История одной усадьбы

Волею судеб довелось нам с женой работать в одном очень интересном месте - селе Гагаринская Новосёлка Переславского района Ярославской области. Место живописнейшее! Старинный храм с парком и остатками старинной же усадьбы князей Голицыных.


В 1790 году вместо двух деревянных церквей помещицей княгиней Анной Фадеевной Голицыной устроен существующий ныне каменный храм. Первоначально был устроен главный храм, а в 1814 году той же храмоздательницей к нему пристроена трапеза. Престолов в храме три: в холодном в честь Рождества Христова, в приделах тёплых во имя святого апостола и Евангелиста Иоанна Богослова и в честь Успения святой Анны



Современный вид бывшего господского дома князей Голицыных и последних владельцев князей Гагариных.

Начав искать информацию по селу, наткнулся на удивительно интересный рассказ работника Переславского музея о последних владельцах усадьбы.
В 1919 г. из усадьбы Гагаринская Новосёлка вывозил ценности в музей г. Переславля сотрудник музея В.Е. Елховский: «Я направился в Гагаринские Новосёлки. Там уже образовалась коммуна из людей случайных, без роду без племени, больше любителей половить рыбу в мутной воде. Дом - трёхэтажный дворец - был опечатан уездным Земельным отделом. Владельцы - восьмидесятилетняя княгиня Гагарина, к тому же слепая, и дочь её графиня Татищева Виринея Васильевна, лет 50-ти, и какой-то родственник статс-секретарьимператора Александра II, ещё более древний, чем княгиня... Татаринов (вероятно, сын или другой родственник статс-секретаря), были выселены в одну небольшую комнату. Там же, за заколоченной одной доской комнатной дверью, по соседству, помещались и коммунары. Из-за двери неслись пьяные крики: «Бей буржуев, вырезать всех начисто». Матерщина висела в воздухе самая ужасная, такая, какая получила расцвет именно только в это время и сохранилась до наших дней. Такая обстановка заставляла спешить, иначе всё могло быть расхищено, как в Семендяйке, откуда мы получили всего один небольшой ящик сомнительно-музейного имущества. И так уже из Гагаринских Новосёлок пропало несколько тысяч книг художественной русской и иностранной литературы. Ещё летом кто-то стал вывозить их в город, по дороге возчиков застал дождь, и они, недолго думая, свалили несколько возов книг в канаву и разъехались по домам. Книги пропали.

Добравшись с попутной, возвращавшейся с базара подводой до Новосёлок, я остановился там у учителя Лаврова, семинариста, одним-двумя выпусками старше меня (со мной в семинарии учился его брат Иван).

Лавров обрисовал мне обстановку, создавшуюся в имении. Не теряя времени, мы пригласили председателя коммуны, которому было сдано имущество под охрану, а также графиню Татищеву, и пошли с ними в опечатанный дом. Не стыжусь сознаться, что у меня буквально разбежались глаза при виде той обстановки и той роскоши, которую я увидал там во всех этажах. И если бы не М.И. Смирнов, который был на первый раз тут же, то я бы не знал, с чего мне начинать. Дивная мебель карельской берёзы, чудные шкафы красного дерева, люстры, книги, мундиры и чего только там не было. Снова составили опись всего, что подлежит вывозу. Между прочим, при осмотре все чехлы, в которых была мебель, снимались. Графиня попросила Смирнова отметить в описи, что вся мебель в парусиновых чехлах, но Смирнов возразил: «Зачем же это писать? Это само собой разумеется, что мебель всегда бывает в чехлах». Виринея Васильевна ничего на это не сказала.

Окончив осмотр, Смирнов уехал тотчас в Переславль, а я сказал, что с завтрашнего дня приступаю к вывозке имущества. «Давай, вывози, - подтвердил председатель коммуны, -довольно, побарствовали». Я решил заодно побывать и во флигеле у коммунаров, и у бывших владелиц имения. У коммунаров пришлось с большим скандалом отобрать круглый стол карельской берёзы, на котором они пили чай и воду. Грязные пятна расползлись по всему столу, смешанные с остатками махорки и вина. Это был один из тех столов, которые теперь служат предметом удивления для посетителей Горицкого музея. У бывших владельцев имения я нашёл тесноту, холод (не было дров), темноту (не было керосина) и голод. Графиня спросила меня, где я собираюсь найти подводы для перевозки вещей. «В окружающих деревнях», - отвечал я. «А знаете, к кому обратиться?» - «Нет». - «Тогда я вам дам адрес». И я записал на клочке бумаги фамилию одного крестьянина, не придавая этому особого значения. Утром я отправился на поиски подвод. Деревень, правда, небольших, кругом было много, лошадь, а то и две и три, были почти в каждом дворе. Но когда заходила речь о том что надо перевозить вещи из имения в город, в музей, - никто не соглашался. Я дошёл до того, что давал двойную и даже больше цену, и всё же охотников не нашёл. Усталый, к вечеру вернулся я в школу. Дмитрий Васильевич Лавров, осведомившись о моих успехах, сказал, что Виринея Васильевна просила меня к ней зайти. Я пошёл. «Ну, как ваши дела?» - встретила она меня вопросом. «Плохи, - ответил я, - никто не везёт». - «А были ли вы у того человека, адрес которого я вам дала?» - «Был, но он тоже отказался». - «А вы сказали, что я вас сама к нему посылала?» - «Нет, не сказал». - «Так вот в этом всё дело. Ну, хорошо. Я сейчас напишу ему записку, и вам придётся снова пройтись к нему». Я поблагодарил и, не питая особых надежд на успех, всё же решил снова сходить в ту деревню, и сейчас же, не теряя времени, так как до деревни было всего километра два. Пришёл. «Ну что же, земляк, я опять к вам». - «Напрасно ходите, - был ответ, - всё равно ничего не получится». - «Да я к вам с запиской от Виринеи Васильевны». Прочитал, не торопясь сложил. «Так что же ты мне, мил человек, раньше-то не сказал, что графиня сама всё отдаёт вам в какой-то музей. Давно бы был с подводами. Сколько тебе надо?» - «Да на первый случай хоть подвод тридцать». - «Завтра к восьми часам утра будут у барского дома». - «А цена?» - «Цена как говорили, по сорок рублей». (А ведь я утром давал по 80, и никто не ехал). Довольный, я ушёл. Дорогой я ломал себе голову, в чём тут причина. По дорогой цене ехать не соглашались, а вот теперь повезут вдвое дешевле. На этот вопрос ответ дал мне Дмитрий Васильевич. Оказывается, что Виринея Васильевна пользовалась среди населения всей округи таким уважением, что на неё только что не молились. Она сама всех бесплатно лечила, ходила за больными, по вёснам бесплатно раздавала во все деревни капустную рассаду и т.д. За советом и помощью все шли к ней. Даже в крестьянских семейных спорах она была высшим и безапелляционным судьёй. Как она скажет, так и делают. Сын её, морской офицер, погиб в революцию 1905 года, выступая на защиту крестьян. Позднее мне пришлось убедиться в правильности всего слышанного от Димитрия Васильевича Лаврова. Княгиня Гагарина и Татаринов вскоре умерли, а Виринею Васильевну, когда в последующие годы власти хотели её арестовать, население всё время скрывало у себя и кормило, так как к тому времени у неё уже ничего не оставалось за душой. Все попытки найти её оканчивались неудачей. И под крестьянской защитой она прожила ещё нелегапьно лет пятнадцать, если не больше, пока не умерла и была похоронена теми же крестьянами. На следующий день к назначенному часу 30 подвод стояли у подъезда княжеского дома, и, загрузив их, я отправился вПереславль. Чтобы вывезти всё имущество, мне пришлось сделать ещё несколько рейсов, а в общей сложности я вывез не менее полутораста подвод. В одну из таких поездок едва не произошло столкновения с красноармейцами или красногвардейцами местного переславского гарнизона. Нагружая очередной обоз, я решил захватить и две старинные пушки, стоявшие у парадного подъезда гагаринского дворца, а мужички в шутку поставили их на переднюю подводу. Только что мы поравнялись с Феодоровским монастырём, как увидали ехавший нам навстречу ещё у дома Свирелина небольшой, человек в 20-25 конный отряд. Отряд тоже заметил нас. Остановился и вдруг круто повернул назад и скрылся. Приезжаю в музей, там уже целый переполох. Военкомат по телефону запрашивает, правда ли, что восставшие в уезде крестьяне с орудиями явились в город и уже захватили Феодоровскую слободу и Горицкий монастырь. Так тогда одни боялись других: население - властей, а власти - населения.

Когда я делал последний рейс, Виринея Васильевна снова пригласила меня к себе. «Вы теперь уже совсем уезжаете?» - «Да, Виринея Васильевна, я уже всё назначенное вывез». - «Есть у вас одна свободная подвода?» - «Есть, та самая, на которой еду я сам». - «Вот и хорошо. Я вам дам то, что не попало в опись: архивы и некоторые ценные вещи». - «Как же вам удалось их сохранить?» - «Видите ли, -ответила она мне, - первоначально были опечатаны вещи и шкафы, а не дом в целом, и мне разрешалось туда ходить. Шкаф, где хранились архивы, был опечатан.

Делал его лично сам князь Голицын - из села Симы, - который под конец жизни помешался на этом деле, и он в этом шкафу понаделал ещё секретных ящиков, в которых у меня и хранился архив, они остались незамеченными и неопечатанными, поэтому я постепенно и перенесла архив к себе.

Относительно второй части передаваемого мною вам - ценных вещей - я разговаривала с Михаилом Ивановичем Смирновым. Это все, что осталось у меня от всего имения, на что я могу еще некоторое время просуществовать. Здесь хранить нельзя, вы сами видите обстановку, украдут. Михаил Иванович обещал взять их в музей под временную сохранную грамоту Наркомпроса и выдать их мне по первому моему требованию. Эту грамоту он передал Мне и просил вас заполнить», — и она отдала мне два экземпляра грамот, которые я действительно видел у Смирнова. Я согласился, передал все вещи, один экземпляр взял себе, другой оставил у Виринеи Васильевны, и мы дружески расстались. Увез я от нее прекрасные вещи из серебра, бронзы и фарфора. Больше встречаться мне с Виринеей Васильевной не пришлось. Вещи и грамоту я передал Михаилу Ивановичу, и он тоже немало любовался их красотой и изяществом. Когда через пару месяцев Виринея Васильевна попросила Михаила Ивановича возвратить ей взятые под охранную грамоту вещи, он ответил ей что имеется новое распоряжение Наркомпроса всё взятое в музей обратно не возвращать. Вещи, взятые мною под охранную грамоту, в инвентарную музейную опись попали, но все ли они попали, за это ручаться не могу. Есть у меня в числе многих и один серьёзный недостаток: и раньше, и теперь я слишком верю в честность людей, а напрасно. Мне следовало взять третий экземпляр или хотя бы копию для себя. Позднее, уже в 1922 году, по возвращении из Красной армии, я имел ещё один случай убедиться в недобросовестности в этом деле моего патрона. Пришлось мне быть по каким-то музейным делам у Феодоровской игуменьи Олимпиады, и она передала мне словесную просьбу Виринеи Васильевны к Михаилу Ивановичу возвратить ей чехлы с мебели, так как они не были занесены в опись. И тут только я вспомнил, что в 1919 году я возил всю мебель в чехлах, а теперь в музее она стоит без чехлов, которых в музее что-то нигде не видно. Просьбу эту я даже постеснялся передавать, да и что было передавать, когда всё бельё на семье Смирнова, по словам моей жены, было пошито именно из такого материала».

 

И у меня была такая же реакция на рассказ. Буду узнавать у местных подробности. Место очень интересное. Уверен, что результат будет.

 

Это наша история и мы обязаны знать ее такой, какая она есть. Без прикрас.