«ВЯЗЕМСКИЙ КОТЁЛ» (Воспоминания двух сторон)

Ополченец Николай Обрыньба: «Нашу часть то и дело перебрасывали с одного участка фронта на другой. Рыли линии обороны, рыли противотанковые рвы и только готовились встретить противника, как приходил приказ, и мы вновь шли. Мы понимали, что лихорадит не только нас, что это идёт сверху, никто не знает, где остановить противника, и поэтому мы без конца роем бессмысленные окопы, которыми ни разу не воспользовались. Мне казалось, что мы мотаемся, как зайцы, по кругу, и там мы были, и там, и там – и все возвращались под Вязьму. Всё время нам твердили: «Тяжело в ученье – легко в бою», но когда было ученье и когда действие, мы уже перестали ощущать, мы шли по двадцать часов в сутки, у нас один привал – на обед и отдых один час, и кормят нас один раз, пшенной кашей во время большого привала, та как трудно в форсированных переходах обеспечить едой и ещё труднее найти время для этого.

…Опять мы движемся. Нам сказали, что немцы прорвались под Вязьмой и нас направляют на ликвидацию прорыва. Мы находимся недалеко от города Холм-Жирковский. Подойдя к лесу, увидели обуглившиеся постройки, вернее, торчащие печи и чёрные головни – все, что осталось от построек. На опушке развороченная земля, воронки от бомб, в сожженных домах и рядом трупы красноармейцев с синими в пузырях телами, со вздувшейся краской на касках, возле них обгорелые стволы винтовок и остатки солдатских лопат. Всё произошло, видно, совсем недавно, ещё тлели угли и стоял тяжёлый запах. В оцепенении мы стояли и смотрели, и проносились перед нами картины, как недавно такие же, как мы, красноармейцы отдыхали или прятались тут от налёта и были застигнуты смертью. Здесь впервые мы ощутили страх смерти, и как-то неприятно затошнило, и в какой-то момент захотелось сесть на землю и никуда не идти.

Солнце почти село, устало двигались люди, я смотрел на качающиеся плечи и головы и пытался не думать об этой первой смерти, увиденной так близко. Каска да лопатка…Несколько обугленных железок – вот всё, что остается от солдата.

Миновав лес, вышли на открытое место. Впереди открылось поле с кустарником и жёлтой травой высохшего болота, на горизонте силуэтом на фоне неба протянулась по бугру деревня. Нас срочно перестраивали в боевой порядок, объясняя задачу: мы должны пробежать поле и закрепиться возле ольховых зарослей – это исходный рубеж, затем начнётся атака, на горе в деревне находится противник. Мы были голодными, и нам больше всего на свете хотелось есть.

Нам нужно было бежать правее. Перепрыгнув изгородь, увидел в огороде двух женщин, закапывающих в яму сундук со своим скарбом. В огороде росла капуста. Быстро выхватил кинжал и, не спрашивая хозяек, срубил кочан, рассек его на четыре части, бросил по куску своим товарищам, и мы на бегу жевали хрустящие листья, двигаясь к канаве с ольхой, где нам нужно залечь.

Я лежал с санитарной сумкой возле Тони, она начала тихонько плакать, а я вытащил альбом и стал писать письмо жене, в этом была инерция, как нужно действовать перед атакой, инерция, воспитанная фильмами и литературой: если я погибну в атаке, то найдут, когда будут хоронить, моё письмо и отправят жене – всё будет по правилам и я буду на высоте.
Опять поднимаемся и идём перебежками по заросшему кустарником высохшему болоту. Вдруг вижу, один боец несёт две буханки хлеба, говорит, что на опушке разбита машина с хлебом. Быстро возвращаюсь с Лёшкой, набираем полные носилки хлеба и догоняем цепь наших ребят; передаю свой край носилок бойцу, а сам на ходу разбрасываю буханки товарищам, и уже всё наше отделение и другие ребята жуют хлеб, не выпуская винтовок.
Открылось поле с неубранной рожью, за ним на горе сараи, за которыми лежит деревня, растянувшаяся по сторонам дороги параллельно нашей цепи. Опять залегаем и ждём, пока подтянутся остальные. Пользуясь минутной остановкой, многие боцы поправляют обмотки, эти обмотки всем не дают спокойно жить, разматываются в самые критические моменты.
Старшина, наш взводный – мы прозвали его Самовар, за небольшой рост, красное лицо и золотые волосы, прямо лежащие назад, говорил он на «о», как волжаниен, командует:
- Приготовсь!
Сначала быстрым шагом, а затем мы бежим, движемся в атаку. По цепи прокатилось» «За Родину! За Сталина!» - сперва неловко, затем мощней, мощней. Руки всё цепче сжимают винтовку, и чувствуешь, как захлестнуло тебя какой-то волной, и ты уже не тот, что был только что, всё сконцентрировалось, что-то охватило тебя, и единственное желание – скорей добежать до противника; такое чувство, как было, когда первый раз нас учили штыковому бою и я шёл на чучело, пронзая его штыком. Вдруг заработали пулемёты из деревни, и трассирующие пули стали ложиться почти рядом. Зеленоватые и розовые огоньки, пунктирными веерами чертя серую мглу, ложились то дальше, то ближе к нам, гул танков примешался к пулеметной стрельбе. Вдали, в стороне, идут цепи наших солдат, по ним стреляют из танков и бронемашин немцы. У нас нет артиллерии, и бойцы бутылками с горючкой заставляют уйти танки. Горят костры, зажженные горючей смесью.

Оказалось, на правом фланге много убитых и раненых, но оживление и радость, что атака отбита, охватили всех, все делились впечатлениями и смеялись.

Прошедший бой был для нас как бы генеральной репетицией, до этого мы не видели противника, и, когда он стрелял в нас, даже тогда мы не верили, что можно убивать, я имею в виду, внутренне мы были не готовы. И был внутри каждого вопрос: а может, они не такие уж звери, как пишут, может, это всё недоразумение? После боя что-то переменилось в людях. Если перед атакой каждый спрашивал себя, сможет ли он, то теперь появилось чувство: должен, могу.

Начало войны и подготовка людей к убийству, ожесточение – это перестройка всей психики человека, и происходит она мучительно и достаточно долго. Мы не были подготовлены к войне не столько технически, сколько морально, и для перевоспитания людей требовалось время. Это один из факторов, давших возможность немцам в первые дни войны ошеломить нашу армию».



Офицер 11-й танковой дивизии Вальтер Шеффер-Кенерт: «Советские солдаты отчаянно пытались вырваться из «немецкого котла». Я видел одну из атак, рано утром. Мы обосновались на вершинах холмов, внизу над рекой поднимался туман. Когда он внезапно рассеялся, мы увидели по ту сторону болот цепочку автомобилей и несколько тысяч солдат. Кровь застыла в жилах. И тут русские ступили на заболоченную местность, их автомобили увязли в болоте. Солдаты просто шли на нас, как стадо баранов. Я крикнул своим людям о том, чтобы их подпустили ближе. Когда они оказались на расстоянии выстрела из 20-миллиметровой зенитной пушки и пулемётов, мы открыли по ним огонь. На следующий день я увидел это поле боя, усеянное телами тысяч погибших и раненых советских солдат. Среди них было несколько девушек – никогда этого не забуду, - на них были брюки и солдатская форма, они возили за собой запряженную лошадью повозку с бочкой воды и поили умирающих русских солдат. Тогда полегли тысячи – мы словно стали участниками потрясающей древней битвы».



Красноармеец Виктор Страздовский: «Мы не понимали, как вышло так, что наши войска уступают город за городом. Настоящая трагедия. Словами не выразить, как тяжело нам тогда пришлось. Выданные нам 60-миллиметровые миномёты были трофейными ещё с Первой мировой – на них даже не было современных визиров. Было мало винтовок. В «Вяземском котле» мы были с немцами лицо к лицу, нам предстоял реальный бой с этим примитивным оружием в руках. Нам недоставало уверенности в собственных силах. Когда меня отправили туда, где немцы прорвали нашу линию обороны, можете представить, как мы себя чувствовали – мы чувствовали, что нас обрекли на смерть. Нас было четверо, на всех – две винтовки, мы не знали, куда бежать. Лес пылал. С одной стороны, мы не смогли ослушаться приказа, но с другой – мы тоже хотели жить».

Вольфганг Хорн: «Взглянув на красноармейцев в полевой бинокль, я не поверил своим глазам. Только первая шеренга идущих на нас бойцов была вооружена винтовками – все остальные шли в бой без оружия. Когда первая шеренга пала, - бойцы второй подняли с земли оружие павших и пошли на нас. Идти в атаку без оружия – нам это было совершенно непонятно. Той ночью советские войска снова пытались выйти из окружения. В моей части заметили приближение грузовиков с русскими солдатами. Красноармейцы тут же открыли огонь. Но, стоя в грузовиках, они для меня и моих товарищей, которые бросали в советских бойцов ручные гранаты, представляли собой «прекрасную мишень». Получив в этой стычке лёгкое ранение, я стал ещё яростнее отстреливаться в ответ на огонь солдат противника, оказавшихся в ловушке вокруг собственных грузовиков. Через некоторое время русские стали прятаться позади остановившихся машин. Когда советские солдаты упали на землю, стали прижиматься друг к другу и прикрывать руками головы, я крикнул по-русски: «Руки вверх!», а когда те не ответили, я снова вместе с товарищами открыл огонь и всех расстрелял. Они не сдались, и мы их застрелили. Для нас это было обычное дело. Даже если бы они и сдались той ночью, эти люди всё равно прожили бы недолго, потому как лейтенант, командовавший нашим подразделением, принял решение расстрелять большинство советских военнопленных».



Ополченец А.А. Ляличев: «О Богородицкое. Первый бой 1286-го полка. Дело было к вечеру. 1-й батальон (700 человек) двинулся в наступление. Часа в 2 дня вышли на опушку леса. Немцы начали стрелять, много потерь, оглушило полковника, многих ранило. От леса до деревни Орлянка часа в четыре вечера не доходя 0,5 км убило командира отделения Силуянова. Вошли в Орлянку вечером. Богородицкое поле. Жители рассказывали, что они подавали сигналы о том, что немцы ждут прорыва, но наши не видели эти сигналы. Атака была страшной. Пулеметом сразу много было убито. Дана команда: уничтожить пулемет. Все происходило в кромешной тьме. Команда — „Вперед!“ — и голос умолк (убит). Пулеметчик охотился и уничтожал поднявшихся. Пережить это страшно. Стоило мне крикнуть: „Товарищ лейтенант!“, как на голос строчил пулемет, стрелял на шорох. Пулемет замолк (пулемет немцев вел огонь с колокольни, пока не был уничтожен разведчиками капитана Казанова из 2-й сд. — Л.Л.). Стал искать живых. Погибли: Перегудов, Лануман, Родштейн, командир взвода Быстров (казах), друзья с электролампового завода Гришин Николай, Пикин Павел и человек 25 других.

<…> Доложил политруку Курбатову о гибели товарищей. Вместе с ним шли на прорыв к Богородицкому, поле усеяно трупами. Команда политрука: „Ложись!“, а затем — „Отходи!“ Раненых взять нельзя, мертвых захоронить тоже. Отошли. От села отошли оставшиеся 300 человек из 3 тысяч, среди них был политрук Курбатов. Подъехал командир полка. Отдал приказ „Вперед!“, и поехал к деревне Пекарево, там был прорыв, но командир полка Бовда попал в плен (по предположениям и слухам). Оставшиеся спустились в лощину уже в малом количестве, половина раненых, ранен и политрук Курбатов..».

Удалось прорваться остаткам 91-й сд и нескольким сотням человек 2-й сд.

Из дневника немецкого генерала фон Бока: «Несколько раз советские минометы нанесли удар по Пекарево и району позади наших позиций. Почти до середины дня продолжался неослабевающий артиллерийский огонь противника по нашим опорным пунктам. Около 15.00 противник крупными силами продолжил наступление и атаковал силами неустановленной численности Жекулино. По приказу командира роты мы позволили противнику подойти ближе, чтобы потом внезапно и наиболее эффективно использовать даже легкое оружие. На скопление сотен транспортных средств, конных повозок, обозов и т. д. безжалостно обрушился огонь наших тяжелых орудий и танков. Чтобы отбросить назад советские войска, приблизившиеся к позициям, пришлось предпринять контратаку совместно со штурмовыми орудиями. При этом развернулись сильные ближние бои, которые были достаточно опасными, поскольку 3-й взвод остался почти без боеприпасов. Несмотря на это, удалось уничтожить большую часть войск противника и взять в плен около 150 пленных. Только так удалось удержать свою позицию.
<…> Однако русские продолжают атаковать с криками „ура!“ в направление Дороховки (здесь наступали части 166-й сд). Наши пулеметы без перерыва стреляют по наиболее близко подошедшим подразделениям и наносят противнику тяжелейшие потери. Особенно сильно действует фланговый огонь приданного тяжелого пулеметного взвода по наступающему противнику. Казалось, что наступление противника подавлено. Но около 18.00 доложили, что противник прорвался в центре и контратака успеха не имела. Осознавая опасность, командир роты сам вернул некоторые отошедшие назад танки. Подразделения роты стреляют со всех орудий, чтобы остановить штурмующие войска. Но пришлось отойти несколько назад, чтобы прикрыть позиции тяжелого пулеметного взвода, минометной группы и противотанковых орудий. В момент крайней опасности наконец-то подошли танки и, атаковав противника, продвинулись до передовой позиции. Группами по 20–40 человек советские солдаты, спрятавшись в домах и садах, яростно отстреливаются. Около 19–20 часов прорвавшиеся на участке 2-го взвода силы противника численностью около 80 человек попытались продвинуться в направлении Леонтьева. Но остатки 2-го взвода с четырьмя танками атакуют их и после короткого ближнего боя закрывают брешь. Спустя некоторое время, около 21.30, русские вновь атакуют. В бой вступили связисты, водители, мотоциклисты. После того как на помощь прибыло еще 3 танка, удалось восстановить позади фронт обороны. Все, что шевелилось или попадалось на глаза, уничтожалось. Боеприпасы заканчивались, когда их доставили на двух танках. 30–40 русских погибли и столько же, в большинстве тяжело раненные, взяты в плен. 80-100 русских солдат лежали перед и между нашими позициями. Многие большевики, которые еще бродили по населенному пункту, были ликвидированы в течение ночи. Еще дважды противник с криками „ура!“ пытался атаковать слабые места наших позиций. Пришлось отойти назад до западной окраины Пекарева, чтобы дождаться подхода резервной 8-й роты. Используя огонь штурмового орудия и наших тяжелых пулеметных групп, и эти атаки удалось отразить».

Красноармеец А.Т. Стученко: «Наступал рассвет. День решили пробыть в лесу — привести себя в порядок, попытаться связаться с армией генерала Ершакова. Две пешие разведпартии уходят на поиски. Организовали охранение… Приказал начальнику штаба взять на учет и оформить всех примкнувших к нам товарищей. Их уже более шестисот, причем люди продолжают прибывать и в одиночку, и группами. Они из разных родов войск, с разных должностей — от рядового до генерала… Возвратилась разведка и доложила о тяжкой судьбе армии генерала Ершакова. С разведчиками пришли несколько командиров и красноармейцев этой армии. Они рассказали о тяжелом бое, который разгорелся здесь недавно. Мы побывали на этом страшном месте. Развороченная земля усеяна трупами наших и немцев. Здесь же исковерканные повозки, орудия, машины. Раненые лошади с низко опущенными головами бродят по мертвому полю. А вокруг зловещая тишина. Уцелевшие группы бойцов и командиров уже ушли, чтобы пробиться к своим. Во второй половине дня наблюдатели донесли, что к лесу со всех сторон движутся гитлеровцы на мотоциклах, автомашинах и в пеших боевых порядках. Было также замечено, что минометные батареи противника занимают огневые позиции. Таким образом, мы оказались еще раз окруженными… Я начал организовывать прорыв. План был прост: с наступлением темноты внезапно атаковать немцев на одном из наиболее выгодных направлений и бегом преодолеть занятую ими зону. Чтобы не растерять людей, решил пробиваться колонной, построенной по двадцать человек в ряд с интервалами в три-пять шагов между бойцами. По моему сигналу первые два ряда и все фланговые, подойдя к опушке леса, должны открыть огонь из автоматов и с криком „Ура!“ броситься вперед. Для удобства управления расположился со своими заместителями и помощниками в центре первых трех рядов. Уже стало смеркаться, когда мы были готовы к броску. И вдруг через громкоговорители с немецкой стороны раздались слова: „Рус! Сдавайсь! Ви ест окружены крупными немецкими частями. Вам капут. Сдавайсь!“ В первую минуту все растерялись. В такой ситуации могла возникнуть паника. Понимая это, я громко скомандовал: „Вперед, товарищи! Огонь! Ура!“ Вся масса людей, будто очнувшись, бросилась вперед, открыв шквальный автоматный огонь. Через час мы уже приводили себя в порядок на лесной поляне. Потерь почти не было. Внезапность и быстрота сделали свое дело».

 

спасибо , еще ...