Боевые действия у озера Хасан

Иванова Алла ученица Хабаровской школы № 5, принимавшая участие в оказании помощи раненым во время боев у оз.Хасан

http://photo.rgakfd.ru/photo/705776
Темы Участники боев
Дата съемки 1938
Место съемки Хабаровск г.


Портрет комсомолки Дины Николаенко, награжденной за оказание санитарной помощи бойцам во время боев на оз.Хасан.


http://photo.rgakfd.ru/photo/705120
Авторы съемки Ложкин
Дата съемки 1940
Место съемки Хабаровск г.

Подозреваю, что женщин в составе войск на непосредственно на самом озере Хасан не было.
То есть это штатные гражданские медработники или добровольные медицинские помощницы принимающие участие в процессе лечения "ранбольных" - больных в результате ранения.
Честно говоря я не могу представить чем могла в этом помочь школьница. Даже при наличии отличных удостоверений полученных в санитарной дружине, необходим навык/умение. По собственным наблюдениям даже профессиональные медсестры кровь из вены берут с разной степенью мучительности не говоря уже о снятии приставших повязок. Девочки, увы, всего этого не умеют и даже заменить утку или обмыть больного и для них и для раненного изрядная проблема и давать им в неокрепшие и неопытные руки больных людей было бы жестоко.
Так что, на мой взгляд, популяризация военного опыта школьницы не более чем пропагандистская акция.
Однако, пройдет совсем немного времени и будут востребованы и вчерашние и действующие школьницы умеющие или хотя бы знающие как останавливать кровь и накладывать повязки - хоть какие, потому, что других не будет. А захотят они этому научиться, чтобы быть похожими на героев пропагандистских акций и героев кино которые "если ранили друга, перевяжет подруга горячие раны его"©
Так что пропаганда не педерастия, она и пользу приносить может.
Но это совсем другая история

 

Экстраполяция собственного опыта на события прошлого, часто приводит к ошибочным выводам. Это первое, чему учат историков) В период боевых действий, когда идёт поток раненых, никто не обращает внимание на "степень мучительности" с которой сестра(или другое лицо) втыкает иглу. Главное СПАСТИ бойца. Про снятие повязок, то же самое. Ученица и комсомолка поэтому и достойны памяти, что не упали в обморок при виде крови, мяса и гноя, а сделали что положено для спасения человека. Не обращая внимания на крики, втыкали иглы, рвали гниющие повязки и т.п. Фраза "давать им в неокрепшие и неопытные руки больных людей было бы жестоко", в условиях войны, где люди убивают людей, выглядит нелепо.

 

Скажите, а вы уверены, что они все это делали?
И почему Хабаровск?

И, кстати, школьница не имеет записи о награждении, не имеет медали на фотографии.

А пока дадим слово суровым оценщикам из той поры:

Санитарная эвакуация

Санитарная эвакуация в пределах армейского тыла шла не по заранее имеющемуся плану; можно сказать, что вся организация была сделана на ходу, вынужденная фактом необходимости эвакуировать раненых.

Предварительно продуманного плана санитарной эвакуации не было. Было отмобилизовано 4 санитарных поезда, эвакогоспитали с дислоцированием Раздольное, Ворошилов, Спасск — полевой подвижной госпиталь в Краскино. Все эти учреждения развернулись после 6 августа нашего наступления и овладения высотой Заозерная.

Сроки отмобилизования: санпоезда — 1 сутки, полевой подвижной госпиталь — 2 суток (прибыл в Посьет только 12 августа). Эвакогоспиталь в Ворошилове начал отмобилизование 11 августа и к 15.08 развернул 400 коек. Эвакогоспиталь в Раздольное был отмобилизован в 5 дней. Надо подчеркнуть, что полного отмобилизования этих учреждений не было. Часть людей в спешном порядке была взята из наиболее близко расположенных частей. Отмобилизование и развертывание санитарных учреждений шло неорганизованно потому, что проходило в обстановке особой спешки. Штаарм, санитарный отдел взялся за это дело, будучи припертый фактом наличия раненых, которых нужно эвакуировать.

Несмотря на требования отдела армейского снабжения о развертывании санитарного тыла штаарм и санитарный отдел в Ворошилове взялись за это дело поздно.

6 августа комдив Егоров из Ново-Киевска писал командованию армии: «Я просил хирургов и сестер, передавал ряд вопросов чрезвычайно важных через начальника 5-го отдела — майора Авдюкова для доклада Военсовету, и до сих пор вопросы не получили полного разрешения.

Жены начсостава и два врача здесь не успевают делать перевязки, и значительный процент раненых отправляется [280] на Владивосток без перевязки на эвакоприемнике. Это преступление, но оно налицо, так, как санотдел армии ничего не сделал и не делает». Необходимо со всей силон подчеркнуть недопустимую ошибку с точки зрения управления. Это то обстоятельство, что и. д. начальника санотдел а тов. Котов (нач. сан. арм. Литвинов был арестован до операции), когда надо было организовать санитарный тыл армии, оказался в корпусе, где организовывал санитарный тыл корпуса.

Недостаточное руководство и управление сан. тылом было не только в штаарме, но и в отделе армейского полевого снабжения в Краскино и Посьете, где пришлось случайно задержать и привлечь врача тов. Гудзия для руководства санитарным тылом и эвакуации. Последнее обстоятельство можно объяснить тем положением, что указания по организации санитарного тыла, данные в приказе № 1 по тылу отдела армейского полевого снабжения, оставались на бумаге и частями не выполнялись. Личное вмешательство тов. Мехлиса заставило части организовать эвакоприемник в Ханси. Исключительную роль, особенно в начале боевых действий, сыграл госпиталь погранотряда, принявший первый поток раненых в Посьет.

Совершенно правильно заключение военврача тов. Котова, что «начатая эвакуация раненых пограничников 59-го погранотряда из Ханси в Посьет наметило общую эвакуационную линию».

Нельзя не отмстить самоотверженную работу женком. нач. состава пограничников по санобслуживанию раненых в этот период.

Своей героической работой беспрерывно без сна и отдыха они в истории Хасанских боев записали золотые страницы. Их уход и заботу, как десятков других жен ком. нач. состава не забудут раненые бойцы.

Эвакуация раненых из Ханси и Мраморное через Посьет до Владивостока шла морем. До Посьет на всех имеющихся под рукой плавсредствах. Из Посьета на специальных [281] санитарных пароходах. Раненые оседали, оставаясь на излечении в Посьете, Владивостоке, станции Океанская (на базе имеющихся там санаториев), Раздольном, Ворошилове и Спасске. В этих пунктах развернулись эвакогоспитали, отчасти за счет расширения имеющихся там стационарных госпиталей.

Посьет из себя представлял ГОПЭП, через которое прошла основная масса раненых. Но, как главное отделение полевого эвакопункта, оно, особенно в первое время, не было обеспечено достаточно медицинскими силами и средствами.

Войсковой санитарный тыл в не меньшей степени характерен неорганизованностью, отсутствием устройства тыла, вкладываемого в рамки и понятия нашего устава. Наряду с этим имели место необеспеченность средствами эвакуации. Части вышли на фронт, будучи в значительной степени необеспечены штатно-табельным имуществом, как средств эвакуации, так и лечебными. В 32-й сд хирурги работали без перчаток, что можно объяснить не столько необеспеченностью, сколько беспечностью, излишней спешкой и неполной подготовкой при выступлении с зимних квартир.

Основной же недостаток, а вернее и причины неумелого устройства санитарного тыла, это то, что был недостаток санитарных кадров, а имевшиеся налицо кадры не были воспитаны и обучены в вопросах устройства санитарного тыла.

Все это привело к такому факту, когда подавляющая масса раненых за бой 6 августа была эвакуирована только 6 августа, а часть раненых поступала в Посьет через 18–20 часов после ранения. Не столько отсутствием медицинских кадров и транспорта, сколько отсутствием уставного устройства тыла и плана эвакуации, нужно объяснить этот факт задержки эвакуации 6 августа.

Для обслуживания санэвакуации имелось армейских средств 53 автомашины и 55 колесных единиц гужевой транспортной роты. [282]

ДПМ (див. пункты мед. помощи),особенно в первые дни операции, развертывались далеко от фронта. Имелись случаи поступления раненых на ДПМ на вторые сутки.

Надо отметить, что по заключению санитарных начальников новая санлинейка (на резиновом ходу) в условиях бездорожного района и плохих дорог не оправдала себя, оказалась тяжеловесной.

В санитарном уставе надо предусмотреть порядок поступления раненого в госпиталь в вопросах сдачи обмундирования и личных вещей.

Из книги
«На границе тучи ходят хмуро...» (к 65-летию событий у озера Хасан): Аналитические материалы. — Жуковский; М.: Кучково поле, 2005. — 400 с. / Тираж 1700 экз. ISBN 5–86090–127–5. // Составители: И. И. Басик, В. Л. Воронцов, В. И. Коротаев, Н. И. Никифоров. Под общей редакцией доктора политических наук генерал-полковника Н. И. Резника.
Аннотация издательства: В книгу вошли статьи и аналитические материалы, раскрывающие содержание одного из самых малоизученных событий военной истории нашего Отечества — военного конфликта 1938 года у озера Хасан, который часто называют «тактической» репетицией Второй мировой войны. Книга предназначена для широкого круга читателей и прежде всего для тех, кто интересуется военной историей. Материалы, включенные в нее, помогут глубоко и объективно разобраться в боевых действиях в советском Приморье, когда агрессивные силы испробовали на прочность нашу страну.
militera.lib.ru/docs/da/sb_na_granitse_tuchi_hodyat_hmuro/index.html

Приведенный фрагмент взят из документа, подробно рассматривающего все составляющие части боевого процесса, в том числе и противника, содержащего выводы и предложения и, к сожалению, не указывающего на авторов или уровень штаба его готовившего

Похороны младшего командира Миронова, погибшего во время боев на оз.Хасан.

http://photo.rgakfd.ru/photo/705092
Авторы съемки Лыткин
Дата съемки 1938
Место съемки Владивосток г.

 

Кстати, упомянутая книжка содержит и современные аналитические статьи написанные сейчас на основе архивных документов того времени., привожу статью:

Безвозвратные и санитарные потери советских войск в боях у озера Хасан

Важнейшей основой оценки итогов любой войны, большой или малой, являются людские утраты. Всегда важно знать, сколько же отдано жизней для достижения военных и политических целей. В данном случае мы задаем себе вопрос: какой же ценой была пресечена агрессивная акция японской военщины, нарушившей нашу государственную границу в Приморье, на ее южном участке?

Бои здесь были недолгими, но ожесточенными. Проходили в сложных условиях для наших частей. Среднемесячная численность действующих советских войск достигала в августе 1938 г. 22 950 чел. Из них:

Командиров — 1636 чел.Младших командиров — 3442 чел.Бойцов — 17 872 чел.
По архивным документам, хранящимся здесь, на улице Макарова, установлено, что безвозвратные потери наших войск за эти нелегкие дни боев составили:

убитыми, умершими от ран на этапах санитарной эвакуации — 759 чел.умершими в госпиталях от ран и болезней — 100 чел.пропавшими без вести — 95 чел.погибшими в катастрофах — 6 чел.Итого: 960 чел. [64]
В их числе: командиров — 152 чел.

младших командиров — 178 чел.

бойцов — 630 чел.

Все павшие увековечены поименно в первом томе Всероссийской Книги памяти, подготовленном авторским коллективом Военно-мемориального центра при участии сотрудников данного архива.

Неблагоприятные условия, при которых пришлось вести оборону и наступление советским войскам на занятые противником высоты, привели также к значительным санитарным потерям.

В их числе учтено:раненых, контуженных, обожженных — 2752 чел.заболевших — 527 чел.Все санитарные потери составили 3279 чел., из них:командиров — 327 чел.младших командиров — 485 чел.бойцов — 2467 чел.Виды ранений:осколочные — 1498 (54,4% от общего числа ранений),пулевые — 869 (31,6% от общего числа ранений),от холодного оружия — 110 (4%),смешанные — 275 (10%).Характер ранений:в ноги — 1146 (40,8%),в руки — 1122 (39,8%),в грудь — 252 (9%).
В ходе боевых действий среди личного состава возникали различные заболевания. Более половины (56%) их общего числа составляли желудочно-кишечные. Главная [65] причина возникновения недуга связана с плохим обеспечением действующих войск доброкачественной питьевой водой. Кроме того, 18,9% болели простудными заболеваниями, 13,3% — малярией.

Соотношение между убитыми и ранеными определяется как 1:3,6. Таким образом, на одного убитого приходилось почти четыре раненых.

Статистические расчеты также показывают, что безвозвратные потери командиров, в том числе и младших, были высокими:

погибло командиров — 15,8%,младших командиров — 18,6%.
Если сравнить эти показатели с соответствующими данными по Великой Отечественной войне:

офицеры — 7,98%,сержанты — 17,62%,
то в боях у Хасана этот процент утрат был несколько выше. К месту сказать, японская сторона потеряла убитыми 650 чел., ранеными — 2500 чел.

В связи со значительными санитарными потерями нелегкие задачи пришлось решать военным медикам. Особенно большие трудности возникали при оказании помощи раненым на поле боя и при эвакуации их в лечебные учреждения. Врачи, медицинские сестры, рискуя жизнью, многое сделали для спасения пораженных бойцов и командиров. Но в болотистой местности, при размытых дождем немногих грунтовых дорогах, под обстрелом противника трудно было искать и доставлять раненых на полковые и дивизионные медицинские пункты. В связи с этим были случаи, когда раненые оставались на поле боя без медицинской помощи по двое-трое суток.

Когда наши войска заняли высоту Заозерную, улучшились возможности для выноса раненых с поля боя. [66]

В условиях бездорожья их эвакуация осуществлялась гужевым транспортом, далее на санитарных и грузовых машинах доставляли к переправам Ханси и мыс Мраморный. Здесь пострадавших осматривали врачи, оказывали необходимую помощь. Отсюда на рыбацких судах типа «Кавасаки» раненых доставляли в бухту Посьет, переносили на берег. Затем морем доставляли во Владивосток. Часть легкораненых и больных направляли на автомашинах в Краскино, а затем в Ворошилов — Уссурийск. В эвакуации раненых участвовала и авиация. Активно помогали врачам и санитарам местные жители.

Основную массу раненых направили в Посьет: он принял 2700 чел. Примерно 200 чел. было эвакуировано в Краскино.

Доставку пострадавших во Владивосток осуществляли на судах Дальневосточного пароходства — «Франц Меринг», «Ильич», «Лейтенант Шмидт», «А. Андреева», «Игарка», «Кулу», «Большая Шантара», а также на кораблях Тихоокеанского флота, на пограничных катерах. Всего они перевезли 2755 раненых и больных.

В связи с этим большие обязанности легли на санитарную службу Тихоокеанского флота (начальник санотдела ТОФ военврач 2 ранга Иванов, комиссар санотдела батальонный комиссар Овчинников, начальник эвакоотряда военврач 2 ранга Упжаков).

Военно-морской госпиталь во Владивостоке был тогда небольшим, но он принял на себя всю тяжесть борьбы за выздоровление хасанцев. Госпиталь развернул дополнительно 5 хирургических отделений. Здесь прошли основательное лечение около 800 тяжелораненых бойцов и командиров — участников августовских боев. Возвращено в строй и к труду более 90% находящихся на излечении военнослужащих. Серьезный экзамен работники госпиталя выдержали. Это отмечалось и на недавнем торжестве по случаю его 130-летия. На одном из лечебных корпусов [67] установлена мемориальная доска в честь памятных событий августа 1938 года.

Владивосток тогда стал главным распределительным центром пострадавших в бою. Большую заботу о раненых проявили трудящиеся города, медицинские и оздоровительные учреждения области. Среди многих свидетельств этому является срочная телеграмма, отправленная в штаб 1-й армии Дальневосточного фронта: «Военный совет ТОФ и секретарь Приморского обкома Фомичев помещают 100 выздоровевших раненых в санатории, дома отдыха флота, 200 чел. — в гражданские санатории. Немедленно свяжитесь с ними, пошлите раненых отдыхать. Штерн»{113}.

Трудящиеся Хасанского района бережно хранят память о далеких тревожных, боевых днях на границе. Я был свидетелем выражения добрых чувств жителей приграничья к делегации участников боев, прибывшей к месту былых сражений в честь 60-летия хасанских событий, чтобы возложить цветы к погребениям павших боевых товарищей.

На территории района находится более 40 ухоженных захоронений. Есть скромные надгробия, пирамидки со звездочкой, как у основания сопки Заозерной, и величественные, как на сопке Крестовой, где стоит в вечном порыве 11-метровая фигура красноармейца, устанавливающего флаг на освобожденной высоте.

Военно-мемориальный центр ВС РФ ведет учет всех памятных мест с воинскими захоронениями, где проходили боевые действия, в том числе и на юге Приморья. В картотеке находятся персональные карточки с фотоснимками памятников и обелисков, с кратким описанием подвига, имен павших бойцов и командиров. Нашему Центру по обеспечению реального учета воинских захоронений на данной территории постоянно оказывают помощь администрация и военный комиссариат Хасанского района. [68]

Минуло 65 лет со времени памятного события. В жизни нашей страны — это уже история. Но когда встречаешься с участниками хасанских боев, знакомишься с архивными документами — свидетелями далеких героических дней, чувствуешь прямое сходство, похожесть дел и стремлении живых героев и павших на земле у Хасана с участниками Великой Отечественной воины. Поэтому наше изучение хасанских событий, увековечение памяти о защитниках Отечества должны активно продолжаться.

Буриков Н. Д., ведущий инженер по научно-технической информации Военно-мемориального центра ВС РФ [69]



Темы Участники боев
Персоны
Гладкова А.В. участница боев у оз. Хасан ,
Терёшкина Евдокия Павловна участница боев у оз. Хасан ,
Лещенко Александра Васильевна участница боев у оз. Хасан
Авторы съемки Лоскутов
Дата съемки 1938
Место съемки Москва г.


ТЕРЕШКИНА Евдокия Павловна
медсестра. Добровольно оказывала помощь РККА в период боёв у оз. Хасан. Награждена орденом Красной Звезды (Указ Президиума ВС СССР от 25.10.1938).

ЛЕЩЕНКО Александра Васильевна
Добровольно оказывала помощь РККА в период боёв у оз. Хасан. Награждена медалью «За боевые заслуги» (Указ Президиума ВС СССР от 25.10.1938)
Сведения по Гладковой отсутствуют
_______________________________________________________
с сайта Герои Хасана. Биографии и портреты (1bb.ru)

 

Годовщина Хасановских боев – выступает Герой Советского Союза Иван Мошляк
Дата съемки: 1939 год

Очень интересная фотография. Фотограф захватил его с раскрытым ртом, но это нисколько не портит изображение. И разворот и мимика выгодно отличают его от обычных докладчиков с высоких трибун и кажется что он поет что то величавое типа "Славное море, священный Хасан " и сейчас сделает широкий жест правой рукой.
К сожалению, последующие события - забытый Халкинг -Гол, незнаменитая Финская накладывали слои забвения на события той поры и фигуру Мошляка на вершине сопки Заозерной

Лейтенант Иван Мошляк устанавливает знамя на сопке Заозерная у озера Хасан
Дата съемки: 29 июля 1938 - 11 августа 1938

А затем последует дальнейшей развитие этой мизансцены на Халкинг-Голе и ...Иводзиме.
А сейчас нам предоставляется редкая возможность прочитать рассказ человека об одном и том же событии с интервалом в 40 лет

Spoiler: Мошляк 1940

ШТАБЕ
День был выходной, 24 июля 1938 года. Встал я поздно, только в девять часов сел завтракать. Пью чай, а сам все на постель поглядываю: не вздремнуть ли еще часок?
Вдруг на крыльце загрохали сапоги. Стук в дверь. Вбегает посыльный – запыхавшийся, еле дух переводит. Говорит:
– Товарищ лейтенант, вас вызывают в штаб.
Чай мой, конечно, остался недопитым.
По дороге в штаб я прикидывал в уме: по какому служебному делу меня вызывают? Как будто ничего особенно важного на сегодня не намечалось.
Но долго размышлять не пришлось. В штабе, вижу, командир полка товарищ Соленов и комиссар товарищ Бондаренко сидят над картой, задумались.Иван Никонович Мошляк
У озера Хасан
Image
Image
Image
И. Мошляк
Герой Советского Союза
У озера Хасан
Image
В
Поднял голову командир:
– Садитесь. Знакомьтесь с обстановкой. Японцы собрали большие силы в районе озера Хасан. Возможно нарушение границы. Я посылаю туда подразделение. Вам как секретарю партийного бюро нужно быть с бойцами. Собирайтесь!
– Есть! – отвечаю.
А что тут собираться? У нас всегда все собрано. Белье, полотенце, бритву, мыльный порошок, одеяло сложил в чемодан, шинель надел – и готов.
Выступить мы должны были к вечеру. Осталось несколько часов. Я поговорил с коммунистами, с комсомольцами, рассказал бойцам, какая почетная задача возложена на нашу часть.
Положение было напряженное. Радио каждый день приносило нам известия о том, что над Европой сгустились грозные военные тучи. Фашистская Германия собрала свои войска на чехо‑словацкой границе.
Этот момент решили использовать японцы. Расчет у них был простой: захватить под шумок кусочек советской земли.
Правильно говорят у нас в Приморье: «На Западе аукнется – на Дальнем Востоке откликнется».
Хитрый был расчет, да просчитались самураи. Спустя несколько дней я своими глазами увидел, как обернулось дело.
В ПУТИ
Грузовики с брезентовыми навесами подъезжали к казармам. Красноармейцы быстро рассаживались на скамейках под навесом, и машина отходила, давая место следующей.
Я всматривался в лица бойцов и командиров – спокойные, уверенные, молодые. «Таких людей, – подумал я, – не запугает и не осилит никто на свете».
Ровно в назначенный час, как приказал командир полка, наша колонна тронулась в путь. Замелькали дома, скоро кончилась улица, и мы выехали в поле.
Люблю я наши места! Невысокие холмы – сопки – поросли дубняком, дорога вьется по подножьям сопок, по оврагам и лугам. Трава в иных местах такая, что рослого человека не видно в ней. Когда тихо, можно услышать, как вдали ухает, шумит океан. Вот все ближе и ближе этот шум, моторы автомобилей уже не могут его заглушить, и за поворотом дороги в вечернем сумраке вдруг открывается темный океанский простор. Волны накидываются на скалистый берег и отходят в белой пене...
В бухте нас уже ждали кавасаки – большие деревянные лодки с мотором позади. Идут они тихо, но поднимают человек тридцать‑сорок. Это рыбацкие суда, на них ходят в море рыбу ловить.
Погрузились мы со всем снаряжением и поехали. Проехали морем немного, потом высадились на берег и пошли пешком.
Трудный это был переход. Дорога тяжелая – то в гору, то под гору, то вброд по болоту. Мошкара одолевала – она забивалась в ноздри, в рот, в уши. Но шли мы быстро, жаловаться на дорогу никому и в голову не приходило.
Есть к озеру Хасан другая дорога – удобная и прямая. Но она открыта со всех сторон, японцы могли увидеть нас. А в военном деле успех зависит от внезапности. Враг не должен знать, где мы и какие у нас силы.
Идут бойцы, пот отирают, а сами приговаривают:
– Ничего, за этот переход японцы отдельно поплатятся!
Тихо говорят, полушопотом. Шуметь не полагается: граница рядом. И вдруг командир поднимает руку:
– Стой!
Пришли.
У ОЗЕРА ХАСАН
До берега Хасана еще несколько километров. Но туда раньше времени показываться не надо. Местность, где мы остановились, – просто открытая поляна у подножия сопки, – поросла полынью выше человеческого роста.
Надо замаскироваться: это первая задача. А с нами и кони и вооружение, – как все это спрячешь на голом месте?!
Нашли все‑таки выход. Взяли длинную веревку. Переплели ею траву, как плетень плетут. Над этим плетнем на высоте метров трех от земли протянули еще одну веревку и тоже навешали на нее травы. Получилась травяная занавеска. Вблизи‑то еще видно, а отойдешь шагов сто – никак не догадаешься, что эта трава не на лугу растет, а стоит стенкой, загораживает целое воинское подразделение.
И началась у нас привычная лагерная жизнь.
Привели себя в порядок: помылись, почистились, оружие еще раз проверили – не подведет ли в бою винтовка, не сдаст ли пулемет. Нет, вычищены, смазаны красноармейские винтовки и пулеметы, в любую минуту они готовы к бою.
Расставили низенькие походные палатки. Повара развели свои кухни за холмиком, чтобы дыма не было видно.
В назначенные часы провели учебные занятия, историю партии изучали. Вечером были партийные и комсомольские собрания.
Со стороны посмотреть – обычная воинская часть в лагере. А на самом деле – усиленное боевое охранение дежурит на окрестных сопках.
Вокруг лагеря расставлены дозоры. Днем по открытому месту проходить нельзя. В траве проделаны ходы, по которым бойцы пробираются согнувшись, осторожно, чтобы ничем не выдать своего присутствия.
А в нескольких километрах от нас наряд пограничников охранял сопку Заозерную, на которую точили зубы японские самураи.
Нужно вам объяснить, как расположено озеро Хасан и на что японцам нужна была наша Заозерная.
У залива Посьет последние километры советской земли тянутся узкой полосой вдоль берега Тихого океана. Здесь – узел, где сходятся три границы: СССР, Кореи и Манчжурии. Корею уже давно захватили японцы, в Манчжурии они тоже полные хозяева. Вдоль границы на нашей территории длинной узкой полосой вытянулось озеро Хасан.
Если встать лицом к озеру, увидишь на противоположной стороне крутые склоны сопки Заозерной, поросшие мелким дубняком. По гребню Заозерной и проходит линия границы. Немного правее Заозерной, на нашей стороне, – другая сопка, поменьше, называется Безымянной.
Пробраться на ту сторону озера, к сопкам, – не легкое дело. Если обходить Хасан справа, то между краем озера и границей нужно пройти по узкой полосе земли, шириной метров двести. Дорога эта совершенно открыта для японских наблюдателей – все видно, как на ладони.
Слева пойдешь – еще трудней. Здесь между берегом и границей всего полтораста метров. Вся местность – в болотах, оврагах, поросла колючим кустарником и жесткой болотной травой. Зато здесь можно пробраться по потаенным тропкам, прячась в зарослях и у подножий мелких сопочек, и выйти к Заозерной незаметно для противника.
Японские генералы знали, что нам трудно будет подвести свои войска на ту сторону озера, чтобы защитить от захватчиков Заозерную и Безымянную.
А для японцев Заозерная – лакомый кусочек. С вершины этой сопки вся наша сторона видна. Если установить на сопке пушки, можно взять под обстрел большой участок советской территории. Для этого японцы хотели захватить всю сопку целиком.
Вот какие планы были у японских вояк. Поэтому‑то мы и стояли лагерем здесь, в нескольких километрах от сопки Заозерной, по эту сторону озера Хасан, – небольшая красноармейская часть, высланная вперед, чтобы в нужный момент ответить ударом на первый удар врага.
ОДИННАДЦАТЬ ГЕРОЕВ
Несколько дней прошло в напряженном ожидании. Нельзя было ни громкого слова сказать, ни лишнего движения сделать. Спали по очереди. Из лагеря не выходили. Враг не должен был подозревать нашего присутствия. Мы ждали.
Очень много молодых красноармейцев в эти дни подали заявления в комсомол. Чувствовали бойцы, что приближается серьезное дело, и в бой хотели итти комсомольцами.
Дозоры заметили, что корейская деревушка, расположенная по ту сторону границы, будто вымерла.
Несколько дней подряд никто не выходил на поле.
Это означало, что японцы выселили жителей, видимо готовясь к военным действиям.
До 29 июля все было тихо.
В этот день, как всегда, каждый с раннего утра занимался своим делом.
Пообедали. Как сейчас помню, повара сварили борщ и очень вкусную кашу. Обедать приходилось просто, без затей.
Прямо на траве расстилали брезент. Котелок между коленями – и кушай на здоровье!
Покушали, пьем чай. Вдруг подкатывает легковая машина, выскакивает пограничник.
– Командира подразделения просят немедленно в комендатуру!
Комендатура пограничной части была поблизости.
Ничего мы не спросили у пограничника, только подтянулись сразу. Почувствовали: начинается!
Недолго пробыл командир в отсутствии – через четверть часа он вернулся и сразу приказал готовиться выступать.
А мы уж давно готовы. Через пять минут снялись с места.
По дороге нам командир все рассказал.
В ночь на 29‑е японцы сосредоточили на своей территории целую роту пограничных войск.
Темно было, да еще туман опустился. В наших местах такие туманы бывают по ночам, что руки своей не видно. Вот этим и воспользовались японцы – подвели свои войска к границе незаметно.
Наутро с криком «банзай» японцы кинулись через границу на нашу сопку Безымянную.
Одиннадцать советских пограничников стояли тогда на сопке в дозоре, одиннадцать героев. А японцев было человек двести пятьдесят. Но не дрогнули наши бойцы. Закидали врагов гранатами, били из винтовок.
Японцы наседали, подступали все ближе. Уже стрелять нельзя было. Завязалась рукопашная. Бились наши штыками, прикладами. И только когда пятеро из наших пограничников погибли, а остальные шестеро были ранены, японцам удалось не надолго захватить Безымянную.
Едва раздалась перестрелка на Безымянной, наши пограничные части мигом бросили туда подкрепление и, кроме того, вызвали нас.
Нужно было пройти несколько километров. Бойцы мчались бегом, – мне, верхом на коне, удалось лишь немного опередить их. Но когда мы добрались до Безымянной, все было уже кончено. Пограничные части еще раньше успели гранатами и штыками отбросить захватчиков.
Я увидел на склоне сопки одного из убитых японцев. Тяжелые солдатские ботинки были перекинуты у него через плечо, а на ногах – легкие туфли, чтобы легче бегать.
Не помогли самураю туфли – не убежал.
И с каждым так будет, кто с оружием шагнет на советскую землю.
ГРАНИЦА
Теперь мы стояли на самой границе Советского Союза.
Если попадет сюда человек в первый раз, он оглянется и разведет руками: «Где же граница?»
И ничего не увидит.
Семь лет тому назад, по пути на Дальний Восток, я старался вообразить себе границу. Я думал: натянута колючая проволока, расставлены пограничные столбы, японские жандармы стоят вдоль границы чуть ли не шеренгой.
Приехал, смотрю – нет ничего: ни столбов, ни проволоки, ни жандармов. Обыкновенная земля, трава, речушки, сопки, рощи. А граница – только у командира в полевой сумке, на карте нарисована четкой линией. Но любой пограничник точно покажет вам, где она проходит: вот по этой кочке, мимо того кустика травы, потом посредине ручейка до поворота, а оттуда – по ту сторону большого серого валуна и на два метра ближе оврага, вымытого весенним ливнем.
И выходит, что эта линия на карте крепче каменной стены. Ни человек, ни зверь не пройдет незамеченным. Разве птица перелетит.
С 1934 года я знаю район озера Хасан, помню каждый кустик. Осмотрелся по сторонам: вот на японской стороне широкая река Тумень‑Ула протекает; дальше опять равнина, лесок.
Далеко на горизонте железная дорога угадывается. Кругом ни одного живого японца не видно – попрятались куда‑то, почесывают битые места. Бывало в спокойное время увидишь: на кукурузном поле работают оборванные корейцы, пашут деревянной сохой. Впряжены в соху иногда волы, а зачастую и сами люди. Помещик с палкой ходит; чуть крестьянин остановится передохнуть, помещик бьет его по спине...
Такие картины мы раньше видели часто. А тут – ни души. Тишина кругом, спокойствие. Только надолго ли?
На границе тишина – вещь подозрительная.
Image
Мы выставили секреты (так у нас называются замаскированные наблюдательные посты) и залегли на склоне сопки. Не спим. Винтовки, пулеметы заряжены, не выпускаем оружия из рук. Вечер наступил. Звезды на небе появились, темная ночь легла над сопкой. Тихо. А к утру сгустился тяжелый молочный туман. Лежим. Влажный холод пробирает бойцов; ко сну клонит. Но никто не сомкнул глаз. Ждали – каждую минуту японцы могут снова под прикрытием тумана двинуться в атаку.
Разговаривать в секрете нельзя. Но я знаю, о чем думали мои товарищи в эту бессонную, томительную ночь. И по собственным своим мыслям знаю, и по нахмуренным, будто окаменевшим лицам лежавших рядом со мной бойцов, и по шопоту, который иной раз вырывался у кого‑нибудь сквозь стиснутые зубы: «Только суньтесь, гады!..»
Думали о том, чтобы достойно встретить и уничтожить обнаглевших врагов. Думали о раскинувшейся за нами родной стране, которую мы должны были защитить со славой. Думали о великом вожде – о любимом Сталине – и чувствовали, что он тоже в эти минуты думает о нас.
Туман стал редеть и оседать росой на холодных дулах винтовок. Посветлело. Огромное розоватое солнце показалось над рощей.
Так и не сунулись к нам самураи в эту ночь. Видно, здорово им попало от горсточки пограничников – не сразу очухались.
Мы с сопки не ушли. Весь день продежурили. Снова наступил вечер. На этот раз туман был особенно сильным. От озера, от реки он поднялся почти до самой вершины сопки. Стемнело. Прошел час, другой, третий...
И вдруг – винтовочный выстрел.
ЧЕТЫРЕ АТАКИ
Я снайпер, был начальником снайперской команды и воспитал немало сверхметких стрелков. В снайперском деле важны не только глаз и рука. Лишь тот снайпер выполнит свою задачу и сам останется невредим, у кого нервы железные. Про себя могу, не хвастая, сказать, что я довольно спокойный человек.
Но тут меня чуть не рвануло с места – кинуться с винтовкой наперевес навстречу тому, кто стрелял. Едва я сдержался.
За первым выстрелом последовал второй, третий, четвертый. Потом – треск, точно швейная машина застрочила: пулеметная очередь.
Это мы уж слушали спокойно. Сразу раскусили, в чем дело: японцы думали, что мы им ответим тоже выстрелами и ружейные вспышки выдадут наше расположение.
Не удалась японская провокация. Ни одного выстрела с нашей стороны не раздалось.
Тогда они решили итти напролом.
Мы издали услышали дикие крики и топот. Лежим, молчим. Топот ближе, можно разобрать, что воют японцы: «Банзай!»
Подпустили мы их на близкое расстояние. Тут наш командир пустил световую ракету. Взлетела ракета высоко, как малая звездочка, потом ярко зажглась и медленно пошла вниз, освещая большое пространство. И раздалась команда:
– Огонь!
Вот тогда‑то и грянули залпами советские винтовки. Били на выбор, били метко. Сыпались убитые японцы со склона сопки, но живые все‑таки лезли вперед...
Лезли недолго.
Не выдержали нашего огня японцы, отступили.
Опять лежим и ждем. Видели мы – враг многочислен. И это не пограничный жандармский отряд, а настоящая армейская часть, вооруженная большим количеством пулеметов и минометов. Позже они пустили в ход и артиллерию.
Мы знали, что японцы вернутся.
Действительно, минут через двадцать опять раздались дикие крики: «Банзай!»
Да куда уж там «банзай»! Не то что продвинуться вперед – и назад‑то не всем удалось уйти. Били наши бойцы по захватчикам из винтовок и из пулеметов, бесстрашно подпускали поближе и расстреливали в упор.
Комсомолец Бабушкин все со своим ручным пулеметом разговаривал. Выпустит очередь, погрозит пулемету пальцем: «Но‑но, без промаха бей!» – и опять приложится к прицелу. В самом деле, пулемет в руках Бабушкина бил без промаха, косил японцев. Дважды бесстрашный пулеметчик был ранен, но не уходил с поля битвы. Только когда рядом с ним разорвалась японская граната, израненный осколками Бабушкин расстался со своим оружием.
Отбили вторую атаку. Вскоре японцы в третий раз кинулись на нашу сопку. Много их было – в пять‑шесть раз больше, чем нас. Видно, японские генералы, не жалея, посылают своих солдат в огонь.
Жестокая, долгая была схватка. Не только ружейным и пулеметным огнем, но и штыками мы встретили японцев.
Младший лейтенант Бакулин три раза водил свой взвод в атаку и отбрасывал японцев назад: не выдерживают они штыкового удара – боятся.
В четвертый раз товарищ Бакулин кинулся впереди взвода на неприятеля, но тут вражеская пуля свалила его. Он был ранен в грудь. Хлынула кровь и залила его комсомольский билет, лежавший в кармане гимнастерки; кровью истекал человек, не в силах был подняться, а покинуть поле боя не хотел.
Политрук лейтенант Долгов повел роту в атаку с возгласом:
– За Сталина! За родину!
– За Сталина! – загремело над сопкой, и будто новые силы почувствовали все. Мы кинулись в бой – и вновь отразили врага.
Японское командование, видимо, решило во что бы то ни стало захватить наши сопки. Началась четвертая атака. Многотысячный отряд японцев пошел на Заозерную и Безымянную. Выходило, что на каждого красноармейца придется по нескольку десятков японцев. Наше командование приказало отойти на ближнюю высоту, чтобы дать бойцам передохнуть и подождать подхода наших главных сил.
Дорого досталось японцам удовольствие потоптаться немного на высоте Заозерной. Они потеряли убитыми огромное количество солдат.
Японцы очень любят хвастать своим «самурайским» бесстрашием. Откуда оно берется, я узнал в эту же ночь. На поясах убитых японцев висели фляжки. Я взял одну, раскупорил, понюхал – «самурайский дух» шибанул мне в нос. Это была водка.
Японцы ходят в атаку пьяные. Поэтому они так громко кричат. Но, как видно, храбрости все‑таки водка им не прибавляет.
НА ПУЛЕМЕТНОЙ
Японцы стали хозяйничать на сопках Заозерной и Безымянной. За каждым кустом установили пулеметы, в каждой лощинке – орудия. Вырыли окопы, опутали все кругом колючей проволокой. И на ближних сопках, по свою сторону границы, установили пулеметы.
Посмотреть – прямо неприступную крепость создали, никак к ним не подберешься!
Всю местность японцы держали под обстрелом. Каждая их батарея била по определенному участку, так что подхода не было нигде.
Тем временем подошли новые части нам на подмогу. Был приказ: 2 августа двинуться в атаку.
В ночь на 2‑е позвал меня к себе командир полка.
– Вы, товарищ Мошляк, местность знаете. Возьмите подразделение, отправляйтесь на левый фланг в разведку. Надо разведать дорогу и узнать расположение огневых точек противника.
Пошли мы в разведку. Впереди командир взвода Свириденко и я, за нами бойцы. Захватили с собой не только винтовки и гранаты, но и тяжелые станковые пулеметы.
Ночь была светлая, лунная. По открытому месту итти нельзя – увидят. Мы свернули к одному из озер и зашагали прямо по воде, по прибрежным трясинам. Я хоть сапоги скинул, а другие прямо в сапогах по колено в грязи брели. Кое‑где пришлось пробираться ползком.
Дошли мы до заранее указанного командиром места. Залегли, осмотрелись, послали донесение командиру. За нами вскоре двинулись все остальные подразделения. Стали устраиваться на ночь. На лошадях привезли ужин.
Больше всего на свете мне хотелось спать. За последние трое суток удалось сомкнуть глаза два‑три раза по часу, не больше – днем, во время случайных передышек между боями. Но теперь о сне и думать было нечего. Говорю бойцам:
– Помните картину «Чапаев»? Там тоже послали людей в секрет, а они заснули. Помните, чем это кончилось?
А у самого в глазах все плывет.
До утра все было спокойно. На рассвете командир полка отдал приказ: готовиться к наступлению на сопку Пулеметную.
Это название мы дали сопке уже во время боя. Она была сплошь уставлена японскими пулеметами. Когда Они все сразу начинали стрелять, казалось, что сопка шевелится.
Чтобы добраться с левой стороны к Заозерной, нужно было прежде всего заставить замолчать эти пулеметы.
Японцы хотели схитрить, сделать то же самое, что мы с ними сделали в ночь на 31 июля: подпустить поближе и расстрелять в упор. Они открыли огонь, когда мы уже были в четырехстах метрах от Пулеметной. Но, видно, недаром наши бойцы и командиры проходят в Красной армии боевую подготовку. Все японские пули летели мимо. Хотите знать, почему?
Мы занимали напротив Пулеметной сопки небольшую высоту. Между нею и Пулеметной была глубокая лощина. Чтобы начать штурм, нужно было собрать наши силы в этой лощине.
На своей высоте мы установили пулеметы и стали бить по японским гнездам. Японцы были вынуждены ответить огнем по нашим пулеметам. А мы тем временем в лощине подтягивали свои части, накапливали силы для штурма. Мы оставались невредимы, потому что пули летели высоко над нашими головами: японцам пришлось главное внимание сосредоточить на наших пулеметчиках, занявших высоту.
Командир полка отдавал последние распоряжения перед штурмом. Вдруг подходит к нему заведующий столовой, старшина Рыжков:
– Разрешите, товарищ майор, принять участие в бою.
Рыжкову в бой итти необязательно, его дело – людей кормить. Но как можно отказать человеку в такой просьбе? Разрешил командир. Взял наш Рыжков ручной пулемет, подобрал себе помощника и пошел с нами.
Я не помню, кто первый крикнул:
– За Сталина! За Сталинскую Конституцию!
Возглас этот подхватили все бойцы.
Мы врассыпную карабкались по склону, стреляя на ходу. Ложились, отстреливались из‑за прикрытий и снова бросались вперед, со всех сторон окружая самураев. И наконец добрались до японских укрепленных точек, где засели пулеметчики.
Как увидели японцы, что дело дошло до штыков, бросили всё, побежали, посыпались с Пулеметной.
Нужно отдать справедливость самураям: быстро бегают. Когда они удирают, их трудно догнать. Но мы их и не преследовали дальше, не увлеклись погоней. Свою задачу мы выполнили: Пулеметная была взята.
Много бойцов и командиров отличилось в бою за сопку Пулеметную.
Image
В мирной обстановке не сразу разберешь иного человека – на что он годится. А в бою каждый показывает свои настоящие качества. Сколько скромных, тихих людей проявили в эти часы доблесть, отвагу и хладнокровие! Взять хотя бы того же Рыжкова. Во время боя пуля попала в его пулемет, вывела оружие из строя. Он мгновенно выхватил у одного из раненых винтовку и побежал дальше.
Перебираю сейчас в памяти всех бойцов и не могу вспомнить ни одного, кто бы струсил или растерялся перед лицом врага.
Трусость в бою – самое опасное: трус погибает первым. Можно ошибиться, попасть в тяжелое положение – все это еще не страшно. А если растерялся – пропал.
Командира отделения Захарова все очень любили в полку. Он был комсорг лучшей нашей комсомольской группы. Веселый, шустрый парень, крепыш. Когда мы пошли на Пулеметную, он одним из первых кинулся вперед. На поясе и в руках у него было штук восемь гранат; японцы вокруг него прямо на воздух взлетали. У вершины сопки Захаров увлекся и прорвался со своим отделением вперед. Смотрит – кругом японцы, наседают со всех сторон. Выйти из окружения нельзя.
Захаров не растерялся: мигом приказал бойцам залечь в траве спинами друг к другу и открыл огонь из винтовок и ручного пулемета. Отделение окружило себя огненным кольцом. Японцы бились, бились – никак не могли к нему подобраться. Держался Захаров до тех пор, пока не подошли к нему на помощь наши части, и вышел невредим из опасности.
СНАЙПЕРЫ
Пулеметную мы заняли. Теперь предстояло подготовиться к дальнейшему продвижению.
Японское орудие обстреливало нас с Заозерной. Со стороны реки Тумень‑Ула японцы установили станковые пулеметы, тщательно замаскированные. Огонь этих пулеметов мешал нам правильно распределить свои силы на сопке.
– Мы им сейчас заткнем глотку! – сказал лейтенант Евдокимов.
Он с десятью бойцами взял четыре пулемета и незаметно установил их в кустарнике, за маленькой возвышенностью: два направил на Заозерную, два – на пулеметное гнездо у реки. И так мастерски повел огонь, что скоро замолчали и пушка и пулеметы японские. Только завидит Евдокимов, что к пушке приближаются японские артиллеристы, он дает очередь. Японцы отбегают, прячутся. Потом опять. Так пришлось пушке стоять без дела – евдокимовские снайперы‑пулеметчики не подпустили к ней ни одного японского солдата. Мы смогли без особых помех перегруппироваться. Позже пулеметы Евдокимова замечательно поддерживали наше наступление.
Отличились еще в этот день снайперы Корнеев и Русских. Крепкие парни, хладнокровные, решительные, находчивые.
Я уже говорил о том, какие должны быть нервы у снайпера. Но этого мало, чтобы стать сверхметким стрелком. Снайперы ведь действуют в бою не массами, не подразделениями, а в одиночку, каждый сам по себе. Снайперу дают, например, такое задание: подавить огневую точку противника. Допустим, окопался где‑нибудь вражеский снайпер или пулеметчик или установлено замаскированное орудие. Из этой точки противник ведет огонь, стреляет. Снайпер должен заставить точку замолчать. Тут, в бою, уж некогда спрашивать у командира, с чего начинать выполнение задания. Надо самому думать, да побыстрей. Снайперу нужно научиться считать время не часами и не минутами, а секундами и долями секунды. Нужно сразу спрятаться или окопаться, чтобы на поверхности земли и духу твоего не было. Только ствол винтовки незаметно высовывается из кустика или из‑под пучка травы.
Снайперская винтовка – тоже не простая вещь. Снайпер смотрит в оптический прицел – подзорную трубу, установленную над затвором винтовки. В эту трубу удаленные предметы кажутся близкими и ясными.
Снайпер должен прицелиться, учесть силу и направление ветра и еще много разных обстоятельств, влияющих на полет пули, и плавно спустить курок.
А за те секунды, которые вам понадобились на то, чтобы прочесть здесь описание выстрела, снайпер должен сделать не один, а много выстрелов. Он бьет по движущимся, перебегающим, замаскированным противникам, по их командирам и наблюдателям, по пулеметным щелям в башнях вражеских танков, по спрятавшимся в подземных укреплениях вражеским снайперам и пулеметчикам. А своего существования выдать нельзя ни единым движением. Если пошевелишься неосторожно, или приметно сомнешь траву, или если блеснет в сумерках огонек из твоей винтовки – погиб. Закидают тебя враги снарядами, засыплют свинцовым градом – и нет тебя.
Опасное, но славное дело – быть снайпером. Зато и боялись же японцы наших сверхметких стрелков!
Корнеев и Русских – это наши «зубры», бывалые, опытные бойцы. Учились они у меня в снайперской команде, стали отличными стрелками. Когда окончился срок их службы в Красной армии, они остались на сверхсрочную – не захотели уходить из родного полка.
3 августа днем лежали мы с ними на скате Пулеметной сопки. Шла перестрелка. Одна японская пушка нас очень донимала: хорошо замаскировалась, пристрелялась и била.
Дал я задание своим снайперам: обнаружить пушку и вывести из строя ее прислугу. Приникли тут два друга к своим прицелам – лежат, молчат.
Минута прошла. Потом разом – два выстрела. Через несколько секунд – еще два. Прислушиваюсь – молчит японская пушка.
Через минуту заметили наши снайперы – метрах в четырехстах от нас по зарослям пробираются гуськом шесть японцев. Видно, хотят зайти нам в тыл. Корнеев и Русских разом вскинули винтовки. Вижу, падают из шестерых японцев двое – передний и задний. Остальные четверо растерялись, не понимают, откуда опасность, куда бежать – вперед или назад. Снова двойной выстрел – упали второй и пятый японцы. А через секунду и последних двух не стало.
По одному патрону на каждого врага – больше настоящему снайперу тратить не полагается.
Не хуже этих двух «зубров» бил японцев снайпер Крюков. Он был серьезно ранен в бою, но наотрез отказался уйти в тыл. Сделал себе перевязку и продолжал стрелять. С поля боя он ушел одним из последних.
Японским снайперам пришлось хуже, чем нашим. То ли у них сноровки нехватило, то ли у наших красных бойцов ее было с избытком – объяснить не сумею. Но вот какой случай произошел через несколько дней после взятия Пулеметной.
Заметили мы, что где‑то притаился японский снайпер. Младшему командиру комсомольцу Мичугову было дано задание: найти этого снайпера и уничтожить.
– Есть найти и уничтожить японского снайпера!– ответил Мичугов и забрался на возвышенное место, откуда удобнее наблюдать.
Смотрит Мичугов внимательно в бинокль, разглядывает каждую кочку. Вдруг видит – где‑то в поле на долю секунды взметнулась легкая пыль, по траве узкой полоской пролетела рябь. Откуда бы это? Линия расположения японцев метров на двести дальше от того места. Кругом поле, трава. Значит, сидит там снайпер, высланный впереди линии фронта. Мичугов неотрывно следил за намеченной точкой. Вот опять мелькнула полоска ряби. Так и есть – это трава клонится от ветра, поднятого пролетающей пулей.
Прицепил Мичугов к поясу несколько гранат и пополз.
Мы с тревогой смотрели ему вслед. Нет ничего опаснее, как подбираться к засевшему в секрете снайперу, да еще по такой открытой местности, в низкорослой траве.
Но Мичугов полз с умом, мастерски. Ползти по земле ведь тоже надо уметь. Сначала медленно выдвигается одна рука, потом другая, потом нога, потом другая нога, наконец подтягивается туловище. Шаг сделан. Не торопясь, так же начинают делать второй шаг. Голову поднимать нельзя, носом роешь землю и направление угадываешь больше чутьем и соображением.
Метров триста прополз таким образом Мичугов. Он решил взять снайпера живым. Наконец до логова снайпера осталось несколько шагов. Еще раз, другой подтянулся Мичугов – и схватил рукой ствол винтовки японца. Выстрелил снайпер, да неудачно – только ранил Мичугова в ладонь.
А наш комсомолец Мичугов как ударит японца гранатой по голове – и прикончил.
Японскую снайперскую винтовку прихватил Мичугов с собой да еще из любопытства подобрался поближе – заглянул в яму, где скрывался снайпер. Яма была устроена аккуратно, бойница сделана в виде узкой щели. На дне ямы оказались продукты и запас воды и водки. Видно, самурай собрался здесь немало времени провести.
Обратно славный комсомолец Мичугов добрался тоже ползком, осторожно. Осмотрел я винтовку, которую он принес. Винтовка была, как говорится, «не глянец». Наша советская лучше – верней бьет и надежней.
КОММУНИСТЫ
Два дня у нас была передышка. Наше командование собирало силы для решающего удара.
Мы это время использовали для отдыха и подготовки к новым боям.
5 августа в ложбинке под прикрытием горы шло партийное собрание. Японцы постреливали, снаряды то и дело гудели над нами в небе. Но даже самые молодые бойцы уже не обращали на них внимания: обстрелялись, привыкли, перестали «кланяться» – нагибаться под пулями.
Важнейший вопрос обсуждали коммунисты на своем собрании.
Был получен приказ: в ночь на 7 августа занять высоту Заозерную.
Значение этого приказа должен был понять каждый коммунист в части, каждый комсомолец, каждый беспартийный боец. Это было задание партии, задание правительства, задание стосемидесятимиллионного советского народа.
Кто выступал – говорил коротко. Вообще в Красной армии слишком длинные речи не в почете, а тем более в боевой обстановке.
Комиссар, и командир полка, и командир дивизии четко объяснили, что нужно сделать, чтобы выполнить задачу. Коммунисты на этом собрании решили: наша часть должна первой вступить на сопку Заозерную и поднять на ее вершине красный флаг, священный флаг социалистической родины.
Тут же началось соревнование: какая рота или взвод нашей части завоюет право поставить флаг на сопке.
К вечеру все командиры подразделений запаслись красными флагами. Каждый стремился быть первым.
На том же собрании стоял вопрос о приеме в ряды партии.
За несколько дней в моей полевой сумке скопилось тридцать заявлений от бойцов и командиров. Второпях, на клочках бумаги, в перерыве между двумя атаками, были написаны эти заявления.
Люди просили принять их в большевистскую партию.
Об этих товарищах не нужно было много говорить. Они прошли боевую проверку. Под огнем противника, не щадя жизни, они показали свою преданность великому знамени Ленина – Сталина.
Комсомолец Глотов командовал взводом. 2 августа он брал Пулеметную сопку с левого фланга. Во главе взвода он шел бесстрашно, как настоящий большевик, и закидывал японских самураев гранатами. Он был человек большой отваги и преданности.
Мы приняли Глотова в партию.
И таких, как Глотов, было много. За время боев наша партийная организация не редела, а росла. В комсомол же за эти дни вступили почти все молодые бойцы полка.
Старший лейтенант Змеев до собрания не успел подать заявление о приеме в партию. Он передал мне заявление на следующий день, перед самым штурмом Заозерной.
Змеев с виду малозаметный человек. Невысокий ростом, говорит очень тихо, сдержанный. Протягивает мне заявление и говорит вполголоса, отрывисто:
– Хочу в бой итти коммунистом. Если убьют, считайте коммунистом.
– Будем считать тебя коммунистом, товарищ Змеев, – ответил я.
Пожали мы друг другу руки и разошлись по местам.
ПОДГОТОВКА
Ночь перед штурмом прошла спокойно. Часть бойцов стояла в боевом охранении – на наблюдательных постах. Но и остальные не спали. В окопах и просто на траве сидели красноармейцы и командиры, не выпуская оружия из рук. Медленно проходили ночные часы.
Утро началось грохотом орудийного выстрела. Уже рассветало; от сопок длинные резкие тени падали в долину.
Над вершиной Заозерной невысоко поднялась черная тучка и через минуту спала вниз. Это был разрыв снаряда. Наша артиллерия начала подготовку к атаке.
Я видел в бинокль, как рвутся снаряды у японских окопов и батарей. Взлетало облачко земли, а с ним колесо орудия или пулемет.
Японцы заволновались, забегали, стали отстреливаться. Но все гуще ложились наши снаряды вдоль гребня Заозерной, отголоски разрывов эхом докатывались до нас.
В это утро наши артиллеристы показали класс стрельбы. Они вели ураганный огонь по точно намеченным целям. Кажется, ни один снаряд не пропал даром.
Командир артиллеристов старший лейтенант Моисеев нащупал японское «гнездо», склад боеприпасов. И прямо угодил туда снарядом. Рванулись, взлетели на воздух японские гранаты, целая пушка была подброшена взрывом на несколько метров вверх, и, видно, плохо пришлось самураям от собственного своего порохового склада.
Уцелевшие японцы бросились бежать. Моисеев преследовал их метким шрапнельным огнем, пока не уничтожил всех.
Бойцов наших жгло нетерпение, рвались в атаку:
– Скоро ли?
Я, как мог, успокаивал:
– Дайте срок, нужно ведь для нас путь подготовить. Сначала артиллерия разворотит японские окопы, батареи и укрепленные точки, а потом уж пехота пойдет. Чем лучше артиллерийская подготовка, тем меньше мы понесем жертв. Помните, что товарищ Ворошилов сказал: победу надо одерживать малой кровью, беречь жизнь каждого красноармейца.
Но трудно успокоить людей, когда они видят, что на нашей, на советской земле стоят захватчики. Хмурились бойцы, отворачивались, ничего не отвечали.
Уже далеко за полдень было, а канонада все не прекращалась. Солнце жгло, день был на редкость жаркий.
Мы лежали и слушали, как ухают пушки, как протяжно воют летящие снаряды. И вдруг появились новые звуки. Тихое, но явственное гуденье услышали мы откуда‑то издали, с севера.
– Самолеты! Ура, самолеты летят!
Они появились из облаков, лежавших на горизонте. Ровным строем летели они, как на парад. Это были могучие, быстроходные бомбардировщики в сопровождении истребителей и штурмовиков. Через несколько минут они уже мчались над сопкой Заозерной на большой высоте.
В какой момент от самолета отделяется бомба, как она летит вниз – уследить трудно. Зато очень хорошо видно, где она упала: столб земли и осколков поднимается на высоту пятиэтажного дома.
Самолеты пролетали над сопкой – одна группа, другая, третья, четвертая... много их было! И после каждой группы в воздухе повисала туча разрывов.
Японцы встретили самолеты яростным огнем зенитных батарей. Но наши летчики с замечательным искусством уходили из‑под обстрела. Они маскировались в легких облачках, висевших на небе, ныряли вниз, «свечкой» набирали огромную высоту и беспощадно забрасывали самураев бомбами.
По вспышкам японских зениток летчики узнали, где расположены батареи врага, и туда направили главный удар.
Пролетели самолеты, повернули назад. Это был первый залет. Видны стали черные пятна на зеленом теле сопки – места, где разорвались бомбы.
Высоко‑высоко в небе были наши герои‑летчики, но хотелось протянуть им руку и крепко пожать.
На всю жизнь я запомнил маленький истребитель, который вступил в бой с целой зенитной батареей японцев.
Летчик, видимо, нащупал замаскированную батарею, спустился низко и дал по ней очередь из пулемета. Японцы открыли по нему стрельбу, да куда там! – истребитель пулей взлетел вверх, развернулся и вновь пошел на снижение и опять обстрелял батарею.
Так несколько раз. Будто заколдовали эту машину – не берут ее японские снаряды. И вдруг с большой высоты истребитель пошел прямо вниз, крутясь «штопором».
«Ну, – думаю, – подбили все‑таки. Погиб наш товарищ».
И японцы, видимо, решили, что машина подбита, и прекратили стрельбу.
Вот уже метров двести до земли осталось, не больше.
Вдруг истребитель вышел из штопора, полил пулеметным огнем батарею и ускользнул вверх. Поняли японцы, что советский летчик издевается над ними, да поздно.
Долго глумился этот истребитель над японской батареей и заставил все‑таки ее замолчать – расстрелял с воздуха.
Жаль, до сих пор не знаю, как фамилия этого летчика, – хотелось бы с ним познакомиться.
После первого залета последовал второй, третий, четвертый.
Японцы, боясь опять выдать свои батареи, уже не пытались отстреливаться.
Часа два всего продолжалась бомбардировка Заозерной с воздуха. Но когда самолеты улетели, я не узнал знакомой сопки. Она была разворочена и изуродована, местами вся земля с поверхности была сорвана взрывами, и обнажился скалистый остов горы.
Японские укрепления были аккуратно продырявлены бомбами вдоль и поперек. В иных воронках, кажется, можно было спрятать целый батальон.
Я думаю, теперь на сопке Заозерной года три ничего расти не будет.
Подготовка к штурму закончилась. В наступление пошла пехота.
ФЛАГ РОДИНЫ
Мы двинулись в пять часов дня. До вершины Заозерной было не больше трех километров. Чтобы пройти это расстояние, нам понадобилось пять с половиной часов непрерывного боя.
Воздушная и артиллерийская бомбардировка разворотила укрепления японцев. Много самураев бесславно окончили свою жизнь в этот день. Но еще остались невредимые японские батареи, да и солдат достаточно уцелело. Чтобы удержать сопку, японцы стянули огромные силы: несколько десятков тысяч человек.
Перед нами лежала изрезанная, бугристая низина с болотами, трясинами и низенькими холмиками, поросшими высокой травой.
Сначала двинулись мощные быстроходные танки. Они расчищали и указывали нам путь.
Японцы встретили танки артиллерийским огнем. Стреляли почти в упор, прямой наводкой. Но танкистов наших не остановили.
Трудно рассказать словами, как выглядит поле сражения, по которому идут танки.
Я не первый год в армии, кое‑что повидал. Но когда огромные боевые машины рванулись вперед, ныряя по пригоркам, подминая под себя деревца, разбрызгивая лужи, мне стало страшно и весело.
Танкисты утюжили склоны Заозерной, раскидывая укрепления и стреляя по разбегавшимся японцам. Японскую пушку, которая попала под гусеницы, просто вдавило в землю тяжестью танка.
Много славных подвигов совершили в этот день танкисты. Их командир, который вел «головную», переднюю машину, забирался на такие крутизны, что казалось – вот‑вот танк перевернется и скатится вниз.
За танками пошла пехота. Наступали с разных сторон, рассыпавшись по полю. Каждый шаг делали с боем. Сначала продвигаются пулеметы, косят неприятеля, заставляют отступать. Потом бойцы со штыками наперевес, с гранатами прорываются вперед и еще дальше отбрасывают самураев. Прошли пятнадцать‑двадцать метров – опять подтягиваются пулеметы, и бой продолжается.
Я шел с батальоном, который продвигался по самому берегу Хасана. Местами озеро глубоко вдается в скалистый берег, получаются заливы, бухточки. Мы бежали, часто по пояс в воде, высоко подняв оружие, от прикрытия к прикрытию.
Image
Жара стояла невыносимая, пот градом лился по лицу. Японская артиллерия била по каждому замеченному бойцу.
Красноармеец Попов нес станковый пулемет. Переходили болотце. Вдруг Попов почувствовал, что его сапоги засосала жидкая грязь, двинуться вперед нельзя. Чтобы высвободиться из трясины, нужно было выпустить из рук пулемет. Но Попов изловчился, вытянул одну ногу из сапога, потом другую и босиком побежал дальше. Добрался до кочки, установил свой пулемет – и ну поливать огнем японскую пехоту!
Благодаря находчивости Попова часть быстро продвинулась вперед и заняла нужный пункт. Наступление в этом направлении было обеспечено. Я направился к третьему батальону.
Вдруг вижу – лежит в траве пулеметная лента, двести пятьдесят патронов. Обронил кто‑нибудь. Захватил я ленту с собой, бегу дальше.
Третий батальон шел по открытой местности. Японские пули летели над головами. Пуля на лету тоненько воет, поет, как большой комар. Снаряды японские рвались кругом. Но батальон шел вперед.
Я встретил командира пулеметной роты лейтенанта Шустрова. Давно мы с ним дружили, он был замечательный человек: веселый, храбрый, преданный.
– Эй, – кричу, – Шустров! Вот тебе подарок – двести пятьдесят штук патронов.
Взял Шустров ленту, усмехнулся.
– Спасибо, пригодится самураям на закуску.
Только мы с ним расстались, слышу – рядом что‑то тяжелое упало в траву. Я оглянулся – нет Шустрова. Кричу:
– Шустров!
Он молчит. И вдруг я вижу: лежит Шустров ничком в густой высокой траве, пулеметная лента зажата в руке. «Чего он, – думаю, – огня испугался, укрывается?»
Наклонился я над товарищем своим, командиром пулеметчиков Шустровым, и увидел, что он мертв. Японская пуля ударила его прямо в сердце.
Больно мне стало. Чувствую – не могу слова сказать. Снял с Шустрова наган, взял его партбилет, документы, сунул себе в сумку. Потом вынул из остывшей руки пулеметную ленту и пошел.
Я знал, что горько поплатятся японцы за кровь моего друга лейтенанта Шустрова, за кровь многих верных сыновей нашей родины, которые, как и он, погибли в славном бою.
Третий батальон продолжал наступление.
Ленту, взятую у Шустрова, я отдал пулеметчикам.
Вышел из строя командир батальона старший лейтенант Разодеев – его тяжело ранило в ногу. После него я был старшим в батальоне. Раздумывать в бою некогда, я крикнул:
– Слушай мою команду!
И с этой минуты ответственность за батальон легла на меня.
Мы приближались к скатам Заозерной. Был уже вечер.
С командиром первого батальона Змеевым мы договорились, кто с какой стороны будет наступать. Я повел своих бойцов с левого фланга, он – с правого.
Проволочные заграждения нас не остановили – мы их резали ножницами, рвали гранатами и шли вперед. У самого подножья Заозерной мы наткнулись на телеграфный провод, натянутый невысоко над землей. Зачем? Право, не знаю. Может быть, японцы думали, что в темноте бойцы будут спотыкаться о него и падать. Но я просто наступил на него ногой, и мы перешли эту «преграду».
Крутизна была большая, пришлось карабкаться ползком по высокой траве. В темноте можно было неожиданно нарваться на врага или случайно обстрелять своих. Шли осторожно. Но та же темнота помогла нам – японцы потеряли из виду направление, в котором двигался батальон, и сосредоточили главные силы в другой стороне.
Наконец мы выскочили на вершину. Коротким штыковым ударом и гранатами мы отбросили японскую часть назад, на скаты сопки.
– Давайте флаг! – закричал я.
Откуда‑то появилась длинная палка с заостренным концом. Я схватил флаг и крикнул:
– Да здравствует товарищ Сталин! Ура!
– Ура! – закричали бойцы. – Ура великому Сталину!
Я размахнулся и вонзил древко флага в землю. Над сопкой Заозерной, над отвоеванной нами родимой советской землей развевался алый флаг родины.
Image
Мы кричали: «Ура! Да здравствует Сталин! Да здравствует боевой нарком товарищ Ворошилов! Да здравствует советская Сталинская Конституция!»
Минут пятнадцать это продолжалось, и никто не стрелял – ни мы, ни японцы. Самураи, повидимому, одурели, растерялись оттого, что были сброшены с вершины Заозерной.
Но уступать ее без боя они не хотели. Придя в себя, они начали контратаку.
ДВА ДНЕВНИКА
Бой продолжался всю ночь. Японцы были от нас метрах в сорока. Они стреляли снизу, бросали гранаты. Много красных бойцов погибло в ту ночь. Лейтенант Глотов, которого мы на последнем собрании приняли в кандидаты партии, вел свой взвод на правом фланге. Он натолкнулся на японскую засаду и был смертельно ранен. Умирая, Глотов крикнул:
– Взвод, вперед!
Команду принял младший командир. Взвод пошел вперед.
Не успел лейтенант Глотов получить партийного билета. Но сражался он, как настоящий большевик.
Погиб комсомолец Савкин, молодой хороший парень, недавно пришедший к нам из школы лейтенантов. Его ранили во время атаки, уже на вершине сопки. Санитары подняли его и понесли на перевязочный пункт. Но он чувствовал, что умирает. Он сказал санитарам:
– Я так доволен, что моя рота вышла на высоту Заозерную... Передайте, что рота крепко стояла на защите Заозерной...
С этими словами он умер.
За убитых товарищей мы отомстили. В эти минуты, когда грохот гранат и треск выстрелов заглушали слова команды, когда в темноте трудно было отличить своего от чужого, по‑настоящему видно стало, на какую отвагу способны люди Красной армии, сколько находчивости и самообладания проявил каждый командир и красноармеец.
Приходилось быть настороже. Среди японских бандитов было много бывших русских белогвардейцев. Эти проклятые изменники пускались на величайшую подлость. Наша часть атаковала японский окоп. Вдруг оттуда голос, по‑русски:
– Не стреляйте: свои! Да здравствует Конституция!
Наши решили, что окоп уже занял другой взвод, наступавший с фланга. Подошли поближе. Вдруг из окопа застрочил пулемет и послышались пьяные крики.
Враги пытались насмеяться над самым дорогим, что есть в сердце каждого советского гражданина. Зато и не было им никакой пощады.
В одном японском окопе мы нашли трупы пяти белых офицеров. Их убило на месте нашим снарядом. Кругом были разбросаны пустые бутылки из‑под вина и коньяка.
Японские окопы интересно устроены – вроде большой буквы «Т». Плечики этого «Т» – по фронту, а ножка – где выход ведет в тыл. Офицер сидит не вместе с солдатами, а сзади, у выхода, чтобы, в случае чего, первым броситься бежать. А солдат из окопа не может выйти: офицер тут же пристрелит его.
Во время атаки то же самое: офицер не впереди наступающей части, а сзади – подгоняет, а в случае чего, и убивает тех, кто попытается отстать.
Видно, не очень‑то верят офицеры в «самурайский дух» своих солдат. Выветрился этот дух после первых же ударов Красной армии.
После боя красноармейцы нашли на нашей территории дневник одного японского унтер‑офицера. Этот дневник перевели и напечатали в нашей боевой газете «На защиту родины». «Доблестный самурай» в своем дневнике трусит и хнычет так, что читать противно. Полюбуйтесь сами:
«...Рота вступила в бой. Противник перешел в наступление на наши позиции... Бой принял ожесточенный характер. Потери огромны. Из нашей роты убито 24 человека, тяжело ранено в четыре раза больше. Страшно...
Тяжелые снаряды противника беспрерывно рвутся на наших позициях... Над нами появились самолеты противника и сбросили бомбы... На нас налетели тяжелые бомбардировщики. Они открыли ужасную бомбардировку...
На высоту начали атаку танки противника.
В этот день было что‑то ужасное... Беспрерывно рвались бомбы и снаряды. Мы то и дело перебегали. О еде и думать нельзя было. С полудня первого августа, в течение полутора суток, ничего не ели... Бой продолжался. Удалось поесть только огурцов и запить грязной водой. Сегодня солнечный день, но среди дня не было видно солнца. Настроение подавленное, чувствую себя отвратительно. Так воевать невыносимо».
Для сравнения приведу отрывок из другого дневника. Его писал комсомолец, младший командир товарищ Абраменко, убитый во время взятия Заозерной. Пуля пробила комсомольский билет Абраменко и вошла в сердце. Вот чем билось это благородное сердце:
«Сегодня атака. Хоть бы поскорее! Надо окончательно проучить японских мерзавцев. Ой, как свистят пули! Совсем недалеко разорвался вражеский снаряд. Меня засыпало песком. И все же мне не страшно. Не страшно умереть за родину, за Сталина – отца и друга молодежи. Вот снова над моим окопом завизжали пули, срывая на бруствере песок и глину. Стреляйте, палите, чорт с вами! Нас не запугаете. Мне почему‑то хочется запеть про этот бой, про озеро Хасан. Такой песни еще нет. А что, если ее сочинить самому? Говорят, когда есть настроение, то стихи пишутся легко. Попробую...»
В ЛАЗАРЕТЕ
На вершину сопки взбиралось несколько темных фигур.
– Стой! – закричал я.
– Мошляк, – ответил мне чей‑то тихий, будто охрипший голос, – иди сюда!
Я не сразу узнал говорившего. В темноте человеческий голос вообще кажется изменившимся. Только подойдя ближе, я разобрал, что это комбат Змеев.
– Нажимай справа, – сказал он мне, – а мои отсюда ударят.
Я сосредоточил пулеметный и ружейный огонь на своем участке. Забрасывали японцев гранатами, оттесняли понемногу. Прошли еще метров двадцать пять. Чтобы не попасть в окружение, я решил посмотреть, как дела на левом фланге, и побежал туда. Вдруг меня сильно ударило по каске. Потрогал я лоб рукой – чувствую: мокрое и липкое. Ранен, что ли? Голова не болит, на ногах держусь. Значит, еще годен. Вернулся я к своим; прошли мы еще несколько десятков метров, оттесняем самураев все ниже и ниже по склону.
Катится враг с советской земли, как на салазках. А мы его вдогонку свинцом посыпаем – на память.
Японская граната разорвалась почти у самых моих ног. Я почувствовал только сильный толчок в левое плечо. Сделал несколько шагов. Вдруг как‑то странно ослабли колени. Я сел на камень. Пощупал грудь – мокро. Левая рука не действует. Бойцы мне сделали перевязку и хотели нести на медицинский пункт, но я чувствовал, что в силах добраться сам. Посидел еще, отдохнул и пошел потихоньку. К утру добрался до медицинского пункта. Там мне сделали хорошую перевязку, посадили на машину и отправили в тыловой лазарет.
Оказалось, на голове у меня действительно несерьезная рана была. А на груди хуже. Осколок гранаты пробил легкое, повредил двигательный нерв руки и засел глубоко под ребрами. Он там до сих пор сидит. Врачи говорят, что нет смысла его вытаскивать – и так проживу.
В лазарете вдруг неожиданная встреча. Входит с перевязанной рукой командир полка майор Соленов (теперь он уже полковник, а я капитан). Его ранило через несколько часов после меня. И ранение похоже на мое. Он поднял руку и крикнул своей части: «Вперед!» А тут пуля угодила ему в плечо, тоже повредила нерв и под лопаткой прошла навылет.
Так мы с ним вместе и лечились. Сутки провели в лазарете, потом посадили нас на самолет, отправили в город Ворошилов.
А через месяц повезли в Москву, в клинику.
Поправляемся мы хорошо и скоро снова сможем держать в руке оружие.
Только об одном я жалею: рано вышел из боя. Лишь по газетам да по рассказам приезжавших сюда товарищей знаю, что японцы продолжали еще несколько дней наседать на наши сопки Заозерную и Безымянную, но жестоко поплатились в конце концов.
На вершине сопки Заозерной развевается изрешеченный пулями, пробитый осколком гранаты красный флаг, который мы поставили в ту ночь. И днем и ночью оберегают его бойцы. Они знают: пока жива акула, ее досыта не накормишь. Они в любую минуту снова готовы встретить удар врага. Поэтому и я тороплюсь поскорей выздороветь.
ВЕЛИЧАЙШАЯ НАГРАДА
Рано утром 25 октября входит ко мне в палату врач.
Смотрит, молчит и улыбается. И я смотрю удивленно.
– Поздравляю вас, – говорит.
– С чем? – спрашиваю.
– Со званием Героя Советского Союза и с орденом Ленина.
Я растерялся, говорю:
– Ничего не знаю.
– Зато я знаю.
И подает мне газету. А там указ Президиума Верховного Совета СССР. Двадцать шесть командиров, политработников, врачей и красноармейцев награждены высшей наградой‑званием Героя Советского Союза. Среди них – моя фамилия.
Что со мной тогда делалось, описывать не буду. Каждый и так поймет.
Когда я ночью остался один, мне захотелось разобраться в том, что произошло со мной. Я перебрал в памяти все годы моей жизни.
До двадцати лет я жил в деревне. Отец батрачил. Мне тоже пришлось работать у кулаков. Потом вступил в комсомол. А осенью 1929 года меня призвали в армию. Направили меня в часть на Дальний Восток – в ту самую часть, где я и теперь состою.
Девять лет я прожил на Дальнем Востоке. Там я вступил в партию большевиков. Армия была для меня и семьей, и университетом, и боевой школой. Я ловил шпионов‑контрабандистов на границе, готовил снайперов, изучал общеобразовательные предметы.
Я стал лейтенантом. Партийная организация доверила мне ответственную работу – избрала секретарем партбюро полка.
И я спросил себя:
«Иван Мошляк, кому ты обязан всем, что есть хорошего и светлого в твоей жизни? Себе? Своим особенным каким‑то талантам? Или удаче? – Нет, ты обязан партии. Ты обязан Сталину. Ты жил в нескольких тысячах километров от Москвы, ты никогда не видел Сталина, а он, должно быть, не слышал твоего имени. Но всю свою жизнь ты чувствовал могучую, любящую сталинскую руку, которая тебя вела вперед, которая поддерживала тебя. Ты воспитан партией и Сталиным. Вот в чем твое счастье. Не будь революции – ходить бы тебе всю жизнь за чужими коровами да хлопать кнутом...»
Долго я в ту ночь не мог заснуть.
4 ноября нас вызвали в Кремль. Встретил я там много хасановцев знакомых, тоже награжденных. Вышел к нам товарищ Калинин. Тут все зааплодировали. У меня одна рука на перевязи, не действует, так я, – может быть, это смешным покажется, – здоровой рукой по колену захлопал. Никак удержаться не мог.
Товарищ Калинин вручил нам ордена и грамоты, приветствовал нас.
Меня выдвинули от имени всех награжденных держать ответ. Говорил я коротко, волновался. Я только сказал, что с именем Сталина на устах брали Заозерную, с его именем будем побеждать во всех грядущих боях.
Сталина и Ворошилова я увидел на параде в день двадцать первой годовщины Октября. А на следующий день меня и товарища Соленова снова вызвали в Кремль. Руководители партии и правительства принимали участников парада.
Товарищ Ворошилов произнес тост за героев Хасана.
Я подошел к столу, за которым сидели товарищ Сталин и его соратники. Я стоял рядом с вождем советского народа, приветствуя его. И Сталин ответил мне теплой, отеческой улыбкой.
Это было для меня величайшей наградой.

Картинки - рисованные - лезть в спойлер отказались. Поэтому в первозданном виде ознакомится с этими мемуарами можно здесь
http://militera.lib.ru/prose/russian/moshlyak_in01/index.html

 

Spoiler: Хасанский фрагмент мемуаров 1978 года

На Хасане


В мае 1938 года меня избрали секретарем партийной организации полка. Это большая честь, конечно, но работы на меня сразу навалилось столько, что поначалу даже немного растерялся. Ведь опыта партийной работы у меня, что называется, кот наплакал. Свободного времени совсем не оставалось. Посмотришь, другие командиры, закончив рабочий день, давно уж в семейном кругу отдыхают, а ты еще в штабе сидишь или в клубе. Либо планы работы составляешь, либо собеседование проводишь, либо политинформацию, либо хлопочешь о выпуске боевого листка...

В субботу 23 июля я пришел домой поздно, в двенадцатом часу ночи, — задержался в штабе. Заснул, едва голова коснулась подушки. Утром вставать не торопился — воскресенье, ничего важного на этот день не намечалось. В самый раз бы отоспаться за всю суматошную неделю.

Поднялся около девяти, решил позавтракать, а потом еще часика два соснуть. Но благодушным планам моим не суждено было осуществиться. На крыльце послышались торопливые шаги, раздался стук в дверь и на пороге появился рассыльный.

— Товарищ лейтенант, вас вызывает в штаб командир полка.

Я оставил недопитым стакан чаю, на ходу дожевал бутерброд и помчался по вызову. По дороге гадал: «Зачем я понадобился в штабе в воскресенье?» Но на душе уже было тревожно: «Видимо, что-то случилось на границе».

В кабинете командира полка майора Соленова находились комиссар старший лейтенант П. И. Бондаренко и-заместитель начальника штаба капитан Г. Н. Низовский. Я доложил о прибытии. [28]

— Садитесь, Иван Никонович, — спокойно, даже несколько флегматично сказал Соленов. — Хочу ознакомить вас с обстановкой.

Я сел на стул и, не утерпев, спросил:

— Японцы?

Чуть щуря темно-карие глаза, комиссар метнул на меня острый взгляд:

— Угадал...

Мое воскресное благодушное настроение как рукой сняло. Вот оно — начало...

— Обстановка такая, — все тем же ровным, спокойным голосом продолжал командир полка, — в районе озера Хасан японцы сосредоточили большие силы. Это неспроста. Возможны всякого рода провокации. Командир дивизии приказал мне выделить усиленный батальон и к утру двадцать пятого июля сосредоточить его вблизи границы. Хотелось бы, Иван Никонович, знать твое мнение, как секретаря парторганизации: какой батальон целесообразнее всего направить для выполнения этой боевой задачи? Дело ответственное... да и почетное. А вы к тому же из всех нас,—Соленов взглянул на комиссара Бондаренко и капитана Низовского,—самый старый служака в полку. Вам, как говорится, и карты в руки.

Отличительной чертой Павла Григорьевича Соленова было глубокое уважение к подчиненным, умение использовать их опыт и знания. Сам он, участник гражданской войны, обладал большим военным и жизненным опытом, и это вызывало к нему большие симпатии.

Я прослужил в полку восемь с лишним лет, вырос от рядового до командира роты, поэтому хорошо знал его личный состав. «Какие условия необходимы, чтобы батальон сумел выполнить ответственную боевую задачу — не пропустить японских захватчиков на советскую землю? — лихорадочно думал я. — Отличная боевая выучка личного состава — раз. Наличие близкого к штатному расписанию количества командиров в батальоне — два (практически такое случалось редко). И третье — боевые качества самого командира батальона. Он должен отлично знать военное дело, быть стойким, мужественным человеком. Ну конечно, всем этим условиям отвечает 3-й батальон и его командир старший лейтенант Разодеев».

Все эти соображения я изложил командиру полка.

Павел Григорьевич подумал, переглянулся с комиссаром (тот согласно кивнул головой) и сказал: [29]

— Твое мнение, Иван Никонович, совпадает с нашим.

Он снял телефонную трубку и приказал поднять по тревоге 3-й батальон. Положив трубку, все тем же спокойным, будничным голосом проговорил:

— Мы вот с комиссаром решили направить тебя с третьим батальоном для помощи Разодееву в организации партийно-политической работы.

Я встал по стойке «смирно»:

— Есть, отправиться с третьим батальоном, товарищ майор!

— Через час я собираю руководящий состав, буду ставить задачу, тебе надо присутствовать. А пока можешь быть свободным.

Я вышел из помещения. Как и полчаса назад, на улице ярко сияло солнце. Около крыльца щебетали воробьи, поклевывая кем-то рассыпанную пшенную крупу. Тишина и мир, казалось, царили на земле. Но это только казалось... Со стороны казарм 3-го батальона уже слышались громкие команды.

Под вечер того же дня 3-й батальон посадили на грузовики с брезентовыми навесами, и колонна тронулась в путь. Я ехал в кузове одной из машин вместе с 7-й ротой. Всматривался в лица бойцов и не видел на них тревоги, страха. Спокойные веселые молодые ребята. Вот пулеметчик комсомолец Бабушкин, балагур и шутник, улыбка не сходит с лица. Когда грузились, Бабушкин, вскочив в кузов, крикнул своему второму номеру:

— Гоша, давай переводчика!

Второй номер подал ему ручной пулемет.

— Почему «переводчик»? — поинтересовался я.

— А как же, товарищ лейтенант, переводчик и есть. Ведь ему придется разговаривать с самураями на понятном им языке.

Слова эти были встречены смехом.

— Он у тебя, значит, по-японски балакает?

— А это смотря с кем повстречается. По надобности может и немца вразумить...

И сейчас бойцы все еще перешучиваются насчет «переводчика».

Тут же снайперы Корнеев и Русских, неразлучные друзья. Оба успешно учились в снайперской школе, остались на сверхсрочную. Отличные стрелки, снайперская винтовка у каждого тщательно зачехлена — берегут ее и лелеют, будто любимую девушку. Оба — люди серьезные, [30] основательные, спокойные. Оно и понятно: снайпер — ведь это не только верный глаз, но и крепкие нервы, и твердый характер.

Миновали улицы поселка, впереди открылись поля, за ними невысокие сопки, сплошь заросшие дубняком. Красивые здесь места. Дорога то взбегает на возвышенности — и тогда слева открывается вид на Тихий океан, — то спускается в низины, где раскинулись дубовые рощи. Ветви деревьев шуршат по брезентовому навесу и кажется, будто машина вошла в туннель, освещенный зеленоватым светом.

Мы приближались к океану, к пункту, где нам предстояло пересесть на рыбацкие моторные суда — кавасаки. Кружной путь морем к озеру Хасан диктовался необходимостью. Кратчайшая дорога к нему шла по открытой местности и просматривалась японцами на большом расстоянии, а сосредоточиться у границы батальон должен был скрытно.

Все отчетливее слышался шум прибоя. И вот за поворотом дороги в вечернем сумраке открылся безграничный океанский простор. В лицо пахнул солоноватый, пахнущий йодом ветер. Волны гулко бухали о скалистый берег. Граница воды и суши была обозначена белесой лентой прибойной пены.

Кавасаки поджидали нас в бухте. Мы быстро погрузились на них со всем снаряжением и отправились в путь. Ощутимо покачивало.

В начале ночи высадились на берег, построились в походные колонны и двинулись в сторону озера Хасан. Дорога была тяжелая. Она то забирала круто в гору, то обрывалась у края болота, которое приходилось преодолевать. Над колонной вились тучи мошкары, воздух звенел от нее. Мошкара набивалась в нос, рот, уши...

Слышу тихий голос Бабушкина:

— Ну, за эту дорожку мне японцы отдельно заплатят.

Приглушенный смех: не унывают ребята.

Позади остается еще несколько километров.

— Стой! — слышится негромкий голос комбата Разодеева.

Колонна останавливается. Предрассветную тишину нарушает лишь тяжелое дыхание бойцов. Мы — в районе сосредоточения.

Я хорошо знал окрестности озера Хасан: мне не однажды приходилось бывать здесь. Длинным овалом вытянулось [31] оно вдоль границы. Вдалеке, за озером, в туманном мареве поднималась сопка Заозерная, поросшая низкорослым дубняком. По обратному склону сопки проходила граница. Правее виднелась сопка поменьше — Безымянная, она целиком находилась на нашей территории.

Было понятно, почему именно в этом районе японские генералы сосредоточивают свои войска. Обе сопки были выгодны им в тактическом отношении. С их вершин открывалась для обзора наша территория. Установи на гребне сопок пушки — и любая цель в многокилометровом секторе открыта для обстрела. Учитывали японцы и то, что подходы к сопкам для наших войск крайне затруднены и могут насквозь простреливаться пулеметами с японской стороны.

Для нас, с военной точки зрения, обе сопки также представляли большую ценность. С их вершин была видна железная дорога, по которой японцы подвозили к границе свои войска. В случае начала войны наша артиллерия имела возможность в течение считанных минут парализовать всякое движение по ней.

В нашей прессе того времени инцидент у озера Хасан объяснялся иногда тем, что самураи хотели прощупать нашу готовность. Конечно, и это входило в замыслы командования Квантунской армии. Но главная цель заключалась в другом. Ее диктовала военная необходимость. Готовясь к войне с нами, японские милитаристы понимали: чтобы развить успех, нападающая сторона должна обеспечить себе позиционное преимущество хотя бы на направлении главного удара. Таким направлением было владивостокское, проходившее через район озера Хасан. Владение сопками Заозерная и Безымянная при нанесении, удара обеспечивало японским войскам необходимое преимущество.

Планом японского генерального штаба предусматривалось: в случае успеха операции по захвату и удержанию господствующих высот ввести в бой главные силы и начать массированное наступление в глубь советской территории. Для этой цели в районе озера Хасан японцы сосредоточили несколько пехотных соединений, три пулеметных батальона, бронепоезда, отдельные танковые, тяжелые артиллерийские и зенитные части и семьдесят самолетов. Всего вражеская ударная группировка насчитывала тридцать восемь тысяч человек. К сожалению, тогда мы еще этого не знали. [32]

Наш 3-й батальон расположился у подножия невысокой сопки на поляне, поросшей полынью выше человеческого роста. Кто бывал на Дальнем Востоке, на Сахалине, знает: гигантизм травянистых растений там не исключение, а правило. Все же, не полагаясь целиком на высокую траву, мы приняли дополнительные меры к маскировке.

Четыре дня было тихо, жизнь батальона шла по обычному армейскому распорядку. Утром 29 июля к лагерю подкатила эмка, из нее выскочил младший лейтенант-пограничник, козырнул часовому:

— Вызовите командира!

Бросив недопитый стакан, навстречу пограничнику уже бежал комбат Разодеев.

— Товарищ старший лейтенант, вас немедленно просят в комендатуру, — отрапортовал пограничник.

Разодеев вскочил в машину, и она умчалась.

«Начинается», — подумал я. Не дожидаясь, какие вести привезет командир, приказал батальону приготовиться к выступлению. Вскоре вернулся Разодеев, бросил мне на ходу:

— Выступаем! — И рассыльному: — Ротных ко мне! Пяти минут не потребовалось, чтобы построить батальон и покинуть лагерь.

— За мной, бегом! — скомандовал комбат.

Колонна перешла на бег. Направление — к правой оконечности озера. Значит, к Безымянной. Я догнал комбата:

— Что там, Коля?

— Японцы на Безымянной!

— А пограничники?

— Отбиваются... Бросили подкрепление... Но самураи жмут... Так что придется поработать...

«Поработаем», — подумал я, прислушиваясь к приглушенному травою и влажной землей дружному топоту за спиной.

Когда добрались до озера, перешли на шаг.

— Тихо... что-то, — тяжело дыша, сказал Разодеев. — Неужели...

Я понял его тревогу: неужели впереди нет наших, всех положили?

Из-за бугорка выехал всадник в зеленой фуражке, за ним еще несколько. Передний направил лошадь к нам. В петлицах два кубика — лейтенант. Улыбнулся, осадил коня: [33]

— Привет пехоте! Медленно ходите...

— Где японцы? — спросил комбат.

— Где и положено — на той стороне.

— Отбились, значит?

— Точно. Вашему батальону, товарищ старший лейтенант, приказано запять позиции по границе. Я покажу участок.

Лейтенант спешился, отдал лошадь одному из сопровождавших его бойцов.

Колонна, продираясь сквозь кустарник, начала подниматься на сопку. Неподалеку от вершины, на свободной от кустарника пролысине, мы увидели убитых японцев. Мундиры цвета хаки с пятнами крови, белые обмотки, тяжелые, с толстыми подошвами, ботинки. Один из убитых привлек мое внимание. Ботинки его были перекинуты на шнурках через плечо, обут же он был в легкие туфли, похожие на сандалии.

— Смотри, комбат, — толкнул я Разодеева локтем,— и ботинки снял, а убежать так и не удалось.

— Штыком достали, видишь, мундир распорот, — отозвался комбат.

Бойцы в колонне притихли. От вида обезображенных трупов, над которыми уже роились мухи, пусть даже трупов врагов, им стало не по себе. Впервые видели они, да и мы с Разодеевым тоже, страшную, чудовищную сторону войны. В душу закрался страх, кому-то из нас суждено умереть, может быть мне. Я знал: то же самое гнетущее чувство испытывают и комбат, и бойцы...

Но знал я и другое: никто из нас не струсит перед лицом смертельной опасности, ибо воспитанное в нас чувство долга сильнее страха.

Два года назад в бою погиб мой друг лейтенант Краскин, и нам, его товарищам, стало больно, когда мы узнали об этом. Но мы продолжали службу и вот сейчас шли к границе, чтобы заслонить ее собою от посягательств врага, и были твердо уверены: если погибнем — на наше место встанут другие...

Я хотел спросить пограничника, много ли полегло наших, но почему-то промолчал. Ясно же — и японцы не горохом стреляют, и убивать они обучены...

Перевалило за полдень, когда мы заняли оборону на склоне сопки, обращенной к японской стороне. Граница находилась в сотне метров впереди. Никаких вещественных признаков ее мы не увидели. Трава, кустарник, узкая [34] речушка... Но на карте, что лежала у Разодеева в планшете, граница была обозначена четкой красной линией. И если взглянуть на эту карту, можно мысленно провести границу на местности: вон тот кустик на нашей стороне, а тот, что в двух метрах пониже, — на японской. Седьмая рота и часть пулеметчиков во главе с лейтенантом Евдокимовым окопались на Безымянной. Я остался с ними. Остальные роты Разодеев повел на Заозерную.

— Ну, счастливо, Ваня, — улыбнулся он мне на прощание, подавая руку.

— Давай! — Я влепил свою ладонь в его.

Тишина на границе. Ни души на японской стороне. Где они там прячутся? Видимо, в хорошо замаскированных блиндажах. Сверху я вижу только наши секреты, выдвинутые вперед, к самой пограничной линии. В полукилометре — кукурузное поле, за ним — корейская деревушка. Бывало, в спокойное время на этом поле работали крестьяне. Теперь — ни души. Деревня словно вымерла. Значит, японцы выселили крестьян. А это может означать только одно — пограничная полоса стала прифронтовой.

Жаркое июльское солнце скатилось к верхушкам сопок на западе. Бойцы поужинали сухим пайком. Стемнело. Высыпали звезды. Стало прохладно. Наступила ночь. Рота находилась в полной боевой готовности. Никто не сомкнул глаз. Я прошел вдоль позиции роты, поговорил с бойцами. Настроение бодрое. Но чувствуется взволнованность. Ждут ребята — вот-вот начнется... Пулеметчик Бабушкин по обыкновению балагурит:

— Скучно, товарищ лейтенант. Спят, видно, самураи, намучились с утра, когда им наши дали.

— Это их дело, вот вы не засните, — отвечаю.

— А я привык не спать. До армии, бывало, целое лето в ночном...

— Из деревни родом?

— Так точно, из Тульской области, деревня Детчино.

Поговорил с Бабушкиным, с его вторым номером Гошей о деревенской, так знакомой мне жизни. А на душе кошки скребут. Тишина. Что она означает? Ведь это не просто тишина, а пограничная тишина.

Рассвело. Легкий туман в низинах зарозовел. Взошло солнце. А на той стороне по-прежнему ни души, ни звука. Что же это на самом деле? Неужели отвели японцы войска? [35]

Солнце чуть поднялось, и сразу захотелось укрыться в тень — жарко.

День тянулся томительно долго. Бойцы спали по очереди. Дважды приходил связной от Разодеева. Наконец скрылось солнце, отступила изнуряющая жара. «Сколько же нам здесь сидеть? — думал я. — И из полка никаких вестей...»

От озера, от реки Тумень-Ула, что петляла по японской стороне, начал наползать туман. Прошлой ночью он был редок, а нынче разливалась сплошная молочная густота, поглощая кустарник на склонах сопок.

Стемнело. Видимости никакой. Влажная мгла окутала все вокруг. Самая подходящая обстановка для поиска разведчиков. На душе неспокойно. Отправился вдоль боевых порядков. Навстречу — командир взвода младший лейтенант Бакулин.

— Как у вас?

— Как в кино, товарищ лейтенант.

Смеюсь:

— Почему «как в кино»?

— Вокруг темно, впереди бело, и чувствуем локоть друг друга.

— И смотрите только вперед?

— Так точно.

— А вы и на фланги посматривайте — коварство нашего противника известно.

— Слушаюсь.

Перед рассветом навалилась на меня дремота. Сижу в своем окопчике, клюю носом. И вдруг впереди у подножия сопки грохнул выстрел. За ним — второй, третий... И вот уже застучал пулемет. С нашей стороны в ответ не раздалось ни единого выстрела. Выдержали нервы у бойцов: никто не открыл без приказа огня. А демаскируй мы расположение наших огневых точек — японцы накрыли бы их минами или артиллерией. Тенью проскользнули выдвинутые вперед наблюдатели. Значит, поднялись японские цепи. Вскоре донесся топот сотен ног, крики «Банзай!», затем показались размытые туманом силуэты вражеских солдат. До них оставалось не более полусотни метров, когда вверх взвилась ракета, пущенная командиром роты, и тотчас послышалась команда, раскатившаяся многократным эхом:

— Огонь! Огонь! Огонь! [36]

Залпом грянули винтовочные выстрелы. Захлебываясь, застрочили пулеметы. Били на выбор, в упор. О себе не говорю, я снайпер, но тут и обыкновенные стрелки не мазали. По инерции японские цепи еще несколько секунд, редея на глазах, катились вперед. Потом замерли на мгновение и, как волна прибоя, хлынули вниз по склону, растаяли в тумане. Отступление произошло столь стремительно, что мне удалось сделать в спину японцам не более двух выстрелов. Впереди, перед собою, на узком участке, я насчитал десятка полтора убитых... Да, не берегут японцы своих солдат. Но теперь и нам не поздоровится — жди минометно-артиллерийского налета.

И верно, в наших боевых порядках начали рваться мины, осколки с противным визгом пролетали над головой. Появились убитые, послышались стоны раненых. Ползком засновали между окопчиками санитары.

Минут через двадцать опять показались японские цени. На этот раз они были не так густы, солдаты шли перебежками, часто ложились. Мы не стреляли, ждали, когда атакующие достигнут пристрелянной полосы. В то же время важно было не допустить, чтобы они приблизились на бросок гранаты. Когда заработали наши пулеметы, японцы залегли, и тотчас позади пих, в глубине, зарницей блеснули вспышки орудийных выстрелов. Прицел вражеские артиллеристы взяли неточный, снаряды рвались позади нашей позиции.

Судя по звуку разрывов и треску пулеметов, жаркий бой шел и на Заозерной. Как-то там Разодеев? Исходя из огневой мощи противника, на обе сопки наступает не менее двух полков пехоты с артиллерией.

Под грохот канонады шла ружейно-пулеметная перестрелка. Теперь японцы начали подбираться к нашим позициям ползком. На участке Бакулина послышалось громкое «Ура!». Значит, он контратаковал и дело дошли до гранат и штыков. В центре я держал японцев на почтительном расстоянии. Бабушкин со своим пулеметом-«переводчиком» и снайперы прижали их к земле.

Вскоре на участке Бакулина все стихло, отошли японцы и в центре. Вторая атака захлебнулась.

Мне хотелось обсудить положение с Разодеевым. Сейчас нас японцы опять накроют артиллерийским огнем, лишат маневра и, пользуясь численным превосходством, могут охватить с флангов. Выставить бы туда пулемет. Послать бы связного к Разодееву, выяснить обстановку. [37]

Но сделать это можно было только с командного пункта роты. Оставить же боевые порядки в сложившейся обстановке я не мог.

После новой получасовой артиллерийской подготовки японцы опять атаковали. Они едва не ворвались в наше расположение, отбросить их удалось лишь контратакой.

Лично для меня это была знаменательная контратака. Только после нее я почувствовал себя настоящим, обстрелянным солдатом. До того в душе моей тлел страх, и его приходилось гасить усилием воли. Но когда политрук роты Долгов, швырнув в гущу японской цепи гранату, поднялся и крикнул: «За мной! За Родину!», когда неведомая сила заставила меня оторваться от земли и броситься вслед за Долговым навстречу врагу, когда я увидел ужас в раскосых глазах очутившегося вдруг передо мною малорослого японского солдата и, отбив его машинальный выпад, с разгона влепил ему в висок приклад, вот тогда все изменилось. Возвращаясь вместе с бойцами на исходную позицию, я почувствовал, что мне весело, что нет под сердцем прежнего отвратительного холодка. Враг боится меня, несмотря на свое многократное численное превосходство, значит, я сильнее его.

Прекрасное это чувство — ощущение собственной силы, ловкости, неуязвимости. Вызывающе звенит в душе: «А ну-ка, суньтесь еще! А ну-ка!..» Только тут, пожалуй, до конца стал мне понятен смысл поговорки: «Смелость города берет».

...День клонился к вечеру. Заходящее солнце било в глаза, ярко освещало наши позиции. Опять начали долбить нас японская артиллерия и минометы. Значит, жди четвертой атаки. Выдержим ли? В строю осталась едва ли половина бойцов. Бакулин тяжело ранен: во время последней контратаки пуля пробила ему грудь. Пулеметчик Бабушкин и его второй номер Гоша иссечены осколками гранаты, пулемет вышел из строя. Под огнем санитары едва успевали выносить раненых.

Прибыл связной от Разодеева, передал приказ: батальону отойти за озеро, запять позиции на ближайших высотах. Причина такого приказа была понятна. Стрельба слышалась справа: углубляясь в наш тыл, японцы пытались взять нас в кольцо. Отходили под прикрытием сильных заслонов, потому что с заходом солнца противник опять ринулся в атаку. [38]

К ночи батальон вышел из полуокружения и закрепился на ближайших к озеру сопках. От Разодеева я узнал, что приказ об отходе отдал майор Соленов.

— Так он здесь? — обрадовался я. — И полк с жим?

— Полк подойдет к утру.

Едва мы успели расположиться, как на КП Разодеева появились командир нашего 118-го полка майор Соленов, представитель штаба Дальневосточного фронта полковник Федотов и начальник погравотряда полковник Гребеник.

Выслушав доклад Разодеева, Павел Григорьевич Соленов взглянул на меня:

— А ты, парторг, как оцениваешь обстановку? Сумеем мы одним полком выбить самураев с нашей земли?

— Полк подойдет утром, товарищ майор, а противник времени до утра терять не будет — укрепится, подтянет на сопки артиллерию. К тому же силы у него — не меньше двух полков, а при наступлении нужно по меньшей мере трехкратное превосходство. Чтобы уничтожить противника и восстановить государственную границу, потребуется вся наша сороковая дивизия и сильная артиллерийская поддержка. Хорошо бы еще и танки. А решение выбить противника силами одного полка считаю ошибочным. Только людей положим...

— Вот что значит у страха глаза велики, — с усмешкой перебил меня полковник Федотов. — Побили их — им уже и два полка мерещутся, и чуть ли не вся Квантунская армия.

— А нас не побили, товарищ полковник, — возразил я. — Мы отступили по приказу.

— Вот по приказу одним полком и вышибете самураев за кордон,— вмешался полковник Гребеник. — А то отступать — у них приказ, а наступать — дивизию давай.

— А ты что скажешь, Разодеев? — обратился Соленов к комбату.

— Считаю, Мошляк прав. Одним полком штурмовать сопки бессмысленно. Это не обычная провокация. Японцам сопки нужны как трамплин для броска на Владивосток, и держаться они за них будут зубами. Людей потеряем, а задачу не выполним...

— Та-ак, — в раздумье произнес майор. — Что ж, сейчас свяжусь с комдивом, доложу обстановку.

Начальство удалилось.

Ночью там и тут в районе позиций батальона и пограничных [39] частей начиналась перестрелка. Японские разведывательные отряды прощупывали нашу оборону.

Рано утром в район озера Хасан прибыл весь 118-й полк, а до полудня и остальные два полка 40-й дивизии— 119-й и 120-й. Как я потом узнал, командующий Дальневосточным фронтом Маршал Советского Союза В. К. Блюхер, получив сообщение о захвате японцами сопок Заозерная и Безымянная, немедленно поставил перед командиром 40-й дивизии полковником В. К. Базаровым задачу: уничтожить противника между государственной границей и озером. Именно уничтожить, а не прогнать, чтобы неповадно было японцам ходить на советскую землю.

Когда стало известно о прибытии дивизии, настроение у бойцов и командиров поднялось. Хотя, конечно, болели душа и у меня, и у других за тех, кто погиб на сопках. Нелегко было привыкнуть к мысли, что человека молодого, цветущего, с которым ты еще вчера разговаривал, шутил, смеялся, сегодня нет в живых... И мало утешала мысль: «Что поделаешь! Война есть война. Может быть, завтра и меня не станет».

В середине дня майор Соленов собрал командиров подразделений и объявил им приказ полковника Базарова о наступлении. По разработанной в приказе диспозиции удар наносился с двух сторон — с севера и с юга. С севера сопку Безымянная должны были атаковать 119-й и 120-й полки. С юга, на Заозерную, наступал наш 118-й полк. Задача заключалась в том, чтобы уничтожить противника на примыкающих к государственной границе склонах сопок. Общее наступление было назначено на утро 2 августа, то есть на завтра.

Ночью нашему полку надлежало занять исходные позиции на склоне высоты 62,1. После того как закончилось совещание командиров, майор Соленов попросил меня остаться.

— Дело такое, парторг. Ты знаешь местность, так что отправляйся со взводом Свириденко в разведку. Надо проверить дорогу к месту сосредоточения и заодно найти исходный рубеж для атаки, такой, чтобы не попасть сразу под огонь пулеметов. Задача ясна?

— Так точно!— Я вдруг непроизвольно зевнул и, спохватившись, прикрыл рот ладонью. Павел Григорьевич улыбнулся, обнял меня. [40]

— Знаю, друг, что устал, да что делать. Вот уж возьмем Заозерную, отоспимся.

Я вытянулся по стойке «смирно».

— Разрешите выполнять?

— Выполняйте.

Ночь была светлая, лунная. А как бы пригодился позавчерашний туман! Теперь по открытому месту не пройти.

— Двинем через болото, — предупредил я бойцов. — У кого что плохо закреплено, крепите как следует, а то споткнетесь, японцев всполошите.

Выступили. Впереди мы со Свириденко, за нами взвод. Свернули к мелкому озерцу, зашагали прямо по воде, потом по прибрежной трясине. Кое-где пришлось пробираться ползком. Дошли до подножия высоты 62,1. Между ней и сопкой Пулеметная глубокая лощина. Кстати, название «Пулеметная» мы дали этой высоте потом. И вот почему. Японцы столько там понатыкали пулеметов, что, когда они все разом начинали стрелять, сопка казалась живой. И невелика высотка, а надежно прикрыла юго-западные склоны Заозерной.

Я подумал, что хорошо бы сосредоточиться для атаки в лощине. Здесь мертвое пространство. Прошли в лощину. Действительно, отсюда верхушки Пулеметной не видно. Значит, и нас не видно оттуда. Мы отошли к высоте 62,1 и послали бойца с донесением. Через час начали прибывать подразделения полка. Привезли ужин на лошадях. Но мне было не до еды, а спать хотелось так, как никогда больше ни до, ни после этого. За последние трое суток удалось сомкнуть глаза всего два-три раза на час, не больше, да и то днем. Но теперь, поблизости от вражеских позиций, о сне нечего было и думать. Беспокоили секреты — не задремали бы бойцы.

— Не спать, не спать, — говорю бойцам, а у самого в глазах все плывет.

Перед рассветом Соленов приказал 2-му и 3-му батальонам сосредоточиться в лощине для атаки. Японцы, заметив движение, открыли пулеметный огонь. Наши пулеметы, установленные на вершине высоты 62,1, начали бить по огневым точкам врага. Японцы вынуждены были отвечать им. Так что батальоны без потерь заняли лощину.

Без четверти девять загремела наша артиллерия. Первые же залпы накрыли японские окопы, порвали ряды [41] колючей проволоки, разметали ее. Гул артиллерии слышался и с севера, там также громили японские позиции. Но вот канонада смолкла.

— Приготовиться к атаке! — донеслось до меня.

Узнаю голос командира роты Скрипченко. Репетую команду:

— Приготовиться к атаке!

И дальше слышу перекатом:

— Приготовиться к атаке!..

Секунды тянутся томительно долго. Раз... два... три...

— Вперед! За мно-ой! Ур-ра-а! — Эти слова звучат слева.

Вскакиваю:

— Ур-ра-а!

— ...а-а-а-а!!! — ураганом взметнулось сзади, спереди, справа, слева...

Теперь только вперед, вперед... Назад пути нет, не может быть...

Врассыпную карабкаемся по склону сопки, прячась за камни, стреляем на ходу. Вот и пулеметные гнезда врага. Они ожили. Десятки, сотни гранат полетели из-за укрытий в ответ на огонь. Взрывы слились в сплошной грохот. Сквозь этот грохот слышу голос Скрипченко:

— Впере-ед!

Бросаю на бегу еще пару гранат. И вот она, радость бойца, — вижу спины убегающих японских солдат. Высота наша! Теперь дальше, не останавливаться, с ходу захватить Заозерную. Наши пулеметы бьют вслед убегающему врагу. Молодец Скрипченко, сумел организовать преследующий огонь. Вперед! Вперед!

Вот и вершина высоты... И тут противник обрушил на нас яростный огонь пулеметов, минометов и артиллерии. Меня сбила с ног взрывная волна. И вовремя. Кусты, находившиеся за моей спиной, тотчас будто пилой срезало пулеметными очередями.

Роты залегли. Что собирается делать Скрипченко?

Где он? Окликнул залегшего в пяти-шести шагах от меня старшину роты:

— Моргунов, где старший лейтенант?

Моргунов повернул голову, лицо его как-то жалко скривилось.

— Убило товарища Скрипченко...

Я ударил кулаком по земле. Ах, война, война!.. Ах вы гады, самураи!.. [42]

Японцы перенесли пулеметный огонь вправо. Оттуда доносилось «Ура!». Видимо, Соленов бросил на Заозерную резерв—1-й батальон. Но вскоре «Ура!» смолкло — значит, и 1-й батальон прижат к земле. А японские орудия все долбили и долбили Пулеметную, перемешивая с землею редкий кустарник.

Пришел приказ: отойти с вершины Пулеметной на склон и новых атак не предпринимать.

Вечером около полкового КП я повстречался с комбатом 3 Николаем Разодеевым и командиром пулеметной роты Артемом Шустровым. Оба курили, сидя на травке, лениво перекидывались словами. Я уже знал, что Разодеев с двумя десятками бойцов первым ворвался на вершину Пулеметной. В завязавшемся там молниеносном рукопашном бою было уничтожено около шестидесяти японских солдат. Левый рукав у Разодеева был распорот, из прорехи проглядывал бинт.

— Здорово, герои! — Я пожал товарищам руки, присел рядом.

— Ты, Ваня, множественным числом не бросайся, — улыбнулся Шустрое. — Не герои, а герой. — Он указал большим пальцем на комбата.

—Тот не принял шутки, нахмурился.

— Что, рана болит? — спросил я. — Чем это тебя?

— Да самурай-офицерик тесаком задел. Ерунда.

— А что не весел?

Разодеев неопределенно махнул рукой и промолчал.

— Ну, говори, говори. Я все же парторг, мне по должности положено претензии выслушивать.

— Да что тут говорить — сами видите...

— Ну, видим: Заозерная и Безымянная все еще у японцев.

— А почему? — Разодеев пристально взглянул мне в глаза. — Воюем по-дурацки, живой силой. Все шапками норовим закидать. Ты же сам говорил: «Хорошо бы танки». А где они? У меня батальон молодых парней, у каждого мать, отец, жена или невеста. Я не хочу, чтобы парни эти умирали. Скрипченко вот... Как я буду его детишкам в глаза смотреть?

— Зря ты так. — Я положил ладонь на плечо Разодеева. — Больно, конечно. Наши хорошие ребята погибают. Но ведь не напрасно. Приостановила наступление японцев, боевой опыт приобрели. [43]

— Все оно так, — мрачно согласился комбат. — Только получше можно бы подготовиться. Все виды техники двинуть — танки, авиацию, тяжелую артиллерию. Смешали бы самураев с землей. А мы — с наскока.

— Верно, торопимся, — согласился я. — Но тут ведь не только военный, но и политический момент надо учитывать.

— Да понимаю, Иван, я все это. Понимаю. Ребят только, говорю, жалко.

— Не одному тебе жалко. Ничего, потерпи. Раз приказано закрепиться, значит, завтра-послезавтра подтянут и танки, и авиацию, и тяжелую артиллерию...

— И будет самураям веселая жизнь, — подхватил Шустров.

— Знаю, что будет, — усмехнулся Разодеев, встал, расправил гимнастерку. — Ну, я в батальон. Бывайте.

Мы расстались.

Утром следующего дня к нам в полк прибыл комкор Григорий Михайлович Штерн, бывший начальник штаба Дальневосточного фронта, а теперь командующий 1-й Приморской армией. Как нам стало известно, это он вчера приказал прекратить наступление, чтобы избежать ненужных потерь. В помещении красного уголка ближайшей заставы Штерп собрал совещание командного состава полка. Вошел в красный уголок — невысокий, плотный, лицо открытое — и сразу приступил к делу.

— Собрал я вас, товарищи командиры, для того чтобы обсудить итоги вчерашних боев. Люди вы теперь обстрелянные, так что есть о чем поговорить. — Повернулся к Соленову: — Павел Григорьевич, прошу вас объяснить, почему, на ваш взгляд, полк не сумел выполнить поставленную перед ним задачу — овладеть высотой Заозерная.

Поднялся майор Соленов, помолчал, вздохнул.

— Причин много, товарищ командующий. Первая: отсутствие у нас необходимого превосходства в силах. Перед нашим фронтом на высотах Пулеметная и Заозерная закрепилось до полка пехоты, которую поддерживала мощная минометно-артиллерийская группировка. Кроме того, на флангах и в глубине противник имеет сильные резервы. С нашей сторожы тоже были упущения. Приданная полку артиллерия не сумела подавить огневую систему японской обороны.— Поколебавшись секунду, Павел Григорьевич решительно сказал: — Думаю, что выполнить боевую задачу силами одной дивизии невозможно. [44] Потребуются дополнительные средства — танки, артиллерия.

— А как вы, Павел Григорьевич, оцениваете действия противника? — Хитровато прищурив глаза, командующий ожидающе смотрел на Соленова.

Мы с Разодеевым сидели рядом — переглянулись. Для нас понятен был скрытый смысл вопроса. Штерн хотел знать: проявит командир полка объективность в оценке противника или, как у нас случалось, займется обычным шапкозакидательством. Павел Григорьевич оказался на высоте.

— По-моему, самое опасное в бою, — сказал он, — недооценить силы противника. Успокоиться на том, что мы сильнее, — для этого большого ума не надо. Опыт показал: японский солдат хорошо подготовлен, особенно для ближнего боя. Он дисциплинирован, исполнителен и упорен в бою. Главным образом, конечно, в оборонительном.

— Согласен с вами, но не полностью, — сказал Штерн. — Вот вы говорили о наших ошибках и даже о ваших лично упущениях. В этой последней части что-то вы, Павел Григорьевич, скуповаты были на слова. — Командующий улыбнулся. Среди собравшихся возникло оживление. Переждав, когда оно уляжется, Штерн продолжал: — А ваших, то есть полкового масштаба, упущений достаточно много. Во-первых, от вас, как, впрочем, и из других полков, поступали неточные данные о противнике, о его силах, о его расположении. Основываясь на этих данных, штаб дивизии и ее командир ставили полку невыполнимые задачи. В результате некоторые подразделения попали под удар резервов противника, а наши резервы в нужный пункт вовремя подтянуты не были. Во-вторых, слабо организовано взаимодействие между батальонами, наступление готовилось наспех. Далее, вы не прибегали к охватывающим действиям, к маневру. И, наконец, главное: недостаточно хорошо провели разведку, и потому огневой системы и сил противника вы не знали. Вот вы говорите, перед вами полк противника, то есть силы как бы равны. На самом же деле перед вами стоят два полка, а на обеих сопках — целая японская дивизия, усиленная четырьмя-пятью дивизионами артиллерии...

Слова эти были встречены возгласами удивления.

— Да, да, — продолжал комкор. — Я не преувеличиваю. [45] Таким образом, ваш полк атаковал вдвое превосходящие вас силы. — Штерн улыбнулся. — Что называется, по-суворовски. Только благодаря героизму бойцов и командиров удалось вам ухватиться за высоту Пулеметная. Но, товарищи, вы знаете, что мощь современной армии — это не только героизм ее личного состава, но и многое другое, в частности насыщенность огневыми средствами, техникой. Второе наше наступление не будет похоже на первое. Мы с вами восстановим Государственную границу СССР и отобьем у самураев охоту нарушать ее. Так что со всею тщательностью, учитывая допущенные ошибки, готовьтесь к наступлению, товарищи. Приказ получите завтра. Желаю удачи.

Когда мы с Разодеевым вышли с заставы, нас нагнал лейтенант Шустров.

— Ну как вам показался комкор Штерн? По-моему, лихой командир.

— И с головой к тому же, — отозвался Разодеев. — С таким расколошматим япошек.

Командующий 1-й Приморской армией слов на ветер не бросал. В тот же день мы узнали, что в районе боевых действий уже сосредоточились 32-я стрелковая дивизия, танковая бригада и вся корпусная артиллерия. Мы ждали приказа о наступлении.

А пока продолжалась будничная позиционная жизнь: ночью поиски разведчиков, днем артиллерийские дуэли, пулеметные перестрелки, снайперская охота.

В эти дни перед наступлением немало работы нашлось для снайперской команды.

Отличились мои воспитанники — сверхсрочники Корнеев и Русских. Работали они обычно в паре, понимали друг друга с полуслова. Эти ребята имели верный глаз, железную выдержку, мгновенную реакцию, терпение, были изобретательны и неутомимы.

Когда после совещания у командующего я вернулся в расположение полка, артиллерийский наблюдатель сообщил, что позиции наши особенно беспокоит одна японская пушка. Примерный район ее расположения наблюдатель мне указал, но, где она находится точно, сказать не мог. Видимо, японские артиллеристы хорошо ее замаскировали.

Указанный район находился в секторе обстрела Корнеева и Русских, которые залегли на склоне Пулеметной. Где перебежками, где ползком я добрался до них. [46]

— Ребята, надо подавить пушку.

— Будет сделано, товарищ лейтенант, — тихо отозвался из травы Корнеев. — А где она?

—Если бы знали, артиллерией подавили бы. Где-то в вашем секторе. Понаблюдайте.

— Есть, понаблюдать.

Приникли мои снайперы к оптическим прицелам, лежат, молчат. Видно только, как стволы винтовок плавно ходят вправо, влево. Бухнул очередной выстрел пушки. Вижу, замерли стволы винтовок. И сразу — два выстрела. Нескольких секунд не прошло — еще два.

— Готово, товарищ лейтенант, — не отрываясь от прицела, доложил Корнеев.

— Проверим.

Смотрю на секундную стрелку часов. Минута, другая, третья. Должна бы пушка дать очередной выстрел. Молчит. Еще две минуты прошло.

— Молодцы.

И тут вижу: Русских легонько толкнул Корнеева ногой и повел ствол винтовки куда-то вправо. Туда же пошел и ствол винтовки Корнеева. Вглядываюсь в ту сторону. Да, что-то есть... Метрах в четырехстах, у подножия сопки, шевелятся заросли. Вглядываюсь до ряби в глазах. Ага, вижу. Одна голова, вторая, третья... Японцы гуськом крадутся под прикрытием высокой травы. Возможно, артиллерийская разведка...

Обе винтовки ударили разом. Первая и последняя головы исчезли. Еще два выстрела — второй и четвертой как не бывало. Двое оставшихся японцев метнулись было назад, но снайперы их опередили...

Подполз я поближе, пожал руку Корнееву и Русских:

— Спасибо, мастера.

Оба ответили по-уставиому, только тихо, почти шепотом:

— Служим трудовому народу!

— Советую сменить позицию, — сказал я. — А за пушечкой поглядывайте.

— Так точно.

Я вернулся в расположение полка.

Вечером 4 августа Штерн отдал боевой приказ № 1. В нем было сказано: «6-го августа 1938 года, после авиационной и артиллерийской подготовки я перехода в наступление, [47] 32-й стрелковой дивизии с севера и 40-й стрелковой дивизии с юга зажать и уничтожить войска противника между сопкой Заозерная и озером Хасан и восстановить государственную границу».

На следующий день командиры дивизий поставили боевую задачу полкам. По решению командира 40-й стрелковой дивизии главный удар должны были нанести 118-й и 120-й полки совместно с тремя танковыми батальонами. 119-й полк оставался в резерве, чтобы развить успех первого эшелона.

Во второй половине дня майор Соленов вернулся из штаба дивизии и отдал приказ командирам батальонов. 118-й стрелковый полк главный удар должен был нанести правым флангом в направлении высот Пулеметная и Заозерная. Боевой порядок — в два эшелона. В первом эшелоне 3-й и 2-й батальоны, а во втором 1-й батальон.

После оглашения приказа все работники штаба отправились в роты и батальоны. В штабе остался один дежурный.

У меня были свои заботы. Предстояло провести полковое партийное собрание. Собрались в тесный кружок у подножия сопки, в кустах. Люди пришли при полном вооружении, с винтовками и гранатами.

День клонился к вечеру, от озера Хасан тянуло сыростью. С японской и с нашей стороны ухали пушки, над головою с воем проносились снаряды. Где-то недалеко щелкали одиночные выстрелы снайперов, изредка слышались короткие пулеметные очереди. Впереди и на флангах у нас действовали дозоры и боевое охранение — враг находился в каких-нибудь двух-трех сотнях шагов. Люди, привыкшие говорить громко, теперь из предосторожности понижали голос почти до шепота.

Краткий доклад сделал комиссар полка Бондаренко. Он подвел итог прошедшим боям и разъяснил важность задачи, которую должен выполнить полк во время завтрашнего штурма.

В прениях выступили коммунисты Соленов, Лещенко и присутствовавший на нашем партийном собрании командир дивизии полковник Базаров.

Взволнованно говорил командир полка Соленов:

— Коммунисты, герои будущих боев! Вы стоите под знаменем, обагренным кровью наших лучших воинов — младшего лейтенанта Бакулинпа, старшего лейтенанта [48] Скрипченко и других. Знамя сто восемнадцатого полка овеяно славой в боях с японскими самураями. Воевать под этим знаменем — великая честь для каждого из нас. Идя в бой, помните, что мы освобождаем от врага священную землю нашей Родины.

Командир дивизии в своем выступлении выразил надежду, что наш полк первым ворвется на высоту Заозерная и водрузит на ее вершине Красное знамя Страны Советов.

Я предложил провести соревнование: какая рота полка первой водрузит Красное знамя на сопке. Предложение было единогласно принято. К ночи все командиры подразделений запаслись красными флагами — каждый хотел быть первым.

На том же собрании стоял вопрос о приеме в партию. За последние дни в моей сумке скопилось более тридцати заявлений от бойцов и командиров. Об этих товарищах много не говорили — они прошли проверку огнем. Среди них был и командир взвода Глотов. 2 августа он вместо со своим подразделением штурмовал сопку Пулеметная. Глотов бесстрашно шел во главе взвода и закидывал врагов гранатами. Он показал себя человеком большой отваги. Мы единогласно приняли Глотова кандидатом в члены ВКП(б).

В заключение вынесли краткую резолюцию. Партийное собрание полка постановило: приложить все силы к тому, чтобы первыми водрузить Красное знамя на вершине сопки Заозерная.

Ночью никто не спал. Командиры частей и подразделений уточняли задачи, организовывали разведку, взаимодействие с танкистами. Батальоны занимали исходное положение для атаки.

Рассвело. Все части уже находились на исходных рубежах. Можно бы начать атаку, по задерживала авиация. Дело в том, что склоны сопок закрыл густой туман, он мешал прицельному бомбометанию. Самолеты появились только в четыре часа дня, когда рассеялся туман. Шли они эскадрильями, эшелон за эшелоном, в каждом по нескольку десятков тяжелых машин. Воздух дрожал от гула моторов. Впервые мы видели столько боевой техники. От разрывов бомб заложило уши. Склоны Заозерной исчезли в черной пыли. Ответный огонь зенитной артиллерии врага оказался на редкость неточным — снаряды рвались с большим недолетом. [49]

Ровно в шестнадцать часов тридцать минут по японским позициям ударили сотни наших орудий. По сравнению с бомбовой бурей, пронесшейся над сопкой, огонь их показался мне жидковатым. Я мысленно упрекнул .брата Павла, который служил в артиллерийском полку корпуса в должности командира орудия. И будто услышал он меня — к концу артиллерийской подготовки плотность огня значительно возросла.

Еще не рассеялся дым над сопками, когда в атаку двинулись танки, а за ними пехота. Я взглянул на часы — ровно семнадцать часов. До вершины Заозерной было не больше трех километров, однако преодолевать их нам пришлось пять с половиной часов. Надел каску. Неудобно в ней, когда нещадно палит солнце, но порядок есть порядок.

Самое трудное направление атаки выпало 2-му батальону. Он должен был продвигаться вдоль заболоченного берега озера, где не пройти танкам. И мне, как секретарю партийной организации полка, предстояло идти с этим батальоном.

Каждый шаг давался с боем. Сначала выдвигали вперед пулеметы. Они подавляли огонь врага. Потом бойцы вырывались вперед, штыками и гранатами отбрасывали японцев. Проходили метров пятнадцать — двадцать и опять выдвигали пулеметы.

Местами суша глубоко врезалась в озеро, образуя бухточки. Приходилось продвигаться по пояс в воде, высоко подняв оружие. То ли от усилившейся жары, то ли от большого физического и душевного напряжения пот наливал мне глаза, и я на ходу плескал в лицо тепловатой водой. Я нес винтовку, а каково приходилось красноармейцу Попову, который шагал неподалеку от меня со станковым пулеметом на спине!

Когда мы шли через болото, сапоги Попова увязли в грязи. В .это время японцы повели по нас огонь. Попов изловчился, выдернул ноги из сапог и босиком побежал вперед. Добрался до кочки, установил на ней пулемет и повел ответный огонь, заставив японцев отойти. Благодаря Попову мы быстро продвинулись вперед и вышли врагу во фланг. Стало ясно, что наступление на этом участке обеспечено. Я отправился в 3-й батальон. Бежал пригнувшись, зигзагами, потому что местность открытая и пули часто позвенькивали над головой. Как-то там Разодеев, жив ли? [50]

В траве что-то золотисто блеснуло. Раздвинул траву — пулеметная лента, полная, не начатая. Видно, кто-то обронил. Поднял ее, побежал дальше. Тут и там начали рваться снаряды. Понял: заметили меня японские артиллеристы. Они и по одиночному бойцу стреляли из пушек. Пробежал еще метров сто — снаряды рваться перестали. Вот уже и боевые порядки наступающего батальона. Отдает какие-то распоряжения своим пулеметчикам Артем Шустров. Окликнул его:

— Эй, Шустров! Ты будешь терять, а я за тобой подбирай?! Возьми двести пятьдесят патронов.

Артем подбежал, взял ленту.

— Вот спасибо, пригодится самураям на закуску!

Я повернулся, чтобы бежать дальше, и услышал за спиной глухой звук, какой бывает от падения тяжести.

Оглянулся — никого рядом, будто растаял Шустров. И вдруг увидел его, распростертого в густой траве. В руке зажата пулеметная лента. Подумал: «Чего это он? Огня испугался?»

Наклонился я над своим товарищем, повернул на спину. Он был мертв — пуля попала прямо в сердце. Спазма перехватила горло. Только что разговаривал со мною человек, улыбался — и уже нет его в живых. Да, нет тяжелее потерь, чем на войне. Потому что умирают там здоровые, сильные, полные жизни люди.

Снял я с Шустрова наган, взял его окровавленный партбилет, документы, сунул себе в сумку. Вынул из остывшей руки пулеметную ленту и пошел. Эх, Артем, Артем... Как я жене твоей скажу?..

Нашел комбата Разодеева, рассказал о гибели нашего товарища. Он тотчас приказал принять пулеметную роту одному из командиров взвода.

— А у меня лейтенант Панкин ранен,—хмуро сказал Разодеев. — Остался я без начштаба. Давай помогай...

— Какая обстановка? Вижу, продвигаетесь не шибко.

— Медленнее, чем загадывали. Заградительный артогонь мешает. Видишь, что делается...

Действительно, на поле боя ад стоял кромешный. То и дело вспыхивали желтым пламенем разрывы снарядов, с визгом и воем вспарывали воздух осколки, нет-нет да и находили они жертву...

— Я попробую прорываться вперед к крутым склонам, там мертвое пространство, артиллерия не достанет, — [51] сказал Разодеев, — а ты организуй подавление огневых точек.

— Добро.

Разодеев побежал вперед, туда, где под ожесточенным огнем залегли бойцы первой цепи.

Я поспешил на левый фланг, нашел ротного, дал ему задание засечь огневые точки врага — артиллерийские и пулеметные. Затем ту же самую задачу поставил перед другими командирами рот.

Опускались сумерки. От командиров рот начали поступать донесения о местонахождении огневых точек противника. Попытался по телефону связаться с Соленовым. Но провод, видимо, где-то порвало. Приказал телефонисту восстановить связь, а сам вместе с другим телефонистом и связными от рот двинулся вперед. Батальон вел бой уже на крутизне, куда не попадали снаряды.

Прибежал запыхавшийся связной комбата и сообщил, что Разодеев тяжело ранен в ногу и вынесен с поля боя.

— Принимаю командование батальоном на себя, — сказал я связному. — Немедленно передайте в роты.

В это время прибежал телефонист и сообщил, что связь налажена. Я позвонил Соленову, сказал, что взял на себя командование 3-м батальоном.

— Правильно поступил, — прозвучал в ответ далекий голос командира полка. — Медленно продвигаетесь. Что мешает батальону овладеть сопкой Заозерная?

— Мешают пулеметы на южных склонах и артогонь из района двести сорок! — крикнул я в трубку.

— Дай поточнее координаты!

Я заглянул в донесения командиров рот и начал перечислять координаты.

— Хорошо, — сказал Соленов, когда я закончил. — Минут через двадцать нанесем артудар. А ты, Иван Никонович, организуй атаку, да действуй с головой, примени маневр. Приказываю: до двадцати четырех часов взять Заозерную.

— Есть, до двадцати четырех часов взять Заозерную!

Я приказал батальону залечь. Уже совсем стемнело. Японцы одну за другой пускали ракеты, освещая скаты сопки. Огонь прекратился с обеих сторон.

Я вызвал командиров рот. Вместе мы разработали план атаки. Решено было повести атаку с двух сторон: 8-ю и 9-ю роты скрытно, под покровом темноты, переместить на фланг противника, 7-ю роту оставить для фронтального [52] удара. Начать атаку она должна была на 10— 15 минут раньше основных сил батальона. Ее поддержит огнем пулеметная рота. 8-я и 9-я роты до начала своей атаки огня не открывают, чтобы нанести удар неожиданно, когда враг будет занят отражением фронтальной атаки.

Я указал командирам 7-й и пулеметной рот рубеж атаки, а сам отправился с двумя другими ротами, то есть с главными силами батальона, в обход правого фланга врага. На наше счастье, японцы перестали пускать ракеты. Возможно, они посчитали, что наступление захлебнулось, и сами стали скапливаться для контратаки.

Скрытно мы расположились среди редкого кустарника. Над нами, там, где находились японские позиции, было тихо. Стрельба доносилась откуда-то из района высоты Пулеметная, где вел бой 120-й полк, да со стороны северо-восточных скатов Безымянной. Там действовал 96-й полк 32-й стрелковой дивизии.

Минут через десять в небо, высветленное россыпями звезд, опять стали взлетать ракеты. И почти в то же мгновение в нашем тылу раздался залп тяжелой гаубичной батареи. Гигантскими оранжевыми вспышками осветились вражеские позиции. Видно, было, как в воздух вместе со столбами земли взлетали обломки орудий, пулеметы, крестовины проволочного заграждения. Минут за пять до переноса огня, пользуясь освещенностью вражеских позиций, 7-я и пулеметная роты начали обстреливать противника. Затем донеслось «Ура!» — 7-я рота поднялась в атаку.

Противник открыл бешеную стрельбу, но ни одна пуля не пролетела над нами. Значит, весь огонь уцелевших пулеметов японцы обрушили на 7-ю роту. «Пора», — решил я и передал по цепи:

— Приготовиться к атаке!

Сколько раз за последнюю неделю я слышал, эти настораживающие слова! Сначала они вызывали холодок под сердцем, заставляли собраться, чтобы подавить страх. Потом стали порождать в душе боевой порыв, предчувствие победы. Теперь, когда мне самому пришлось произнести эти слова, когда на меня легла ответственность за целый батальон, за успех атаки, чувствовал я лишь беспокойство, озабоченность: все ли правильно рассчитал, все ли пройдет так, как задумано.

— Вперед! [53]

Мы поднялись, пошли. Скрытно, без звука, без выстрела. Все круче и круче становились склоны сопки. Остались позади кусты, впереди покрытая седой, выгоревшей травою крутизна. Уже приходится карабкаться, цепляясь за траву. Наткнулись на проволочное заграждение. В ход пошли ножницы, зазвенела, свертываясь в кольца, разрезанная проволока. Только тут заметили нас японцы. Застрекотал пулемет, другой, запели пули.

— Гранаты к бою!

Полетели десятки гранат, разрывая проволоку, глуша пулеметы. Вот она, вершина сопки Заозерная, — до нее рукой подать.

Грянуло «Ура!». В едином неудержимом порыве бросились мы к заветной вершине. Вперед меня вырвался командир взвода Глотов, которого вчера партийное собрание приняло кандидатом в члены партии. Он бежал, потрясая над головою наганом, кричал с каким-то веселым бешенством:

— Взво-од, за мно-ой, впере-ед!

И вдруг в упор резанул пулемет. Глотов откинулся, будто от нокаутирующего удара, но все еще продолжал, шатаясь, идти вперед и хрипло повторял:

— Взвод... впере-е...

Кто-то успел метнуть гранату, и пулемет замолк. Глотов рухнул на спину. Я нагнулся над ним. Гимнастерка, поперек груди сплошь разорванная крупнокалиберными пулями, начинала набухать кровью, кровь текла изо рта. Мертв Глотов... Так и не успел получить кандидатскую карточку...

Гнев овладел мною, бешеный гнев.

— Вперед! За Родину! За Гло-то-ва!

Я бежал, не разбирая дороги, споткнулся, чуть не упал.

Вершина! Передо мною группа японских солдат. Справа и слева набегают на них наши бойцы. Взрыв гранаты — нашей или японской? «Вж-жик!» Пуля над ухом, стреляю из нагана в японцев. Падает один, другой... Но из темноты подбегают еще несколько, еще и еще... Звякает штык о штык, слышатся глухие удары прикладов, тяжелое дыхание, вскрики — началась рукопашная.

Прошла минута, а может быть и пять, — время мчалось стремительно. Сейчас от быстроты каждого из нас, от проворства — умения вовремя увернуться от штыка, от выстрела в упор и самому влепить пулю во врага — зависела [54] жизнь. Но вдруг что-то изменилось. Я увидел спины японцев, они мчалась вниз но противоположному скату сопки. Бойцы бежали за ними, стреляя на ходу.

Мелькнула мысль: «Сопка наша, самураи отброшены за линию границы!» Взглянул на часы — двадцать два часа тридцать минут. Приказ выполнен!

— Флаг! Дайте флаг! — закричал я так, что засаднило горло.

Кто-то подал мне длинную палку с краевым полотнищем. Белел ее остро заструганный топором свободный конец. С размаху я вонзил древко флага в землю. И тут раскатилось над сопкой:

— Ур-ра-а! Ур-ра-а! Ур-ра-а!

Я стоял, держась за древко флага, и кричал вместе со всеми Продолжалось это минут десять, и никто не стрелял — ни мы, ни японцы. По всей вероятности, они были ошеломлены нашим натиском и не сразу опомнились после бегства с вершины.

Вскоре японское командование организовало контратаку. Я приказал батальону залечь, подтянул пулеметную роту. Первый натиск мы отбили. Японцы находились метрах в сорока от нас. Снизу вверх и сверху вниз летели гранаты, то там, то тут вспыхивали рукопашные схватки.

Подошел 2-й батальон, мы поделили сектор обороны — стало легче. Забросали японцев гранатами, атаковали, продвинулись вперед метров на двадцать пять. Я стал опасаться, как бы не попасть в окружение, потому что на левом фланге, где стоял 2-й батальон, стрельба и крики «Банзай!» слышались чуть позади. Побежал на левый фланг. Что-то сильно ударило по каске. Потрогал рукою лоб — мокро и липко. Но голова не болит, на ногах держусь. Нашел комбата 2 Змеева, узнал от него: японцы потеснили было одну из его рот, по теперь контратакой положение восстановлено.

Вернулся к своим, поднял батальон в новую контратаку. Она удалась: еще на несколько десятков метров вниз по склону оттеснили врата. Уже под конец атаки рванула неподалеку японская граната. Покачнулся я от сильного толчка в левое плечо, но на ногах устоял. Сделал несколько шагов — ноги стали будто ватные, колени сгибаются сами собой. Сел на камень, пощупал грудь — мокро. Левая рука не действует. Подошли бойцы, разорвали на мне гимнастерку, сделали перевязку. Тут и санитары [55] подоспели, пытались отнести меня на перевязочный пункт. Но я сказал, что сам доберусь туда, вот только немного отдохну. На самом же деле я не хотел уходить из батальона. Это мое решение было вызвано не лихачеством, а суровой необходимостью: в строю почти не осталось командиров, уйди я, командовать батальоном пришлась бы, пожалуй, сержанту.

Вскоре на позицию прибыл майор Соленов. Увидев, в каком я положении, тотчас позвал санитаров и приказал им отправить меня в госпиталь. На мои возражения ответил:

— Я сам здесь распоряжусь.

Днем я был уже в тыловом лазарете. Рана на голове оказалась пустяковой — содрало кожу. А на груди — хуже. Осколок гранаты пробил легкое, повредил нерв руки и засел глубоко под ребрами.

Привезли меня в палату после операции, положили на кровать. Вдруг вижу, открылась дверь и на пороге появился майор Соленов с забинтованным плечом.

— Товарищ майор!

— А, Никонович, здравствуй! — Широко улыбаясь, подошел он ко мне, присел на стул.

— И вас, товарищ майор, ранило? Как там дела? Как ребята? — засыпал я вопросами командира полка.

Он рассказал, что, после того как меня унесли, японцы возобновили атаки, кое-где даже вклинились в нашу оборону, но контратаками удалось их отбросить. А ранило майора через несколько часов после меня. Повел батальон в атаку, поднял руку, крикнул: «Вперед!» Тут пуля и угодила ему в плечо, прошла под лопаткой навылет. Как и у меня, у Соленова оказался поврежденным нерв.

— Ну ничего, парторг, все заживет. Вдвоем и лечиться сподручней, — улыбнулся майор.

Через три дня мы узнали, что бои в районе озера Хасан закончились перемирием.

— Кое-чему научил нас японец, — сказал Соленов, когда я прочитал ему в газете о заключении перемирия.— Но мы его, пожалуй, большему научили, а? Как думаешь, Никонович?

— Так точно, Павел Григорьевич. Мы ему дали хороший урок. Теперь неповадно будет соваться на нашу землю.

— Вот-вот, в этом и состоит смысл всех ваших жертв усилий, — заключил майор. [56]

Да, значение нашей победы у озера Хасан трудно переоценить. Японские войска были наголову разгромлены и отброшены за пределы советской земли. Эта победа вдохновила китайских патриотов на борьбу с японскими оккупантами и явилась тем фактором, который сдерживал Японию от развязывания войны на Дальнем Востоке.

Месяц мы лечились в госпитале в Ворошилове (ныне Уссурийск). Потом нас отправили в Москву, положили долечиваться в Институт экспериментальной медицины, в клинику профессора Кроля. Профессор был мастер своего дела. И мне, и Соленову он срастил нерв и сказал, что мы сможем продолжить службу в армии. Радости нашей не было границ. Ведь в иные моменты нам казалось, что останемся инвалидами.

Запомнилось мне утро 25 октября. Сижу я в палате у стола, читаю книгу. Входит мой лечащий врач. В руке газета. Смотрит на меня и загадочно улыбается. Я ничего не понимаю — веселостью характера мой лечащий врач не отличался. Подошел, протянул руку:

— Поздравляю, Иван Никонович.

Я встал, пожал ему руку, а сам в толк не возьму, о чем он.

— Спасибо. Только с чем вы меня поздравляете?

— С присвоением звания Героя Советского Союза.

Тут уж я совсем растерялся: шутит, что ли?

Врач развернул газету «Правда», показал место на первой странице:

— Читайте.

Читаю: «Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении участников боев у озера Хасан... Присвоить звание Героя Советского Союза...» Дальше шли двадцать шесть фамилий. Среди них попадались и знакомые. А одна особенно знакомая: Мошляк Иван Никонович...

Я поднял глаза на врача, а у самого от волнения губы дрожат: поверить никак не могу. Еще раз прочитал фамилию, имя, отчество, подумалось: «Может, ошибка?..» Нет, все правильно. Буквы начали расплываться, строчки слились в черные прерывистые полосы. Врач как-то смущенно отвел глаза, пробормотал:

— Ну-ну... вы уж тут... — и вышел.

А я остался один на один с обрушившимся на меня счастьем. Сел на стул, уставился в окно, а что за ним— не вижу. Сердце стучит — вот-вот выпрыгнет из груди. [57]

Встали почему-то перед глазами картины голодного детства, смерть матери, батрачество у кулака Бескоровайного, наша сельская комсомольская ячейка, поезд, на котором ехал в Ачинск, в армию, лейтенант Борисенков — мой первый командир, его занятия со мной и весь мой армейский путь от рядового до лейтенанта...

Герой Советского Союза! Тогда их было совсем мало, человек пятнадцать на всю страну. Они казались мне людьми необыкновенными, выдающимися, олицетворяющими весь многомиллионный народ, воплощающими в себе все его лучшие качества: талант, волю, разум, целеустремленность, смелость, широту души. Могу ли я быть таким олицетворением? Впрочем, теперь это вопрос праздный. Теперь вопрос в другом: сумею ли я выработать в себе человеческие качества, позволяющие мне твердо, без всяких натяжек и внутреннего разлада стоять на той высоте, на которую вознесло меня Советское правительство? Выработать их в себе — вот главная моя задача. Этого от меня требовали мой народ, моя партия, моя страна.

4 ноября нас с Соленовым, которого наградили орденом Красного Знамени, вызвали в Кремль для вручения боевых наград. В вестибюле, рядом с залом, где должна была произойти церемония награждения, мы встретили многих хасанцев, товарищей по оружию. Тут собрался цвет 40-й и 32-й дивизий. Лейтенанты Долгов, Евдокимов, Зуев, сержант Захаров, комбат 2 Змеев, с которым мы отражали контратаки самураев на склоне Заозерной. Всех их наградили орденом Красного Знамени. Встретил я тут и друга своего Разодеева, и пулеметчика Бабушкина, тяжело раненного в ночь на 31 августа. Оба приехали получать орден Ленина. Встретил и многих других героев Хасана, знакомых мне только по фамилии или вовсе незнакомых.

Мы с Соленовым сразу попали в объятия товарищей. Пошли воспоминания, рассказы. Но нет-нет да и угасало оживление: вспоминались погибшие знакомые и друзья.

Нас пригласили в зал. Награды вручал Михаил Иванович Калинин.

Потом начались дни, насыщенные не менее волнующими событиями. 7 ноября мы смотрели с трибун парад войск и демонстрацию трудящихся на Красной площади, 8-го были на приеме, устроенном Советским правительством в честь героев Хасана.

Наша с Соленовым кипучая жизнь не мешала, однако, [58] врачам усиленно нас долечивать. Мы по-прежнему жили в клинике, принимали необходимые процедуры.

У меня появились новые заботы. Управление кадров Наркомата обороны СССР предложило мне поступить в Военную академию имени М. В. Фрунзе. Я ответил согласием и, добыв учебники, начал усиленно готовиться к экзаменам.

Однажды, в середине ноября, пришла в палату сестра.

— Иван Никонович, вас в вестибюле ждет посетитель.

— Кто?

— Какой-то военный.

Вышел я. Действительно, по вестибюлю прохаживался военный в шинели. Когда он повернулся, я так и обомлел... Борисенков! Николай Павлович! Мой первый командир, наставник, учитель и друг!..

— Батька! — закричал я на весь вестибюль.

Обнялись, расцеловались. Сели на диван и проговорили часа два. Рассказал он мне, что служит в Туле, в должности командира батальона. А о присвоении мне звания Героя Советского Союза узнал недавно. Развернул газету «Правда», а там на первой странице фотография напечатана: Калинин вручает мне награду. Вот и приехал поздравить.

Поведал и я ему о боях на Хасане, рассказал, кто погиб, кто ранен... Ведь всех этих людей он хорошо знал, с некоторыми дружил. Упомянул и о том, что собираюсь поступать в Военную академию. Мое решение Борисенков полностью одобрил и пожелал мне успехов. Грустно было нам расставаться. Но задерживаться он не мог — утром должен быть в части.

А еще через несколько дней я узнал, что мне и майору Соленову присвоены внеочередные звания: мне — капитана, ему — полковника.

Да, щедро наградила Родина своих сынов, защитивших ее от посягательств злобного врага! [59]

Сообщения объединены, 26. Mai 2023, время первого редактирования 25. Mai 2023

 

Хабаровск потому что туда доставлялись раненые с о.Хасан. А про награждении школьницы кто говорил? На фото, хасанский знак только у комсомолки.

 

А.С.Столярова - мать участника боев у оз. Хасан, оказывавшая медицинскую помощь раненым, с детьми командиров.

http://photo.rgakfd.ru/photo/705372
Авторы съемки Петровский
Дата съемки 1939


Портрет активной участницы в оказании помощи раненым бойцам в районе боев у оз. Хасан Е.Н. Алексеевой (Филипповой), награжденной орденом Красной Звезды.

http://photo.rgakfd.ru/photo/705436
Авторы съемки Свидерский
Дата съемки 1938
Место съемки Краснодарский край\Сочи г.

Можно уточнить источник вашего знания?
Во встреченных мной документах по вопросу раненых указаны различные географические пункты, вплоть до Сочи, а вот Хабаровск - нет

СЕКРЕТНО

ПРИКАЗ ПО ТЫЛУ
ВОЙСКАМ 1 АРМ КРАСНОЗНАМЕННОГО ДАЛЬНЕВОСТОЧНОГО ФРОНТА
СОДЕРЖАНИЕ: - Организация подвоза и эвакуация в частях 1 армии
(южное направление)
3 августа 1938 года нр. 5/0137 гор. ВорошиловКАРТА 100.000

В целях организации и обеспечения подвоза и вывоза для действующих войск 1-й армии южного направления (39 ск) на время конфликта

ПРИКАЗЫВАЮ:
....
10. Санитарное обеспечение и эвакуация:
а) эвакуацию больных и раненых вести силами и средствами соединений: 40 , 32 сд. и 2 МБ- КРАСКИНСКИЙ лазарет, развернутый на 150 коек. 26 сд.- в РАЗДОЛЬНИНСКИЙ госпиталь, развернутый на 120 коек.
б) для разгрузки пунктов эвакуации 39 ск и дальнейшей транспортировки морем во ВЛАДИВОСТОК Командиру 39 ск к 4.8.с/г организовать эвакоприемники в: ПОСЬЕТЕ на 200 коек, БУХТЕ ТРОИЦА (в ТИЗИ) на 50 мест, бухте ВИТЯЗЬ на 30 мест, СЛАВЯНКА на 50 коек.
в) эвакуацию морем от ПОСЬЕТА, с заходом в перечисленные приемники, ведется судами Т0Фа.
г) Развернуть: Начальнику Тихоокеанского санатория РККА 400 госпитальных коек немедленно. Начальнику полевого подвижного госпиталя 32 сд, дополнительно к существующим 120 койкам - 100 коек к исходу дня 3.8.38 г. Командиру 82 сд.-БАРАБАШСКИЙ военный госпиталь к 20.00 4.8. до 250 коек.
д) Авиасанэвакуацию вести средствами авиасанотряда из КРАСКИНО в ВОРОШИЛОВ.
е) Начсанкору 1: Выделить в распоряжение начальника сан.службы 39 ск хирургическую летучку, медимущество, 40 курсантов школы сан. инструкторов и для организации эвакоприемников- хирурга, 20 курсантов щколы сан.инструкторов. Выделить мед.состав и спецередства для развертывания госпиталя Океанского санатория РККА. Обеспечить руководство на местах эвакуации. Легко раненых не требующие госпитального леченая, эвакуации во Владивосток не подлежат.
........
12. В интересах бесперебойного питания войск всем необходимым боевым и хоз. имуществом, командирам частей и соединений под личную ответственность ежедневно представлять по команде к 8-00 и 20 -00 точные сводки по тылу.

КОМАНДУЮЩИЙ ВОЙСКАМИ 1-й АРМИИ КОМДИВ (ПОДДАС)
ЧЛЕН ВОШЮГО СОВЕТА 1-й-АРМИИ БРИГАДНЬЙ КОМИССАР (ШУЛИКОВ)
НАЧАЛЬНИК ШТАБА 1-й АРМИИ ПОЛКОВНИК (ПОМОЩНИКОВ)

Бойцы принимают полевой душ в минуты отдыха.

http://photo.rgakfd.ru/photo/705634
Авторы съемки Тёмин В.А.
Дата съемки 1938 г.

 

О эвакуации раненых в Хабаровск, впервые прочитал в книге "ПОДВИГ НА ГРАНИЦЕ. 75 лет военному конфликту у озера Хасан 1938-2013". В неё вошло многое с упоминаемой Вами книги "НА ГРАНИЦЕ ТУЧИ ХОДЯТ ХМУРО...", плюс новые статьи и данные, основанные на неизвестных ранее документах.






А после Вашего вопроса, углубился в Вашу ссылку на "НА ГРАНИЦЕ..." и там тоже нашёл про Хабаровск.

Это отсюда; http://militera.lib.ru/docs/da/sb_na_granitse_tuchi_hodyat_hmuro/02.html

 

Agaltsoff, спасибо, понятно, но не все. Но нельзя сразу объять все необъятное и необъятое.

Мелкие эпизоды в Маньчжурии, у оз. Хасан или в Монголии, — это чепуха,
это не война, это отдельные эпизоды на пятачке, строго ограниченном.
Из выступления И.В. Сталина на совещании командно-начальствующего состава Красной армии. 17 апреля 1940 г.

​

Переправа советских войск вброд через затопленные участки к плацдарму

http://photo.rgakfd.ru/photo/705626
Авторы съемки Тёмин В.А.
Дата съемки 1938 г.

Красноармейцы готовят земляную насыпь для переправы пехоты и артиллерии.

http://photo.rgakfd.ru/photo/705608
Авторы съемки Тёмин В.А.
Дата съемки 1938 г.




ПРИКАЗ НАРОДНОГО КОМИССАРА ОБОРОНЫ СОЮЗА ССРО результатах рассмотрения главным военным советом вопроса о событиях на озере Хасан и мероприятиях по оборонной подготовке дальневосточного театра военных действий
№ 0040 4 сентября 1938 года

г. Москва

31 августа 1938 г. под моим председательством состоялось заседание Главного военного совета РККА в составе членов военного совета: тт. Сталина, Щаденко, Буденного, Шапошникова, Кулика, Локтионова, Блюхера и Павлова, с участием Председателя СНК СССР тов. Молотова и зам. народного комиссара внутренних дел тов. Фриновского.

Главный военный совет рассмотрел вопрос о событиях в районе озера Хасан и, заслушав объяснения комфронта тов. Блюхера и зам. члена военного совета КДфронта тов. Мазепова, пришел к следующим выводам: 1. Боевые операции у озера Хасан явились всесторонней проверкой мобилизационной и боевой готовности не только тех частей, которые непосредственно принимали в них участие, но и всех без исключения войск КДфронта.

2. События этих немногих дней обнаружили огромные недочеты в состоянии КДфронта. Боевая подготовка войск, штабов и командно-начальствующего состава фронта оказались на недопустимо низком уровне. Войсковые части были раздерганы и небоеспособны; снабжение войсковых частей не организовано. Обнаружено, что Дальневосточный театр к войне плохо подготовлен (дороги, мосты, связь).

Хранение, сбережение и учет мобилизационных и неприкосновенных запасов, как фронтовых складов, так и в войсковых частях, оказалось в хаотическом состоянии.

Ко всему этому обнаружено, что важнейшие директивы Главного военного совета и народного комиссара обороны командованием фронта на протяжении долгого времени преступно не выполнялись. В результате такого недопустимого состояния войск фронта мы в этом сравнительно небольшом столкновении понесли значительные потери - 408 чел[овек} убитыми и 2807 чел[овек] ранеными. Эти потери не могут быть оправданы ни чрезвычайной трудностью местности, на которой пришлось оперировать нашим войскам, ни втрое большими потерями японцев.

Количество наших войск, участие в операциях наших авиации и танков давало нам такие преимущества, при которых наши потери в боях могли бы быть намного меньшими.

И только благодаря расхлябанности, неорганизованности и боевой неподготовленности войсковых частей и растерянности командно-политического состава, начиная с фронта и кончая полковым, мы имеем сотни убитых и тысячи раненых командиров, политработников и бойцов. Причем процент потерь командно-политического состава неестественно велик - 40%, что лишний раз подтверждает, что японцы были разбиты и выброшены за пределы нашей границы только благодаря Боевому энтузиазму бойцов, младших командиров, среднего и старшего командно-политического состава, готовых жертвовать собой, защищая честь и неприкосновенность территории своей великой социалистической Родины, а также благодаря умелому руководству операциями против японцев тов. Штерна и правильному руководству тов. Рычагова действиями нашей авиации.

Таким образом, основная задача, поставленная Правительством и Главным военным советом войскам КДфронта - обеспечить на Д[альнем] В[остоке] полную и постоянную мобилизационную и боевую готовность войск фронта, - оказалась невыполненной.

3. Основными недочетами в подготовке и устройстве войск, выявленными боевыми действиями у озера Хасан, являются:

а) недопустимо преступное растаскивание из боевых подразделений бойцов на всевозможные посторонние работы.

Главный военный совет, зная об этих фактах, еще в мае с.г. своим постановлением (протокол №8) категорически запретил разбазаривать красноармейцев на разного рода хозяйственные работы и потребовал возвращения в части к 1 июля с.г. всех бойцов, находящихся в таких откомандировках. Несмотря на это, командование фронта ничего не сделало для возвращения в свои части бойцов и командиров, и в частях продолжал существовать громадный некомплект в личном составе, части были дезорганизованы. В таком состоянии они и выступили по боевой тревоге к границе. В результате этого в период боевых действий пришлось прибегать к сколачиванию из разных подразделений и отдельных бойцов части, допуская вредную организационную импровизацию, создавая невозможную путаницу, что не могло не сказаться на действиях наших войск;

б) войска выступили к границе по боевой тревоге совершенно неподготовленными. Неприкосновенный запас оружия и прочего боевого имущества не был заранее расписан и подготовлен для выдачи на руки частям, что вызвало ряд вопиющих безобразий в течение всего периода боевых действий. Начальник управления фронта и командиры частей не знали, какое, где и в каком состоянии оружие, боеприпасы и другое боевое снабжение имеются. Во многих случаях целые арт[иллерийские] батареи оказались на фронте без снарядов, запасные стволы к пулеметам заранее не были подогнаны, винтовки выдавались непристрелянными, а многие бойцы и даже одно из стрелковых подразделений 32-й дивизии прибыли на фронт вовсе без винтовок и противогазов. Несмотря на громадные запасы вещевого имущества, многие бойцы были посланы в бой в совершенно изношенной обуви, полубосыми, большое количество красноармейцев было без шинелей. Командирам и штабам не хватало карт района боевых действий;

в) все рода войск, в особенности пехота, обнаружили неумение действовать на поле боя, маневрировать, сочетать движение и огонь, применяться к местности, что в данной обстановке, как и вообще в условиях Д[альнего] В[остока], изобилующего горами и сопками, является азбукой боевой и тактической выучки войск.

Танковые части были использованы неумело, вследствие чего понесли большие потери в материальной части.

4. Виновными в этих крупнейших недочетах и в понесенных нами в сравнительно небольшом боевом столкновении чрезмерных потерях являются командиры, комиссары и начальники всех степеней КДфронта, и в первую очередь - командующий КДФ маршал Блюхер.

Вместо того чтобы честно отдать все свои силы делу ликвидации последствий вредительства и боевой подготовки КДфронта и правдиво информировать наркома и Главный военный совет о недочетах в жизни войск фронта, т. Блюхер систематически, из года в год, прикрывал свою заведомо плохую работу и бездеятельность донесениями об успехах, росте боевой подготовки фронта и общем благополучном его состоянии. В таком же духе им был сделан многочасовой доклад на заседании Главного военного совета 28-31 мая 1938 г., в котором он скрыл истинное состояние войск КДФ и утверждал, что войска фронта хорошо подготовлены и во всех отношениях боеспособны.

Сидевшие рядом с Блюхером многочисленные враги народа умело скрывались за его спиной, ведя свою преступную работу по дезорганизации и разложению войск КДфронта. Но и после разоблачения и изъятия из армии изменников и шпионов т. Блюхер не сумел или не захотел по-настоящему реализовать очищение фронта от врагов народа. Под флагом особой бдительности он оставлял вопреки указаниям Главного военного совета и наркома незамещенными сотни должностей командиров и начальников частей и соединений, лишая таким образом войсковые части руководителей, оставляя штабы без работников, не способными к выполнению своих задач. Такое положение т. Блюхер объяснял отсутствием людей (что не отвечает правде) и тем самым культивировал огульное недоверие ко всем командно начальствующим кадрам КДфронта.

5. Руководство командующего КДфронтом маршала Блюхера в период боевых действий у озера Хасан было совершенно неудовлетворительным и граничило с сознательным пораженчеством. Все его поведение за время, предшествующее боевым действиям, и во время самих боев явилось сочетанием двуличия, недисциплинированности и саботирования вооруженного отпора японским войскам, захватившим часть нашей территории. Заранее зная о готовящейся японской провокации и о решениях Правительства по этому поводу, объявленных тов. Литвиновым послу Сигемицу, получив еще 22 июля директиву народного комиссара обороны о приведении всего фронта в боевую готовность, - тов. Блюхер ограничился отдачей соответствующих приказов и ничего не сделал для проверки подготовки войск для отпора врагу и не принял действенных мер для поддержки пограничников полевыми войсками. Вместо этого он совершенно неожиданно 24 июля подверг сомнению законность действий наших пограничников у озера Хасан. В тайне от члена военного совета т. Мазепова, своего начальника штаба т. Штерна, зам. наркома обороны т. Мехлиса и зам. наркома внутренних дел т. Фриновского, находившихся в это время в Хабаровске, т. Блюхер послал комиссию на высоту Заозерная и без участия начальника погранучастка произвел расследование действий наших пограничников. Созданная таким подозрительным порядком комиссия обнаружила "нарушение" нашими пограничниками Маньчжурской границы на 3 метра и, следовательно, "установила" нашу "виновность" в возникновении конфликта на оз, Хасан.

Ввиду этого т. Блюхер шлет телеграмму наркому обороны об этом мнимом нарушении нами Маньчжурской границы и требует немедленного ареста начальника погранучастка и других "виновников в провоцировании конфликта" с японцами. Эта телеграмма была отправлена т. Блюхером также в тайне от перечисленных выше товарищей.

Даже после получения указания от Правительства о прекращении возни со всякими комиссиями и расследованиями и о точном выполнении решений Советского правительства и приказов наркома т. Блюхер не меняет своей пораженческой позиции и по-прежнему саботирует организацию вооруженного отпора японцам. Дело дошло до того, что 1 августа с.г., при разговоре по прямому проводу тт. Сталина, Молотова и Ворошилова с т. Блюхером, тов. Сталин вынужден был задать ему вопрос: "Скажите, т. Блюхер, честно, - есть ли у вас желание по-настоящему воевать с японцами? Если нет у вас такого желания, скажите прямо, как подобает коммунисту, а если есть желание, - я бы считал, что вам следовало бы выехать на место немедля".

От всякого руководстве боевыми действиями т. Блюхер самоустранился, прикрыв это самоустранение посылкой наштафронта тов. Штерна в район боевых действий без всяких определенных задач и полномочий. Лишь после неоднократных указаний Правительства и народного комиссара обороны о прекращении преступной неразберихи и устранении дезорганизации в управлении войсками и только после того, как нарком назначил тов. Штерна командиром корпуса, действующего у озера Хасан, специального многократного требования применения авиации, от введения в бой которой т. Блюхер отказывался под предлогом опасения поражений корейского населения, только после приказания т. Блюхеру выехать на место событий т. Блюхер берется за оперативное руководство. Но при этом более чем странном руководстве он не ставит войскам ясных задач на уничтожение противника, мешает боевой работе подчиненных ему командиров, в частности командование 1-й армии фактически отстраняется от руководства своими войсками без всяких к тому оснований; дезорганизует работу фронтового управления и тормозит разгром находящихся на нашей территории японских войск. Вместе с тем т. Блюхер, выехав к месту событий, всячески уклоняется от установления непрерывной связи с Москвой, несмотря на бесконечные вызовы его по прямому проводу народным комиссаром обороны. Целых трое суток при наличии нормально работающей телеграфной связи нельзя было добиться разговора с т. Блюхером.

Вся эта оперативная "деятельность" маршала Блюхера была завершена отдачей им 10 августа приказа о призыве в 1-ю армию 12 возрастов. Этот незаконный акт явился тем непонятней, что Главный военный совет в мае с.г., с участием т. Блюхера и по его же предложению, решил призвать в военное время на Д[альнем] В[остоке] всего лишь 6 возрастов. Этот приказ т. Блюхера провоцировал японцев на объявление ими своей мобилизации и мог втянуть нас в большую войну с Японией. Приказ был немедля отменен наркомом.

На основании указаний Главного военного совета

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. В целях скорейшей ликвидации всех выявленных крупных недочетов в боевой подготовке и состоянии войсковых частей КДФ, замены негодного и дискредитировавшего себя в военном и политическом отношении командования и улучшения условий руководства, в смысле приближения его к войсковым частям, а также усиления мероприятий по оборонной подготовке Дальневосточного театра в целом, - управление Дальневосточного Краснознаменного фронта расформировать.

2. Маршала т. Блюхера от должности командующего войсками Дальневосточного Краснознаменного фронта отстранить и оставить его в распоряжении Главного военного совета РККА.

3. Создать из войск Дальневосточного фронта две отдельные армии, с непосредственным подчинением народному комиссару обороны:

а) 1-ю Отдельную Краснознаменную армию в составе войск согласно приложению №1[1], подчинив военному совету 1-й армии е оперативном отношении Тихоокеанский флот,

Управление армии дислоцировать - г. Ворошилов. В состав армии включить полностью Уссурийскую область и часть областей Хабаровской и Приморской. Разграничительная линия со 2-й армией - по р. Бикин;

б) 2-ю Отдельную Краснознаменную армию в составе войск согласно приложению №2[1], подчинив военному совету 2-й армии в оперативном отношении Амурскую Краснознаменную флотилию.

Управление армии дислоцировать - г. Хабаровск. В состав армии включить Нижне-Амурскую, Хабаровскую, Приморскую, Сахалинскую, Камчатскую области, Еврейскую автономную область, Корякский, Чукотский национальные округа;

в) личный состав расформировываемого фронтового управления обратить на укомплектование управлений 1-й и 2-й Отдельных Краснознаменных армий.

4. Утвердить:

а) Командующим 1-й Отдельной Краснознаменной армией - комкора тов. Штерна Г.М., членом военного совета армии - дивизионного комиссара тов. Семеновского Ф.А., начальником штаба - комбрига тов. Попова М.М.;

б) командующим 2-й Отдельной Краснознаменной армией - комкора тов. Конева И.С., членом военного совета армии - бригадного комиссара тов. Бирюкова Н.И., начальником штаба - комбрига тов. Мельника К.С.

5. Вновь назначенным командующим армиями сформировать управления армий по прилагаемому проекту штатов[1]

6. До прибытия в Хабаровск командующего 2-й Отдельной Краснознаменной армией комкора тов. Конева И.С. во временное командование вступить комдиву тов. Романовскому.

7. К формированию армий приступить немедленно и закончить к 15 сентября 1938 года.

8. Начальнику управления по комначсоставу РККА личный состав расформировываемого управления Дальневосточного Краснознаменного фронта использовать для укомплектования управлений 1-й и 2-й Отдельных Краснознаменных армий.

9. Начальнику Генерального штаба дать соответствующее указание командующим 1-й и 2-й армиями о распределении между армиями складов, баз и проч[его] фронт[ового] имущества. Иметь в виду при этом возможность использования начальников родов войск РККА и их представителей, находящихся в данное время на Дальнем Востоке, для быстрого выполнения этой работы.

10. Военному совету 2-й Отдельной Краснознаменной армии к 1 октября с.г. восстановить управления 18-го и 20-го стрелковых корпусов с дислокацией: 18 ск - Куйбышевка и 20 ск - Биробиджан.

На восстановление этих корпусных управлений обратить расформировываемые управления Хабаровской оперативной группы и 2-й армии КДфронта.

11. Военным советам 1-й и 2-й Отдельных Краснознаменных армий:

а) немедля приступить к наведению порядка в войсках и обеспечить в кратчайший срок их полную мобилизационную готовность, о принятых мероприятиях и проведении их в жизнь военным советам армий доносить народному комиссару обороны один раз в пятидневку;

б) обеспечить полное выполнение приказов народного комиссара обороны №№071 и 0165 - 1938 г. О ходе выполнения этих приказов доносить через каждые три дня, начиная с 7 сентября 1938 г.;

в) категорически запрещается растаскивание бойцов, командиров и политработников на различного вида работы.

В случаях крайней необходимости военным советам армий разрешается, только с утверждения народного комиссара обороны, привлекать к работам войсковые части, при условии использования их только организованно, чтобы на работах были целые подразделения во главе со своими командирами, политработниками, сохраняя всегда полную их боевую готовность, для чего подразделения должны своевременно сменяться другими.

12. О ходе формирования управлений командующим 1-й и 2-й Отдельными Краснознаменными армиями доносить мне по телеграфу шифром 8, 12 и 15 сентября.



Народный комиссар обороны СССР
Маршал Советского Союза К. Ворошилов


Начальник Генерального штаба РККА
командарм 1 ранга Б. Шапошников

 

Типа, после драки секретно кулаками махали в политическом отделе 39 стрелкового корпуса.

 

Как все просто - на эту тему не приложился только ленивый. Сам выпускник военной дипломатическо-шпионской академии Резун-Суворов
дого и толково объяснял как это ужасно .
Тем кто интересуется - насколько ужасно, рекомендую почитать тему Битва РККА за урожай в ходе Великой Отечественной войны в которой рассказывается как всю войну воины РККА добывали в трудах хлеб насущный. На полях колхозов совхозов, просто полях и полях подсобных хозяйств боевых частей и соединений действующей армии. Если это происходило в войну, в тяжелейшее для нашей страны время, то неужели вы думаете, что этого не было до и после войны?
Для того чтобы немного почувствовать себя в атмосфере той эпохи предлагаю фрагмент воспоминаний наркома пулей сообщения Кагановича Л.М.
28 февраля 1935 года Сталин назначает Кагановича на должность наркома путей сообщения

 

О своем, прфессиональном
....
4. Отношение войск к службе и средствам связи

Очень много затруднений и помех доставляло связи безразличное и невнимательное, а иногда по легкомыслию даже преступное отношение к связи и в первую очередь к линиям связи. Примеры:

а) В ночь с 23 на 24.07 на участке Барабаш — Славянка для подъема свалившейся под откос автомашины был умышленно спилен столб с траверзами магистральной линии, чем была нарушена связь на 8 часов, органы военной прокуратуры, занимавшиеся этим вопросом, сколько-нибудь решительных мер к виновным не предприняли;

б) На рассвете 06.08 командир 2-го тб/мб, несмотря на протесты командира роты сводного батальона связи, провел свой батальон через узел связи КП комкора, в результате чего вся связь телефонная была нарушена на 20 минут, а один танк завалился в окоп центральной телефонной станции;

в) Зафиксировано много случаев умышленного использования шестов шестовой линии для чистки танковых пушек, устройства экрана для кино, поставок для седел и т. д., для чего брались с линии шесты и тем нарушалась связь;

г) Для сшивки и укрепления красноармейских палаток, как правило, употреблялся телефонный кабель (из-за отсутствия веревок); комсостав смотрел на это сквозь пальцы; кабелем же устраивалась сигнализация с «банками» впереди проволочных заграждений и даже освещение. (3/120-й сп).

Все эти безобразия были возможны только потому, что бойцы и командиры не были воспитаны охранять и беречь линии связи и не обучены их исправлять. Незнание средств связи и неумение их использовать приводило к самым вредным «теориям».

«Радиобоязнь». Комиссар ОРБ 40-й сд старший политрук Саморуков, выступая на сборе командного состава, [231] уверял, что «стоит только нажать на ключ на радиостанции 6 ПК, как японская артиллерия начинает прямо бить по командному пункту».

Такие же разговоры отмечены в 118-м сп. Следствием всего этого было, что радиостанции даже 6 ПК гнали с КП, не разрешали пользоваться.

После того, как некоторые танки, в том числе и командирские с радиостанцией, были подбиты, во второй роте 1-го тб/мб по приказанию комиссара батальона Ширина кувалдой сбивались стойки поручневой антенны (два танка), разговоры на эту тему велись и в 4-м тб. Имелись факты и другого порядка, вроде того, что 08.08. 3/118-й сп открыто сообщил в эфир о недостатках в батальоне боеприпасов и продуктов.

Приведенные примеры диктуют необходимость проведения с войсками большой работы по ознакомлению с назначением, устройством и работой связи, научить охранять, беречь связь и оказывать ей помощь. [232]

Из упоминавшегося неподписанного итогового документа

 

21 сентября 1938 г. Список представленных к награде жен и членов семей командно-начальствующего состава РККА, принимавших активное участие в помощи 39 стр. корпусу в период боев за высоту Заозерная
РГВА, ф. 37857, оп. 3, д. 283, лл. 1а, 5а