Петсамо-Киркенесская операция по освобождению Норвегии

Петсамо-Киркенесская операция по освобождению Норвегии закончилась в 1944 году, очевидцев тех событий совсем трудно найти сегодня ,но мне посчастливилось познакомиться с участником тех далеких событий ,Михаилом Простаковым, который и написал в наш журнал свои воспоминания.К сожалению,его уже нет в живых,но остались его письма о Норвегии,остались публикации в журнале как "вечно живые".

Михаил ПРОСТЯКОВ. С ЛУЧШИМИ ВОСПОМИНАНИЯМИ О НОРВЕЖЦАХ
Киркенес. Ноябрь 1944 – Июль 1945

Петсамо-Киркенесская операция завершилась, но война продолжалась. В ноябре 1944 года фашисты по-прежнему удерживали в центральной Норвегии обширные территории. Там находились сильные сухопутные соединения немцев, действовали крупные авиационные и военно-морские базы. Рядом, в Северной Атлантике, ни на день не прекращались сражения за конвои. Разумеется, Гитлер не мог смириться с потерей ключевых портов Киркенес и Лиинахамари и не оставлял надежд вернуть их под свой контроль.
Чтобы исключить угрозу внезапного нападения, на освобожденной территории Восточного Финнмарка разворачивалась группа советских войск под командованием генерала Щербакова. На рубежах от Нейдена до Бекфьорда по-фронтовому оборудовались позиции, в гарнизонах размещались боевые части.
9 ноября 1944 года наш 11-й стрелковый полк получил приказ следовать маршем из Никеля в гарнизон, расположенный неподалёку от норвежского поселка Бьёрневатн – в десяти километрах южнее Киркенеса.
От Никеля до норвежской границы – рукой подать. Но прямая дорога через Сванвик была разрушена, идти пришлось обходным путем – на север. Норвегия началась за пограничным местечком Стурскуг. Миновали Яр-Фьорд, в Эльвенсе пересекли шаткий понтонный мост. Морской залив шириной метров в 200-300 больше напоминал реку с крутыми каменными берегами. Собственно, это и было устье реки Патсойоки, или по-норвежски – Пасвикэльв.
Местность здесь выглядела гораздо более приветливой, чем полярная тундра. За живописным фьордом дорога сворачивала в густой хвойный лес. На перекрестках сохранились аккуратные немецкие указатели с готическими надписями. Поверх них славяне уже успели приколотить свои незатейливые таблички: «Хозяйство такого-то», «Дорога туда-то». То и дело попадались группы норвежцев в рыбацких куртках и вязаных шапочках. Люди приветственно махали руками, некоторые что-то кричали.
За годы оккупации местные жители сильно натерпелись от немцев и сейчас советских освободителей принимали исключительно радушно. Во время недавних боев норвежцы, не считаясь с опасностью, доставляли наших раненых с передовой в медсанбаты, проводили колонны через горные перевалы. Рыбаки под огнём переправляли штурмовые группы через фьорды на своих моторных ботах.
Финны во время октябрьского рейда на Наутси встречали нас совершенно иначе – контраст был разительным!
Наконец впереди показались строения, цепочкой растянувшиеся вдоль дороги. Это был поселок Хессенг, подальше располагался горняцкий Бьёрневатн. Норвежцы находились сейчас в крайне трудной ситуации. Бедствия гражданского населения были неисчислимы, горя и здесь хлебнули сполна. Уходя, немцы всё педантично разрушали: склады, водокачки, шахтное оборудование. Многие дома были сожжены, от некоторых улиц остались только ряды высоких печных труб. Фашисты уничтожили все запасы муки и другого продовольствия. Не работал водопровод, отсутствовало электричество. Даже телеграфные столбы один за другим были подорваны толовыми шашками. Везде валялись спутанные заграждения и остовы сгоревших машин. На узкоколейной ветке стояли взорванные паровозы, смрадно чадили угольные отвалы.
Значительная часть окрестного населения ютилось в галереях горных выработок. Перед уходом немцы издали приказ о поголовной эвакуации местных жителей. Но поскольку выполнять его никто не захотел, фашисты начали готовить штольни к взрыву. В параллельный штрек был заложен огромный заряд взрывчатки, рассчитанный на полное обрушение всех галерей. Геббельсом заранее было подготовлено заявление, где всю вину за гибель людей предполагалось свалить на русских. История о том, как советским войскам удалось предотвратить эту бесчеловечную акцию, известна по многим книгам и кинофильмам. Разведчики лейтенанта Бахтеева успели перерезать провод за секунды до взрыва.
Наш гарнизон расположился в полевом лагере между Хессенгом и Бьёрневатном. Поначалу пришлось размещаться в палатках, для обогрева разводили костры. Потом бойцы понемногу начали восстанавливать здания бывших немецких складов и казарм. Учитывая трудности норвежцев с жильём, командование категорически запретило занимать уцелевшие в округе дома.
Для своего батальонного медпункта я присмотрел подбитый немецкий штабной фургончик. Артиллеристы помогли сдёрнуть его с развороченного шасси и подтянуть к расположению своим тягачом. На месте мы, что смогли, залатали и подкрасили, толково обустроили печку-«буржуйку». В результате мои хлопоты не пропали даром – в зимние холода добротный «трофей» надёжно удерживал тепло. В довершение я прибил к фасаду щиток с красным крестом в белом круге. Отклик получился скорый и неожиданный. Не прошло и получаса, как прибежал солдат-посыльный: «Товарищ старший лейтенант, к вам «норвег» просится! Что-то говорит, всё на этот крест показывает»! Я был немного озадачен – общаться предстояло без переводчика. Но ответил: «Раз просится, веди сюда».
Через минуту солдат возвратился с высоким норвежцем средних лет. Левая рука его держалась на доморощенной перевязи. По-норвежски я не знал ни слова, равно как и он по-русски. Но немудрено было догадаться – посетитель хотел, чтобы русский медик осмотрел рану. Круговым движением я изобразил, что придётся снимать бинты. А это процедура довольно болезненная. Норвежец понял, согласно кивнул. Под повязкой открылось не осколочное ранение, а глубокий, возможно, штыковой порез от запястья до локтевого сгиба. Однако сустав повреждён не был, пальцы и ладонь двигались. Рана у этого парня затягивалась хорошо, угрозы гангрены не наблюдалось. Результат осмотра я прокомментировал «заграничному» пациенту одним немецким словом: «Гут»! Потом тщательно обработал рану, по-своему наложил свежие бинты, сделал удобную перевязь через шею. Норвежец поклонился, прижав здоровую руку к сердцу – благодарил. Потом в тон мне провозгласил: «Рюссерне – год»! – «Русские – хорошие»!
В первые месяцы после освобождения своя медицинская служба у норвежцев ещё не была налажена. С наших военных складов здешнему отделению «Красного креста» передавались большие партии лекарств, перевязочных материалов и противоэпидемических сывороток. В Киркенесе был развернут военный госпиталь, где и местному населению оказывалась необходимая помощь.
Однако норвежцы продолжали обращаться и на мой медпункт. Я не отказывал никому, хотя некоторые ситуации оказывались для меня затруднительными. Медицина у них всегда была платной, и многие за услуги настойчиво предлагали вознаграждение – какой-нибудь коврик или наручные часы. Я дипломатично отклонял дары, указывая на погоны – мол, нам, военным, нельзя: «Икке, найн – служба»! По долгу медика и по совести грешно было брать с них что-либо при такой разрухе – жили норвежцы трудно, впроголодь.
Приходили с заболеваниями, но случалось всякое. Перед уходом немцы обильно начинили развалины и горящие угольные отвалы снарядами и минами. Иногда гремели взрывы, осколки ранили и наших бойцов, и местных жителей. Здесь, как на фронте, важно было успеть с оказанием первой помощи. Ведь при обильной кровопотере сердце могло остановиться даже при лёгком ранении. Я немедленно выезжал на место на своей лошади. Норвежцы с порогов своих цветных пряничных домиков участливо показывали путь – туда, туда скачи, там рвануло! Делал перевязки, в сложных случаях доставлял пострадавших в киркенесский госпиталь.
Приходилось ездить в Киркенес и по другим делам. На армейском складе нужно было пополнять запасы бинтов и медикаментов, иногда госпитальное начальство собирало полковых фельдшеров для вручения очередных циркуляров и инструкций. Дорога на Киркенес пролегала вдоль трёх живописных озер – Тредьеватн, Анреватн и Фюрстеватн. Но сам городок, опоясанный скалами Бек-Фьорда, представлял собой сплошное пожарище. От наших обстрелов и бомбёжек пострадали в основном портовые сооружения и немецкие склады. Собственно городские кварталы при отступлении варварски сожгли фашистские зондеркоманды – огромное зарево над Киркенесом наши бойцы наблюдали из Яр-Фьорда ещё 23 октября, за два дня до штурма. Из двухсот домов в городе уцелело на окраинах не более десятка. Были разрушены церковь, муниципалитет. Большое здание школы зияло пустыми провалами окон. На узком перешейке дымились руины железо-обогатительного завода с обрушенными трубами и эстакадами.
Но жизнь постепенно налаживалась и здесь. В порту у ботов хлопотали рыбаки, под брезентом высились штабели прибывающих грузов. В отдельном затоне покачивались новенькие гидросамолеты «Каталина». За островом Скуге стояли на рейде большие транспортные суда под норвежскими флагами. В городе дороги были расчищены от завалов, руины венчали таблички: «Мин нет. Старшина такой-то».
Кроме наших военных, на улицах попадались солдаты в незнакомой форме. При встрече они каждый раз прилежно отдавали мне честь. В госпитале объяснили, что недавно в город из Англии прибыла норвежская военная миссия в сопровождении роты гвардейцев короля Хокона VII. В Киркенесе был развернут штаб норвежского движения сопротивления. От советской армии скандинавы получали крупные партии оружия и боеприпасов. Они предназначались для отправки патриотам, сражавшимся с фашистами на оккупированной территории. Знакомые медики рассказали, что новые союзники – ребята вполне нормальные. Выпить не отказываются, и с немцами у них свои счёты – многие ещё в 40-м году сражались с гитлеровскими горными стрелками.
Особым соглашением норвежские подразделения в Киркенесе были подчинены советскому командованию. Дополнительно, в отсутствие полиции, королевские гвардейцы несли в городе и патрульную службу. Впрочем, это имело одну оборотную сторону. Славяне, заскучавшие без боев, пристрастились глушить взрывчаткой рыбу на озёрах и в укромных заливчиках Бек-Фьорда. Местные рыбаки, конечно, жаловались нашим командирам. Те обещали принять все меры, но чаще дело спускалось на тормозах по принципу: «Не пойман – не вор». Ситуация кардинально изменилась, когда к розыску подключились норвежские патрули. Как заправские сыщики, они хладнокровно выслеживали на рейде беспечных злоумышленников.
На берегу незадачливые браконьеры задерживались с неопровержимыми доказательствами в виде краденых лодок и вещевых мешков, набитых аппетитной форелью. К нашей чести, до серьёзных стычек дело никогда не доходило – повинные «рюссерне» безропотно сдавались союзникам. Их с позором доставляли в местный муниципалитет для оформления протокола, а потом передавали представителям советской комендатуры. Затем норвежцы от лица королевского правительства заявляли протест по поводу нанесённого их стране ущерба. Такие международные осложнения грозили уже трибуналом, и желающих полакомиться норвежской рыбкой вскоре значительно поубавилось.
Однако в целом отношения с норвежцами оставались хорошими. Король Хокон VII выступил по радио с обращением, в котором дал высокую оценку вкладу нашей страны в освобождение Норвегии от фашизма. Он сказал: «Мы следили с восхищением и энтузиазмом за героической и победоносной борьбой Советского Союза против нашего общего врага. Долг каждого норвежца заключается в том, чтобы оказать максимальную поддержку нашему советскому союзнику».
Хорошие, теплые слова! Подтверждаю – с делами они не расходились. Такое не забывается и через 60 с лишним лет!
Что греха таить – были среди норвежцев и предатели – квислинговцы. В Карелии, под Кестеньгой, норвежские эсэсовцы-наемники били по нам из дотов опорных пунктов «Капролат» и «Хассельман». Лично меня эти молодчики обстреливали столько раз! Часто смерть рядом на волосок проходила! Но ведь и среди русских были собственные изменники, причастные к преступлениям нацистов, – полицаи, каратели. В конечном счете, отнюдь не такие отщепенцы определяют лицо нации. О норвежцах у меня остались самые лучшие впечатления. Сдержанный, крепкий народ – перед фашистами головы не склонили. И добро помнят – сейчас в Киркенесе стоит памятник русскому солдату – освободителю. Никто не собирается его демонтировать, как наши воинские монументы в Прибалтике.
Норвежская девушка Элле…
Где-то в апреле 1945 года случилась история, которая добавила к этим воспоминаниям лирические ноты. Помнится, я готовился к очередному обходу, когда в дверь настойчиво постучали. На пороге стояла норвежская девушка лет двадцати. Лицо её было чем-то омрачено, губы страдальчески сжаты. Я уже знал некоторые норвежские слова, и из объяснений понял, что её зовут Элле, она просит помощи у русского «доктора», потому что у неё сильная боль вот здесь – она указала место справа под ребрами.
Можно было подозревать аппендицит, грозящий опасным прорывом – перитонитом, а с этим медлить нельзя. В медпункте у меня был установлен телефон, и я связался с главным хирургом киркенесского госпиталя: «Товарищ майор, здесь ко мне местная жительница обратилась. Подозреваю острый аппендицит, какие приказания будут»? Тот без промедлений ответил: «Какие тебе ещё нужны приказания – вези к нам скорей»!
Через полчаса езды на штабном «Виллисе» мы были на окраине Киркенеса. Там среди госпитальных палаток возвышалось двухэтажное здание хирургического блока. Доктор был на месте и, осмотрев девушку, подтвердил диагноз: «Точно, аппендицит! Надо срочно оперировать». И, обернувшись ко мне, скомандовал: «Будешь ассистентом! Кроме тебя, больше некому – все мои сейчас в разъезде».
С операционной хирургией я был знаком только в общих чертах – ведь служил всегда фельдшером на передовой, где операций не делают. Ассистировать хирургам мне никогда раньше не приходилось. Майор, видя моё замешательство, строго прикрикнул: «А ну, иди мыть руки! Ты что, лейтенант, скальпеля от зажима отличить не сможешь? Чему тебя в Омске профессора учили?! Раз привёз – значит, помогай»!
С моей помощью девушка поднялась на второй этаж, где размещалась операционная. Но здесь она почему-то начала озабоченно оглядываться по сторонам и произнесла какую-то длинную фразу, смысла которой я не понял. Затем Элле решительно пошла к выходу и стала спускаться обратно вниз по лестнице. Хирург только сокрушенно развёл руками: «Это что ещё за капризы – иди, разбирайся со своей пациенткой»! К моему изумлению, Элле направилась в санитарную каптёрку, где отыскала ведро и половую тряпку. Показала, что в бадью нужно набрать воды, – «Ванн, бринге ванн»!
Размышлять было некогда – я быстро сбегал к раздаточному крану. Девушка возвратилась наверх и начала усердно мыть пол в операционной. Видимо, что-то не приглянулось ей в помещении, которое убирали мужчины-санитары. Такой скандинавский твёрдый характер – тёрла пол с закушенной губой, прижимая руку к больному месту. Не отступилась, пока тщательно не вымыла всю комнату, несмотря на мои возражения и брюзжание хирурга, безуспешно пытавшегося вырвать у неё ведро.
Операция прошла успешно. Я был чрезвычайно доволен, что с обязанностями ассистента справился вполне достойно. По крайней мере, майор больше не ворчал. Напротив, снимая перчатки, он вполне миролюбиво заключил: «Пусть твоя красавица пока у нас побудет. Позвоню тебе через недельку, заберёшь свою подопечную»!
В назначенное время я подъехал к госпиталю на своей лошадке. Элле уже ждала – узнав, приветливо помахала рукой. Я устроил её в седле, сам повёл лошадь под уздцы. Сюжет рисовался почти рыцарский – юная леди гордо восседала на коне в сопровождении русского офицера. Это зрелище настраивало встречных норвежцев на благотворный лад. Суровые рыбаки улыбались, что-то оживлённо кричали вслед – видимо, какие-то свои шуточки отпускали. Однако девушка невозмутимо указывала дорогу, и часа через полтора мы были возле её дома.
Впрочем, домом это жилище назвать было трудно. Кровом для семьи Элле служил полуразрушенный корпус шахтного управления в удалённой от Хессенга промышленной зоне, кажется, где-то за Свартхамаром. Уцелевшие конторские помещения были разделены занавесками, отделявшими одно семейство от другого. Это напомнило мне коммунальные бараки для приезжих в городе Электросталь, где случалось бывать до войны. Всего в тесноте здесь ютилось человек сорок, в основном горные рабочие и служащие со своими семьями. Эти люди, за неимением лучшего, перебрались сюда из сгоревшего Киркенеса.
Девушку встречали родственники, и через мгновение я был окружён толпой ликующих норвежцев. Меня принимали как спасителя Элле – жали руку, благодарственно хлопали по плечу. Она представила меня своим родителям – по-норвежски имя Михаил звучало как «Миккел». Отец Элле пригласил меня в семейную каморку, где был накрыт скромный ужин – рыбное блюдо «реклакс» и «кнеккебред» – тонкие рассыпчатые сухарики. Отказываться было нетактично. После традиционного кофе на столе появилась бутылка немецкого эрзац-рома. Выпивкой я никогда не увлекался, но такое внимание меня тронуло.
Первый тост почтенный папаша Гуннар поднял за здоровье маршала Сталина. В ответ я предложил выпить за короля Хокона седьмого. На моём ломаном норвежском заздравная фраза: «Хельсе кёнге Хокон сью» – звучала, наверное, более чем забавно. Тем не менее, тост был понят и принят с полным одобрением. Потом пили ещё за общую победу, за здоровье Элле, за здоровье «доктора» Миккела (то есть моё). Отдельно – за мир и дружбу между русскими и норвежцами. Словом, на обратном пути в седле я держался не очень твёрдо и внимательно вглядывался в дорогу, опасаясь ненароком слететь с лошади.
Элле я навещал ещё несколько раз под благовидным предлогом – «проведать больную». Она вполне восстановилась после операции и замечательно пела норвежские песенки. Выучила и несколько русских. «Очаровательные глазки» звучали в её исполнении с приятным акцентом: «О-чья-рава-тэл-нии». Папаша Гуннар предпочитал «Катюшу», не отказываясь при этом опрокинуть рюмочку-другую русской водки, преподнесённой мной в качестве ответного презента. Вечером Элле провожала меня у порога. Из соседних каморок доносились тихие голоса – матери баюкали детей. Этот мир был полной противоположностью кровавому ужасу войны, в котором я находился несколько последних лет. К этому миру стремились все, и я не был исключением.
В конце концов, командир батальона, в ведении которого находился гужевой транспорт, начал зверски ругаться: «Лошадь тебе больше не дам! А то приспособился по ночам кататься – заездил! Ведь за боевую готовность конского состава не с Пушкина – с меня спросят»!
Не хватало ещё, чтобы о моих визитах проведали особисты [особый отдел полка – Ред.]. Но Элле я не забывал – добирался когда с попутной машиной, когда пешком.
День Победы я встретил в Киркенесе. Для норвежцев это был двойной праздник, совпавший с полным освобождением их страны. Последний немецкий гарнизон в Осло капитулировал лишь 8 мая 1945 года. Везде развевались флаги – наши и норвежские. Корабли на рейде были украшены пёстрыми вымпелами, в воздух летели ракеты и цветные трассы крупнокалиберных пулемётов. На своих ботах рыбаки тоже зажгли полную иллюминацию, включали ревуны.
У нас в гарнизонах салют продолжался всю ночь – каждый палил в воздух, из чего придётся. Я тоже сделал несколько выстрелов из своей ракетницы. Потом были песни, пляски под гармошку: «Ура! Победа! Войне конец»!! В этот день я впервые поддался уговорам и выставил на милость победителей десятилитровую баклагу чистейшего трофейного спирта.
Приказ оставить Норвегию наш полк получил только в июле. Грузились на небольшие катера – морские охотники. Свежий ветер на выходе из Бек-Фьорда постепенно перерос в сильнейший шторм. Маленькие судёнышки то скатывались в бездну, то зависали на огромных гребнях. Всем приказали привязаться, поскольку волны начали свирепо перехлестывать через палубу.
Моряки стали подносить боеприпасы к зенитным установкам «Эрликон»: «Не дрейфь, пехота! Сейчас снова воевать будем»! Наши морские волки, ведущие «родословную» ещё от 61-й ОМСБ (отдельной морской стрелковой бригады), обиженно парировали: «Сам ты пехота! Тебя бы, салагу, с твоим «корытом» к нам на Тихий! Знай лучше, посматривай, пока «рогатая» в зад не клюнула»! В этом районе воды Баренцева моря были обильно насыщены морскими минами. Сейчас они становились особенно опасными, потому что буря срывала их с донных якорей и бросала в «вольное плавание». Первыми заговорили пулемёты на шедшем впереди тральщике, потом пальба началась со всех судов каравана. Погибать после Победы не хотелось никому, и все с замиранием следили за смертельной дуэлью. Она требовала от морских стрелков особого мастерства – мину нужно было поймать на прицел и поразить очередью в краткий миг, когда она взлетала на гребень штормовой волны. Чаще мины, пробитые пулями, беззвучно тонули в морской пучине. Но нередко гремели взрывы, сотрясавшие корпус нашего «охотника». Так продолжалось почти сутки. Действительно, будто снова война началась – буря, сирены, тяжёлый стук «Эрликонов», мощные разрывы один за другим.
Наконец, справа в штормовой круговерти обозначился крупный фьорд. Караван начал разворачиваться для захода в гавань. Здесь было потише, командиры начали перекличку. Не у всех бойцов нашлись силы, чтобы подняться. Некоторые молодые пехотинцы, измученные морской болезнью, пластом лежали на палубе. Я приводил их в чувство, используя все наличные запасы витамина «C». Вскоре судовая команда начала торопить: «Подъём! Приплыли! Порт Лиинахамари»!
От Лиинахамари до Мурманска снова был тяжёлый марш через тундру. Потом Сорио, Кемь, работа в госпитале Карельского военного округа. Служба в Германии, на Урале. Но это уже другая, послевоенная, история.
Сегодня, когда вспоминаю Норвегию, она представляется мне с лицом Элле.
*****

 

Уважаемая Фрю Дале, пишет Вам Попов Виталий Николаевич. Я ищу брата своего деда Ивана Ефимовича Попова- Фёдора Ефимовича Попова, погибшего в Норвегии г. Киркенесе, при его освобождении. В детстве моя бабушка Попова(Зубкова)Матрёна Савельева рассказывала историю про погибшего брата дедушки -Фёдора в Великой Отесвенной Войне в Норвегии. Я тогда был маленьким и как то не запоминал все события. А сейчас мне 57 лет и я хочу найти его. Бабушка уже давно умерла и не у кого все это уточнить. Я уже давно занимаюсь его поиском но ничего не получается. Я просмотрел все сайты в России . Может у Вас есть возможность помочь мне в поиске. Я расскажу Вам что я запомнил из рассказа бабушки. Это произошло после войны. К ней или приехали или прислали по почте фотографию обелиска с надписью Попов Федор Ефимович или сокращённо Попов Ф. Е. и было рассказано что Федор Ефимович участвовал в освобождении Киркенеса . Он был разведчиком или рекогносцировщиком огня и со своими товарищами следил за передвижением вражеских кораблей находясь на побережье близ Киркенеса и передавал эти сведения нашим войскам , которые и уничтожали эти корабли. Но фашисты заметили их и они были убиты ими. Я точно не помню сколько надписей убитых солдат было на обилиске и кто поставил его , наши товарищи или местные норвежцы, но такой обелиск стоял и была его фотография на возвышенности. Если у Вас есть возможность помочь узнать что либо, помогите, пожалуйста. С уважением Виталий Попов.

 

В виду некоторой двусмысленности наименования темы(особенно в наши дни - два года назад это звучало вполне нейтрально) , хочу уточнить, что в советских/российских источниках мне не удалось обнаружить упоминаний о целевом направлении Петсамо-Киркенесской операция на освобождение Норвегии.

С военной точки зрения речь шла об уничтожении стратегического узла несшего реальную угрозу морским конвоям доставлявшим военную помощь из Америки и Англии, кораблям и базам Северного флота, судам и зимовкам северного морского пути, населению Мурманска и всего Кольского полуострова, железнодорожной магистрали Мурманск-Вологда.
С политической точки зрения речь шла об изгнании фашистских оккупантов с территории Советского Союза Печенгского района, исконной российской области, случайно оказавшейся в составе Республики Финляндия и добровольно возвращенной оной республикой по соглашению о перемирии.
Еще 17 сентября 1944 года.
На схеме видно, что это территория прилегающая Варангер фиорду превращена Германией в военную базу - морскую и авиационную





в местности еще более приспособленной к обороне, нежели Фермопильское ущелье
Серия фотографий Диамента под общим названием Петсамо-Киркенесская операция
из фондов
Территориальный отдел истории, культуры и быта кольских саамов Государственного областного автономного учреждения культуры "Мурманский областной краеведческий музей" , Территориальный отдел истории, культуры и быта терских поморов государственного областного автономного учреждения культуры "Мурманский областной краеведческий музей"

Сообщения объединены, 4 мар 2023, время первого редактирования 4 мар 2023

Описание изображения: Строительство снарядных погребов для немецких зенитно-артиллерийских батарей на побережье Норвегии организацией TODT и местными рабочими. Пробивка тонелей в скалах и удаление камней.


https://commons.m.wikimedia.org/wik...tyleryjskich_na_wybrzeżu_Norwegii_(2-477).jpg
Дата события: 1944-09

 

Солдаты 284-го отдельного моторизованного батальона особого назначения (ОМБОН) в районе Сванвика (Норвегия). Петсамо-Киркенесская операция. Великая Отечественная война 1941-1945 гг.


https://riamediabank.ru/media/68128...cription&categories[major]=war&context=search

Конечно, использовать автомобили-амфибии Ford GPA морских десантных операций никак нельзя, потому, что изначально они не были предназначены для моря. Поэтому очевидно, что бравые красноармейцы только изображают боевые действия.
С другой стороны, один из американцев, столкнувшийся во время войны в Европе с подобным переправочным средством, возлюбил и поверил в него настолько, что по возвращении домой с войны, купил её на распродаже военной техники, пристроил сверху деревянный скворечник и поехал/поплыл с любимыми женой и собакой, в 1947 году до самого Магелланова пролива - южной оконечности Южной Америки. И доплыл. И, как водится у американцев, написал книгу об этом путешествии

Сообщения объединены, 2 апр 2023, время первого редактирования 2 апр 2023

P.S.
Пытаясь найти эту историю, обнаружил, таковых, именно американцев было достаточно много

"После Второй мировой войны несколько авантюристов превратили излишки среднего балла в машины для путешествий по миру.

Самый известный был в 1950-х годах, когда австралиец Бен Карлин (1912-1981) плавал и управлял модифицированным Seep, который он назвал "Полубезопасным"[7][8] в кругосветном путешествии.

Молодая американская пара, Хелен и Фрэнк Шрейдеры, переоборудовали автомобиль, который они назвали "Ла Тортуга", и отправились из Лос-Анджелеса на южную оконечность Южной Америки (1954-1956). Позже они переделали еще один под названием "Тортуга II", который они использовали в экспедициях National Geographic в Индии (1959) и Индонезии (1961).[9]

Ветеран британских десантников Второй мировой войны Лайонел Форс приобрел средний балл у Levy's Surplus в Торонто, провинция Онтарио, Канада, и назвал его "Амфибия".[10] Среди многих изменений он привил крышу от универсала Dodge и удлинил корпус в корме. Он использовал верхние половинки дверей, но, зная, что он может быть привязан к причалу, он добавил круглый люк на крыше. Он планировал отправиться из Торонто в Англию через США, Мексику, Гватемалу, Панаму, Южную Америку, включая Бразилию, Африку, Ближний Восток, Грецию и далее в Англию. Он добрался до Панамы, но повернул назад, когда узнал, что грузовое судно, на котором он намеревался отправить "Амфибию" из Бразилии в Африку, было выведено из эксплуатации."

Мои воспоминания остались после прочтения рассказа Хелен и Фрэнка Шрейдеров как и чувство содрогания рассматривании их картинок о плавании

с просевшей кормой.
Но как видите, не водоем красит транспортное средство - в умелых руках и хрен балалайка.

 

Кстати, о

политика - дело тонкое




Конечно, надо понимать, что это только часть политики - именуемая зондаж - общение с целью выяснить приоритетные направления в политике собеседника или заинтересовать его своими приоритетными направлениями.

 

Тут я хочу обратить внимание немногочисленных читателей темы на

Данное предложение полностью повторяет предложение сделанное молодому советскому правительству не помню уж кем и в каком году, которое было с благодарностью принято и в итоге вылилось в событие в истории нашей страны получившее название Интервый нция.
С другой стороны надо вспомнить период времени в истории Второй мировой войны в который происходил данный обмен информацией.
Самое начало 1942 года - в полном разгаре битва под Москвой, никому не известно чем она закончится - победой или агонией Советского Союза. В Лондоне и Вашингтоне молятся за нашу победу, потому, что в противном случае все силы гитлеровской Германии усиленные мощью советских природных и сельскохозяйственных ресурсов обрушатся на Великобританию. И бакинской нефтью они тоже преумножатся.
Кстати, о Соединенных Штатах - они только что получили по сусалам в Пирл-Харборе, только что вступили в войну и им приходилось разворачивать экспедиционный корпус для войны на Тихоокеанском театре военных действий и варить суда типа Либери для оказания помощи Королевству и нам тоже.
Кстати предложение об Американском подарке - портовом городе в оккупированной Германией Норвегии несло только один контент- "а давайте мы вам танки самолеты и все прочее для войны будем не в Мурманск возить, а поближе".
А нам захватывать и оборонять этот плацдарм со стороны моря и суши. Дураки какие-то.....

 

Как бы в продолжение...
А еще о том, что гадят не только англичанки


http://docs.historyrussia.org/ru/no...avaney-26-dekabrya#mode/inspect/page/1/zoom/4

Сообщения объединены, 10 апр 2023, время первого редактирования 10 апр 2023

Взрыв бензосклада в г. Киркенесе в результате налета советской морской авиации.

http://photo.rgakfd.ru/photo/35196
Дата съемки 18.08.1945 так архиве. По этому поводу будут предприняты дополнительные изыскания
Место съемки Киркенес г.


Представители советского командования награждают жителей г.Киркенеса советскими орденами.

http://photo.rgakfd.ru/photo/157632
Авторы съемки Диамент Роберт
Дата съемки 10.1944
Место съемки Киркенес г.

 

Распространенный по сети снимок отсутствовавший доселе у нас

Советские морские пехотинцы в Лиинахамари. Октябрь 1944 года. Источник: commons.wikimedia.org