Неверовский под Красным

Марш 27-й дивизии генерала Д.П. Неверовского от Красного к Смоленску, сопровождаемый непрерывными атаками превосходящих сил противника, входит в число легендарных сражений Отечественной войны на территории Смоленщины. Обстоятельства этого события до сих пор прояснены мало. Привожу воспоминания двух непосредственных участников этого марша – офицера 50-го егерского полка Николая Ивановича Андреева и унтер-офицера Симбирского пехотного полка Дмитрия Васильевича Душенкевича. Насколько я знаю, это самые ценные исторические свидетельства о деле Д.П. Неверовского под Красным.

Андреев Н.И. Воспоминания офицера 50-го егерского полка // Русский Архив. 1879. Т. 3. С. 182-186.

Полк наш расположился у стен Смоленска. Первая армия была близ города, на той стороне Днепра. Пробыв три дня, обе армии пошли за Днепром, и наша дивизия назначена в отдельный отряд к городу Красному, куда и пришли на другой день и расположились около онаго биваками, с нами был Харьковский драгунский полк и два полка казаков, Грекова и Комисарова. Драгунами командовал полковник Юзефович. Наш один Виленский полк из дивизии остался в Смоленске для занятия караулов, то у нас было только 5 полков пехоты. На другой день утром генерал Неверовской получил извещение чрез казаков, что неприятель показывается в сильных массах. Это было в 9 часов утра Августа месяца. Нас поставили на места, пред городом рассыпали стрелков, весь 49-й егерский полк; наш 3-й баталион в улицах города, поротно. Я был при 3-й гренадерской роте, на большой улице, у входа в город при нас было два орудия тяжелой батареи, прочие орудия сей роты были также по улицам, прикрываемые нашими егерями. В отряде нашем только и была одна рота артиллерии, 8 орудий; три полка пехоты оставалась за городом в особых колонах, в поле, нашего полка 1-й баталион с шефом нашим и дивизионным генералом был в резерве, на две версты от города. Мы приготовились встретить неприятеля. Я не буду описывать кампании: мне неизвестна политика, да и что может знать фрунтовой офицер? Я пишу о себе. Меня баталионный начальник послал сделать мост как можно скорее. Из города было на прямую линию болото, а дорога круто поворачивала направо. Я, взяв барабанщиков и Флейтщиков, разломал ближние старые строения и будки и накинул живой мост для егерей. В 10 часов утра показались передовые казаки и сказали, что ужасная валит сила конницы неприятельской. Мы полагали, что они преувеличили, но вышло справедливо. Я с прочими офицерами пошли на колокольню, откуда увидели из лесу в версте выходящего по большой дороге от местечка Лядов неприятеля, с множеством кавалерийских колон, и по выходе из леса стали раздаваться по полю вправо и лево; другие шли по дороге к городу. Вот проскакали мимо нас все казаки и драгуны, егеря 49-го полка сделали выстрелов несколько, и как у неприятеля пехоты не было, то они ретировались и пробежали мимо нас бегом. Едва неприятель стал вступать в город, то был приветствован картечью из орудий и батальным огнем наших егерей. Я был на большой дороге и видел, как несколько неприятельских колон были опрокинуты. Но они смекнули, для чего терять людей, и пошли в обход города. Что нам делать было, как не ретироваться из города? Стрелки побежали, орудия за ними, и при самом выезде из города на поле мы лишились всей нашей артиллерии. Вот какое было войско неприятеля. Наполеон, оставя наши обе армии за Днепром, пошел прямо со всеми своими полками прямо на Смоленск чрез Красной, и весь его авангард кавалерии, 38 полков, под командою короля Неаполитанскаго Мюрата, был послан на рысях занять скорее Смоленск. Это был первый для нас сюрприз. К счастью нашему, что с ними не было пехоты и ни одного орудия артиллерии: так они спешили. Я не могу сказать чувства мои. Быв в первый раз в сражении, я, кажется, ничего тогда не думал, но робел меньше гораздо, как в других сражениях.
Вот разбежавшиеся из города егеря, наш батальон и 49-й полк, по полю рассыпанные, стали сбегаться к колоннам пехоты, и те также соединились в одну массу. Я, бывши верхом и видя драгун, в рассыпном строе скачущих по полю с казаками, вздумал было спасаться тоже с ними; но усмотрев, что кавалерия неприятельская преследует их и рубит без пощады, повернул моего коня обратно к нашей куче пехоты (тогда точно можно было назвать кучею сию команду; ибо, сбегаясь в одно место, никто не думал устроить порядок, колонну или каре). Я, возвратясь в толпу, ехал в средине людей и, видя безопасность от наездников Польских и Французских, иногда любовался их строем. Они одеты были превосходно, лошади отличные, а лучшие у Поляков, которые более всех делали на нас атак; но как ни упорны были их атаки, но ничего с нами сделать не могли. Наша толпа похожа была на стадо овец, которое всегда сжимается в кучу и при нападении неприятеля, с которой ни есть стороны, батальным огнем отстреливалась и штыками не допускала до себя. Поле было широко и ровно; было где разгуляться. Одна наша беда была, что неприятель не допускал нас выйти на дорогу, которая с царствования Екатерины Великой обсажена в два ряда по сторонам густо березами, что мешало бы более кавалерии близко к нам доезжать. Взятыми у нас орудиями они пускали в нас несколько ядер и картечь и то сперва, но после, как прислуга и сбруя были ими перерублены, то и не могли тащить орудий, кои и остались на месте.
Выстрелы их отняли у нас до 40 человек, иных ранили, и одному возле меня мушкетеру оторвало руку, но он другою сгоряча нес еще ружье. Один Польский штаб офицер на отличном караковом коне четыре раза один подъезжал к нам, когда мы бежали; он преспокойно галопировал возле нас и уговаривал солдат сдаться, показывая их многочисленность, и что мы себя напрасно утомляем, что все будем в плену. Но он напрасно храбрился: нашей роты унтер-офицер Колмачевской приложился на бегу, и храбреца не стало. Конь его понесся к фрунту. Жаль покойника! Смельчак был! Атаки продолжались, но мы отстреливались. И сказать коротко, что мы были на бегу и в сражении от 10 часов утра до 8 полудня, пробежали 25 верст, и каждый шаг вперед оспаривали дракой. В 8-м часу попали мы на дорогу. Показался вдали лес, а перед ним высокая и длинная гора, параллельно протянута пред нами, на которой наш дивизионный начальвик резерв свой, бывший из одного баталиона нашего полка, выстроил в одну шеренгу егерей и остановленных им драгун и казаков с Донскими двумя орудиями, кои с высоты по неприятелю сделали несколько выстрелов. Французы, полагая, что резерв велик, пехота и артиллерия, и видя сзади лес и уже близко вечер, остановились, и мы, пробежав мимо своих, начали выстраиваться по полкам, пришли в порядок и пошли лесом к Смоленску, от которого были только в 15 верстах.
Я в Красном купил у казаков Французскую лошадь убитого офицера с чемоданом за 55 рублей, которую у человека моего Ивана, взятого из дому (сына конюха) со всем моим имуществом отбили. Он был сзади меня; но как это случилось, я у него не мог допроситься, а думаю, он струсил, увидя неприятеля и ускакал на другой моей лошади, купленной у казаков, Донской рыжей, а заводную верно бросил, и я остался с тем что было на мне: один только сюртук. Такова судьба войны!
Потеря вашей пехоты была до 200 человек, артиллерия вся взята в плен, и драгун несколько порублено. И поделом им. Зачем они бежали мимо пехоты и не присоединились к ней; тогда было им лучше, а неприятелю после каждой ретирады хуже, ибо они могли бы их рубить. Но что делать? Так случилось. Сражение наше есть необыкновенное: без привалов и порядка, не слушаясь начальников (да и кого же слушать?), толпа наша была смешана из разных полков, и сами без команды отбивались и бежали. Всего нас было 9-ть баталионов, а их, ужас! 38 полков отличной кавалерии и начальник их Мюрат.... Ура! 27-я дивизия не поддалась. Голубчики не струсили и не дали неприятелю торжествовать. За то, как после узнали, как взбешен был Наполеон на Мюрата! Первое сражение, дивизия молодая, рекруты, но отделались. Хвала и Неверовскому: он остановил стремление неприятеля и обессмертил свое имя сим сражением, выведя свою дивизию, можно сказать, невредимою.
Вечером, в час, 1-го Августа, пришли мы к Смоленску Между тем генерал наш Неверовский от Красного дал знать в армию, что неприятель в больших силах войска свои сосредоточил к Смоленску к битве. Во 2-м часу генерал послал меня за три версты от Смоленска узнать об одной помещичьей даче, занята ли она неприятелем. Мне указали тропинку. Лошадь моя не ела и была измучена до чрезвычайности. Спасибо, полковник наш дал мне свою. Думаю: как ехать? Ночь, лесом мелким, где много тропинок, как я один пущусь? Но в службе отговорок нет. Пустился я и, когда проехал кустарниками две версты, меня останавливает улан в белой шапке, потом другой и третий. Я приготовился шпагу свою отдать, думая, что Поляки, но меня спросили, куда я еду и зачем. Я знал, что у нас уланов нет, и целый день насмотрелся на Польских; но я отвечал, что еду на дачу, послан генералом. Они меня пропустили. Тогда и я в свою очередь, спросил их, которого они полка, Русские или Поляки? Они сказали, что Поляки, но служат в России, Литовского уланского полка. Я ободрился, как гора с плеч! Они мне показали пикет, где был офицер, у которого я узнал только, что впереди его казаки, и они знают о даче нужной мне, и был так добр, что дал мне по просьбе моей двух улан для конвоя и показать дорогу. Едва я проехал несколько шагов, на пригорке увидел всей Французской армии биваки. Они были освещены огнем для варки пищи, и так близко, что можно было рассматривать, как они сидят у огня или лежат. Дача была занята казаками, но в нескольких шагах и аванпосты Французские. Я обернул лошадь и вскоре был снова у генерала в Смоленске, донес ему, что дача занимается казаками и неприятель оттуда недалеко. Генерал приказал мне немедля взять две роты нашего полка 3-го баталиона под командою майора Белявского и отвести на мызу в авангард; но не успели мы пройти версту, как на рассвете увидели отступающих к городу улан, после и казаков. Тогда и мы вернулись к полку.

Душенкевич Д.В. Из моих воспоминаний от 1812 до 1815 года // 1812 год в воспоминаниях современников. Под ред. Тартаковского А.Г. М.: Наука, 1985. С. 109-111.

В исходе июля армии от Смоленска двинулись к своим назначениям, а 27-я дивизия, оставя 1-ю бригаду в охранении Смоленска и для хлебопечения, составом 4-х своих полков по 2 баталиона, да остатками 42-го Егерского и Орловского пехотного полков, вместе составлявших два баталиона, ротою пешей артиллерии, четырьмя эскадронами Харьковского драгунского полка и четырьмя сотнями казаков, отправлена под начальством генерала Неверовского в г. Красный отрядом наблюдательным, где, простояв несколько дней, мне удалось в продолжение оных видеть первый раз в жизни пленных израненных неприятелей.
Утром какое-то тайное в старших волнение внушило и нам, маленьким офицерам, внутреннее августа 2-го. беспокойство; велено пораньше людям обедать, отправлять обозы и вьюки в Смоленск; наконец, оставив свои шалаши и город за плотиною на высотах, где нам, неопытным, прочитан предвестник имеющего быть: приказ, наставительно-одобрительный, дышавший благородным, воинственным самонадеянием; устроен был отряд в баталионные колонны с дистанциями, имея артиллерию в приличных местах, как надобность указывала. Вслед за тем, по ту сторону г. Красного явилась движущаяся против нас линия, соединяющая окрестный Краснинский лес с далеко виющимся Днепром. Многие тысячи щегольской французской кавалерии от местечка Ляды приближались к Красному. Парижские гусары подошли к оставленным нами шалашам; 12-фунтовая грянула в них раз и другой; оба выстрела весьма удачно встретили гостей, которые тотчас отошли на дистанцию из-под оных; а конные егеря, спешась, славно кинулись в город на наш 49-й Егерский полк, там в засаде находившийся, и началась жаркая перестрелка в самом городе. В это время генерал Неверовский, видя несоразмерность превосходства сил приблизившегося неприятеля и зная невыгоды дороги, нам к отступлению предстоящей, велел 50-му Егерскому полку, соединясь с 2-мя орудиями Донской артиллерии, под его начальством бывших, форсированно итти занять назначенную им позицию в 16-ти верстах от Красного, где положил решительно остановить натиск неприятеля. Между тем, заметя, что французы, усиливая нападение города, послали вниз по реке к Днепру искать бродов, и открыв оные верстах в 5-ти от Красного, предпринимали обходить нас, мы должны были перейти опасное для себя дефиле, 3 версты от города отстоящее; едва окончили сию переправу, куда и 49-й Егерский полк, много потерпевший, присоединился, и устроились на поле с днепровской стороны у большой дороги в общее каре, как неприятель уже готовил нам с двух сторон дивизионы для формальной атаки. Кто на своем веку попал для первого раза в жаркий, шумный и опасный бой, тот может представить чувства воина моих лет: мне все казалось каким-то непонятным явлением, чувствовал, что я жив, видел все вокруг меня происходящее, но не постигал, как, когда и чем вся ужасная, неизъяснимая эта кутерьма кончится? Мне и теперь живо представляется Неверовский, объезжающий вокруг каре с обнаженною шпагою и при самом приближении несущейся атакою кавалерии, повторяющего голосом уверенного в своих подчиненных начальника: «Ребята! Помните же, чему вас учили в Москве, поступайте так и никакая кавалерия не победит вас, не торопитесь в пальбе, стреляйте метко во фронт неприятеля; третья шеренга — передавай ружья как следует, и никто не смей начинать без моей команды «тревога»«. Все было выполнено, неприятель, с двух сторон летящий, в одно мгновение опрокинувший драгун, изрубивший половину артиллерии и ее прикрытие, с самонадеянием на пехоту торжественно стремившийся, подпущен на ближайший ружейный выстрел; каре, не внимая окружавшему его бурному смятению сбитых и быстро преследуемых, безмолвно, стройно стояло, как стена. Загремело повеление «Тревога!!!», барабаны подхватили оную, батальный прицельный огонь покатился быстрою дробью — и вмиг надменные враги с их лошадьми вокруг каре устлали землю, на рубеже стыка своего; один полковник, сопровожденный несколькими удальцами, в вихре боя преследуемых, домчались к углу каре и пали на штыках; линии же атакующие, получа неимоверно славный ружейный отпор, быстро повернули назад и ускакали в великом смятении с изрядною потерею. Ударен отбой пальбе, Неверовский, как герой, приветствовал подчиненных своих: «Видите, ребята, — говорил он в восторге, — как легко исполняющей свою обязанность стройной пехоте побеждать кавалерию; благодарю вас и поздравляю!». Единодушное, беспрерывное «Ура!» и «Ради стараться!» раздавались ему в ответ и взаимное поздравление.
Напрасно французская кавалерия предпринимала новые атаки, переменяя свои дивизионы; они уже шутя отражаемы были. «Первый шаг дорог» — и словно ознаменован! Так с двух пополудни до 7-ми час. вечера, иногда поражая нашими же картечами захваченной артиллерии, конвоировали нас массы удивленных французов. На сем походе нашего отступления копны с плетеным забором, встреченные нами, и плотина, коих обойти невозможно было, причинили неизбежную, но незначительную потерю в людях, которые без тех препятствий остались бы во фронте; но всякой при сем случае убитый, раненый или окруженный пленный верно пятью французами оплачивался. Вот первая встреча новоформированных воинов России числом 5 тыс. против 25-ти тыс. тщеславной кавалерии под предводительством громких маршалов Франции с определением роковым самого Наполеона: «Уничтожить наш незначущий отряд», в котором и я имел честь остаться неуничтоженным, получа первый урок на смертоносном театре военной славы 1812-го г. августа 2-го. Мы дошли пред захождением солнца до позиции, занятой, как назначено было 50-му Егерскому полку; там остановлено преследование; отдохнув несколько, двинулись ночью и с рассветом подошли к Смоленску. Пусть рассуждают о сем враги наши. (Прим. автора: «Я читал образчик Энциклопедического лексикона «Краснинское сражение», в коем только конец оного написан, не приносящий пехоте и начальнику ее той славы, которую они истинно заслужили. В сем деле я находился от начала до последней минуты и свидетельствуюсь: генерал-майором П.С. Лошкаревым, в С.-Петербурге ныне живущим в отставке, бывшим шефом Симбирского пехотного полка, и генерал-майором А.А. Унгебауром , бригадным командиром, еще продолжающим службу, тогда дивизионным адъютантом генерала Неверовского. Мы вышли на большую дорогу, деревьями усаженную, но уже после встречи препятствий (копен и плетня); тогда-то французы, пользуясь гладкою, как плацформа, дорогою, тотчас начали подчивать нашими же картечами, как бы в досаде подгоняя шибче отступать; но мы продолжали следование свое в строгом порядке и под сопровождением картечным. Французы же и тем ничего не выиграли, действия их в сем сражении неимоверно ничтожны, загадочны; они должны были не далее пятой версты от Красного положить всех нас непременно: получилось иначе — они же получили урок, весьма не новый, оторопивший всех — от первого маршала до последнего солдата, то есть «качество войска преимущественнее количества», в который, по-видимому, французы веруют, ибо последнее на их стороне; и мы взаимно оправдали оный во всей силе».)