Сотрудники редакции газеты «Отважный воин» 2-й ударной армии Ленинградского фронта. Справа 3-й - В.В. Блинков, 4-й - С. Наровчатов. Берлин, 20.05.1945 г.
Эрнст Бауман. Эрнст Бауман (14 мая 1906-12 января 1985) - профессиональный фотограф. В июне 1941 года Бауман вступил СС-(военный корреспондент) и был назначен в 3 дивизию СС во время нападения на Советский Союз.
Немецкие солдаты фотографируют финскую женщину наблюдающую за небом. Доброволица (Лотта), Лахденпохья 1942.07.11
Слева направо сидят: летчик Аня Высоцкая, фотокор журнала "Огонек" Борис Цейтлин, штурман Ирина Каширина, командир эскадрильи Марина Чечнева; стоят: штурман и адьютант эскадрильи Мария Ольховская и штурман звена Ольга Клюева. За несколько дней до гибели Ани и Ирины. Июль 1943 г. Кубань. Ивановская.
Советский офицер с фотоаппаратом «Contax II» немецкого производства. май 1945 года. Военный корреспондент Сахнин А.Я. сидит на обочине дороги перед разбитой пантерой. Военный корреспондент Сахнин А.Я. и группа офицеров после боя Сахнин А.Я. https://ru.wikipedia.org/wiki/Сахнин,_Аркадий_Яковлевич
Тони Фрисселл (Toni Frissell , полное имя — Антуанетта Фрисселл Бэкон / Antoinette Frissell Bacon 10 марта 1907 — 17 апреля 1988) — женщина-фотограф (США), прославилась, благодаря модным и военным фотографиям, портретами известных личностей и просто интересными моментами. Фрисселл училась у Сэсила Битона и пользовалась советами Эдварда Стайхена. Ее первой профессиональной работой стали съемки для журнала Vogue в 1931 году, где ей значительно помог основатель журнала Конде Наст. Позже Тони работала на Harper’s Bazaar. В 1941 году Фрисселл предложила свои услуги Американскому Красному Кресту, затем работала в 8 воздушной армии. Она стала официальным фотографом Женского корпуса. В это время Фрисселл делала снимки медсестер в госпиталях, солдат на передовой, женщин-бойцов и осиротевших детей. Ее фотографии женщин и афро-американцев на войне использовались в пропагандистских целях. В 1950-х Фрисселл начала делать фотографии известных и влиятельных людей Европы и США в неофициальной обстановке. Среди ее работ есть снимки Уинстона Черчилля, Элеоноры Рузвельт, Джона и Жаклин Кеннеди. Одновременно Тони работала на журналы Sports Illustrated и Life. В 1953 году она стала первым в истории штатным корреспондентом-женщиной Sports Illustrated и еще долго оставалась одной из немногих женщин, занимавшихся спортивной фотографией.
Фронтовой кинооператор снимает колонну пленных немцев в Сталинграде. Колонна движется вдоль берега Волги.
В январе 1942 года в газете «Правда» вышел очерк Петра Лидова «Таня». Публикацию сопровождал снимок казнённой девушки, сделанный фотографом Сергеем Струнниковым. Если бы пришлось выбирать лучшего военного журналиста в истории, стоило бы назвать именно эти две фамилии: Лидов и Струнников. Отважные, лезущие в самое пекло ради достойного материала, они, как никто, внушают уважение. Пётр Лидов был уроженцем Харькова и родителей своих не знал — рос в детдоме. Позже его усыновил профессор химии Харьковского технологического института, а когда приёмный отец умер, мальчику пришлось самому зарабатывать на жизнь. Он сменил несколько рабочих мест, пока в 1920 году не получил должность курьера в Харьковском губкоме партии. Тогда же написал первую заметку — об увиденном самолёте и о том, как сам мечтает стать лётчиком. Заметку, к удивлению Лидова, напечатали в городской газете. На этом писательский пыл временно угас.В дальнейшем были учёба в школе, комсомольская работа, служба в армии, и к журналистскому делу Пётр Лидов вернулся только через пять лет, когда его выдвинули на работу в партийном отделе «Харьковский пролетарий». «Если говорить о стороне личной, — пишет «правдист»-исследователь Виктор Кожемяко, — то и знакомство с рабфаковкой Галей Олейник на дне рождения ее подруги в конце 1930-го, а затем женитьба на ней неотделимы от основной жизненной линии. Когда будущая жена первый раз его увидела, то назвала мысленно — солдат: был он в форме и по-солдатски подтянут, потому что служил в красноармейских газетах. А Галя с десяти лет — круглая сирота: отец погиб в Гражданскую, мать умерла, и все шестеро малых, из которых она была старшая, попадают в детский дом». Неудивительно, что Галина обратила внимание на молодого человека: многие вспоминают, как шла ему военная форма, как мог он порисоваться перед девушками военной выправкой и обворожительной улыбкой. Впереди же назревала ещё одна война. Великая и грозная, где будет решаться судьба Родины. «Он мне часто на ушко говорил: будет война», — вспоминала Галина Яковлевна Лидова. О его необычайной прозорливости отзывались также и коллеги-журналисты. В самом начале войны, когда многие надеялись на «недоразумение» и скорый отпор врагу, Лидов давал трезвый расчёт: немцы дойдут до Москвы и Дона и найдут там свою погибель. Говорил он это так уверенно, что многие беспокоились насчёт его морального облика и пораженческих настроений. После переезда в Москву в 1932 году и работы в многотиражке завода «Серп и молот» Лидова направили на работу в «Правду», где за четыре предвоенных года он дорос до собкора в Минске. Там и застала семью война. Сам же Лидов так описывает в дневниках первое утро 22 июня: «Утром я еще лежал в постели, а дети уже торопили. Было решено, что сегодня поедем за город, на открытие созданного в Минске искусственного озера. Обсуждались обычные для таких случаев вопросы: кому что надеть, брать ли детское одеяло, будут ли там продавать напитки. Зазвонил телефон. Говорил секретарь редакции «Правды» из Москвы. Он был, судя по голосу, чем-то возбужден.— Будь в готовности, может быть, придется выехать в Брест, где ты недавно был. Я надел гимнастерку и сапоги, сунул в карман деньги и, не пивши чаю, ушел. Жене сказал: «Может быть, уеду. Не беспокойся». Город с утра был спокоен. Люди двигались к паркам и за город. В приемной первого секретаря ЦК сидели несколько человек. Меня сразу впустили в кабинет Пономаренко.— Война, — сказал он. — Дерутся на нашей территории. Фашисты перешли границу, бомбили Брест, Белосток, самолеты прорываются к Барановичам. Вошел председатель Совнаркома Былинский. Я представился. Попросил дать мне машину. Он тотчас распорядился выделить мне автомобиль. Потом мы остались с Пономаренко одни в его большом, тихом и светлом кабинете. Оба старались быть спокойными. Вскоре Пономаренко уехал в Военный совет. Я же поехал домой, а потом в редакцию «Красноармейской правды». Никто ничего еще толком не знал о войне… Передавали, что пограничники как львы дрались на улицах Бреста. Сделав записи, я поехал по заводам. Во дворе одного из них был большой митинг, я записывал речи, фотографировал и получил резолюцию. Потом поехал в штаб округа… Смеркалось. Во дворе штаба на каждом шагу стояли часовые. В воздухе кружились истребители и висел аэростат заграждения. Я быстро написал первую корреспонденцию о войне и тут же передал ее по телефону. Корреспонденция эта была напечатана 24 июня в «Правде» на первой странице». Прорваться в Брест так и не удалось, пришлось эвакуироваться под бомбёжкой — Лидовы даже не успели забежать домой за паспортами, хотя и находились во дворе. Долгие месяцы отступлений Лидов запечатлел не только в дневниках, но и на страницах «Правды». В августе 1941 года вместе с нашими лётчиками он летит на месте стрелка-радиста бомбить немецкие города. После летит к партизанам Белоруссии, с помощью которых пробирается в оккупированный Минск — материал об этом перепечатали многие зарубежные газеты. Статьи об обороне Москвы публиковались ежедневно. Но, разумеется, вершиной его журналистской деятельности стали очерки о Зое Космодемьянской. История того, как Лидов впервые узнал о подвиге казнённой девушки, всем известна: остановился на постой в придорожной избе, услышал рассказ старика, пошёл в Петрищево. Однако и тут есть нюансы. Вместе с Лидовым в избе ночевали журналисты, ожидавшие взятия Можайска — как раз в это время за город велись напряжённые бои, — в том числе и военкор «Комсомольской правды» Сергей Любимов. 18 января они узнали, что в четырёх километрах только что отбита деревня Пушкино. Перед отступлением гитлеровские факельщики сожгли её почти дотла. Было решено поехать в Пушкино. Когда они прибыли, деревня догорала, сохранилось лишь три избы, расположенные на отшибе. Лидов и Любимов стали записывать рассказы жителей. К ним подошла женщина, расспросила, кто они такие, а узнав, что это корреспонденты, сказала: — Говорят, что в Петрищеве немцы девушку повесили… На допросе она не промолвила ни слова, а перед казнью, уже стоя на ящике с петлёй на шее, она говорила и говорила… Военкоры отправились в Петрищево, но, заплутав в лесу, вынуждены были возвратиться на свою базу.На следующий день они всё же добрались до Петрищева и узнали историю Тани. Она потрясла их, и оба решили писать о чудесной девушке. Неизвестно, сколько раз побывал в деревне Любимов, но Лидов ездил туда не менее десяти раз: искал свидетелей, выспрашивал подробности. В итоге материалы, вышедшие одновременно, оказались совершенно разными. Из очерка Сергея Любимова «Мы не забудем тебя, Таня!»: «Обращаясь к немцам, Татьяна воскликнула:— Вы меня сейчас повесите, но я не одна. Нас двести миллионов, всех не перевешаете. Вам отомстят за меня. Солдаты! Пока не поздно, сдавайтесь в плен, всё равно победа будет за нами! Вам отомстят за меня…Колхозники плакали, слушая эту пламенную речь.— Прощайте, товарищи! Боритесь, не бойтесь! С нами Сталин! Сталин придёт!.. Палач выбил из-под ног девушки ящик и подтянул верёвку. Дёрнулась верёвка и оборвала могучий призыв пламенной патриотки». Из очерка Петра Лидова «Таня»: «Тогда Татьяна повернулась в сторону коменданта и, обращаясь к нему и к немецким солдатам, продолжала:— Вы меня сейчас повесите, но я не одна. Нас двести миллионов, всех не перевешаете. Вам отомстят за меня. Солдаты! Пока не поздно, сдавайтесь в плен, все равно победа будет за нами! Вам отомстят за меня…Русские люди, стоявшие на площади, плакали. Иные отвернулись и стояли спиной, чтобы не видеть того, что должно было сейчас произойти.Палач подтянул веревку, и петля сдавила Танино горло. Но она обеими руками раздвинула петлю, приподнялась на носках и крикнула, напрягая все силы:— Прощайте, товарищи! Боритесь, не бойтесь! С нами Сталин! Сталин придёт!..Палач уперся кованым башмаком в ящик. Ящик заскрипел по скользкому, утоптанному снегу. Верхний ящик свалился вниз и гулко стукнулся оземь. Толпа отшатнулась. Раздался чей-то вопль, и эхо повторило его на опушке леса…» Кстати, по утверждению работника «Правды» Семёна Гершберга, «в ночь перед выходом газет, 26 января, встретились редакторы «Правды» и «Комсомольской правды», пригласили авторов, взаимно ознакомились с очерками, сделали идентичными слова Тани перед казнью, записанные с уст свидетелей. И материал благословили в печать!..»Должно быть, тогда и появился в очерках одинаковый призыв Сталина, отсутствовавший в показаниях свидетелей казни. Также оба очерка сопровождали снимки, сделанные одной и той же рукой, — Сергея Струнникова. Фотографии эти появились практически случайно. Узнав от верейских партизан, что девушка эта ночевала в их землянке и является бойцом московского истребительного батальона, Лидов начал просматривать документы призывников-добровольцев, среди которых обнаружил трёх Татьян. Стало ясно, что газетный материал необходимо сопроводить фотографией повешенной девушки. Возможно, родственники опознают героиню. Теперь уже втроём — Лидов, Любимов, Струнников — они приехали в Петрищево и в присутствии местных крестьян вскрыли могилу. Тело с обрывком верёвки промёрзло и напоминало мраморную статую. Было сделано более десятка снимков, корреспонденты замёрзли, но фотограф не успокоился, пока не сделал самый главный — тот, что опубликовали вместе с очерком Лидова. Именно в этом снимке удалось показать одновременно красоту Тани, её презрение к смерти и ужасы, творимые немцами на оккупированной земле. Так и вышло, что очерк поддерживался фотографией, а фотография очерком — оба демонстрировали одно и то же. Материал же Любимова оказался проиллюстрирован другим снимком — куда менее сильным по воздействию. По той ли фотографии, по другой ли, но девушку узнали и брат, и школьные товарищи, и однополчане. Они и сообщили в газеты и комитеты комсомола, что это никто иная, как Зоя Анатольевна Космодемьянская. СЕРГЕЙ СТРУННИКОВ Он был почти ровесником Лидова, и, росшие в одно время, они наверняка хорошо друг друга понимали. Впрочем, в их судьбах всё же есть существенное различие: если один был сиротой, рано взявшимся за работу, то второй рос в семье художника в центре Москвы. Впрочем, отец его имел крестьянское происхождение и самостоятельно пробивался в жизнь: придя в Первопрестольную без копейки в кармане, сумел при помощи писателя Владимира Гиляровского окончить Московское училище живописи, ваяния и зодчества, а затем и Академию художеств в Петербурге по классу Ильи Репина. Сын не идёт по стопам отца — он выбирает кино и фотографию и поступает на операторское отделение Государственного техникума кинематографии. После окончания некоторое время работает в кино, ездит в экспедиции, в том числе зимует на знаменитом «Красине», делает портретные снимки, а перед войной в Центральном доме журналиста проходит его персональная выставка. О войне Струнников узнал через несколько недель после её начала — как фотограф он сопровождал дальнюю геологическую экспедицию. Ещё через месяц добрался до Москвы, где его уже ждали повестка и приглашение на работу от газеты «Правда».Он был жаден до работы и, перебарывая высотобоязнь, летал на бомбардировщике, чтобы заснять момент бомбёжки. Во время рейда по тылам врага лез в самую гущу боя, чтобы сделать хороший снимок. «Съёмка поглощала фотографа настолько, что он не замечал свиста пуль вокруг себя. Однажды, когда он выбежал на опушку леса, немцы открыли огонь, а Сергей, встав на колено, продолжал щёлкать затвором «лейки». К счастью, обошлось: пуля только оцарапала ему висок», — пишет Виктор Кожемяко. Московские снимки тоже порой давались нелегко: стремясь к полной достоверности, он снимал городские виды исподтишка, как шпион, за что часто попадал в милицию, где его уже знали по имени и отчеству и отпускали с улыбкой. После было много работ из блокадного Ленинграда, Сталинграда, Одессы, Крыма. Последним местом командировки стала Полтава. 22 июня 1944 года вместе с Петром Лидовым они приехали на аэродром, где разместился «подарок» второго фронта — американские бомбардировщики «Летающие крепости». Их оберегали готовые взмыть в небо наши истребители, а также зенитные расчёты, состоявшие из девушек. Ночной налёт немецкой авиации оказался неожиданным и продуктивным: фугаски сжигали всё подряд. Свидетели утверждают, что немецкие лётчики применили и коварную новинку — сбросили магнитные бомбы, которые, как лягушки, прыгали к металлу. Прикоснувшись к самолёту или зенитке, взрывали их. Число жертв налёта было трудно определить. Именно в этот момент, не слушая уговоров спуститься в убежище, Лидов и Струнников бросились к зенитному орудию и попытались отразить атаку. Сбитый немецкий самолёт упал слишком близко от них. Памятником на их общей могиле стала погнутая лопасть винта «Летающей крепости», которую со временем заменили на мраморную плиту.