Село Каспля расположено по обоим берегам одноименной реки. Это одно из древних сел Смоленщины. Первое упоминание об этом населенном пункте относится к XII в. Здесь проходил путь «из варяг в греки» и находился касплянский волок. Благодаря существованию этого водного пути сообщения в 1136 г. Каспля выплачивала 100 гривен дани в казну смоленского князя Ростислава Мстиславича. В то же время такие города княжества, как Рославль и Ельня, вносили лишь по 30 гривен, что позволяет судить о высоком экономическом уровне развития Каспли в древности. Б.А. Махотин относит село Касплю к городским единицам княжества в XII в. Л.В. Алексеев считает, что называть Касплю городом оснований нет, несмотря на высокий уровень дани. Классифицируя составные части Смоленской земли в XII в., Алексеев выделяет Касплю как центр одноименной волости. Однако Иван Иванович не сделал в тексте сноску, разъясняющую, откуда он почерпнул сведения об этой древней обители. Возможно, в таком важном пункте на великом водном пути и существовал монастырь, отголоском которого впоследствии стал деревянный храм, упоминаемый в документах второй половины XVII в. Из них известно о Никольской церкви, построенной в селе не позднее 1669 г. Для этого храма митрополит Сильвестр III в 1707 г. освятил и выдал антиминс. В 1728 г. на средства прихожан в Каспле была выстроена новая деревянная церковь, освященная во имя святителя Николая, а в 1760 г. рядом с ней еще одна, посвященная этому же святому. Храмы располагались на высоком берегу реки Каспли, имели колокольни и были огорожены деревянной оградой. Одна из церквей сгорела в 1829 г. из-за неосторожного обращения с огнем, и на ее место в 1832 г. из села Залесья Духовщинского уезда перевезен деревянный храм, освященный в честь Казанской иконы Божьей Матери, а Ильинский придел, находившийся в нем, освятили во имя святителя Николая. Расходы по перевозке и сборке церкви оплатили помещик Адахювич и состоятельные прихожане. Что же касается второго Никольского храма, то о нем в приходских документах не упоминается. Когда он прекратил существование, неизвестно. Казанская церковь входила в состав 1-го благочиннического округа. В течение XIX в. прихожане жертвовали средства на украшение своего храма. В 1864 на нужды церкви они передали 1793 рубля, благодаря чему стало возможным перестроить ветхую колокольню, а в 1879 г. собрали 1755 рублей на «возобновление приходского храма». В этом же году церковный староста крестьянин Зиновий Степанов пожертвовал 12 томов лицевых святцев, стоимостью 96 рублей. С 1881 г. по 1886 г. для церкви на пожертвования верующих были выстроены новые крыльца, написаны «стенные картины» и собрано 9 фунтов серебра. При Казанской церкви существовали 2 богадельни, содержащиеся на средства частных благотворителей. Но иногда эти богоугодные учреждения не вполне соответствовали своему прямому назначению - давать кров и пищу увечным и престарелым людям, не могущим самим приобрести пропитания. Так, в 1866 г. председатель приходского попечительства священник Афанасий Неудачин доносил архиерею о непорядках в богадельнях, возникших из-за своеволия содержателей. Он подчеркивал, что «в богадельни принимаются и живут, по воле их хозяев, лица небогадельные ... но способные к работам, а любящие праздность; лица чужеприходные - от чего ... происходят беспорядки и даже безнравственность, а именно: одна богадельная чужеприходная девка родила; другой, живущий в богадельне чужеприходный крестьянин, оженился и живет в богадельне с женою. Таковые беспорядки и поведение богадельных имеют дурное влияние на приход». Далее отец Афанасий спрашивает, как поступать приходскому попечительству по отношению к светским владельцам богаделен, ссылаясь на 7 статью «Положения о приходских попечительствах», которая предписывает «приходские или частные благотворительные учреждения» улучшать, не стесняя их деятельности. В ответ на рапорт священника Смоленская духовная консистория 12 августа 1866 г. сделала следующее постановление: «Каждое приходское попечительство имеет право обращать внимание и на нравственное состояние своего прихода; почему и Касплинское приходское попечительство ..., нимало не стесняясь тем, что богадельни при их церкви устроены частными лицами, может и имеет право или предложить этим лицам немедленно удалить из устроенных ими богаделен лиц, как опорочивших себя дурным поведением, так и явных тунеядцев, так как богадельни должны давать приют отнюдь не подобным личностям; или же в случае упорства в этом случае, или со стороны самих строителей богаделен, или со стороны живущих в них, - просить о сем надлежащего распоряжения местной светской власти» О том, как был урегулирован рассматриваемый нами конфликт, автору неизвестно из-за отсутствия сведений в епархиальной хронике. Учитывая то, что о прениях попечительства с владельцами богаделен сообщали епархиальные ведомости, можно предположить о положительном урегулировании указанного вопроса, причем опубликованным постановлением консистории могли пользоваться в подобных ситуациях попечительства других церквей епархии. Среди настоятелей Казанского храма своей благочестивой жизнью известен протоиерей Александр Ильич Младов. Он происходил из семьи дьякона села Хохлово Смоленского уезда. По окончании Смоленской духовной семинарии в 1857 г. он был назначен учителем в начальное училище села Каспля, а в 1860 г. рукоположен в священный сан сначала дьякона, а затем иерея к церкви указанного села. В 1875 г. иерей Александр Младов назначен настоятелем Казанского храма и попечителем местного училища с совмещением при нем должности законоучителя. С 1895 г. отец Александр исполнял обязанности благочинного 1-го округа. Выдержки из формулярного списка отца протоиерея нам говорят о его разносторонней деятельности на поприще пастыря Христовой Церкви. «Действительно, среди сослуживцев и своей паствы ... оставил по себе добрую память за свою служебную деятельность, проявившуюся в его искреннем пастырском служении святой Церкви Православной, своему приходу и всем близко стоявшим к нему по службе или другим каким-либо житейским отношениям», - подчеркивали священники, сталкивавшиеся с благочинным по роду деятельности. С самого начала служения отец Александр показал себя успешным проповедником. О его проповедях говорили так: «Усердие к проповеди и большая начитанность, как в духовной, так и в светской литературе, дали ему возможность широко пользоваться импровизацией, а потому богослужение в храме и различные требы в приходе всегда сопровождались от него назидательным словом». После смерти протоиерея среди его бумаг были найдены проповеди на разные случаи богослужебного круга, «отлично составленные и удобопонятные для простого народа», а также составленные им катехизаторские поучения (более 50). К сожалению, до наших дней сочинения священника не дошли. Еще до вступления на должность настоятеля местной церкви отец Александр обратил внимание на украшение храма. Для того чтобы привлечь внимание прихожан к нуждам церкви, молодой священник «твердо и неизменно решил» совершать богослужение истово, не торопясь, причем служить не только по большим праздникам, но и в будни. Эти меры вскоре принесли положительные плоды: народ стал прилежнее посещать храм, возросла доходность, давшая возможность сделать многие улучшения по храму. К концу жизни благочинного церковный капитал настолько увеличился, что сделалось возможным приступить к давно вынашиваемой мечте протоиерея - постройке нового обширного каменного храма. 2 октября 1905 г. был заложен первый камень для новой церкви. И в этом тоже большая заслуга отца Александра. За усердную службу на благо Православия А.И. Младов неоднократно поощрялся церковными наградами: набедренником, скуфьей, камилавкой, наперсным крестом, саном протоиерея и орденом святой Анны 3-й степени (в 1904 г.). Скончался протоиерей А. Младов 13 января 1906 г., погребен за алтарем местного храма Вернемся к истории Казанской церкви. Как уже было сказано выше, 2 октября 1905 г. началось возведение нового каменного храма. Здание строилось по проекту епархиального архитектора Е.Ф. Лыщинского. Все черные работы - доставка кирпича, леса и прочих материалов - производились бесплатно в течение всех 9 лет строительства. Камень для фундамента, стоивший 23 000 рублей, был подарен прихожанами-каменщиками. На постройку церкви 500 рублей пожертвовал император Николай II, сделал вклад и протоиерей Иоанн Кронштадтский. К 1914 г. храм был окончен. По подсчетам, его стоимость определялась от 95 до 110 тысяч рублей, из которых наличными истрачено более 48 тысяч рублей, остальные - жертвы прихожан и бесплатно произведенные работы. Новая церковь расположилась на берегу реки, за много верст можно было видеть блеск ее золотых крестов. Прихожане восхищались внешней и внутренней отделкой здания. При входе в храм они сразу обращали внимание на прекрасно выполненный калужским живописцем П.С. Балашевым иконостас, стоивший 5500 рублей. Стены церкви украшали иконы, подаренные в Касплю из Поречского собора. 25 июня 1914 г. новая церковь освящена в честь Казанской иконы Божьей Матери. Боковые приделы освятили в честь иконы Божьей Матери «Троеручица» и святого пророка Ильи. Чин освящения возглавил благочинный П. Строганов. Перед Октябрьской революцией в приходе существовало 2 богадельни и 8 школ грамоты в деревнях Язвищи (с 1887 г.), Волоковая (с 1888 г.), Аболонье (с 1889 г.), Семеново (с 1895 г.), Большое Возмище (с 1894 г.), Малое Возмище (с 1894 г.), Тетерьки (с 1896 г.) и Борисово (с 1896 г.). В самом селе находились земское училище и церковно-приходская школа. В 1924 г. настоятель Казанской церкви протоиерей Петр Смирнов заполнил и передал в Архивное бюро при Смолгубисполкоме «Опросный лист о церковных и монастырских архивах». Этот документ раскрывает нам состояние приходского делопроизводства за период с 1803 по 1918 г., говорит о редких книгах и предметах, имеющих историко-художественную ценность. Архив включал в себя церковно-приходскую летопись, клировые ведомости (1869-1916 гг.), исповедные записи, синодики (1862-1916 гг.), брачные обыски (1803-1917 гг.), приходо-расходные книги (1809-1918 гг.) и комплект богослужебных изданий. В графе «Метрические книги» священник пометил, что они 26 августа 1918 г. переданы в Касплянский исполком (44 книги, 1803-1918 гг.). Характеризуя богослужебную утварь, заслуживающую особенного внимания из-за древности, художественного исполнения и оригинальности работы, настоятель упомянул резные изображения святых, статуи и распятие. Приходская библиотека, хранившаяся вместе с архивом, насчитывала более 100 книг духовно-нравственного содержания, церковные журналы и газеты. Кроме сведений о приходском архиве «Опросный лист» имеет данные, позволяющие утверждать, что в 1924 г. в Каспле действовало два храма - деревянный (1832 г.) и каменный (1914 г.). Если судьбу каменной церкви в XX в. можно проследить также по данным других документов, то история деревянного храма прерывается на записи священника Смирнова. Из дальнейшей истории прихода известно, что Казанский храм в 1938 г. решением облисполкома был закрыт и здание использовалось под клуб, звуковое кино и радиоузел. О судьбе деревянной церкви сведений не обнаружено. Когда она прекратила существование, документальных данных в распоряжении автора нет. Вскоре после закрытия Казанская церковь утратила главы и верхние ярусы колокольни, был частично разграблен, частично уничтожен ее интерьер. В конце 1989 г. верующие обратились к архиепископу Смоленскому и Калининградскому Кириллу с просьбой начать восстановление руинированного храма. Каспля В наши дни сохранилась легенда о том, что Каспля названа так древними варягами, которые проплывали по местным реке и озеру. Нет точного перевода названию Каспля, но установлено слова «-АППЕ-» (возможно –АПЛ-) – он балтийского происхождения (¹)…По другой легенде, хранящейся в памяти старожилов, название обозначает «красивая местность», о чем говорили археологи, посетившие село в 60-е годы. Касплянское озеро – это чудо природы, открывшееся после ледникового периода. При отступлении ледника образовалось озеро, из которого вытекает река. И, как водилось в древние времена, у берегов селились племена первобытных людей. Каспля – часть древнего торгового пути «из варяг в греки». Впадая в Западную Двину, Каспля связывала путь от Балтийского моря до Днепра. Здесь нет выдумок и догадок, а есть правда и быль…На сегодня известно, что до озера Каспля торговые суда (наверное, древние ладьи) арабских и греческих купцов «волоком волокли» по бревенчатому настилу от Днепра до озера Каспля. Свидетельство тому – деревня Волоковая, расположенная по другую сторону озера. В селе есть Кукина гора, известная каждому жителю Каспли. Это старый погост, где захоронено самое большое количество жителей. Находится гора у реки, перед самым её поворотом. Существует легенда о том, как древняя Каспля взимала дань с проезжавших мимо купцов, их караванов с товарами…Предполагают, что на обоих берегах была установлен и натянут канат (цепь), которая играла роль преграды на пути проплывавших кораблей, плата-пошлина как возможность проходить дальше по водному пути и была пропуском. Конечно, от этого Каспля выигрывала, заставляя туземцев считаться со значимостью своего положения. Удивительно, но и эта историческая давность оставила в веках память о себе: до 80-х годов прошлого века местные жители находили старинные арабские монеты в районе старого русла реки, каменные письма в виде выжженных письменных начертаний на конусообразных камнях в песчаных берегах озера (видимо в древности здесь была вода). И так продолжалось вплоть до XIII века, пока существовал этот водный путь торговли между странами Скандинавии и Константинополем, Грецией. Про Кукину гору и Екатерину Вторую... Выходила Река Каспля из озера и несла свои воды прямо вдоль холмистой гряды, которая и носит сегодня название Кукина гора. Мало кто знает, что центральный холм в селе Каспля на самом деле есть продолжение Кукиной горы, а болото, расположенное внизу под холмом («церковная гора») - древнее русло реки, где также проплывали древние суда. Но что же случилось с рекой и холмом, почему они выглядят не так, какими их наблюдали арабские купцы или те же поляки в XIV-XVII веках ?… С 1780 года ландшафт был изменен по воле русской императрицы Екатерины Второй. Наверное, стоит сделать небольшой исторический «скачок» вперёд, чтобы объяснить те перемены во внешнем виде реки и центра Каспли. По первой версии в 1780 году государыня проезжала из Петербурга в Могилёв, путь лежал через Великие Луки, Велиж и … Касплю. До нас дошло предание, что каспляне (представители дворянства, мещане…) не были готовы достойно встретить императрицу (крестьян не собрали, проявили дерзкое безразличие к такому значимому событию). Последствия – Каспля лишалась звания города (перешло к Духовщине), а реку было приказано повернуть и пустить через холм. Мы можем только представить, как жители выполняли высочайший указ… По другой версии - к поездке Екатерины II тщательно готовились, причем, рассчитывая на летнее посещение, заболоченное и извилистое русло реки решили изменить. Трудом крепостных крестьян был перерыт холм, соединяющий Кукину гору с церковным холмом. Сегодня, действительно, нет непрерывного хребта холма, есть разделенные на части Кукина гора (погост) и центральный холм села, река огибает холм, две стороны Каспли соединяет мост, построенный в 70-е годы прошлого столетия. Расстрел на Кукиной горе Шел второй год оккупации Смоленщины немцами. Наше село Каспля, расположенное в 45 км от Смоленска, вместе со всей страной стойко переживало годины военных лет 1941–42 гг. Мы, жители села Касплянского района, каждый день подвергались большим и малым бедам. Малыми бедами считались ежедневные поборы немцами молока и яиц, бомбежки, аресты, пытки граждан в жандармерии, одиночные расстрелы и др. Большие беды – это организация немцами массовых смертных казней со сгоном всех касплян к месту казни, периодические рейды карательных отрядов из Смоленска в леса для уничтожения партизан или массовые расстрелы ни в чем не повинного гражданского населения. В начале войны немцы буквально победным маршем захватили всю Смоленщину. В районе Вязьмы в окружение попала даже целая наша армия. В Вязьме стоит памятник, напоминающий об этом событии. Село Каспля до войны было районным центром, и фронт так быстро прошел ее, что многие руководители районных организаций даже не смогли эвакуироваться. Позже они ушли в партизаны, организовав партизанский край в районе прилесных деревень Чача, Яшино, Хохлово, Жарь и др. Некоторые же коммунисты и комсомольцы, работники школы, райбольницы продолжали жить со своими семьями. Укрепившись и создав в Каспле ряд своих учреждений – военную комендатуру, сельскохозяйственную комендатуру, райуправу, жандармерию, полицию – немцы, наверное, уже имели списки всех проживающих в селе людей; которые не успели уехать в эвакуацию. Вскоре их начали по ночам арестовывать и содержать в корпусах больницы. Эти аресты велись тихо и продолжались всю весну 1942 года. Помимо значительного количества мужчин, под арест попало много женщин с детьми, молодые девушки-комсомолки. В Каспле до войны проживали две-три многодетные еврейские семьи. Они занимались, в основном, сбором утильсырья: старых тряпок, разного кухонного инвентаря – кастрюль, чайников. Я хорошо помню одну семью, где отца звали Берка. У него было пятеро детей – мал мала меньше. Со старшим его сыном, моим сверстником, я даже дружил. Его звали очень странно – Сролик. Из-за этого имени он даже не смог ходить в школу, говорил, что походил 2–3 недели, но его постоянно дразнили, и он вынужден был уйти из школы и просто помогал отцу. Отец – Берка – брал двухколесную тележку, клал на нее разные игрушки, купленные в Смоленске, и ехал по улицам села, крича: «Налетай, детвора, на мое богатство!» Мы, детвора, хватали что попадется под руку из старья и опрометью неслись к его тележке. Он тщательно осматривал наши подношения, брал их и выдавал взамен игрушки. Еврейские семьи жили бедно, тихо, ни с кем из селян особо не дружили и, конечно, ничего плохого не делали. Поэтому нам, касплянам, было непонятно, почему эти еврейские семьи были арестованы. В то время мы еще не знали идеологию фашизма относительно евреев. Всех арестованных мужчин, женщин и детей немцы стали содержать в большом (бывшем ранее хирургическом) корпусе касплянской больницы. Она находилась на улице Кирова, занимая большую территорию, и состояла из 3 больших корпусов, ряда хозяйственных построек и служб. Хирургический корпус шел вдоль улицы и был обнесен деревянным штакетником, вдоль окон корпуса постоянно ходил немецкий патруль. Немцы пустили слух, что все задержанные будут отправлены в Смоленск, а оттуда в Германию на разные работы. Поэтому родственники несли им передачи: продукты, теплую одежду, обувь, белье. Каспляне верили в этот слух и не особо беспокоились за их жизни; все как бы с этим смирились. В корпусе задержанные жили уже месяца 2–3. Однако слух, пущенный немцами, об отправке людей в Германию не оправдался – дальнейшая жизнь их оказалась страшной, и вот почему. Как-то летом, в конце июня, из Смоленска на двух легковых автомашинах ехали в Касплю высокие немецкие офицеры в ранге полковников и подполковников. В небольшом лесочке между Смоленском и Касплей, называемом Пущей, партизаны сделали засаду и всех этих офицеров расстреляли, а автомашины подожгли. Каспляне замерли. Все знали девиз немцев: «За каждого убитого немца расстреливается 10 граждан мирного населения». Да, говорили сельчане, добром это для нас, касплян, не кончится. И опасения эти оправдались. В последних числах июня 1942 года в Касплю из Смоленска на 10–12 больших крытых брезентом грузовиках прибыл карательный отряд. Он разместился в пустых зданиях школы. Каратели всегда были одеты в белые мундиры с закатанными по локоть рукавами, серые брюки и ботинки, на голове были пилотки странного цвета. Вели каратели себя очень нагло. Складывалось впечатление, что их боялись даже немцы, состоявшие в касплянском гарнизоне. Немцы и полиция все время пополняли барак новыми задержанными. Последними стали ребята-подростки, арестованные за то, что где-то снимали со столбов провода. Зачем они им нужны, нам было непонятно, так как ни электричества, ни телефона в то время в селе не было. Лето 1942 года стояло ясное, жаркое. Огородные посадки все поспевали. Мать, зная голодные зимы, как-то умудрилась засадить два лапика огорода около хаты картошкой. Потом упросила соседа деда Сеньку разъехать лапики. И теперь нам с ней предстояло пройти борозды, окучить картошку и поднять ботву уже вручную. Борозды одного лапика шли от крыльца хаты до самой дороги по улице Кирова, вдоль кладбища. Мы с матерью начали проходить борозды, в день всего по две-три, так как они были длинные, а ботва густая. Однажды утром, когда мы собирались работать, к нашей хате подошли два немца-автоматчика и коверкая русские и немецкие слова, объяснили, постучав по своим часам, чтобы мы не работали и не выходили на улицу после 12 часов. «Если выйдете, будет пук-пук», – показали на автоматы немцы. Мать вошла в хату и сказала: «Дети, сегодня немцы что-то затевают. Не выходите на улицу после 12 часов, сидите дома, еще, не дай бог, пристрелят». Она постелила нам на пол дерюги и одеяла, бросила несколько наших игрушек – и мы засели дома. Прошло уже часа три-четыре. Но вдруг – то ли мать забыла о строгом наказе немцев, то ли в ней взыграла трудовая крестьянская жилка, – сказала: – Костик, что-то все тихо на улице. Пойдем-ка мы с тобой и хотя бы по одной борозде картошки пройдем. Если что – юркнем в хату. Тем более что борозды идут прямо до крыльца. Мы вышли на огород и стали окучивать картошку. Да так увлеклись работой, что не сразу заметили оживленное движение карателей около корпусов больницы. Потом стали наблюдать и увидели, как из ворот больницы беломундирники выводили мужчин и строили их в колонну по четыре человека в ряд. Причем, я заметил, что вдоль колонны ходил офицер (он был в фуражке) и хлыстом тыкал в строящихся людей, перемещая их по росту с одного места на другое. Получилась большая колонна: впереди стояли высокие, рослые мужчины, потом среднего роста, а к концу – низкорослые черные евреи и задержанные за кражу электрических проводов подростки. Я был невысокий худенький подросток, мама – маленькая худая женщина, поэтому не очень заметны в ботве картофельных борозд. Мы с мамой стояли в бороздах на коленях и, перестав работать и разинув рты, наблюдали за тем, что будет дальше. Когда колонна мужчин была полностью построена как надо, ее быстро окружили конвоиры-автоматчики в белых мундирах с закатанными по локоть рукавами. Их командир, встав впереди колонны, махнул рукой, что-то громко крикнул, и колонна тронулась по улице, приближаясь к нашим бороздам. Вдруг, когда колонна подходила уже к началу огорода, раздалась широкая автоматная очередь, и над нашими головами просвистели пули, веером срезав картофельную ботву. Мы поняли, что над нами пронеслась смерть. В нас стрелял автоматчик, шедший впереди колонны. Мы упали вниз, лицом в борозды, лежали там плашмя, закрытые картофельной ботвой, и нас больше не было видно со стороны дороги. Колонна медленно, я бы даже сказал торжественно, шла по дороге. Я удивился, что она шла, как ходят на параде, – четко печатая шаг. Не слышно ни одного слова. Передние ряды колонны – рослые мужчины – смотрели не под ноги, а куда-то вдаль. Со стороны казалось, что люди шли не к смертельному месту, а куда-то в торжественную известность. У меня, ребенка, создалось впечатление, что они шли к своей вечности, бессмертию. Стояла прекрасная погода, было очень тихо. Тишина нарушалась только разъяренным визгом и хрипом громадных собак-овчарок. Впереди колонны шли человек 10–12 фашистов из охраны, по бокам – по 5–7 человек, сзади – опять группа из 10–15 конвоиров. Все они были вооружены автоматами, которые несли низко на животах. Всего в колонне было около 70–80 мужчин и подростков. Колонна медленно прошла мимо наших борозд, где мы лежали, мимо кладбища и скрылась из нашего поля зрения на несколько минут за домом и медицинской амбулаторией. Опять мы с мамой увидели ее, когда она уже шла по дороге вдоль малой Кукиной горы. Дело в том, что одна большая гряда – Кукина гора – протянулась с востока на запад на значительное расстояние. Чтобы рассечь гряду, люди прорыли в песке проезд, разделив, таким образом, горы на две части: Большая Кукина и Малая Кукина горы. Впоследствии немцы выбрали это место за Кукинои горой для расстрела партизан, военнопленных, гражданских лиц. Поэтому все каспляне знали: если немцы повели людей за Кукину гору – это смерть! Вот мы с матерью и поняли, что всю большую группу мужчин немцы повели на смерть. …Мы снова увидели колонну, когда она пошла вдоль Малой Кукиной горы, приближаясь к песчаному проезду между гор. По-прежнему колонна шла тихо, медленно и как-то торжественно. Головная ее часть стала входить в проезд и через минуту скрылась за горой. Мы замерли ни живы ни мертвы. За горой некоторое время стояла полная тишина. И вдруг там началась стрельба. Раздавались звонкие широкие автоматные очереди, тяжело бухали очереди крупнокалиберных пулеметов, расставленных на пригорках, и одиночные винтовочные выстрелы. Стрельба продолжалась около часа, потом все затихло. – Сынок, поползем в хату! Сейчас каратели будут возвращаться и могут нас пристрелить. – Нет уж, мама! Если мы спрятались, так давай не высовываться, пока это страшное побоище не кончится. Мы по-прежнему лежали в бороздах, боясь ползти в хату, хотя оттуда и доносился плач оставленных одних детей. …И точно, в песчаном проезде между горами показались возвращающиеся каратели. Когда поравнялись с нами, я заметил, что все они размахивали руками, громко смеялись и гоготали, как это умеют делать только немцы. Нам показалось, что каратели были просто пьяны. Какое-то время во дворе больницы была тишина. Но вдруг эту временную тишину нарушил сплошной крик и плач женщин и детей. Мы приподнялись в своих бороздах и увидели, что каратели буквально облепили женскую половину барака. Из него за руки стали выволакивать на улицу упирающихся женщин, которые дрались, плакали, громко кричали. Каратели били их прикладами и стреляли вверх. Наконец, немцам удалось выгнать из барака на улицу большую часть арестанток. Они сбились на площадке, у выхода из ворот больницы на улицу. Образовалась бьющаяся, кричащая, голосящая толпа. Каратели пытались вырвать из этой толпы женщин, выводить на дорогу и строить в колонну. Они, как могли, сопротивлялись. Над Касплей стоял сплошной душераздирающий крик и стон. К больнице прибыло еще четыре большие автомашины, крытые брезентом. Из них стали выскакивать каратели, окружившие толпу женщин, детей. Они погнали их прикладами от ворот на середину улицы, пытаясь построить в колонну по четыре человека. Мы с матерью наблюдали эту ужасающую, леденящую сердце картину и обливались слезами. Так продолжалось довольно долго. Немцам никак не удавалось построить колонну. Видимо, карателям это надоело, и они натравили на неповинующихся женщин громадных собак-овчарок. Мы видели, как собаки набрасывались на беззащитных, хватали их за ноги и тащили. Особенно тяжело приходилось женщинам, у которых были дети. Малышей они несли на руках, а тех, кто постарше, буквально тащили волоком по земле, подгоняемые прикладами карателей и собаками. Над Касплей стоял сплошной человеческий стон. Наконец, немцам удалось вытащить всех несчастных из барака и с большим трудом построить в нестройную колонну. Опять раздались выстрелы из автоматов в воздух, опять послышались громкие крики конвоя, и колонна медленно тронулась от больницы по улице. Сказать, что колонна шла, будет неверно. Фактически женщины медленно тащились по дороге, волоча за руки детей. По бокам этой колонны было значительно больше конвоя, чем рядом с мужской. Колонна проходила торцы наших картофельных борозд, как вдруг мы увидели, что из нее в картошку бросили небольшой белый сверток. Боковой конвоир в этот момент немного замешкался, а потом, развернувшись, с живота дал наугад по бороздам длинную автоматную очередь. Он даже остановился и хотел шагнуть в борозды, но они были только что распаханы, еще не осыпались, глубокие – и немец понял, что наберет целые ботинки сырой земли. Он тряхнул ногой, махнул рукой непонятно на кого и круто повернувшись, стал догонять проходящую колонну. Шедшие за ним каратели, хотя и были с собаками, как-то не обратили особого внимания на брошенный кулек, прошли мимо. Колонна, как я уже говорил, шла медленно. Впереди шли высокие, стройные и красивые девушки-комсомолки. И хотя шли гордо, как бы независимо, по их широко раскрытым ртам было видно, что они тоже кричали, время от времени подносив концы своих платков к глазам и вытирая на них слезы. Общие крики, плач, стенания женщин постепенно удалялись от нас. Потом мы увидели женскую колонну медленно движущейся по дороге вдоль Малой Кукиной горы. Вскоре она стала вползать в песчаный проезд между горами, и крики и стоны стали еще громче. Позже люди говорили, что их было слышно по озеру в деревнях до трех километров. Через некоторое время опять за горой началась стрельба. Она была очень яростной и беспорядочной. Затем все стихло. Опять каратели возвращались из-за Кукиной горы бесформенной толпой. Но на этот раз они шли какие-то пришибленные: не смеялись, ни гоготали. Больше помалкивали. Вскоре у больницы послышался шум заводимых моторов, и грузовики покинули территорию больницы. Каратели уехали. Мы поняли, что все кончено. За какие-то 4–5 часов было расстреляно 157 граждан села Каспля. Было это 1 июля 1942 года. …Мы с мамой вернулись в хату с опухшими, заплаканными глазами. Помылись, убрали и успокоили трех зареванных и голодных детей. Вдруг мать остановилась, ахнула и крикнула мне: «Костик, быстро сбегай в картошку и принеси тот кулек, который выкинули женщины из колонны». Я сходил, нашел белый, грязный небольшой кулек и поднял его. Из кулька доносился слабый писк. Я побежал домой. Мы с мамой развернули пакет и обнаружили в нем очень маленького чернявого ребенка – мальчика. Мать собрала все его пеленки и бросила в печку (печка у нас топилась торфом, и там каждый день тлела торфяная зола), обмыла мальчика, закрутила в чистые тряпки, дала соску с молоком – он успокоился. «Бедное дитя! – приговаривала мама, горько плача. – И что же нам теперь с ним делать? Ведь если немцы прочуют и найдут его, нас всех расстреляют!» Делать было нечего. Время шло к ночи. Мать положила ребенка среди постелей наших детей, и он скоро уснул. «Смотрите, дети, чтобы вы нигде ни словом не обмолвились, что у нас появился ребенок, – иначе всем нам грозит смерть». Ночью ребенок спал среди нас, детей, а на день мать заставляла меня поднимать его на чердак. Ребенок, к счастью, оказался очень тихий и спокойный. …Однако вернемся ко дню расстрела. На этом в тот день наша беда не закончилась. В окно грубо постучали и крикнули: «Тетка Фрузка, выходи да бери с собой лопату! Пойдем за Кукину гору, приведем там все в порядок. Немцы приказали». «Володька, зайди и погляди! Как я брошу эту малышню?» Полицай Володька, которого мать хорошо знала (он был из Полозов – деревни недалеко от Белодедова, где жила когда-то мать), заглянул хату, увидел нас, ребят, и сказал: «Ладно, можешь не ходить! Но тогда пусть за тебя пойдет старший пацан». – Ну что поделать, Костик?! Возьми лопату и сходи. Хотя у нее черенок сломался, когда окоп копали. Иди так. Полицаи, пройдя по домам, набрали толпу – человек 20 касплянских мужиков, подростков – и повели всех за Кукину гору. С содроганием и страхом мы шли дорогой, по которой несколько часов назад ушли на смерть полторы сотни человек. Пока мы шли, я подумал, что, если бы эта дорога от больницы до Кукиной горы была не песчаной, а из асфальта, мы сейчас шли бы по лужам человеческих слез и крови. Когда пришли на Кукину гору, перед нами предстала ужасная, не поддающаяся нормальному человеческому представлению картина. На всем южном пригорке валялись горы пустых маленьких гильз от автоматов и больших – от винтовок и станковых пулеметов. Общая братская могила – яма – была заполнена голыми человеческими телами. Сверху немцы засыпали котлован каким-то белым порошком, видимо известью. На это было жутко смотреть. Мы смотрели и не верили глазам. Страшной была эта могила. Казалось, тела, заполнившие яму, шевелились и дышали. Некоторых из нас от этой жути и животного страха стало тошнить и вырвало. Послышался шум въезжающих в земляной проезд двух грузовых автомашин. Выше, на склоне горы, лежали груды одежды расстрелянных (значит, людей перед смертью заставили раздеться). Грузовики подъехали к одежде и остановились. Из кабин выскочили два немца-шофера, закричали на полицейских «шнель!» и вернулись в кабинки – они боялись нас, русских. Полицейские разделили всех нас на две группы. Кто был с лопатами – тех поставили по краю громадного котлована и приказали забрасывать эту яму с телами землей. Кто был без лопат, как я, – заставили носить одежду расстрелянных и грузить в машины. Мы брали охапками груду разного белья, одежды, обуви и подносили к заднему борту машин. Сначала нас заставили погрузить в первую машину мужскую одежду, потом – во вторую – одежду женщин и детей. Проснувшись назавтра, я чувствовал себя так плохо, что мать стала меня лечить, приговаривая, что я заболел от всего пережитого вчера, что эти переживания не для моего возраста. Так прошло с неделю. Мы боялись всех, кто шел по тропинке от улицы к нашей хате. Вскоре мать приняла решение отнести найденного ребенка в деревню Горбуны, в пяти км от Каспли. Там у нее жила старая добрая тетка – родня нашего отца. Мы, дети, всегда были рады ее приходу, немудреным гостинцам и звали бабой Марьей. Вдруг эта старушка сама, по каким-то своим делам, оказалась в Каспле и конечно, зашла к нам. Они долго совещались с матерью, потом баба Марья решила, что возьмет мальчика, спрячет под широкой кофтой и унесет от нас: «А то ты, Фруза, и сама погибнешь, и всех детей твоих немцы перестреляют, если какой-нибудь мерзавец донесет им!» Мать накормила ребенка, дала с собой бутылочку с соской, долго привязывала мальчика к кофте, и бабушка Марья ушла. Позже мы узнали, что она успешно дошла до своего дома и ребенок жил у нее около месяца. Затем она переправила его своей родне в деревню Ходыки Касплянского района (это в самой глуши), где никогда не были немцы. О дальнейшей судьбе мальчика ничего не было известно. И лишь после войны мать прослышала, что он был передан еврейским семьям, проживающим в районе станции Рудня. Там до войны обитала большая колония, если так ее можно назвать, евреев, и после войны она восстановилась. Кстати, в районе Рудни проживал и Герой Советского Союза Егоров, водрузивший вместе с Кантария знамя Победы над Рейхстагом. …Я сел и стал смотреть за реку на центр Каспли. Вдруг увидел, как от военной комендатуры отъехала автоколонна больших грузовых машин с брезентовым верхом. Вспомнив вчерашнее, я понял, что это отбывал из Каспли в Смоленск карательный отряд, расстрелявший на нашей Кукиной горе 157 касплян. Даже посчитал машины: их прошло 12 больших, а между ними – 2 большие легковые, видимо с офицерами карательного отряда. «Вот когда бы нашим партизанам устроить засаду на Пуще да уничтожить всех этих зверей-карателей в белых мундирах!» – подумал я. Мать мне за обедом сказала: «Костя, ведь прямыми очевидцами этой небывалой трагедии – гибели стольких людей – волей случая оказались только мы с тобой. Только мы смогли увидеть весь путь несчастных от бараков больницы до Кукиной горы, а ты даже побывал на месте их смерти. Помни это и при случае поведай людям». Мать моя умерла 48 лет тому назад и покоится на лесном кладбище в поселке Колодня под Смоленском. Значит, из двух свидетелей описанной здесь трагедии остался в живых один я. Мне тогда было 12 лет. Все, что произошло на Кукиной горе, мой ум, мои глаза запомнили и зафиксировали, как лента документального кино. Я полагаю, об этом расстреле должна знать вся современная Россия, весь наш народ. Источники: http://www.nikolaevskii-sobor.ru/kniga.php?page=kasplia-porechskogo-uezda https://хранителиродины.рф/Article/?id=35412 https://biography.wikireading.ru/h5MoO4IeSh
На этом обелиске только имена и инициалы, нет возраста погибших.... Абрамец Борис Васильевич Гусев Егор Карпович Дыдылева Анна из д.Малая Дубровка Зубарев Лева, три года Калентеенковы Дмитрий и Пелагея Калентеенков Виктор, 7 месяцев Кулинченков Федор Васильевич, 70 лет, с дочерью Пузычевой Дарьей Федоровной Майорова Елена Федоровна, жена красноармейца, с семимесячным ребенком из д.Малая Дубровка Милюгина Галя, три года Морозов Валентин, 7 месяцев, с матерью Пилюшов Иван из д.Малая Дубровка Источник: газета "Смена" от 1971г.
