Белые пятна Отечественной войны 1812 года

Может быть, и не стоит об этом писать в 200-летнюю годовщину , но,как говорится, "из песни слов не выбросишь"
Вот такой материал нашёл:
Особенно шокируют части "«Дубина народной войны» и" Рейнджеры XIX века"...
:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Владимир ВОРОНОВ

«Белые пятна» войны 1812 года

События 200-летней давности до сих пор до конца не исследованы историками. Об Отечественной войне – без стереотипов и идеологических штампов

За 200 лет, минувших после Отечественной войны 1812 года, о ней, казалось бы, сказано всё. Только вот последние десятилетия это «всё», словно белка в колесе, крутится вокруг одного и того же: Наполеон, Кутузов, Барклай де Толли, Багратион, батарея Раевского, Бородино, Денис Давыдов… Порой даже кажется, что многие исследования будто под копирку слизаны друг с друга: один и тот же, словно высочайше утверждённый на века, шаблонный ряд героев; одни и те же цитаты, факты, события… И батальные сюжеты, вращающиеся по бесконечному кругу вокруг Бородино.
Когда же берёшь в руки книги, изданные до «исторического материализма», поражает то, что об этой войне мы знаем много меньше, чем знали наши соотечественники в… 1912 году, когда отмечали её 100-летний юбилей. Неужто иссякли все архивные источники?
Выяснить решил это у профессионалов – Ирины Олеговны Гаркуши, директора Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА), и сотрудников РГВИА, историков-архивистов Валерия Михайловича Шабанова и Сергея Александровича Харитонова. В этот архив пошёл не случайно: именно РГВИА – основное хранилище документов по войне 1812 года.
Небольшой экскурс в то, что собой представляют документы войны 1812 года. Основной источник – рапорты: именно они дают самое реальное представление о сражении. Официозные описания сражений, как со знанием дела говорят архивисты, чаще сухи и скучны, но стоит поднять рапорты – история выглядит уже немножко не так: многие вещи представляются более логичными, более красочными. Так вот значительное количество дел и рапортов за 1813–1814 годы, оказывается, вообще никогда и нигде не опубликовано. А уж документальных публикаций по войнам начала 1800-х годов и вовсе мало. По большому счёту, по 1812 году тоже мизер – исходя из реального объёма имеющегося. Да и не все рапорты ещё обнаружены – при том небольшом и чудовищно загруженном штатном составе, который ныне в наличии в РГВИА, сделать это просто невозможно. А ведь в этих документах может обнаружиться ещё масса новых интересных подробностей.
К рапортам обычно присовокупляли наградные документы, содержащие довольно скупые сведения о представляемом к награде офицере: фамилия, чин, относительно стандартизированное описание подвига. Наградных документов как таковых, с сожалением констатируют архивисты, опубликовано ещё мало, да и наградные списки публиковались лишь отрывками, всё ещё не издано и полного списка награждённых – хотя бы только за кампанию 1812 года. В документах РГВИА упоминается не менее 1500 офицеров, награждённых только за Бородино, на самом деле их больше (например, на 400 награждённых офицеров вообще нет никаких справочных документов). Но, как и прежде, везде озвучен один и тот же шаблонный ряд героев.
Жемчужиной архива специалисты называют комплекс формулярных списков – ценнейший и наиболее востребованный массив документации. Именно формулярные списки содержат наиболее полные сведения об офицерах и прохождении ими службы.
Но все ли документы войны 1812 года и Заграничного похода русской армии 1813–1814 годов сохранились? Увы, колоссальнейший урон военным архивам (да и вообще всем архивам) нанесли так называемые «макулатурные кампании», гигантским валом катившиеся по всей стране с 1919 до 1930-х годов. Пострадали и документы войны 1812 года: было изъято и уничтожено неисчислимое количество дел, якобы «не представляющих практической и научной ценности». Остальное удалось спасти лишь чудом.
Из того, что сохранилось, по сей день много не опубликовано, большой массив информации всё ещё не введён в научный оборот. Так, например, ещё не опубликованы все документы фонда Барклая де Толли, а это фактически концентрированный фонд 1-й Западной армии. В этом же фонде осело и немало документации Кутузова, который своей отдельной канцелярии не создал, как главнокомандующий продолжив пользоваться канцелярией своего предшественника. Витгенштейн Пётр Христианович, ставший главнокомандующим после смерти Кутузова, также пользовался этой канцелярией. И вот этот-то массив поистине бесценной и интереснейшей информации всё ещё не издан.

Бои местного значения
Хотя исследователей, работающих с материалами 1812 года, в архиве хватает. Только вот в смысле публикаций, пожимают плечами архивисты, выход у них так себе: «Исследователи, – рассказывают сотрудники РГВИА, – из года в год хватались за одни и те же документы, за одни и те же фрагменты, подгоняя их либо под свою концепцию, либо под официальную идеологическую установку. Поэтому многие «неудобные» документы не только не публиковались, но и в расчёт зачастую не принимались: их как бы и не существует. При этом, если посмотреть контрольные листы, окажется, что те или иные дела выдавались несчётное количество раз. Да толку-то – должным образом они всё ещё не исследованы, не проанализированы и, следовательно, не введены в научный оборот».
Так что «белые пятна» войны 1812 года видны невооружённым глазом: мизерное количество публикаций по боевым действиям на флангах и про бои «местного значения», хотя ведь сражались и до Бородино, и после. Слабо исследованы Заграничные походы, партизанская война…
Один из таких шаблонных стереотипов: французская армия прошла от Немана до Бородино едва ли не победным маршем, а русская армия якобы без боёв отступала от границы, дав единственное генеральное сражение лишь под Москвой.
Зададимся вопросом: если из перешедшей рубежи Российской империи 610-тысячной «Великой армии» до Бородинского поля дошло от 130 до 185 тысяч человек, куда делись остальные? Неужели все прочие 425–480 тысяч наполеоновских вояк были заняты охраной коммуникаций, защитой флангов, фуражировкой или дружно свалились с кровавым поносом?
Впрочем, такой же мяч можно вбросить и на наше поле: если русские войска только и делали, что отходили, отчего из 237 тысяч человек, встретивших войну на западной границе, до Бородино дошли лишь 120 тысяч? Армия – не мороженое, чтобы таять под летним солнцем: она пополнялась резервами, формировались ополчения, подтягивались казацкие полки. Так куда же испарилось свыше 100 тысяч бойцов?
Впрочем, неясно это лишь адептам советских учебников и «детям Фурсенко», архивные документы всё расставляют на свои места. В 2011 году РГВИА переиздал уникальный труд «Боевой календарь-ежедневник Отечественной войны 1812 года», где содержится перечень боевых столкновений русской армии с 4 (16) июня по 31 августа (12 сентября) 1812 года. Может, это и не всеобъемлющий перечень абсолютно всех столкновений этого периода, но более полного в природе пока не существует. Его автор – Николай Петрович Поликарпов, выдающийся военный историк и архивист, полковник русской императорской армии, управляющий Московским отделением Общего архива Главного штаба.
Ещё в 1910 году, как поведал сотрудник РГВИА Борис Давыдов, полковник Поликарпов вызвал немалый гнев официальных кругов и ретивой общественности, когда с документами-первоисточниками в руках ниспроверг сразу ряд казённых легенд о войне 1812 года. Например, о том, что именно Кутузов был отцом-зачинателем партизанской войны: документы свидетельствуют, что первые партизанские отряды стали рейдировать по французским тылам почти за месяц до прибытия Кутузова к армии. Столь же убедительно Поликарпов доказал, что легенда о нашей победе в Бородинском сражении и его «поворотном» значении в войне создана чрезмерно патриотичными историками вопреки реальным фактам. Архивные же документы, утверждал Поликарпов, показывают, что переломным моментом войны стало не Бородино, а Тарутинское сражение.
Как водится, реакция казённой общественности последовала незамедлительно: на святое замахнулся! Командующий войсками Московского военного округа генерал от инфантерии Павел Адамович Плеве так и заявил: какой-то там полковник хочет «разрушить установившийся уже в течение чуть ли не ста лет общий взгляд на Отечественную войну 1812 года и на отдельные события этой войны как у русских военных историков, так и у иностранных писателей…». Но отдадим должное той системе: хотя полковнику и вкатили строгий выговор, но на этом всё и кончилось – не только из армии не уволили, но даже от должности не отрешили, а в декабре 1913-го – так и орденом даже пожаловали, Святой Анны II степени. В ноябре 1914 года полковник Поликарпов скончался, и более его уникальный «Боевой календарь-ежедневник», выпущенный в 1913 году, никогда не переиздавался: Советской власти сначала было как-то не до войны 1812 года, а когда о ней вспомнили, оказалось, что труд этот совсем не укладывается в прокрустово ложе уже нового мифотворчества о войне с Наполеоном.

Ежедневник Поликарпова
«Боевой календарь-ежедневник» Поли-
карпова весьма полезно изучить тем, для кого Отечественная война 1812 года заключена лишь в слове «Бородино». Тогда хотя бы узнают, что боевые действия начались фактически ещё до вторжения в Россию Великой армии. 4 (16) июня 1812 года недалеко от Гродно французы со своего берега реки Лососьны обстреляли российских таможенников на посту Добровольщизна Томашевской таможенной дистанции. Обстрелу подвергся и находившийся в 200 саженях (чуть более 400 метров) от таможни казачий пограничный пост Донского казачьего 3-го полка.
После вторжения пошли уже полноценные боевые столкновения, причём ежедневные. Так, уже в ночь вторжения, 11 (23) июня, малочисленные разъезды лейб-гвардии Казачьего полка вступили в стычки и перестрелки с главными силами маршала Даву, переправлявшимися через Неман. Рано утром 13 (25) июня часть 1-го Бугского казачьего полка, прикрывавшего отход 2-го пехотного корпуса генерала Багговута, внезапно атаковала разъезд французского 5-го гусарского полка, подчистую истребив его: из 45 вражеских гусар спасся лишь один, остальные были убиты или пленены – это были первые французы-военнопленные войны 1812 года. В тот же день казаки того же полка успешно атаковали разъезд французского 7-го гусарского полка. Днём позже два эскадрона лейб-гвардии Казачьего полка успешно выдержали неравный бой с тремя гусарскими эскадронами, да ещё и пленных взяли. В тот же день в бою возле литовского города Тракай казаки наголову разбили три эскадрона французских гусар.
И так было везде: прикрывая отход своих основных сил от многократно превосходящего их противника, русская кавалерия – казаки, уланы, драгуны, гусары – активно атаковали авангардные части неприятеля. Вот выдержка из рапорта о действиях лейб-гвардии Казачьего, 1-го Тептярского казачьего и лейб-гвардии Уланского полков под командованием генерал-майора графа Орлова-Денисова 16 (28) июня 1812 года: «На рассвете выдержал сильную неприятельскую атаку, отступил до города Вильно, нанося неприятелю на каждом шагу значительный вред. Пред Вильно […] удерживал несколько часов занять город силившегося неприятеля, потом, по приказанию оставя оный, прикрывал отступление нашей армии. По занятии города отражал несколько раз на большой дороге атаковавшего отряд неприятеля, обращая оного при всяком разе в бегство, при чём взяты в плен много разных чинов и командовавший дивизионом французских гусар полковник граф Сегюр». (Взятый в плен полковник Сегюр был братом бригадного генерала и адъютанта Наполеона графа Филиппа-Поля де Сегюра, будущего автора блестящей книги «Поход в Россию».)

«Истреблены на прах»
Вот ещё не менее красноречивая выдержка: «Сражение продолжалось более двух часов, и напоследок л.-гв. Казачьего полка штабс-ротмистр Попов и корнет Коньков 2-й с 35 охотниками лейб-казаками, невзирая на превосходное число неприятеля, ударили в дротики (в пики) и опрокинули всю его кавалерию. У нас ранена 1 лошадь. Французы потеряли убитыми 15 нижних чинов и взятыми в плен 2 унтер-офицеров и 3 рядовых». 27 июня (9 июля) летучий казачий отряд атамана Платова возле местечка Мир сначала заманил в засаду, затем начисто вырубил три польских уланских полка – одних лишь пленных взято 248 человек. При этом казаки потеряли убитыми и ранеными 25 человек. На другой день казаки Платова всё в том же местечке разгромили ещё более мощный отряд пехоты и кавалерии (одних лишь кавалерийских полков было шесть) неприятеля, вознамерившегося взять реванш за поражение.
Из описания боя 2 (14) июля возле местечка Романова (близ Слуцка): часть всё того же летучего казачьего отряда атамана Платова была атакована семью неприятельскими кавалерийскими полками, казаки опрокинули их и гнали до позиций вражеской пехоты. При этом два лучших кавалерийских полка вестфальского короля Иеронима, цитирую дословно, «были истреблены на прах». Главное же, русская кавалерия дала возможность 2-й Западной армии Багратиона оторваться от противника, задержав его. Мало того, отходящая русская армия вынудила пытавшихся догнать её французов идти фактически по выжженной земле. Разумеется, русские войска не сжигали за собой сёла и деревни, не травили и не засыпали колодцы. Но это была всё же огромная армия, солдаты которой должны были пить-есть, а лошади – получать фураж и ту же воду. Когда французы вступали в деревню, через которую прошли русские войска, оказывалось, что колодцы вычерпаны уже подчистую – противнику осталась только жидкая грязь. И фуража для французских лошадей тоже уже не было – ни травинки, ни соломинки…
Лишь по изученным Поликарповым документам можно подсчитать: за первые 89 дней войны было не менее 200 «мелких» боестолкновений, обозначенных как перестрелки, стычки, «кавалерийские дела», схватки, рекогносцировки, поиски, налёты, вылазки. За этот же период русские войска провели свыше 40 арьергардных и авангардных боёв, не менее 13 крупных боёв, дважды отмечено отбитие штурмов. Но, что куда более значимо, состоялось не менее 30 весьма значимых сражений. Всего же, если считать по «Боевому календарю-ежедневнику», за первые 89 дней войны состоялось порядка 270–300 боевых столкновений разного масштаба, от перестрелок до крупных сражений.
Мало того, была учинена даже морская экспедиция в глубокий тыл неприятеля, и весьма успешная. В июле – августе 1812 года десятитысячный гарнизон Риги приковал к себе 30-тысячный корпус Макдональда. И у рижского военного губернатора генерал-лейтенанта Ивана Николаевича Эссена возник замысел: вместе с англичанами – в обороне Риги участвовала британская эскадра под командованием адмирала Томаса Мартина – совершить морской рейд к Данцигу. Что позволило бы отвлечь от осады хотя бы часть сил Макдональда. Соединённая британо-русская эскадра вышла из Риги 9 (21) августа. На борту кораблей был десант – 400 солдат запасного батальона 30-го егерского полка под командованием майора Авенариуса и взвод пешей артиллерии. Возглавил десантный отряд флигель-адъютант полковник Балабин. Эскадра достигла Данцига 19 (31) августа и подвергла его бомбардировке. Десант, дабы запутать неприятеля, высаживали в разных местах небольшими партиями, одетыми в разные мундиры. Чем и ввели наполеоновского маршала в заблуждение: Макдональд, решив, что в его тылу высадился авангард аж восьмитысячного корпуса, спешно перебросил к Данцигу часть своих войск, ослабив нажим на Ригу. Выполнившая свои задачи эскадра, забрав с берега десантников, в целости и сохранности вернулась в Ригу 4 (16) сентября.
На прочих флангах тоже не бездействовали. 1-й пехотный (отдельный) корпус генерал-лейтенанта Витгенштейна успешно прикрыл Петербургское направление, отбив натиск корпусов маршалов Удино и Сен-Сира. 3-я Западная (обсервационная) армия генерала от кавалерии Тормасова отвлекла на себя в южной Литве и на севере Белоруссии два корпуса – австрийский, фельдмаршала Шварценберга, и саксонский, генерала Ренье. Формируемый в Мозыре 2-й резервный корпус генерал-лейтенанта Эртеля приковал к себе польскую кавалерию и дивизию генерала Домбровского.
И не просто сковывали. 4 (16) июля 1812 года пять полков армии Тормасова (10-й и 14-й егерские, Татарский уланский, Александрийский гусарский и Донской казачий) под началом генерал-адъютанта графа Ламберта совершили дерзкий рейд через границу, ворвавшись в Варшавское герцогство и захватив там город Грубешов. 13 (24) июля другой отряд армии Тормасова, генерал-майора князя Щербатова, ворвался в Брест-Литовск, уничтожив там два саксонских эскадрона. Оставив в Брест-Литовске два эскадрона для удержания города и охраны границы с Варшавским герцогством, отряд Ламберта двинулся на Кобрин. Именно при Кобрине 15 (27) июля состоялось грандиозное сражение, в котором русские войска одержали первую действительно крупную победу: части армии генерала Тормасова овладели городом, окружив и полностью разгромив саксонскую бригаду генерала Кленгеля (4000 человек). Понеся огромные потери, саксонцы сложили оружие: в плен попали два генерала, в том числе сам Кленгель, 76 офицеров и 2382 «нижних чина». Было захвачено четыре знамени и восемь орудий. Сами русские войска при этом потеряли 77 человек убитыми и 182 ранеными. Восхищённый блестящей победой император Александр I сразу же по получении рапорта удостоил Тормасова ордена Святого Георгия II класса, а майора Никиту Избаша – ордена Святого Георгия IV класса: «...командуя 13-м егерским полком, опрокинул штыками колонну, ворвался в город, овладел пятью орудиями, пленил коменданта и 600 человек».
Не теряя темпа, 18 (30) июля Тормасов овладел Пружанами, не дав противнику уничтожить находившиеся там армейские провиантские запасы. А 19 (31) июля 1-й Отдельный корпус генерала Витгенштейна одержал не менее славную победу над превосходящими войсками маршала Удино у деревни Клястицы. На следующий день Витгенштейн громит отступающего Удино у деревни Боярщина. Понеся огромные потери – лишь пленными русские взяли три тысячи человек, – маршал Удино, уничтожив за собой мосты, отступил за Двину, отказавшись от похода на Петербург. Генерала Витгенштейна, дважды раненного в этих сражениях, император Александр I вполне справедливо назвал «спасителем Санкт-Петербурга», удостоив сначала ордена Святого Георгия II класса, а спустя несколько дней – ещё и ордена Святого Александра Невского.
Пока Витгенштейн громил Удино у Клястицы, кавалеристы Тормасова – снова под командованием графа Ламберта – ворвались в город Белосток. Особенно отличилась «партия» Татарского уланского полка под началом полковника фон Кнорринга: «Возложенную на него экспедицию к гор. Белостоку выполнил с совершенным успехом, разбил отряд французского генерала Фериера и взял 90 человек в плен». Партизанский, по сути, рейд имел резонанс совсем не тактический: Великое герцогство Варшавское, бывшее в глубоком тылу, в одночасье вдруг оказалось отрезанным от прикрывавших его корпусов Ренье и Шварценберга. Паника, охватившая Польшу, докатилась даже до Кёнигсберга: лавины русских улан, казалось, вот-вот затопят польские равнины и Восточную Пруссию…
7 (19) августа Отдельный кавалерийский (партизанский) отряд генерал-адъютанта барона Винценгероде, совершив рейд по французским тылам, лихим налётом взял Витебск, захватив в плен 800 французов. А высланная из этого же отряда казачья партия Донского казачьего 4-го полка под началом есаула Протопопова, перерезав в районе Духовщины Смоленскую и Дорогобужскую дороги, захватила большой продовольственный транспорт и взяла в плен 5 офицеров и 203 «нижних чина». Сотник Донского 12-го полка Бирюков, посланный только для разведки к городу Поречье всего с 15 казаками, узнав, что там стоят две французские роты, «собрав мужиков, напал стремительно на эти роты, разбил их и привёл 100 пленных». Вот так и воевали – даже в разгар общего отступления русской армии. Одних лишь пленных до Бородинского сражения было взято не менее 10 тысяч – это при отступлении-то и арьергардных боях! Стоит ли удивляться, что до Москвы дошла лишь треть армии вторжения?

«Дубина народной войны»
Ещё один миф – о народной войне, трепетно лелеемый и поныне. Своими корнями он растёт ещё из досоветской охранительно-консервативной концепции «отечественности» войны – в смысле единения всех сословий вокруг престола. Знаменитые слова Льва Толстого о «дубине народной войны», которая «гвоздила французов до тех пор, пока не погибло всё нашествие», добротно легли в эту мифологию. А уже в советские времена конструкцию, слегка отрихтовав, ещё густо залили стереотипным лаком из серии «народ и армия едины».
Сам Лев Николаевич, конечно же, прекрасно знал, что никакой народной войны – в настоящем понимании – не было, но очень уж фантастически красивым вышел образ, чтобы отказаться от соблазна его использовать. Правда, если вчитаться, понимаешь: никакой «народной войной» в его великом романе и не пахнет. Равно как там и близко нет никакого «единения армии с народом», а толстовский «народный партизан» Тихон Щербатый – просто душегуб, хотя и «полезный», но глубоко презираемый настоящими военными.
Реалии же были таковы: никаким таким патриотизмом русское крестьянство не пылало, воевать за царя и Отечество совершенно не желало, оставшись, в своём подавляющем большинстве, глубоко равнодушным к войне. Люди шли в ополчение, мягко говоря, без охоты, сбегая и прячась по лесам при первой же возможности, опасаясь, что их, вопреки обещанию, затем забреют в регулярную армию – как это и случилось с ополченцами 1807 года. По подсчётам исследователей, дезертировало до 70 процентов призванных в народное ополчение! В Западных губерниях обыватели и вовсе доброжелательно приняли приход наполеоновской армии. Польские, литовские и белорусские крестьяне весьма неохотно привечали русских солдат. А уж шляхта, литовская и польская, и вовсе открыто поддержала Наполеона. Впрочем, о чём говорить, если даже в подмосковной Рузе немалая часть населения радостно встретила Наполеона как освободителя!
И ни в каких учебниках вы не найдёте даже намёка на то, что крестьяне регулярно нападали на обозы… русской армии! А это, оказывается, было не такой уж и редкостью. Так, 28 июня (10 июля) 1812 года под местечком Голубичи (Дисненский уезд Минской губернии) вооружённые крестьяне напали на следовавший в Полоцк войсковой транспорт 1-й Западной армии и, как пишет Поликарпов, «отбили повозки с казёнными вещами Рыльского пехотного, Каргопольского и Московского драгунских полков».
9 (21) июля воинская команда Белостокского внутреннего гарнизонного батальона в составе пяти унтер-офицеров и шести рядовых под началом прапорщика Долянского сопровождала транспорт с хирургическими инструментами и аптекарскими припасами из Полоцка в Невель. Но в деревне Томчино, принадлежавшей помещику Кушелеву, на транспорт напала толпа «мужиков, называющих себя язовитцами», и захватила его, пленив и команду. Однако на пути в деревню Юрьевичи мародёры наткнулись на команду поручика Томского пехотного полка Марковича и разбежались, бросив транспорт и пленных. 10 (22) июля из деревни Гончаровки Дрисского уезда в Полоцк под охраной семи унтер-офицеров и 18 рядовых под началом поручика Гнилокишкова вышел транспорт 40-го егерского полка – 30 подвод с сухарями и крупой. В 12 часов дня возле деревни Кацеле, что в 18 вёрстах от Полоцка, транспорт был захвачен вооружёнными крестьянами, которые убили и взяли в плен двух унтер-офицеров и пять солдат. 12 (24) июля вооружённые крестьяне помещика Лопатина напали на воинский транспорт с перевязочными материалами, медикаментами и хирургическими инструментами, следовавший из Себежа в Витебск, были захвачены все лошади этого транспорта.
Таких рапортов о нападениях крестьян на воинские транспорты в архивах предостаточно. Да и происходило подобное вовсе не в одних лишь окрестностях польских или белорусских деревень, собственно в России – тоже. Конечно, это всё банальный разбой и мародёрство, но какой же крестьянин упустит случай безнаказанно поживиться казённым имуществом! И нападали крестьяне, конечно, лишь на транспорты и обозы, охраняемые малочисленными командами.
Та же картина сохранилась, даже когда русская армия перешла в наступление. В ноябре 1812 года командир 2-го резервного корпуса генерал-лейтенант Фёдор Эртель, получив приказ командующего Дунайской армии адмирала Чичагова выдвигаться на Борисов, красноречиво отписал ему: «…когда б я выступил из Мозыря, то не отвечал бы за здешних жителей, коих более надо опасаться, чем войск неприятельских…»
Из тех же соображений, по большей части мародёрских, промышляли «хрестьяне», конечно, и на французских коммуникациях, нападая на совсем уж мизерные фуражирские отряды, которые даже при очень сильном воображении никак нельзя считать регулярными частями.
Попутно, пользуясь безвластием, крестьяне весьма активно грабили и жгли усадьбы своих помещиков. В начале ноября 1812 года московский губернатор Ростопчин писал: «...Пребывание ... французских войск ... поселило во многих местах буйство и непослушание... Мужики начинают опустошения: так как грабить нечего, они жгут...» Позже он с горечью добавит, что «привычка бить неприятелей преобразила большую часть поселян в разбойников». Только вот для казённых историков эти факты неприятны по сей день.

Рейнджеры XIX века
Когда применительно к войне 1812 года звучит слово «партизан», сразу же возникают привычные ассоциации: Денис Давыдов, Александр Фигнер, Василиса Кожина… Принято считать, что партизанская война в тылу французских войск была развёрнута по приказу Кутузова и Денис Давыдов – первый партизан Отечественной войны. Советские историки, как водится, довели всё до полного абсурда, сочинив ещё и некое «крестьянское партизанское движение».
Денис Давыдов, конечно, партизан, но далеко не первый. И не Кутузов, как свидетельствуют документы РГВИА, был прародителем партизанства. Но сначала определимся с понятиями. В 1812 году термин «партизан» считался сугубо военным, не имея абсолютно никакого отношения к гражданским лицам, пусть и вооружённым. Партизанами именовали военнослужащих из состава «партий» – временных отрядов, целенаправленно и организованно создававшихся командованием русской армии, в том числе и для действий в тылу противника. Формировались «партии» только из военнослужащих регулярной кавалерии – гусар, улан, драгун – и казачьих частей (казаки тогда считались иррегулярными войсками). При этом «партии» рейдировали по тылам противника не по своему усмотрению – как бог на душу пошлёт, а выполняя задания высшего командования. Впрочем, разумная инициатива не подавлялась, а даже приветствовалась, так что в удовольствии «внепланового» лихого налёта войсковые партизаны, по возможности, себе не отказывали. Обычно считается, что «партии» вели разведку, перехватывали неприятельских курьеров и фуражиров, совершали налёты на транспорты (обозы) и тыловые гарнизоны неприятеля. На деле летучим отрядам (как их ещё именовали) ставилась более значимая задача – разрыв коммуникационных линий французской армии. Это были настоящие профессионалы военного дела, которых сегодня назвали бы десантниками, рейнджерами или спецназом.
Существовали и чисто крестьянские отряды, только их было просто мизерное количество. Да и партизанами – в классическом понимании того времени – назвать их сложно: по сути, это стихийно возникшие, сугубо местные, отряды самообороны, защищавшие свои дома и имущество от мародёров, – и только. Не считая, конечно, как уже сказано выше, разбоя на дорогах и в барских поместьях. Полнейшим мифом являются и россказни о создании помещиками неких партизанских отрядов из своих крестьян. А уж в западных губерниях каких-либо антифранцузских отрядов из числа местных жителей и вовсе не было в помине: там работали только профессионалы. Документы однозначно свидетельствуют: партизанская война 1812 года была плановой и весьма успешной частью кампании русской регулярной армии, которой руководило военное же командование.
Подлинный же организатор партизанской войны – военный министр, главнокомандующий русской армии и, одновременно, командующий 1-й Западной армией генерал от инфантерии (и будущий генерал-фельдмаршал) Михаил Богданович Барклай де Толли. Именно он автор концепции обрубания коммуникаций противника и лишения его войск снабжения путём организации в его тылу партизанской войны. Именно по приказу Барклая де Толли ещё в июле 1812 года создан первый партизанский отряд – Особый отдельный кавалерийский отряд в составе драгунского и четырёх казачьих полков. И первые партизаны – начальник этого отряда генерал барон Фердинанд Фёдорович Винценгероде и его подчинённый, флигель-адъютант полковник Александр Христофорович Бенкендорф. – Да-да, тот самый Бенкендорф, который впоследствии станет начальником III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Но в 1812 году будущий шеф жандармов был лихим партизаном: 27 июля (8 августа) во главе авангарда отряда Винценгероде он блистательно атаковал противника при Велиже, за что произведён в генерал-майоры. Столь же блестяще исполнил и другое задание: с 80 казаками совершил рейд через французские тылы, установив связь с корпусом генерала Витгенштейна. А попутно ещё и захватил свыше 500 пленных. К слову, не исключено, что действия отряда Винценгероде имели значение поистине стратегическое: оперируя во французских тылах, он так допёк противника, что 15-я дивизия генерала Пино (из корпуса вице-короля Италии Евгения Богарне), увлёкшись операциями против отряда, на целый день опоздала к Бородинскому сражению. Быть может, как раз этих 6000 солдат 15-й дивизии и не хватило Наполеону для полного разгрома русской армии? Но как могли дореволюционные патриоты казённого замеса и тем паче их советские преемники признать, что у подлинных первопроходцев партизанской войны 1812 года такие «нетитульные» фамилии: Барклай де Толли, Винценгероде, Бенкендорф, Кнорринг, Ламберт!
А как же Василиса Кожина?! – Легенда гласит: жена сельского старосты, мстя за убитого французами мужа, организовала партизанский отряд; наколошматила кучу французов и, вооружённая то ли косой, то ли вилами, предстала пред восхищённые очи самого Кутузова; после войны император Александр I, до слёз тронутый необычным подвигом, наградил её медалью. Абсолютно всё это миф: Василиса Кожина действительно была, но нет ни единого документа, подтверждающего её участие в боевых действиях. Не было и встречи Кутузова с Василисой, не задокументировано награждение старостихи какой-либо медалью. Никогда не существовало в природе и никакого «отряда Василисы Кожиной». Хотя в истории эта женщина отметилась, но лишь тем, что однажды участвовала в конвоировании пленных французов, зверски расправившись с одним из них. Но консервативно-охранительной общественности тогда позарез нужны были верноподданные герои-простолюдины, а либеральной – крестьяне-патриоты, и социальный заказ был успешно реализован: все дружно распиарили и старостиху Василису, и почти столь же «героического» Герасима Курина, и никогда не существовавшего «русского Сцеволу» – крестьянина, якобы отсёкшего себе руку, на которую французы поставили клеймо…

«Атаман мертвецки пьян»
Кстати о пленных: отечественные описатели войны 1812 года, с придыханием говоря о «народной войне», стараются не афишировать, что русские крестьяне подвергали пленных французских солдат жесточайшим пыткам и истязаниям. Причём зверства эти творились вовсе не обязательно в ответ на французские бесчинства, также порой имевшие место. Пленных живьём варили в кипятке, живыми закапывали в землю, живьём же сжигали, обмотав тела соломой или облив чем-то горючим, насаживали на кол, закалывали вилами, рубили на куски косами и топорами, топили. Раненых французских солдат крестьяне-«партизаны» в лучшем случае сразу добивали. – Кому нужна была правда о такой народной войне и таком народе?!.
А вот партизаны-армейцы вели себя пристойно, за исключением, пожалуй, лишь Фигнера: сей известный партизан из-за своих беспрецедентно жестоких расправ над безоружными пленными имел у сослуживцев репутацию душевнобольного и чудовищного садиста.
Впрочем, донские казаки, немало отличившиеся в боях, уже во второй половине войны тоже «достойно» показали себя ещё и в расправах с пленными. А уж по части мародёрства казакам просто не было равных: этого занятия не гнушался, например, знаменитый казачий генерал Иловайский, наложивший лапу, в частности, на отбитый у французов транспорт с награбленными церковными ценностями – отправил его к себе на Дон. Мародёрствовали казаки и в русских деревнях, неисчислимыми обозами перегоняя награбленное в донские станицы. В своих записках Бенкендорф писал, что казачий лагерь обычно «походил на воровской притон». А генерал Ермолов позже с горечью бросил, что «атаман Платов перестал служить, войска его предались распутствам и грабежам, рассеялись сонмищами, шайками разбойников и опустошили землю от Смоленска до Москвы. Казаки приносили менее пользы, нежели вреда». Ещё Ермолов написал, как во время двух решающих сражений, Шевардинского и Бородинского, атаман Платов был… мертвецки пьян! Шокированный Кутузов сказал тогда Ермолову, что «в первый раз видит полного генерала без чувств пьяного». И это весьма дорого обошлось русской армии: поскольку пан-атаман Матвей Иванович Платов в день генерального сражения был пьян, гусары, как рапортовал Кутузов государю, понесли огромные потери и не могли «что-либо предпринять, потому что казаки… так сказать, не действовали». Но ведь и про пьяного Платова, и про казаков-мародёров в наших учебниках ни словечка, а уж как глухо на сей счет молчат казённые патриоты...
Два столетия минуло уже после этой войны, но всё ещё нельзя считать, что она исследована всеобъемлюще полно и объективно, хотя о закрытости, например, архивных материалов говорить уже не приходится. Проблема, похоже, в традиционном у нас заидеологизированном подходе даже к событиям, давно уже канувшим в Лету. Так было и при царях, и при генсеках и повторяется при президентах. Только ведь история не бывает хорошей или плохой – она уже состоялась, её нельзя изменить, можно лишь исследовать, приняв такой, какая она есть. Без идеологии. Без пропагандистских фантиков. Хотя бы – об исторических событиях периода войны 1812 года. 

 

Саша, обычно в таких случаях дают ссылку, откуда взят материал...

 

Указал в начале: Владимир Воронов.
_________________________
Было скопировано из газеты " Сов. секретно", не помню номер,надо поискать.

 

Оно интересно, только и рапортам сильно доверять тоже нельзя (приписки и в то время существовали) бой под Миром никто не нашел, а народу искало много, ведь по описанию был очень большой. отдельные находки есть, но ведь не в таком количестве как описывают победители.

 

Я, под Миром, за все годы поиска, обналужил только 4 "пяточка" с находками, размером где-то 5 на 6 метров. А поле там гектаров 100.

 

Цитата(RAUS @ 07 Августа 2012, 23:18)
Может быть, и не стоит об этом писать в 200-летнюю годовщину , но,как говорится, "из песни слов не выбросишь"
Вот такой материал нашёл:
Особенно шокируют части "«Дубина народной войны» и" Рейнджеры XIX века"...
:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::


Считаю, что стоит ! Правильно открыта тема именно В 200-летний юбилейный год, потом может совсем забудется до лучших времён !

 

Может быть, и не стоит об этом писать в 200-летнюю годовщину , но,как говорится, "из песни слов не выбросишь"
Вот такой материал нашёл:
Особенно шокируют части "«Дубина народной войны» и" Рейнджеры XIX века"...
:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::

Считаю, что стоит ! Правильно открыта тема именно В 200-летний юбилейный год, потом может совсем забудется до лучших времён !
[/quote]
Тоже-такого мнения!! И еще!!!.... Может покажусь невеждой- но для меня стало открытием- что Наполеон-начал войну с Россией-из за того-что Александр1-не отдал ему в жены-свою сестру Анну!!!!(радио-"Звезда")

 

Судя по эмоциям автора - он действительно знал только одно сражение - Бородино Хорошо, что в архив сходил... Хотя можно было и не ходить, а почитать современных исследователей - Попова, Земцова, Олега Соколова и др., или ежегодные отчеты Можайской Конференции - они более доступны.

 

Цитата(guesta2010 @ 08 Августа 2012, 21:01)
Судя по эмоциям автора - он действительно знал только одно сражение - Бородино Хорошо, что в архив сходил... Хотя можно было и не ходить, а почитать современных исследователей - Попова, Земцова, Олега Соколова и др., или ежегодные отчеты Можайской Конференции - они более доступны.

Что уж про современных исследователей говорить... когда уже через 25 лет после Бородина все запутались в этих событиях - кто, где, когда и зачем делал - и переругались.
И нынешние до сих пор спорят об этом, казалось, бы уже вдоль-и-поперёк описанном и изученном сражении: кто план составил, когда Багратиона ранило, сколько было атак, когда был штурм батареи Раневского... и была ли именно такая батарея.
Чего уж там про другие красивые мифы толковать...

 

Цитата(Жозеф @ 21 Сентября 2012, 14:09)
штурм батареи Раневского... и была ли именно такая батарея.

Нет, такой батареи не было. Была РаЕвского.......
Кстати, ваш РаНевский органично вписывается в суть вашего повествования.

 

Для себя ничего нового из этой статьи не почерпнул. Все эти "белые пятна" давно и хорошо известны. Да, не всем они нравятся. Например, за свои выступления (публикации) о Василисе Кожиной меня сделали "врагом народа", в некоторых "кругах". Хотя мне их скрипение зубами "по барабану".

 

Не вижу ничего особенного. Война есть война. На войне есть все, и белые пятна и черные, кто был тот поймет.
А для себя мне интересно

 

Цитата(redflag @ 21 Сентября 2012, 14:57)
Нет, такой батареи не было. Была РаЕвского.......
Кстати, ваш РаНевский органично вписывается в суть вашего повествования.

Спасибо, родимый, просветили, на ум наставили...
Бывает - опИсался: РАЕВСКОГО.
Обрадовались - прямо сразу за язык хватать и пинать! Чисто по-русскии органично вписано...
Злой Вы человек и какой-то малоинтеллигентный прямо.
А то бы знали, как настойчиво "монтировали" в историю Бородина вместо "люнета Раевского" "батарею полковника Шульмана".

А кто-нибудь из вникавших в тему может пояснить: почему уже Николай I не позволил поставить у Казанского собора в Питере третий памятник, который предусматривался по проекту - Бенигсену, а потом вообще отказался приехать на официальное открытие?

 

Цитата(Жозеф @ 21 Сентября 2012, 21:31)
Злой Вы человек и какой-то малоинтеллигентный прямо.
А то бы знали, как настойчиво "монтировали" в историю Бородина вместо "люнета Раевского" "батарею полковника Шульмана".

Неправда ваша......добрый я....
Про Шульмана поподробней ПЖЛ.
З.Ы. Зря вы иронизируете. Национальная гвардия Варшавы на 100% состояла из евреев.

 

Цитата(redflag @ 24 Сентября 2012, 10:13)
Неправда ваша......добрый я....
Про Шульмана поподробней ПЖЛ.
З.Ы. Зря вы иронизируете. Национальная гвардия Варшавы на 100% состояла из евреев.

Но наполовину "диагноз" точный: "извините" не прозвучало.
В таком разе "поподробней" сами прочтёте у Липранди в "Материалах для Отечественной войны".
Кстати, этот участник сражения и свидетель событий именно этого участка боя очень и очень выражал сомнения по роли т.н. "батареи РАЕВСКОГО" "как ключа позиции" - о чём так любят поведать все эскурсоводы... как и про восемь атак на "Багратионовы флеши".
Про Варшаву - не допонял построение ассоциативного ряда. Это по поводу того, что "Шульман" еврей, что ли?

 

В открытую тему предлагаю свою статью...

Архипов А.М.
Б е р е з и н а 1 8 1 2.
«…истинной Истории тех событий, кажется, еще не пришло время явиться, доколе не изгладятся с лица земли важные современники, заграждающие уста истине, и только в кабинетах их остается тайна Истории. Между тем пусть в счастливый час являются Записки участников. Каждый из нас смотрел на происшествия своими глазами и мог заметить то, что другой упустил из вида. Последующие сочинители извлекут из сих материалов лучшее для составления целого, более истинного, нежели все свежие Истории недавних событий».
Радожицкий И.Т. «Походные записки артиллериста. 1812-1816». 1835год.

Ангелы Наполеона или Кто Выпустил Наполеона из России?

Вот и минуло два века со времени военного похода Наполеона в Россию. Казалось бы, за это время политики, историки, ученые и просто заинтересованные лица детально разобрали и описали все события, факты и закоулки Отечественной войны 1812 года. Но, к сожалению, некоторые вопросы продолжают оставаться спорными. Один из таких вопросов «Кто же выпустил Наполеона из России?»
В благополучном переходе французской армией реки Березины, виновным объявили адмирала П.В. Чичагова, командующего 3-й Западной армией. Несмотря на отдельные голоса, раздававшиеся в защиту адмирала, в России распространялись слухи, эпиграммы, басни, порочащие П.В. Чичагова как полководца.
Чтобы глубже разобраться в причинах счастливой переправы Наполеона, нам не обойтись хотя бы без краткого обзора событий ноября 1812 года, но сначала заглянем еще на полгода ранее.

***
В связи с затянувшимся заключением мирного договора с Турцией, Император Александр I в мае 1812 года отзывает генерала Кутузова и на его место назначает адмирала Чичагова командующим Дунайской армией и Черноморским флотом, а вместе с тем и генерал-губернатором Молдавии и Валахии. Кроме того, дошедшие до Александра жалобы местных жителей на Кутузова и его армию требовали наискорейшего вмешательства и исправления положения.
Узнав о намерении Александра, Кутузов форсирует подписание договора и, по приезде Чичагова, сдает ему Дунайскую армию, но остается крайне недовольным и обиженным таким решением Императора. Свое раздражение М.И. Кутузов полностью переносит на заменившего его адмирала Чичагова. Но, пожалуй, не меньшее раздражение назначение адмирала вызвало у генерала от инфантерии графа Ланжерона, который уже много лет имел виды на пост главнокомандующего Молдавской армии, но раз за разом его надежды не оправдывались. Назначение флотоводца на сухопутную армейскую должность многими было принято с удивлением, недоверием и сарказмом.
Положение дел в Молдавской армии в этот период и смену главнокомандующего описал в своих записках и граф Ланжерон. [1] Все свое красноречие он мастерски употребил на уничижительные характеристики российского генералитета, что позволяет предполагать и самого Ланжерона источником зависти и интриг в армии. Там же, в одном из примечаний в окончании записок, Ланжерон, похваляясь, пишет: «Из семи генерал-аншефов, командовавших армией в течение 7 лет, я один не имел времени сделать столько глупостей, как другие». Показательно, что граф Ланжерон (ум. 1831) завещал публикацию своих записок только через пятьдесят лет после своей смерти, и это также приводит к мысли, что он всячески сторонился как опровержений, так и разоблачений своих свидетельств. К этим запискам Ланжерона, увидевшим свет только на рубеже ХХ века, мы обратимся чуть ниже. Нам можно только сожалеть, что эти мемуары были недоступны историкам XIX века.
П.В. Чичагов, человек открытый, прямой и независимый в своих суждениях, в короткий срок восстановил армейский порядок и прекратил незаконное самоуправство, но вместе с тем, дал подчиненным повод для недовольства, не выказав полновесных знаний в сухопутной армейской службе.
Уже в начале августа Чичагов пытается освободиться от своенравных генералов в своей армии. Читаем у Н.В. Скрицкого: «Он просил, чтобы войска Ришелье пришли к нему без командующего, и писал царю: «Я бы предпочел, чтобы Ваше Величество отняли у меня находящегося здесь француза, чем давать мне еще одного». Очевидно, адмирал имел в виду генерала Ланжерона, позднее сыгравшего роковую роль в начале боев на Березине». [2]
В середине сентября, перейдя от южных границ к западным, Дунайская армия объединилась с 3-й Обсервационной армией генерала Тормасова. Главнокомандующим образовавшейся вновь 3-й Западной армией был назначен адмирал Чичагов. Но само это назначение и его форма вызывало немало вопросов, как у адмирала, так и у Тормасова и его генералов.
Процитируем историка А.Н. Попова: «Приказ Кутузова, – говорит адмирал Чичагов, – был писан в таких двусмысленных выражениях, что Тормасов не считал себя вправе передать под мое начальство свою армию, но вверил ее генералу Маркову, который, впрочем, согласился подчиниться мне». Тормасов, напротив, передал ему свою армию, но сохраняя ее целость как отдельной армии, передал исправление своей должности старшему из генералов Маркову, подчинив его адмиралу. Это обстоятельство возбудило пререкания, и Марков должен был удалиться в большую армию. /…/ Поручая князю Кутузову отозвать Тормасова, император заботился о том, чтобы не огорчить его. «Важность предстоящих обстоятельств, – писал государь князю Кутузову, – заставляет меня обратить внимание на необходимость, чтобы один начальник руководствовал 3-ею западною и Молдавскою армиями. Из двух, я, по искренности с вами, признаю способнее адмирала Чичагова, по решимости его характера. Но не хочу я огорчать генерала Тормасова, весьма уважаемого мною». (Рескрипт Кутузову от 1-го сентября). /…/
Получив привезенный Чернышевым план военных действий, адмирал Чичагов писал государю: «…я получил инструкции вашего величества, касающиеся плана военных действий, столько же обширного, сколько важного. Как военный я считаю особою честью и глубоко чувствую этот знак вашего доверия; но как человек, преданный вам не по приказу только, а по чувству, самому чистому, глубокому и искреннему, не могу видеть без крайнего огорчения, как способы и формы, употребленные для приведения в исполнение самых лучших ваших намерений, всегда оказываются или ошибочными или недостаточными. Намерения вашего величества, в этом последнем плане действий, заключаются в том, чтобы соединить власть в одном пункте, сосредоточить силы и сколько возможно сохранить единство для достижения цели; но во всех полученных мною сообщениях и предписаниях ни разу не сказано, что начальство над этими армиями и соединенными корпусами будет поручено мне. Все, что относится до мысли о командовании, изложено так неопределенно, так неуместно многоречиво, что с первого же шага генерал Тормасов не счел себя вправе передать мне свою армию. Я рискую встретить то же сопротивление и в начальниках всех корпусов, ибо ни одному не сказано, что он будет находиться под моим начальством, но только, чтобы мы сговорились о совокупных действиях. Таким образом, желание единства начинается размножением властей». [3]
И, действительно, «Армия начинает быть недовольна адмиралом» – такую запись в своем журнале 28-го октября сделал генерал-майор князь В.В. Вяземский, [4] возглавлявший 3-ю бригаду корпуса генерал-лейтенанта Е.И. Маркова. Впрочем, соперничество в генеральской среде процветало во всех армиях и во все времена.
В своем исследовании взаимоотношений и сил внутри генералитета В.М. Безотосный пишет: «Помимо профессиональной предвзятости армейских генералов в отношении моряков, многие современники указывали на независимый характер Чичагова и его весьма критическое отношение к России. /…/ Чичагов, пользовавшийся доверием императора, всегда имел много врагов в высших эшелонах власти, но очень скоро приобрел противников среди командного состава и в своей армии». [5]
Чичагов, видя нежелание части генералов беспрекословно соблюдать армейскую иерархию, 7/19-го ноября повторно обратился к императору Александру I с письменной просьбой: «Я надеюсь, что я буду освобожден от Ланжерона, от Эссена и от Эртеля при первом же случае. Первый из них был бы еще хорош по отношению к другим, если бы у него не было большого самомнения, и был бы он более рассудительным». [6]
Впрочем, до прихода армии Чичагова на Березину это мало отражалось на успехах в боевых действиях. Реализация задачи выхода на коммуникации отступающей армии Наполеона выполнялась в приемлемые сроки и по мере обеспечения безопасности своего тыла. На западных границах против корпусов саксонского генерала Ренье и австрийского генерала Шварценберга Чичагов оставил корпус Сакена и войска Эссена.

После разделения 3-й Западной армии штабс-капитан квартирмейстерской части С.С. Малиновский приводит такое исчисление армии Чичагова: «9-го ноября, после взятия Борисовского укрепления с городом, вся армия сконцентрирована была к сему пункту, в коей состояло по точному исчислению: пехоты – 59 батальонов, кавалерии – 88 эскадронов, артиллерии – 180 орудий, казачьих полков – 13. Считая же всякий батальон под ружьем, на худой конец, по 350 человек, всего было 19.750; кавалерии эскадрон – по 100 человек, всего было 8.800; артиллерии при 180 орудиях, всего 1.100; казачий полк считая по 250 человек, всего 3.250. Итого по всей армии верно менее не было 32.800 человек. Оставалось только употребить с пользою сии войска, за успех же, наверно, отвечать можно было». [7]
Это исчисление следует признать верным на конец октября, поэтому, учитывая потери и оставленный гарнизон в Минске, в Борисов пришло не более 27 тысяч человек.

***
«Вы понимаете, – писал император Александр Чичагову, – до какой степени важно ваше соединение с графом Витгенштейном в окрестностях Минска, или Борисова, чтобы спереди встретить войска Наполеона, тогда как Большая армия их преследует.
Предоставлю вашему соображению принять меры, которые наиболее способствовали бы к достижению цели – не выпустить Наполеона из наших границ и постараться уничтожить его войска, поставив их между вами, Кутузовым, Витгенштейном и Штейнгелем. Разочтите хорошо время и пространство. /…/ Подумайте, как будут различны последствия, если Наполеон перейдет наши границы и составит новую армию. Я полагаюсь на ваш ум, вашу деятельность и силу воли». [8]
По предписаниям совместных действий с армиями Кутузова и Витгенштейна, Чичагову следовало в случае выхода к Березине и занятия города укрепить позицию при Борисове, сделать несколько сильных рубежей впереди на дефиле ближе к местечку Бобр по Оршанской дороге, и войти в сообщение с графом Витгенштейном для совместных действий. Рис.1.

9/21-го ноября авангард 3-й Западной армии под командой графа Ламберта взял Борисовские предмостные укрепления и город, отбросив остатки польской дивизии Домбровского на восток, по дороге к Орше. Дело длилось весь светлый день. Сам граф Ламберт, как и генерал-майор, князь Вяземский, были тяжело ранены, а генерал-майор Г.Ф. Энгельгардт убит. Тем самым авангардная служба была обезглавлена и практически полностью прекращена.
В начавшихся сумерках в освобожденный город вошли идущие следом резервные войска под командой генерала от инфантерии графа Ланжерона. Ланжерон, как старший по званию и должности, обязан был восстановить авангардную службу и немедленно обеспечить глубокую разведку по всем направлениям. Вместо этого он лишь выставил по периметру города казачьи посты и комфортно расположился со своими войсками в Борисове.

Сам Ланжерон, полные мемуары которого были опубликованы во Франции только в 1902 году[9], об этом пишет так: (С.48) «Я приехал, чтобы присоединиться к авангарду, когда Граф Ламберт был ранен и отошел от дел, сражение продолжалось, и я его возглавил. Я повел в атаку на мост и занял Борисов, из которого польские генералы бежали с такой поспешностью, что бросили даже всю свою амуницию.
Все были счастливы тем, что берега Березины принадлежали нам, и все, казалось, вселяло надежду в реальную победу над врагом, но нами командовал Чичагов – ангел-хранитель Наполеона.
(С.49) В Борисове я получаю весточку от Витгенштейна. Вечером в день моего приезда в Борисов один еврей искал встречи, чтобы поговорить со мной в глубокой тайне; я попросил привести его; он спросил меня, я ли адмирал Чичагов, и я сказал ему, что не было такой чести; он казался расстроенным и говорил, что должен сообщить самые срочные и важные вещи; я сказал ему, что занимаю второе место в армии, что адмирал в это время был еще далеко и что можно доверять мне с тайнами; он согласился и, задрав подол платья очень грязного, разорвал подкладку и вынул бумагу на два дюйма площади и отдал мне, это была записка от графа Витгенштейна.
(С.50) Он был проинформирован о нашем движении полковником Чернышевым, который в Слониме отделился от нашей армии… /…/
Граф Витгенштейн писал Чичагову, что был атакован войсками Удино и Виктора, и он надеялся, что мы скоро появимся в Борисове. Еврей прошел через корпуса этих двух маршалов и дал мне полный отчет; я дал ему двадцать пять дукатов, и послал к Витгенштейну с запиской, в которой я сообщил о нашем приходе и захвате моста в Борисове; на следующий день еврею удалось счастливо вернуться к Витгенштейну».

В своих записках графу Витгенштейну (Приложение № 85 и № 86)* [10] Ланжерон написал об успехах армии Чичагова и о том, что в Борисове были найдены два письма, в которых сообщалось об ожидаемом прибытии Наполеона 11/23-го в Борисов, а 13/25-го в Минск.
* Нумерация приведена согласно «Приложению» В.И. Харкевича «1812. Березина». 1893.

Читаем дальше: (С.50) «Наша армия собирается перед Борисовым. 10/22 ноября, Чичагов привел в Борисов все корпуса (за исключением отряда Чаплица, который остался в Брили, перед Веселово, в десяти верстах на нашем левом фланге), которые собрались на правом берегу Березины, слева и справа от укреплений. Нас было более 35,000 превосходных солдат, этого было достаточно, чтобы получить результат, на который мы надеялись. Эти 35,000 героев, закаленные десятью кампаниями, здоровые, хорошо накормленные, хорошо вооруженные, действительно могли противостоять 80,000 оборванных, обескураженных и несчастных людей, с которыми Наполеон бежал из Москвы».

Ланжерон находится в благодушном и приподнятом настроении, и не сомневается, что 35 тысяч армии Чичагова легко смогут противостоять несчастным 80 тысячам французов! Но уже ближе к вечеру следующего дня, 10/22-го, настроение Ланжерона явно изменилось и не в лучшую сторону. Причиной тому был подошедший с армией адмирал Чичагов, обнаруживший неисполнение Ланжероном своих прямых обязанностей, в которые входило восстановление действия авангардной службы. Чичагов, со свойственной ему прямотой, высказал претензии графу и за проявленную его беспечность при введении обоза в город. Досталось от адмирала и другим нерадивым генералам. В освобожденном Борисове были найдены письма, в одном из которых говорилось о прибытии в город корпуса Виктора 10/22-го числа, а 11/23-го самого Наполеона.
Чичагов вспоминает: «Ланжерон не позаботился изучить местность и занять отрядами все пути, ведущие к Борисову. Чтобы оградить себя от внезапного нападения, я сейчас же отправил по всем дорогам отряды казаков и легкой кавалерии и велел им сделать рекогносцировку, сколько возможно дальше, чтобы иметь вернее сведения о расположении неприятеля». [11]. Вместо раненного Ламберта адмирал назначает генерал-майора графа П.П. Палена и предписывает ему, в том случае, если враг не будет обнаружен разведкой к утру 11/23-го, то в 6 часов выйти с авангардом по Оршанской дороге в Лошницу, ища связи с графом Витгенштейном. Также было предписано в 10 часов утра выдвигаться остальным войскам следом за авангардом. Утром же в ближайшие деревеньки была направлена часть кавалерии для пополнения фуража.
Нарушение графика движения французов к Березине, указанного в найденных письмах, говорило о больших проблемах Наполеона при отступлении, которые следовало попытаться использовать для налаживания устойчивых связей между русскими армиями. Отсутствие сообщений о противнике от разведывательных отрядов, посланных вечером предыдущего дня, позволяло действовать согласно общему предписанию о движении навстречу с Витгенштейном и Кутузовым, что и предпринял адмирал.
Как мы помним, Ланжерон намеревался выйти вперед реки, о чем он известил графа Витгенштейна в записке № 85 утром 10/22-го числа, но его ущемленное самолюбие требовало немедленного реванша у адмирала, действуя ему наперекор.

Ланжерон: (С.51) «План дальнейшего движения Чичагова. Наконец, 11/23 ноября, наш адмирал объявил о своем плане дальнейших действий в сложившейся обстановке. Плана, нелепого и рискованного, жертвою которого мы все могли стать. Он направил графа Павла Палена, которому поручил авангард, по Смоленской дороге к Лошнице и даже к Бобру, и все другие корпуса за ним должны были следовать на расстоянии одного-двух часов.
Он хотел, по его словам, идти навстречу Наполеону и его раздавить между ним и Кутузовым; но не учитывал опасности на дороге, по которой он хотел пройти, ни реку, через которую пришлось бы отступать в случае необходимости; мы обязаны были предположить, что можем быть атакованы массами врага, еще тогда превосходящего нас в силе, и которые находились сбоку от нас один за другим – Удино и Виктор, идущие в Борисов из Холопеничей».

Следует обратить внимание, что теперь Ланжерон уже вовсе не верит в силу своей «35,000-й» армии.

(С.52) «Я помогаю предотвратить исполнение плана. Все генералы были в отчаянии, но никто не смел возразить. Я, наконец, прервал это оцепенение, и пошел искать полковника Ренне, очень хорошего офицера, которому Чичагов, казалось, доверял более чем другим. Я говорил с ним настолько убедительно, что мои доводы были восприняты также и дежурным генералом Инзовым, вместе с которым удалось отменить гибельные приказы. В связи с этим было остановлено движение войск бывших уже на мосту при выходе из города, и отправить приказ в авангард, чтобы он вернулся в город; это был полдень».

Чичагову становится очевидным, что реализовать план движения армии навстречу графу Витгенштейну и князю Кутузову, когда генералы оспаривают практически все решения главнокомандующего и отказываются подчиняться, просто невозможно. В 10 часов утра Чичагов под давлением своих генералов посылает отзыв авангарду, и уже с марша возвращает выходящий из города вслед графу Палену корпус резерва.
Ближе к полудню, между Неманицей и Лошницей, авангард Палена столкнулся с французами решительно настроенными выйти к Березине. Граф Пален срочно запросил подкрепление, но Чичагов, уже пославший ему отзыв, посчитал встретившегося противника не представляющим больших угроз для трехтысячного авангарда. Имея боеспособную армию, закаленную во многих боях, Чичагову, впрочем, как и никому другому, невозможно было даже предположить, что противнику удастся блокировать три полка русской пехоты, оттеснив их в лес, а артиллерию и кавалерию опрокинуть по дороге к Борисову. Такое расчленение авангарда на пехоту и кавалерию привело к поражению и явилось причиной столь скорого отступления графа Палена!
Угроза оказалось намного серьезнее, чем думал адмирал. Это был авангард маршала Удино, имевший задачу любой ценой вернуть переправу при Борисове. В результате такого неожиданного и стремительного отступления, а вернее бегства авангарда Палена, Чичагов не имел времени эвакуировать город, и отошел на правый берег, потеряв до 1000 человек, часть багажа армии, раненных и магазины, устроенные в городе.
Таких печальных последствий могло не быть, если бы не строптивый нрав графа Ланжерона, организовавшего генеральский саботаж утром этого дня!
Не трудно себе представить развитие событий, не вмешайся в них Ланжерон. Отступающий авангард графа Палена получил бы подкрепление армией в районе местечка Неманицы, где и остановили бы корпус Удино, насчитывающий вместе с поляками Домбровского до 9 тысяч человек. Армия Чичагова в это время в районе Борисова насчитывала до 20 тысяч человек. Исход сражения был бы вполне очевиден. Далее, армия и город могли быть спокойно эвакуированы на правый берег без потерь, при вполне реальных и ощутимых потерях корпуса Удино.

По этому эпизоду следует привести высказывания генерал-майора Е.И. Чаплица: «Адмирал решился перейти Борисовский мост, думая, что неприятельская великая армия находится еще за Днепром и что, делая движение вперед, он мог присоединиться к графу Витгенштейну между Днепром и Березиною. Вследствие этих предначертаний произошла ошибка после взятия Борисова, - ошибка, имевшая столь маловажные последствия и оказавшаяся тем более простительною, что адмирал предпочел приписать ее себе, нежели допустить, чтобы винили кого-либо другого.
Ланжерон был уже на противоположном берегу реки. Графу Ланжерону, генералу Воинову и князю Щербатову нет извинений, но генерал Сабанеев, как лицо, принадлежавшее штабу, заслуживал быть преданным военному суду». [12]

К сожалению, Чаплиц не приводит причин такой резкой оценки генералов, но причины поражения армии на левом берегу очевидны – это отсутствие авангардной службы после ранения графа Ламберта, и откровенный саботаж в виду неприязненных отношений в генеральской среде. Обе причины напрямую исходят от графа Ланжерона!
Адмирал умолчал о саботаже генералов и, как высоко чтивший честь русского офицера и старший по должности, всю ответственность за произошедшее взял на себя. Однако это только усилило агрессивные настроения в среде генералов его армии.
После этих событий можно сказать, что ангелом-хранителем Чичагов был для своих генералов, а вот графу Ланжерону уже именно здесь впору на себя примерить звание «ангела-хранителя Наполеона»!
Завершив спешную эвакуацию войск из города на правый берег, Чичагов сжег два пролета Борисовского моста и взял под контроль все побережье на расстоянии 80 верст, от Веселово на севере до Березино на юге. Плененные французы уверяли, что за авангардом маршала Удино идет вся армия Наполеона числом до 80 тысяч человек.
На территории военных действий между Днепром и Березиной сложилась удивительная ситуация, при которой ни одна из армий Кутузова, Витгенштейна, Чичагова и Наполеона не вела глубокой разведки и не имела точных сведений о противнике, а русские к тому же не имели сообщения между собой. Кутузов, стоя на Днепре, на целых три дня потерял из виду Наполеона! Витгенштейн у Двины и Улы ожидал возможного движения Наполеона на север. Чичагов, отойдя на правый берег Березины, надеялся вскоре услышать где-либо победный гром русских пушек, разящих отступающего врага. Наполеон же со своей армией и обозом спокойно, без назойливых преследователей, вышел к Березине, но что его ожидало за ней он тоже не ведал!
***
Приложение.

№ 85. Граф Ланжерон – графу Витгенштейну.
Получено 10 ноября. В Борисове 9 ноября 1812.
Господин граф, Борисов занят. Господин граф Ламберт там взял 6 орудий, 2 орлов, 3000 пленных. Корпус Домбровского рассеян и убегает по дороге на Оршу. Дело имело место этим утром, а я прибыл вечером с моим корпусом. Господин адмирал Чичагов находится со всем остатком армии. Я посылаю установить с ним сообщение и предупредить его об этих хороших новостях. Если В. Вп. захочет написать Господину адмиралу свои сообщения, то знайте, вы это можете теперь сделать быстро и легко.
Граф Ламберт взял в Кайданове 2 орудия и 2 - 3.000 заключенных; всего с больницами Минска у нас за 8 дней есть уже около 11.000 заключенных и 24 орудия.
Мы пришли из Бухареста, чтобы к вам присоединяться, господин граф, и вы видите, что мы зря времени не теряли. Я буду очень счастлив, что снова увижу бывшего друга и товарища, который заслужил столько почестей со своей армией в эту кампанию. Господин граф Ламберт был ранен в это утро в ногу.

№ 86. Граф Ланжерон – графу Витгенштейну.
Получено 10 ноября. Борисов, 10 ноября, 8 часов утра.
«Господин генерал, из 2-х перехваченных писем мы узнали, что Наполеон должен быть сегодня в Бобре в 3-х переходах отсюда и что Виктор должен прийти сюда сегодня. Адмирал с целой армией должен быть здесь около 3-х часов дня, и если на меня нападут прежде, я буду стоять до его приезда. Наполеон идет сюда из Орши, согласно этому мы надеемся скоро видеть, ваше высокопревосходительство, на фланговом боку Наполеона; он должен был сюда прийти 12/24 или 13/25; я не знаю, изменятся ли его планы после нашего вчерашнего успеха. Я осмелюсь просить вас, генерал, поспешить к нам. Я планирую принять позицию впереди в 5 или 6 верстах от реки. Я полагаю, мой генерал, что вы прибудете согласно вашей маленькой записке к адмиралу от 7-го числа, которую я получил ранее».

Примечание.

[1] «Русская Старина», «Записки графа Ланжерона». 1911г, кн.8.
[2] Н.В. Скрицкий «Два адмирала Чичагова». Центрполиграф. 2012, С.449.
[3] Русская Старина». 1877. Т.20. «От Малоярославца до Березины. 1812. С.51-53.
[4] «1812 год». Военные дневники, В.В. Вяземский. «Журнал» 1812 г., с.224.
[5] «Эпоха 1812 года». Исследования. Источники. Историография. М. 2002. С.36.
В.М. Безотосный. «Борьба генеральских группировок в русской армии эпохи 1812 года».
[6] “Memoires de Langeron. Campagnes de 1812, 1813, 1814”. Paris, 1902, P.XLVIII.
(L.-G. Fabry) (http://gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k112152r/f3.image)
[7] В. Харкевич. «1812 год в дневниках и воспоминаниях современников». Т.4. «Записки С.С. Малиновского», с.77.
[8] «Русская Старина». 1877. Т.20. «От Малоярославца до Березины. 1812. С.74.
[9] “Memoires de Langeron. Campagnes de 1812, 1813, 1814”. Paris, 1902, P.48-78.
[10] В. Харкевич. «1812. Березина». Приложения. СПб. 1893.
[11] Русский Архив, 1869. Вып. 7. Чичагов П. В. «Переправа через Березину». С.1147.
[12] Чаплиц. «Русская Старина», 1886, № 6, С.506.
Продолжение следует.

 

Вечером 11/23-го Удино полностью заблокировал свободный доступ в город идущим за ним войскам и беженцам. Все они останавливались за 7 верст от Борисова на Неманицких высотах. Маршал Удино сразу организовал этим войскам доставку продуктов питания из магазинов города на подводах. Чичагов всего этого видеть и знать не мог, так как заградительные кордоны французов на реке были плотны и пресекали все попытки разведывательных действий. Именно поэтому русская сторона могла видеть только то, что хотели показать французы.

На следующий день, 12/24-го, на участке реки от Веселово, что в 20 верстах севернее, до Ухолоды, что в 8-ми верстах ниже Борисова по течению, Удино начал поиски удобных бродов на реке, а в некоторых местах и работы по приготовлению материалов для переправы. Чичагов контролировал все действия французов своими наблюдательными постами и отрядами. В этот же день Удино демонстративно, на глазах противника, направил роту саперов, а за ними обозы с беженцами, раненными и обмороженными солдатами в сторону Ухолоды. С русского берега реки вся эта кавалькада выглядела, а вернее, не столько была видна, сколько слышна, как колонна армии, которая следует к месту наведения переправы. Наблюдатели сообщали, что работы при Ухолоде носили демонстративный характер, неоднократно останавливались и начинались вновь. Такие же ложные приготовления к наведению переправ провели при местечке Стахово и в самом Борисове. В этот день для окончательного выбора переправы в Борисов прибыл Мюрат.

Раненный граф Ламберт, находясь в Стахове, послал своих адъютантов осмотреть прилегающую к реке местность. Напротив деревушки Студенки разведка обнаружила отряды неприятельской конницы, искавшие удобные места для переправы. Левый возвышенный берег у Студенки был удобен для подхода войск и размещения артиллерии, прикрывающей строительство переправы. Ламберт сразу направил адмиралу Чичагову своего адъютанта «с письмом, где подробно излагал соображения, которые, несомненно, приведут неприятеля к решению попытаться переправиться в этом пункте. С каким удивлением сделалось известным по возвращении адъютанта, что адмирал, не придав ни какого значения этому мнению, решился начать движение 12-го после полудня». [13]
Стоило ли так огорчаться графу Ламберту на реакцию Чичагова, когда обо всех местах поисков брода французами своевременно доносил генерал Чаплиц, контролировавший весь северный фланг. Но если Ламберт озаботился лишь одним пунктом у Студенки, как и Ланжерон, видевший угрозу только в Ухолоде, то Чичагову предстояло встретить Наполеона в одном из многих возможных пунктов переправы раскиданных на расстоянии 80 верст по течению реки.
Кроме того, в ночь на 13/25-е пришли депеши от графа Витгенштейна № 96 и от князя Кутузова № 49 о предположительном движении Наполеона к Березино, а от полковника Кнорринга № 125 и № 126 о движении Шварценберга в этом же направлении от западных границ. Все это послужило последним доводом в пользу переброски армии Чичагова в центр 80-ти верстной линии охраняемого берега.

Вот аргументы, заставившие Чичагова принять решение перевести армию в центральный пункт линии обороны, Забашевичи.
1) – Чичагов в течение двух суток при Борисове наблюдал напротив себя только один фланговый корпус маршала Удино, что позволяло думать о перемене направления движения на юг большой армии Наполеона;
2) – 11/23-го числа Наполеон с Витгенштейном был в Бобре в двух переходах от Борисова, и 13/25-го ни того, ни другого здесь не было, следовательно, они могли направиться от Бобра к югу;
3) – До Березина от Бобра три перехода, значит, Наполеон уже через сутки мог переправляться в нижнем течении Березины, где находился лишь наблюдательный отряд Орурка.
4) – Во все время противостояния у Борисова не было никаких признаков приближения русских армий Витгенштейна и Кутузова, которые в сообщениях уверяли, что практически висят у противника на плечах, нанося ему поражение.
5) – Отсутствие 15,000-го корпуса Эртеля, который должен был прикрывать нижнее течение Березины и расчет на соединение с Витгенштейном на северном фланге.
6) – Утром 13/25-го получены сообщения от Кутузова, Витгенштейна и Кнорринга, позволявшие считать южное направление движения Наполеона реальным.
В этих обстоятельствах на раздумье у Чичагова времени больше не было.

Итак, отсутствие видимых больших масс французов в Борисове, отсутствие авангардов Витгенштейна и Кутузова, нарочитая суета с приготовлениями переправ в Борисове и Ухолоде убеждало в том, что фланговый корпус Удино стоит здесь лишь для отвлечения внимания армии Чичагова от истинного движения Наполеона.

Вернемся к запискам Ланжерона: (С.55) «Мы видим Наполеона в Борисове. Следующий день 12/24 ноября был потрачен с нашей стороны для изучения и подсчета всех врагов в Борисове и на лугах, которые его окружают и где они стоят лагерем.
Мы видели прекрасно Наполеона и Мюрата, других генералов врага, которые прибыли утром 13/25 и частично на 14/26 на рассвете, чтобы идти в Студенку, лежащую рядом с Веселово, где были готовы мосты для прохода, и мы должны были и могли это предотвратить.
Новости от Кутузова и Витгенштейна. Однако Чичагов получил утром 13/25-го от Кутузова письмо, в котором сообщает, что он будет прикрывать левый путь к Березино, куда он полагал, может пойти Наполеон, чтобы быть ближе к Шварценбергу. Кутузов напоминает адмиралу быть осторожным на своем правом фланге и быть там, если бы враг взял этот путь.
В этом письме, которое Чичагов заставил меня читать, очень ясно написано: Кутузов бесповоротно не приказывал адмиралу направляться в свою правую сторону, он ему давал только совет на случай, если враги пойдут туда; он тогда не мог, знать планы Наполеона, и он оставлял самому Чичагову принимать решения, в случае если его предположения оказались бы неверными; так было, но Чичагов воспользовался этим советом Кутузова, чтобы совершить движение намного абсурднее чем то, которое он совершил 11/23.
(С.56) Кутузов был готов поверить, что Наполеон пойдет на Березино и Игумен, но Чичагов видел Наполеона перед своими глазами. Он наблюдал его армию, все окрестности Борисова до самого горизонта были заполнены его войсками; ни один человек не мог ускользнуть от нашего взгляда, ни одно движение не могло быть скрыто от нас. Мы имели господствующее положение».

То, что Ланжерон и другие якобы видели 13/25-го числа Наполеона с Мюратом и движение их к переправе в Студенке, заявление явно надуманное и вздорное! Наполеон в Борисов пришел 13/25-го только в 5 часов вечера, когда полностью стемнело, и, смешно думать, что он и Мюрат стремились показаться на глаза русским, когда вся армия соблюдала строжайшие меры предосторожности. О возможном скоплении французов под Студенкой в ночь на 14/26-е первым узнал Чаплиц, о чем тут же доложил Ланжерону, но тот только продолжал настаивать на выполнении Чаплицем предписания приблизиться к предмостным укреплениям. Вплоть до самого начала переправы 14/26-го, французы показывали движение только к Ухолоде, никаких других перемещений больших масс противника русскими замечено не было. Наполеон не знал, какими силами располагает адмирал и ожидал встретить значительное сопротивление армии Чичагова на правом берегу. Поэтому для успешной переправы элемент неожиданности был ему крайне необходим и все действия французской армии были подчинены именно этой идее.
В письме Кутузова и в самом деле не было конкретных указаний о направлении движения Наполеона, но решение Чичагова формировалось, в том числе и с его учетом. Многие историки считают, что письмо Кутузова адмирал получил только 14/26-го ноября, но, как видим, Ланжерон свидетельствует о его получении уже в ночь на 13/25-е число.

(С.60) «13/25 ноября в девять часов утра, Чичагов, сидя на барабане, вызывает начальника штаба генерала Сабанеева и диктует приказ армии идти сразу за двадцать семь верст вправо через Гливин к Забашевичи. Сабанеев, как молнией пораженный столь неожиданным и абсурдным приказом, не знал, что ответить Чичагову. Он вспылил и использовал выражения более энергичные, чем осторожные, которые он не должен был бы позволить себе с главнокомандующим, таким как Чичагов. Но он понимал все безумие этого приказа, по которому адмирал идет на свой правый фланг вопреки мнению всех своих генералов. Чичагов спокойно смотрит и отстраняет его, говоря: «Этот человек кричит больше, чем другие, но он не знает всего в полной мере».
Никто больше чем я не соблюдает военной иерархии, и не соответствует требованиям этой слепой субординации, без которой армия скоро представляла бы наиболее печальные результаты такой гибельной анархии. Но в сложившейся ситуации, когда от выбора верного решения зависела судьба своей родины, и даже, можем сказать, мира, командующий без опыта, без знаний, без талантов, не слушая ни советов, ни предупреждений, и принимающий наверняка абсурдное движение, которое могло причинить ущерб всей его армии, я полагаю, что в этом единственном обстоятельстве, генералы могут собраться, протестовать и ослушаться. Это нужно делать очень деликатно, и я не осмелюсь защищать мнение, которое не будет разделяться большинством военных, но необходимость устанавливает закон. Именно все это говорит в пользу моего высказывания.
Я разговаривал с несколькими генералами (в том числе с храбрым и верным Воиновым), но они слишком боялись ответственности, которая могла повлиять на них, и, с болью в душе, они пошли с армией».

После генеральского саботажа на левом берегу и поражения авангарда графа Палена 11/23-го числа, Чичагов не намерен был больше уступать принятие решений своим генералам, в связи с чем, Ланжерон сокрушается, обращаясь к Воинову:

«Я подошел к адмиралу и указал ему на французские колонны, которые были видны в правой стороне, он ответил: «Это финт, чтобы обмануть нас, это ложное движение».

И в самом деле, Ланжерон полностью поддался обману противника при Ухолоде. В своем заблуждении он оставался и далее, настоятельно требуя от Чаплица, сколько можно быстрее исполнить предписание Чичагова – оставить наблюдательные посты в Веселово и с войсками прибыть к предмостным укреплениям.

Совершенно очевидно, что решение о переводе армии в центр обороняемой линии, принятое Чичаговым, было вынужденно ошибочным, но не абсурдным!

Утром 13/25-го, находясь в предмостных укреплениях напротив Борисова, адмирал Чичагов перед выходом армии в Забашевичи пишет предписания командирам всех своих подразделений. Мы же сконцентрируем свое внимание лишь на переписке с Чаплицем и Ланжероном, которым было поручено наблюдать течение реки от Веселово до Борисова.
Ожидая появления Наполеона на своем правом фланге, Чичагов предписал Чаплицу (№ 120) 14/26-го числа, оставив только наблюдательные посты у Веселово, перейти к Ланжерону, напротив Борисова. Еще через сутки, если не будет тревожных сообщений с аванпостов от Веселово, вместе с отрядом перейти к местечку Забашевичи.
Ланжерону (№ 121) было предписано остаться в предмостных укреплениях с 15-й пехотной дивизией, к которой добавлялось еще восемь орудий и два драгунских полка. Также сообщалось, что назавтра подойдет Чаплиц со своим войском.
После всех распоряжений, приняв строгие меры скрытности при движении к Забашевичам, адмирал повел свою армию от Борисова. 13/25-го, еще не дойдя до Забашевич, Чичагов получил сообщение генерала Чаплица о замеченной днем увеличившейся активности французов напротив селения Брили, где они вновь изучали брод у д. Студенки. Он тут же отреагировал следующими предписаниями.
Чаплицу (№ 127) – расположиться с отрядом на прежних местах, войти в сношение с Витгенштейном и оказать ему пособие для переправы в районе Зембина, ожидать подкрепления пехотным полком и крупнокалиберной артиллерией от Ланжерона. Чичагов надеялся, что Витгенштейн все-таки появится на Зембинском направлении и прикроет северный фланг.
Ланжерону (№ 128) – откомандировать к генерал-майору Чаплицу один пехотный полк и батарейную роту № 38-го. Кроме того, сообщил, что приказал генералу Чаплицу расположиться в тех же местах, кои занимал он прежде и просил графа быть осторожным, и обо всем, что случится, и замечено будет доносить немедля.
Переведя армию в Забашевичи, Чичагов понимал, что дальнейшее движение армии может быть только после получения о неприятеле достоверных известий.
Предписания Чаплицу и Ланжерону отправленные вечером 13/25-го из ставки в Забашевичах должны были дойти до адресатов еще до полуночи, но Ланжерон уверяет, что предписаний не было. Объяснение этому можно разглядеть в записках Ланжерона.

(С.61) «Чичагов дает поручения Генералу Чаплицу отказаться от своей позиции. Мы видели, что Генерал Чаплиц, с сильным отрядом, наблюдает Зембинские мосты и броды через Березину напротив Веселово.
Чичагов ему приказал оставить свой пост и приблизиться ко мне в Стаховский лес, но меня он не ознакомил с этим приказом, о котором я, безусловно, не мог догадываться. Чаплиц виновен в том, что меня об этом не известил».

Удивительным образом оказывается, что граф Ланжерон вовсе не предупрежден о предписании № 120 Чаплицу, хотя в предписании № 121 его об этом извещает сам Чичагов и писаны эти бумаги были в предмостном укреплении, то есть практически отдавались из рук в руки!

(С.62) «Мне суждено было остаться для наблюдения Борисова. Передо мной на версту, более 100,000 врагов, адмирал дал мне 1,200 пехоты, 300 казаков и 36 единиц тяжелой артиллерии, более полезной в затруднительном положении, в котором я был».

Здесь следует еще раз поправить автора, который называет «сильным» отряд Чаплица в 3 тысячи человек, а свою 15-ю дивизию в 4-5 тысяч человек [14] приуменьшает до 1,5 тысяч, и количество врагов на противоположном берегу увеличивает до 100 тысяч! Причем, охраняемая береговая линия у Чаплица 12 верст, а у Ланжерона только 8!
Такие странные метаморфозы в восприятии Ланжероном действительности могут говорить только о полной панике его охватившей после ухода основных сил армии и о готовности, оправдывая себя, оговорить не только адмирала, но и вообще кого угодно!

(С.62) «Адмирал дает нам описание Наполеона. Прежде чем уйти, Чичагов днем дал описание Наполеона, он сказал, что он знал по Парижу, так что если он попытается бежать, можно было узнать его.
Этот распоряжение адмирала было бесполезным. Наполеон не нуждался в переодевании для бегства – дорога ему была открыта и он этим воспользовался.
Опыт доказал, что очень трудно оспорить многочисленному и умелому врагу проход реки. Силы, которые ему противостоят, он сумеет почти всегда обмануть быстрыми перемещениями по берегу к точке перехода и быстрым форсированием реки. Этим он уравнивает шансы сражения. Но в случае оспаривания Наполеоном перехода Березины, все шансы были на нашей стороне.
Описание берега Березины. Великая Французская армия была отрезана рекой и обескуражена. Было только два пункта, по которым она могла бы попытаться пройти, и оба с труднопроходимыми берегами.
(С.63) В Борисове, надо было преодолеть мост триста шесть саженей длиной, на котором нацелены все наши пушки, и у нас была бесчисленная артиллерия справа и слева. У моста, были непроходимые болота, они подмерзли, между тем, уже немного, но земля не была довольно прочна, чтобы выдержать тяжести, и сама река только начала покрываться льдом.
К стороне Веселово (где, полагаем, что Карл XII перешел Березину), левый берег этой реки выше, чем правый берег, и может защитить строительство моста. Но около деревни Брили находится огромное болото, на котором была сделана очень длинная насыпь. Только этой единственной дорогой можно было пройти от реки, но ее очень легко было прервать и заблокировать проход длиной в три четверти версты. Несколько в стороне была маленькая высота, откуда наша артиллерия могла поразить даже вражеские мосты.
В пяти верстах дальше по дороге в Вильно, есть узкие мосты и дамбы, которые простираются на четыре или пять верст, и вы должны их пройти, чтобы достичь небольшого городка Зембин. Справа и слева этого дефиле простираются леса и болота непроходимые даже больше, чем те, что напротив Веселово.
(С.64) Жестокое положение, в котором адмирал меня оставляет в течение суток. Никогда еще в моей военной жизни не было более ужасного дня, чем день 13/25 ноября, когда я остался с моими 1,200 пехотинцами в голове Борисовского моста напротив Наполеона, который видел, как ушла наша армия в правую сторону, и который мог судить о малочисленности сил, оставшихся перед ним. Он мог отказаться от своего движения вправо и рискнуть, 13/25 ноября атаковать по Борисовскому мосту и действовать на Минск. Я к этому готовился в каждый момент.
Если бы Чаплиц ко мне присоединился, то я мог запретить переправу, хотя и очень недолго, но без него, я не смог бы ничего, кроме как отвести быстро назад мои тридцать шесть крупных орудий, которые я держал всегда запряженными, и держаться в лесу с моей армией в 1,200 человек».

Снова мы видим ложь и страхи Ланжерона. Во-первых, французы не могли видеть войска Чичагова, которые отводились скрытно, что легко позволял рельеф правого берега, поросший лесом. Об этом можно судить и потому, что французы никак не ожидали увидеть уход русских войск, стоявших напротив Студенки! Во-вторых, Ланжерон явно оправдывает свои настоятельные требования Чаплицу прибыть к Борисову, которые официально отрицает вовсе, говоря, что о приказе войскам оставить Веселово он якобы не знал и потому не мог требовать его исполнения.
Ланжерон панически боится прорыва французов по мосту, напрямик, через предмостные укрепления. (Вполне вероятно, ему тогда бы припомнили о его поражении под Аустерлицем, а уж после этого, прощения императора Александра Ланжерону было бы не дождаться.) В своих страхах Ланжерон вовсе забыл, что Домбровский 9/21-го числа в тет-де-поне с 2-мя тысячами продержался более семи часов. Граф же со своей дивизией в два раза большей, на случай атаки французов, планировал сразу очистить им дорогу на Минск!


«Я отправил казаков и моих бедных солдат, измученных усталостью, поддерживать в течение всей ночи огни вдоль Березины, четыре или пять верст справа и слева от моста. Хитрость эта очень известная, но она всегда удается в обмане врага; возможно, и Наполеон этим был обманут.
Со своей стороны, он слева разжег множество костров, которыми обманул меня тоже. Я думал, он хотел устроить переправу в Ухолоде, в пяти верстах справа от меня, но вскоре послышались звуки характерные для марша колонн, хорошо слышимые, особенно в ночное время. Я узнал, что Наполеон пошел на Веселово вправо.
(С.65) Этого я не ожидал, и если бы я знал то, что адмирал скрыл от меня, что он приказал Чаплицу никого не оставлять напротив Веселово, и что он не требует уничтожения мостов на Зембин; (но то, что Чаплицем должно было быть сделано без приказа), я сделал бы это утром 13/25 во время ухода адмирала, но я узнал об этом вечером, и только тогда, когда я получил (слишком поздно) копию от адмирала и враг уже бросил мост и перевел часть корпуса Удино. Чаплиц, который мог бы, если бы он остался напротив Веселово, остановить или хотя бы задержать строительство мостов и прохождение врага, уже не имел возможности, будучи оттесненным от берега Березины. У него не было и 4000 человек, а до вечера перешли мосты 20000 французов способных бороться».

Обратимся к воспоминаниям Чаплица.

«Все это происходило 12/24 ноября. К вечеру того же дня, я был почти уверен, что неприятель приложит все старания, чтобы совершить переправу в тех пунктах, которые я занимал, или близ Брилей, или близ Веселова, ибо я видел, спрятавшись за кустарниками на берегу реки, собственными глазами, как французы обозревали этот пост под предлогом водопоя лошадей, которые были все те же, они меняли людей делавших наблюдения. В это время (в 15 часов, после ухода Чичагова от Борисова в Забашевичи – А.А.) я получил от Ланжерона приказание покинуть посты Зембина, Веселова и Брилей, и сколь возможно скорее перейти на позицию, занятую тогда им самим. Однако же, удостоверяясь в необходимости держаться в этих местах, я осмелился остаться, о чем донес графу Ланжерону, сообщая ему мои замечания и испрашивая дозволения сохранить за собою мой пост. Последовавшее за тем второе приказание предписывало мне двинуться с некоторого рода ответственностью за мое промедление и явиться тотчас же для занятия места, первоначально мне назначенного. Видя себя в столь отчаянном положении, но опираясь на мое убеждение и одобрение со стороны адмирала, я решился, рискуя подвергнуться ответственности, удержать за собою позицию до возвращения моего адъютанта, которого я послал к адмиралу с уведомлением о моих действиях.
К вечеру 13/25 ноября я заметил необыкновенное движением в войсках, громадные костры обнаруживали скопление больших масс, но так как занимаемая мною позиция была ниже неприятельской, то я не мог правильно судить о ней и для этого, в ночь с 13 на 14, приказал переправиться вплавь 300 казакам, под командою полковника Мельникова, чтобы выследить действия неприятеля и привести мне несколько пленных, или, за неимением таковых, помещика, или управителя (старосту) деревни, расположенной на противоположном берегу реки. Полковник Мельников превосходно выполнил возложенное на него поручение; он не только взял многих пленников, но привел ко мне еще и управителя деревни, лежащей на стороне Веселова. От пленных я узнал, что вся армия находится между Студенкой и Новым Борисовом, что им неизвестно, где должна произойти переправа; что они ожидают, однако же, общего движения на 14-е число. Управитель, в свою очередь, сказал мне, что неприятель распорядился постройкою двух мостов, и он полагает, что они будут наведены у Брилей и Веселова. Я получил эти сведения в час пополуночи с 13/25 на 14/26. Морозы наступили так внезапно, что болота отвердели как поляны и по реке пошел лед. Положение мое сделалось критическим, и надобно было остановиться на каком-нибудь решении». [15]

Совершенно очевидно, что Чаплиц, видевший нарастающие угрозы и ища себе поддержку, докладывал Ланжерону и полагал, что граф сообщит и адмиралу о все более накаляющейся обстановке в районе Веселово – Студенка. Ланжерон был осведомлен о событиях у себя на левом фланге, но категорически не желал принимать их во внимание. Он предпочитал оставаться в своем заблуждении возможных переправ в Борисове и Ухолоде, тем более что у него было преимущество старшего по званию требовать исполнения предписания адмирала к Чаплицу о его переходе в тет-де-пон к Борисову.
Если желание Ланжерона оставаться на порученном ему пункте еще понятно, то совершенно необъяснимо, почему он не доводил до сведения Чичагова обстановку в районе пребывания Чаплица! Такое поведение Ланжерона позволяет предположить, что предписания № 127 Чаплицу и № 128 Ланжерону о возвращении отряда Чаплица к Зембину и об оказании ему помощи, отправленные вечером 13/25-го из Забашевичей, не затерялись, а сознательно были сокрыты самим графом! Вывод неутешителен: Ланжерон меньше всего заботился об общем деле, преследуя только личное благополучие, и потому предпочел предписания «не получить и не исполнить». Мало того, что Ланжерон не усилил Чаплица артиллерией и пехотным полком, он еще и с угрозами требовал отведения отряда Чаплица к Борисову!

(С.65) «Как только я убедился, что Наполеон пошел на Веселово, я об этом предупредил адмирала письмом, который ему нес один из моих адъютантов, по имени Руль, очень смелый, очень активный и очень умный молодой человек. Он сделал удивительный своей быстротой вояж по дороге из полузамерзшей грязи, в очень темную ночь, и прошел пятьдесят четыре версты (тринадцать с половиной лье) за четыре часа, и сообщил мне ответ адмирала.
Адмирал возвращается к Борисову, но слишком поздно. Вот тот ответ, который любопытен не меньше чем все то, что происходило тогда: я его точно копирую со всеми ошибками, которые оказываются там; оригинал в моих руках, и я здесь присоединяю факсимиле.
«Срочно, господину генералу Чаплицу вернуться в Зембин, чтобы мешать врагам переправляться;* этот приказ, вам вчера был отправлен,** и я не знаю, почему он до вас не дошел. Если войска генерала Чаплица утомлены, дайте ему свежие,*** но чтобы он немедленно уехал, чтобы остановить врага, если он пытается переходить****, я прибуду в конце дня. Если он нуждается, дайте Чаплицу что сможете, так как мы уже идем к вам. П. Чичагов».
Сноски сделанные Ланжероном.
* Было уже слишком поздно
** Я никогда не получал этот приказ и у меня есть основания полагать, что он никогда не был отправлен.
*** Где взять? Адмирал забыл, что у меня было только 1200 человек против 100 тысяч? Или он налагает на меня ответственность, однако, не мог связаться со мной любым способом?
**** Было поздно. Адмирал только поспособствовал Наполеону своей немыслимой ошибкой.

(С.66) Мы видим, что он потерял память и голову, но не было заметно, что бы он почувствовал, наконец, чудовищность своих ошибок, и увидел их жестокие результаты. Несчастные 30,000 людей, которые были с ним, прошли за тридцать часов пятьдесят четыре мили, в ноябре, по наполовину замороженной дороге, и вернулись к Борисовскому мосту 14/26 только ночью, уставшие, и, не без оснований, громко проклинали Адмирала, потому что в этот день 14/26 Наполеон пересек Березину.
(С.67) Утром того дня, ноября 14/26, Чаплиц вернулся, чтобы восстановить свои позиции в Брилове, нашел врага в Стаховском лесу, и отступил в эту деревню».

Насколько же быстро Ланжерон отреагировал на начавшуюся переправу и сообщил о том адмиралу? И чем же помог он Чаплицу? Притом, что не все рапорта и предписания имеют отметки времени их написания, но и того что есть достаточно, чтобы проследить ход событий.
Нам уже понятно, что к утру 14/26-го Ланжерон знал о приготовлении двух мостов у Студенки и скоплении французской армии к месту переправы. О чем же он пишет адмиралу?
В 7 часов 15 минут утра (№ 142) он не видит больших изменений ситуации перед собой и лишь в самом конце одной строчкой упоминает, что перед Чаплицем «много народа».
Следующий более подробный рапорт (№ 147) можно отнести к 9 часам утра, когда уже рассвело. «Теперь приметно большие неприятельские колонны, где видно артиллерия и обоз, идущие от Оршинской дороги через Борисов вверх к Веселову или Рогатке, оставя Лепельскую дорогу направо. Можно полагать, что ночью также туда много прошли, ибо сегодня на рассвете видно было хвост колонны по той дороге. По множеству войск, идущих туда, можно заключить, что все силы неприятельские хотят переправиться через реку Березину выше Борисова верст 20 или 30, идти на Плещаницы через Вилейку до Вильно. Теперь приметно в Борисове больше войск, нежели прежде, ибо, кроме тех, которые проходят, пикеты поставлены сильнее вчерашнего по берегу. Сейчас слышны пушечные выстрелы далеко отсюда влево».
Опять нет ни слова о наблюдениях Чаплица выявивших приготовления к постройке двух мостов у Студенки.
В 9 часов 30 минут, он опять сообщает (№ 148) об огромных колоннах слева, о дезертирах и о плачевном состоянии французской армии…
И вновь ничего о наблюдениях Чаплица у Студенки! Не возникло у Ланжерона и желания помочь Чаплицу воспрепятствовать покушению французов на переправу.
Утром 14/26-го Чичагов вновь предписывает (№149) Ланжерону в случае покушения на пункте наблюдения Чаплица оставить «в тет-де-поне не более одного батальона с артиллерией» самим следовать «туда, где неприятель стремится перейти, как наипоспешнее, не ожидая никакого о том подтверждения».
Судя по развитию событий, рапорт Чаплица к Чичагову № 152, о начале переправы французов, следует отнести ко времени далеко после полудня, когда ему у Стахово удалось остановить продвижение дивизии Удино от переправы в сторону Борисова к Минской дороге. Учитывая отсутствие всякой помощи со стороны Ланжерона и то, что от адмирала до сих пор не было никакой реакции на произошедшие перемены, этот рапорт был послан помимо «молчаливого» графа. Хотя граф тоже не был обойден Чаплицем, правда, своим мягким, но заслуженным упреком.
№ 154. Генерал Чаплиц – графу Ланжерону.
«Мне весьма больно, что я потерял все выгоды в моем расположении, и хотя бы я запретить бы не мог устроить переправу, ибо по ту сторону позиция весьма выгодна, но я бы заставил их дорого заплатить. Теперь мне невозможно действовать, ни пушками, ни кавалериею, но только что остается, то наносить им вред.
Они открыли сильную канонаду, до сих пор их выгоняли из деревни с их уроном; что будет, уведомлю В. С.»

Только в 3 часа пополудни граф Ланжерон однозначно сообщает (№153) Чичагову, что Наполеон навел переправу где-то в районе Веселово и посылает Чаплицу лишь два пехотных полка, которые, как позже выяснится, пришли в Стахов уже в темноте ночи после окончания сражения. Чичагов получил этот рапорт довольно поздно, не ранее 6-ти часов вечера, что подтверждают и слова Ланжерона: «Он (адъютант Руль – А.А.) сделал удивительный своей быстротой вояж … в очень темную ночь…». К этому времени Чичагову окончательно стало известно, что на южном направлении врага нет, и адмирал повел свое войско назад, к Борисову.
Вернувшись в предмостные укрепления в ночь на 15/27-го, Чичагов не мог вести военных действий из-за утомленности войск и до ознакомления с обстановкой в районе Стахова. В это время года рассветает после 8 часов утра, сумерки начинаются почти сразу после 15 часов, то есть времени на подготовку и проведение атаки в светлый период у Чичагова просто не было! В этот день была выставлена крупнокалиберная батарея на господствующей высотке у реки Бродни и села Стахово, которая полностью блокировала французам возможность выхода в сторону Минска.
После 15 часов на левом берегу реки послышался гром артиллерии графа Витгенштейна. Возникла необходимость в координации действий русских армий. К 20 часам был освобожден город и только к полуночи полководцы смогли обговорить свои действия, причем Витгенштейн отказался поддержать частью своего 40-тысячного войска армию адмирала Чичагова.

Приложение.

№ 49. Князь Кутузов – адмиралу Чичагову.
10 ноября 1812 г. № 485.
Посылаемый при сем к В. Вп. флигель-адъютант, гвардии поручик Орлов, объяснит вам на словах расстроенное положение главной армии. Между тем из полученных известий видно, что Наполеон сего 8 числа выступил с гвардией своею из Орши к Коханову, из чего и заключать должно, что и армия его пойдет в сем же направлении. Генерал от кавалерии Платов, подкрепленный авангардом Г. М. Ермолова, из 14 батальонов пехоты, двух полков кирасир и двух рот артиллерии состоящим, идет по пятам неприятеля, а главная армия сего 12 числа переправится через Днепр при Копысе и пойдет в направлении через Староселье, Белыничи и Погост. Главной армии авангард, под командою генерала Милорадовича, состоящий из 2 и 7 корпусов и 2 кавалерийской дивизии и четырех казачьих полков, переправясь 11 числа, пойдет в направлении через Староселье на Толочин, где соединятся оба наших авангарда и составят значительную массу войск, вслед за неприятелем стремящихся. Вследствие чего, В. Вп. усмотрите, что, если граф Витгенштейн, будучи удержан Виктором и Сен-Сиром, не был бы в состоянии содействовать вам в поражении неприятеля, то вы соединено с Г. Л. Эртелем и Г. М. Лидерсом довольно сильны будете разбить бегущего и теснимого от меня неприятеля, который почти без артиллерии и кавалерии.
Легко быть может, что Наполеон, видя невозможность очистить себе путь через Борисов к Минску, повернет от Толочина или Бобра на Погост и Игумен, захочет пробраться на Волынь, для чего не излишне было бы наблюдать партизанами, дабы заранее быть извещенным о его движении и тем его предупредить.
№ 96. Граф Витгенштейн – адмиралу Чичагову.
Получено 13 ноября. 11 ноября, м. Черея № 490.
Сего числа вступил в Черею и преследую корпус маршала Виктора, который берет направление к Бобру. Я намерен наступать на его арьергард как можно сильнее; до сих пор в оном препятствовал недостаток в кавалерии, но теперь ко мне присоединился корпус Г.А. Кутузова, который почти весь состоит из легких войск.
Не могу достоверно донести В. Вп. о намерении большой неприятельской армии, хотя и говорят, что она следует к Борисову, но мне по всему кажется, что она поворотила к Бобруйску, ибо в таковом случае маршал Виктор не преминул бы держаться в Черее, дабы прикрывать марш войска.
Генерал от кавалерии Платов следует по большой дороге за французами и теперь уже прошел Оршу. Почитаю нужным об этом донести В. Вп., дабы заблаговременно могли взять свои меры. Я же со вверенными мне корпусами, в случае нападения на вашу армию, стану действовать ему в тыл и на фланг. Обо всех движениях, как французской, так и моей армии, буду без замедления иметь честь уведомить В.Вп.

№ 120. Адмирал Чичагов – генералу Чаплицу.
13 ноября, на биваках против Борисова, № 1165.
По соображениям неприятельских движений и сведений, полученных мною прошедшей ночи от генерала от кавалерии графа Витгенштейна, решился я сего числа отряд графа Орурка отправить до Березина, сам же после половины дня, оставя здесь корпус генерал от инфантерии графа Ланжерона, следую до селения Забашевич.
Вашему превосходительству предписываю, оставя только извещательные посты, с прочими войсками отряда вашего по получении сего выступить и прибыть завтрашнего числа к тет-де-пону, что против Борисова, завтра же в ночь, буде от аванпостов ваших ничего не получите, сами с отрядом следуйте до Забашевич, и аванпостам вашим прикажите всем собраться и идти вслед за вами.
Полагая что неприятеля в Борисове весьма мало, желательно бы, чтоб ваше превосходительство, если возможно, отправили довольно сильную партию при надежном офицере по левому берегу узнать по возможности о силах неприятельских.

№ 121. Адмирал Чичагов – графу Ланжерону.
13 ноября, на биваках против Борисова № 1166.
Находя пост сей довольно важным, считаю приличным поручить оный вашему сиятельству. В команде вашей остается все полки вверенного вам корпуса, то есть 15-й пехотной дивизии с ее артиллериею, 8-м батарейных орудий № 38-го, Житомирский и Арзамаский драгунские полки. С сими войсками должны вы оборонять переправу против Борисова через реку Березну, занимая оными тет-де-пон на правом берегу оной против Борисова находящийся. По соображениям неприятельских движений и сведений, полученных мною прошедшей ночи от генерала от кавалерии графа Витгенштейна, решился я сего числа отряд графа Орурка отправить до Березина, с остальными же войсками следую я до Забашевич по дороге к селению Березино. Генерал-майор Чаплиц, оставя посты на Березне, завтрашнего числа со всем своим отрядом прибудет сюда. Ваше сиятельство остается здесь до того времени, пока не объяснится совершенно движение большой неприятельской армии.
14-й егерский полк остается по-прежнему у генерал-майора Чаплица.

№ 123. Генерал Чаплиц – адмиралу Чичагову.
Получено 13 ноября. Брили, 13 ноября № 347.
Волю В. Вп. выполню и сего числа прежде выступления отправлю партию на ту сторону, во-первых нужно выбить из Студенки неприятеля, где он находится и, если сие успешно исполнено будет, то и в Борисове побывает. В прочем сем постараюсь поступить по предписанию.

№ 125. Полковник Кнорринг – адмиралу Чичагову.
Получено 13 ноября. Минск, 11 ноября № 453.
Вверенного мне Татарского уланского полка подполковник Довгяйло, командующий полевыми передовыми постами по Несвижской дороге, мне рапортом донес, что неприятельские пикеты, именно Саксонцы, находились в д. Колосове 9 сего числа, а 10-го оные обратно отступили до м. Столпцы, что над Неманом; которое последнее известие получено от разъездов, посланных вверенного мне полка от ротмистра Улана 10-го. Получены сведения от обывателей, что будто князь Шварценберг, не доходя Несвижа, взял направление с корпусом своим по дороге Виленской, от Несвижа прямо туда ведущей.
Также есть слух, что будто генерал Сакен туда последовал.
По получении достовернейших сведений нимало не умедлю В. Вп. всепокорнейшее донести.

№ 126. Полковник Кнорринг – адмиралу Чичагову.
Получено 13 ноября. Ноября 12 дня 1812 г., г. Минск.
При сем имею честь В. Вп. препроводить одного еврея, который был послан за м. Новосвержень и донес мне, что с 8 на 9 число сего месяца Г. Л. Сакен имел дело с князем Шварценбергом, из коих последний был разбит российскими войсками и взял через то направление свое к Вильно. Что же будет достоверного узнано, о том не умедлю В. Вп. всепокорнейшее донести.
Получено так же известие, что в м. Свислоче стоит польский полковник Малиновский с отрядом, около двух тысяч состоящим.

№ 127. Адмирал Чичагов – генералу Чаплицу.
13 ноября, Забашевичи, № 1170.
Прилагаю у сего копию с донесения генерала от кавалерии графа Витгенштейна, предписываю вашему превосходительству расположиться с отрядом вашим в тех же местах, кои занимали вы прежде. Самим же вам находиться в Зембине. Пост сей усилится одним пехотным полком и батарейною ротою № 38-й, об откомандировании коих предписал я генералу от инфантерии графу Ланжерону. Из Зембина употребите все возможности войти в сношение с графом Витгенштейном, и если бы неприятель вознамерился переправиться через Березну в Веселове или в другом каком пункте, старайтесь всеми силами ему в том препятствовать и обо всем, что случиться и замечено вами будет, сколько можно чаще мне доносить в селение Забашевичи, где я находиться буду впредь до получения о неприятеле подробнейших известий.
Если бы граф Витгенштейн стал переходить в Зембин, то ваше превосходительство старайтесь приготовить ему всякое для переправы его пособие; аванпосты его будут к вам ближе, нежели Холопенича, с коими можно будет открыть сообщение через находящихся уже там от вас казаков.

№ 128. Адмирал Чичагов – графу Ланжерону.
13 ноября, Забашевичи, № 1171.
По известиям, полученным мною от генерала от кавалерии Витгенштейна, который через Холопеничи приближается к реке Березне, предписываю вашему сиятельству откомандировать к генерал-майору Чаплицу один пехотный полк и батарейную роту № 38-й.
Генерал-майору Чаплицу приказал я расположиться в тех же местах, кои занимал он прежде, и стараться войти в сношение с графом Витгенштейном от стороны Зембина. Ваше сиятельство будьте осторожны, и обо всем, что случится и замечено вами будет, мне доносить. Главная квартира находиться будет, впредь до получения о неприятеле достоверных известий, в селении Забишевичи.

№ 139. Адмирал Чичагов – графу Ланжерону.
14 ноября № 1177.
Так как из корпуса вашего отрядили вы к Г. М. Чаплицу один пехотный полк и одну батарейную роту, то и счел я нужным поставить в с. Гливине отряд Г. М. Рудзевича, состоящий из двух егерских и одного гусарского полков и одной легкой роты, коему предписано, в случае надобности, поспешить к вам на подкрепление, равномерно и В. С. должны подкреплять его, когда бы то было нужно.

№ 141. Адмирал Чичагов – генералу Чаплицу.
14 ноября, Забашевичи, № 1179.
В теперешнем положении необходимо нужно иметь весьма скорую коммуникацию между всеми отрядами и корпусами, на Березне расположенными; по сему и предписывая вашему превосходительству учредить летучую почту от Зембина до тет-де-пона, что против Борисова, и в случае движения к какому либо пункту идти как можно поспешнее, оставя тягости, затрудняющие марш. Против мест удобных для переправы через реку и отрядом вашим занимаемых, делайте вид, будто бы желали вы там действительно переправиться, дабы тем более беспокоить и развлечь внимание неприятеля.

№ 142 Граф Ланжерон – адмиралу Чичагову.
7 часов 15 минут утра 14 ноября, напротив Борисова.
Мой генерал. Имею честь вам послать 2 отчета есаула от казаков, которые противоречат друг другу и который я получил, 5 минут тому назад почти в одно время. Вчера вечером было несколько холостых выстрелов из пушек, которые кажутся сигналами, думаю, что враг ищет возможность устроить переправу выше или ниже Борисова. В эту ночь я заметил намного больше огней, чем было обычно в лесу за Борисовым. Я послал выяснить казаков, начали ли враги строить мост в 6 верстах отсюда. Согласно тому, о чем мне сообщат, я приму свои меры, и предупрежу В. Вп. Чаплиц мне сообщает, что много народа перед ним.

№ 147. Граф Ланжерон – адмиралу Чичагову.
14 ноября № 947. Бивак при Борисове.
Вчерась после выступления нашей армии до самой ночи со стороны неприятельской никакой перемены замечено не было. В 7 часов вечера вчера были два пушечные выстрела без ядер – что можно полагать сигналом.
В полночь приметно было огней гораздо больше прежнего, особливо в лесу по дороге к Орше.
Я ночью посылал три раза егерей в город, дабы взять кого-нибудь из неприятельских солдат – но нами найдены там везде цепь и большая осторожность, через что никак нельзя было никого схватить.
Приметно было вчерась ночью и теперь, что они зажгли несколько домов в городе.
В 7 часов по утру есаул Барабанщикова полка, (который стоит в с. Ушицы 5 верст отсюдова) мне донес, что неприятельские войска усилились и начали строить мост против д. Ухолоды, - но через 5 минут опять дал мне знать, что мост тот бросили и ушли.
Теперь приметно большие неприятельские колонны, где видно артиллерия и обоз, идущие от Оршинской дороги через Борисов вверх к Веселову или Рогатке, оставя Лепельскую дорогу направо.
Можно полагать, что ночью также туда много прошли, ибо сегодня на рассвете видно было хвост колонны по той дороге.
По множеству войск, идущих туда, можно заключить, что все силы неприятельские хотят переправиться через реку Березину выше Борисова верст 20 или 30, идти на Плещаницы через Вилейку до Вильно.
Теперь приметно в Борисове больше войск, нежели прежде, ибо, кроме тех, которые проходят, пикеты поставлены сильнее вчерашнего по берегу.
Сейчас слышны пушечные выстрелы далеко отсюда влево.

№ 148. Граф Ланжерон – адмиралу Чичагову.
Напротив Борисова 14 ноября. 9,5 часов утра.
Мне привели двух дезертиров из корпуса вице короля Италии. Наполеон и его армия перед нами и ищут переход. Они говорят, что Наполеон прошел Борисов 3 часа назад. Это от нас слева. Мы видим огромные колонны. Дезертиры и раненные ругают Наполеона и говорят, что армия в самом страшном состоянии, что из 1000 человек не осталось в строю и 100. Что они не имеют больше пушек и багажа, что Российская армия преследует их. Еще они дрались, но не знают с кем, с Платовым или Витгенштейном.

№ 149. Адмирал Чичагов – графу Ланжерону.
14 ноября, Забашевичи, № 1181.
Если ваше сиятельство извещены будете от генерал-майора Чаплица, что неприятель переправляется где-либо в занимаемой им дистанции, то оставя в тет-де-поне не более одного батальона с артиллерией до прибытия генерал-майора Рудзевича, следуйте сами туда, где неприятель стремится перейти, как наипоспешнее, не ожидав от меня никакого о том подтверждения. Генерал-майор Рудзевич придет сего дни к вам, а я – в Гривин. Генерал-майор Чаплиц, чтобы следовал по месту, где неприятель станет переправляться и препятствовать ему со своими силами.

№ 152. Генерал Чаплиц – адмиралу Чичагову.
14 ноября, с. Стахово.
Так как я до сего утра имел честь доложить В. Вп., что отрядами моими занимал я с. Брили, старую переправу около Веселово и Зембина, откуда посылал и партии для сношения с генералом графом Витгенштейном и по дороге к Вильне. Но как я вчерашний день получил приказание от В. Вп., чтобы поспешить в Борисов с моим отрядом, то я старался, выполняя волю В. Вп., равномерно и г. генерала Ланжерона, прибыть как можно поранее к означенному месту, а, посему, лишь только я отошел верст 12 от с. Брилева, где находились два полка еще казачьих, чтобы иметь надзор по реке, то тотчас неприятель начал переправляться, которого казаки прогнали, взяв в плен несколько человек, но усиливающиеся неприятельские колонны и пушки, на весьма выгодной позиции поставленные, а с нашей стороны одна только дорога, имеющая с обоих сторон лес и в правой руке у самого берега болото, которого и сегодня пройти не могли под выстрелами неприятельскими, делаются почти невозможным запретить им переправу, а потому и в Зембин пройти невозможно; почему и остается теперь мне только наносить вред и примечать за его движениями.
Прошедшей ночи посылал я через реку на неприятельскую сторону казачий полк, который к ночи потревожил неприятеля и схватил патруль; пленные объявили, что Удино со своим корпусом составляет авангард.
До сих пор я удерживаю их усилия.

№ 153. Граф Ланжерон – адмиралу Чичагову.
Напротив Борисова 14 ноября. 3 часа пополудни.
Мой генерал. Я вам посылаю сообщение Чаплица, отсюда в 8 верстах враги имеют превосходное положение и под защитой из 30 пушек делают 2 моста. Виден остаток их армии, который уходит дальше Веселово к Зембину, перейдя реку. Чаплиц держится, сколько может, егеря действуют прекрасно, я послал 2 пехотных полка (Колыванский и Козловский), а наша кавалерия и наша артиллерия не может ничего поделать.
Город и поля вокруг, так же, как дороги из Орши и из Лепеля, заполнены обозами противника. Я умоляю ваше превосходство ускорить прибытие сюда.

Примечание.

[13] В. Харкевич. «1812 год в дневниках и воспоминаниях современников». т.4. «Из воспоминаний графа К.О. Ламберта», с.71.
[14] В. Харкевич. «1812. Березина». СПб. 1893. С.135.
[15] Чаплиц. «Русская Старина», 1886, № 6, С.507.
Продолжение следует.

 

Вряд ли стоит подробно описывать дальнейшее развитие событий, которые достаточно справедливо описаны другими, но отдельные моменты все же следует затронуть.

Одним из растиражированных упреков Чичагову послужила его фраза, обращенная к Сабанееву в день сражения 16/28-го ноября и приведенная Денисом Давыдовым: «Иван Васильевич, я во время сражения не умею распоряжаться войсками, примите команду и атакуйте неприятеля». [16]
Следует понимать, что опыт сражений Чичагова распространялся на открытые пространства, и его признание преимущества в управлении боем в лесу за генералом Сабанеевым, по-человечески должно было бы быть воспринято как достоинства прямого, честного и открытого характера Чичагова, для которого общее дело превыше амбиций! Но недоброжелатели Чичагова этого не понимают и не приемлют!
Более поводов для упреков давали граф Витгенштейн с князем Кутузовым, которым в их неторопливых походах к Березине, следовало проявить свои полководческие таланты, а не боязливость, требующую оправданий! Но, увы, они предпочли общему делу своекорыстные интересы, ожидая, когда враг более не сможет огрызаться!
7/19-го ноября Витгенштейн, а еще раньше, 3/15-го ноября, Кутузов вполне определенно и однозначно высказали свои намерения, но для большей наглядности приведем здесь и предписание П.В. Чичагова по 3-й армии:
«Генерал-адъютанту графу Ламберту, ноября 7/19, Минск, №1139.
Наполеонова армия в бегстве. Виновник бедствий Европы с нею. Мы находимся на путях его. Он росту малого, плотен, бледен, шея короткая толстая, голова большая, волосы черные. Для вящей же надежности ловить и приводить ко мне всех малорослых. Я не говорю о награде за сего пленника. Известные щедроты Монарха нашего за сие соответствуют.* Легко может быть, что Всевышнему угодно будет прекратить гнев свой, предав его нам. Почему желаю я, чтобы приметы сего человека всем были известны.
* В таковой же силе: генерал-лейтенанту Воинову за № 1140, генералу от инфантерии графу Ланжерону за № 1140, генерал-майору Чаплицу №1141, генерал-майору Лидерсу за № 1142, полковнику Луковкину за № 1143, полковнику Чернышеву за № 1144». [17]

Князь С.Г. Волконский: «Граф (Витгенштейн – А.А.) находился в общей приемной комнате, когда барон Дибич, обер-квартирмейстер его корпуса, просил настоятельно графа горячо преследовать фельдмаршала Виктора и, кажется, Удино – отступающих, чтоб разгромить их до настижения ими переправы через Березину. Но граф ему отвечал: «Пусть Чичагов с ними возится, а когда уж по сию сторону останется хвост их, то я дам им себя знать». Никакие убеждения Дибича не могли склонить графа…
Недоброжелательство графа к Чичагову или боязнь поступить, как младшему, под команду адмирала спасла Наполеона и французскую армию от пленения». [18]

Генерал С.И. Маевский: «К Красному мы пришли раньше французов и остановились-было на большой дороге. Но Кутузов расчел, что эта ширма может служить и западней для Наполеона, и бесславием для Кутузова, ежели первый успеет прорвать ширму и уйти в глазах «спасителя отечества», ибо нельзя остановить целую армию. Он выбрал среднее: отошел в сторону версты три, оставя дорогу в виду у себя, чертил в уме, как нанесть ему удар сильнее обыкновенного… Но пламенный князь Кудашев, зять его и советник, горя желанием – одним ударом решить судьбу Наполеона и России, установился на самой дороге, или, как говориться, лоб в лоб Наполеону! Я, по привычке, обскакал эту линию и Кудашев поручил мне просить светлейшего придать ему войска, но что он ручается честью разбить все наголову и не выпустить ни души. Едва я сказал фельдмаршалу, как он закричал на меня:
– «Скачи к этому ……. скажи ему, чтобы он сию же минуту оставил свое предприятие и очистил дорогу. Он ребенок и думает, что это идет дело с обыкновенным человеком; а не знает того, что его ожидает. Мы имеем дело с самим Наполеоном! А таких воинов как он, нельзя остановить без ужасной потери. Для нас довольно и очень довольно выгнать его из России и уничтожить посреди бегства». [19]

Одних этих высказываний уже достаточно, чтобы, понять степень ответственности каждого из полководцев за результат Березинской операции.
Как должно оценивать такие действия Витгенштейна и Кутузова, имевших заведомое превосходство над противником? «Осторожность» или лишь желание подставить одного адмирала Чичагова под жернова военной машины Наполеона для сведения счетов? Чичагову же от них, в большей степени, нужна была информация о направлении отступления Наполеона, но и в этой малости они ему не стремились помочь!
Адмирал Чичагов со своей 3-й Западной армией – единственный, кто реально преграждал дорогу отступающему Наполеону! Кутузов и Витгенштейн вовсе не собирались этого делать, и потому они тихо и без боя пришли на Березину, когда переправа французской армии была практически завершена! По логике вещей Кутузов обязан был прийти сюда со своими авангардными частями и возглавить действия трех сходящихся армий. Но в реальности просматривается иная картина.
Фельдмаршал прекрасно понимал, что Витгенштейн не пойдет на объединение с Чичаговым и останется на фланге Наполеона или в хвосте его армии. Отдать адмиралу славу победы над Бонапартом, у Кутузова в планах тоже не было. К тому же он был уверен, что одному Чичагову Наполеона практически не удержать. Поражение адмирала при встрече с Наполеоном вполне устраивало князя Кутузова в качестве компенсации за обиды, полученные при его отставке из Дунайской армии, поэтому после сражения под Красным он вовсе не спешил, ожидая потешной развязки на Березине.
Вспомним возмущение Дениса Давыдова: «Кутузов, со своей стороны, избегая встречи с Наполеоном и его гвардией, не только не преследовал настойчиво неприятеля, но, оставаясь почти на месте, находился во все время значительно позади. Это не мешало ему, однако, извещать Чичагова о появлении своем на хвосте неприятельских войск».
«Грустно думать, что в столь тяжкое для России время могли в ней встречаться генералы, столь легко забывающие священные обязанности свои относительно отечества». [20]
Кутузов и Витгенштейн уже в своих мыслях были биты Наполеоном и потому скромно и на обочине «салютовали» чужеземному императору! Бит был и Ланжерон при тет-де-поне, готовый пятиться от своих страхов. И только адмирал Чичагов честно искал встречи с Наполеоном, но вынужденно ошибся, втянутый в конфликт своими генералами и при отсутствии добросовестной и своевременной информационной поддержки.
«Если бы все стоявшие во главе операций, были преданы военному суду, – говорит Беннигсен, – самые строгие судьи должны были бы признать наименее виновным адмирала Чичагова, потому что один он точно выполнил данные ему предписания и один оказался на месте, прибыв на Березину ранее французской армии, чтобы встретить ее и противодействовать ее переправе». [21]

Очередным упреком Чичагову, а с ним и Чаплицу, было обвинение в том, что они не уничтожили Зембинское дефиле, чем открыли путь к дальнейшему отступлению французов. Упрек справедливый, но только не в сложившейся ситуации и не из уст графа Ланжерона.

(С.77) «Огромная ошибка генерала Чаплица. Мы смогли тогда видеть последствия ошибки, которую совершил генерал Чаплиц, не разрушив эти мосты 13/25. Было, как я об этом сказал, три моста более чем в двести шесть футов длиной каждый, очень узкие, и отделенные 106 футовыми интервалами; справа и слева, были почти непроходимые болота.
Генерал Чаплиц был храбрецом, активным и умным, но, в этом случае, все его качества оказались парализованными; действительно, он не получил распоряжение Чичагова совсем разрушить эти мосты, но это не может его оправдывать. Он знал о неспособности своего главнокомандующего, и должен был сделать без указания то, что его собственные знания ему настойчиво подсказывали.
Враги не преминули осуществить то, что должен был сделать Чаплиц; они разрушили мосты и плотины, испортили дороги, и мы потеряли время тридцать шесть часов, которые им послужили форой».

Странно слышать о потере времени от графа Ланжерона, который упорно не желал ни попытаться своевременно предотвратить переправу, помогая отряду Чаплица, ни сообщить о ней адмиралу! Рассмотрим подробнее ситуацию с самого начала переправы.
14/26-го в 7 часов утра офицеры штаба Наполеона сообщили ему об оставлении биваков русскими и их уходе в сторону Борисова. Это Чаплиц с отрядом 1750 человек, руководствуясь предписанием Чичагова №120 и требованиям с угрозами Ланжерона, пошел в предмостные укрепления. Наполеон не верил своим глазам! На противоположном берегу остались только слабые казачьи пикеты. От радости, вероятно, сердце готово было вырваться из груди, но вырвалась лишь самонадеянная фраза: «Я обманул этого адмирала! Он ищет меня там, где я приказал демонстрировать!»
Наполеон обманулся, думая, что обманул адмирала! Истинная причина отвода войск Чичагова в центр обороняемой линии в большей степени принадлежит не армии Наполеона, а Кутузову и Витгенштейну, полководцам русской армии, которые совсем не спешили встретиться с врагом!
Наполеон немедля дает команду кавалерии Корбино перейти на правый берег у Веселово, оттеснить наблюдательные отряды от Зембинского дефиле и выяснить возможность пути на Зембин. Одновременно у Студенки начали сносить на берег ранее заготовленные материалы, и для прикрытия строительства мостов на левом высоком берегу установили 40-пушечную батарею.
В 8 часов капитан конно-артиллерийской роты № 13-го Арнольди из отряда генерала Корнилова, заметив с правого берега приготовления французов, установил два орудия, чтобы помешать строительству, но одним залпом батареи противника он был сбит с позиции с потерей обеих пушек, которые лишились колес. В это время со стороны Зембина и Веселово примчались казаки, преследуемые отрядом Корбино, а от Студенки на паромах начала переправляться пехота французов.
В этих условиях генерал Корнилов, оставленный Чаплицем со своим небольшим наблюдательным отрядом, был вынужден отойти на 2 версты от места переправы. Только в 9 часов в Стаховском лесу он смог закрепиться на господствующей высотке, прикрывая дорогу к Борисову и Минску оставшимися двумя пушками и егерями, рассеянными по лесу.
К этому же времени, 9 часам утра, Наполеон уже знал, что Зембинское дефиле пригодно для прохождения войск, а дорога через Зембин на Вильну пока свободна.
Окончательное решение в выборе направления движения армии Наполеон откладывал, учитывая возможное изменение обстановки при внезапном появлении противника у Плещениц. Поэтому установка маршалу Удино на прорыв к дороге на Минск 14/26-го ноября оставалась в силе. Корпус Удино в 13 часов перешел Березину по первому наведённому пешеходному мосту и сразу, без особых усилий и потерь, оттеснил слабый отряд Корнилова к Стахову. Здесь Корнилову около 15-ти часов дня удалось закрепиться на позиции только благодаря тому, что вернулся от Борисова отозванный Ланжероном к тет-де-пону Чаплиц. Он сумел разместить уже все двенадцать орудий конно-артиллерийской роты капитана Арнольди и открыть батальный огонь. Маршал Удино занимал лес, а генерал Чаплиц увал перед Стаховым.
Проблема французов заключалась в отсутствии у авангарда Удино артиллерии, которая подошла лишь вечером, после постройки грузового моста. Но Удино готов был идти дальше даже без пушек, и для поддержания атаки просил лишь кирасир и легкой кавалерии.
Так было в действительности.

Теперь посмотрим, как мог сложиться день 14/26-го ноября, если бы Зембинское дефиле было уничтожено 13/25-го.
7-30 переправа Корбино у Веселово: 20-й конно-егерский полк – 240, 8-й полк шеволежеров-улан – 560 + 50 пехотинцев на крупах лошадей. Всего 850 человек.
8-00 Корбино отправил экспедиционный отряд в Зембин и сам подошел к Брилям. Переправа у Студенки: 7-й полк польских улан – 60, 1-й и 6-й польский пехотный полк – 400 человек. Итого 1310 ч. [22]
8-30 Корнилов, имеющий 28-й егерский полк, 2 казачьих полка и 4 пушки [23], всего 1250 человек, отошел от Брили на высотку при дороге в лесу.
9-00 Извещение Наполеона, что путь на Зембин невозможен!
Выбора у Наполеона нет, для спасения Великой армии остается единственный путь – прорываться к дороге на Минск и он пошел бы на это без малейшего сомнения на успех! В успехе предприятий Наполеона мало сомневались и наши полководцы. Подтверждение тому находим у Ермолова: «Постоянна была мысль князя Кутузова о том, на что может решиться Наполеон в крайности, в отчаянных обстоятельствах, и что не существует опасного и отчаянного предприятия, на которое не вызвались бы приверженцы Наполеона, когда он покровительствует им». [24]
Можно с уверенностью сказать, что далее последовал бы энергичный приказ к активной переправе на плотах-паромах пехоты и легкой кавалерии, что к 10-00 включительно добавило бы еще не менее 1500 солдат! Всего около 3000 человек, что более чем в два раза превышает численность отряда Корнилова!
10-00 очередная атака в сторону Борисова и Минской дороги. Удино легко опрокидывает слабый отряд Корнилова, как авангард Палена под Неманицей, и уже в 11 часов он закрепляется на господствующей высотке за речкой Бродней, впадающей в Березину около Стахова, и в 8 верстах от деревушки Брили и места переправы. В это время Чаплиц (1750 человек) все еще находился бы в 4-х верстах от Стахова.
Дальше путь был открыт через Антонополь на две дороги: одна к Минску, другая на Вильну. Даже без пушек, Удино имел преимущество над Корниловым, у которого их было на тот момент только две! Успел бы Арнольди их увезти или заклепать, сказать трудно, но реальными были бы и шансы на захват французами исправных русских орудий вместе с зарядными ящиками. Впрочем, еще до окончания строительства мостов французы могли переправить в разобранном виде пушки и лафеты на плотах-паромах.
Последующая переправа французской армии представляется такой. Все тяжести, повозки, раненные и беженцы, переправляются по мостам в Студенке. А боеспособная пехота и кавалерия прибывающих корпусов от Старого Борисова уходят к броду у Стахова, где пехота на плотах-паромах и кавалерия вброд, выходят сразу к занимаемой позиции у реки Бродни.

Рис.2.

Наверное, никто не будет сомневаться, что Наполеон поступил бы именно так, и так бы все и получилось лишь потому, что граф Ланжерон саботировал предписания Чичагова. Как мы знаем, 14/26-го числа граф послал в помощь Чаплицу, но только после 15 часов, и всего-то два пехотных полка, которые пришли уже в темноте ночи, после окончания боя, и ни одной пушки!
Думается, что результат от «уничтожения Зембинского дефиле» мало чем отличался бы от реальных итогов переправы. Наполеон все так же ушел бы со своими генералами и гвардией, но в этом случае, именно и только благодаря графу Ланжерону!

Чем же заканчивает свой рассказ о переправе Ланжерон?
(С.77) « Другие ошибки, совершенные с нашей стороны. Я нарисовал точную и беспристрастную картину этого примечательного похода на Березину. Я свидетельствую о правде и о точности рассказа, потому что только я был участником и свидетелем; я был вторым в нашей армии; моя степень и мое положение мне позволяли быть знакомым со всеми фактами, и никакое обстоятельство не могло от меня ускользнуть.
Без немыслимых ошибок, которые были совершены с нашей стороны, Березина должна была стать могилой для Наполеона и всей его армии».

Теперь вы сами можете судить, насколько беспристрастную картину нарисовал «второй в армии человек», который интриговал против адмирала Чичагова в ущерб общему делу победы при Березине в ноябре 1812 года.
И ангелов-хранителей у Наполеона здесь было целых три – генерал от инфантерии граф Ланжерон, генерал от кавалерии граф Витгенштейн и Светлый князь Кутузов!
Впрочем, весь неуспех Березинской операции эти «ангелы» приписали одному адмиралу Павлу Васильевичу Чичагову!
После событий на Березине, к сожалению, не было открытого диалога! Чичагову не с кем было полемизировать, так как конкретного обвинителя не было, хотя всем был понятен круг заинтересованных в том лиц. Никто ничего не хотел слушать, а в армии и в народе широко распространялись порочащие адмирала Чичагова слухи.
Младшая дочь Павла Васильевича, Екатерина, бывшая замужем за французским адмиралом графом де-Бузэ, писала в 1853 году про отца графу Родольфу де-Местру: «Адмирал Чичагов доводил откровенность до неосторожности, бескорыстие до обмана, скромность до пренебрежения собственной репутации, надеясь, что время ему отдаст справедливость, хотя до сих пор это не произошло; ненавидел возвышающих себя и презирал предрассудки света». [25]
Имя Павла Васильевича Чичагова, несправедливо очерненное на Березине в ноябре 1812 года, должно быть реабилитировано в истории Отечественной войны. Адмирал П.В. Чичагов в большей степени, чем многие полководцы, был и остается Патриотом России!

Примечание.

[16] Денис Давыдов. «Дневник партизанских действий 1812 г.» Лениздат, 1985.
[17] Предписание адмирала П.В. Чичагова по 3-й Западной армии. (ВУА, 1812, т.15, с.144.)
[18] С. Г. Волконский. «Записки». Иркутск. 1991. С.231.
[19] «Русская Старина», 1873, №8, С.162. «Мой век или история генерала Маевского».
[20] Денис Давыдов. «Дневник партизанских действий 1812 г.» Лениздат, 1985.
[21] Записки Беннигсена. (Арх. Канц. Военного Министерства).
[22] Анри Лашук. «Наполеон. Походы и битвы». М. 2004. С.574.
[23] В. Харкевич. «1812. Березина». СПб. 1893. С.141.
[24] Ермолов А.П. «Записки». М.,1991, с.255.
[25] «Русская Старина», 1886, №5. С.244. «Павел Васильевич Чичагов и его Записки»

 

Все знают о комете 1812 года. Это астрономическое явление увековечено в классической русской литературе, например у Пушкина в "Евгении Онегине" читаем:

К Talon помчался: он уверен,
Что там уж ждет его Каверин.
Вошел: и пробка в потолок,
Вина кометы брызнул ток...

Есть упоминание и у Льва Толстого (в конце второго тома романа "Война и мир"):

Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над чернымикрышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, нечувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, накоторой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромноепространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в серединеэтого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всехсторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, идлинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812-го года,та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конецсвета. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом невозбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми отслез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, сневыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболическойлинии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранноеею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост,светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающимизвездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было вего расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.

Интересно, а многие ли знают о том, что 26 августа 1812 года на поле Бородинского сражения упал метеорит? Информацию об этом астрономическом явлении можно обнаружил в книге писателя Анатолия Мельникова, который в середине 60-х годов увидел в экспозиции Бородинского музея небольшую картину. На картине были изображены русские артиллерийские позиции. Небо над сражающимися было прочерчено дымным следом падающего метеорита. Экскурсовод пояснил Мельникову, что картина называется "Метеорит Бородинского сражения", и изображает реально зафиксированное очевидцами событие. Вскоре после падения небесного тела и доклада "по инстанции" последовал приказ по Русской армии не упоминать об происшедшем событии, поскольку оно могло быть истолковано как недобрый знак...
Через пару лет, приехав снова в Бородинский музей, Мельников не нашел знакомой картины, а новый экскурсовод, пожав плечами, сказала ему, что означенной картины в музее нет, и , возможно, никогда не было... Это может быть мистификация самого Анатолия Мельникова, который по этому сюжету написал фантастический рассказ "Забил заряд я в пушку туго" (На суше и на море, 1986), а потом повесть "Лазутчик с планеты Пансэ". А может быть экскурсовод был не в курсе судьбы этой картины.
Так был метеорит, или не был?
Местные жители уверены, что во время Бородинской битвы метеорит упал в расположении русской артиллерийской батареи, занимавшей позицию у деревни Горки. Упавший камень был подобран часовым. Остывающий камень солдаты отнесли командиру батареи А. И. Дитрихсу, офицеру 11-го Псковского пехотного полка 7-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Капцевича. Метеорит долгое время хранился в семье А. И. Дитрихса и только в 1892 году (через 80 лет после падения) был передан его потомками в Российскую академию наук.
Кстати, в каталогах он так и значится "Метеорит "Бородино".
Итак, "Бородино" – это железокаменный метеорит (тип Н5) весом 325 граммов. Место хранение главной массы: Ленинградский горном институт, осколок весом 114 грамм находится в Музее неземного вещества Института геохимии и аналитической химии им. В. И. Вернадского (ГЕОХИ) РАН.

Источники информации:

1. А.А. Явнель. Где и когда упал метеорит Бородино? Природа, 1973, №7.

 

Мало кому известно, что уже в то время были мощные пневматические винтовки, стоявшие на вооружении .
Винтовка системы Жирандони - калибр 13мм, на расст. 100 м поражала человека!
Учитывая все эти достоинства, пневматическое оружие системы Жирандони было идеальным оружием для партизанской войны. Так что, столкнувшись с австрийскими пограничниками и егерями, действовавшими в австрийских Альпах небольшими группами, наполеоновская армия стала вести просто неимоверные потери. И какие! Офицеров, элиту наполеоновской армии! Когда Наполеону не только доложили о причине, но и привезли образец этого оружия, император распорядился не только вешать на месте тех, у кого найдут это оружие или части его, но и повелел уничтожить саму возможность производства такого оружия как во Франции, так и во всех оккупированных французской армией странах. А жаль… И самому Наполеону такое оружие дало бы немалое преимущество в войне, и мир армейского стрелкового оружия, пойди он не по огнестрельному, а по пневматическому варианту, изменился бы кардинально. Говорят, уж очень боялся за свою драгоценную жизнь Наполеон Бонапарт, «один из лучших полководцев в истории, творец государственных режимов многих стран Европы, властитель дум всего XIX века, показавший, чего может добиться провинциальный лейтенант, обладающий интеллектом, силой воли и трудолюбием» (цитата из энциклопедии журнала «Вокруг света»).

Источник: http://shkolazhizni.ru/archive/0/n-55723/