) видели бежавшего по Малой Вознесенской и Николаевской улицам молодого человека. Марфа Васильева и отставной штабс-ротмистр Алексей Бонифатьевич Щуко описывали также убегавшего от места преступления мужчину лет тридцати, с короткой бородой, в коротком, коричневого цвета пальто. Но сообщник ли это преступника или просто испуганный свидетель, спешивший удалится подальше от места убийства, следствию установить не удалось.

    Судебный следователь Захаревич, опросив под протокол свидетелей и обследовав место преступления, усердно взялся за поиски. Через пару дней в губернском городе появились печатные прокламации от партии социалистов-революционеров, в коих говорилось, что Гладышев был приговорён эсерами к смерти за репрессии в Рославльском уезде, которыми он руководил в конце 1905 года. Исполнил же приговор один из членов летучего отряда боевой дружины северо-западного областного комитета партии эсеров. Смоленское жандармское управление под руководством генерал-майора Громыко в ход следствия не вмешивалось, предпочитая вести какие-то свои тихие игры.

    23 марта на Большой Благовещенской улице на окне кондитерской Ранфта была взорвана петарда. Прибежавший на место городовой Алексей Кондратьев задержал, показавшегося ему подозрительным, ученика 4-го класса гимназии Мечислава Аниховского. У него был изъят револьвер «Бульдог», заряженный тремя боевыми патронами. В полицейской части Аниховский повинился и назвал имена своих сообщников. По нескольким адресам в городе полицией были произведены обыски, изъята нелегальная литература, прокламации социалистов-революционеров и холодное оружие. Но привязать вскрытую ячейки эсеров к убийству Гладышева не получилось, у всех членов группы на момент совершения преступления было железное алиби. Захаревич показал свидетелям все имевшиеся у полиции фотографические карточки членов партии эсеров, но ни в ком не опознали убийцу.

    Следствие продолжалось более полутора лет, после чего следователь Захаревич запросил у прокурора окружного суда закрытия дела, так как следствие «исчерпало все возможности к раскрытию личности убийцы подполковника Гладышева». Дело отправилось в архив, приказом окружного прокурора вещественные доказательства по делу (револьвер и пуля, извлечённая при вскрытии из тела Гладышева) были уничтожены. Однако ещё не раз пришлось прокурорским сдувать архивную пыль с этой толстой папки. Уже в 1909 году ожидавший отправки на каторгу в московской пересыльной тюрьме Павел Казаков (из крестьян деревни Малая Стодолица Полцевской волости Рославльского уезда, осуждён за антиправительственную деятельность на 12 лет каторжных работ) сообщил тюремному надзирателю, что его сосед по камере Дмитрий Яковлев (из крестьян Юхновского уезда Смоленской губернии Покровской волости деревни Темникова, 20 лет каторги) хвастался, что это именно он, приехав в Смоленск из Москвы, застрелил помощника начальника жандармского управления. Но показания Казакова не подтвердили другие его сокамерники, а по фото Яковлева не смогли опознать свидетели, ссылаясь на давность лет, прошедших с момента совершения преступления.

    21 апреля 1910 года крестьянин деревни Лозынь Спасской волости Смоленского уезда Василий Михеевич Горбачёв поведал новому начальнику смоленских жандармов полковнику Иваненко, что сидел в смоленской пересыльной тюрьме в одной камере с ельненским мещанином Владимиром Ивановичем Милеевым. Этот социалист-демократ рассказал ему, что именно ему выпал жребий расправиться с Гладышевым. Жандармами был послан запрос в тюрьму, начальник которой категорически заявил, что никогда политический заключённый не мог быть посажен в одну камеру с уголовником, которым и является Горбачёв. Соответственно никакими тайнами Милеев с Горбачёвым поделиться не мог.

    А делу Гладышева всё не лежится спокойно на архивной полке. В начале января 1911 года на имя смоленского полицмейстера приходит анонимное письмо, в котором в убийстве подполковника Гладышева обвиняется наборщик Иван Иванович Гырлин. На этот раз доследование поручают полицейскому надзирателю смоленского сыскного отделения Владимиру Ивановичу Грундулю. Тот выяснил, что семья Гырлиных давно уже под наблюдением смоленских жандармов, так как считается неблагонадёжной. Жандармы познакомили сыскаря с делом 1908 года. Старший брат Ивана Пётр Иванович Гырлин совместно с нелегальным Александром Сидорком 1 ноября 1908 года убили городового 3-й части Смоленска Петра Пивоварова. При попытке их задержания на квартире Сергеенкова в доме Михайловой на Митропольской улице ранили стражника Щукина и городового 2-й части Яцутина, после чего сбежали в Поречье. Там имели перестрелку с городовыми и полицейскими стражниками, в которой были убиты. Но найти доказательства причастности Ивана Гырлина к убийству подполковника Гладышева не смог ни Грундуль, ни жандармы.

    В губернском жандармском управлении Грундуль смог выяснить, что в убийстве Гладышева подозревался в ходе охранного расследования смоленский мещанин переплётчик Владимир Фролович Иванов. Доказать, что он убийца жандармы не смогли и Иванов был выслан в отдалённую губернию на поселение в административном порядке.

    В ноябре 1913 года содержащийся в Екатеринославской губернской тюрьме Михаил Игнатьевич Акимов признаётся в убийстве Михаила Кузьмича Гладышева и пристава города Рославля Клетина. И снова нужно проверять показания очередного политического арестанта. 13 декабря 1913 года товарищ прокурора Екатеринославского окружного суда Жигачёв снял показания с Михаила Акимова. Оный арестант, рассказывая об убийстве подполковника Гладышева постоянно именовал того полковником и начальником смоленского жандармского управления, путался в дате убийства. По его словам, он, Акимов и его подельник Василий Чекалдин привели приговор партии социалистов-революционеров северо-западного округа летом 1905 года. Застрелили они Гладышева якобы на берегу Днепра. Также были несоответствия и в показаниях об убийстве пристава Клетина. Смоленские следователи запросили из Екатеринослава новый допрос Акимова, но получили ответ из тюрьмы, что арестант Михаил Игнатьевич Акимов умер от туберкулёза в тюремной больнице 14 февраля 1914 года.

    10 ноября 1907 года в 17 часов вечера, перед всенощной, целая банда грабителей, вооружённых маузерами и бомбами, напролом шла на Крыпецкий монастырь, будучи уверена, что здесь им не дадут отпора. И действительно, они встретили в стенах монастыря только невооружённых сторожей и беззащитных иноков числом 12-15 человек, собиравшихся идти ко всенощной. Расправиться с последними было не трудно, несколько выстрелов из револьверов, и защитники монастыря лежали на земле бездыханными трупами. Группа политссыльных латышей-националистов (примерно 11 человек) совершила налёт на известный Савва-Крыпецкой монастырь с целью ограбления. По ходу дела революционеры в масках, вооруженные маузерами и бомбами, убили 2 монаха, 2 работника, послушника и слепого звонаря, который успел набатом оповестить окрестных крестьян, тем самым сорвав планы боевиков. Впоследствии террористы были задержаны, а некоторые убиты в перестрелках. Одного из них отряд псковских стражников настиг в двух верстах от Торошино, он долго отстреливался из пулемёта и погиб от взрыва двух бомб, в которые попала пуля стражника.

    7 декабря 1907 года прокурор Смоленского окружного суда получил уведомление от прокурора Псковского окружного суда, в котором указывалось, что одна из подозреваемы по делу о нападении на Крыпецкий монастырь, известная в организации латышских националистов под кличкой «жена трёх мужей», проживает неподалёку от села Болтутино Ельненского уезда у некого Велина называя себя «Эльзой». Псковский чиновник также прислал в Смоленск фотографическую карточку, на которой оная Эльза запечатлена в компании неизвестных мужчины и женщины. Пристав третьей части города Смоленска докладывал прокурору окружного суда, что высланная из Прибалтийского края Екатерина Страутман (она же Швита-Дами, она же Трайс-Виру, тридцати лет, блондинка, в очках, короткостриженая, худощавая, среднего роста) некоторое время проживала в Смоленске на Тюремной улице в доме № 8. Перебравшись к Велину в Болтутино с целью, якобы, изготовления и продажи коровьего масла, ожидала получения денег от своих родственников и пробыла у Велина около месяца.

    По сведениям полиции Страутман посещала некая Эльза Мурник (она же Мария Земид, она же «Саша»). Эльза была арестована в деревне Аняково Болтутинской волости Ельненского уезда в доме землемера Луки Хрисаненко. На стук в дверь землемер, вооружившись «Маузером-С96» (опять Маузер, как и у нападавших на монастырь националистов), попытался оказать сопротивление. Однако, взведя курок не снял пистолет с предохранителя. Вломившиеся в дом полицейские, опасную игрушку отобрали и всеми доступными средствами (кулаки, сапоги, приклады винтовок и ножны шашек) разъяснили Хрисаненко, что мешать полиции дело гиблое. Мурник отвезли в Смоленск, а Лука был оставлен в Аняково. В розыск был объявлен работник Велина рижский мещанин Белоглазов (19-ти лет, шатен среднего роста, пострижен в скобку, глаза карие), который за день до ареста Эльзы уехал вместе с Екатериной Страутман по слухам в Минскую губернию.

    Интересна переписка псковского и смоленского прокуроров. Жаждущий крови псковитянин, официально запрашивает смоленского коллегу возбуждено ли дело против землемера Луки Хрисаненко, который пытался оказать сопротивление чинам полиции. Николай Николаевич Чебышев, прокурор Смоленского окружного суда, в своём ответе вопрошает, а за что, собственно, привлекать к уголовной ответственности дурака-землемера, которому вскружила голову смазливая латышка. Вся его вина заключается в том, что во время ареста он стоял с поставленным на предохранитель пистолетом у дверей своего дома. На руках у смоленского прокурора и так масса политических дел.

    На фоне революционных безобразий в конец распоясались и обыкновенные уголовники. В 11 часов вечера 22 ноября 1907 года неизвестные вломились через кухню в дом владелицы имения Спасское Краснинского уезда Марии Ивановны Высотской. Хозяйка с двумя служанками Ириной Петровой и Фёклой Куприяновной Грузенковой закрылись на замок в господской спальне. Нападавшие, числом судя по голосам трое, попытались дверь взломать, требуя отдать все деньги и угрожая зарезать женщин в случае отказа. Дверь не поддалась, и грабители, забрав с собой много разных вещей, удалились. Оказалось, что похищены: два самовара, шуба, офицерская шинель, овчинная полость, несколько пар валенок, всего на общую сумму в 60 рублей.

    Через пару дней лесник землевладелицы Азанчеевой Осип Барышев донёс в полицию, что на утро после ограбления Спасского видел в своём лесу греющихся у костра троих мужиков, у которых было несколько объёмных мешков. В одном из них лесник узнал знакомого ему крестьянина Петра Фёдоровича Грузенкова. Краснинская полиция на основании этих сведений решила, что злоумышленники направились в губернский город, о чём и сообщили смоленскому полицмейстеру. Уже 7 декабря в Смоленске был задержан Пётр Фёдорович Грузенков, который сознался в ограблении имения Высотской и назвал своих подельников – крестьян сергея Петровича Романенкова и Виктора Егоровича Абраменкова. По словам Грузенкова, большую часть награбленного они сбыли в Лубне лавочнику Алексею Павловичу Щепилло. У лавочника урядник обнаружил два самовара, часы, подушку, шубу и ботинки. Офицерская шинель и овчинная полость были уже проданы цыгану Абраму Цыбульскому, который по требованию урядника вещи тотчас возвернул.

    На допросах грабители рассказали, как дошли до жизни такой. Грузенков и Романенков всё лето работали в Смоленске на кирпичном заводе. В начале осени стали ходить искать работы по имениям Краснинского уезда, но безуспешно. Там же к ним присоединился Абраменков. Рассудив промеж себя, крестьяне решили совершить ограбление. По дороге в Краснинский уезд остановились в Лубне у лавочника Щепилло. В одном из имений Краснинского уезда увели лошадь из конюшни, но её пришлось отпустить, так как была та скотина больной да хромой. Вернулись в Лубню, где Алексей свет Палыч посоветовал им переключиться на кражу коров и даже выдал для этого верёвку. Шайка направилась в Спасское, но замок на дверях хлева не поддался. Тогда горе-разбойники и вломились в господский дом. После грабежа по пути в Лубню остановились в Перховичском лесу, где их видел лесник Барышев. В Лубне пробыли два дня, получив от Щепилло водку, колбасу и другие съестные припасы. За украденные у высотской вещи лавочник заплатил каждому из крестьян по 60 копеек серебром.

    Алексея Щепилло полиция привлекла было в качестве обвиняемого за укрывательство разбоя и скупку краденного. Но тот выкрутился, рассказав, что 22 ноября к нему на постоялый двор пришли Грузенков, Абраменков и Романенков. Взяли продуктов и водки на рубль пятьдесят. Так как денег у них не окаалось, предложили купить имевшиеся у них вещи. Лавочник заплатил за предложенное ему 13 рублей 50 копеек.

    Смоленский окружной суд привлёк крестьян деревни Мальцева мерлинской волости Краснинского уезда Петра Фёдоровича Грузенкова 25-ти лет, Палкинской волости деревни Аушково Сергея Петровича Романенкова 39-ти лет и Каблуковской волости деревни Дмынич Виктора Егоровича Абраменкова 21-го года в качестве обвиняемых по делу о разбойном нападении на усадьбу Марии Ивановны Высотской. 12 марта 1909 года по решению суда каждый получил по три года тюремного заключения. А вот Щепилло был полностью судом оправдан. Грузенков за отличное поведение был в октябре 1911 года освобождён досрочно. А вот Абраменкову в тюрьме не сиделось.

    10 июня 1911 года Виктор Абраменков сбежал из куреня «Токовый» Николаевского исправительного отделения города Екатеринбург. Был пойман, но уже 31 июля удрал с уличных работ из куреня «Затоковый». Был переведён в Илецкое исправительное отделение где и просидел аж до 21 августа 1914 года.

    В Империи идёт борьба с незаконным самогоноварением и безакцизной торговлей спиртными напитками (с 1896 года установлена государственная монополия, как-никак), и на стол прокурора окружного суда попадают и такие дела.

    Штатный контролёр Смоленского акцизного управления Жук 11 марта 1909года проводил проверку по заявлению крестьянина деревни Чистяки Богородицкой волости Ивана Семёновича Павлюченкова, который обвинял в незаконной торговле хлебным винном своего однодеревенца Атёма Ивановича Павлюченкова. Крестьянин деревни Конюхово Богородицкой волости Смоленского уезда Семён Фомич Моисеенков при опросе показал, что сам никогда у Артёма Павлюченкова водки не покупал. Но как-то раз, играя в карты в доме Ивана Семёновича Павлюченкова с Дмитрием Гусаровыми и с хозяином дома, так распалились в азарте, что решили «сбрызнуть душу казёнкой». Гусаров сбегал во двор Артёма Павлюченкова и вернулся с запечатанной бутылкой «красноголовки». Дмитрий Иванович Гусаров поведал акцизному чиновнику, что водку ему вынесла невестка Артёма Павлюченкова Татьяна Антоновна.

    О неоднократной покупке казённого вина бутылками и полубутылками в доме Артёма Павлюченкова дали показания Конон Михайлов, Пётр Владимиров и Иван Семёнович Павлюченков. Вино им продавал как сам Артём, так и его родственники мать Варвара Алексеевна, жена Ефросинья Осиповна и невестка Татьяна Антоновна. За бутылку платили по 55 копеек, и пустую посуду заносили обратно в дом Артёма. А вот крестьяне той же деревни Яков Ефимович и Борис Яковлевич Медведевы никогда водки у Павлюченкова не покупали, да и никогда про ту торговлю и не слышали. Борис Медведев с гордостью заявил контролёру Жук, что водки не пьёт вовсе.

    Спрошенная контролёром акцизного управления Варвара Алексеевна Павлюченкова показала, что в доме её живут неотделённые сыновья Артём и Федор со своими жёнами. Водки более двух бутылок в казённой лавке она в дом никогда не покупала за ненадобностью. По словам Варвары, в Чистяках процветает беспробудное пьянство, и часто соседи усиленно пристают с просьбой продать бутылку-другую. По доброте душевной уступаю, мол, водку в запечатанной таре страждущим соседям. Слова Варвары Алексеевны подтвердила и жена Артёма Ивановича Ефросинья Осиповна. Артём и Фёдор Павлюченковы в своих показаниях также открещивались от продажи казённой водки соседям, но признавали, что не раз с оными соседями ту водку распивали у себя на дворе или в домах своих однодеревенцев.

    На заседании 17 ноября 1909 года Смоленский окружной суд нашёл, что по показаниям свидетелей казённую водку своим соседям продавала лишь только Варвара Алексеевна Павлюченкова. Она и была присуждена к штрафу 10 рублей в пользу казны. При несостоятельности платежа – к трём дням тюрьмы. Артём Иванович, Фёдор Иванович, Татьяна Антоновна и Ефросинья Осиповна Павлюченковы по суду были признаны оправданными.

    В мае месяце 1917 года владелец имения Хотеево Дубровской волости Поречского уезда Павел Александрович Гедеонов раздал свою пахотную землю окрестным крестьянам, оставив себе небольшой надел. Но и это его не спасло. В 9-30 утра 4 июня 1917 года Гедеонов в передней своего дома обсуждал стоимость аренды сенокосных лугов со своим бывшим управляющим Тимофеем Васильевым и ещё одним крестьянином. В этот момент в дом ворвались трое неизвестных, двое из которых схватили присутствовавших при разговоре горничных и третий из револьвера крупного размера застрелил Тимофея Васильева и несколько раз выстрелил в Гедеонова.

    На звук выстрелов из внутренних комнат выбежала жена Гедеонова Любовь Никаноровна, и ОТКРЫЛА ЧАСТЫЙ ОГОНЬ ПО НАПАДАВШИМ ИЗ КАРМАННОГО «БРАУНИНГА». Налётчики почли за лучшее ретироваться, и, выбежав из дома, скрылись в саду. На свою беду в это время через балконную дверь в сад выбежала гостившая у Гедеоновых жена московского нотариуса М.И. Дудкина. Она столкнулась лицом к лицу с убегавшими бандитами и была застрелена.

    Тяжело раненый Гедеонов прожил после нападения около пяти часов, успев рассказать начальнику уездной милиции Буглеву и доктору Зезюлинскому, что нападавшие были не местными. 5 июня в саду Гедеоновых саженях в двухстах от дома был обнаружен труп одного из нападавших. Его, раненого Гедеоновой в бедро, застрелили подельники, сняв с убитого сапоги. Местные органы милиции так и не смогли установить личности нападавших на Хотеево. В начале августа 1917 года потомственная дворянка Любовь Никаноровна Гедеонова, проживающая в Смоленске на Большой Вознесенской улице в домке Вагишева пишет прошение прокурору Смоленского окружного суда, в котором просит прислать для помощи в расследовании судебному следователю 2-го участка Поречского уезда кого-нибудь из смоленских следователей и агентов сыскного отделения. На прошении синим карандашом надписано «Лично сообщить просительнице о невозможности передачи дела. Судебный следователь по важнейшим делам.»
     
    Наташа СМ, Любовь Н. и Юлиа нравится это.
  20. Offline

    Хан Завсегдатай SB

    Регистрация:
    13 янв 2009
    Сообщения:
    1.418
    Спасибо SB:
    4.474
    Отзывы:
    177
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Смоленск
    "Днепровский вестник" 6 февраля 1881 года.
    SAM_1163.JPG
     
    Наташа СМ нравится это.

Поделиться этой страницей