24 Армия. Пропавшая армия первогвардейцев

Я в принципе будь на месте солдат тех офицеров, которые описаны на момент котла 10.41, линял бы на хрен от них - хоть в тыл, хоть в отряд партизанский.
Карту боев на начало октября 1941 года все же никто не имеет?

 

Цитата(Копатыч @ 07 Апреля 2009, 11:15)
Цитата(Дегтярь @ 06 Апреля 2009, 23:34)
Может еще вдруг это Ш. пишет? кто в танке, тот понял о ком я.

Уважаемый Дегтярь, это не Ш. пишет (хотя я думаю его фамилия не такая уж секретная). Я лично не знаю См-поиска, но знаю людей, которые его знают и для меня он далеко не абстрактная фигура и его изысканиям лично я верю. Как правильно пишет Андерсон та Вахта была областной и проводил её тот самый господин Ш., а не "мемориалы" и откуда, и зачем и самое главное для чего они там взялись - это интересный вопрос, я уже 5лет выезжаю на 3-4 Вахты в год и что-то я "мемориалов" никаких не встречал. Я думаю очень интересно было бы послушать версию людей, которые работали НЕПОСРЕДСТВЕННО на той Вахте (на форуме их как минимум трое) или версию самого Ш., я думаю это хоть на немного расставило бы точки над "¡".
Уважаемый Копатыч, теперь, зная, что вахта была под руководством Ш. для меня многое становится ясно. Как ясны и методы его работы. Не секрет, что многие смоляне начинали именно вместе с Ш., но вы сами можете у многих ребят поинтересоваться почему потом от него отвернулась такая масса людей.
По мимо этого так же не секрет, что внутри движения много накопленных "обид" и т.п. И не все копари-офицалы друзья и братья.

П.С. вы вроде бы были на вахте в Глинке в 2008? если да, то чирканите в личку пожалуйста, пообщаемся, я расскажу вам многое.

с ув.

 

Цитата(андерсон @ 07 Апреля 2009, 6:01)
Подробный рассказ здесь уже два человека излагали ,один СМ-поиск был в руководстве вахты и указал примерное место захоронения ,второй выкапывал магилу.Вахта небыла организована мемориалами ,это была областная вахта.Кстати вы так и не ответили где тот рукав со свездой по которому определили что это генерал,в каком музее на него поглядеть то можно??Его кстати видели только мемориалы!!!По экспертизе- точно знаю что это была не генетическая экспертиза,а сличительный анализ характеристик черепа с фотографиями Ракутина и Боброва,и эксперты заключили что череп не Боброва.Но все точки расставит публикация документа.Про то что все поисковики хоронят с помпой-это оригинальный взгляд,я всегда считал что хоронят с воинскими почестями.И я неразу не слышал чтобы какие нибудь поисковики хоронили голову отдельно а все остальное отдельно,такой прициндент создали именно мемориалы.Кстати вы опять невольно проговариваетесь как было- "А может череп просто выкупили у "поисковиков" за водку? а потом родилась версия про "украли"." Вы учавствовали в процессе???Оригинальный однако подход к поиску- торговля останками павших,и потом обиды что кто то проговорился об этом.

Допустим документ Об экспертизе не найдут (я надеюсь это будет официальный ответ из лаборатории, а не со слов). Хотя понятно, что экспертиза по фото оставляет желать лучшего.
и что дальше?! Останутся ваши с поиском слова против слов мемориалов. Опять же ничего не доказать ни одной стороне. Зная метод Ш. я уже уверен, что протокола 100% не будет. Так что дальше вообще бессмыслено спорить на эту тему.
Таким образом интрига будет иметь место пока солнце не погаснет.

Если вы желаете продолжить спорить относительно фактов, то откуда узнали про могилу? вы ведь не отрицаете, и сами с см считаете, что нашли именно Ракутина, как вы узнали, что это Ракутин? Сто пудово вы не мошли разделить останки, так как на Смоленщине по-археологии копают единицы, в то время вообще никто не копал так. Как узнали мемориалы про останки? Каким образом их обогнали и устроили засаду в Вязьме?


п.С. Рукав со звездой я видел последний раз на выставке посвященной битве за Москву, куда он дальше ушел не знаю может уже в коллекции у кого-нибудь.

 

Цитата(Штурман @ 07 Апреля 2009, 8:22)
Цитата(Дегтярь @ 06 Апреля 2009, 23:34)

Нет трупа Ракутина-может он остался жив иммигрировал в США и жил на ранчо и продавал гамбургеры.

Базар-то фильтруй!

Ad1). Кто искал не важно – важен результат, которого пока нет.
Ad2). Анализ на ДНК надо было вовремя делать, раз были уверены, что Ракутин.
Ad3). На компе я могу совместить Ваше фото с черепом любой обезьяны – Вас устроит такой результат?
Ad4). На могиле Ракутина (условно) я стоял с GPS-навигатором. А показал мне её человек, который, как он говорил, её копал.

И вообще мне глубоко наср.. на Ваши мемориалы, понты и амбиции. Я уже говорил про обратную сторону поискового движения. Вот оно – поперло !!!
Дфраза была приведена с сарказмом дабы вы поняли, что вариантов "на словах" может быть миллион, пока нет документов. А документов не будет.

1) Согласен слова поиска против мемориалов. я не верю никому, но к мемориалам больше доверия.
2)ДНК тогда царской семье не делали, а вы про Ракутина. тут вопросы к власти.
3)взаимно. но не на 100%. Раз такая экспертиза допускается в криминалистике (а по ее результатам зависят свобода ижизнь отдельных граждан) ей есть основания верить и опираться на нее.
4)Справка (паспорт на могилу) есть, что там захоронение Ракутина? На кладбище есть паспорт на могилу, тут есть?. Это Лишь слова, не более.

Да я не сомневаюсь, что половине поисковиков наср. на другую половину и наоборот. Просто не надо начинать тему про первогвардейцев с таких фраз "один спер череп Ракутина". В стиле бабских сплетен. Потом сюда намешали оккультные науки аля-Кашпировских про деревья и звезды на них. Уже эти фразы провокационные по сути напрягают. Зачем тут срач?
Ничего не доказано.

Давайте закроем тему Ракутина и вернемся к теме анализа конкретных документов по 24А (ктб или там записок Абрамова.) И воздержимся от заведомо провокационных высказываний. Ведь тут тоже поисковики из "разных" половин (с)

с ув.

 

Цитата(Groza10 @ 07 Апреля 2009, 11:56)
Я в принципе будь на месте солдат тех офицеров, которые описаны на момент котла 10.41, линял бы на хрен от них - хоть в тыл, хоть в отряд партизанский.
Карту боев на начало октября 1941 года все же никто не имеет?

Вот и бежали. Кто домой, потом в полицаи. Кто к партизанам, кто упорно выходил к своим на восток. Основная масса, перестав быть подразделениями, превратилась именно в массу, которую немцы трамбовали, разбивали на части и добивали. Большая часть угодила в плен.
Если мы уже занялись 24-й Армией, то интересно было бы в самом деле выстроить хронологию событий в ее полосе. Увидеть, всю палитру событий со всеми положительными и отрицательными красками. Увидеть тех соолдат и офицеров, которые в тяжелейших условиях отступления, отсутствия руководства, материально-технического снабжения противостояли наступавшему противнику. Составить и пополнить перечень частей выходивших из окружения на этом участке, и из литературы сделать выборку, кто где и когда их видел.
Но, думаю, задача нам не по плечу из-за разности взглядов на эту проблему. А ведь как моли бы громадой сотворить доброе дело, но увы...
А вот пример, когда один человек смог:
http://www.wizardfox.net/showthread.php?t=10595
А мы бы с массой фотографий! Даааа, жалко.

Карта? Карт много, но то, что Вы себе представляете, боюсь не сущестует в природе.

 

владимир1 очень прошу вас выложить продолжение воспоминаний Зылеева Б.Д. ополченца 106 дивизии ,важны 7,8,9,10 октября.Начинаю понимать что по боевым действиям 24 армии нужна отдельная тема где будут выложены по дням согласованные и фактологически подтвержденные матерьялы беж их обсуждения ,а обсуждать предварительно можно здесь.Готов начать сотрудничать в такой теме.
Дегтярь я недумаю что тему останков Ракутина надо закрывать ,потому что нужна правда.Факт с захоронением в Снегирях лиш черепа и то непонятно на 100 процентов чьего ,практически установлен.По рукаву со звездой стоит поработать чщательнее,нада найти рисунки и фото формы генерал-маера РККА того периода и сравнить с той звездой что видели ВЫ.То что сейчас эксгумацией никто заниматся небудет незначит что этого никогда не сделают.Вопрос поставлен и ответ на него когда нибудь будет найден,если подтвердится что это череп ракутина то в дрогобуже на мемориале можно смело вешатиь доску со словами "здесь лежат останки генерала Ракутина и его бойцов " и это будет правильно.

 

Цитата(владимир1 @ 07 Апреля 2009, 11:28)
Вы думаете с тех времен что изменилось?
... Нет, все так же.

Четко написано. Согласен!

Цитата(андерсон @ 07 Апреля 2009, 20:21)
я недумаю что тему останков Ракутина надо закрывать ,потому что нужна правда.Факт с захоронением в Снегирях лиш черепа  и то непонятно на 100 процентов чьего ,практически установлен.По  рукаву со звездой стоит поработать чщательнее,нада найти рисунки и фото формы генерал-маера РККА того периода и сравнить с той звездой что видели ВЫ.То что сейчас эксгумацией никто заниматся небудет незначит что этого никогда не сделают.Вопрос поставлен и ответ на него когда нибудь будет найден,если подтвердится что это череп ракутина то в дрогобуже на мемориале можно смело вешатиь доску со словами "здесь лежат останки генерала Ракутина и его бойцов " и это будет правильно.

Я тоже думаю, что эту тему не надо закрывать. В Снегирях скорее всего не Ракутин. Но тогда где? По моему мнению искренне и точно (хотя и с некоторым личным пафосом) на вопрос "где" ответил см-поиск - командарм похоронен им и еще кем-то на окраине Дорогобужа.
И я бы переговорил с см-поиском для уточнения подробностей, причем только в личной беседе - как я понимаю в основном вы все там рядом с ним и поэтому это сделать относительно легко, чем например мне. Т.к. см-поиск здесь больше не появится - жаль конечно, но как я понимаю он и так много чего лишнего здесь написал и теперь жалеет об этом - типа его 20 лет исследований могут пойти "коту под хвост" - и без него всё найдут чего он искал, пусть для себя он и мотивировал "это" попутным поиском, а основным поиском для его были бойцы и командиры.
А вопросов много. И для начала например меня прежде всего интересует - почему он - см-поиск - думает, что это Ракутин и почему надо было Ракутина перезахоронить в Дорогобуже?
И еще - а останки генерал-майора Бориса Боброва где? Ведь см-поиск утверждал, что они погибли в бою с ним в одном танке.

 

Копатыч спасибо,а насчет балогана ,это интернет ,многие просто нечитают тему сначала многие преследуют свой интерес ,но поднятый вопрос с места сдвинулся .По 24 армие вообще и по Ракутину вчасности много новой и полезной инфы.И заметь тема самая читаемая на форуме ,а значит мы тут незря паримся.Как предлогал владимир1 надо делать дублирующую тему только с выводами ,без балагана,а зднсь продолжать обсуждение.
кстати вот сайт по униформе РККА
http://rkka.ru/iuniform.htm
там есть нарукавная звезда гкнерал маера ,интересно дегтярь такую видел??

 

А тема-то многих волнует - точно! - Вот уже и сценарии пишут - Александр Шляпин. Тайна скорбящего ангела.
Оттуда:
"РЕТРОСПЕКТИВА 1941 год.
На оккупированную немцами территорию близ Вязьмы, прилетает штабной самолет с полковником АБВЕРА. Полковник инспектор хорошо осведомлен о пропавшем русском конвое с ценностями, которые были вывезены из Смоленска в канун захвата его немцами. Задача полковника разыскать эти ценности и переправить в Берлин.
По агентурным данным машина с золотом и драгоценностями пропала как раз в Вяземских лесах в июле 1941 года. Полковник поручает капитану АБВЕР групп «ГЕРА» любыми путями найти ценности. Немцы прочесывают то место, где на пути следования была разбита машина. Раненый капитан НКВД прячет более 60 кг золотых монет царской чеканки в лесу.
Полковнику Абвера удается найти это золото, но…"....

Каково? Так что наверно скоро увидим на экранах!

 

Цитата(владимир1 @ 07 Апреля 2009, 18:54)
Цитата(Groza10 @ 07 Апреля 2009, 11:56)
Я в принципе  будь на месте солдат тех офицеров, которые описаны на момент котла 10.41, линял бы на хрен от них - хоть в тыл, хоть в отряд партизанский.
Карту боев на начало октября 1941 года все же никто не имеет?

Если мы уже занялись 24-й Армией, то интересно было бы в самом деле выстроить хронологию событий в ее полосе. Увидеть, всю палитру событий со всеми положительными и отрицательными красками. Увидеть тех соолдат и офицеров, которые в тяжелейших условиях отступления, отсутствия руководства, материально-технического снабжения противостояли наступавшему противнику. Составить и пополнить перечень частей выходивших из окружения на этом участке, и из литературы сделать выборку, кто где и когда их видел.
Но, думаю, задача нам не по плечу из-за разности взглядов на эту проблему. А ведь как моли бы громадой сотворить доброе дело, но увы...
А вот пример, когда один человек смог:
http://www.wizardfox.net/showthread.php?t=10595
А мы бы с массой фотографий! Даааа, жалко.

Карта? Карт много, но то, что Вы себе представляете, боюсь не сущестует в природе.
Хм...ну ладно, попробуем что-нить самостоятельно сделать...
Для начала думаю взять карту местности и проложить линии действия описываемые разынми участниками - немцами и русскими подневно.

 

Groza10 Карты в теме выставлены практически все ,если хорошо владеете фотошопом -все получится,только делайте подневки(карта на 2 октября,карта на 3 октября и т.д.) а затем общую ,если будут вопросы готов помоч чем смогу(у самого сейчас нет времени картами занятся,начал было пробовать и заглох)

 

Цитата(андерсон @ 07 Апреля 2009, 20:21)
владимир1 очень прошу вас выложить продолжение воспоминаний Зылеева Б.Д. ополченца 106 дивизии ,важны 7,8,9,10 октября.Начинаю понимать что по боевым действиям 24 армии нужна отдельная тема где будут выложены по дням согласованные и фактологически подтвержденные матерьялы беж их обсуждения ,а обсуждать предварительно можно здесь.Готов начать сотрудничать в такой теме.

Есть без купюр 21 лист дальнейших воспоминаний, стоит ли здесь выкладывать?
Если админ не против, то могу.

 

Воспоминания Зылева.

В ОКРУЖЕНИИ ПОД ВЯЗЬМОЙ
Под вечер движение машин почти полностью прекратилось, никто не понимал, почему мы вовсе не двигаемся. Делались различные догадки, говорили, что впереди очень плохие дороги, и машины за¬стревают в грязи. Другие говорили, что по боковым дорогам на шоссе впереди вливаются все новые потоки техники и людей, и поэтому мы стоим. Но все яснее мы начали понимать, что причина кроется в чем-то! другом. К вечеру по колоннам поползли страшные слухи, говорили! что дорога закрыта немцами, что шестого октября в районе Вязьму немцы высадили большой парашютный десант, который преградил путь отступающей армии. Потом стали говорить, что с десантом ведут¬ся бои, что, возможно, скоро удастся прорваться в сторону Москвы. B колоннах стали появляться мысли свернуть с большака куда-нибудь вправо или влево, на проселочную дорогу и объехать препятствие. На этот план затруднялся большой, почти непроходимой грязью на просе¬лочных дорогах, однако некоторые машины стали пробовать этот спо¬соб. Но вскоре стало известно, что машины, отъехавшие 5-10 кил омет-; ров от большака, обстреливались немцами, и им приходилось возвращаться обратно к общей массе машин. В этот вечер мы познакомились с новым для нас словом - "окружение". Теперь все наши мысли была направлены на то, чтобы вырваться из окружения. Все ловили малей¬шую возможность продвинуться вперед. Иногда машины приходили в движение, ехали километр или даже два. Тогда настроение у всех поднималось, говорили, что, очевидно, удалось прорвать окружение, и что мы теперь вырвемся из него.
Всю эту ночь мы были заняты тем, что помогали нашей машине выбираться из грязи. Ночью мы решили продвинуться вперед и по обочинам обгоняли стоящие машины. Так как на обочинах был! невероятная грязь, мы почти не садились в машину. Напрягая все силы, задыхаясь в бензиновой гари, толкали мы свою полуторку, ис¬пользуя каждую возможность продвинуться вперед. Что это была за ночь. Мы даже не заметили, как она кончилась, да она не имела ни начала, ни конца. Это была ужасная грязь дороги, бензиновая гарь, это были 5-6 километров, которые нам удалось преодолеть.
На утро мы почти не узнали друг друга, выпачканные дорож¬ной грязью и бензиновой копотью, обросшие, худые, мы имели вид людей, вышедших из преисподней, если бы только она существовала. Утро восьмого сентября встретило нас где-то в районе города Вязь¬мы. Окончательно выбившись из сил, мы влились в общий поток и теперь двигались общими темпами, а вернее сказать, совсем не дви¬гались. Это утро выдалось морозным. Выпавший за ночь снежок слегка припушил округу. Малиново-розоватое поднялось с востока солнце, осветив своими лучами тихие уголки смоленских лесков и Водянок, и огромную ленту машин, тягачей, орудий, бензовозов, электростанций, санитарных и легковых марин. Эта лента простира¬лась и вперед, и назад, сколько мог видеть глаз. Но кроме машин здесь было много пеших и конных. Иногда около дороги продвига¬лись целые части, но больше брели одиночки и небольшие группы людей. Но куда они шли? Одни шли вперед в сторону Вязьмы, другие пересекали шоссе с юга на север или наоборот. Здесь не было опре¬деленного направления движения, это был какой-то круговорот. Ма¬шины стояли, но мы не могли заснуть, мешали голод, сознание наше¬го положения, а самое главное — холод. Теперь нашей одежды уже было недостаточно, замерзали ноги без теплых портянок, мерзли уши, которые мы старались закрыть нашими летними пилотками, мерзли руки, на которых не было варежек. У одной машины впереди нас испортился мотор, на этой машине был человек, который попро¬сился в нашу машину, мы его пустили, так как он дал нам за это пол мешка гречневой крупы. Эта крупа спасла нас. Мы слезли с машины и тут же, около дороги, стали варить себе гречневую кашу. И, хотя у нас не было соли, мы с удовольствием поели эту несоленую гречне¬вую кашу. Этот день прошел в ожидании. Машины почти не продви¬гались вперед. За целый день мы проехали не более одного-двух ки¬лометров. За этот день особых событий не наблюдали. Количество людей, которые были в окружающей местности, все возрастало. Это происходило за счет тех, кто двигался пешком и на лошадях. Они несколько отстали от потока машин. Несколько раз над нами проле¬тали немецкие самолеты, но они не бомбили и не стреляли из пуле¬метов.
Окружение становилось фактом, который все сознавали и чувствовали. По инициативе отдельных командиров начали устраиваться некоторые позиции. Местами расположились артиллерийские батареи или отдельные орудия. Некоторые из этих орудий временами стреляли, но куда падали их снаряды, вряд ли знали и сами артиллеристы. В одном месте мы видели группу зенитных пулеметов, имею¬щих по четыре соединенных между собой ствола. Эти пулеметы стреляли в пролетающие немецкие самолеты. Куда-то двигались пехотные и кавалерийские части, занимали какую-то оборону, и все эта происходило или стихийно, или по инициативе отдельных командиров. Общего порядка и командования не было. Стали говорить, что на выручку окруженных частей посланы какие-то бронетанковые соединения, на это многие возлагали большие надежды. Эти разговоры передавались из уст в уста, с машины на машину и в достоверности их убедиться было невозможно. Мы ждали, ждали, что вот-вот двинется вновь наша застывшая, точно примерзшая к земле, колонн! машин, но со второй половины дня движение вовсе прекратилось. Целый день мы простояли почти на месте, нас мучило томительное ожидание, надежда вырваться из окружения то исчезала, то возвра¬щалась вновь. Нас мучил холод, от которого совершенно некуда было спрятаться, мучила усталость, временами страшно хотелось спать. Но вся обстановка заставляла поминутно настораживаться. Мы обсужда¬ли свое положение. Коршунов предлагал, пока не поздно, бросить' машину и выбираться из окружения пешком, его план несколько раз обсуждался, но всякий раз большинством отвергался. Машина, хотя и неподвижная, была нашей надеждой, мы верили в то, что окружение будет прорвано, и мы, воспользовавшись машиной, вместе со всеми; остальными сможем выбраться из этого тяжелого положения, в которое мы попали. Так шло время, и, наконец, наступила ночь, но это не была ночь, похожая на обычные ночи людей. Несмотря на то, что мы, как и все кругом нас находящиеся, не спали уже трое суток, ночь нисколько не увеличила нашего желания спать, наоборот, тьма обо¬стрила чувство тревоги. Впереди было видно зарево, там, как мы знали, горела Вязьма, со всех сторон раздавалась беспорядочная стрельба.
Особенно сильно стрельба слышалась впереди. На горизонте во многих местах виднелись зарева пожарищ. Это горели населенные пункты, села и города Смоленской области. Иногда над нами проле¬тали немецкие самолеты. В этом случае многие люди бежали от ма¬шин в лес, боясь бомбежки, но самолеты нас не трогали, очевидно, это не входило в планы гитлеровского командования. Чем больше проходило времени, тем тяжелее становилось наше ожидание, тем казалось оно бессмысленнее.
Часов в одиннадцать ночи Коршунов еще раз обратился к нам с предложением бросить машину и идти пешком. "Замерзнем мы здесь, переловят нас немцы, как мышей, что вам далась эта машина, погибнете вы вместе с ней," — говорил Коршунов. Но когда большин¬ство все же высказалось за то, чтобы остаться в машине, он сказал: «Я ухожу, кто хочет идти со мной, пойдемте." С ним пошел только один я. Мы пошли вдоль колонны машин в ту сторону, куда мы должны были ехать. Мы прошли мимо потока остановившихся ма¬шин километров пять или шесть. Всюду около машин сидели люди, кое-кто стал разводить около машин костры. Впереди нам попалось еще несколько побоищ, таких, как мы видели на дороге два дня назад. Но вот впереди стала слышна стрельба, явственно стали вырисо¬вываться контуры какого-то большого пожарища, и машины кончи¬лись. Мы пошли вдоль дороги, но вскоре подошли к месту, где пада¬ли мины и свистели пули. Пройдя еще немного вперед, мы стали по¬нимать, что так просто из этого места не выйдешь, что немцы наблюдают за дорогой, и что дальше идти, не зная пути, нельзя. Постояв немного, мы повернули назад и часа в два ночи вернулись к своей машине, которая стояла на том же месте. Мы рассказали о том, что нам удалось видеть, сварили себе гречневой каши, поев ее немного, отогрелись около костра. Надо было опять ждать. Морозило, пошел небольшой снежок, грязь на дороге замерзла, из-за туч порой выгля¬дывала луна, освещая мрачную, застывшую реку машин, тягачей, орудий, лица дремавших людей, всю эту страшную, необычную кар¬тину. Но вот на востоке забрезжила заря, начинало светать, все больше рассеивался мрак, все яснее становилось видно наши грязные опухшие лица, ввалившиеся глаза, отросшие за эти дни бороды.
И вдруг в колонне почувствовалось какое-то движение. Оно, как электрический ток пробежало от машины к машине, от человека к человеку. Все, даже не зная в чем дело, стали заводить машины, послышался шум моторов, ожил огромный поток, казалось уже застывших машин. Теперь работали почти все моторы, бензиновая гарь наполнила чистый морозный воздух. По колонне быстро, как ветер разнеслась весть, которую мы ждали уже целые сутки. Говорили, что какой-то полковник сказал, что окружение прорвано, что, если ехал по проселочной дороге левее шоссе, то можно вырваться из окружения. Вскоре эти слова сделались достоянием всех. Наша машина стояла на шоссе довольно близко от того проселка, на который теперь устремились машины. Сначала машины придерживались дороги, но потом стали обгонять друг друга, и вдоль небольшой проселочной дороги потянулась лента машин, эта лента становилась все шире, наша машина тоже ехала по целине. Ехать по целине можно было без особых затруднений, так как земля промерзла, и поле был довольно ровное. Постепенно образовалась целая лавина машин, но вот машинам преградила дорогу небольшая речка со сравнительно пологими берегами, около этой речки образовалось целое море машин. Сначала машины ждали очереди около небольшого моста, но вскоре стали форсировать речку, невзирая на то, в каком месте это приходилось делать. Мы тоже стали форсировать преграду, выбрав место, где берега были более пологие, а речка казалась нам мельче. Мы вылезали из машины, и шофер, разогнавшись, попытался с ходу взять преграду. Машина, подскакивая на бугорках, съехала с берега, рассекая воду, переехала речку, но не смогла выехать на противопо¬ложный берег. То, что в другое время было бы невероятным, было совершено нами в несколько минут. Мы все навалились на машину сзади и, обливаясь потом, буквально вынесли ее на берег. Таким же широким фронтом форсировали речку сотни машин, дальше поле как-то сужалось, и здесь образовалась страшная сутолока. В это вре¬мя мне пришлось увидеть картину человеческого безумия. Впереди стоял бензовоз, кран его был открыт, и из него хлестал бензин, около бензовоза творилось что-то необыкновенное: десятки людей с ведра¬ми старались налить себе бензин, и все хотели сделать это первыми. Люди отталкивали друг друга, подсовывали свои ведра под струю и, удовлетворялись, если в ведро наливалось несколько литров бензина. Затем они бежали к своим машинам. Я видел, как какой-то командир, чтобы набрать бензина, ударил одного из стоявших перед ним в висок рукояткой нагана, тот пошатнулся и упал. Но этот эпизод не был чем-то особенным в той обстановке дикого стремления вперед, кото¬рая царила кругом. Скоро машины вырвались на широкое поле и сплошной лавиной, шириной, может быть, немногим менее километра, неслись вперед. Трудно представить себе эту картину, но она бы¬ла совершенно необыкновенной, это была картина какого-то безумия, порыва вперед, казалось, что эта несущаяся лавина может снести все на своем пути.
Наша машина была почти в самых первых рядах, с нее было видно почти всю головную часть потока. В середине ехали автома¬шины, справа около опушки леса неслась конница, отставая от нее бежала пехота, слева от колонны машин тоже было видно кавалерию пехоту, и вся масса имела одно только движение — только вперед, вперед, как можно быстрее, вперед, несмотря ни на какие преграды, вперед, не жалея ни машин, ни себя. А впереди расстилалось поле,кое-где покрытое кочками, поле, запорошенное свежим снегом, под¬мороженное небольшим морозом, на другом конце которого видне¬лось небольшое село с белой колокольней. Солнце розоватыми ут¬ренними лучами осветило и замерзшую землю, и тихую колокольню, и запорошенный первым снегом лес, и лавину машин, лошадей и людей, стремительно несущихся вперед.
И вдруг со стороны деревушки разом застучали пулеметные и автоматные очереди, перед колонной просвистели и разорвались, взметнув в воздух комья грязи, мины. Точно по невидимому манове¬нию жезла какого-то волшебника, головная часть колонны на мгнове¬ние замерла, как бы остановилась в позе стремительного движения вперед, как на картине какого-нибудь великого баталиста, а затем по¬вернула и понеслась назад. Произошла страшная сутолока, некоторые машины еще продолжали двигаться вперед. Машины сталкивались опрокидывались, налезали друг на друга, люди выскакивали из машин и бежали вглубь колонны и в сторону леса, который был у нас до этого по правую руку, а теперь стал по левую. Под радиатором нашей машины разорвалась мина, и машина остановилась, теперь она уже была не нужна, мы соскочили с нее и влились в общий поток бегущих людей. Когда я подбежал к лесу, то увидел среди окружающих меня только одного знакомого мне человека, то был Александр Волков.
Пройдя в направлении на юг, мы пересекли лесок, вышли на поле, по которому так же, как и мы, шло довольно много людей. Мы шли просто так, сами не знали куда идем. Может быть, мы думали, что нам там случайно удастся найти выход из окружения, но вскоре увидели, что это невозможно. Как только мы отошли по полю метров 500 от опушки леса, засвистели мины, и рядом с нами раздалось несколько взрывов. Все люди, бывшие тут, побежали обратно в лесок, и мы вместе с ними. На опушке леска мы нашли несколько разбитых машин, рядом валялись трупы убитых людей. Эти машины принадлежали, очевидно, какому-то отделу вещевого снабжения, потому что в них были теплые сапоги и пилотки. Сапоги нам были не нужны теплые пилотки мы взяли и с удовольствием надели их на свои головы. На моей пилотке была звезда, которую я хранил еще со времени когда, будучи студентом, я стажировался на командира взвода, бросив старую пилотку, я переколол звезду на новую теплую пилотку. Те бойцы и командиры, у которых были ботинки, стали менять их на сапоги. Как сейчас помню эту картину в лесу: около машин с обмун¬дированием люди мерили сапоги, пилотки, бросали свои старые ве¬щи, разговаривали между собой. Основным вопросом был вопрос как выйти из окружения. Нашлись люди, которые уже знали, как выхо¬дили из окружения. Выходили отрядами по сто и двести человек.
Этот способ был самый безрезультатный. Такая группа сразу замечалась немцами и, будучи сравнительно малочисленной, почти вся по-гибала или попадала в плен. Лучше было попытать счастье, попробо¬вав проскочить мимо окружающих немцев маленькой группой. Такая группа могла рассчитывать на то, что ее не заметят, и в этом случае за ней оставался полный успех.
Посидев немного и отдохнув, мы пошли бродить по лесу. Он был полон людей, обычно это были или одиночки, или группы из двух-трех человек, знакомых между собой по службе в одной части. 9 середине дня мы встретили знакомого, это был заместитель на¬чальника первого отдела нашей дивизии майор из запаса Миняев, и он и мы очень обрадовались встрече, теперь нас было уже трое, но ни у кого из нас не было ни крошки съестного. Голод напомнил нам, что в нашей полуторке осталась гречневая крупа, и мы стали строить план, как нам попасть к нашей машине. Мы подошли, к тому месту, откуда было видано поле, бывшее свидетелем событий сегодняшнего дня. На нем виднелись брошенные машины. Идти на поле при свете было невозможно — могли заметить немцы, и мы стали ждать сумерок. Миняев остался на опушке леса, а мы с Волковым пошли к на¬шей машине, чтобы добыть интересующую нас крупу. Опасаясь об¬стрела со стороны немцев, мы осторожно пробирались к тому месту, где стояла наша машина. Поле носило следы разыгравшейся утром трагедии, на земле валялись трупы убитых людей, мы обратили вни¬мание на то, что большинство из них лежало лицом к земле, как бы обхватывая ее руками. Наконец, мы подошли к своей машине: без людей, среди этого безмолвного поля она показалась нам какой-то нужой. Я поднялся на кузов машины и тут окончательно убедился, что мы нашли то, что искали, по кузову было рассыпано несколько горстей гречневой крупы, но мешка не было. Очевидно, кто-то нас опередил. С пустыми руками мы вернулись к Миняеву. Эта ночь была холоднее других ночей, мороз доходил до 5-6 градусов, по крайней мере, так нам казалось. Усталые и изнемогающие от желания заснуть мы старались потеплее устроиться в какой-то копне льна, но у нас ничего не вышло. Мы ложились рядом, накрывались пучками льна, но холод пробирал до костей, коченели ноги, болели кости. Вскоре мы поняли, что заснуть не удастся. Тогда мы встали и начали бродить по лесу. Затем решили выйти из окружения. Выбрав определенное! направление, мы стали двигаться в этом направлении через лес. Мы прошли километров пять и подошли к месту, где на границах окруженного участка расположилась какая-то часть. Пройдя вперед за линию обороны, мы вскоре были обстреляны из автомата и, увидев, что нас заметили, вернулись обратно и опять стали бродить по лесу. Кругом были люди, в некоторых местах разожгли костры, около них грелись, а те, у кого было что-нибудь съестное, варили в котелках пищу. Мы подошли к одному из таких костров и старались согреться.
Вдруг один из сидевших около огня вскрикнул, схватился за грудь и упал на землю, затем над нами просвистело несколько пуль, это стреляли немецкие снайпера. После этого все отбежали от костра. Больше к кострам мы не подходили. В эту ночь мы повидались и поговорили со многими людьми. Разговоры эти начинались с вопросов. "Из какой вы части? Из какого города? Кадровый или ополченец?", Из этих разговоров мы узнали, что под Вязьмой в окружении находились штабы и части нескольких армий. Тут были представители всех родов войск, большинство было кадровых, но встречались и ополченцы, здесь были люди из разных мест страны: с Урала, из Сибири, но больше всего попадалось москвичей. Все разговоры сводились к одному вопросу: как выйти из окружения. Приводились примеры удачных и неудачных выходов, и мы приходили к выводу, что легче всего было выйти небольшой группой, но для этого надо было изучить местность, выяснить, в каком месте легче пройти через кольцо немецкого окружения.
Вот со стороны востока небо стало светлее, затем заалела заря, и мы опять увидели ту картину, к которой стали привыкать, если только к этому можно привыкнуть, мы увидели множество таких же, как мы, грязных, обросших и исхудавших людей и, нередко, валяв¬шиеся около них трупы. Теперь, утром, в пору, когда люди обычно встают после сна, мы почувствовали еще больше свою усталость, почувствовали еще больше голод, ощутили какую-то дремоту, каза¬лось, еще больше замерзли и продрогли. Из нас троих наиболее крепким и выносливым был Александр Волков, но и он был изрядно подавлен всей этой обстановкой. В эти дни я понял, что значит постоянно замерзать, что значит не спать несколько суток подряд, что значит смертельно устать. Я хорошо помню, что холод, голод и усталость снижали волю к жизни, делая жизнь какой-то постоянной пыткой, и, несмотря на это, мы находили силы на то, чтобы думать, как выйти из окружения, на то, чтобы найти этот выход. Давала нам силы мысль о судьбе нашей Родины: эта мысль тревожила нас, и мы говорили и думали о том, что теперь происходит, куда пошли немцы, где теперь фронт. И мы не хотели выходить из борьбы, окружить нас -это еще не значит взять нас. Думали мы и о судьбе наших близких, о том, что они теперь переживают, о том, что будет с ними, если мы уже никогда к ним не вернемся. В общем, в нас просыпалось чувство активного сопротивления окружающему нас врагу.
Выбрав местечко повыше, мы осмотрели местность и увиде¬ли, что в сторону востока шел лес. Решив, что лесом пройти будет легче, мы пошли в сторону востока, думая разузнать за день, где можно выйти из окружения по условиям местности и по опыту тех, Кто уже пытался это сделать. Мы прошли несколько километров и остановились в небольшой ложбине, в которой и около которой со¬бралось несколько сотен таких же, как мы людей. Мы сели отдохнуть и поговорить о нашей судьбе. Вскоре над нами появился немецкий самолет, до этого я таких самолетов не видел: он был небольшой, с сильно выгнутыми резко-геометрического очертания крыльями. Кто-то назвал этот самолет "кривой ногой". "Кривая нога" пролетела на сравнительно небольшой высоте над ложбиной, где сидели люди, и улетела. Буквально через несколько минут после ее исчезновения в районе ложбинки начали падать мины - немцы простреливали место скопления людей.
Не желая стать жертвой немецкой мины, мы, как и другие, бе¬гом пустились по лесу. Всякий раз, когда над нами протяжно свисте¬ла мина, мы ложились на землю. Через несколько минут мы уже бы¬ли вне зоны обстрела и продолжали свой путь на восток. Вдруг кто-то окликнул майора Миняева, он обернулся и увидел несколько человек, которые оказались командирами и бойцами из артиллерийского пол¬ка нашей дивизии. Одного из них, помнится, капитана, Миняев знал, так как тот бывал в первом отделе нашего штаба по дедам службы. Мы решили соединиться, теперь нас стало человек восемь. Как выяс¬нилось из разговоров, они определенного плана по выходу из окру¬жения еще не имели. Выслушав наш план, они охотно к нему присоединились, и мы все вместе пошли по лесу в сторону востока. Так же, как и у нас, у товарищей из артиллерийского полка не было ни крошки пищи, и они, так же, как и мы, не спали уже шестые сутки. Сон овладевал нами, мы брели, с трудом передвигая ноги, почти не разго-варивая между собой. Вот уже четвертые сутки мы находились в ок-ружении, несколько раз за последние дни мы побывали под автомат¬ными, пулеметными и минометными обстрелами, участвовали в боях, повидали страшные картины смерти и разрушения.
Четвертые сутки мы чувствовали себя в огромной западне, окруженной армией врага, который находился в ожидании, когда мы полностью потеряем силы, волю к борьбе и жизни и начнем сдаваться в плен. Тяжелые мысли одолевали нас, нам было обидно, что здесь, на родной земле, на гибель и плен были обречены многие десятки тысяч людей, огромное количество машин и всякой техники "Но, - думали мы, — пока у нас есть силы и возможности, не дадимся мы немцам." В этом нашем сопротивлении, в этой воле людей борьбе было то положительное, что возвышает Вяземское окружение над многими окружениями из истории войны. Несмотря на отсутствие общего командования. Вяземское окружение оказывало сопротивление немецким войскам. Местами это сопротивление было организовано отдельными командирами, около которых сохранились части их полков, батальонов, дивизий и армий, местами это сопротивление возникало стихийно, как протест русских людей против действий врага, вторгшегося в пределы нашей Родины. Кто был под Вязьмой, тот представляет себе огромные масштабы происходивших там собы¬тий, тот представляет себе ужас пережитого людьми, которые были в числе окруженных частей, тот представляет себе значение для судьбы Москвы, а может быть, Родины, того сопротивления, которое ока¬зало Вяземское окружение немецко-фашистской армии. Вяземское окружение было одной из самых крупных операций первых месяцев Великой Отечественной Войны.
Несмотря на всю тяжесть потерь, понесенных нашей армией в октябре 1941 года под Вязьмой, Вяземское окружение сыграло большую роль в переломе военных событий в нашу пользу в этот тяжелый момент Великой Отечественной войны. Возникшее под Вязьмой сопротивление вынудило немецкое командование выделить значительную часть наступающей в сторону Москвы армии для про¬ведения борьбы с окруженными войсками. Вяземское окружение являет сотни и тысячи героических подвигов как отдельных коман¬диров, так и целых войсковых групп, порой достигавших по числен¬ности до десяти тысяч человек. Эти подвиги замечательны еще и тем, что люди, совершавшие их, находились в невероятно тяжелых усло¬виях окружения, условиях, о которых лишь некоторое бледное пред¬ставление дают картины, описанные в этом повествовании. Эти под¬виги замечательны и тем, что происходили они в самый тяжелый момент, когда, казалось, судьба Родины была в величайшей опасно¬сти, и в месте, где, кажется, соединились все несчастья, преследо-вавшие нас летом и осенью 1941 года.
У нас мало писали об окружении под Вязьмой, относя огульно и целиком все это явление к числу крупнейших неудач нашей армии. Это неправильный взгляд, Вяземское окружение заслуживает того, чтобы его изучили, описали в литературе, оценили все его положи¬тельное значение, подняли на должную высоту подвиги тысяч людей, тех, что боролись, погибали и побеждали под Вязьмой. А надо прямо сказать, что пребывание в окружении под Вязьмой расценивалось, как отрицательный момент в наших биографиях, и это приходилось не раз чувствовать при дальнейшей службе в армии, почта до самого конца войны, когда этот факт вообще стали игнорировать, как бы за давно¬стью времени. Я здесь не говорю о наших товарищах по дальнейшей службе в армии, они всегда со вниманием слушали рассказы о Вяземском окружении и отдавали должное тому, что мы пережили в то суровое время (так было со мной, думаю, так было и с тысячами других участников Вяземского окружения). Надо приветствовать то изменение отношения, которое произошло за последнее время к тем, кто попал в плен в районе Вязьмы, к этим людям после их возвращения из плена было очень несправедливое отношение, и им пришлось немало пережить в связи с этим. Ведь не всем посчастливилось выйти из окружения, не у всех хватило на то сил, да и не всем представились для этого благоприятные обстоятельства. Нельзя судить людей, лишенных командования, лишенных пищи, зачастую не имеющих никаких боеприпасов, недостаточно хорошо одетых й замерзавших в условиях рано начавшейся зимы 1941 года, людей, которые были со всех сторон окружены вооруженной до зубов немецко-фашистской армией. Кроме того, надо иметь в виду, что многие из них оказывали немцам вооруженное сопротивление и использовали все имеющиеся у них средства прежде, чем были вынуждены безысходностью своего положения сдаться в плен, вернее, они не сдались в плен, а были взяты в плен против их воли немецко-фашистскими войсками.
Однако, продолжу описание того, что происходило с нашем маленькой группой. Стараясь поплотнее закрыться нашими плащ-палатками, чтобы сохранить тепло нашего тела, мы медленно шли по лесу. Вдруг невдалеке мы увидели большую толпу людей, которая собралась около двух машин. Мы решили узнать, что там делается.
Когда наша группа подошла к машинам, мы увидели, что люди расхватывают мешки с сахаром и ящики с концентратами. Протиснувшись к машинам, мы умудрились достать себе несколько килограммов прекрасного кускового сахара, несколько десятков кусков концентратов из пшенной крупы и довольно большой кусок самого настоящего мяса. Отойдя от машины, где нам удалось получить продовольствие и выбрав ложбину поудобнее, мы занялись приготовлением обеда. Были мобилизованы все котелки, в которых на костре варилось мясо, пшенный концентрат, но, не дожидаясь этого прекрасного обеда, мы ели сахар. Вскоре мясо сварилось, каждый из нас получил кусок весом не менее полу-килограмма и мог утолить свой голод. Нам удалось раз добыть соль, выменяв ее у одного из соседей на сахар.
В это время над лесом, где мы обедали, пролетела опять "кривая нога", и вскоре опять засвистели мины. Стреляло пять или шесть минометов. Мины сначала разрывались метров за сто пятьдесят от нас, затем с каждым залпом ряд разрывов все приближался к нам. Хорошо помню свист летящей мины: сначала этот свист бывает еле слышным, затем, все нарастая, оканчивается взрывом. Мы не стали никуда убегать, а, поплотнее прижавшись к земле, уплетая свое мясо, лежали на том же самом месте. Одна мина плюхнулась совсем рядом с нами, метрах в трех - четырех, но она почему-то не взорва¬лась. Затем шеренга взрывов перенеслась куда-то вглубь, и мы могли спокойно перейти к своей каше. В это время Саша Волков окрикнул какого-то красноармейца, проходившего мимо нас, он назвал его по имени. Тот обернулся и назвал Волкова "Сашей". Они подошли и пожали друг другу руки. Красноармеец, с которым поздоровался Волков, был из одной с ним деревни. Хотя они не виделись уже до¬вольно много лет, они узнали друг друга. Он подошел к нашему ко¬стру и с удовольствием поел пшенной каши, которую мы ему предложили, и у нас завязался разговор.
Сначала Волков рассказал, как мы хотим выйти из окружения, а потом заговорил его односельчанин. Он сказал нам, что у них сохра¬нилась половина кадрового состава саперного батальона, помнится, около 400 бойцов, сказал, что этой ночью они будут выходить из окру¬жения и предложил нам присоединиться к его части. Несколько пожа¬лев о своем плане, мы решили воспользоваться его приглашением.
Вычистив свои котелки, разделив между собой сахар и пшен¬ные концентраты, мы двинулись за товарищем Саши. Совсем поблизо¬сти от того места, где мы варили себе еду, был небольшой овраг, в нем то и расположился батальон, в котором служил Сашин земляк. Они видели и лежали на земле, кое-где горели костры, на них готовили пищу. У них были еще некоторые запасы продовольствия. Народ это был все рослый, крепкий, одного возраста; как говорится, кадровики.
Не помню, с кем мы вели переговоры о нашем присоединении к батальону, но здесь возник такой план: наша группа должна была выполнить роль разведки при выходе из окружения, это соот¬ветствовало и нашим планам. Нам дали бойкого, живого паренька, который в прошлую ночь, разведывая дорогу для батальона, два или три раза пробирался незамеченным через линию немецкого окруже¬ния и возвращался назад. Он говорил, что в лесу наша группа сможет пройти незаметно, а за ней пойдет батальон, который должен будет в случае нашей удачи, подползти к позициям немцев и, внезапно напав на них, прорвать линию обороны и вырваться из окружения.
План этот был более реален, чем наш. Теперь приближалось время, когда мы этот план должны были превратить в действительность.
Все хорошо понимали, что могут возникнуть большие труд¬ности, что дело не обойдется без жертв с нашей стороны и многий придется погибнуть этой ночью в этом неизвестном лесу. Мы наломали себе веток, положили на них плащ-палатки и улеглись, прижи¬маясь друг к другу. После еды нами овладела какая-то дремота: это не был сон, это было какое-то полузабытье. Днем холод был меньше, на солнце, которое показывалось из-за туч, начинал таять выпавший эти дни снежок. Было довольно тихо, трудно было подумать, что здесь, почти рядом, расположено около 400 людей, которым этой ночью предстоит испытать в неравном бою свою судьбу. Отдыхая мы старались восстановить свои силы, которые, как мы понимали, будут нужны нам этой ночью.
Но неожиданное обстоятельство изменило еще раз все наши планы.

ВЫХОД ИЗ ОКРУЖЕНИЯ ПОД КОМАНДОВАНИЕМ ГЕНЕРАЛ-МАЙОРА КОЗЛОВА
На склоне оврага появились два старших лейтенанта. Они были одеты в полную форму - форму кадровой армии, с кубиками на петлицах, с ремнями, перекрещивающимися на спине, с планшетками и наганами. Такой вид был необычен в этих местах и в это время: Большинство командиров сняло ремни, так как немецкие снайпера, замечая командиров именно по этим ремням, охотилось за команд¬ным составом. Командиров отличал лишь наган, который висел на шинельном ремне.
Правда эти два командира не выглядели так, как если бы они прибыли со стороны: шинели их были испачканы, лица небритые, глаза как у всех нас ввалились; в общем, это были командоры из чис¬ла окруженных частей. Один из них, стройный, сухощавый, невысо¬кого роста человек, обратился к нам со следующими словами: "Товарищи, — он подождал, пока на него обратят внимание, а потом 'продолжал, - товарищи, генерал-майор Козлов, командующий арми¬ей (он называл номер армии, но я этот номер точно не помню и не руду его называть), организует выход из окружения. У него имеется Несколько кадровых, почти полностью сохранившихся частей; сапер¬ный батальон штаба армии, батальон связи, часть батальона разведки и другие части, а так же несколько тяжелых орудий. Выход из окру¬жения будет осуществляться этой ночью; при выходе из окружения группу генерал майора Козлова будет поддерживать артиллерия. Если вы хотите присоединиться к нам, мы отведем вас в расположение частей генерал-майора Козлова."
Посовещавшись несколько минут, весь состав саперного батальона и наша группа решили присоединиться к группе войск под командованием генерал-майора. Все поднялись на ноги: впереди пошли два старших лейтенанта, а за ними длинной лентой гуськом — бойцы и командиры саперного батальона и среди них наша маленькая группа.
Присоединение к группе генерал-майора было для нас важным и ответственным шагом, ясно и четко определявшим нашу судьбу; теперь мы шли к месту, где должны были встретиться с врагом для того, чтобы или победить его или умереть. Я никогда до этого не слышал фамилию генерал-майора Козлова, а теперь вверил ему свои жизнь и свою судьбу.
Правильно ли мы поступили? Этот вопрос не раз возникал в нашем сознании, пока мы шли, вытянувшись длинной лентой, за двумя старшими лейтенантами. Но что-то располагало к тому, чтобы верить нашему новому руководителю, и это "что-то" было поведение и обращение с нами двух командиров, шагавших в голове колонны. Это "что-то" было то чувство, которое слышалось в голосе старшего лейтенанта, когда он говорил о генерале. И это чувство уважения, которое было у командиров к своему генералу, чувство, которое в этой обстановке могло быть только искренним, передавалось невольно и нам.
Мы прошли уже более километра и пересекли небольшую; покрытую снегом полянку, как увидели, что в десяти-пятнадцати метрах от нашей колонны лежит убитый. Так как убитые не были чем-то особенным, шеренга шла мимо, не обращая на него почти никакого внимания. Только каждый про себя думал:" Вот, может быть и я буду так же валяться на снегу, когда пройдет эта ночь."
И вдруг, когда наша группа еще не поравнялась с убитым, он, зашевелился, затем с невероятным усилием поднялся на локоть, обратил в нашу сторону свою страшную голову с мертвенно-бледным лицом, со взъерошенными волосами, слипшимися от запекшейся крови. Он посмотрел на нас затуманенным взглядом, в котором мелькнула искра сознания и надежды; хриплым жалобным голосом он простонал: "Помогите!" Мы же шли мимо, опустив низко голову, стараясь не глядеть на раненого, и в тоже самое время были не в cилах оторвать от него наших глаз.
Он сначала просил, но, видя, что мы проходим мимо, он стал ругать нас, затем поднялся на ноги, стал кричать ругательства какие-то бредовые слова, сделал несколько неверных шагов в сторон; нашей шеренги и, оступившись, упал на землю плашмя, ударившись об нее головой, и замер, распластавшись, раскинув руки, пальцы которых судорожно впивались в землю.
Тут он приподнял лицо, по которому теперь струилась кровь, и посмотрел на нас взором, в котором была ненависть, мука и мольба одновременно. Никогда не забыть мне этого взгляда! Он был для нас, кажется, тяжелее нашей собственной доли; но что могли сделать мы, у которых не было ничего, мы, каждого из которых через несколько часов могла ожидать судьба этого несчастного умирающего человека.
Поднявшись на небольшой холмик; наша колонна вошла в лес. Здесь царило заметное оживление; чувствовалось, что все, что здесь происходит, делалось по какому-то плану.
То и дело в этот лес прибывали новые группы людей; их при¬водили командиры генерал-майора Козлова. Эти группы содержали от 10-20 человек до 4-5 сотен. В лесу собиралась значительная вой¬сковая группа. Нас располагали шеренгами; помнится, мы находи¬лись в третьей шеренге, за нами находилось еще несколько шеренг.
Нас подвели к переднему краю обороны позади стрелковых окопов, которые тянулись сплошной линией через лес. В окопах нахо¬дились бойцы и командиры из кадровых частей генерал-майора. Нас расположили позади этих окопов, вытянув в сплошную линию длиной около километра. Таких лент-шеренг было около 7 или 8, за этими ше¬ренгами находились санитарные машины с ранеными; эти машины должны были вслед за нами вывезти раненых из окружения. Где-то в глубине, на окруженной территории, расположилась батарея из не¬скольких 152-х миллиметровых орудий, которые должны были под¬держивать нас во время боя. Для руководства войсками генерал-майор 'вдоль по фронту через некоторые интервалы (метров по 50-100) рас¬ставил ответственных командиров, которые получили условные назва¬ния по имени цветов: роза, ромашка, левкой, одуванчик и т.д. На этих командиров возлагалась ответственность за руководство теми людьми, которые находились в непосредственной близости от них.
Была установлена строгая дисциплина, никто не должен был Командовать и кричать.
Команды отдавал сам генерал-майор, который находился в (средних шеренгах в середине нашего построения. Ответственные командиры должны были передавать команду генерала и этим самым организовывать действия людей во время боя.
Вдоль фронта были распределены такие средства борьбы, как ручные и станковые пулеметы, люди, вооруженные зажигательным бутылками, противотанковыми и ручными гранатами.
Противотанковые средства были нужны, т. к. не исключалась возможность того, что немцы будут использовать против нас танки. Все эти приготовления происходили при соблюдении строжайшей тишины и светомаскировки, было запрещено разжигать костры и курить.
Наши цепи были расположены метров за 30 позади окопов, в которых находились бойцы, поддерживающие постоянную пере¬стрелку с немцами.
Со стороны немцев велась также сравнительно неинтенсив¬ная автоматная и винтовочная стрельба. Мы должны были или лежать на земле, или, в крайнем случае, сидеть, но так, чтобы нас было не видно со стороны немцев; это облегчалось тем, что мы сосредоточились в лесу. Людям, имевшим винтовки, были разданы дополнительные патроны, так же раздавались гранаты и зажигательные бу¬тылки, но этих средств было довольно мало.
Наконец, приготовления были окончены, движение в нашем лагере прекратилось, и мы стали ждать сигнала к началу наступления. Только иногда среди леса пробирался связной, который шел или от генерал-майора, или от ответственных командиров к нему.
Среди войск, которые были готовы выйти из окружения под командой генерал-майора Козлова, были самые разнообразные части, большинство составляли кадровые бойцы и командиры, но не мало виднелось и ополченских курток со стоячим воротником. Здесь, моему, были представители всех армий, части которых попали под Вязьмой в окружение.
Несмотря на то, что мы не знали друг друга, между нами сразу же установилась какая-то тесная моральная связь. Большую роль этой связи играл принцип добровольного привлечения в нашу группу большинства ее участников (около трети группы находилось, как указывал выше, в составе частей, где генерал-майор был команд) ром). Все, кто здесь был, готовы были в бою отстоять свою свободу честь Родины. Не последнюю роль в нашем сплочении играл тот авторитет, которым обладал генерал-майор Козлову своих подчинен¬ных; было видно, что они ему верили, и эта вера передалась и всем
тотальным.
Итак, в лесу замолкло в ожидании боя около десяти — двена¬дцати тысяч бойцов и командиров, кадровых и ополченцев, москов¬ских, смоленских, сибирских, уральских сынов нашей Родины, готовых отомстить за нее ненавистному врагу.
Миняев, Волков и я сидели почти рядом, подложив под себя ветки; на головах у нас были надеты каски, которые мы в этот день утром подобрали в лесу. Как сейчас помню, каски оказались очень тяжелыми и, с непривычки, утягивали голову при повороте шеи и наклоне головы. Шея от них очень уставала и мы их частенько сни¬мали и клали на землю. У каждого из нас был наган и по полусотне патронов. Мы осмотрели наганы, потренировались в их перезарядке; ближе к середине ночи из-за отдельных бежавших по небу облаков стала выглядывать луна. Она была почти полная, ее холодный отра¬женный свет сквозил сквозь ветви деревьев, освещал тихие покрытые белым снегом полянки, освещал лица дремавших людей, серебрил края облаков, которые плыли по бездонному темному небу, на кото¬ром кое-где виднелись одинокие звезды. Стрельба со стороны немцев прекратилась; были тихи и эти залитые лунным светом, запорошенные снежком полянки, и эти сидевшие неподвижно люди. Была ти¬шина, но это была тишина перед бурей; как гигантская пружина при¬таилась эта людская масса, готовая по первому сигналу нанести страшный удар по врагу. И вдруг по нервам точно пробежал электри¬ческий ток, все разом насторожились, воздух вздрогнул от залпа ору¬дий и от грохота разорвавшихся снарядов. Это наша артиллерия начала обстрел немецкой обороны, наши пушки сделали несколько залпов по тому месту, где располагались немцы. И как только орудия перенесли свои залпы куда-то вглубь немецких позиций, наша группа пришла в движение. Раздалась команда "В атаку! Вперед!", которая донеслась по всей цепи распределенными по ней командирами. Мы обежали вперед, стреляя на ходу в сторону немцев. Тотчас со стороны немцев открыли огонь автоматчики. Судя по огню, немцы приго¬товились к встрече с нами, но они не смогли сосредоточить силы, достаточные, чтобы противостоять нам. Наша группа широкой лавиной бежала в сторону немцев, стреляя в них на ходу. Немцы исполь¬зовали в этом бою трассирующие пули, по лесу веерами летели све¬тящиеся точки трассирующих пуль, как-то особенно потрескивающих в воздухе. То, что немцы стреляли трассирующими пулями, при¬носило нам двойную пользу: во-первых, было видно, как ведет свою очередь автомат и можно было, до некоторой степени, увертываться от пуль, во-вторых, было видно, где располагается автоматчик, сле-довательно, легче было его уничтожить. Вскоре мы уже были в пределах обороны немцев. Но немцы имели глубокую оборону, автоматчики были расположены, как и мы, в несколько эшелонов, но их была гораздо меньше, чем нас. Трудно представить себе их число, но думается, что на участке нашего прорыва их было не менее 1000-1500 человек. Уцелевшие в первой линии автоматчики отошли ко второй своей линии. Их огонь стал очень сильным, и нам было приказано залечь. К нам подтягивались задние шеренги, мы открыли интенсивный огонь по автоматчикам; их ряды стали таять. Опять раздалась, команда "Вперед!" Наши цепи поднялись и вновь пошли в атаку. Мы бежали, стреляя в автоматчиков на ходу, затем мы снова залегли и стали продвигаться перебежками, перебегая вперед от одного укры¬тия к другому. Я спрятал в кобуру наган и подобрал винтовку, поло; жив в карман несколько валявшихся возле нее обойм. С винтовкой было как-то уверенней, уж очень ничтожными казались выстрелы из нагана среди шума этого боя. Помню, как перебегая от одного укрытия к другому, я спрятался за какое-то возвышение. Когда, после падения на землю, я посмотрел вперед, то увидел перед собой совершенно голое, уже замерзшее тело молодого атлета. Труп был огромного размера, лежал он на спине. Луна, отблески выстрелов освещали это молодое тело, делая его похожим на какую-то восковую статую. Я удивился, только одному: почему он совершенно голый. Это непонятно и до сих пор.
Перебегая и все время стреляя на ходу, мы двигались вперёд, автоматчики отходили назад, отстреливаясь длинными очередями из автоматов, от них к нам протянулись длинные линии трассирующих пуль. Эти пули летели как маленькие огоньки. Ощущая успех нашел предприятия, мы все упорнее и все быстрее двигались вперед, иногда залегая, а потом устремляясь на немцев.
Немцы старались прижать нас с флангов, старались отрезать задние шеренги от передних, и им это, очевидно, частично удалось; но главная часть группы двигалась вперед, ведя постоянный огонь по отходившим автоматчикам.
Но вот над нами полетели снаряды, и в воздухе раздался их оглушительный свист: это мы попали под огонь своей артиллерии. Не то мы дошли до места, которое она простреливала, не то она перене¬сла свой огонь и теперь ее снаряды рвались в том месте, где проходи¬ла наша группа. Мы приспособились к ее огню, и, как только взрыва¬лась очередная партия снарядов, раздавалась команда "Вперед!" и мы, что есть мочи, бежали вперед до тех пор, пока не раздавался ; свист летящих снарядов, который заменял команду "Ложись!"
Снаряды тяжелых орудий рвались со страшным грохотом, по¬рой обсыпая нас комьями земли. Помню, что в этот момент я чувст¬вовал себя значительно лучше, чем под обстрелом автоматчиков; была какая-то, может быть, глупая уверенность, что снаряд не попа¬дет.
И вот мы пробежали через зону обстрела нашей артиллерии; в ушах еще стоял звон от разрывов, в воздухе еще носился запах поро¬ховых газов, а мы продолжали двигаться вперед, сохраняя порядок шеренг; правда, теперь шеренги стали более плотными и сливались как бы в одну полосу.
Впереди опять показались автоматчики. Мы вновь открыли по ним огонь, продолжая перебежками двигаться вперед. Мы то залега¬ли, то, повинуясь команде "Вперед!", которая передавалась"по нашей депи ответственными командирами, бежали, стреляя на ходу в отхо¬дивших автоматчиков.
Здесь одна пуля из автомата задела мою каску; удар был до¬вольно сильный, он был похож на удар палки. Каска, которую я те¬перь совсем не чувствовал на голове, наверное, спасла мне жизнь.
Вспоминается самочувствие во время боя: во-первых, никако¬го страха не чувствовалось, страшно было только тогда, когда первые Орудийные выстрелы возвестили начало боя, это было только одно мгновение, затем страх исчез, его заменило какое-то обостренное внимание. Усталость и сонливость исчезли, сознание работало четко и ясно, точно я утром после зарядки читал газету, а ведь я не спал уже шесть суток подряд! Казалось, что можно вставать и ложиться бес¬численное число раз, увертываясь от огоньков автоматных очередей.
Здесь запомнилась мне одна сцена, очевидцем которой при¬шлось мне быть. Передо мной бежали три девушки, должно быть, из санитарного батальона. Вдруг одна из них вскрикнула и схватилась руками за грудь - ее ранила автоматная пуля. К ней подбежали под¬руги, и сквозь шум боя я услышал, как она сказала. Эти слова оста¬лись в моей памяти навсегда: "Возьмите меня, девушки, я еще жить хочу." Она могла передвигаться и с помощью своих подруг, которые перевязали ей грудь и поддерживали ее, она вышла из окружения.
Казалось, что мы уже прорвали окружение, впереди уже не было слышно выстрелов, они слышались лишь с флангов нашей группы и за ней, и из того места, в котором мы прорвали линию oкружения. Но вдруг немцы стали обстреливать нас минометами; от взрывов мин стоял сплошной несмолкаемый гул, совсем нельзя было различить отдельных взрывов, воздух наполнился едким пороховым дымом. Мы бежали вперед, стараясь как можно быстрее пройти это место, стараясь как можно скорее выйти из зоны минометного об¬стрела. Это был бег наудачу: прятаться или уберегаться от мин было невозможно, так как они разрывались непрерывно; свиста мин слышно не было, этот свист тонул в сплошном грохоте взрывов.
Думаю, что во время прохождения через полосу минометного обстрела мы потеряли немало убитыми и ранеными, которые остава¬лись на поле боя, если только некоторые раненые не могли сами продолжать путь.
Но вот мы вышли на место, которое не обстреливалось из ми¬нометов, или, возможно, по какой-то причине огонь из миномета был немцами прекращен. Теперь мы продолжали бежать по лесу, вскоре он стал редеть, и мы вышли на опушку. Перед нами открылось широкое поле, покрытое белым снегом и освещенное светом луни которая то исчезала за бегущими по небу облаками, то вновь появлялась.
По середине этого поля протекала какая-то маленькая речка, по берегам ее местами виднелся невысокий кустарник. За речкой, на той стороне поля, возвышалась насыпь железной дороги, которая была расположена приблизительно поперек направления нашего движения. Поле это было довольно широкое; нам предстояло пройти по нему около километра.
На опушку леса мы вышли уже не сплошной шеренгой, а двумя группами, вытянутыми в том же направлении, что и наши пер¬воначальные шеренги. Двигаясь в заданном направлении, мы вышли на край этого большого поля.
Как только люди отделились от леса, немцы стали обстрели¬вать нас и с правого и с левого флангов.
Местность была открытая, и немецкие пули стали поражать многих, создалось некоторое замешательство; люди побежали к лесу в места, непростреливаемые немцами. Кроме того, желая стрелять в немцев вдоль фланга, две наши группы стали стрелять друг в друга. Раздались какие-то крики и команды, не исходившие от генерал-майора.
И тут я впервые увидел и услышал генерал-майора Козлова; образ его навсегда останется в моей памяти, как образ бесстрашного героя. Совсем рядом со мной прозвучал могучий голос, казалось, покрывший шум боя: "Прекратить стрельбу!" Команда была переда¬на в обе стороны ответственными командирами, и стрельба момен¬тально прекратилась. А генерал продолжал: "Кто тут командует? командир тут есть. Всякого, кто нарушит мою команду, расстрели¬вать на месте!"
Этот голос восстановил дисциплину, вновь соединил в этот ответственный момент нашу большую группу, дав ей уверенность и единую волю. Моментально исчезли всякие следы паники, которая, казалось, могла расстроить наши ряды.
Генерал-майор был одет в генеральское зимнее пальто с серым каракулевым воротником, на голове его была папаха; луна и зарево пожара освещали его довольно молодое лицо с высоким лбом, лицо, в котором светилась уверенность в победе, видна была воля большого и умного человека, и все это соединялось в каком-то страстном порыве, делавшем этого человека душой и сердцем нашего боя. Отдавая свою команду, генерал-майор Козлов стоял с поднятой и устремленной вперед рукой. Его высокая фигура четко вырисовыва¬лась на фоне покрытого снегом поля, через которое нам предстояло пройти.
Закончив свою команду, генерал замолчал на несколько секунд, в продолжении которых все ожидали, что он еще скажет; затем, указав рукой на луну, которая вышла в это время из-за облаков, скомандовал: "Направление на луну, вперед, бегом!" И все как один бросились вперед.
Это было страшное поле: с левого и правого флангов немцы обстреливали нас из пулеметов, то там, то здесь падали люди, за на¬шей группой на снегу оставались убитые и раненые. Но, вступив на него, можно было выйти только вперед.
Для того, чтобы лучше нас видеть, немцы зажгли с правого фланга деревья в лесу, облив их, очевидно, бензином. Теперь эти де¬ревья пылали, как огромные факелы. С левого фланга на расстоянии 1-1,5 километров от середины группы были зажжены дома в соседней деревне или на станции, находившейся на той же железной дороге, к которой мы продвигались.
Вдоль речки было размещено с десяток автоматчиков, но их огонь не мог остановить наше стремительное движение, мы стреляли в них на бегу.
Тяжело было бежать по этому полю! Не так было оно велика а как трудно было его перейти! Широкое, ровное, покрытое тонким слоем первого снега, освещенное заревом двух пожарищ и светом луны, с фигурами нескольких тысяч бегущих людей, покрытое кое-где телами убитых и раненых - оно представляло грандиозную картину человеческой борьбы и страданий.
Около речки пришлось убавить темп нашего движения, залечь и открыть огонь по стрелявшим в нас с фронта автоматчикам. Я стрелял из винтовки в автоматчика, который располагался против меня, прячась за берег речки. Но вот кончились патроны; вынув из винтовки затвор, я бросил его в сторону и стал стрелять из нагана. Автоматчик перестал
Раздалась команда "Вперед!" и мы побежали к линии речки. Это была совсем маленькая речка. На берегу наполовину в воде ле¬жало тело в немецкой шинели; я воспользовался им; наступив на не¬го, перепрыгнул на другую сторону.
Теперь огонь немцев стал менее эффективным: от их пулеме¬тов, которые стреляли в нас с флангов, теперь уже было более кило¬метра. Но мы продолжали бежать, опасаясь преследования танками. Нас еще подгонял какой-то огонек, который появился слева и при¬ближался к нам по линии железной дороги.
Но вот невысокая насыпь, а за ней низкорослый лесок. Пере¬бежав через насыпь, мы углубились в лес. Мы теперь не бежали, а скорее шли. Шум боя сменился тишиной ночного леса и нарушался теперь только топотом наших ног. Вдали за нами раздавалась какая-то стрельба, горели в лесу зажженные немцами деревья и дома в де¬ревне; там, откуда мы пришли, за заревом пожарищ, оставалось Вяземское окружение.
Только теперь вздохнули мы полной грудью, подняли головы и почувствовали, что вернулись к жизни на земле!
Генерал объявил привал. Мы повалились на землю не уста¬лые, нет, а как люди, с которых спал какой-то тяжелый груз. Ко мне подошел молодой парень, раненый в ногу повыше колена, и попросил его перевязать. Пуля пробила ногу насквозь, видимо, не задев кость. Я взял один из двух индивидуальных пакетов, бывших у меня, и пе¬ревязал рану, закрыв ее с двух сторон тампонами и обмотав бинтом, который закрепил к поясу кальсон, чтобы повязка не упала.
Трудно представить, как мы здесь себя чувствовали, что мы Переживали! Наши сердца переполняла какая-то радость, мы чувст¬вовали какое-то теплое отношение друг к другу, точно все мы были братья, дети одной семьи. Все эти мучительные дни, все эти ужасы окружения, все сомнения, вся безысходность и неопределенность нашего положения теперь исчезли и заменились радостью исполненного долга, радостью свободы, ощущением жизни.
Мы чувствовали себя так, как будто мы второй раз родились на свет. В эти минуты мы забывали, чего стоила нам эта свобода, и не думали о том, что ждет нас впереди. Мы просто были счастливы, так счастливы, что наше счастье, казалось, готово было расплескаться из наших сердец. Никогда в жизни не пришлось мне испытать таких чувств, как в эти краткие минуты отдыха после выхода из окружения. Я совсем не заметил, что в каких-то 10 метрах от меня расположился так же, как и все мы, человек, которому мы обязаны были всем, что мы сегодня совершили, которому мы были обязаны жизнью и этим необыкновенным счастьем. Я узнал его только тогда, когда какой-то строгий, но сердечный голос сказал: "Товарищ генерал, раз¬решите поздравить Вас с успешным выводом людей из окружения!" Я оглянулся в сторону говорившего и увидел, как генерал-майор Козлов жал руку какому-то невысокому аккуратно одетому командиру в шинели. "Поздравляю с этим же и Вас, товарищ бригадный комисcap," - ответил генерал, и в голосе, в котором было столько мягкости, я не узнал голос, который вел нас в самые тяжелые моменты боя-"Товарищ генерал, - продолжал бригадный комиссар, - людей надо поднимать и уходить, как можно скорее с этого места, немцы MOГУТ нас преследовать танками, мы уже отдыхаем 15 минут."
Уходить было пора. Состояние радостного возбуждения, ко¬торое нас охватило вначале, теперь стало сменяться ощущением ycталости: начинало клонить ко сну, давал чувствовать себя и холод, котором мы забыли во время боя.
Через несколько минут раздалась команда "Подъем!", и мы, трудом разминая ноги, двинулись за генералом, придерживаясь при мерно первоначального направления.
Мы шли двумя группами. Волков и я нашли друг друга и те¬перь мы шли рядом, но Миняева видно не было. Что с ним? Или он погиб, или, может быть, он в другой группе? Или, может быть, мы не видим его?
Из окружения вышло примерно 2000 человек; это составляло менее четверти числа людей, которые три с половиной часа назад начали выход из окружения. Многие из этих людей погибли или будучи тяжело ранены, остались на поле боя, но большинство, наверное, было отрезано немцами и по-прежнему находилось на окруженой немцами территории.
Не было с нами и санитарных машин. Они отстали от нас ё\ до того, как мы вышли из леса после минометного обстрела.
Все эти потери были тяжелы; но это были потери, понесенные в бою с врагом, который заплатил нам за это несколькими сотнями жизней. Мы чувствовали себя победителями, у нас появилось ощу¬щение силы нашего коллектива; мы знали, что наша группа пред¬ставляет собой не просто 2000 человек, а две тысячи опытных и упорных бойцов, прошедших сквозь огонь и испытания этой ночи.
Мы двигались, разделившись на две большие группы: в од¬ной, что шла несколько впереди, находилась большая половина лю¬дей; Волков и я шли в группе, которая несколько отставала от первой.
Километрах в двух от линии железной дороги, которую мы перешли, перед нами открылось небольшое поле, посередине которо¬го раскинула свои домики тихая заснувшая деревушка. В этой мир¬ной деревеньке было, наверное, 20-25 домов. Из деревни, посередине шля, лентой тянулась проселочная дорога, вдоль которой стояло 5 или 6 стогов сена. Деревня и поле вокруг нее лежали как раз на линии нашего движения.
Как только мы вышли из леса и стали пересекать поле по диагонали, мы увидели Миняева; он шагал несколько впереди нас, он был невредим. Мы опять соединились, обменявшись словами привета и испытав радость встречи с товарищем, которого почти уже считали погибшим. Товарищей из артиллерийского полка нашей дивизии, которые выходили из окружения вместе с нами, не было; не было также и земляка Саши Волкова - они или погибли, или, отрезанные немцами, остались в окружении.
В это время наша группа, которая пересекала поле несколько левее деревни, подходила к проселочной дороге, вдоль которой стояли стога сена. Другая группа, которая была более многочисленной, подходила к самой деревне. Тихая ночь, заснувшая деревенька, одинокие стога сена; лунный свет который временами серебрил всю эту картину — весь этот мирный сельский ландшафт не вызывал у нас никакой тревоги. Мы только что прошли через огонь и воду и теперь Явствовали себя очень далекими от какой-нибудь опасности.
И вдруг (это было совершенно для нас неожиданным), из каждого стога сена в нас застрочили из автоматов по несколько авто-атчиков; из стогов сена выехали 5 или 6 танков, которые открыли по Ьшей группе пулеметный и орудийный огонь.
Первая наша группа подверглась яростному обстрелу из деревни: теперь из каждого дома строчили десятки автоматов; в воздух взлетели осветительные ракеты, стало светло, как днем. Мы разом упали на землю, прижавшись к ней как можно плотнее. Около нас по земле ударялись пули, которые потоком светлячков летели от стогов' сена, от маленьких танков и из деревни, которая теперь была разум рашена вспышками выстрелов, полосками летящих трассирующих пуль и огнями десятков ракет, которые немцы запускали в нашу степ рону. Среди нас на земле рвались снаряды, ракеты освещали местность так, что стал виден каждый выступ земли, пучки сена в стогах грязь проселочной дороги, деревья на опушке леса, стали видны наши грязные, давно уже немытые руки, наши бледные, заросшие бородами лица. Мы лежали на земле и не отвечали на огонь немцев- слишком неожиданным для нас было их нападение. Неужели смерть? Неужели пропали даром все наши жертвы? Неужели наша радости свободы, которую каждый испытал незадолго перед тем, была преждевременной? Неужели нас превратят в куски окровавленного мяса эти немцы, которых мы только что победили, выйдя из окружения?! Такие мысли бродили в нашем сознании, быстро сменяя друг друга! Страшная горечь обиды, обиды прижатого в угол, затравленного зверя, ненависть и ярость, не знающая страха, переполнили наши сердца.
Мы встали, встали все и без всякой команды, ее никто не MOГ бы произнести, потому что она была не нужна. Думаю, что это наше действие заставило облиться холодным потом наших врагов, дало им понять, что теперь на земле будем жить или мы, или они. Мощное "Ура!" потрясло воздух, мы ринулись на врага. Стреляя на ходу, мы неслись к танкам, к стогам сена, к деревне. Наше "Ура!" заглушит ум боя, оно несло нас на крыльях победы, мы не чувствовали под ногами земли, даже мертвые делали шаг вперед, ничто не могло нас остановить, кроме смерти. В несколько секунд мы преодолели те 30 - 40 метров, которые отделяли нас от противника. Те, у кого были противотанковые гранаты, зажигательные бутылки, бросились танки, и танки были моментально выведены из строя и замолкли, побежал мимо стреляющего из орудия танка, один из выстрелов оглушил меня на правое ухо, я побежал мимо стальной брони танка и хотел выстрелить в него из нагана, но понял, что это не даст никакого
результата. Мы устремились к стогам сена, из которых уже никто не стрелял - несколько десятков человек почти одновременно выстре¬лили в двух жалких автоматчиков, которые, бросив свои автоматы, Пытались спрятаться в сено, но прятаться было поздно, да и некуда им было спрятаться от нашего справедливого гнева. И вдруг мы, подбежавшие к этому стогу, увидели третьего человека: он был одет в офицерскую немецкую шинель; мы бросились к нему и готовы были расправиться с ним так же, как и с теми двумя автоматчиками, тела которых теперь валялись на земле. И в эту секунду он заговорил на чистом русском языке: "Подождите, что вы делаете, я такой же, как и вы, выходил из окружения, я одел на себя шинель, которую снял с убитого офицера." Мы подошли к нему вплотную. Кроме немецкой шинели, от всех нас его отличало еще то, что он был бритый. Но рус¬ская речь спасла его, с ним вступили в разговор. Вернее, ему был учинен допрос: "Почему бритый?" "Я побрился, у меня была бритва." "Из какой армии?" Он ответил, но мы номера армии, которую он на¬звал, не знали. Это насторожило нас и чуть не решило участи этого человека. "Вы не верите мне? — сказал он, — посмотрите, в чем я одет." И он распахнул шинель, показал под ней форму красноармей¬ца. Он присоединился к нам. Мне не известна судьба этого человека, помню только, как он долго еще рассказывал что-то, возбужденно размахивая руками, идя позади нашей группы, состоявшей из Волко¬ва, Миняева и меня, среди людей, которые слушали его рассказ. Трудно представить переживания этого человека в тот момент, когда он сидел в стогу сена, рядом с которым стоял немецкий танк и рас¬хаживали немецкие автоматчики. Его нельзя обвинить и в том, что он не известил наш отряд об опасности, которая нас ожидала - зарывшись в сено, он не мог видеть нашего приближения. Но что испытал он в тот момент, когда мы бросились в атаку на немцев?
Точно так же, как мы расправились с немецкими танками и автоматчиками около стогов сена, другая часть нашего отряда броси¬лась одновременно с нами в атаку на деревню и в несколько минут уничтожила всех немцев, которые там были. Наши группы соединились на другом конце поля. У многих теперь появились немецкие автоматы. Помню одного паренька, который очень живо рассказывал, как он уничтожил в деревне двух немцев и в доказательство показывал два немецких автомата, один из которых заменил ему винтовку. В этом коротком бою, который продолжался минут 10 - 15, а то и меньше, мы уничтожили какой-то немецкий штаб, 5 или 6 танков, полторы - две сотни гитлеровцев. В деревне, которая казалась незадолго перед тем мирным селением, заснувшим среди залитого лунным светом, убеленного снегом поля, теперь горело несколько домов. Отблески этого пожара напоминали о том, что здесь произошло! Пройдя поле по диагонали, мы углубились в лес, вытянувшись в длинную цепочку, во главе которой шел генерал-майор Козлов.
Когда мы вошли в лес, я посмотрел на часы — было четыре часа. С начала боя прошло всего четыре часа, а сколько событий произошло за это время, может быть больше, чем за всю жизнь.
Весь остаток ночи ...

 

ПРОДОЛЖЕНИЕ:

Весь остаток ночи мы быстро шли гуськом, часто меняя направление движения, чтобы сбить со следа немцев, если они начнут преследовать нашу группу, а немцы имели для этого основания, ведь у них с нами были особые счеты. Нам не разрешалось курить, зажигать спички, не разрешалось производить шум. Часов в б утра, отойдя от места последнего боя километров на 10 и не видя погони, мы остановились в лесу неподалеку от опушки. Здесь нам разрешили сделать привал. Мы сели на землю, подложив под себя плащ-палатки. Когда я отвязал плащ-палатку от своего вещевого мешка, то увидел, что она была пробита пулей. Огонь нам разводить не разрешали, и поэтому] мы позавтракали теми пшенными концентратами, которые достали накануне, еще на окруженной территории. Соленый пшенный концентрат - прессованная плитка, состоящая из сырой пшенной крупы вперемешку с каким-то жиром, не казался нам особенно вкусным, но больше есть было нечего. Сахар почти уже кончился и у каждого осталось по три - четыре куска. Потом мы захотели пить. Co6paли несколько котелков, я пошел вместе с другими красноармейцами на опушку леса, где кто-то обнаружил небольшое озерцо. Стараясь быть незамеченными со стороны поля, мы вышли на опушку и приблизились к озерцу. Озеро было покрыто тонкой пленкой льда, в котором отражались розоватые облака и большое красноватое солнце, поднимавшееся над горизонтом. Как красива была природа, тихо стоял запорошенный первым снежком лес, разукрашенный разноцветной листвой осин и березок, которые перемежались с темной хвоей елок. От леска за озером расстилалось необъятное поле, над которым висело бездонное небо, с востока покрытое розоватой краской утренней зари. Багровое солнце, как и всегда, медленно поднималось над гори¬зонтом, освещая своими первыми лучами проснувшуюся землю. Воз¬дух был необыкновенно чист, свеж и полон ароматов полей, лесов, земли и снега. Вся эта картина напомнила мне описание осени в про¬изведении Некрасова "Железная дорога".
После того, как мы поели и напились озерной воды, нам захо¬телось спать, все заволакивал какой-то туман, казалось, что все, что кругом происходит, происходит во сне, а не на яву.
Часа через два нам было приказано построиться. Выстроили нас в лесу плотными квадратами, в каждом квадрате было сотни по две людей, а квадратов таких было десять или одиннадцать.
Перед нами выступил генерал-майор Козлов, который произ¬нес очень краткую речь, но она запомнилась мне. "Товарищи, разре¬шите мне поздравить вас с успешным выходом из окружения. Вы совершили славный героический поступок, Родина вас не забудет, многие из вас достойны высоких правительственных наград. Теперь мы будем двигаться в сторону Можайска и, очевидно, где-нибудь там пересечем линию фронта. Мы подойдем к немцам с тыла и, ударив поним, поможем частям Красной Армии, обороняющим Москву. Думаю, что предприятие наше будет успешным и не столь уж трудным. Двигаться мы будем по лесам, соблюдая светомаскировку и тиши¬ну..." Он закончил тем, что еще раз поздравил нас с выходом из ок¬ружения. Внимательно выслушали мы эту простую речь генерала. Мы знали цену каждому слову, сказанному им, и его похвала звучала для нас, как похвала Родины.
После речи мы двинулись в путь в сторону Москвы, вытя¬нувшись длинной вереницей, впереди которой шел генерал-майор Козлов и бригадный комиссар. Мы шли, соблюдая осторожность. Если над нами пролетал немецкий самолет, мы прекращали свое движение и прислонялись к деревьям. С середины дня за нами стали двигаться "кукушки" (так мы называли немецких автоматчиков), ко¬торые следовали за нами по пятам где-то вблизи от нашей группы] Стреляя из автоматов в воздух, они старались обратить на нас внимание какой-нибудь немецкой части, которая могла оказаться поблизо¬сти. Возможно, что эти автоматчики привязались к нам из-под самой Вязьмы или с места нашего последнего боя. Для того, чтобы уничтожить автоматчиков, были выделены истребительные группы. Эти группы отошли от основной шеренги, и им через некоторое время, удалось уничтожить этих "кукушек". Когда рядом с нами перестали морзить немецкие автоматы, мы почувствовали себя свободнее, теперь нас никто не преследовал. Во второй половине дня мы сделали второй привал. Мы отдыхали часа два. Опять погрызли пшенный! концентрат и, кажется, доели свой сахар. Лежать было холодно, и заснуть не удалось. Под вечер было решено продолжать путь. Чем больше мы шли, тем больше сказывалась усталость, мы начали буквально на ходу засыпать. Особенно тяжело было раненым, которых в нашей группе было не так много, но все же их число достигало, наверное, сотни. Большинство из этих раненых имели легкие ранения рук, ног или головы. Помнится, что среди нас, когда мы готовились к выходу из окружения, была одна тяжело раненая в нижнюю челюсть девушка, ее товарищи нашли ей где-то лошадь, на которой она сидела. В ее лице не было ни кровинки, нижняя часть лица была обмотана бинтом, на котором кое-где выступали следы крови. Удалось ли ем выбраться на свободную от немцев территорию? Удалось ли ей со-хранить свою жизнь? Я не помню, была ли она с группой генерал-майора после нашего боя у деревни. Сейчас в этом месте я вспомнил ее потому что, ее глаза, ее вид вызывали великую жалость и показывали мучения раненых, которые шли вместе с нами.
Наступающая ночь - ночь с одиннадцатого на двенадцатое октября 1941 года была очень темной, стало несколько теплее, низки тучи закрывали луну и небо, и мы лишь ощупью могли пробираться по лесу, чуть не держась за впереди идущего. Иногда ветки ударяли по лицу и лишь каким-то, казалось, чудом не попадали в глаза. Вернее не чудом, а благодаря тому, что человек чувствует в темноте, есть ли что-либо около его глаз. Мы шли гуськом, один за другим. Это шли уже восьмые сутки без сна, и это, кажется, был предел того, что может вынести человек. Засыпая, я начинал падать прямо на ходу, падая, просыпался и, выправив свой шаг, опять засыпал. В таком состоянии находились почти все остальные люди. Ночью наше движение стало значительно более медленным, мы то и дело останавливались, очевидно, впереди выбирали путь. И вот в один несчастный момент мы остановились и стояли больше обычного. Мы простояли минут пятнадцать - двадцать, когда, наконец, наша остановка вызвала среди нас тревогу. Нашлись люди, которые стали обгонять стоя¬щих и двигаться в голову колонны; Волков, Миняев и я последовали их примеру. Прошли всего двадцать - тридцать человек и увидели картину, которая заставила нас полностью очнуться от обуревавшего нас сна. На дороге, в самых различных позах: и лежа, и сидя, спало не менее пятнадцати человек, мы побежали дальше и увидели, что от¬стали от генерал-майора. За последним спящим никого не было, ко¬лонна ушла. Куда они ушли, мы ничего не знали. Все отставшие пришли в страшное смятение, точно с уходом генерал-майора оборвалась та крепкая связь, которую мы ощущали со страной и армией. Темнота ночи не позволила нам определить путь, по которому ушли наши товарищи. Очень скоро мы поняли, что окончательно сбились с пути. Мы стали бегать по лесу то в одну сторону, то в другую, но поиски наши не привели ни к каким результатам, кто-то предложил стрелять, но это предложение было отвергнуто. Потеряв нашего руководителя, мы в первое время чувствовали себя совершенно растерянными, наше самочувствие было похоже на самочувствие заблудившегося в лесу человека. В этот момент мы были готовы отдать что угодно, только бы вновь найти наших товарищей и нашего руководителя.
Утром наша, теперь маленькая, группа, которая насчитывала сотню с небольшим человек, подошла к какой-то деревне. Мы посла¬ли в деревню разведку, которая узнала, что в деревне немцев нет и ещё не было, но жители сказали, что по какому-то большаку, кото¬рый находился в нескольких километрах, видели немецкие части, которые двигались в сторону Москвы.

 

Я все понял, только не понял, кто мог быть этим генерал-майором Козловым, который выдавал себя за командующего армией. Через Дорогобуж отступала двести какая-то стрелковая дивизия(20, 16, или 19А) так там был комдив Козлов. Может он? У кого какие мысли?

 

Г.м. М.И.Козлов - в октябре - командующий 229-й сд 20-й А ЗФ

 

Скорей всего это командир 229-я стрелковая дивизия генерал-майор М. И. Козлов
229-я стрелковая дивизия. .
Дивизия сформирована в марте 1941 года в Москве, в Хамовнических казармах. В июне 1941-го года находилась в Ногинске. Дивизией командовал генерал-майор Козлов М.И. (с 14.03.1941 по 27.12.1941). 25-го июня дивизии, включенной в состав 69-го СК 20-й армии, было приказано прибыть в район Орши к 25-му июня. Она вела бои под Богушевском, Сено, Витебском, Рудней. Вместе с 20-й армией дивизия 15-го июля попала в окружение. 2-го - 4-го августа выходила из окружения через Соловьевскую переправу
Так что генерал-майор М. И. Козлов имел опыт выхода из окружения.