Смоленские дворяне Краевские

В Родословных доказательствах из Гос.архива Смоленской области Вашего предка я не нашел. Там три ветви Краевских. Род был многолюдным.
По мере сил, поищу в других источниках. Отпишусь в теме.
Неплохо было бы узнать потомков Н.А. Краевского до начала 20 века.

 

Бабарин, облегчу Вам жизнь.

Смоленское дворянство. Вып. 2.
Семейные хроники, персоналии и воспоминания. М., 1997.
(нумерация страниц по сборнику)

Е.В.Старикова
АКАДЕМИК НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ КРАЕВСКИЙ

с. 102
Судьба Николая Александровича Краевского (1905-1985) даже для нас, его близких родственников, полна загадок и тайн. Как ему удалось в самые жестокие годы советской власти получить образование, стать во время войны Главным патологоанатомом Красной армии, а позже, не вступая в коммунистическую партию, – академиком медицины, членом комиссии по сохранению мумии Ленина. Он был не просто научным светилом, ему пришлось вскрывать труп Гитлера, а потом и многих отечественных вождей.
Впрочем, и об этом мы узнавали либо десятилетия спустя, либо из печати: под патологоанатомическими заключениями в газетах стояла его подпись. Сам он никогда ни о чем не рассказывал, поэтому теперь точно восстановить вехи и перипетии этой блестящей судьбы очень и очень нелегко.
Передо мной лежит кожаный бумажник, потертый и пухлый, и большого формата обтрепанный конверт – все, чем располагаю, чтобы составить представление о главных событиях жизни Николая Александровича Краевского, прямого потомка краснинских Краевских по мужской линии и самого известного в общественном смысле представителя этой семьи в XX веке. В конверте – обширный список печатных трудов доктора медицинских наук, профессора Н.А. Краевского, впоследствии действительного члена Академии медицинских наук, а в некоторые годы и ее ученого секретаря. В бумажнике – беспорядочно сложенные, но старательно собранные и сохраненные документы, обычно сопровождающие жизнь наших соотечественников и современников и остающиеся на память родственникам по завершении этой жизни: удостоверение об окончании Н.А. Краевским 75-й единой трудовой школы в 1922 году, свидетельствовало о том, что в 1923 году он сдал зачет на подготовительных курсах при университете, еще одно свидетельство о присуждении ему комиссией медицинского факультета МГУ «квалификации

с. 103
врача, другое свидетельство – о регистрации этого врача в Мосздравотделе, справки о том, что в 1928-30 годах он состоял сверхштатным аспирантом кафедры анатомии Московского медицинского института и о его работе врачом в 1931 году на участке №3 Шатурской больницы. А вот и военный билет военврача III ранга, выданный летом 1939 года. И, наконец, справка, подтверждающая, что 23 июля 1941 года Н.А. Краевский сдал в военкомате свой паспорт номер такой-то в обмен на воинский документ мобилизованного в армию. Тут же в бумажнике – несколько маленьких фотографий, видимо, оторванных от каких-то ставших ненужными документов: хорошенький черноглазый мальчик, только что окончивший школу, молодой, но уже лысеющий и очень серьезный ученый, тучный военный с подполковничьими погонами. Обычные спутники жизни советского человека. Но не совсем обычного человека, а человека упорного, талантливого и удачливого. Есть, например, в этом ветхом бумажнике и свидетельство о присуждении Краевскому Н.А. в 1963 году Ленинской премии в области науки и техники. И приглашение по этому случаю в Кремль и даже бухгалтерская квитанция о сумме премии, переведенной в сберкассу. Попался мне и черновик «выездной» анкеты академика, отправлявшегося на какой-то научный симпозиум за границу, где значится, что раньше Николай Александрович Краевский за рубежами нашей родины бывал в Польше и Германии во время Отечественной войны, а уж потом – шесть раз в США на конгрессах Организации Объединенных Наций, не считая множества более близких европейских поездок в научных целях. Многие ли тогда могли такое о себе сказать? Во всяком случае, из «наших» Краевских – никто.
Обратила мое внимание в этой анкете одна примечательная подробность: в сугубо официальном документе в графе о происхождении родителей он откровенно признавался: «из дворян». Не боялся? Или, напротив, опасался что-нибудь скрыть, уверенный, что «там», куда эта анкета отправится, и так все известно?
И как могло быть неизвестно? Среди документов Николая Александровича попался мне один, прямо к нему не относящийся: тусклая, полустертая справочка на паршивой

с. 104
бумаге, для «предъявления по требованию», в которой значится, что Александр Николаевич Краевский, отец Николая Александровича, с 1909 по 1932 год «работал врачом». Почему по 1932? А дальше, что же он делал? Мы, дети из семейства Краевских, в течение второй половины тридцатых годов постоянно жившие летом под Тулой, в больничном поселке Косогорского металлургического завода, в гостях у «стариков Краевских» – отца и матери Николая Александровича – можем свидетельствовать: отец его и там, и потом в военные годы в Павлове на Оке по-прежнему работал врачом, лечил и лечил людей. Зачем была дана в 1932 году такая странная справка «для предъявления по требованию»? Кому ее надо было предъявлять? Почему в ней не указано, где же именно Александр Николаевич Краевский «работал врачом»? Задав себе эти вопросы, тут же догадываюсь: справка сопровождала пожилого врача в ссылку. Тогда, в 1932 году, сразу тринадцать довольно известных московских врачей было обвинено во «вредительстве», что не мешало начальству в разных местах их принудительного пребывания лечиться именно у них – столичных медицинских светил.
Удивительно, но ссылка отца не помешала Николаю Александровичу в его быстрой и блистательной карьере. В 1937 году ему присуждают степень кандидата медицинских наук даже без защиты диссертации. Начиная с 1928 года, у него к этому времени накопилось достаточно заметных научных трудов, чтобы получить эту степень. А список трудов стремительно растет вплоть до июня 1941 года, когда у него, как и у всех его соотечественников, началась новая страница жизни. Мобилизованный в самом начале войны, Николай Краевский будет находиться в рядах сначала Красной, а потом Советской армии, вплоть до 1955 года, когда он, полковник медицинской службы, представленный к генеральскому чину, демобилизуется, чтобы целиком отдаться науке. В июле 1941 года, в чине капитана, он зачислен в Московский коммунистический госпиталь. Был, оказывается, и такой, с таким, тем более странным для сегодняшнего слуха названием, что сам Краевский никогда не был членом коммунистической партии. В одной из сохранившихся в его бумагах анкет на вопрос, к какой общественной организации когда-либо

с. 105
принадлежал, он с присущей ученому точностью написал: «Медсантруд», то есть название своего профсоюза. Никак не КПСС. Среди потрепанных старых документов из бумажника – аккуратная вырезка из газеты. Я еще не прочитала текста, но мне бросилась в глаза дата объявления: 15 октября 1941 года. Канун московской паники при прорыве немцами Западного фронта. Может ли хоть один человек, бывший тогда в Москве, забыть эти дни? И странным кажется сегодня, что на эти дни была назначена защита диссертации Н.А. Краевского «Легкие при ревматизме» для присуждения степени доктора медицинских наук. Впрочем, примерно на то же время была назначена докторская защита и другого нашего родственника, тоже дворянина, помещика Смоленской губернии, известного коневода, А.Н. Владыкина. Люди и учреждения в превратностях военной неразберихи спешили закрепить в документах то, что можно: в данном случае – защитить написанные до войны диссертации. Обе защиты не состоялись тогда. А.Н. Владыкин в том же октябре 1941 года погиб в окружении под Вязьмой. Н.А. Краевский эвакуировался вместе в Московским госпиталем в Горький.
Но едва немцев немного отогнали от Москвы, и 9-го марта 1942 года защита докторской диссертации Н.А. Краевского состоялась. Ах, как голодно и холодно было в той Москве! Наших детей и внуков может только удивлять, что в такое страшное время, когда вражеская армия стояла не дальше Наро-Фоминска, кто-то мог думать о диссертациях и прочих формальностях. Но приходилось думать. Меня, например, учившуюся перед войной в 9-ом классе, родители заставляли любыми способами закончить 10-й, что было не так-то просто при закрытых школах в полуосажденной Москве. И корили меня примером именно «дядюшки», как звали младшие из рода Краевских Николая Александровича: «Видишь, военный врач, капитан, а не бросил начатого дела, приехал из Горького в Москву и защитил свою диссертацию». Опыт революции и гражданской войны, так часто обрывавших образование людей поколения наших родителей, сжигавших в своем огне бумажные свидетельства прошлого, заставлял их ценить каждый клочок казенной бумаги, необходимый для практической жизни в будущем. Кто знает, кто останется

с. 106
живым, но нужная бумага может избавить живых от многих мытарств – так нам объясняли. Письма, дневники, знаки былых привилегий и отличий уничтожались и прятались; аттестаты, удостоверения, справки – хранились как зеница ока.
О том, почему в июле 1943 года Н.А. Краевский переводится из находившегося в Горьком Московского госпиталя в действующую армию в чине майора, старый бумажник молчит, но документ, удостоверяющий этот факт, существует. Там перечислены его медицинские, научные и общественные заслуги вовремя работы в госпитале. Отныне же его судьба на три года связана с судьбой 1-го Белорусского фронта, находившегося тогда уже под командованием маршала Жукова. Но тщетно я ищу каких-либо конкретных свидетельств участия Н.А. Краевского, Главного патологоанатома сначала фронта, а потом и всей Красной Армии, во взятии Познани, в форсировании Одера, в стремительном движении наших войск от границ Польши в центр Берлина. Нет здесь и упоминания о последовательном присвоении ему более высоких воинских званий, о награждениях его орденами и медалями. Война скупа на бумажные свидетельства. А все это было, но узнать о том можно только из позднейших сухих анкетных данных. Вопрос: «Какие награды и поощрения имеет...» – ответ: «Орден Красной звезды», «Орден Отечественной войны 1-й степени», «Знак почета», медали «За победу над Германией», «За доблестный труд»... И потом еще, уже после войны, телеграфные поздравления в связи с получением ордена Ленина. И рядом забавная справка о том, что Николаю Александровичу Краевскому разрешается, в виде исключения, работать по совместительству в Институте Биофизики как Главному патологоанатому Красной Армии. Разрешается потому, что главный или потому, что патологоанатомом? Но загадочен и смутен иногда язык бюрократических документов. Тщетно ищу я среди них живых черт бурных событий середины сороковых годов, в которых так непосредственно участвовал подполковник Краевский. Еще во время войны, в один из кратких наездов «дядюшки» в Москву, я с дерзостью молодости и невежеством филолога спросила его как-то: «А чем, собственно говоря, патологоанатом может помочь сражающейся армии?» А он

с. 107
ответил мне серьезно и просто, что они, патологоанатомы, много сделали для успешного лечения раненых, и что благодаря опыту войны их наука за эти годы ушла далеко вперед. И ничего не рассказал о личных впечатлениях.
Много позднее у меня появился другой источник, куда более красноречивый, чем всегда молчаливый и ироничный «дядюшка», – источник более живописный, чем сухие справки из потертого бумажника, благодаря которому можно было представить себе атмосферу победоносно сражающейся на немецкой территории армии и его роль в ней. В 1964 году вышла в свет книга Елены Ржевской «Берлин, май 1945». Я хорошо знала автора этой замечательной книги, военной переводчицы на том самом 1-м Белорусском фронте, где служил Краевский. Одним из центральных эпизодов книги является история поисков советскими военными в разрушенном горящем Берлине трупа Гитлера. Читая в канун двадцатилетия победы описание хитроумных способов опознания обгоревшего тела мертвого диктатора, я к своему удивлению обнаружила в ней родственную фамилию. «... В кирпичном корпусе клиники, где в эти дни был ХППГ №496 (хирургический подвижной полевой госпиталь – Е.С.), приступила к работе комиссия военных врачей, назначенная приказом члена Военного Совета 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенанта Телегина еще 3 мая, после обнаружения трупов Геббельса и его семьи. В нее входили видные судебно-медицинские эксперты и патологоанатомы: Главный патологоанатом Красной армии подполковник Краевский, врачи Маранц, Богуславский, Гулькевич. Возглавлял эту комиссию Главный судебно-медицинский эксперт 1-го Белорусского фронта – подполковник медицинской службы Фауст Иосифович Шкаревский. Воистину знаменательно – Адольфа Гитлера анатомировали под руководством доктора Фауста!.. Это было в Берлин-Бухе 8 мая», – так писала Е. Ржевская почти через двадцать лет после тех исторических событий. А наш скрытный родственник два Десятилетия молчал! Быть причастным к такому заметному историческому событию и не проронить ни слова... Впрочем, факт обнаружения трупа Гитлера считали тогда действительно секретным (по причине еще одной зловещей причуды Сталина), и никто, даже сам маршал Жуков, до выхода в

С. 108
свет книги Е.Ржевской не знал подробности этих поисков и находки. Но когда дядюшка увидел однажды у меня на полке «Берлин, май 1945», он сразу обратил на яркую обложку внимание и сказал, как всегда скупо: «Вот хорошая книга. Одна из немногих, где написана правда о том времени». И тем самым подтвердил для меня свое прямое участие в берлинской экспедиции по опознанию трупов главарей III Рейха.
Я не могу ни квалифицировано описать, ни тем более оценить многотрудную научную деятельность и блестящую академическую карьеру Николая Александровича Краевского в послевоенные годы. Есть специальные издания, где это сделали его коллеги. Из длинного списка его научных трудов мой глаз выхватывает только некоторые названия, более или менее понятные непосвященным. Я вижу постепенный переход интересов врача-патологоанатома от «мирных» болезней («О взаимоотношениях туберкулеза и ревматизма, 1940 г.) к сугубо военным («Ранние изменения в легких после огнестрельных ранений», «Патологическая анатомия боевых огнестрельных ранений», «Принципы патологоанатомического анализа и учета смертельных исходов от огнестрельных ранений и т.д.»), а затем все большее углубление ученого в область самых современных и страшных бед человечества середины XX века («Патологическая анатомия радиационных поражений», «Очерки патологической анатомии лучевой болезни», «Бластомогенное действие радиоактивного стронция-90», «О хроническом действии малых уровней радиации» и т.д.). Эти и множество других напечатанных трудов появились в результате исследовательской деятельность Н.А. Краевского в институте Биофизики, в Центральном институте гематологии и переливания крови, а также в Онкологическом центре – последнем месте его работы. Там недавно была открыта мемориальная доска с надписью: «Здесь много лет работал выдающийся деятель отечественной медицины профессор Николай Александрович Краевский».
И так как я не могу подробно остановиться на самом главном содержании жизни Н.А. Краевского – его работе, мне хочется завершить этот краткий очерк совсем другим знаменательным эпизодом этой жизни.

с. 109
Вскоре после окончания войны он отправился в Смоленскую область, чтобы попытаться найти то, что осталось от былых владений его предков. Была тогда у многих такая душевная потребность – посетить после Великой войны особенно дорогие места родной земли, измученной, окровавленной и такими жертвами возвращенной. Родилась такая потребность и у ироничного, не сентиментального и очень занятого ученого. По земле, где располагались когда-то владения краснинских Краевских, дважды – в 1941 и в 1943 годах – прокатилась война, и немецкие и русские армии, отступая и наступая. И это его 1-й Белорусский фронт освобождал весной 1943 года Смоленск. Николай Александрович Краевский не понаслышке знал, что остается на земле после сражений XX века. Вот и хотел удостовериться, что хоть что-то сохранилось. Сделать это ему было легче, чем кому-либо другому. Автомобилист, владелец только что выпущенной тогда «Победы», охотник, унаследовавший эту страсть от отца (а тот – у более отдаленных предков, все они были охотники и наездники), он взял тогда у родственников еще сохранившуюся подробную карту Краснинского уезда со всеми его былыми селениями и отправился в путь.
Я не знаю, как именно и долго ли он искал в родных краях вещественные следы былого. Я была молода, занята и не вникала в подробности того ностальгического путешествия. Я могу только предположить, что мог искать он за Смоленском.
В XVII веке, после осады войском Алексея Михайловича Смоленска, польский шляхтич Ян Ясенчик-Краевский принес присягу русскому царю, принял православие и получил русское дворянство (1655 г.). В Краснинском уезде Ивану Краевскому были пожертвованы земли в размере семи тысяч Десятин, состоявшие из восьми поместий: Палкино, (самое главное и большое), Паньково, Лунине, Зуньково, Буяново, Грибаны, Кунино и Малеево. Земли эти делились между Наследниками, переходили из рук в руки, «округлялись», Продавались и снова выкупались. Сам Николай Александрович родился в поместье Паньково. С 70-х годов XIX века оно принадлежало его деду Николаю Захаровичу Краевскому, активному земскому деятелю и предводителю Краснинского Дворянства в течение «шести трехлетий». В 1894 году оно

с. 110
перешло по наследству его старшему сыну Михаилу Николаевичу Краевскому, дяде Николая Александровича. Паньково было продано уже в 1907 году. Мы знаем о нем только по рассказам старших и по немногим сохранившимся фотографиям: деревянный одноэтажный дом без затей, запущенный парк вокруг него, две аллеи, ведущие от смоленской дороги к дому – березовая и еловая. На одной из этих аллей фотография запечатлела согнутую уже тогда фигуру его бабушки Елизаветы Семеновны, урожденной Равич-Щербо: она опирается на руку своего младшего сына, Николая Николаевича. Все они жили тогда в Паньково. Но нет, в сороковых годах XX века от Панькова не могло много сохраниться, Николай Александрович не мог надеяться найти и следов того дома. Но рядом было другое поместье, оно принадлежало двоюродному брату его отца, тоже Краевскому. От Смиловичей в памяти осталось только два портрета в большом кабинете – Дарвина и Чехова. По ним можно было угадать склонность Краевских уже в конце XIX века к естественным наукам и интерес к современной литературе. Врачи, агрономы, учителя – вот кто выходил чаще всего из этих разоренных дворянских гнезд. Осталось ли что-нибудь от Смиловичей? Палкино, главная усадьба рода Ясенчик-Краевских, за которую в начале XIX века шли жаркие споры среди наследников, давно им не принадлежало. Но именно в Палкине была церковь, возле которой хоронили его предков. Последним из Краевских там упокоился в 1894 году дед Николай Захарович. Может быть, можно найти хотя бы кладбище или руины церкви? Каменная церковь могла бы сохраниться.
Но лучше этих полузабытых приютов детства Николай Александрович помнил поместье, принадлежавшее его бабушке с материнской стороны Елене Ивановне Ивановой, урожденной Корибут-Дашкевич. Лунино, находившееся в семи верстах от Красного, тоже когда-то принадлежало Краевским, но с конца XIX века в нем властвовала капризная, своевольная и гостеприимная Елена Ивановна. Он хорошо помнил этот дом, где родилась его мать, помнил его богатую библиотеку, обширный цветник перед низким балконом, громадный яблоневый сад, сдававшийся, правда, в аренду. Дом погиб еще

с. 111
в девятнадцатом году. Тогда окрестные крестьяне решили устроить в нем театр и, чтобы расширить помещение, снесли стену, разделявшую гостиную и столовую, а стена была несущей, и мезонин, состоявший из двух спален «барышень» – голубой и розовой, как их называли в семье, – рухнул вниз, разломив весь дом. С этого времени все они, внуки Елены Ивановны, приезжавшие летом в Лунино, – а приезжали они туда вплоть до смерти бабушки в 1923 году – жили во флигеле. Может, хоть флигель остался? Ну, а если и флигеля нет, то мостик-то, любимый мостик через овраг, на котором в начале века так кокетливо сфотографировались барышни Ивановы, наверное, по-прежнему изгибается над зарослями кустов? Сестры Ивановы острили, что лунинский мостик – единственное их приданое. Елена Ивановна до самой революции не оставляла своих барских привычек, и Лунино было в долгах. Однако, отсутствие приданого не стало преградой между браками братьев Краевских и сестер Ивановых. Четыре из них стали впоследствии и в разное время Краевскими. Родство двух кланов было запутанным и драматичным. И давно уже этот семейный узел переместился из Панькова и Лунина в Москву на Арбат, в Серебряный переулок, в докторскую квартиру, куда после войны все-таки вернулся из ссылки отец Николая Александровича Александр Николаевич Краевский. Но неужели даже и мостик не сохранился на память о родовой колыбели?
Николай Александрович ничего не нашел на Смоленской земле, никаких следов некогда обширных владений Ясенчик-Краевских, этих скромных гнезд культуры и исторических преданий Краснинского уезда. Из одного из этих гнезд наш предок, Лев Васильевич, ушел в 1812 году, в возрасте 15 лет, вместе с армией Кутузова сражаться с Наполеоном и дошел до Парижа. Но революционные страсти и танковые атаки XX века не только сравняли с землей библиотеки, мезонины, картины, зеркала, мостики и сады, но и самый ландшафт этих мест сделали неузнаваемым. Через десятилетия были предприняты еще две попытки отыскать следы пребывания наших Краевских на Смоленской земле. Побывал в тех краях как-то Иван Михайлович Краевский, двоюродный брат Николая Александровича, самый младший

с. 112
по мужской линии отпрыск фамилии. Позднее ездил туда Андрей Михайлович Турков, один из правнуков Краснинского предводителя дворянства, но уже по женской линии. Он уверял, что нашел все-таки остатки паньковских аллей – березовой и еловой. Но не выдавал ли он мечтаемого за сущее? Сколько таких полувырубленных аллей торчит непонятными знаками прошлого по всей России?
Николай Александрович Краевский похоронен на Донском кладбище. На высоком камне красного гранита выбит барельеф – голова в профиль – очень похожий и выразительный. Одинокая могила, хотя и обступленная тесно другими, но чужими. Никого из родственников близко нет. Все ушедшие Краевские причудами нашей жизни и истории разбросаны далеко врозь. Сравнена с землей палкинская усыпальница. На месте могилы нашей прабабушки Елизаветы Семеновны, похороненной некогда на Дорогомиловском кладбище, стоит дом №26 по Кутузовскому проспекту. Нет смысла перечислять, кто где похоронен из обширного рода. Вот и стремишься сохранить хоть в поминальном слове следы ушедших жизней, а тем самым – и нашей истории.

 

Добавлю, что имена Александр и Николай были популярны в роду Краевских. Да и вообще, имена не редкие. Так что пытаться найти родословные нити по именам - труд неблагодарный.