Легендарный прорыв Нея

Так как уже неоднократно на форуме возникала тема прорыва Нея из-под Красного через Днепр к Орше, то надо бы поподробнее и разобраться в этом примечательном событии Отечественной войны 1812 года. Надо отдать должное, на мой взгляд, это был один из самых геройских эпизодов той войны. Итак, взгляд с французской стороны.

Марбо М. Мемуары генерала барона де Марбо / пер. с франц. — М.: Изд-во Эксмо, 2005. С. 576-578.

В то время как императора обуревали мрачные мысли о судьбе его арьергарда и его бесстрашного командира маршала Нея, тот совершил один из самых прекрасных подвигов, какие только упоминались когда-то в анналах военной истории. Маршал вышел из Смоленска 17-го утром, взорвав крепостные стены. Едва только его части покинули Смоленск, как были атакованы множеством вражеских отрядов, действовавших на обоих флангах, в голове и в хвосте французской колонны! Непрерывно отражая эти атаки, маршал шел в окружении неприятеля в течение трех дней. Наконец его движение было остановлено в опасном овраге в районе Красного. За этим оврагом виднелись массы русских войск и мощная артиллерия, которая открыла непрерывный страшный по силе огонь. Не удивившись этому непредвиденному препятствию, маршал принял смелое решение форсировать овраг и приказал 48-му линейному полку под командованием полковника Пеле, бывшего адъютанта маршала Массены, быстро перейти к штыковой атаке. При звуках голоса Нея французские солдаты, несмотря на усталость, муки голода и холода, бросились на русские батареи и захватили их. Противник вернул свои орудия, а наши солдаты снова отразили неприятеля, но в конце концов им пришлось уступить превосходящим силам врага. Под ожесточенным ружейным огнем погиб почти весь 48-й полк. Из 650 человек, которые вошли в овраг, на другую сторону выбралась всего лишь сотня. Среди них был серьезно раненный полковник Пеле.
Наступила ночь, и казалось, что любая надежда соединиться с остальной армией императора для арьергардного корпуса утрачена. Однако Ней доверял своим войскам и особенно себе самому. По его приказу были зажжены многочисленные огни с целью задержать врага в его лагере из опасения новой атаки на следующий день. Маршал решил оставить Днепр между собой и русскими и доверить свою судьбу и судьбу своих воинов тонкому льду этой реки. Он еще колебался относительно дороги, по которой следовало идти, чтобы как можно скорее добраться до Днепра, как вдруг русский полковник, прибывший из Красного, представился в качестве парламентера и стал уговаривать Нея сложить оружие! Велико было возмущение маршала при одной лишь мысли о подобном унижении. Поскольку вражеский офицер не имел с собой никакого письменного приказа, Ней заявил ему, что не считает его парламентером, а рассматривает как шпиона, поэтому он прикажет заколоть его штыками, если тот не приведет его самой близкой дорогой к Днепру! Русский полковник был вынужден повиноваться.
Ней сразу же отдал войскам приказ в тишине покинуть лагерь, оставив в нем артиллерию, ящики с патронами, багаж и раненых, которые были не в состоянии идти. Затем под благоприятным покровом темноты после четырех часов пути он достиг берегов Днепра. Река уже замерзла, однако лед был недостаточно толст, чтобы по нему можно было переправляться повсюду, поскольку во льду было много трещин и таких мест, где лед был столь тонок, что проваливался, когда в этом месте одновременно переходило несколько человек. Маршал приказал солдатам двигаться гуськом, по одному. Переправа через реку состоялась. Войска маршала Нея думали, что находятся в безопасности, как вдруг на рассвете они заметили большой казачий лагерь. Казаками командовал гетман Платов, и поскольку в соответствии со своей привычкой он провел всю ночь в пьянстве, то в этот момент он спал. Однако в русской армии дисциплина столь сильна, что никто не осмелился ни разбудить своего командира, ни взяться за оружие без его приказа. Поэтому остатки корпуса Нея прошли на расстоянии одного лье от лагеря гетмана и не были атакованы казаками. Казаки Платова появились лишь на следующий день.
Непрерывно отбиваясь от противника, маршал Ней шел три дня вдоль извилистых берегов Днепра, которые должны были привести его к Орше. 20-го числа он наконец увидел этот город, где надеялся найти императора и всю армию, но он еще был отделен от Орши обширной равниной, занятой многочисленными батальонами вражеской пехоты, начавшей наступать на него, в то время как казаки готовились атаковать его сзади. Заняв хорошую оборонительную позицию, он послал друг за другом нескольких офицеров, которые должны были убедиться, что французы еще занимают Оршу, без этого продолжать сопротивление было бы невозможно. Один из офицеров добрался до Орши, где еще находился главный штаб. Узнав о возвращении маршала Нея, император выразил огромную радость и, чтобы выручить части Нея из трудной ситуации, послал ему на помощь принца Евгения и маршала Мортье, которые отбили противника и привели в Оршу маршала Нея с теми храбрецами, какие еще оставались под его командованием. Этот эпизод многое добавил к великой славе маршала Нея.

 

Ну, и куда без Армана Коленкура.

Коленкур А. Поход Наполеона в Россию. Смоленск, 1991. С. 244-248.

Император надеялся (по крайней мере, так он говорил), что герцог Эльхингенский (Ней), узнав, что армия ускорила свое движение, поступил таким же образом, даже если до него не дошел посланный ему приказ. Имеются сведения, говорил он, что герцог находится недалеко от арьергарда князя Экмюльского (Даву). Но к чему были все эти предположения? Между герцогом и нами была русская армия, и мы находились уже слишком далеко от него, чтобы иметь возможность помочь ему или чтобы он мог прорваться к нам через неприятельские линии. Император возлагал надежды лишь на его исключительное мужество и присутствие духа; армия держалась такого же мнения. Несмотря на эту справедливую веру в своего героя, император не переставал оплакивать гибель герцога Эльхингенского, которую он считал почти неизбежной. Ней, говорил он, сделает невозможное и найдет смерть в какой-нибудь отчаянной атаке.
— Я отдал бы, — говорил император, — 300 миллионов золота, которые хранятся у меня в погребах Тюильри, чтобы спасти его. Если он не будет убит, то он прорвется с несколькими храбрецами, но большинство шансов против него.
Князь Невшательский, подобно императору, твердил во всеуслышание, что князь Экмюльский покинул герцога Эльхингенского на произвол судьбы вопреки самым формальным приказаниям. Он показывал даже черновики двух приказов, которые были посланы князю, но эти приказы уже не могли изменить ни создавшегося положения, ни тех обстоятельств, которые вынудили каждого поступать так, как он поступил.
…К чести и славе герцога Эльхингенского (Нея) надо сказать, что вся армия думала о нем одинаково. Все считали невозможным, чтобы ему удалось пробиться к армии через Красное, но в то же время все говорили, что если есть кто-нибудь, для кого невозможное возможно, то Ней соединится с нами. Все сгибались над развернутыми картами, намечали по ним маршрут, которым пойдет Ней, если его мужество не даст ему возможность пробить себе дорогу через Красное. «Хорошая пехота, если она пожертвует артиллерией, может сделать все с таким командиром, — говорили в армии. — Он скорее придет к нам через Киев, чем сдастся неприятелю». Начиная от любого солдата и вплоть до императора, никто не сомневался, что Ней приведет свой корпус, если он только не будет убит. Если у кого-нибудь и были какие-либо сомнения, то они сводились лишь к опасению, как бы маршал, думая, что мы его будем ждать и поддержим его атаку, как только заслышим его пальбу, не пожелал во что бы то ни стало пробиться и не пал смертью храбрых, пытаясь проложить себе дорогу. Может ли быть для воина лучшая похвала, чем это всеобщее убеждение, что он добьется своего там, где всякий другой едва ли осмелился бы сделать только попытку?
Прибыв 19-го в Оршу, император часть дня провел у моста. Он осмотрел окрестности города, как будто собирался сохранить его в своих руках. Хотя все еще не было никаких сообщений о герцоге Эльхингенском, надежды все же не исчезали.
…Император был очень озабочен и, как мне показалось, впервые неспокоен за будущее. Ему не хотелось уезжать, не получив сообщений о герцоге Эльхингенском, и он покинул Оршу лишь к концу дня.
В Орше было продовольствие и фураж, но что можно было сделать с этими запасами, когда надо было прокормить такое множество людей и лошадей? Местность была значительно лучше, чем между Москвой и Смоленском, т.е. гораздо менее истощенная, и жители по большей части оставались на месте.
Вскоре после отъезда императора вице-король, оставшийся в Орше, сообщил, что в ночь с 18 на 19-е герцог Эльхингенский перешел через Днепр возле Варышек по только что образовавшемуся льду и привел, кроме своего корпуса, еще 4-5 тысяч отставших и московских беженцев-французов, которые могли найти спасение лишь под защитой его каре. Вице-королю был послан приказ двинуться навстречу герцогу, чтобы облегчить его соединение с армией, но он уже заранее сделал это, послав одну из своих дивизий.
Ни одно выигранное сражение не производило никогда такой сенсации. Радость была всеобщей; все были точно в опьянении; все суетились и бегали, сообщая друг другу о возвращении Нея, новость передавали всем встречным. Это было национальным событием; офицеры считали себя обязанными сообщить о нем даже своим конюхам. Офицерам и солдатам — всем казалось, что нам не страшны теперь судьба и стихии, что французы непобедимы!
Офицер генерального штаба де Бриквиль, один из посланных к маршалу, чтобы его поторопить, и раненный в бедро во время боев, которые пришлось вести корпусу Нея, прибыл в ставку вечером и сообщил много подробностей. Сам маршал рассказывал потом следующее.
Во второй половине дня 18 ноября густой туман не позволял различить что-нибудь даже на самом близком расстоянии, и авангард 3-го корпуса наткнулся сослепу прямо на русские батареи, встретившие его картечью; три корпуса русских занимали позиции по обе стороны дороги на Красное, а сама дорога была занята крупными артиллерийскими силами. Заслышав пушечные выстрелы, маршал подтянулся к своему авангарду и нагнал его в пять часов дня. Думая, что мы его поджидаем и что канонада послужит для нас сигналом к общей атаке, он несколько раз возобновлял свои собственные атаки, чтобы проложить себе дорогу; хотя его войска оказались под убийственным огнем со всех сторон, они сражались с редкой отвагой. Наши солдаты прорвались через две неприятельские линии, но находили смерть, столкнувшись лицом к лицу с пушками и шеренгами третьей линии, ибо не в силах были преодолеть все те препятствия, которые русские подготовили и противопоставили их отваге. Видя, что ему не удается проложить дорогу, Ней отошел на свои позиции и продолжал драться до 10 часов вечера, чтобы принудить врага держать здесь все свои силы. Когда огонь прекратился, генерал Милорадович послал к маршалу в качестве парламентера одного майора с предложением о сдаче; но маршал уже знал, что ему надо делать, и, как только он удостоверился, что нас здесь нет, и мы не можем ему помочь, он выслал разведку для обследования окрестностей; а когда он узнал от русского офицера, что вся французская армия покинула Красное и находится уже далеко, он еще более укрепился в своем решении. Он задержал майора и в полнейшей тишине продолжал начатый уже им маневр с целью перейти Днепр, переправа через который была обследована вечером. Хотя у берегов во многих местах лед был еще совсем тонким, людей погибло мало; удалось даже спасти большинство лошадей.
Когда наступил день, русские не нашли ничего, кроме наших орудий с испорченными замками. Перейдя на другой берег реки, маршал выслал небольшие отряды к Орше, чтобы известить императора. Только один из них добрался до Орши, и именно от него вице-король получил первые сведения о Нее. Платов, который шел из Смоленска по правому берегу реки наводняя всю местность полчищами своих казаков, тотчас же был извещен о переходе маршала через Днепр. Он собрал все свои войска, окружил маршала, непрестанно тревожил его во время переходов и каждое мгновение вынуждал его строиться в каре, чтобы отражать налеты казаков и прикрывать двигавшихся с ними отставших, беженцев и раненых, которые в состоянии были выдержать перевозку.
Все попытки донских казаков остались тщетными; б тысяч храбрецов герцога Эльхингенского ни разу не дали прорвать свои ряды или остановить свой поход. Это смелое отступление герцога Эльхингенского в сопоставлении с тем, что называли «благоразумием его коллеги» (т.е. князя Экмюльского - Даву), служило темой для всех разговоров, тем паче что князя Экмюльского недолюбливали. И большие и малые люди пользовались случаем, чтобы бросить в него камнем, не входя в обсуждение вопроса, не служат ли для него оправданием приказания, no-полученные им, сообщения, которые он посылал герцогу Эльхингенскому, и обстоятельства, в которых он оказался. Возвращение герцога Эльхингенского вновь вернуло императору всю его веру в свою звезду, которая так часто была слишком счастливой и для него и для нас…

 

Материалы с русской стороны. Очень интересные воспоминания командира батальона 1-го егерского полка Михаила Петрова. Он был участником преследования Нея. Так что сведения из первых рук.

Петров М.М. Рассказы служившего в 1-м егерском полку полковника Михаила Петрова о военной службе и жизни своей и трех родных братьев его, зачавшейся с 1789 года. 1845 г. // 1812 год: Воспоминания воинов русской армии: Из собр. Отд. письм. источников Гос. Ист. музея / Сост.: Ф.А. Петров и др. М., 1991. С. 207-210.

…Прикрывая артиллерию Донского корпуса, 1-й егерский полк наш шел вниз по течению Днепра, невдалеке правого берега, чрез селения Катань и Гусиное, около которых атаман Платов прибрал к рукам разбродные партии французов, иные числом более тысячи, оголодавших и оборванных душ, но 7 ноября, когда мы пред полуднем были на привале в д. Герасименке и там шумным обществом продолжали поздравлять атамана своего с получением графского диплома, присланного ему накануне чрез Главную квартиру армии, вдруг явился в тылу нашем маршал Ней с пехотною колонною из 3000 человек, шедший тож вниз по Днепру от деревни Сырокоренья к Орше. Его перебросил к нам на правый берег Милорадович боем 6 ноября от г. Красного. Пушки не имел он ни одной, и лошадей только около сотни верховых и вьючных. При маршале было до 20 генералов и многие сотни штаб- и обер-офицеров разных корпусов штабов и штабов генерального военного правления, припасенного было Наполеоном для объема завоеванной России, приставших к Нею в чаянии сыскать спасение свое в его удальстве, и не ошиблись.
Атаман граф Матвей Иванович Платов почел ничтожным делишком прибрать к рукам своим такую малую частицу неприятельской пехоты без пушек, имея у себя вкупе 12 Донских регулярных полков кроме милиционных, татарских и других, питомцев берегов рек Волги, Маныча и Урала, 16 конных орудий и наш Егерский полк, состоявший тогда хотя только из 360 человек, но чистой выжиги воинов под командою неустрашимого Карпенкова, не уважив того, что эти 3000 отчаянных пехотинцев находились под личным командованием наилучшего и отважнейшего из славных маршалов Наполеона, которые, не быв ничем отягощены, а лишь побуждаемы гибельною крайностию своею на все, станут стараться всякими военными изворотами и отвагой, свойственными маршалу Нею и другим особам, огромный его штаб случайно увеличившим, проскользнуть сквозь казацкие дружины Матвея Ивановича на свободу вперед — к своим — в Оршу и Польшу.
«И такими судьбами» атаман Платов обратил большую часть донских и иных казаков своих, все 16 орудий артиллерии и Егерский наш полк назад своего марша, навстречу колонне Нея, поруча исполнение этого дела бывшему при нем князя Смоленского адъютанту полковнику Кайсарову, объявившему себя старшим Карпенкова, в полковничьем чине, хотя поистине офицеру, одаренному от природы блистательными талантами и воспитанием приготовленному к военным отличиям и вечному уважению его от каждого, кто был хотя один день под командою его или бы мельком видел на боевом поле противу неприятеля, но молодому, неопытному в сравнении представшего ему противника, а всего более замечательнее, не знавшему тогда еще, по новости его, настоящего достоинства удали донских героев.
Полковник Кайсаров, обольщенный представшим ему огромным призом, подхватя полки и артиллерию всю, понесся — по громогласному, при всепоздравительной кампании, наказу корпусного нашего командира — атамана казаков, а наиболее по чужой вере многих в его волшебное вдохновение и волю: «Взять зажигателя и разрушителя Смоленска на аркан! и притащить к нему» — во всю прыть по дороге к д. Сырокореньям, к колонне маршала Нея. Карпенков за два дни до того сказался больным и лег в бричку, а при полку его остался старшим по нем майор Бек, тоже опытный егерский распорядитель
Надобно сказать: дорога, идущая от д. Герасименки вверх по правому берегу Днепра к Смоленску, сначала идет прямо по высокому плоскому полю, а отойдя полверсты и миновав долгую кочкарную болотину, прилежащую влево к дороге той, она поворачивается круто налево сажень на сто для обхода крутоберегой балки, влегающей в логовище Днепровское; а за балкою, опять повернув направо, так же круто, подходит к надбережью Днепра у того места, где левый берег балки и правый Днепровского логовища, соединяся, образуют покатый мыс, на котором колонна Неева остановилась, спустясь несколько вниз по отлогости мыса к окраине балки. Тут маршал Ней стоя отстреливался от казаков, высматривал место и наши движения, ожидая случая и ночи; а когда увидел он, что Платовы дружины с артиллериею и пехотою обошли балку на левую сторону, то стремительно бросился чрез нее на правую сторону ее и на дорогу того места, с которого мы к нему сошли, свободную для него, по которой и пошел густою колонною, окружив себя стрелками, на д. Герасименку и далее вниз по течению Днепра мимо Россасны к Орше, почти беспрепятственно с лица и сильно понуждаемый с тыла идти скорей туда, куда ему надо и где его дожидался Наполеон, говоривший окружавшим его: «В Тюльерийском дворце есть у меня 20 миллионов ливров, охотно отдал бы я их за спасение Нея». Атаман Платов, спохватясь пустоты «очарованного аркана» своего, хотя и делал ретивые наскоки, чтобы сбить с дороги колонну неприятеля и обойти с артиллериею и егерями вперед, но не мог: ибо у старого штукаря — маршала Нея трудно взять потерянный перед, столько же, как легко молодому, неопытному полковнику потерять его.
Здесь должно с достоверностию сказать, что если бы в обход балки не послали артиллерию и Егерский полк, а оставили их пред лицом неприятельской колонны удерживать ее отступление, наводя на засады батарей и стрелков чрез всю ночь, истребляя лавами казаков высылаемых из колонн застрельщиков французских а с тылу отдалили всякое нападение и в то же время всё прочие излишние казачьи полки быстро двинули с шестью орудиями на Оршу, стараясь отодвинуть как наивозможно далее неприятеля, как я о том предлагал лично полковнику Кайсарову, то на другой день разве смерть спасла бы только душу маршала Нея из плена русского. По переходе за левый берег балки с полком и артиллереею я с горестью предсказал моим сослуживцам, что маршал Ней освободился, о чем ту же минуту уведомил больного Карпенкова, который прискакал благим матом поправлять дело, но было поздно. В сто годов войн едва ли бывает такая одна оказия к огромному пленению неприятеля, и честолюбивое благородное сердце Кайсарова до конца жизни его не перестанет скорбеть о том, что он, при всех своих высоких дарованиях, допустил чрез излишнюю веру в казачье геройство потерю славы необыкновенной для себя и нас, опытных служак аванпостных, чувствительной. Во всю службу мою тогда только однажды я подосадовал с озлоблением на малый чин мой — ей-Богу, однажды.
Ноября 10-го маршал Ней присоединился близ самой Орши к высланному от Наполеона для его выручки кавалерийскому отряду, сохраня 20 миллионов Тюильерийского казнохранилища.