18 МСДНО - 18 Московская стрелковая дивизия народного ополчения Ленинградского района

18 МСДНО - 18 Московская стрелковая дивизия народного ополчения Ленинградского района

До 1.9.41 г.:
1, 2 и 3 стрелковый полк,
18 запасной стрелковый полк,
отдельный артиллерийский дивизион,
отдельная самокатно-разведывательная рота ,
саперный батальон,
отдельная рота связи, медико-санитарный батальон,
автотранспортная рота.

С 1.9.41 г.:
1306, 1308 и 1310 стрелковый полк,
378 артиллерийский полк,
702 отдельный зенитный артиллерийский дивизион,
477 разведывательная рота ,
866 отдельный батальон связи,
500 медико-санитарный батальон,
344 отдельная рота химзащиты,
312 автотранспортная рота,
269 полевая хлебопекарня.

Боевой период
30.7.41-26.9.41
Переименована в 18 стрелковую дивизию (II) 26.9.41 г.
Источник: http://bdsa.ru/divizii-no/4562-18-dno-leningradskogo-rajona-moskvy

Штаб 18-й дивизии народного ополчения находился в здании гостиницы «Советская»

Мемориальная доска на ее здании: «Здесь в суровые дни Великой отечественной войны (июль 1941 года) была сформирована 18-я дивизия народного ополчения Ленинградского района города Москвы, которая за доблесть и геройство, проявленные в боях с немецко - фашистскими захватчиками, была преобразована в гвардейскую, награждена правительственными наградами и получила почетное наименование «11-я гвардейская Городецкая ордена Ленина, Краснознаменная, ордена Суворова стрелковая дивизия».
Первым командиром дивизии был полковник П.К. Живалев, а комиссаром А.М. Орлов.
Начальником штаба дивизии был назначен полковник В.И. Вепре - участник гражданской войны. Перед войной он преподавал военную тактику в академии.
Начальником политотдела дивизии был назначен М.Ф. Шмидт, профессор кафедры марксизма-ленинизма Автодорожного института, заведовавший группой лекторов Ленинградского райкома.

В самом центре района Беговой, на пересечении Ленинградского проспекта и Скаковой улицы весной 2016 г. был заложен камень, на месте которого, жители Москвы установят памятник, посвященный воинам 18-й дивизии народного ополчения Ленинградского района города Москвы.


Уже к вечеру 4 июля 1941 года в комиссию по ее формированию поступило свыше 7500 заявлений, в том числе с заводов: Второго часового, имени Менжинского, имени Осоавиахима, "Изолятор", с фабрик "Большевик", "Ява", из Авиационного института. Среди подавших заявления было много юношей и девушек - студентов и школьников старших классов. Так, в дивизию вступил целый курс студентов Художественного института имени Сурикова со своим преподавателем Чегодаевым. В состав дивизии влились и три батальона, сформированные в подмосковных районах: Красногорском, Дмитровском и Куровском. В Красногорский батальон был записан целых класс выпускников, окончивших среднюю школу в июне 1941 года, вместе со своими учителями С.А. Хазиным, И.О. Филатовым, К.М. Килинским. Первым командиром дивизии был назначен полковник Петр Кириллович Живалев, участник войны с Финляндией, кавалер ордена Красного Знамени.

7 и 8 июля части и подразделения дивизии были переведены на казарменное положение. Состав
дивизии был такой: 1-й, 2-й, 3-й стрелковые полки, 18-й запасной стрелковый полк, отдельный артиллерийский дивизион, отдельная самокатная разведывательная рота, сапергая рота, орс, медсанбат, автотракторная рота.


Фотография от 08.07.1941г.
Народные ополченцы Ленинградского района гор.Москвы на строевых занятиях

10 июля 1941 г. дивизия вышла в район Красногорска Московской области.
20 июля - в район Волоколамска. Находясь в волоколамских лесах, личный состав частей принял воинскую присягу. 30-го июля дивизия включается в состав 32-й армии.
6 августа началась передислокация дивизии в район Вязьмы, где ей отводились позиции юго-западнее в нескольких километрах от города. День и ночь рыли окопы, строили блиндажи, занимались боевой подготовкой и тренировкой личного состава.
С 1-го сентября в дивизии были 1306-й, 1308-й, 1310-й стрелковые полки, 978-й артиллерийский полк, 702-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион, 477-я разведывательная рота, 461-й саперный батальон, 866-й отдельный батальон связи, 500-й медсанбат, 344-я орхз, 312-я автотракторная рота, 927-я ппс, 394-я пкг.
20 сентября 1941 года дивизия имела в своем составе: военнослужащих 10668 человек, рядового состава - 8621, автомашин грузовых - 164, лошадей - 2429, карабинов - 6345, автоматических винтовок - 1366, станковых пулеметов - 129, ручных - 164, ППД - 160; орудия: пушки 76-мм - 28, 37-мм зенитных - 14, гаубиц 122-мм - 8, минометов 82-мм - 18, 50-мм - 81 и радиостанций - 14.
30 сентября 1941 года приказом наркома обороны дивизия была зачислена в состав кадровых войск и стала именоваться 18-й стрелковой дивизией.
В конце сентября части дивизии перешли в верховье Днепра. Разгружалась дивизия на станциях Новодугино, Сычевка.
С утра 3 октября 1941 года дивизия приступила к занятию назначенного рубежа в излучине Днепра - в районе деревень Волочек, Каменец, Обледы. Полоса обороны составляла 25 километров. Четверо суток ополченцы дивизии сдерживали противника на рубеже в верховьях Днепра. Без поддержки артиллерии и танков, не говоря уже об авиации, они стойко отбивали яростные атаки немецко-фашистских полчищ, рвавшихся к Москве. Силы были слишком неравные, и дивизия вместе с другими соединениями 32-й армии оказалась в окружении. С трудом, но командованию все-таки удалось собрать разрозненные и обескровленные части и подразделения дивизии, и в соответствии с полученным приказом она продвигалась в направлении Гжатска. Несколько дней шли буквально параллельно с противником: он по шоссе, дивизия - по лесным дорогам. Однажды ночью в лесу, недалеко от станции Туманово, что в нескольких километрах от Гжатска, разведчики дивизии встретились с колонной. Оказалось, что это выходит из окружения управление и штаб 16-й армии во главе с К.К. Рокоссовским. Он отдал приказ о подчинении 18-й дивизии своей 16-й армии.
11- 12 октября 18-я дивизия завершила выход из окружения. Вспоминая о тех днях, бывший командующий артиллерией 16-й армии маршал артиллерии В.И. Казаков писал: «18-я дивизия с честью выполнила задание. Она разгромила противника, захватила 4 орудия, несколько пулеметов и обеспечила выход войск. Под прикрытием частей дивизии штабные колонны, миновав Уваровку, в районе который враг выбросил десант, подошли к Бородино». 20 октября 18-я дивизия получила задачу выйти на рубеж Скирманово, что в 25 километров западнее города Истра, и задержать противника. На следующий день она заняла оборону на рубеже Сычи, Щелканово, Ивойлово, Филатково, Горки, Ново-Рождественно, Буланино. Справа оборонялась 316-я стрелковая дивизия генерала И.В. Панфилова, слева - 78-я стрелковая дивизия полковника А.П. Белобородова. В соседстве с этими прославленными соединениями 18-я дивизия вступила в великую битву непосредственно за столицу нашей Родины.
Скирманово расположено на западных скатах господствующей над всей округой высоты с отметкой 260,4. С нее даже в непогоду на десятки километров как на ладони видны леса, населенные пункты, дороги. Гитлеровское командование, оценив значение этой высоты, превратило Скирманово и особенно высоту 260,4, где размещалось кладбище, в сильно укрепленный пункт. Немцы нависали с юга над автомагистралью Волоколамск-Истра-Москва. «Они не только простреливали ее артиллерийским огнем, - пишет в своих воспоминаниях Маршал Советского Союза К.К. Рокоссовский, - но и могли в любое время перехватить и войти в тыл основной группировки нашей армии на этом направлении». Разведка доказывала, что в Скирманово немцы готовили как плацдарм для своего прорыва на Волоколамское шоссе и выхода к Москве. В тылу их обороны подтягивались крупные силы, в деревне и за высотой находилось большое количество танков, многие из них закопаны в землю и превращены в доты. Противник продолжал стягивать в этот район новые пехотные и танковые соединения. В течение всех последних дней октября и в начале ноябрь 18-я дивизия пыталась овладеть Скирманово, но все ее попытки оказались безуспешными. Неудачный исход боев показал, что воинам дивизии еще не хватало воинского умения выбивать врага с укрепленных позиций. Поэтому было принято решение основательно подготовиться, тщательно все спланировать и нанести удар.
Командующий 16-й армией К.К. Рокоссовский принял решение: 18-й дивизии с 50-й кавалерийской дивизией генерала И. А. Плиева и 1-й гвардейской танковой бригадой полковника М. Е. Катукова при поддержке 523-го пушечного, 289-го, 863-го, 694-го противотанковых полков и трех дивизионов гвардейских минометов нанести удар по обороне противника не в лоб, а в обход и овладеть населенным пунктом. 12 ноября после сильной артподготовки дивизия перешла в атаку и после жестоких, кровопролитных боев 13 ноября овладела селениями Скирманово, Козлово, а 14-го и Агафидово. В этих боях действиями 18-й дивизии руководил ее новый командир - Петр Николаевич Чернышов, полковник, вскоре ставший генерал-майором. Как вспоминал впоследствии К. К. Рокоссовский: «Разгром немецкофашистских войск в районе Скирманово был полный. 10-я немецкая танковая дивизия, предназначавшаяся для перехвата Волоколамского шоссе, с большими потерями откатилась далеко назад. На поле боя осталось 50 подбитых и сожженных танков, много оружия вплоть до 150-мм минометов, сотни автомашин. Бой за Скирманово был первым наступательным победным боем дивизии. Он показал, что мы можем бить и побеждать коварного и до зубов вооруженного врага, если по-настоящему овладеем искусством современной войны. Успех скирмановского боя объясняется не только умелым тактическим маневром, не только участием сравнительно большего количества войск, но и высоким патриотическим подъемом, которым были охвачены воины дивизии». В середине ноября противник возобновил наступление на Москву. На узком участке фронта он сосредоточил 5-ю и 10-ю танковые дивизии и моторизованную дивизию СС «Рейх».
18-я стрелковая дивизия в течение четырех дней успешно отражала неистовый натиск врага и отошла с занимаемых позиций лишь по приказу командарма.
В период с 19 по 24 ноября она отразила 17 вражеских атак пехоты и танков, а один ее полк в течение 5 дней вел бой в окружении в поселке Румянцево Истринского района. В дальнейшем, ведя упорные бои последовательно на рубежах Румянцево, Ядремено, Савельево, Лужки, Бужарово, дивизия была отведена за реку Истру.
26 ноября 1941 года, прикрывая отход 365-го стрелкового полка, личный состав химического взвода полка в составе 36 человек под командованием младшего лейтенанта Николая Семеновича Кульчицкого, вооруженный только винтовками, противотанковыми гранатами и бутылками с горючей смесью, вступил в неравный бой с 40 танками 10-й танковой дивизии у деревни Ефимоново, что в 5 километрах севернее Истры. В том бою было подбито и сожжено 20 танков, а остальные отошли. Преградив путь врагу на Москву, весь личный состав взвода пал смертью храбрых. На месте этого боя ныне установлен памятный знак, обсаженный 36 березками по числу погибших бойцов. После длительной работы в архиве все 36 фамилий всех героев были установлены и увековечены надписями на плитах.
После тяжелых боев за Еремеево, Бакаево и Дедово-Талызино 18-я дивизия во взаимодействии с соседними 8-й и 9-й гвардейскими дивизиями остановила наступление танковых дивизий врага на рубеже Крюково, Баранцево, Брехово, восточнее Шемотково. Это был последний рубеж обороны 18-й дивизии под Москвой. В ходе ноябрьских боев под Москвой 18-я дивизия нанесла противнику ощутимые потери: до 4500 гитлеровцев было убито, уничтожено 57 танков, 40 орудий и минометов, свыше 30 пулеметов, около 50 автомобилей и 50 мотоциклов. Захвачено 4 танка, 3 орудия, 4 мотоцикла, до 500 снарядов и свыше 40 тысяч патронов.
Источник: http://lyc1550.mskobr.ru/files/rabota.pdf

С.С.Рыбаков Краевед, командир поискового отряда «Рубеж Славы».
ОПОЛЧЕНИЕ ПОДМОСКОВЬЯ. БАТАЛЬОНЫ ДОБРОВОЛЬЦЕВ (ДМИТРОВСКОГО И КОММУНИСТИЧЕСКОГО РАЙОНОВ) В 18-Й ДИВИЗИИ НАРОДНОГО ОПОЛЧЕНИЯ ЛЕНИНГРАДСКОГО РАЙОНА ГОРОДА МОСКВЫ
5-7 июля 1941 года в подмосковном Дмитрове происходило формирование добровольческого батальона. В эти дни по всему Московскому региону, граждане записывались в ополчение. До наших дней дошли немногие воспоминания ополченцев из Дмитровского батальона. Одно из них было опубликовано в районной газете «Путь Ильича» в 1976 г. Вспоминал Михаил Иванович Лебедев (1924 г.р.): «Шел военный 1941 год… Призыв партии — «Все на защиту Отечества!» — нашел отклик в сердцах советских людей. Те, кто еще не достиг призывного возраста, и люди, убеленные сединой, рвались на фронт. 5 июля 1941 года в помещении Дмитровской средней школы №1 началась запись добровольцев в народное ополчение. Первыми записались командиры запаса — директор Настасьинской школы Михаил Александрович Носевич и работник канала Москва- Волга Андрей Петрович Долотов. К вечеру 7 июля число добровольцев составило 922 человека. На следующий день Дмитровский батальон под звуки оркестра отправился на станцию для посадки в эшелон. В Москве добровольцев торжественно встретили, тут же состоялся митинг, а затем ополченцев в походном порядке направили в г. Красногорск. Дмитровские ополченцы составили костяк 53-го стрелкового полка 18 стрелковой дивизии народного ополчения Ленинградского района Москвы. В августе 1941 года ополченцы приняли присягу и дали клятву умереть, но не допустить врага к Москве. Боевое крещение полк получил на разъезде Лосьмино. Со 2 по 8 октября отбивал ожесточенные атаки. Подбили 2 танка и около десятка автомашин. В октябре 1941 года полк влился в состав 16-й Армии, которой командовал генерал К.К. Рокоссовский. Немецкие войска все ближе подходили к Москве. Наш 53-й стрелковый полк около 15 суток держал оборону под Истрой. Мы несли больше потери, но и противник был окончательно измотан. Истра была освобождена. Преследуя противника, наши войска подошли к Волоколамску, и 20 декабря вступили в город…»1. Перед нами воспоминания солдата, ушедшего на фронт с учебной скамьи. Михаил Иванович Лебедев скромно умолчал о своей гражданской специальности, так вот автору доклада удалось обнаружить рукописные списки бойцов ополчения от 05.VII /41 года, где в графе значится — учащийся. О том, что в ополчении было много учащихся - старшеклассников мы знали, но этот случай на удивление
неординарен. Необычность его в том, что мальчики 9 «Б» из Яхромской средней школы №1, вместе с учителями — наставниками, записались добровольцами в ополчение. Подумать только, им было неполных 17 лет, они даже не успели поучиться в выпускном 10 классе. В школьном музее хранятся их уже взрослые фронтовые письма. Их поколение - мальчишек и девчонок, не узнавших юности. Об этих смелых и решительных ребятах, мы знаем немного, многие из них погибли или пропали без вести еще в 1941 году. Провожать их на фронт казалось, вышел весь рабочий городок. На войну уходили яхромские добровольцы в составе 165 человек. Последние напутствия, объятия и слезы. Лихие переборы гармошки и набатный зов духового оркестра. Вместе с мужчинами уходили и вчерашние мальчишки, уходили на бой с врагом, в историю и бессмертие. Вместе с ними шли их учителя: Георгий Иванович Ганюшкин, Николай Петрович Соколов. Исследуя списки добровольцев, которые прибыли на сборный пункт, к школе №1 города Дмитрова невольно бросается в глаза их возраст и социальное положение2. В список №1 (от 05.VII. - 1941 года) вошли 568 человек, которые были полнокровным батальоном, так как из ополченцев были сформированы три стрелковые роты. Командиры были назначены, а бойцы распределены на военные должности. Командиром батальона стал бывший директор Настасьинской школы, офицер запаса Михаил Александрович Носевич (1903 г.р.) Кроме управления батальона, сформированы: взвод связи, санитарный взвод и взвод снабжения. В 3-х стрелковых ротах были назначены командиры взводов и рот: 1 роты Усов Василий Григорьевич(1895г.) завод «Гидропривод», 2роты Широков Григорий Иванович (1910г.р) агроном д. Кунисниково, 3роты Новоселов Сергей Васильевич (1894г.р.) учитель д. Посниково. К-ром пул. роты: Малков Дмитрий Николаевич (1912г.р.) г. Дмитров. В роту по штату входило 3 взвода. Каждому взводу придано по одному минометному отделению, а каждой стрелковой роте по пулеметному взводу. Если должности ручных пулеметчиков были укомплектованы по штату, то на станковые пулеметы - штатное расписание отсутствовало, но это вполне объяснимо, многие из ополченцев и винтовки в руках не держали. Впереди их ждало обучение в лагерях. Мы уже упоминали о возрастных категориях, записавшихся в ополчение, 50% (286 чел.) из состава добровольческого батальона в возрасте 17-18 лет (1923, 1924 годов рождения). Особенностью этого формирования было распределение людей по землячеству: 2 рота состояла из дмитровчан; 3 рота из жителей г. Яхрома. В батальон попали 128 дмитровчан (33 чел.- завод «Фрезерных станков»); 165 из г. Яхромы (112 чел. с прядильно-ткацкой фабрики); 33 человек пос. Икша; 24 чел. с 4-го участка торфоразработок (Татищево); 35 человек пос. Деденево (ф-ка «12 лет Октября»); 17 чел. с д. Орево; 19 человек- с. Орудьево; из пос. Фабрики 1 мая - 10 чел., и завода
«Гидропривод» (с. Гришино) - 7 человек. Кроме рабочих и служащих, интеллигенции и учащихся, в батальон записались колхозники из деревень Дмитровского района. Теперь, когда мы можем ознакомиться с документами, которые долгие годы хранились в Дмитровском РВК, перед нами открылись возможности дальнейшего поиска. Правда, есть вопросы, на которые предстоит ответить. Первое разночтение в том, что список батальона ополченцев составил 568 человек, а со слов ополченца М.Лебедева в добровольцы записались 922 человека. Вопрос? В какие воинские соединения попали оставшиеся? 8 июля под звуки духового оркестра Дмитровский батальон отправился на железнодорожную станцию Дмитров, для отправки в Москву. Прибыв в Москву добровольческий батальон, вливался в состав 18-й дивизии народного ополчения Ленинградского района. Уже на марше к дивизии добровольцев присоединятся еще два батальона сформированных в Красногорском (в составе 850 человек) и Куровском (800 человек) районах Подмосковья. Но существовал и еще один батальон, который по истечению времени был забыт исследователями боевого пути 18-й дивизии, но след его присутствует в списках потерь данного соединения. И это произошло не по злому умыслу, а из-за перекраивания административных границ Подмосковных районов. К 8 июля части 18-й дивизии составили 6904 человека. Они переведены на казарменное положение и соединение готовилось к выходу в лагеря. На 9 июля был назначен выход в Красногорский район для учебы. Известие об этом вызвало новый подъем и оживление в частях. Все стали деятельно готовиться к выходу в лагерь. Предприятия и учреждения взяли шефство над частями и помогали им в хозяйственном обеспечении. Из воспоминаний военкома дивизии А. П. Логинова: «… большинство материально — технического оснащения дивизия получила из местных ресурсов. По решению Чрезвычайной тройки предприятия Ленинградского района Москвы выделили ополченцам 92 грузовых и 10 легковых автомашин, 4 пикапа, 20 мотоциклов и 328 велосипедов. Кроме того, немного позднее была смонтирована на 3-х автомашинах очень удобная артиллерийско-оружейная мастерская с тремя цехами: механическом, электросварочным и оружейно-пулеметным. В августе месяце на укомплектование конной разведки, руководство выделило из хозяйства Московского ипподрома 20 хороших лошадей. Впервые дни формирования тройка дала заказ предприятиям на изготовление военно-хозяйственного и саперного имущества: походных кухонь, автоприцепов, котелков, кружек, лопат, кирок и топоров. Работа по снабжению всем необходимым значительно усилилась перед выходом ополченцев в лагерь. Ведь ополченцы выходили для боевой учебы на совершенно неустроенное место, и они нуждались буквально во всем, что нужно для жизни нескольких тысяч человек. Так в течение 5 дней формирования дивизии, было собрано: 34 котла емкостью 5690 литров, около 3000 котелков и 4,5 тыс.
ложек, 800 ведер, 490 бачков, 500 топоров, более 900 лопаток и кирок, 3 цистерны, 27 весов и много другой утвари. Все полученное вначале имущество было не военного вида, очень громоздкое и неудобное для оборудования пищевых блоков»3. В ночь на 10 июля 1941 года, 18-я дивизия народного ополчения покинула Москву. Одетые кто во что горазд, с рюкзаками и баулами, просто с мешками и портфелями, в ботинках и сапогах, а то и в босоножках, ополченцы еще не были воинской частью. Но они уже были в колоннах, шли в ногу. Из архивных документов можно узнать, что перед выходом из Москвы дивизия получила: 21 пулемет, 295 винтовок, 135 пистолетов и револьверов, 3216 гранат, 1680 бутылок с горючей смесью4. Конечно, такого количества вооружения хватило бы только на обеспечение батальона, но главным оружием тогда был боевой дух, стремление людей помочь многострадальной Родине. На утро следующего дня, миновав Красногорск ополченцы встали лагерем близ деревень Ангелово и Черная Опалина. Переход ополченцев в подмосковный лагерь стал для них трудным испытанием. Из воспоминаний ополченцев: «Позади был первый пеший марш в 30 км., люди устали до изнеможения, тут же валились на землю и засыпали. Были и такие, что не осилили похода, остались в придорожных кюветах. Их затем подбирали и на повозках привозили в лагерь. Сказывались разница в возрасте, отсутствие у большинства военной подготовки и опыта походной жизни. У добровольцев пожилого возраста давали себя чувствовать скрытые болезни, у самых юных - их физическая неподготовленность. Поэтому пришлось проводить тщательное медицинское освидетельствование»5. Под Красногорском дивизия находилась несколько дней, здесь к ней присоединились добровольцы Красногорского района Подмосковья. Уточнялись списки частей и подразделений (после похода по состоянию здоровья было отчислено около 700 человек), формировались орудийные расчеты и батареи. К этому времени в лагерь доставили еще часть вооружения — трехзарядные французские винтовки, а позже и 75-мм французские пушки образца 1902 года, расточенные под наши 76-мм снаряды. Командный состав, как и рядовые, не был знаком с этим трофейным оружием, доставшимся Красной Армии после «освободительного похода» в Западную Украину и Белоруссию в 1939 г. Пришлось, как говорят, на ходу ополченцам: разбирать и собирать, гадать, что к чему. Из воспоминаний ветерана дивизии, капитана - артиллериста Д. П. Андрианова: «Командирам и комиссарам батарей пришлось здорово потрудиться, что бы в короткий срок сколотить орудийные расчеты. Работа кипела круглосуточно, уже на третий день после прибытия под Красногорск в основном был сформирован состав всех четырех батарей артдивизиона. Ополченцы приступили к изучению материальной части, на занятия отводилось по 12 часов в сутки»6. Среди обучаемых были, и земляки из села Орудьево: Александр Андреев и Алексей Беляев. Два товарища, прошли через всю войну. В августе 2008 года А. И. Андреев согласился дать интервью. Он ответил на многие вопросы, касающиеся событий лета - осени грозного 1941 года, и горько
сожалел, что друг «Акимыч» ушел из жизни весной 2007 года. Из беседы с ветераном, можно с точностью воспроизвести все моменты формирования. Вспомнил Александр Иванович и, те французские пушки, на которых не было прицелов. Рассказал, как целились «по стволу» на прямую наводку по мишеням. Вспомнил, как на складе, который ему приходилось охранять, штабелями пылились французские винтовки, доставшиеся нам от поляков. До войны ветеран, окончил 2 курса техникума связи, поэтому он был назначен на должность радиотелеграфиста при взводе управления артиллерийской батареи, а друга Алексея Беляева назначили в орудийный расчет. Так они и воевали, пока «Акимыч» по ранению не попал в госпиталь. Должность у Андреева крайне ответственная, связной на батарее: где проводная связь, а где и пешим - вестовым передать приказ. К 15 июля командование утвердило: 1268 человек на должности младших командиров. В большинстве это были люди, так или иначе знакомые с военным делом: кто служил красноармейцем в годы гражданской войны, или был солдатом в царской армии, кто прошел подготовку в осоавиахимовских отрядах. Средний командный состав на 50% был подобран из ополченцев и мобилизованных из запаса офицеров Ленинградского р-на Москвы и районов Подмосковья. Остальной командный состав прибыл из военных училищ. Из послевоенного отчета военного комиссара 18-й дивизии народного ополчения А. П. Логинова: «По социальному составу народное ополчение представляло собой боевое содружество рабочих, колхозников и интеллигенции. На 15 июля в 18-й дивизии народного ополчения числилось до 70% рабочих, около 20% интеллигенции и 10% колхозников. Данные о возрастном составе, составленные по первоначальным спискам ополченцев, говорят о том, что среди добровольцев было около 35% старше 40 лет и 21% молодежи в возрасте 16-19 лет. В дальнейшем возрастной состав частей ополчения выравнивался. Ополченцы старше 50 лет и моложе 17 лет были откомандированы по месту своей прежней работы»7. Воины ополчения готовили себя к боевой жизни. А вскоре дивизия получила первое боевое задание: строить оборонительный рубеж в районе Волоколамска. Прошла неделя и 18 июля, погрузившись на станции Нахабино в эшелоны, дивизия была направлена в район западнее г. Волоколамска. В то время шли ожесточенные бои за Смоленск, и здесь создавалась Можайская линия обороны в составе 32-й, 33-й, 34-й армий. Выполняя это задание, соединение оказывало немалую помощь действующим войскам. Ополченцы получили опыт, который пригодился им в последующих боях с врагом. 20-го июля дивизия заняла участок обороны и приступила к возведению оборонительных сооружений. От зари до зари ополченцы рыли окопы и противотанковые рвы. В конце июля от ополченца Льва Недзведского в подмосковную Яхрому пришла весточка. В солдатском письме-треугольнике он писал: «Мы еще не были в боях, но очень хочется в настоящее дело, бить фашистов».
Под Волоколамском, 18-я дивизия народного ополчения была в основном сформирована и 30 июля вошла в состав 32-й армии Резервного фронта. Полки получили новые номера: 1-й стал 52-м, 2-й - 53-м, 3-й - 54-м8. Дмитровский батальон народного ополчения вошел в состав 53 стрелкового полка. Вскоре прибыло первое пополнение - 600 человек, а французские винтовки заменены «Трехлинейками» системы Мосина. Западнее и восточнее Волоколамска дивизия находилась до 6 августа 1941 г.9 В конце июля - начале августа 1941 года в жизни ополченцев произошло событие, они приняли военную присягу на верность Родине. Ко дню принятия присяги представители Ленинградского района привезли знамена: одно от Московского Городского Комитета ВКП(б),а другое - от трудящихся Ленинградского района Москвы. Принимая, знамена командиры от имени ополченцев дали клятву биться с врагом не на жизнь, а на смерть, пока не будут истреблены до последнего фашистские захватчики. От всех частей народного ополчения на торжественный митинг пришли подразделения во главе с командирами и комиссарами. Так было завершено формирование одного из славных соединений. 6 августа 1941 года начинается новая страница военной летописи 18-й дивизии народного ополчения, в этот день началась передислокация дивизии в район Вязьмы: 52-й полк по железной дороге, а остальные части и подразделения пешим порядком. Переброска по маршруту в 170 км. Волоколамск - Осташово - Уваровка - Вязьма, продолжалась 5 дней. На этот раз движение частей и подразделений проходило уже в другой обстановке - повсюду чувствовалось дыхание войны. Из воспоминаний ополченцев: «Шли спешно ночью и днем в открытую. Стояла жаркая погода, людям все время хотелось пить, а деревенские колодцы большой частью оказывались пустыми. Передние кое-как утоляли жажду, а шедшим позади доставалась мутная жижа: ведь к фронту двигалась не одна наша дивизия»10. Таким образом, московское народное ополчение, созданное для обороны важнейших подступов к столице на волоколамском, можайском, малоярославецком и калужском направлениях, в связи со сложившийся обстановкой было переброшено на Вяземскую линию обороны. В течение двух месяцев на Вяземской линии обороны развернулся Резервный фронт (командующий маршал С. М. Буденный). 18-я дивизия народного ополчения находясь в составе 32-й армии (команд. генерал-майор В. С. Вишневский), заняла оборону в нескольких километрах от Вязьмы: 52-й стрелковый полк в районе сёл Усадищи, Михалево, Зовня; 53-й - Покрово, Панфилово; 54-й - Новоселки, Бабьи горы, Левушино. Артиллерийские батареи заняли огневые позиции в 10-12км западнее Вязьмы, на смоленском шоссе около деревни Лукьяново. Как и под Волоколамском, днем и ночью трудились ополченцы над оборудованием своих новых позиций: рыли окопы, блиндажи, возводили инженерные заграждения. Из воспоминаний ополченца Александра Ивановича Андреева (с. Орудьево): «Большое внимание уделялось стрельбе из французских пушек, а так же и стрелкового оружия. На вооружении в пулеметных
ротах были американские «Браунинги» и чешские «Шкоды». Чешские пулеметы копии наших «Максимов», только на сошках-треногах». В самом начале, до артиллерийской батареи ополченца Андреева назначили пулеметчиком. Стрелковое оружие Александр Иванович знал хорошо, еще во время учебы в техникуме связи выполнил все нормы на значки ГТО и «Ворошиловский стрелок». Стрельбой занимался с усердием, но когда стали распределять по частям, его друга Алексея Беляева направили в орудийный расчет. Тяжело на фронте без друга и Андреев попросился на батарею. Только пришлось Александру Ивановичу обеспечивать бесперебойную связь на батареи лейтенанта Н. П. Тараненко. …«Кроме стрельбы строили оборонительные позиции, готовили укрытия от авиации, учились маскировке. Фронт был близок, в небе все чаще появлялись самолеты-разведчики противника. Потом налетала бомбардировочная авиация, но к счастью, жертв не было» 11. В середине августа в дивизию прибыл гаубичный полк, поступило другое оружие и боеприпасы. И снова боевая учеба. Вооружение у ополченцев было крайне разномастное: старое, трофейное. И если стрелковые полки были вооружены удовлетворительно, то в артиллерийско-зенитных дивизионах и частях связи отсутствовало многое. В книге «От Москвы до Берлина» бывший командир 2-й ополченческой дивизии В.Р. Вашкевич в своих воспоминаниях рассказывает: «Отсутствие средств борьбы с самолетами противника, артиллерийской тяги (лошадиных упряжек или сильных машин повышенной проходимости) и радиосредств связывало маневренные возможности дивизии и в значительной степени затрудняло управление ею. Последнее обстоятельство особенно тяжко сказалось в октябрьских боях»12. Аналогичная ситуация была во многих дивизиях народного ополчения, вооружения не хватало. Вспоминая те дни, ополченец А.И. Андреев наблюдал такую картину: «Идет маршевый батальон из пополнения, а у бойцов ни одной винтовки». Реорганизация и перевооружение стрелковых дивизий народного ополчения становилось неотложной задачей. Из архивных документов: « В августе 1941 года Народный комиссар обороны СССР приказал перевести к 1 сентября 1941 года стрелковые дивизии народного ополчения на организацию и штаты стрелковых дивизий сокращенного состава военного времени. Дивизии сохраняли существовавшие номера и наименования. В реорганизованные стрелковые дивизии народного ополчения входили следующие части: 3 стрелковых и один артиллерийский полк, зенитный дивизион и мотострелковая рота, батальон связи и саперный батальон, санитарный батальон и авторота, а так же некоторые другие вспомогательные подразделения»13. Казалось бы дивизия приготовилось к боям с противником, но вот от командования фронта получен приказ о передислокации и снова соединение на марше. 29 августа части и подразделения погрузились на автомашины и были доставлены в город Людиново, в назначенный район: Бытош - Хотня. Здесь севернее
города Брянска дивизия вошла в состав 33-й армии14. Полки получили нумерацию: 52-й стал 1306-м, 53-й - 1308-м, 54-й -1310-м. Артдивизионы перебазировались на своих машинах на окраину д. Пустынки, заняв огневые позиции в назначенных районах. Они были преобразованы в 978-й артиллерийский полк. 10 сентября в состав дивизии влился 461-й отдельный саперный батальон под командованием ст. лейтенанта В. С. Антонова. Под Людиновом, рота связи была преобразована в батальон связи15. Может сложиться впечатление, что дивизия укомплектована и готова к сражениям, но это не так. Из истории формирования московского ополчения можно узнать, что пополнение дивизий производилось за счет военнообязанных с территории Московского военного округа. И это характерно для каждого соединения. Так историк И. Н. Смирнов на сайте «Смоленщина 1941» приводит цифры пополнения дивизий. Здесь в полном объеме отражена картина «активных штыков», по данным на 3 сентября: в составе 18-й ДНО имелось 6050 красноармейцев и далее влилось пополнение – 3416 бойцов. Улучшалось и вооружение ополченцев, хотя тезис об одной винтовки на пятерых представляется явно надуманным. Архивные цифры вооружения дивизий народного ополчения представлены в полном объеме. В архивных документах Министерства обороны, упоминается о комиссии, проверявших ход формирование и перевооружение 12-ти дивизий первой волны народного ополчения. Существуют данные, что в 6-ю дивизию народного ополчения Дзержинского района г. Москвы - только из подмосковного г. Дмитрова прибыло свыше 3 тыс. человек16.(3679 чел. – С.Р.) И это уже история 6-й дивизии народного ополчения. Накануне тревожных событий у Вязьмы, родственникам ополченцев приходили весточки с фронта. Из письма добровольца 18-й дивизии Владимира Красина (д. Животино): «Вчера видел Леву Недзведского. Он в химроте при дивизии. Просил передать привет всем вам… Миша (Ашмарин), Веня (Козлов), Володя (Елисеев) и другие ребята живут хорошо. Погода сейчас похолодало. Шинели еще не получили. Сегодня здесь тревога. Наверное, уедем или уйдем, куда- либо… Володька. Все. Жду. 20 сентября 1941 года». Война еще не коснулась бойцов 18 стрелковой дивизии, все еще были живы и здоровы. Между тем обстановка на фронте к концу сентября становилась все тревожнее и тревожнее, а 29-го от командования 33-й армии был получен приказ: дивизии срочно передислоцироваться ближе к городам Людиново и Киров. По тревоге части и подразделения оставили занимаемые позиции и форсированным маршем двинулись в указанный район. С большим сожалением покидали хорошо подготовленную оборону, ведь здесь рассчитывали достойно встретить врага. Но на войне приказы не обсуждают, а выполняют. Ситуация так быстро меняется, что надо быть готовым к любым неожиданностям. 30 сентября войдет в историю, как день начала Московской битвы. В последний день сентября германский Вермахт начнет операцию «Тайфун», группа армий «Центр» возобновит поход на столицу. В этот
день, уже на марше, 18-я стрелковая дивизия получила новый приказ, но теперь от командования 32-й армии. Трудно было понять, что произошло, но в приказе предписывалась немедленная переброска железнодорожным транспортом в район Сычевка - Ново-Дугино севернее Вязьмы. Пришлось частям и подразделениям возвращаться для погрузки на станциях Людиново и Сукремень, но немецкая разведка обнаружила скопление войск и совершила несколько авиационных налетов. Были первые жертвы и разрушения, однако паники, на что рассчитывал враг, бомбежки не вызвали. Не смотря на трудности и неразбериху, вызванные переподчинением дивизии, ее передовые части 1 октября прибыли на станцию НовоДугино и разгрузившись, форсированным маршем двинулись к излучине Днепра в районе д. Волочек (Нахимовское), чтобы занять оборону. 978-й артполк и другие подразделения направлялись к фронту по железной дороге вторыми эшелонами. Во время перегона эшелон подвергся налету немецкой авиации и обстрелу, был поврежден локомотив. Снова были жертвы, появились первые братские могилы. Из воспоминаний бывшего ополченца Сергея Михайловича Симонова: «… Стали разгружаться. Тяжелее всего было вытаскивать из вагонов убитых и выводить раненых лошадей, которых неподалеку, в овраге пристреливали из винтовок и закапывали. Из строя вышла большая часть тягловой силы, поэтому мы не могли сразу покинуть место разгрузки. В Сычевке пробыли 2 дня, ожидая лошадей. Помогали колхозникам копать картошку, а второго октября нам пригнали, правда, не полный комплект лошадей и мы вышли из Сычевки с частью батарей к фронту. Шли растянутой колонной почти двое суток, но не успели батареи подготовить орудия к бою, как на нас налетела стая бомбардировщиков. Я был тогда в одной из батареи, и в первый раз испытал неописуемый ужас от того, что могут натворить самолеты. За первой волной последовала вторая, третья, уже в сумерках кто-то из командиров стал собирать уцелевших и раненый. Техника была полностью уничтожена»17. Между тем одна из батарей, а именно четвертая, которой командовал Тараненко, в это время находилась поблизости у станции Сычевка. Артиллерийская батарея осталась цела, только по причине отсутствия конной тяги. Во взводе управления при четвертой батарее 978-го артполка служил А. И. Андреев (с. Орудьево). Он вспомнил этот момент: «Мы несколько суток ждали возвращения автомашин, для буксировки орудий в район Волочка, но транспорта не было. У нас уже заканчивался запас продовольствия, но поступил приказ двигаться в район Волочка, несмотря, ни на что. Пригнали колхозных лошадок, но дело усложнялось тем, что не хватало достаточного количества сбруи, седел и дышел. Пришлось даже использовать, наши солдатские ремни. Наконец, батарея кое-как экипировалась, и мы двинулись в путь»18. Из рукописи «История 978-го артиллерийского полка»: «В 10 км на марше, их остановил уполномоченный Западного фронта, который сообщил, что 18-я стрелковая дивизия отступает и поэтому 4-й батарее следует прибыть в Сычевку к начальнику артиллерии 32-й армии. Командир батареи Тараненко вместе с командиром взвода разведки Хитенковым отправились к нему. Вернувшись через 3
часа, Тараненко привез удостоверение, что 4-я батарея введена в состав 540 гаубичного артполка и ей надлежит занять противотанковую оборону на окраине города Сычевки у Новодугинского шоссе»19. Спустя многие годы благодаря этим записям и воспоминаниям, мы можем представить в каком тяжелом положении оказались стрелковые полки 18-й стрелковой дивизии без артиллерийской поддержки, ведь в район Волочка большая часть артполка дивизии так и не добралась. Находясь на марше с 1 октября, 18-я стрелковая дивизия имела пару дней, что бы занять оборону в верховьях Днепра. Только с утра 3 октября, три стрелковых полка дивизии приступили к занятию назначенного приказом рубежа - в районе деревень Волочек, Каменец, Облецы. 1306-й стрелковый полк должен был занять оборону в 10-15 км севернее Волочка, в районе Спас-Зилово, 1308-й стрелковый полк - по реке Днепр южнее позиций, занятых 1306-м стрелковым полком. Полоса обороны 1310-го стрелкового полка проходила по линии населенных пунктов Казариново и Облецы20. Полоса 18-й стрелковой дивизии была растянута по фронту на 25 км, но из-за отсутствия всех частей находящихся на марше, смогла укрепиться лишь в отдельных пунктах. Штаб дивизии расположился в 5 км восточнее Волочка. Дмитровские ополченцы вошли в состав 1308-го стрелкового и 978-го артиллерийского полков. В работе над книгой «Страницы памяти» в сентябре 2011 года, автору удалось отыскать в архиве Дмитровского РВК, списки народного ополчения Коммунистического района ( 630 человек). И вопрос о численном составе ополченцев в 922 человека Дмитровского района стал понятен. Впервые, эта цифра появилась в справке-отчете Дмитровского райисполкома в 1985 году, во время празднования 40-летия Победы в Великой Отечественной войне. Мы допускаем, что 922 добровольца это реальное число активных штыков, участников боевых действий в составе 18-й дивизии народного ополчения. В итоге общий численный состав двух подмосковных районов (на период июля 1941 года) 1198 человек, но многие ополченцы при записи в течение короткого времени были возвращены по домам (комиссованы по здоровью). В последствие отдельные бойцы были призваны повторно. Из воспоминаний о первых боях на р. Днепр, командира 2-го батальона 1308 сп 18 сд Суетнова Николая Ивановича: «В наш 2-й батальон входили рабочие и колхозники Красногорского района, но были бойцы и Дмитровского района. Так, в одну из рот целиком вошел старший класс Яхромской средней школы № 1 со своими учителями. 1 октября, ранним утром батальон прибыл на ст. Ново-Дугино и сразу же отправился по шоссе к Днепру. По сторонам дороги тянулись не убранные поля пшеницы и ржи. Батальон двигался по большаку, который соединял Сычевку с Холм-Жирковским. Еще на станции, где-то в дали, мы услышали гул самолетов и к двум часам дня нас обнаружили фашистские «мессершмидты». Двенадцать самолетов несколько раз заходили на колонны. Сбрасывая бомбы. Батальон
рассредоточился. К счастью, сброшенные наугад бомбы не причинили особого урона. Были легко ранены два бойца и убиты четыре лошади»21. Этим же маршрутом, добирались и другие батальоны 1308 сп (командир майор М. И. Фомин, комиссар И. К. Добрынин) по шоссе к верховью Днепра, что бы занять там оборону, южнее позиции 1306-го полка. «Мы заняли оборону у д. Волочек, — вспоминает комбат Н.И. Суетнов (г. Красногорск - С.Р.). — Предполагалось, что здесь нам предстоит встретить и отразить гитлеровские танки. Не далеко протекал Днепр, в этих местах он был узок и мелок. Где то за Днепром постоянно громыхала канонада. 4 октября нам стало известно, что фашисты в нескольких местах форсировали Днепр и под прикрытием танков приближаются к нашей линии обороны. За два дня мы успели основательно врыться в землю и подготовились встретить неприятеля. От Днепра к д. Волочек поднималась по косогору проселочная дорога. Рядом с ней, от самого берега, обходя селения, пролегал извилистый большак. По обе стороны большака залегли бойцы 2-й роты батальона. Первый взвод, насчитывал до 60 бойцов, вооруженных главным образом винтовками, частично автоматами и бутылками с горючей жидкостью. Гитлеровские танки появились внезапно. Танки выходили из-под горы, а наши окопы находились в кустах, так что положение у нас было выгодное. Впереди, громыхая и лязгая гусеницами, шли две машины, немного поодаль еще три-четыре. Во втором взводе, где я находился в то время, имелось только две противотанковые гранаты. Когда первая стальная машина приблизилась, я бросил в неё одну за другую гранаты. Раздался взрыв. Танк завертелся на месте с подбитой гусеницей, но продолжал стрелять из пулемета. Бойцы взвода бросили в него бутылки с горючим. Второй танк начал поворачивать обратно, но бойцы, окрыленные успехом, с возгласом— «За Родину!» — забросали и этот танк бутылками с горючим. Гитлеровцы открыли люки, и стали вылезая из поврежденных танков отстреливаться. Завязалась жаркая схватка. Ополченцы, выскочили из окопов и уничтожили вторую машину. Танки, шедшие сзади поспешили скрыться. Так была отбыта первая атака врага. Он потерял два танка, но были потери и у нас, погиб смертью храбрых командир взвода В. Сердиткин»22. Отважно сражалась рота пулеметчиков 1308-го стрелкового полка. На них двигались два танка. Пренебрегая смертью, навстречу им поднялся Павел Филиппов. Он бросил связку гранат, но тут, же упал, прошитой пулеметной очередью. «Хорошо помню утро 4 октября 1941 г., — вспоминает бывший командир пулеметной роты 1308-го сп В.И. Буланов. — Наш полк оказался на пути четырех фашистских танков, двигавшихся со стороны д. Волочек. Задача состояла в том, что бы отрезать шедшую за танками пехоту противника и уничтожить. Сильный огонь по немцам открыли находившиеся за нами минометчики. Танки, разделившись на два слева и справа, стали обходить нас. И тут завязался отчаянный ближний бой. Поддержанные огнем пулеметчиков ополченцы, бросились вперед и опрокинули наступающих гитлеровцев»23.
В числе участников того боя, бывший боец, Волков Анатолий Александрович (г. Яхрома): «…4 октября вступили в бой с вражеским танковым соединением со стороны Днепра (д. Волочек) на нас в атаку шли автоматчики под прикрытием двух легких танков. Нашим землякам — яхромчанам Толе Ивченко и Леве Тихомирову было дано задание отвлекать на себя огонь немцев. И когда наши бойцы вывели из строя два немецких танка, мы обнаружили замолчавший расчет нашего «Максима». В этом бою Ивченко и Тихомиров были убиты осколками вражеского снаряда»24. «Утром 5 октября фашисты предприняли новое наступление, — поведал комбат Н.И. Суетнов. — Впереди двигались две небольшие танкетки, а в 300-400 метрах от них большой танк. Не много поодаль от них, в шахматном порядке еще четыре танка. Ополченцы встретили их бутылками с горючим. Две машину сразу же вышли из строя. Один горящий танк успел уйти. Со всей злостью и ненавистью, которую вызывали фашисты, мы завязали с пехотой врага рукопашную схватку. Под нашим дружеским натиском, враг отступил. На поле боя гитлеровцы оставили около сотни убитых. …Вечером 5 октября после налета авиации с артиллерийской подготовки противник предпринял третью попытку на д. Волочек. Видимо она представляла для фашистского командования особый интерес. Здесь проходила старая дорога на Сычевку и Ржев, отмеченная на всех полевых картах». Первая рота батальона, в которой находился комбат, мужественно отражала натиск врага. Ополченцы оттеснили противника за деревню, но на задворках бой продолжался допоздна. И наконец, фашисты отошли к Днепру. Так кончился второй день ожесточенных схваток. Об этом свидетельствует документ №123, телефонная связь дивизии с 1306 и 1308 стрелковыми полками поддерживалась в течении 3-го и 4-го, а так же и в первой половине дня 5 октября. С 1310-м стрелковым полком, который раньше других вступил в бой с противником, связь была прервана уже во второй половине 4 октября25. Полки 18-й стрелковой дивизии приняли боевое крещение. Кругом полыхали деревни, догорали вражеские танки. Повсюду трупы погибших, в этих первых боях потери среди ополченцев были большими. К вечеру 5 октября был ранен в голову и ногу комбат Суетнов Н.И. Из воспоминаний ополченца Волкова А. А., именно ему довелось с помощью другого солдата унести с поля боя в медсанбат раненого капитана Суетнова. Бойцы 2-го батальона приняли на себя всю тяжесть удара врага и отстояли важный рубеж обороны полка: участок шоссе Сычевка — Холм-Жирковский. Мужественно сражался и третий батальон 1308-го стрелкового полка, сформированного в Дмитровском районе Московской области. Смертью храбрых в борьбе с танками погибли командир 5-й роты Юсупов, пулеметчики Тихомиров и Ивченко, старшеклассники Яхромской школы Лев Недзведский и Дмитрий Шарыпин. В этих боях кроме погибших, было много раненных и пропавших без вести. «Утром 6 октября, когда меня отправляли из медсанбата в госпиталь, —
вспоминает бывший комбат Суетнов Н. И. — врач с гордостью сказал мне: «Наши отбивают атаки фашистов и стоят на прежних рубежах». Большую помощь по сбору информации о дмитровском ополчении оказал бывший боец моторазведки Кораблев Виктор Алексеевич. До войны Кораблев В.А. работал мастером в ремесленном училище №43. Не смог Виктор Алексеевич в первые дни войны смириться с тем, что по «брони» был остановлен на трудовом фронте. И 6 июня 1941 г. он добровольно вступает в народное ополчение. Так как Кораблев хорошо владел техникой, умел водить мотоцикл, он был зачислен в моторазведроту 18-й СД. Свой первый мотоцикл, использованный на войне привез из Москвы. Мотоцикл подарил дивизии московский художник, тоже ополченец. Это был старенький отечественный «Красный Октябрь», за годы войны Виктор Алексеевич сменил 6 мотоциклов. Воевать пришлось и на трофейных немецких мотомашинах, не раз в составе подвижной группы ходил в разведку по тылам противника. О боях дивизии на Днепре, Кораблев В.А. рассказал: «Выгрузились на станциях Сычевка, Ново-Дугино, Вазуза (севернее г. Вязьмы). Отсюда части дивизии направились к фронту, при движении ополченцев жестоко бомбила авиация противника». Свое первое боевое задание, разведчик запомнил хорошо. Бойцы их разведроты в количестве 15 человек были погружены на «полуторку» (ГАЗ-АА) и отправлены к излучине Днепра. Как стало известно позже, во время авиаудара и артобстрела замаскированная машина пришла в негодность. По заданию командования Кораблев направляется в тыл врага, что бы вывести от туда наших разведчиков, но в указанный срок они так и не вышли. Выходя к своим, Виктор Алексеевич подобрал трофейный мотоцикл, пришлось его ремонтировать. В одной из деревень, уже при отступлении от Днепра после боя, помогает раненному бойцу добраться к своим. Вернувшись в расположение роты, стал воевать с фашистами на трофейной машине. Трофейный мотоцикл не раз выручал своего нового хозяина. На нем он вывозил с передовой раненых командиров, доставлял в окопы распоряжения командования, выполнял другие боевые задания26. «К вечеру 7 октября, — вспоминает бывший замкомвзвода А. А. Лабутин, — в наш взвод пришел командир роты и сказал, что получено приказание из полка об отходе занятых позиций к деревни Караваево. Нашему взводу ставилась задача, прикрывать отход в случае нового вражеского наступления. Прошло более часа, и мы увидели немцев, двигающихся на оставленные полком окопы. По ним из глубину нашей обороны обрушился орудийный залп и застучали два станковых пулемета. Получается, что не только взвод прикрывал отход. Но враг подходил всё ближе, у нас кончились боеприпасы. За эти дни боев от взвода осталось всего 18 человек, мы перебежками через кустарник добрались до опушки леса. В д. Караваево встретили регулировщиков. Они объяснили нам, что бы мы догоняли свой полк, который пробирался к г. Гжатск»27. Это были дни тяжелых боёв против превосходящих сил противника, но даже в таких тяжелых условиях бойцы и командиры ополченческой дивизии выполняли свой воинский долг. Каждый был на своем месте, из воспоминаний земляка -
ополченца Лактюхина Ильи Егоровича (г. Яхрома). Будучи командиром группы снабжения 3-го батальона 1308 сп, он поведал: — «В трудное время, когда на позициях были разбиты кухни, и в соседнем подразделении не на чем было приготовить питание, сумел обеспечить горячей пищей бойцов соседнего батальона, которым командовал Суетнов Н. И. При отходе из д. Волочек, Илья Егорович взорвал артиллерийский склад, что бы снаряды не достались наступающему врагу»28. Четырехдневные бои с участием ополченцев 1308 полка были одной из героических страниц истории 18-й стрелковой дивизии. 8 октября окруженным войскам было приказано вырваться из «котла». Всю горечь отступления познали бойцы народного ополчения, прорываясь сквозь вражеское кольцо. 18 стрелковая дивизия народного ополчения сумела сохранить боеспособность и свое знамя. Она с боями вышла из окружения и была оставлена в составе действующей армии. Вместе с тем большое количество бойцов и командиров оказались в плену (именно оказалось, а не сдалось). Одни, будучи ранеными или контуженными, другие из-за неожиданного прорыва противника. Многие пропали без вести в результате разных обстоятельств: прямого попадания бомбы или снаряда, могли утонуть при форсировании водных преград. Словом по многим причинам. Солдатские судьбы волнуют: пленные и пропавшие без вести — это боль родных и близких, о них должны знать правду. Доброе имя всех пропавших и не вернувшихся с войны не стоит забывать. Итак: «четверо суток сдерживая противника на рубеже, в верховьях Днепра, ополченцы 18 СД, вместе с другими соединениями 32-й армии оказались в окружении. Был получен приказ двигаться в направлении Гжатска. С трудом, но все-таки удалось собрать разрозненные, обескровленные части и подразделения. Возглавляемые штабом, две колоны двинулись на восток. Несколько дней шли буквально параллельно с противником: он - по шоссе, мы - по лесным дорогам»29. С боями на восток пробивались подразделения дивизии. Из воспоминаний артиллериста 978-го артполка Алексея Акимовича Беляева: «Под д. Волочек нас сильно бомбили. Мы стояли на опушке леса, под соснами, 76-мм орудия нам еще не привезли, и на конной тяги находились только передки от них. Кто-то крикнул, что немцы прорвались, и все стали отступать. Отстреливаться мы могли только мосинскими винтовками. Полк попал в окружение, выходя из котла, судьба свела с односельчанином Фроловым. Так вместе и выбирались из окружения, к счастью, удалось без особых боев прорваться к своим…»30. А вот, как вспоминает те события, Александр Иванович Андреев: «Поздно вечером наша батарея тронулась в путь. Лошади не были съезжены, ездовые не умели управлять ими, и поэтому не смогли даже преодолеть небольшую речушку. Пришлось снять пушки с передков и самим артиллеристам по колено в воде тащить их на другой берег. К утру все же заняли огневые позиции на окраине
г. Сычевки, а одно орудие поставили в дзот у шоссе при въезде в город. Обстановка вскоре изменилась, и батарея получила новый приказ - теперь двигаться на Гжатск.» Из окружения под Вязьмой в тот дождливый октябрь пробивались многие соединения Красной Армии. В последствие военные историки долгие годы будут молчать о трагедии страшного котла (позже признают безвозвратные потери под Вязьмой около 1 млн. человек). Ведь в результате окружения значительно ослабла боеспособность Красной Армии на этом участке фронта, нависла реальная угроза над Москвой. Из истории 18 стрелковой дивизии известно: « … в районе ст. Туманово, что находится не далеко от г. Гжатска, наши разведчики встретились с неизвестной колонной. Оказалось, что это отходит из окружения управление и штаб 16-й армии, которой командовал генерал-лейтенант К.К. Рокоссовский. Он отдал приказ, согласно которому 18 СД подчинялась 16-й армии». Из воспоминаний маршала Рокоссовского: «Мы ее подчинили себе, поставив задачу на совместные действия при встрече с противником. С этого момента наша группа представляла уже довольно солидную силу, способную прорваться в любом направлении»31. Путь из окружения был нелегким. Гжатск был уже в руках врага. В ночь на 9 октября прорывались в районе совхоза Пречистое. Следуя на восток, колонны выскользнули из клещей внешнего фронта противника и двинулись в сторону Можайска. В Вяземском котле переплелись в один узел мужество и стойкость, отвага и малодушие. События октября 1941 года все еще ждут вдумчивых исследователей и следопытов.
Нумерация воинских подразделений в составе 18-й стрелковой дивизии народного ополчения в битве за Москву: 32А 33А 16А 18 Д.Н.О. 18 сд 11 гв. сд 1 — 52сп — 1306 сп — 282сп — 27гв.сп 2 — 53сп — 1308 сп — 365сп — 33гв.сп 3 — 54сп — 1310 сп — 518сп — 40гв.сп 978 ап — 30гв.ап
Источники и литература
1. Альбом ГПТУ № 20 г. Дмитров (О Дмитровском батальоне народного ополчения). Архив Музея-заповедника «Дмитровский Кремль». 2. Андреев А.И. (Интервью 18 августа 2008 г., с. Орудьево). 3. Вашкевич В.Р. «От Москвы до Берлина» с.60. 4. Кораблев В.А. (ополченец). Газета «Путь Ильича» от 23.02.1975 г. 5. Корнеев В.Г. «От Москвы до Кенигсберга, от ополчения до гвардии». Омск. 1993 г. 6. Лебедев М. «Дмитровские ополченцы», Газета «Путь Ильича». (от 16 ноября 1976г.). 7. Логинов А.П.(«Из истории 18 дивизии народного ополчения»). Машинопись 1962 г. 8. «Ополчение на защите Москвы». М. «Московский рабочий».
9. Рокоссовский К.К. «Солдатский долг» М.: « Воениздат» 1980 г. 10.Соколова О. «Ополченцы». Газета «Дмитровский вестник» (от 7.12.2004 г.) 11.Суетнов Н.И. (Воспоминания комбата 1308 сп 18-й дивизии народного ополчения). 12.Табунова Н., Рыбаков С. «Страницы памяти» Дмитров,2015 (с. 311-325). Поименный список: «1-го батальона энского полка народного ополчения» (от 5 июля 1941г.). 13.ЦАМО РФ, ф. 35. оп. 41866. 14.ЦАМО РФ, ф. 135, оп. 309591, д. 17. 15.ЦАМО РФ, ф. 1070, оп. 1. д. 1.
1 Газета «Путь Ильича» М. Лебедев «Дмитровские ополченцы». (от 16 ноября 1976г.) 2 Табунова Н. ,Рыбаков С. «Страницы памяти» Дмитров,2015 (стр.311-325) Поименный список: «1-го батальона энского полка народного ополчения» (от 5 июля 1941г.). 3 Логинов А.П.(«Из истории 18 дивизии народного ополчения»). Машинопись 1962 г. 4 ЦАМО РФ, ф. 1070, оп. 1. д. 1. л. 1. 5 Корнеев В.Г. «От Москвы до Кенигсберга, от ополчения до гвардии». Омск. 1993 г., с. 25 6 Там же: с. 26. 7 Логинов А.П. (Воспоминания военного комиссара 18 дивизии народного ополчения). 8 ЦАМО РФ, ф. 1070, оп. 1. д. 1. л. 2. 9 ЦАМО РФ, ф. 1070, оп. 1. д. 1. л. 1. 10 Корнеев В.Г. «От Москвы до Кенигсберга». 11 Интервью Андреева А.И.(18 августа 2008 года. с. Орудьево). 12 Вашкевич В.Р. «От Москвы до Берлина» с. 60. 13 ЦАМО РФ, ф. 135, оп. 309591, д. 17. л. 4. 14 ЦАМО РФ, ф. 1070, оп. 1. д. 1. л.2. 15 ЦАМО РФ, ф. 35. оп. 41866. 16 ЦАМО РФ; ф. 135. оп. 309591. д. 17. л. 76. 17 Корнеев В.Г. « От Москвы до Кенигсберга». 18 Андреев А.И. (Воспоминания ополченца: интервью 2008 г.) 19 Корнеев В.Г. «От Москвы до Кенигсберга». С. 136. 20 «Ополчение на защите Москвы». М. «Московский рабочий», с. 89. 21 Альбом ГПТУ № 20 г. Дмитров (О Дмитровском батальоне народного ополчения). 22 Суетнов Н.И. (Воспоминания комбата 1308 сп 18 дивизии ополчения). 23 Корнеев В.Г. «От Москвы до Кенигсберга, от ополчения до гвардии». Омск 1993 г. с. 51. 24 Альбом ГПТУ № 20 г. Дмитров Музей-заповедник Дмитровский Кремль». 25 «Ополчение на защите Москвы». М. «Московский рабочий». с 189, 193. 26 Газета «Путь Ильича» от 23.02.1975 г. (ополченец Кораблев В.А.). 27 Корнеев В.Г. «От Москвы до Кенигсберга». с. 52. 28 Альбом ГПТУ № 20 г. Дмитров. (Воспоминания ополченца Лактюхина И. Е.). 29 Корнеев В.Г. «От Москвы до Кенигсберга» Омск 1993 г. с. 56. 30 Газета «Дмитровский вестник» Соколова О. «Ополченцы» (от. 7.12.2004 г.). 31 Рокоссовский К.К. «Солдатский долг» М.: « Воениздат» 1980 г. с. 55.

Источник:http://zima1941.ru/articles/Wjazma.pdf

 

А. СЕКАЧЕВ, бывш. первый секретарь Ленинградского райкома партии

СНАРЯЖЕНИЕ ОПОЛЧЕНЦЕВ
Ленинградский район — крупнейший промышленный район Москвы. До войны здесь трудились тысячи рабочих и служащих. Весть о злодейском нападении фашистских агрессоров на нашу Родину наполнила их сердца гневом, вызвала огромный прилив патриотических чувств.
В первые же недели войны в райком партии и первичные партийные организации предприятий, учреждений и учебных заведений начали поступать сотни, тысячи заявлений от коммунистов и беспартийных о добровольном зачислении их в ряды Красной Армии. Советские люди горели желанием с оружием в руках защищать свою Родину от захватчиков. По призыву Центрального Комитета партии по всей стране развернулась работа по созданию народного ополчения, которое должно было оказать немедленную помощь фронту. То же самое происходило и в нашем, Ленинградском районе. Формированием ополченской дивизии руководила чрезвычайная тройка, возглавляемая первым секретарем райкома партии.
В ополчение шли люди различных профессий и возрастов — рабочие, служащие, ученые. Многие из них имели освобождение по болезни или бронь. Однако они не считались с этим. Вот что говорил на митинге одни из лучших рабочих фабрики «Ява» А. Яковлев: «Так как я снят с военного учета, то иду добровольцем в народное ополчение. Призываю товарищей последовать моему примеру».
Первыми вступали в народное ополчение ведущие производственники, мастера, квалифицированные рабочие, служащие, На 2-м часовом заводе в ополчение записалось 250 рабочих и служащих. Рабочие холодильника № 7 и артели «Возрождение» Г. Глебов и Поздняков пришли в ополчение вместе с сыновьями. Не отставала и интеллигенция. Ополченцами стали, например, доцент кафедры марксизма-ленинизма 2-го Московского педагогического института иностранных языков Мамаев, преподаватель той же кафедры Игнатенко, кандидат педагогических наук Певкин, заведующий кафедрой марксизма-ленинизма Московского авиационного института имени Серго Орджоникидзе А. Логинов, работник аппарата РК. ВКП(б) Н. Громов и многие, многие другие.
12 тысяч лучших своих сынов послал район в дивизию народного ополчения. На две трети она состояла из квалифицированных рабочих крупнейших предприятий. Здесь встречались и молодые парни, впервые взявшие в руки винтовку, и старые солдаты — участники первой мировой или гражданской войн. 15% общего числа ополченцев составляли коммунисты. Много было и комсомольцев. Коммунисты и комсомольцы стали душой дивизии.
В то время райком партии стал своеобразным мобилизационным штабом. Он резко перестроил свою работу. Отдел кадров занимался подбором политработников, другие отделы уточняли списки ополченцев и распределяли их по частям, а промышленный отдел проверял выполнение решений чрезвычайной тройки о мобилизации материальных средств.
Дивизия обеспечивалась вооружением и различным снаряжением, необходимым в условиях армейского быта. Предприятия района изготовили для нее 12 тысяч комплектов нижнего белья, верхней одежды, пилоток, 5 тысяч одеял, 8 тысяч лопат, 12 тысяч патронташей, большое количество подсумок, поясных ремней, обмоток. Дивизию снабдили походными кухнями, котелками, цистернами для воды, бидонами, кружками. Ополченцам передали 92 грузовых и 10 легковых автомашин, много мотоциклов, 328 велосипедов. Кроме того, в дивизию были направлены учебный инвентарь, лопаты и другое саперное имущество, а также музыкальные инструменты и библиотечка художественной и политической литературы. В оснащении дивизии принимали участие почти все предприятия района.
Для пунктов сбора ополченцев райком выделил 14 школ и клубов. Их хозяйственное оборудование тройка возложила на фабрики «Большевик», «Ява», Авиационный институт имени Серго Орджоникидзе и др. За два дня в эти помещения доставили кровати, постельные принадлежности, посуду — все, что требовалось для временных казарм.
И вот бойцы народного ополчения стали стекаться на свои сборные пункты. Из Москвы дивизию направили в Красногорский лагерь, чтобы там завершить ее формирование и приучить личный состав к походной жизни. Десять дней, с 10 по 19 июля, полки находились в лесах в районе Ангелова и Черная Опалиха. А через две недели со дня своего создания дивизия получила первое боевое задание — строить оборонительный рубеж в районе Волоколамска.
Дивизия хорошо справилась с заданием. Тем самым она оказала существенную помощь фронту. Кадровые части Красной Армии освобождались для ведения боевых действий. Строительство оборонительных рубежей позволило многим ополченцам научиться работать лопатой. В дальнейшем это очень помогло им в боях с немецко-фашистскими войсками.
Здесь, под Волоколамском, в конце июля 1941 г. в жизни дивизии произошло важное событие. Дивизия приняла военную присягу на верность своей Родине, советскому народу, великому делу Коммунистической партии. Ко дню принятия присяги представители района привезли дивизии знамена: одно от Московского городского комитета ВКП(б), другое от трудящихся Ленинградского района. Знамена, учрежденные районом, были вручены и всем трем полкам.
В начале августа 18-я ополченская дивизия Ленинградского района была переброшена на другой рубеж, который находился в 15 километрах юго-западнее Вязьмы. Теперь линия обороны проходила ближе к фронту. А 1 сентября дивизия прибыла в район озера Бытош, на левый фланг Западного фронта. Ей отводилась новая роль: она составляла второй эшелон действующей армии. Таким образом, через два с половиной месяца после своего создания дивизия стала обычным воинским формированием и вошла в состав регулярных частей Красной Армии.
Вскоре 18-я ополченская дивизия заняла рубеж обороны на волоколамском направлении между 316-й Панфиловской и 78-й дивизиями. Ополченцы учились воевать у своих опытных соседей.
Прошло немного времени, и 18-я ополченская дивизия стала одной из лучших пехотных дивизий Красной Армии. За мужество и героизм, проявленные бойцами и командирами в борьбе с фашистскими оккупантами, дивизия в числе первых десяти получила наименование гвардейской. Она стала называться 11-й гвардейской дивизией. Дивизия мужественно сражалась на подступах к Москве в октябре и ноябре, умело действовала в декабрьском наступлении. А через месяц в составе 16-й армии освободила Сухиничи.
В феврале 1942 г. четыре района Москвы — Свердловский, Фрунзенский, Киевский и Ленинградский — послали своих делегатов в 16-ю армию. Посланцы столицы привезли бойцам много подарков. Делегаты Ленинградского района направились, разумеется, в «свою» 11-ю гвардейскую дивизию, полки которой в то время занимали фронт перед опорным пунктом Попковом.
Наш приезд совпал со знаменательным событием — вручением дивизии гвардейского знамени. Мы горячо поздравляли гвардейцев, обнимали их. Сколько произошло тут радостных встреч! Ведь не так давно вместе работали на заводах, учились в институтах.
Среди тех, с кем мне пришлось побеседовать, был лейтенант А. Астахов. До войны А. Астахов работал установщиком фрезерных станков, считался неплохим мастером. В ополчение он пошел рядовым, хорошо проявил себя в трудных боях, стал командовать взводом. Он с такой жадностью расспрашивал меня о родном заводе, что я не выдержал и спросил:
— Истосковался?
— Да как же, Алексей Яковлевич!..
— После победы возвращайся, с распростертыми объятиями встретим!
— По правде сказать, еще подумаю. К станкам тянет, но как представлю все, что мы с июля пережили, армия тоже дорога.
Выступая от имени делегации, я рассказывал бойцам и командирам о том, что трудящиеся района гордятся боевыми подвигами своей дивизии, что рабочие считают за честь получить звание гвардейцев трудового фронта.
С 11-й гвардейской дивизией у жителей Ленинградского района установилась тесная связь. Райком, заводские коллективы и учреждения постоянно переписывались с ее бойцами и командирами. Те, кто приезжал из дивизии в Москву, всегда чувствовали наш радушный прием. Возвращаясь на фронт, они обязательно рассказывали воинам, что нового «дома».
Дивизия прошла боевой путь от Подмосковья до границ Германии. К концу войны 22 человека из ее состава получили звание Героя Советского Союза. Многие сотни бойцов имели ордена и медали.
Источник: http://www.3mksd.ru/ts162.htm#m03

 

Обрыньба Николай Ипполитович (02.03.1913г-1993г.)
Ополченец Ленинградского района г.Москва

Фотография 1943г.

Родился в г.Епифань Тульской области. Учился в Харьковском художественном институте (1933–1936), окончил Киевский художественный институт (1940), где учился в батальной мастерской Н.С.Самокиша. С 1939 г. участник выставок. Член Студии военных художников им. М.Б.Грекова.
Заслуженный художник РСФСР.
Картины художника находятся в Львовской картинной галерее, Белорусском государственном музее истории Великой Отечественной войны, в частных коллекциях в России и за рубежом (Италии, Франции, Японии).
Похоронен в Москве на Химкинском кладбище, рядом с женой, художницей Г.Г. Обрыньбой.

Боевая характеристика на художника партизанской бригады «Дубова» Обрыньбу Николая Ипполитовича
Тов. Обрыньба Николай Ипполитович в партизанский отряд вступил добровольно в августе 1942 года.
Тов. Обрыньба, будучи в партизанской бригаде «Дубова», несмотря на исключительный недостаток красок, сделал много картин из бытовой и боевой деятельности партизанской бригады «Дубова», как, например: «Выезд бригады на операцию», «Бой за Пышно», «После ухода немцев», «Разгром эшелона бригадой Дубова», «Уничтожение немецких машин Лобанком», «На операции»; много портретов бойцов и командиров, зарисовок и фото из быта и боевой жизни партизан, а также сотни плакатов для распространения среди немецких гарнизонов.
Тов. Обрыньба участвовал во всех боевых операциях, особенно отличился в следующих: 10 сентября 1942 г. — в бригадной разведке под командованием тов. Маркевича в крупном немецком гарнизоне мест. Ушачи, где тов. Обрыньба первый ворвался в немецкий гарнизон, в результате чего было у немцев забрано коров 55 и овец 156 шт.
26 сентября 1942 г. бригадой «Дубова» был разгромлен немецкий гарнизон мест. Ушачи, где тов. Обрыньба убил 3-х фрицев и забрал три винтовки.
18 сентября 1942 г. бригадой «Дубова» на шоссейной дороге Лепель — Ушачи возле дер. Жары было разгромлено 8 автомашин и убито 64 немца. Причем тов. Обрыньба убил 4-х немцев.
Участие в операции по разгрому воинского эшелона на ж.-д. магистрали Подцвилье — Крулевщизна, где тов. Обрыньба сжег 4 вагона с продовольствием и обмундированием.
Как художник тов. Обрыньба посылался фиксировать зверства немцев в сожженных деревнях, где дважды приходилось уходить из окружения с боем, например: 26 января — дер. Слободка, и 26 июня — местечко Пышно.
Тов. Обрыньба не только занимался художественной деятельностью, он смелый и решительный боец во имя освобождения священной Белорусской земли от ненавистных немецких оккупантов.
Тов. Обрыньба пользуется большим авторитетом среди бойцов и командиров.
Командир партизанской бригады
«Дубова»: Герой Советского Союза
генерал-майор Дубровский
Комиссар бригады: Старинский
Начальник штаба бригады: Шарко
9 октября 1943 г.

Обрыньба Николай Ипполитович
Судьба ополченца (http://militera.lib.ru/memo/russian/obrynba_ni/01.html)
Часть первая.
От ополчения до партизан. Июнь 1941 — август 1942
Глава первая.
Июнь — сентябрь 1941
О грусти. — 22 июня. — Солдаты. — На марше. — Мотоциклисты. — Под Ельней. — Медсестра Тоня. — Строим операционную
Тоска или грусть почему-то нападают в светлые, тихие солнечные дни; все озарено солнцем, легкие тени скользят по земле от далеких светлых облаков; слышны где-то голоса людей, появляясь и исчезая; в комнате в окно бьются мухи, жужжа и ударяясь о стекло, хотя рядом отворена створка. В открытое окно падает луч солнца, и вся комната наполнена отраженным светом весеннего дня; казалось бы, полный покой должен окутать душу, а в ней рождаются воспоминания и стремление куда-то, тянущие в прошлое, встают картины детства и первая любовь, мои товарищи... — но во всем нет завершения, от этого делается грустно. Картины выплывают, все озаренные таким же солнцем, и хочется вернуться туда, еще раз пережить те минуты, встречи, как жаль, что я не ценил прошлого и не мог выпить, все впитывая в себя, все ощущения чудесного, неповторимого детства. То я вижу берег Ворсклы с водяными мельницами и в тени фигурку загорелой девочки, мне хочется много-много сказать о своей любви, но стеснение сковало меня, и я только смотрю и говорю ей о совсем неинтересном, постороннем. Почему я не сказал ей, не получил ответа? — от этого делается грустно на душе... Я люблю вспоминать встречу с Галочкой, но опять грусть наполняет меня, мне хотелось бы остановить время и видеть ее в белом платье на ветру, с упругим и прохладным телом после купания, ветер треплет ей волосы, закрывая [8] лицо... Или вот она сидит, закинув руки за голову, и на коленях у нее цветы, такой я ее нарисовал по фотографии в плену, когда ко мне вернулось зрение и мне хотелось хоть чем-то закрепить, остановить видение, испытать грусть о пронесшемся... Как хочется повторить, остановить те минуты, но в мире, как видно, ничего ни остановить, ни повторить невозможно.
Тихо, только крик петуха и говор людей откуда-то издалека доносятся, все окутано ленивым светом солнца, и все бегут тени облаков, и нельзя ни остановить их, ни уйти с ними куда-то, где, кажется, кипит веселье и много хороших желанных людей, и уйдет тогда грусть, но где это?.. Я брожу по комнатам дома, вот здесь стояла Галя и я ее фотографировал — как бы кусочек оторвавшейся прошедшей жизни, и этого нет, и не повторится, и от этого становится все опустошенным; все, где мы были вместе и вместе впитывали впечатления, делается неполным, и чувствуешь время ушедшее и разделяющее с прошлым...
Страницы первых дней войны. Серо-синие тяжелые облака с красной полосой горизонта, мы торопимся из кинотеатра домой к сыну, и тут начинается первая тревога. Совет Гали найти свое место в жизни, и мы всюду добиваемся, чтобы попасть на фронт. И вот наконец мы записаны и острижены...
Странно устроен человек, мне всегда больше всего было жаль несвершившегося, неудовлетворенного. Мы стояли в школе перед отправкой на фронт и почувствовали, как сразу была за нами закрыта дверь на свободу, и хотелось мучительно вырваться, побыть хотя бы минуту по ту сторону двери. В этот день, солнечный и жаркий, нас построили во дворе, а потом выпустили на улицу к нашим женам, которые стояли у железной ограды, впившись в наш строй глазами. Я протиснулся к своей жене, обнял ее, и мы здесь же, в толпе, целовались, как и другие, никого не стесняясь, я обнимал ее, мы старались как бы оставить, впитать в себя память о каждом прикосновении. Мы вышли из толпы и стояли под деревом, уже вечерело, вот-вот должна раздаться команда вернуться, я целовал [9] жену, и ее и мое тело испытывали жгучее желание друг друга, никого не было, и, стоя в тени деревьев, она решилась, но у меня пронеслась мысль: а вдруг кто-то увидит? — и я не взял то, что могут отдать люди как самое лучшее чувство на земле, если оно рождено любовью.
Вот об этом, пройдя всю войну, — и чем страшнее и беспощаднее ко мне была судьба, тем больше, — всегда жалел, жалел, что уступил чувству неудобства и страха перед отступлением от норм поведения. Лежал ли под бомбежкой, был ли в тифу, или с ослепшими глазами, готовый покончить с собой, — всегда жалел, что тогда не был близок со своей женой. И после всего, теперь уже нет ее, а вспоминаю, и меня окутывает тоска, в ясный день делается грустно о чем-то ушедшем от меня безвозвратно...
* * *
Для всех или почти всех москвичей 22 июня было самым контрастным днем и самым памятным, ни один день в жизни нашей не играл такой роли, как этот, внезапно в солнечное утро ворвалось сообщение о войне, искорежив все жизни, все, созданное людьми, и саму природу. Оборвались все мечты, надежды, ожидания.
День был солнечный, яркий, мы с женой и сыном собирались уезжать на Днепр. С утра в воскресенье я рубил во дворе дрова и обсуждали с соседями, какой фотоаппарат лучше для съемки пейзажей. Вдруг во двор выбежал мальчишка и закричал:
— Дядя Коля, по радио объявили, началась война! Все бросились к громкоговорителям, а из них неслось:
«Сегодня в шесть часов утра, без объявления войны...»
У каждого с этой минуты все изменилось в жизни, все мы как бы увидели себя и всю свою жизнь, и с этой минуты перед каждым встал вопрос о его завтра, его месте в этой войне.
Галочка прибежала запыхавшись:
— Ты знаешь, не могла пробиться! Ехали машины с солдатами, один бросил мне письмо, кричит: «Отнеси на почту!» За ним другой, третий, уже из всех машин бросали [10] конверты, треугольники, я не успевала ловить, они падали, все их собирали. Надо готовиться, запасать продукты...
Кинулись в магазин. По улицам бежали люди, покупая все, что есть, в магазинах, но на нашу долю ничего не осталось, были лишь наборы ассорти, мы купили пять коробок и вернулись домой.
Стал звонить ребятам, и решили идти в Музей революции. Я дружил с нашими киевлянами, с которыми вместе перевелись в Московский художественный институт, это Лева Народицкий, Николай Передний и Борис Керстенс, все мы кончили пятый курс, «вышли на диплом», как тогда говорили. Учился я в батальном классе Петра Дмитриевича Покаржевского и одновременно работал у него на панораме «Оборона Царицына». Любимым героем моим был Котовский, о нем я писал свой диплом, к которому уже сделал эскизы. Все мы четверо работали в Музее революции, делали копии картин и небольшие вещи для экспозиции, вот мы и пошли в музей, чтобы включиться в работу для фронта.
Все кипело и волновалось, все куда-то спешили; незнакомые, останавливались на улицах, заговаривая друг с другом об одном и том же.
В музее нам дали сразу задание сделать плакаты на темы «Все на фронт!», «Ты записался в добровольцы?!», «Производительный труд — помощь фронту!». Для экспозиции музея я взялся писать картину «Немецкие оккупанты на Украине в 1918 году».
Пришел вечером, рассказал Галочке, что мы уже включились в работу. Дома — мать Галочки с детьми. Начали делать светомаскировку и заклеивать стекла крест-накрест полосками бумаги. Но дома мы не могли быть, нас тянуло на люди. Побежали на Сретенку в кинотеатр. Просидев несколько минут, вдруг додумались, что дома сын, а если бомбежка? Мысль о бомбежке пришла первый раз в голову. Мы бросились домой. Колхозная площадь была пустынной, вверх темным куполом уходило чистое небо, лишь на западе на оранжево-красном крае неба лежали над горизонтом тяжелые темные, как ножи, тучи. [11]
Прибежали домой. Ребенок спал, окно завешено покрывалом. Спать мы не могли. Да нам и не дали. Только вышли во двор, как зазвучали сирены тревоги и всем объявили, чтобы спустились в бомбоубежища. В небе забороздили прожектора, выла сирена, грохотали зенитки, метались люди, всех отсылали в укрытия, только группы самообороны остались дежурить на крышах и внизу. Мы отправили детей и маму в бомбоубежище, а сами остались во дворе, сидели на лавочке и ели конфеты, купленные днем.
После солнечного дня наступила ночь, первая ночь войны. В небе началось какое-то праздничное представление, прожектора шарили, переплетаясь, скрещиваясь; хлопали зенитки с крыш больших домов, разрывы снарядов вспыхивали белыми цветами в лучах прожекторов, по улице бежали люди, но во дворе было тихо, квартиры брошены, и, оказалось, только мы вдвоем остались наверху. Лихорадочно обсуждали начало войны, хорошо бы вместе уйти на фронт, надо только сынишку устроить...
Прозвучали сирены отбоя, и из бомбоубежища высыпали люди. Шумно возвращались по домам, все возбуждены, только сонные дети на руках заставляют людей уходить в квартиры. Мы бросились к своим, уложили детей и вышли на улицу. Уснуть никто не мог, все сидели во дворе...
Перебирая яркие, памятные дни войны, одни — потому что ярки были подвиги товарищей, другие — ярки столкновением с опасностью, я останавливаюсь на начале войны, ее первом дне. Этот день остается самым ярким. Это день, перевернувший все наши жизни, изменивший судьбы людей и понятия. Будущее было полно тревоги и неизвестности; прошлое, радостное и солнечное, кончилось в этот день.
Небо над Москвой светлело, заря вечерняя почти сходилась с утренней... Вот этой ночью и было решено, что я пойду в армию, на фронт, что надо отказаться от брони, бросить искусство и стать солдатом. [12]
* * *
Наутро бегу работать и, как только мы все собираемся, объявляю о нашем с Галочкой решении. Лева говорит:
— Галка права, надо идти.
Поработав полдня, мы идем в военкомат. У военкомата увидели много народа, пришедшего по повесткам, здесь же толклись и желающие стать добровольцами. Военком категорически сказал, чтобы шли по домам и работали, не мешали им проводить мобилизацию. Наш порыв разбился, и мы, неудовлетворенные, вернулись в музей. Во время работы опять перебирали все возможности попасть на фронт, и нам пришла мысль обратиться к главному редактору «Правды». Побежали в редакцию, добились приема. Нас он выслушал и сказал, что сделает все возможное.
Прошло четыре дня, нашу четверку вызвали в редакцию и сообщили, что могут взять в военкоматы оформлять призывные пункты — рисовать лозунги, плакаты. Это нас разочаровало ужасно, ведь мы и сейчас делаем агитационную работу, а нам необходимо попасть в действующую армию. Но у дипломников бронь, их не берут на фронт.
Сдаем плакаты в музее, это первые плакаты в экспозиции на тему войны. Картину про немецких оккупантов на Украине тоже заканчиваю.
Заходим в институт, и — наше счастье! — только что началась запись в ополчение. В маленькой канцелярии на площади Пушкина шумно и людно, над столом сгрудились люди, идет запись, увидел Рубинского Игоря, Николая Соломина, Люсю Дубовик, Васю Нечитайло, Колю Осенева, Давида Дубинского, Глебова Федю — версту коломенскую; прорезал шум тонкий голос Игоря Рубана, он потом стал нашим старшиной; длинноногий Миша Володин (он стал правофланговым, гордостью нашего взвода — равных по росту ему не было) перевесился через всех и, тыча пальцем в список, повторял свою фамилию. Более деликатные и тихие, Саша Волков, Августович Алексей, Суздальцев Миша, беспомощно тыкались в спины, не могли пробиться к столу. Здесь же жены многих студентов живо обсуждали, что им делать, они тоже пошли бы, да детей некуда девать. [13]
Мы вчетвером, обрадовавшись открывшейся возможности, дружно пробираемся к столу.
Стали подходить ребята, еще и еще, выстраивалась очередь. Вот подошли Жора Орлов, Виктор Смирнов, Миша Милешкин, Костя Максимов, Петр Малышев, Паша Судаков, Иван Сошников, Чащарин, Плотнов, Родионов... Комната не вмещает вошедших, те, кто записался, довольные отходят и толпятся в коридорчике.
Народа набирается на целый взвод, а то и роту, и нам кажется, что это будет очень большой силой и сыграет важную роль в войне; нам кажется, что стоит нам появиться на фронте — и война будет кончена, мы так и жен уговариваем.
Нам объявляют, что завтра надо явиться к гостинице «Советская», там размещается штаб ополченцев Ленинградского района.
Пришел домой и с гордостью сообщил Галочке, что мы уже, все вместе, записались в ополчение. Она сразу же начинает шить мешок с лямками, такой, как нужно солдату, складывать все необходимое. Галя тоже хочет идти, медсестрой. Но как быть с Игорем? Мама не хочет оставаться с двумя детьми, своим десятилетним Димкой и нашим четырехлетком, она вдобавок еще и работает.
Утром объявляют, что все женщины с детьми должны быть эвакуированы, должны покинуть Москву.
* * *
И вот наконец мы записаны и острижены, и первая ночь в школе, за запертыми дверьми.
Я сбежал той ночью и пришел на рассвете — вылез в окно и так же вернулся. Еще я не мог привыкнуть, что я — не я, что я уже солдат. И кроме того, мне казалось бессмысленным ночевать на полу в школе, если я могу и должен пойти домой и проводить свою жену в эвакуацию, отнести ей чемодан на место сбора.
Когда я пришел домой, мать Гали увела детей, освободила комнату, чтобы мы попрощались. Понималось, что это не просто наслаждение мужа и жены, а прощание, и, может быть, навсегда. В народе к этому относились серьезно [14] и это не осуждалось как что-то стыдное, все с большим пониманием и сочувствием старались помочь и дать возможность побыть наедине.
Я тут понял, что нахожусь как бы за гранью и права у меня необычные. Я почувствовал тут войну острее, чем даже тогда, когда получил винтовку.
Мы не спим ночь, такую короткую, нашу последнюю ночь. Наступит день, и я не смогу вернуться домой.
Так случилось, что через два дня, 5 июля, в одно и то же время, ночью, мы уходили по Волоколамскому шоссе, а Галочка с Игорем уезжали в теплушках в Пензу.
* * *
Надев шинель, еще ты не стал солдатом. Убивать, даже ради жизни, — это значит перевернуть в своем мозгу и сердце все с таким трудом нажитые на протяжении истории человечества чувства и понятия.
Мы — ополченцы. Наш строй в самых пестрых костюмах — белых, черных, серых, синих; во всех оттенков брюках, пиджаках, рубахах. Единственное, что объединяет нас и заменяет форму, — это стриженые головы. Нас ведут по родным улицам Москвы, еще таким мирным, но уже озвученным нашей солдатской песней и командой: «Левой! Левой! Ать, два, три!..» Мы все стараемся держаться бравыми, бывалыми солдатами, а я стараюсь как можно четче отбивать шаг, но, увы, часто сбиваю ногу и в самый патетический момент слышу, как со всех сторон мне подсказывают: «Сено-солома. Сено-солома...» Меня сразу с вершин героизма бросает в мир обид на моих товарищей со стрижеными головами, делается досадно, что я, в душе чувствуя себя героем, не могу ходить в ногу, а это сейчас всем кажется самым важным, самым ответственным в военном деле.
Нас вводят в помещение бывшего перворазрядного ресторана, где вчера было так весело, гремела музыка, а сейчас нет белых скатертей и столики выстроены в один ряд. Но это не торжественный обед. К столу плотно, один к одному, садятся стриженые люди в разномастных костюмах, [15] и наш командир отделения разливает из алюминиевой кастрюли первый перловый суп, а мы браво подставляем свои алюминиевые миски и жуем черный хлеб.
Ну что ж, раз нужно для победы, будем есть эту «шрапнель», и с большим аппетитом, будем выскребать и просить добавки, стуча алюминиевыми ложками.
Откуда в ресторане так быстро появилось столько алюминиевой посуды? — просто удивительно.
Назад идем отяжелевшими, и почему-то я спокойно отбиваю шаг левой ногой.
* * *
Нас строят во дворе школы, улица за оградой полностью запружена женщинами с детьми. Мы стараемся стоять смирно и держаться браво, чтобы видели, какие мы уже вояки, хотя костюмы у нас самые разнообразные. На мне белые брюки и коричневый пиджак, голова обритая, как арбуз, и на ней соломенная шляпа; у других — фуражки, кепки, тюбетейки, плохо светить только что остриженной головой, а ходим мы по улицам с песнями, отбивая четко шаг, что мне дается с неимоверным трудом, хотя я стараюсь как можно тверже отбивать левой, но это только больно, и ногу я часто путаю, что кажется мне очень несправедливым. Сейчас, на месте, я стараюсь четко отбить повороты, чтобы не оскандалиться перед женщинами, пришедшими нас провожать.
Мы уже стоим лицом к ограде, и я вижу устремленные на нас сотни глаз, у одних блестят слезинки, другие кивают нам и машут платочками, стараясь улыбками ободрить нас. В толпе замечаю лучистые голубые глаза моей жены, она улыбается, крепко сжимая железные прутья решетки своими тоненькими руками. После команды «Рассчи-тайсь!», как музыка, звучит:
— Во-ольно! Ра-а-зойдись!
И вот монолитный строй стриженых голов распался, раскатился, как капля ртути на мелкие шарики, мы бежим к воротам ограды, на улицу, и в этом шуме и толпе каждый погружается и замыкается в своей семье. Наклонились головы [16] мужей и сыновей, потянулись руки женщин с носовыми платочками к глазам; взметнулись дети на руках отцов, которые старались поднять их, заглянуть в глаза и унести отпечатки их лиц в своей памяти. Женщины плачут, опустив головы, стоя перед мужчиной, который, как бы виновато оправдываясь, молча поглаживает плечо жены; у другого на руках ребенок, кто-то утешает жену, стараясь придать своему голосу бодрость и беспечность...
Но у всех на душе лежит тяжелая дума и сознание разлуки, все понимают, что происходит что-то серьезное, но поверить не могут, и в уголке сознания живет мысль, что, может, все это пройдет, и не будет самого страшного, и все кончится, как в кино с хорошим концом.
Утешаем жен, что скоро придем с победой, я своей говорю: «Не бери в эвакуацию ничего зимнего, все кончится до осени». Мы привыкли верить, что наше правительство знает какой-то секрет победы, и сейчас если и происходит отступление, то это стратегический ход, и не успеем мы дойти до фронта, как все будет кончено, и враг будет постыдно бежать, и полетят наши самолеты, загрохочут танки, и поскачет в бой наша конница, преследуя врага. Все будет, как в хорошем кино: враг бежит и скрывается в неизвестной дали Европы. А наши жены организованно едут в тыл, где все подготовлено и организовано, и ждут нас, закаленных в боях и возмужавших, с победой на стальных клинках.
Ну что ж! — для победы, если нужно, можно и повоевать, и перенести перловую кашу и разлуку.
Но у старших, а их среди нас много, прошедших революцию и войну, в глазах тревога, и, кажется мне, по-другому, обстоятельно, жены укладывали им сумки, не забывая ни об одной мелочи, и сейчас все чаще и чаще подносят руки с платками к глазам, с тоскою смотрят на своих мужей, и нет-нет вырвется крик, и перестанет себя сдерживать, повиснет на шее у стриженого своего мужа — видно, промелькнула вся жизнь перед нею, знает, что ждет и ее с детьми, и ее мужа, поведет себя не по-писаному, как нужно сознательной жене, провожая мужа на фронт... [17]
Ночью мы уходим по затемненному Волоколамскому шоссе. Браво поет наш Федя Глебов, запевая все новые и новые песни, и нашу любимую, «По долинам и по взгорьям...». Четко идет наша 11-я стрелковая дивизия, мелькая в темноте светлыми брюками, удаляясь от Москвы.
...Но вот уже мы не поем, часто сбиваемся с шага, и нет под ногами привычного асфальта, сереет рассвет, хвост колонны скрывает туман, нам надоедает идти и думается: зачем нас так долго ведут, пора отдохнуть. Ну что ж, если нужно для победы, можно еще и до утра пройти, но удивительно хочется спать.
Уже совсем рассвело, лес стоял озаренный, в утренней розоватой дымке, такой светлый, и все было странно, как это раньше мы не могли сюда прийти в эти утренние часы восхода солнца, природа, как нарочно, сейчас раскрывала нам свое очарование, свою неповторимую прелесть.
* * *
Погода солнечная или пасмурная, вечер или ночь воскрешают с поразительной яркостью воспоминания прошлого и пережитого, неотвратимо возникает в памяти июльская чудовищная жара сорок первого, наша ополченческая дивизия и наша рота, состоящая из студентов Суриковского художественного института. Хочу я или нет, меня окутывают воспоминания, время как бы смещается, прошлое и настоящее. Так же как осенью, когда шелестят сухие травы, и я начинаю чувствовать, что живу не сегодняшним днем, а октябрем сорок первого, и у меня начинается двойная жизнь...
Мы вышли внезапно. Ночью было построение, и мы пошли. И уже шли и ночью, и днем. В пути нас догнали первые машины с обмундированием и вооружением. Так как мы были вновь сформированной дивизией ополченцев, то и вооружали, и обмундировывали нас на ходу. По дороге подъезжали машины, колонна останавливалась, быстро сбрасывали тюки, и тут же нам выдавали их содержимое. Вначале мы были пестрой, разномастной колонной, винтовки [18] нам дали польские, потом немецкие старого образца, патронов к ним не было. Вот на марше и получали мы день за днем все необходимое для войны. Получили наши винтовки «СВТ», десятизарядные; получили обмундирование, его сначала на всех не хватило, но постепенно все получили гимнастерки, брюки, обмотки, ботинки. Все это нас преображало, и мы осматривали друг друга как малознакомых людей. Возникало много курьезов с портянками и обмотками, которые требовали навыка, чтобы не путаться и не натирать ног, — можно быстрее научиться разбирать затвор винтовки или орудовать лопатой.
Очень осложняло нашу и без того тяжелую жизнь, что в вещмешке так много скапливалось разных вещей: тут тебе и одежда, и гранаты, и бутылки с горючей смесью. И, в довершение бед, нам выдали патроны: патронов и твой рацион, и запасные, которые должны быть в обозе, — но обоза-то у нас нет, значит, опять на себе. Вот и идет наш батальон, запевалы затягивают песни, мы старательно их поем, а если не петь, то совсем на этой жаре язык высунешь. Удивительно, что песня помогает идти, помогает держаться.
Солнце, зной того июля — кто из моего поколения его не помнит! — дорога белая от пыли, которая облаком окутывает нас, хочется пить, но уже у всех пустые фляги, даже у самых дисциплинированных. Вдруг вскрик! — кто-то зашатался, сделал несколько шагов, опустился в пыль и лежит. Санитары подбегут, оттащат на обочину, приводят в себя. Это солнечный удар. Но нам не разрешается останавливаться, не разрешается выходить из строя; даже если упал твой товарищ, ты не можешь нагнуться. Ты должен идти и идти. Только вперед. Это дело санитаров. А нам: «Не сбивать шаг!» Строй обтекает лежащего и продолжает свой путь. Таков закон марша. Это потрясло тогда.
Наконец четвертый день пути, и нас осчастливили, сняли с машин тяжелые английские пулеметы «Гопкинсы» и к ним комплекты коробок с лентами, набитыми патронами. Нести теперь стало совсем невмоготу. Щит пулемета, тяжелейший, несет один, «ноги» — другой, патроны — третий [19] и четвертый. Так же поступали с минометами и запасом мин к ним. Пулеметы тоже разбирались и распределялись между бойцами. Тяжелые станковые пулеметы, ротные минометы, боеприпасы — все было погружено на спины солдат, а переходы тяжелые, длительные, пятьдесят-семьдесят километров, и несешь все, что полагается солдату, плюс все, что должно ехать в обозе, и то, что размещалось на каждом, было трудно поднять, если все сложить на одеяло и завязать в узел. Ко всему мы были обвешаны гранатами и бутылками с горючкой для борьбы с танками. Сделалось совсем не под силу держаться целый день на этой добела раскаленной, посыпанной белой мукой пыли дороге. Но мы все шли и шли, оглашая воздух песнями...
* * *
Нашу часть то и дело перебрасывали с одного участка фронта на другой. Из-под Вязьмы на машинах отправили под Орел, потом на Брянский фронт, но и там не пустили в дело, бросили под Ельню, потом опять на Вязьму. Рыли линии обороны, рыли противотанковые рвы и только готовились встретить противника, как приходил приказ, и мы вновь шли. Мы понимали, что лихорадит не только нас, что это идет сверху, никто не знает, где остановить противника, и потому мы без конца роем бессмысленные окопы, которыми ни разу не воспользовались. Мне казалось, что мы мотаемся, как зайцы, по кругу, и там мы были, и там, и там — и все возвращались под Вязьму.
Все время нам твердили: «Тяжело в ученье — легко в бою», но когда было ученье и когда действие, мы уже перестали ощущать, мы шли по двадцать часов в сутки, у нас один привал — на обед и отдых один час, и кормят нас один раз, пшенной кашей во время большого привала, так как трудно в форсированных переходах обеспечить едой и еще труднее найти время для этого.
Эти переходы действительно тренировали нас, и мы многому научились, и заматыванию обмотками ног, и как владеть лопатой, как строить землянки. Мы так долго уже были в армии, столькому нас обучили, пока перебрасывали [20] с места на место, и после всего... Строится строй на горке. Перед строем стоит командир. А Чащарин не нашел ничего умнее, как привязать гранаты к рюкзаку за колечки. От хождения колечко вырвалось: каким-то чудом взрыва нет, но граната без кольца катится под ноги командиру, все стоят загипнотизированные. Командир отпихнул ее ногой. Она взорвалась на два метра ниже его, под горкой. Все произошло мгновенно. Но после этого гранаты стали носить в вещмешках; позднее снабдили нас специальными мешочками для гранат, из брезента.
...Движется дивизия к фронту, вечер с догорающей зарей, пыль розоватая теплая висит над дорогой, полностью занятой колоннами войск, еще не обстрелянных, идущих к передовой. Вдруг на тропинке за бруствером появляются два мотоциклиста в зеленовато-серых френчах с засученными рукавами, в стальных тупых касках, с черными автоматами на шее. Не сбавляя скорости, они продолжают двигаться навстречу колонне, один кричит, обращаясь к идущим:
— Сколько километр Москва? — И оба заливаются смехом.
Идущие в колоннах оборачиваются, улыбаются и продолжают идти. Внезапно раздалась длинная очередь, и мотоциклисты, перекинувшись через голову, упали, одна машина продолжала биться в судорогах по земле, яростно крутя колесами.
Тут только все почувствовали неловкость за улыбки, отданные хохочущим мотоциклистам, и удивление, как никто из впереди идущих не догадался, что это враг и его нужно убить.
* * *
Под Ельней дивизия заняла оборону второго эшелона. Мы начали окапываться, рыли эскарпы, нас учили метанию гранат с задержкой, так что уже дело было серьезное. Здесь мы впервые попали под бомбежку.
Наша медсестра Тоня, молоденькая, еще совсем хрупкая девочка, хотя высокая и стройная, по росту и облику очень напоминала мне Галочку, это сразу сблизило нас, и [21] когда мы стояли в лесах под Ельней, она сагитировала меня стать санинструктором. Ей поручили подобрать добровольцев и обучить их выносить с поля боя раненых, оказывать первую помощь. Я с удовольствием согласился, и Тоня стала заниматься с нами. У меня очень ловко получались учебные перевязки, я научился быстро и хорошо накладывать шинки. Орудуя острой лопаткой, которую всегда держал наточенной, мог даже подстругать ею карандаш, — и этой лопаткой из любой ветки делал годные деревянные накладки, чтобы фиксировать перелом руки или ноги.
Главное на занятиях, помимо перевязки, было вытащить раненого по пересеченной местности. Оказалось, когда он живой и ты его тащишь, а он старается ногой или рукой помочь тебе — это одно. Но когда перестает помогать, тащить его очень тяжело. Хорошо, если есть шинель или плащ-палатка и ты его волоком тащишь по всем неровностям, а если в одной гимнастерке, то только за пояс и воротник можно ухватиться и еще надо учитывать, какое ранение. Конечно, правильно, что заранее подбирали и обучали бойцов для этой тяжелой работы войны, даже не верится, что такое делали наши девушки.
Сначала я согласился, потому что мне нравилась Тоня и хотелось ей чем-то помочь. А потом, когда на тренировках начальство отметило меня как лучшего санитара и я получил санитарную сумку, — я уже был горд и радовался своей миссии спасителя раненых; и мои товарищи стали относиться ко мне как к человеку, который в будущем может очень пригодиться, я от всех стал получать подношения — бинты, йод, таблетки. Постепенно уговорил Лешу Августовича из нашей роты тоже сдать экзамен на санитара, и мы уже по очереди таскали на плече санитарные носилки.
В одно хмурое утро Тоня сказала, что начальство требует немедленно построить в деревне, где мы стоим, операционную для госпиталя. Время было напряженное, под Ельней шли бои, и наши командиры тоже старались быть в полной готовности. [22]
Операционная должна быть в земле, размером три на четыре и иметь трехнакатное перекрытие.
Мы еще не строили таких перекрытых землянок, но взялись строить лихо, нам импонировала важность поручения. Копали уже не саперными лопатками, а в деревне набрали настоящих, так как в глубину операционная должна быть два с половиной метра. Сами разобрали колхозный сарай и вокруг ямы сложили бревна для перекрытия. Приходила Тоня, смотрела на нашу работу, и я чувствовал, что она тоже переживает и испытывает удовлетворение, так как обзаводится своим хозяйством. Подходили и колхозники, с любопытством рассматривали наше сооружение, шли разговоры о колхозе, о войне, спрашивали нас, откуда мы. Мы рассказывали и тоже спрашивали, как у них, в колхозе, идут дела, что они сеют, что в огородах сажают. Мне было странно, что здесь, на Смоленщине, совсем другая земля и не столько растет огородины, как на Украине.
— Вот наш председатель, — рассказывал крестьянин, — поехал на твою Украину, привез семена и говорит: «Будем садить — арбузы вырастут». Посадили, ждем. Действительно, осенью огромные арбузы повырастали, только почему-то желтые. Но мы обрадовались, наконец не покупные, свои сладкие арбузы. Попробовали, а они твердые внутри и несладкие — репа не репа, морковь не морковь. Так и перестали садить.
Я догадался:
— Да это ж тыква была! А по-украински они Гарбузами называются. Из них очень вкусная каша с пшеном, а если испечь, так еще вкуснее. Не обманули вашего председателя, просто ошибка вышла.
Мне представилось, как председатель этот ездил на Украину, выпрашивал у кого-то семена арбуза, не зная, что на Украине они кавунами называются, а потом уговаривал своих селян, какие будут удивительно вкусные плоды, и ухаживать совсем не надо. И все сажали, ждали момента. Так сделалось жалко этого энтузиаста-председателя, [23] сколько их таких, горящих желанием улучшить жизнь.
Выкопали яму — самим страшно, какая огромная. Вход решили сделать пандусом, посередине стол вкопаем, воздушную оттяжку сделаем. Мужики сидели вокруг, смотрели на нашу работу, слушали разговоры, как и что будет, и один посоветовал:
— Вы бы своему начальству сказали, здесь у нас колхозное хранилище есть для картошки, так там и переборки бревенчаты, и стены бревенчаты, и сверху земли насыпано много. А потолок в два наката хоть и не очень толстый, так подложить можно.
Пришла Тоня, рассказываем ей о предложении колхозников и что в картофелехранилище места гораздо больше, целый батальонный медпункт получится — и раненых есть куда положить, и для операций удобно. Мне приятно Тоне докладывать, хочется ей сделать что-то хорошее. Знает ли она, что мне нравится? Ведь я ни слова не сказал ей. Наверно, знает или чувствует.
Тоня вернулась скоро с приказом:
— Делайте срочно! Начальство одобрило, по расположению очень подходит для батальона.
У нас с Лешей закипела работа. Мы уже не копали, а пилили, тесали топорами. Сделали стол операционный, почистили отсеки, выстлали все свежей соломой, стало даже празднично; я все представлял, как важно, чтобы раненый, которого принесут сюда и положат на солому, чувствовал облегчение.
Приехало начальство: комбат, молодой грузин, и с ним полковник. О чем-то говорили, все рассматривали дотошно. Тоня потом сказала, что наш операционный пункт признан лучшим в батальоне. Мы обрадовались, это было как получение награды. А Тоня на следующий день принесла мне в подарок свое одеяльце, сказала:
— Нате вам, а то, смотрю, вы совсем без вещей, а уже холодно.
Боже, как важен для жизни даже маленький добрый [24] поступок, и как мы не знаем его последствий! Это маленькое Тонино одеяльце спасло мне жизнь. И не только мне. Как всегда неожиданно, под дождем, на рассвете, построили нас и повели куда-то. Потом опять марш...
Глава вторая.
Начало октября 1941
Что остается от солдата. — Выход на рубеж. — Хлеб. — Листовки. — Ложная тревога. — «Русь, спать иди!» — Первая атака. — В окружении. — Паника
...Опять мы движемся. Нам сказали, что немцы прорвались под Вязьмой и нас направляют на ликвидацию прорыва. Мы находимся недалеко от города Холм-Жирковский.
Подойдя к лесу, увидели обуглившиеся постройки, вернее, торчащие печи и черные головни — все, что осталось от построек. На опушке развороченная земля, воронки от бомб, в сожженных домах и рядом трупы красноармейцев с синими в пузырях телами, со вздувшейся краской на касках, возле них обгорелые стволы винтовок и остатки солдатских лопат. Все произошло, видно, совсем недавно, еще тлели угли и стоял тяжелый запах. В оцепенении мы стояли и смотрели, и проносились перед нами картины, как недавно такие же, как мы, красноармейцы отдыхали или прятались тут от налета и были застигнуты смертью. Здесь впервые мы ощутили страх смерти, и как-то неприятно затошнило, и в какой-то момент захотелось сесть на землю и никуда не идти. Но каждый поборол себя, колонна двинулась, через несколько минут заговорили, перебрасываясь шутками.
Солнце почти село, устало двигались люди, я смотрел на качающиеся плечи и головы и пытался не думать об этой первой смерти, увиденной так близко. Каска да лопата... Несколько обугленных железок — вот все, что остается от солдата. [25]
Миновав лес, вышли на открытое место. Впереди открылось поле с кустарником и желтой травой высохшего болота, на горизонте силуэтом на фоне неба протянулась по бугру деревня. Нас срочно перестраивали в боевой порядок, объясняя задачу: мы должны пробежать поле и закрепиться возле ольховых зарослей — это исходный рубеж, затем начнется атака, на горе в деревне находится противник. Мы были голодными, и нам больше всего на свете хотелось есть.
Нам нужно было бежать правее. Перепрыгнув изгородь, увидел в огороде двух женщин, закапывающих в яму сундук со своим скарбом. В огороде росла капуста. Быстро выхватил кинжал и, не спрашивая хозяек, срубил кочан, рассек его на четыре части, бросил по куску своим товарищам, и мы на бегу жевали хрустящие листья, двигаясь к канаве с ольхой, где нам нужно залечь.
Я лежал с санитарной сумкой возле Тони, она начала тихонько плакать, а я вытащил альбом и стал писать письмо жене, в этом была инерция, как нужно действовать перед атакой, инерция, воспитанная фильмами и литературой: если я погибну в атаке, то найдут, когда будут хоронить, мое письмо и отправят жене — все будет по правилам, и я буду на высоте.
Желтая трава с коричневыми листьями ольхи, запах прели от влажной земли, а сверху солнце, в душе нет веры ни в смерть, ни в правдивость атаки. Роюсь в кармане, достаю свой энзэ сахара, он весь в крошках махорки, протягиваю его Тоне и настаиваю, чтобы она ела, смотрит она недоумевающе, но берет и начинает грызть, и понемногу успокаивается, и вытирает кулачком свои голубые глаза.
Опять поднимаемся и идем перебежками по заросшему кустарником высохшему болоту. Вдруг вижу, один боец несет две буханки хлеба, говорит, что на опушке разбита машина с хлебом. Быстро возвращаюсь с Лешкой, набираем полные носилки хлеба и догоняем цепь наших ребят; передаю свой край носилок бойцу, а сам на ходу разбрасываю буханки товарищам, и уже все наше отделение и другие ребята жуют хлеб, не выпуская винтовок. [26]
Я представлял себе атаки совершенно иначе. Противник молчит, вижу, как два бойца держат под руки нашего искусствоведа{1}, страдающего стенокардией, у него сердечный приступ, быстро достаю из санитарной сумки валерьянку, наливаю в закрутку фляги, накапав туда воды (воды у меня осталось на донышке), даю ему, он чувствует себя смущенным: «Вот, знаете, случилось... совсем не к месту», — берет винтовку, и мы вместе, я беру его под руку, движемся в атаку.
Открылось поле с неубранной рожью, за ним на горе сараи, за которыми лежит деревня, растянувшаяся по сторонам дороги параллельно нашей цепи. Опять залегаем и ждем, пока подтянутся остальные. Пользуясь минутной остановкой, многие бойцы поправляют обмотки, эти обмотки всем не дают спокойно жить, разматываются в самые критические моменты. Кто-то нашел листовку, сброшенную немецкими самолетами, с предложением воспользоваться ею как пропуском при сдаче в плен: «Красноармеец, торопись сдаться! Немецкая армия движется вперед, ты можешь опоздать получить надел земли, который тебе дадут немцы». Маленькая медсестра Маша возмущается и рвет этот листок. Но их оказывается много, и некоторые прячут их, как бы для курева, но неудобство, с каким это делается, выдает какую-то дальнюю затаенную мысль, это отголосок того же, что впервые я услыхал под Орлом от крестьянина: «Что ж, хуже не будет».
Старшина, наш взводный — мы прозвали его Самовар, за небольшой рост, красное лицо и золотые волосы, прямо лежащие назад, говорил он на «о», как волжанин, — командует:
— Приготовсь!
Сначала быстрым шагом, а затем мы бежим, движемся в атаку. По цепи прокатилось: «За Родину! За Сталина!..» — сперва неловко, затем мощней, мощней. Руки все цепче сжимают винтовку, и чувствуешь, как захлестнуло [27] тебя какой-то волной, и ты уже не тот, что был только что, все сконцентрировалось, что-то охватило тебя, и единственное желание — скорей добежать до противника; такое чувство, как было, когда первый раз нас учили штыковому бою и я шел на чучело, пронзая его штыком. Противник молчит, Лешка за мной бежит, волоча носилки, мы с ним меняемся, по очереди их носим. Добегаем до сараев — а там никого нет. И из деревни никто не стреляет. Значит, опять ложная тревога. Сразу замечаю, что идет дождик, делается холодно внутри, ты опустошен и безумно устал.
* * *
Устраиваемся в сарае, залезаем в сено, чтобы хоть немного отогреться и вздремнуть. Самовар сидит на пороге и отдает приказание сходить на разведку в деревню. Идут двое, один — самый высокий, Миша Володин, и с ним маленький боец. Мы им завидуем, всегда выгодно ходить в разведку, если повезет, можно выпросить что-нибудь поесть. Нам все время хочется есть.
Совсем вечереет, моросит дождевая пыль, вдали серые силуэты изб. Возвращаются наши разведчики и ведут с собой бойца нашей роты, пожилого сутулого ополченца, с поломанной винтовкой, он виновато несет ствол и приклад в разных руках. Обступаем их, спрашиваем, что случилось. Оказывается, ехали через деревню два немецких мотоциклиста, увидали его, остановились, отобрали винтовку, ударом о камень перебили ложе и сказали: «Русь, спать иди». Спрашиваем его:
— Чего ж ты не стрелял?
— Не знаю, они кричали: «Русь, русь, иди сюда» — и смеялись, я и пошел. А они вот... — Он показывает винтовку и напоминает огорченного ребенка, который сам поломал свою любимую игрушку.
Деревня называется Старое Село. Вдруг заработали пулеметы из деревни, и трассирующие пули стали ложиться почти рядом, Самовар закричал:
— Что вы делаете, б..! Здесь же бойцы! — И еще добавил несколько легких надстроек. [28]
Зеленоватые и розовые огоньки, пунктирными веерами чертя серую мглу, ложились то дальше, то ближе к нам, гул танков примешался к пулеметной стрельбе, и все бросились из сарая под гору. Я выскочил из двери, увидел на углу у стены черный вороненый беспризорный ручной пулемет, у меня сработало, как сказала бы Галочка — показуха, но это очень сложно, где кончается показуха и где начинается долг, я видел себя со стороны: здорово, санитар, а не растерялся, схватил пулемет и отбивает атаку танков! Залег за камень на углу, теперь необходимо освоиться и начать огонь, как плохо, что я мало знаю пулемет и не могу справиться с ним, я никак не мог приладить диск, который лежал почему-то вынутый. Сзади меня кто-то начал тянуть за ногу:
— Колька, отдай пулемет, а то Самовар увидит.
Я упираюсь, мне обидно, что я нашел, а стрелять нужно отдавать, но и неудобно, что подведу товарищей; отползаю, и у меня забирают пулемет.
Вдали, в стороне, идут цепи наших солдат, по ним стреляют из танков и бронемашин немцы. У нас нет артиллерии, и бойцы бутылками с горючкой заставляют уйти танки. Горят костры, зажженные горючей смесью.
Оказалось, на правом фланге много убитых и раненых, но оживление и радость, что атака отбита, охватили всех, все делились впечатлениями и смеялись, говорили, какой молодец Мишка Суздальцев, обошел танк со своим противотанковым отделением и горючей смесью заставил уйти. Каждый рассказывал все, что он пережил, но сразу же придумывал героические подробности.
Прошедший бой был для нас как бы генеральной репетицией, до этого мы не видели противника, и, когда он стрелял в нас, даже тогда мы не верили, что можно убивать, я имею в виду, внутренне мы были не готовы, как не готов был боец, которого позвали и он на зов не смог выстрелить, а подошел и отдал оружие; как не готов был старшина, кричавший на немцев. И был внутри каждого вопрос: а может, они не такие уж звери, как пишут, может, это все недоразумение? После боя что-то переменилось в [29] людях. Если перед атакой каждый спрашивал себя, сможет ли он, то теперь появилось чувство: должен, могу.
Начало войны и подготовка людей к убийству, ожесточение — это перестройка всей психики человека, и происходит она мучительно и достаточно долго. Мы не были подготовлены к войне не столько технически, сколько морально, и для перевоспитания людей требовалось время. Это один из факторов, давших возможность немцам в первые дни войны ошеломить нашу армию.
Спускалась ночь, моросил мелкий назойливый дождь, наш батальон выводили с места боя занять круговую оборону перед деревней. По горизонту в мокром осеннем небе пылали костры пожаров, шла стрельба из минометов, было впечатление по круговому зареву в небе, что мы окружены.
Нас с Алексеем Августовичем как санитаров перевели в 4-й взвод, в боевой обстановке санитары находятся в замыкающем взводе, чтобы удобнее было эвакуировать раненых. Дана команда окопаться. Желтая чавкающая глина трудно идет под лопатой, а тут еще дождь льет и льет, ватники наши, промокшие насквозь, сделались тяжелыми и неудобными. Наши ребята, из 3-го взвода, где-то тут, в стороне, тоже чавкают лопатами, но мы сейчас в четвертом, где все чужие, нам незнакомые. Выкопали с Лешкой сидячий окоп выше колен, и снизу вода выступила, так как мы в низине. Почему круговая оборона под горой, никто не знает.
Команда «отдыхать» застает нас совсем мокрыми и еще в воде стоящими. Приносим снопы льна, подстилаем и ложимся, сверху кладем носилки, чтобы не так мочил дождь. Сон тяжелый сковывает нас после трудного дня — марша, атаки, рытья окопов, дождя и постоянного чувства голода, кухня наша затерялась неизвестно где...
* * *
Проснулся от воды, текло на лицо со сдвинутых во сне носилок. Алексей тоже открыл глаза. Над нами было все то же дождливое небо. Светло, но удивительно тихо. И не [30] звучат команды. Оглядевшись, с удивлением увидели пустые окопы, глинистые канавы ходов сообщений с примятыми снопами льна, полузалитыми водой. Здесь спали бойцы. Но где же они? Снова и снова оглядываемся и не можем поверить, что никого нет, мы одни. Они ушли, оставив нас! Наверно, никто не заметил нас под носилками и не разбудил. И никто не заметил, что нас нет в строю, потому что в четвертый взвод мы попали ночью. Я предупредил взводного, что мы приданы его подразделению, но, наверно, в суматохе подъема он забыл о нас? Ему не до нас было? Почему? Куда они ушли? Надо скорей догнать их! Наверно, приказ был внезапным, что-то случилось. Мы в кольце? Где выход?! Не зря вчера кругом по горизонту горели пожары...
Мы все пытались понять, как могли мы остаться одни. Нам не дано было знать, что эта ночь уже подменила нашу судьбу, сделала ее другой, чем у наших товарищей, где-то идущих вместе.
Собрав свои пожитки, взвалили носилки на плечи и бросились к лесу кустарником ольхи, по которому еще недавно шли в атаку, всегда человек охотнее избирает знакомую дорогу, по которой однажды уже прошел. Немного пробежав, увидели в кустах военного в плащ-палатке. Он тоже увидел нас, позвал. Мы с радостью подбежали. Это оказался командир соседнего батальона. Первые вопросы: какого мы батальона, какой роты? Но на вопрос, где наш батальон, со страхом сказали, что не знаем, мы заснули и не слыхали, когда ушли наши бойцы. Он растерянно, мне показалось, взглянул на нас и не стал распекать, как мы ожидали, а переспросил:
— Как, и никого нет на месте?! И вдруг начал объяснять:
— Я послал в другие подразделения связных, но вернулись пока только из хозвзвода, его тоже нет в лесу. Наверно, ушли, но даже не предупредили нас...
Он уже говорил с нами без различия чинов, просто, и это делало обстановку еще напряженней.
Подбежал связной, доложил, что справа тоже никого [31] нет, оба соседних батальона ушли. Комбат сказал, чтобы мы пристраивались, и дал команду двигаться. Батальон начал выходить из низины перед деревней, растянувшись вдоль края леса. Ехали телеги и тачанки с ранеными, мы даже не представляли, что столько уже раненых после вчерашнего боя. Как случилось, что наши части, получив приказ об отходе, не предупредили соседний батальон? И уже то, что забыли нас, нам не казалось таким ужасным и несправедливым.
Совсем стало светло, и в небе появилась «рама» — очень противный самолет-наблюдатель, который трудно сбить, сколько ни стреляй. Через несколько минут пронеслись «мессеры», обстреляв нашу колонну. Сделали еще и еще заходы. У нас прибавилось раненых. Высоко в небе шли «юнкерсы» на восток. Это к Москве. У немцев, наверно, уже и аэродром есть недалеко, если так быстро «рама» навела на нас «мессеры». Эти точность и быстрота действовали угнетающе. Ко всему мы не могли идти по дорогам; чтобы не обнаружить себя, должны были двигаться лесом. Еще недавно мы искали противника, искали группы диверсантов, ждали, когда пойдем в атаку, нас вели на сближение... И вдруг мы должны уходить от противника, двигаться на восток, искать возможность пройти незаметно; не принимая боя, увеличивать количество раненых и убитых.
Продвигаемся группами к переправе. Посланные в разведку возвращаются с неутешительными сведениями: у переправы немцы, танковая колонна, дальше расположилась какая-то часть на серых машинах, идти в этом направлении бессмысленно. Комбат долго смотрит в карту и поворачивает движение батальона. Идем лесом, часто приходится обходить огромные воронки от пятисоткилограммовых бомб.
Вышли к поляне, и уже первые бойцы начали переходить ее, как ударил пулемет с противоположной стороны. Бросаемся назад, в лес, и опять забираем в сторону.
Навстречу несколько раз попадаются группы ополченцев-москвичей, они идут от Днепра. Там тоже немцы. [32]
Переправа для одного-двух человек, группы — это легко, на лодке или вплавь. Переправиться батальону, с обозом раненых и со всем хозяйством: пулеметами, минометами, боеприпасами, — очень трудно. Нужны мост или паром. Можно плоты построить. Но остановись только, налетят опять самолеты! Да и где ее делать, обстановка совсем неясная... Наши части находятся в окружении возле Холм-Жирковского, никто не знает толком, что творится, мы попали с Лешей Августовичем в водоворот с чужими частями.
Идем с Алексеем, тянем свои носилки и все надеемся найти свой взвод, свой батальон. Нам уже-ясно, что мы только теряем время на поиски переправы, обстановка меняется с каждым часом, немцы все плотнее закрывают кольцо и одновременно забрасывают группы десантников, которые обстреливают наши отряды, двигающиеся лесами. Каждый из нас делается стратегом, делится своими мыслями, как надо поступать и что сейчас делать. Одни говорят, что надо силой пробиваться, другие, что надо оставаться здесь и принимать бой. Но это все сейчас трудно сделать, так как царит полная неизвестность — что впереди, как далеко продвинулись немцы, где наши? Потому побеждает пассивное следование событиям — идти скорей, как можно скорей, еще, кажется, чуть-чуть, и будет удача и мы вырвемся. Но каждая неудача, каждая встреча с немцами, каждый обстрел уносят веру, и от усталости и голода люди делаются инертными, легко поддаются панике.
Паника — это страшное массовое психическое заболевание. Паника — это разобщение людей и неверие, спасение себя и только себя, это возврат к животному состоянию людей, скованных страхом, людей без будущего.
К нам пристала группа ополченцев из нашего батальона, ушедшего, как выяснилось, ночью, часть из них успела проскочить, а как начало светать, ударили танки и закрыли доступ к мосту. Теперь танков там скопилось много.
Ночью все приходило в движение, по дорогам шли вооруженные и безоружные бойцы, двигались орудия, госпитали — все в каком-то одном направлении. Но вот [33] начинали попадаться машины, пешие, раненые, идущие навстречу, и шепот шел по колоннам: «Прорыв не там, совсем в другой стороне...» И через час-два основной поток уже поворачивал в противоположном направлении. Мы мотались всю ночь, а утром нас опять и опять бомбили, и мы уже не старались найти свою колонну, казалось, что малой группой вернее просочиться сквозь кольцо окружения. Почему мы так хотели вырваться из окружения, а не принимали бой? Наверно, еще не созрело умение воевать в любых условиях, как это было потом, в партизанах, а слово «окружение» парализовало сознание. Еще жила в нас инерция думать и воевать по правилам: есть часть, есть высшее командование и оно знает, что делать; а если их нет, то их надо найти и узнать, что делать. А решать и действовать надо было сегодня, сейчас. Между тем волнами налетали «мессеры» и превращали колонны в разрозненные группы, самолетов было столько, что, обнаружив даже небольшую группу, даже одного человека, налетали на бреющем полете и обстреливали из пулеметов. Охотились безнаказанно. Бомбили, сбрасывали листовки: «Бойцы, сдавайтесь, и вы будете отпущены на свободу!», «Мы воюем не против русских, а против коммунистов!» Крестьянам сбрасывали детские ботиночки и белые булки в пакетах, особые листовки: «Если не хотите, чтобы вас бомбили, не пускайте бойцов». Бойцы бросали тяжелые орудия, танки, в которых кончалось горючее, взрывали первые «катюши». И сотни, тысячи вооруженных людей метались в кольце пожаров, пугаясь выстрелов и танков противника.
* * *
Подбирается группа московских ополченцев, они хотят идти прямо на восток, минуя любые населенные пункты, лесами. Мы с Алексеем пристаем к ним. Идем, жадно вглядываясь в небо, чтобы определить, где восток, где запад, а небо серое, с медленными мокрыми облаками; смотрим на деревья, стараясь вспомнить: мох — это север? Но идти без карты и компаса лесом — это очень [34] трудно. Неожиданно в направлении востока лес кончился, открылось поле, по нему едут немецкие машины. Шарахаемся назад в лес и начинаем забирать влево, там показался лес на горизонте.
Шли долго и, уже совсем измученные, наткнулись на избу лесника. Постучали, но никто не открыл. Уселись на крыльце. Ребята выворачивали карманы, вытряхивая крошки махорки, делали общую цигарку. Вдруг в окне, я заметил, кто-то мелькнул. Стали стучать и угрожать, что поломаем дверь. Дверь открылась, на пороге стоял старик в белой рубахе и жилетке, скользнул по нам сердитыми глазами и на возгласы: «Ай да дед, своих перепугался!» — ответил:
— Шляетесь теперь да есть просите. (Мы еще не успели просить.) Много вас прошло за сегодня.
Мы чувствуем свою вину: отступаем, ищем беспомощно дорогу, чтобы уйти к своим, а их оставляем здесь. Стараемся что-то говорить, чтобы стереть этот барьер враждебности, но чем больше говорим, тем яснее становится его враждебность. О немцах он говорит:
— А чего их бояться, люди ведь, хуже не будет. Ждет он немцев. Но нам сейчас надо узнать дорогу, и мы не теряем надежды на ночлег и картошку. Старик говорит, что недалеко деревня и там немцев нет. Решаем с Алексеем пойти туда узнать, что слышно, и попросить поесть; переночуем и утром зайдем за ребятами. У старика дочка в деревне:
— Возле колодца изба. Зайдите, может, и примет. В деревне много ваших — и раненые, и просто не ведающие, куда идти. Драпают на Москву.
Пошли, а у самих — как камень на сердце он положил.
Окончательно обессилев, подошли вечером к деревне. Деревня на бугре стоит удивительно знакомая, не можем глазам поверить, очень похожа на ту, возле которой принимали атаку танков. Неужели мы сделали круг?!
Потащились с носилками по пустынной улице. Совсем стемнело, только лужи на дороге поблескивали и мертвые окна домов отражали тусклый, белесый свет зари. Ни одного [35] огонька не горело в окнах. Посередине села стояли мужики у колодца, тихо говорили между собой, на наше приветствие ответили сдержанно и зло:
— Шатаетесь, да еще с оружием, из-за вас натерпишься. И так в деревне полно ваших.
Разговор не завязался.
Прошли дальше по деревне. Крыльцо одного дома выходило на улицу, здесь живет дочка старика. Поднявшись на две ступеньки, постучал в окно рядом. Мелькнуло серое лицо за стеклом, хозяйка открыла дверь:
— Ну что маетесь, что ходите! Он, ваших понаходило полно!
Я сразу даже растерялся от ее тирады, сказал только:
— У вас переночевать можно?
— Нет, милый, нельзя, вдруг немцы объявятся, а у меня дети, нельзя. Лучше вам в огороде в бомбоубежище заночевать, у нас полно ваших в бомбоубежищах ночует. И зачем вы носилки носите? Отдали бы бабе, хоть юбку себе сделаю.
Только тут пришла в голову мысль: зачем мы носилки таскаем? Все жила надежда, что найдем где-то свою часть, не бросать же военное имущество. После слов этой женщины я почувствовал усталость и нелепость нашего положения. Сказал ей:
— Нате вам, может, действительно пригодятся.
Она стала более словоохотливой и предложила послать сына показать нам бомбоубежище. Рассказала, что здесь третьего дня был бой, много на поле раненых осталось, часть подобрали женщины, а часть порасползлась по ямам.
— Много в огородах и в леску ваших прячется, всё хотят выйти с окружения.
По ее рассказу мы окончательно убедились, что, пробродив столько времени, вернулись в деревню, возле которой принимали первый бой.
Хозяйка кликнула сына:
— Андрей!
На крыльцо вышел, надевая пиджак, парень лет пятнадцати, [36] охотно согласился проводить нас. Пошли улицей, заговорили, что есть хочется так, что подметку можно сгрызть, Андрей сразу предложил пойти на оставленную колхозную пасеку. Зашли, в темноте вытянули из улья несколько рамок, отряхивали их пилотками от пчел и ели, выдавливая из сот душистый сладкий осенний мед. Наевшись, еще натолкал соты с медом в баночку из-под лекарства, которая служила нам вместо стакана. Поговорили с парнем:
— Ну как, боишься немцев?
— А то нет! О-он сколько солдатов прячутся, и все хотят уйти, а немцы крепко держат.
Пошли по картофельному полю, ботва путалась в ногах. Наконец Андрей сказал: «Тут». Это был маленький бугорок, яма, закрытая бревнами и землей присыпанная, с лазом, прикрытым заслонкой от русской печи. Спустились в темноту погреба, но там оказалось не сыро, настелена солома и было даже уютно. Андрей залез с нами и стал расспрашивать, куда мы пойдем и что будет, если немцы всех понаходят; мы у него узнали, куда ведут дороги из этой деревни. Но говорить долго мы не могли, ноги гудели и глаза слипались. Попрощались с парнем, свернулись на соломе, еще перекинулись напоследок словом и уже спали.
Было тихо и темно, когда Андрей закрыл за собой лаз, нам и в голову не могло прийти, что завтра утром немцы будут здесь, в этой деревне.

 

Фотография ополченцев Ленинского района
Иванов Василий Петрович, 1897г., до революции работал токарем на заводе в Бежицах, окончил Московский энергетический институт, до войны работал в отделе технического контроля завода "Изолятор". Командовал ротой истребителей танков. Вернулся с войны.
Дьячков Д.С., до войны работал машинистом метро. Погиб.
Предположительно, это Дьячков Дмитрий Сергеевич, 1911г. ур. Московская обл., Ленинский р-н, с. Грязново, призван Ленинградский РВК, Московская обл., г. Москва, Ленинградский р-н. Последнее место службы - 130 сд, мл. ком. состав
Убит 21.02.1942г. Первичное место захоронения Ленинградская обл., Молвотицкий р-н, д. Павлово

 

Воспоминания бывают разные... Есть и такие....

Панфиленков
Фёдор
Семёнович
рядовой Московского ополчения
Дата смерти: 1942



Война- большая непрглядная трагедия. Моим дедам и бабкам досталась тяжелейшая жизнь: революция, две мировые войны, беженство. Панфиленков Фёдор Семёнович отправил семью (женуи 3 дочерей) из Москвы в эвакуацию, а сам записался в Московское ополчение, хотя его отговаривали, была положена бронь от мобилизации на фрон. Куда там, в патриотическом порыве рвал на груди рубаху: "Немчуру шапками закидаем". Необученных ополченцев летом 1941г. бросили под Вязьму, попал в "котёл" окружения, год прятался от немцев. После контрнаступления под Москвой территорию освободили, выбежал встречать "своих", а они (краснопёрые) его на месте без разбирательства расстреляли. Могилы не осталось, где бросили тело не известно. А согласно приказа № 127 по Красной Армии членам семей репрессированных не полагалась материальная поддержка, как военнослужащим, погибшим на фронте. А в это время в эвакуации в голодной Пензе от голода загибалась семья: жена (моя бабка), дети, старшая дочь- инвалид 1 группы, средняя (моя мать)- 10 лет, младшая (моя тётка) 31.01.1941г.р. (в начале войны ей было ;,5 месяца). Пухли с голодухи, исходили от фурункулёза, животы распирало от лепёшек из лебеды без чувсва насыщения. После расстрела деда бабушка (полька, беженка в Москву в Первую мировую войну) была очень "благодарна" советской власти, каждое 9 Мая (День Победы) со всей своей польской фанаберией поминала коммунистов "добрым словом": "Расстреляли как собаку". После войны жили в частном доме в центре Москвы возле Киевского вокзала в крайней нищете, бабушка без образования до смерти работала на неквалифицированной работе. Дети-сироты получали образование без материальной поддержки. Моя тётка промучилась военной голодовкой в несознательном возрасте (к победному концу войны в 1945г. ей было 4 года), с тех пор (в 2019г. ей 78 лет) всю жизнь каждую ночь просыпается и ходит есть из холодильника.

Место призыва Москва
Дата призыва 1941
Боевое подразделение Московское ополчение
Завершение боевого пути под Вязьмой
Принимал участие Вяземский "котёл"
Расстрелян Красной армией при освобождении из окружения.

В 1963 г. Хрущёв выселил семью на окраину Москвы в "хрущёбу". Сейчас на месте нашего частного дома на Дорогомиловской заставе обитают миллионеры (гостиница "Редисон-Славянская).

https://www.moypolk.ru/moscow/soldiers/panfilenkov-fedor-semenovich

Панфиленков
Фед. Сем.
Дата рождения
__.__.1902
Военно-пересыльный пункт
Ленинградский РВК, г. Москва
Куда выбыл
1 сп
Источник информации
Головинский ОВК, г. Москва
Номер фонда ист. информации
Картотека призыва Ленинградского РВК г. Москвы
Номер дела ист. информации
20
https://pamyat-naroda.ru/heroes/memorial-chelovek_vpp87292372/?


Панфиленков
Федор Семенович
красноармеец
Дата рождения
__.__.1902
Место рождения
Смоленская обл.
Дата выбытия
__.10.1941
Причина выбытия
пропал без вести
Источник информации
Кунцевский ОВК, г. Москва
Номер фонда ист. информации
Кунцевский РВК
Номер дела ист. информации
24-29
https://pamyat-naroda.ru/heroes/memorial-chelovek_dopolnitelnoe_donesenie34035444/?

 

Дремачев
Александр
Иванович
рядовой / рядовой стрелок, разведчик
8.11.1910 - 04.1942

Дремачев Александр Иванович родился в г. Конотопе Сумской области. Закончил Конотопский железнодорожный техникум по специальности дорожного техника-строителя. С 1930 по 1934 гг. работал на разных участках Московско-Курской железной дороги. Его также посылали на работу на строительные объекты других железных дорог (в Нижний Новгород, Забайкалье). В трудовой книжке есть такая запись от 1933 года: "Командирован на сверхударное строительство сверхмагистрали Москва - Донбасс".

С 1934 года работал на Никольском кирпичном заводе (тогда - Химки, потом эта местность вошла в территорию Москвы). Перед войной жил с семьей в Москве и работал инженером-строителем в тресте "Госзеленхоз". Трест занимался озеленением парков и других мест отдыха. Дремачев А.И. принимал участие в проектах по озеленению Сельскохозяйственной выставки (ВДНХ), Центрального Парка Культуры и Отдыха им. Горького, парка Северного Речного вокзала, а также курортных городов Крыма и Кавказа. По его проекту в 1936 г. в городе Сталинграде на Базе культуры и отдыха была построена лестница длиной 156 м для спуска к реке Волге.

17.07.1941 г. вступил добровольцем в народное ополчение Ленинградского района г. Москвы (скорее всего, 18 Московская дивизия народного ополчения). В Книге призыва указано "разведка". Последнее письмо получено со станции Уваровка Можайского р-на Московской области в октябре 1941 г. Признан пропавшим без вести в апреле 1942 г.

Жена: Судина Зоя Павловна, проживала: г. Химки Московской области, Никольский Кирпичный завод, дом 3, кв. 2 (в настоящее время – район г. Москвы между ул. Флотской, Пулковской и Ленинградским шоссе)

Мать: Дремачева Мария Михайловна, проживала в г. Конотоп, Сумская обл., просп. Сталина (наст.вр. просп. Мира), д. 88

В настоящее время семья Дремачева А.И. живет в городе Москве.

Вступил добровольцем в народное ополчение Ленинградского района г. Москвы 17.07.1941. Скорее всего, это 18 Московская дивизия народного ополчения. В Книге призыва Ленинградского РВК (ныне Головинский ОВК) г. Москвы указано, что зачислен в разведку. Последнее письмо (открытка) получено со станции Уваровка Можайского р-на Московской области в октябре 1941 г. В документах ЦА МО РФ (ОБД Мемориал) дата пропажи без вести в разных документах указана по-разному, с исправлениями от руки (октябрь 1941, затем апрель 1942). Сведения о его гибели из военной части не поступали. Признан пропавшим без вести по результатам запросов жены на розыск и подворного опроса. Жене выдали извещение о пропаже без вести из Химкинского РВК Московской области в 1946 году. В Конотопском РВК учтен как пропавший без вести документом от 1947 г. Больше сведений пока не имеем.


В некоторых документах ЦАМО РФ (ведомость подворного опроса от 1946 г.) указан ошибочно под фамилией ДремИчев. Под этой фамилией ДремИчев внесен в Книгу Памяти г. Москвы.

https://www.moypolk.ru/moscow/soldiers/dremachev-aleksandr-ivanovich

 

Кучёба
Егор
Михайлович
рядовой
1900 - 09.1941

https://www.moypolk.ru/moscow/soldiers/kucheba-egor-mihaylovich

https://pamyat-naroda.ru/heroes/memorial-chelovek_dopolnitelnoe_donesenie61283722/?

 

Ростиславов
Борис
Дмитриевич
рядовой

Ростиславов Борис Дмитриевич родился 17.07.1902 года в г.Рязани.

До войны жил с с супругой, сыном и дочкой в Замоскворечье, на улице Дубниковской. Откуда и был призван в ополчение.

Погиб в ноябре 1941 под Москвой (Истра).

Официально считается пропавшим без вести в январе 1942 года.
В самом начале войны Борис Дмитриевич не попал в призыв по возрасту. А 15 августа 1941 был призван в ополчение для защиты Москвы от стремительно наступающего врага. Воевал в 1306 стрелковом полку 18-й Московской дивизии народного ополчения (преобразована в в 18-ю стрелковую дивизию).С начала воевал в роте связи, позже был переведён в штаб полка картографом. Погиб в ноябре 1941 года. Последнее письмо от него пришло с фронта под Истрой. Официально считается пропавшим без вести в январе 1942 года.
https://www.moypolk.ru/moscow/soldiers/rostislavov-boris-dmitrievich

Сообщения объединены, 13 июл 2019, время первого редактирования 13 июл 2019

Смолкин
Илья
Борисович

Смолкин Илья Борисович родился 18 июля 1897 г. в г.Москве. В типографии "Красное Знамя" работал с 1933 г.: наборщик, корректировщик-сводчик в наборном цехе. С 22 июля 1941 г. в рядах народного ополчения. В 1946 г. лично получил трудовую книжку в отделе кадров. Информации о его дальнейшей судьбе не имеется. До войны проживал по адресу: Москва, 2 Щемиловский пер., д.6, кв.2.
https://www.moypolk.ru/moscow/soldiers/smolkin-ilya-borisovich

https://pamyat-naroda.ru/heroes/podvig-chelovek_predstavlenie47083970/?

 

Велякин Федор Васильевич
Год рождения 1904г.
Меcто рождения:
д.Муравьевка Мардовской АССР
Меcто призыва:
г. Москва
Звание, в котором закончил войну:
рядовой
Дата призыва:
1941
Воинское формирование, в котором закончил войну:
Народное ополчение (1-й ст.п.18-й дивизии Ленинградского р-на)

http://www.polkmoskva.ru/people/1033372/
https://pamyat-naroda.ru/heroes/memorial-chelovek_dopolnitelnoe_donesenie7850703/?

Сообщения объединены, 14 июл 2019, время первого редактирования 14 июл 2019

Васильев Александр Егорович
Год рождения 1905г.
Меcто рождения:
деревня Михалково Красногорского района, Московская область
Меcто призыва:
Московская область Красногорский военный комиссариат
Звание, в котором закончил войну:
Сержант
Воинское формирование, в котором закончил войну:
Народное ополчение

http://www.polkmoskva.ru/people/949919/

 

Завалов
Василий
Васильевич
красноармеец

Место рождения Московская обл., Боровский р-н, д. Крестьянка
Дата и место призыва Ленинградский РВК, Московская обл., г. Москва, Ленинградский р-н
Последнее место службы 18 сд
Воинское звание красноармеец
Причина выбытия убит
Дата выбытия 15.01.1943
https://www.moypolk.ru/moscow/soldiers/zavalov-vasiliy-vasilevich