Мемуары графа Франсуа Дюмонсо,капитана 2-го голландского шеволежерского полка Императорской Гвардии

Внезапно, с другой стороны, на окраине деревни, вспыхнула новая тревога. Подозрительные отблески огней появились между домами вдалеке. Это мог бы быть вражеский отряд, появившийся за время нашего отсутствия, но приблизившись, мы увидели, что этот бивуак принадлежал другому отряду французских фуражиров, расположенному прямо посреди улицы, без всяких мер предосторожности. Мы добрались до него так, что нас не увидели и даже не заподозрили о нашем приближении, так что он, несомненно, был бы сбит, если бы потребовалось. Его офицеры разместились в соседнем доме и испуганно подбежали к перекрестку, услышав шум нашего незапланированного появления. Последовали объяснения.

Я посоветовал им быть начеку, учитывая близость казаков, которые следовали за нами. Они показали, что им нечего бояться, и я удалился, пожелав им удачи. Тем временем погода, и без того угрожавшая в течение нескольких часов, стала совершенно грозовой, смешанной с дождем. Мы вернулись на наш бивуак около полуночи, как раз к ужасному урагану, сильнее которого больше не видели.

Я тотчас же отправился доложить генералу о результатах своей миссии, и мне пришлось выполнить ее в глубокой темноте амбара, в котором я нашел его в окружении всего своего штаба ; сначала я был встречен ироническим замечанием, что он думал, что уже больше не увидит меня, но затем я вызвал у него серьезную озабоченность, сообщив ему о предполагаемом северном сиянии, истинную природу которого он оценил лучше, чем я, и заставил меня повторить описание.

В остальном же он похвалил мне за то, что я удовлетворил его желания, предоставив другие сведения, которые я сообщил ему, и счел свидетельством одобрения разрешение, которое он внезапно дал мне, разрешив отдохнуть на следующее утро, без необходимости появляться на утреннем построении, что с его стороны было необыкновенным одолжением.

Несколько товарищей, с которыми я укрылся в соседнем сарае от урагана, спросили меня о приеме, только что оказанном мне генералом, и сообщили мне, что он проявил заметное нетерпеливое беспокойство по поводу моего долгого отсутствия и, таким образом, это позволило понять некоторую его нервозность.

Обессиленный усталостью, я растянулся на куче сена, чтобы уснуть там самым крепким сном.

Несмотря на приятное освобождение от службы утром 17 сентября, генерал вызвал меня, как только наступил день, заявив, что я должно быть уже достаточно отдохнул.

Однако это было не совсем так : крайняя усталость в сочетании с повышенной температурой, вызванной, вероятно, брожением сена, на котором я только что спал, привела меня в состояние оцепенения. Мои веки, слипшиеся от сна и, возможно, от какой-то лихорадки, с трудом открывались. Я пришел шатаясь, все еще полусонный, к тому же небритый и всклокоченный, такой же, каким вернулся ночью. Генерал пошутил надо мной по этому поводу, а затем заставил меня повторить мой рассказ, и я услышал, как он говорил старшим офицерам, в окружении которых он находился, что Армия, должно быть, уже достигла Москвы; и что, таким образом, наша задача по прикрытию или защите ее марша могла считаться достаточно выполненной ; что, кроме того, враг, похоже, не был силен в районе нашего движения, поскольку наши фуражиры могли безнаказанно проникать в глубь страны, не привлекая к себе более сотни казаков, и что принимая во внимание эти обстоятельства, он полагал, что сможет принять решение присоединиться к Армии на следующий день,если не возникнет к тому никаких препятствий.

Это решение было оправдано ближе к вечеру прибытием штабного офицера из Главного штаба с приказом, предписывающим нам вернуться к остальной Императорской гвардии.
Более того, из его рассказа мы узнали, что армия, прибывшая под Москву утром 14-го, вошла в нее на следующий день, 15-го, в результате соглашения ; что противник сначала готовился отбить у нас подступы к ней новым сражением, но затем в последний момент отказался от этого ; что было заключено перемирие на несколько часов для эвакуации города и мы были польщены тем, что таким образом получили мирное занятие этой столицы ; что действительно хорошие взаимные соглашения, установленные в этих обстоятельствах, сначала, казалось, оправдывали надежду что город, хотя и покинутый почти всеми его жителями, оказался нетронутым в первые моменты нашего в нем существования и что этому радовались как счастливому предзнаменованию и надеждам на будущее, когда ближе к ночи несколько сотен злодеев, сбежавших из тюрем, распространились по разным кварталам города и повсюду устроили поджоги, и что эти частичные пожары, разогнанные затем порывистым ветром, непрерывно распространялись с тех пор. Император, находившийся в Кремле, своего рода внутренней крепости, был вынужден покинуть ее накануне вечером, чтобы укрыться в Петровском замке за городом ; и что с трудом удалось ему найти выход из общей неразберихи, и эта катастрофа все еще продолжалась утром того дня, 17 сентября, когда штабной офицер был отправлен из Москвы к нам.

Наш отъезд состоялся 18 сентября, в час дня, по прямому маршруту из Боровска в Москву в уже неизменно мерзкую погоду. По мере приближения к столице деревень становилось все больше и больше.
Дома, хотя они и неизменно строились из дерева и сохраняли свой обычный вид с высокими остроконечными крышами, выходящими окнами на улицу, теперь стали более просторными, их фасады были лучше выполнены, были отделаны деревянными панелями вместо мансардных окон, часто оштукатурены, окрашены, а иногда их крыши были покрыты подобием черепицы. Страна, всегда слегка холмистая, представляла собой постоянно разнообразный, приятный, хорошо ухоженный ландшафт, украшенный всеми проявлениями процветания и благополучия, которые обычно можно найти в любой стране на подъезде к крупным городам.

После семичасовой-восьмичасовой прогулки, совершенной без встречи с кем бы то ни было, другом или врагом, мы остановились позади большой деревни Ликово( Likovo на карте Наполеона,сейчас по соседству с аэропортом Внуково), чтобы провести там ночь, примерно в пяти лье от нашего пункта назначения.

К 19 сентября погода снова стала спокойной и безмятежной, дождь прекратился, когда, прибыв к середине дня к Москве, наш полк был направлен влево от дороги в Троицкое-Голенищево( ныне территория киноконцерна Мосфильм), большое и красивое село, расположенное в полулье от города. Поляки шли правее занять Воробьево. Эти места предназначались для использования нами в качестве расквартирования. Мы были очень довольны. Однако жители, как и везде, полностью отсутствовали, и по разным признакам можно было понять, что им пришлось внезапно спасаться бегством ; но при этом огороды изобиловали овощами, а амбары-фуражом.

Как только отряд был расквартирован, и сойдя с коня, я выбежал на улицу, чтобы разглядеть город, и возвышаясь на этой высоте над равниной, на которой у моих ног, насколько хватало взгляда раскинулся огромный город, усеянный колокольнями и куполам и представляющий собой причудливую смесь роскошных дворцов и еще более величественных зданий и скромных особняков, от многих, однако, остались только руины, почерневшие от пожара.

 

Кстати,кто знает,как название темы изменить?)

 

Попробуйте через кнопку "Пожаловаться", изложив суть проблемы

 

Теперь этот пожар был потушен. Больше не было видно огня, за исключением одного места на горизонте, где все еще поднималось несколько вихрей дыма, смешанных с пламенем.

Улицы казались пустынными, на них не было заметно никакого движения, сами наши войска, рассредоточенные по окраинам города, тоже были не видны. Теперь я видел перед собой только огромное по площади безлюдье. Москва-река, окаймленная песчаными берегами, без причалов, текла широким потоком перед городом и справа омывала длинный массив зубчатых стен из красного кирпича, прерывающийся квадратными башнями, в заключении же стен преобладали высокие здания, примыкающие к роскошному собору, который венчала группа из пяти куполов, богато позолоченных и сверкающих на солнце.

Это был Кремль. Постояв некоторое время, и любуясь этой впечатляющей сценой, я вернулся в отведенное мне жилище, нашел там своих лошадей, расположенных в отличном стойле, хорошо накормленных и лежавших на густой подстилке, и своих людей, устроившихся на просторной кухне, заставленной домашней утварью. Для моего личного пользования был выделен номер из двух комнат, очень чистых, выложенных плиткой, оштукатуренных, побеленных, хорошо проветриваемых, с видом на широкую главную улицу деревни, образующий очень приятный ансамбль.

Я получил от этого огромное удовольствие и тем скорее приготовился к тому, чтобы остаться здесь надолго, потому что, видя, как быстро завоевана столица и побежденная русская армия ушла вдаль, я предполагал,что скоро наступит мир, так же как и после Аустерлица, Фридланда и Ваграма, к тому же наконец получив отдых в хороших условиях расквартирования, как нам было обещано недавней прокламацией Императора.
Теперь же, наша безопасность выглядела настолько обеспеченной, что военные мероприятия, предписанные в этом отношении, были сведены к единственному большому полицейскому караулу, установленному на въезде в деревню справа, и установлению утреннего построения без оружия.
20 сентября, сразу после подъема, были проведены детальные проверки, чтобы определить наши потребности в ремонте и быть в состоянии немедленно их удовлетворить.
Для этой цели были организованы различные рабочие мастерские.
Кроме того, была тщательно обработана упряжь и подковы лошадей. К тому же, лошади оставались расседланными днем и ночью, в отличие от того, что с ними было в течение последних трех месяцев. Поскольку в нашем районе расквартирования была обнаружена пекарня с запасами муки, для приготовления хлеба были немедленно задействованы опытные уланы.
К тому же, мы узнали от герцога Истрийского, что несколько магазинов и особенно много погребов остались спасенными от пожара и содержали значительные запасы съестного и всевозможных материалов, и что нам было разрешено взять себе свою долю.

Тотчас же наши носильщики были отправлены в город для добычи. Мой слуга поспешил сопровождать фуражиров верхом на своем коне, собрал все баулы и сумки, которые смог собрать, и вернулся вечером с кибиткой-маленькой низенькой тележкой, груженной провизией, в изобилии состоящей из чая, кофе, сахара, соли, крупы, перца, вяленой рыба и солонины, и т. д. И здесь же появился великолепный мех из шкуры черного медведя, завернутый в простыню, предназначенный для использования в качестве пледа или одеяла. Мой храбрый Жан всегда был озабочен тем, что может способствовать моему благополучию.

21 сентября наших лошадей погнали на прогулку по окрестностям деревни, и остаток дня мы провели в отдыхе, погруженные в детали внутреннего распорядка. Несколько офицеров попросили разрешения отлучиться, чтобы осмотреть город, но в этом разрешении им было отказано в связи с необходимостью присутствия в месте расквартирования, тем более, как утверждал генерал, случай осмотреть город обязательно представится, чтобы удовлетворить их любопытство.
Следующий день, 22 сентября, так же, как и предыдущий, прошел в заботах о разных вещах. Помещения полка были тщательно осмотрены на предмет их исправности и хорошего расположения. Каждый старался там, как и в моем доме, обеспечить себе комфорт и распаковать вещи в надежде на мирное времяпрепровождение, которое, к сожалению, было недолгим.
Ближе к вечеру пришло сообщение из Главного штаба о том, что мы должны быть настороже, так как много казаков только что появились в тылу Армии, в направлении Можайска, где они утром застали врасплох и захватили обоз с боеприпасами, прибывший из Смоленска в сопровождении кавалерии. Немедленно было приказано седлать и запрягать лошадей, выставить большую охрану с резервными пикетами в тылу деревни и быть постоянно вооруженными, готовым сесть на лошадей по первому сигналу.
Затем мы поспешили забаррикадировать выходы из лагеря, собрать и переставить разбросанные вещи , переупаковать белье, все еще влажное после стирки, наконец, собрать все, что было разбросано накануне, и, обеспокоенные только что сообщенными опасностями, мы провели ночь в напряжении..
(Примерно 24 сентября, когда дорога на Можайск была полностью перерезана корпусом русских драгун и казаков, Император направил туда несколько эскадронов конных егерей и драгун из своей Гвардии, у которых было несколько дел с русской кавалерией. Наши драгуны, слишком далеко продвинувшись в погоне после первого успеха, были внезапно окружены превосходящими силами и уступали численностью. Командир эскадрона Матод, несколько офицеров, драгуны и часть двух маршевых эскадронов были взяты в плен. Эта сравнительно небольшая неудача Гвардейского корпуса, расстроила Императора так же сильно, как и поражение в битве. Это событие произвело тогда на нас всех большее впечатление, чем вывод из строя пятидесяти генералов в битве при Москве.)

23 сентября наши эскадроны выстроились на утренней поверке у реки, еще до наступления дня, за пределами расквартирования, несколько разведывательных отрядов, отправились исследовать отдаленные районы.
По их возвращении нам разрешили вернуться в свои покои, но едва мы там оказались, как нам поступил приказ о немедленном выступлении. Этот выезд состоялся около середины дня и провел нас мимо лагеря польских улан, которые присоединились к нам, а затем оттуда, все время направо, вдоль многочисленных огородов, окаймлявших город с юга, к дороге, которая из Москвы вела в Подольск. Проехав по этому маршруту пару часов, мы остановились вечером примерно в двух лье от отправной точки, чтобы переночевать там на бивуаке, снова соблюдая все меры предосторожности, которые обычно соблюдаются на заставах. Так и закончилось для нас пребывание в Москве, о благополучии в которой каждый из нас так много мечтал..

Продолжая движение в сторону Подольска, 24 сентября, на заре, мы проехали несколько лье, никого не встретив, и в конце концов остановились за большой деревней, прекрасно сохранившейся, но, как всегда, полностью заброшенной ее жителями.

В то время как ранним утром следующего дня, 25 сентября, перед выступлением, подполковник Де Тикен был откомандирован в направлении Подольска с двумя эскадронами, одним из польских улан, а другой из нашего полка под командованием капитана Калькоена. Они должны были служить авангардом для остальной части бригады, которая вскоре последовала за ними на некотором расстоянии и смогла продвинуться вперед за два или три часа марша, не привлекая к себе внимания ни одним инцидентом. Но затем несколько выстрелов, раздавшихся вдалеке, заставили предположить, что голова колонны столкнулась с противником, и мы тотчас же перешли на рысь, чтобы скорее присоединиться к ней, что очень быстро привело нас к месту боя.
Эскадрон капитана Калькоена в этот момент находился там , окруженный беспорядочной толпой казаков, в то время как польский эскадрон еще оставался в стороне, примерно в ста шагах позади.
Лейтенант Дойен, командующий передовым взводом, имел неосторожность слишком рьяно преследовать нескольких вражеских разведчиков, с которыми он только что столкнулся, и, будучи заманен ими в засаду на въезде в деревню, внезапно оказался там окруженным так, что не смог спастись бегством.
Второй взвод под командованием лейтенанта Ван Омфала, немедленно выдвинувшийся, чтобы очистить въезд, не достиг этого, и был, в свою очередь, окружен и отброшен далеко назад к остальной части эскадрона, который, таким образом, был атакован и окружен со всех сторон, но, не испугавшись, пытался устоять на позиции. Но это обстоятельство было критическим и могло стать безнадежным. Именно в этот момент мы прибыли на место боя.
Наше неожиданное появление заставило врага отступить на некоторое расстояние, не дожидаясь ответной атаки с нашей стороны, но, тем не менее, он продолжал преследовать нас до такой степени, что потребовалось участие всего полка. В непрекращающихся перестрелках, которые длились более часа, и не дававших никаких результатов что бы привести к потерям или усилению позиций, наступил внезапный конец, которого никто не ожидал, когда враг неожиданно уступил, чтобы отступить вправо, расчистив тем самым направление, по которому мы должны были следовать.

Мы сами не знали причины этого и не смогли понять ее, пока вскоре после этого не увидели, как навстречу нам в этом направлении мчится бригада польской кавалерии под командованием Тышкевича, посланная нам навстречу королем Неаполя, который только что прибыл в Подольск. Несомненно, именно приближение этой бригады стало результатом внезапного отступления противника. Это заставило нас снова почувствовать себя комфортно.
Мы могли теперь оценить наши потери, среди которых, в первую очередь, был весь отряд лейтенанта Дойена.
Какими бы прискорбными ни были эти потери, генерал Кольбер, тем не менее, казался очень довольным тем беспорядком, следствием которого они стали, так как имел возможность оценить боеспособность своего полка и с удовольствием выразил высокую оценку произошедшего.
Калькоен рассказывал мне также, что, со своей стороны, он вынужден был сражаться против грязного бородатого верзилы казака, с левым глазом, прикрытым повязкой, отвратительного на вид, который упорно гнался за ним и от которого ему удалось избавиться только выстрелом из пистолета. Что же касается полка польских улан, то он остался в резерве,не принимая участия в бою.
(Забавно,что вышеприведенный, достаточно небольшой фрагмент текста,в оригинале занимает шесть страниц мелким шрифтом,не считая картинок и примечаний)

 

Итак,теперь,когда историческая точность восторжествовала, и капитан Дюмонсо откомандирован в названии темы из гусарского в свой родной 2-й уланский полк, в коем ему и надлежало пребывать с самого начала нашего рассказа,надеюсь его дух успокоится и перестанет интеллигентно являться,хмуря брови и как бы вопрошая-когда уже? Продолжим.

Что же касается полка польских улан, то он остался в резерве,не принимая участия в бою.
Затем мы снова двинулись в путь, сопровождаемые только что прибывшей польской бригадой, и покинули Подольскую дорогу, чтобы повернуть направо по следам врага, который только что ушел от нас и которого мы обнаружили примерно через лье. Остановились на позиции за небольшим оврагом, широким и очень вместительным но с единственным узким проходом, по каковому дефиле было бы опасно проходить в его присутствии. Враг сначала, казалось, притворился, что бросает нам вызов, выглядя так, как будто он готов к атаке, но вскоре продолжил отступление и снова исчез за складками местности, как только увидел, что мы выстроились в атакующую линию перед ним. Это было как раз вовремя, потому что, если бы он задержался еще на мгновение в поле зрения, его бы энергично обстреляли два легких артиллерийских орудия, которые сопровождали польскую бригаду.

Однако один из наших взводов, посланный вдогонку за ним, чтобы удостовериться в его фактическом отступлении, все же был внезапно атакован, как только достиг высоты, которая скрывала от нас обзор, и был вынужден скакать назад во весь опор, преследуемый казаками, и не смог бы спастись, если бы не укрылся недалеко от нас, за оврагом, оставив одного из своих улан убитым ударом пики на наших глазах, в нескольких шагах от прохода.

С другой стороны, преследователи, в свою очередь, должны были как можно скорее спастись, чтобы уклониться от выстрелов из карабинов, которые наши стрелки, выстроившиеся вдоль оврага направили на них.

Одна из пушек, прибывших на место действия, была быстро и незаметно направлена на вырвавшегося вперед казака и едва не попала в него своим ядром, которое зарылось у самых ног его лошади и вызвало такой испуг у всадника, что тот немедленно повернул уздечку и, весь смущенный, умчался, сопровождаемый нашими веселыми криками..

Что касается улана, лежавшего на земле и считавшегося мертвым,то к нашему удивлению, он поднялся целым и невредимым, ибо как только его преследователи догнали его,он позволил себе только выругаться, а затем притворился мертвым, только чтобы избежать удара пикой, который, как он чувствовал, ему угрожал..

Перед нами же была поставлена задача: сначала установить прямую связь между Москвой и колонной Неаполитанского короля,а затем фланкировать движением справа от себя, соединив ее со второй колонной, которая во главе с герцогом Д’Истрийским должна была следовать по дороге из Москвы в Калугу.

Первая из этих задач была достигнута с момента нашей встречи с польской бригадой, а вторая находилась на пути нашего марша вслед за казаками, но для того, чтобы продолжить выполнение этих задач, нужно было дождаться, пока колонна Неаполитанского короля, продвигаясь из Подольска по левому берегу Пахры, доберется до нашего холма.

Как только мы увидели ее вдали, вскоре после только что описанных происшествий, наш марш был возобновлен, и окончательно перейдя овраг, и вскоре мы снова увидели перед собой скопление казаков, которые, однако, зная, что мы теперь вооружены артиллерией, казалось, больше не думали о том, чтобы атаковать. Они немедленно ушли, не дожидаясь нас, оставив только своего рода арьергард, выстроенный в ровную шеренгу рассыпанных стрелков, которые, в свою очередь, отступали по мере нашего продвижения и в конце концов полностью прошли через деревню, на въезде в которую мы остановились. Видя, что эти казаки положительно уходят, генерал счел излишним продолжать следовать за ними, и польская бригада, поддержка которой с этого момента становилась излишней, отделилась от нас, чтобы присоединиться к Королю Неаполитанскому.

Тем не менее, лейтенант Франк и я, воодушевленные утренним боем, отстали от полка, втянувшись в настойчивую погоню за этими стрелками, которые, не видя нашей активности, продолжали мирно отступать, не проявляя ни малейшего беспокойства по поводу нашей назойливости, а нам доставляло удовольствие беспокоить их с близкого расстояния пистолетными выстрелами. Только на мгновение они, казалось, захотели повернуть против нас, когда, обнаружили, что одна из моих пуль только что попала в одного из них, когда я начал издавать радостные крики, они были настолько удивлены, что внезапно остановились в нерешительности,но их офицеры не позволили этому последовать и заставили продолжить отступление.

В этот момент генерал, пораженный услышанными нашими выстрелами за деревней, не отдавший ранее никакого приказа о преследовании, послал адъютанта Эшузиуса узнать, кто бы мог вызвать это беспокойство, и, когда мы вернулись обратно, нас отчитали за то, что мы позволили себе это легкомыслие. Теперь наконец оставалось выполнить третью задачу нашей миссии-присоединиться к колонне Маршала Герцога Истрийского на Калужской дороге.

Итак, двигаясь в этом направлении, после нескольких часов марша в направлении Десны, вскоре мы увидели колонну, окутанную густым облаком пыли, из-за которого она казалась более значительной, чем была на самом деле, и состоящую только из 3-го кавалерийского корпуса, поддерживаемого 4-й пехотной дивизией генерала Фридерикса, которой ранее командовал генерал Дессе до его ранения под Москвой.

Ближе к вечеру, когда мы присоединились к ней у Десны, мы увидели Герцога Истрийского, двигавшегося во главе своей кавалерии, окруженного многочисленным штабом и в сопровождении только что прибывшего русского парламентера. Этот человек свободно передвигался среди толпы ; за ним следовали два обычных казака. Это были приятные мужчины, крепкие, хорошо одетые и серьезные. Они внимательно наблюдали за тем, что происходило вокруг них, и видели, что за ними также наблюдают с живым любопытством.

В то время как колонна стояла в районе деревни Десна, у одноименной реки, мосты через которую противник только что разрушил, наша бригада была отведена в тыл, чтобы занять деревушку Ракитки, расположенную на некотором расстоянии по дороге.

Русская армия, форпосты которой находились на берегу Десны, в течение нескольких дней занимала в нескольких лье дальше внушительную позицию у Красной Пахры, которую она только что укрепила.

Но, увидев, движение Неаполитанского короля, продвигающегося вверх по правому берегу Пахры, эта армия была вынуждена оставить свою сильную позицию и отступила, оставив территорию колонне, которая только что ее оттуда вытеснила.

27 и 29 сентября завязались ожесточенные бои, в которых мы, к сожалению, не смогли принять участия, поскольку нам мешали две небольшие реки, которые были перед нами, и для начала нужно было восстановить мосты.

3-му кавалерийскому корпусу уже на следующий день удалось пройти дальше, но наша бригада не двинулась с места и оставалась там с 26 по 30 сентября. Мы воспользовались этой паузой в движении, чтобы сформировать колонну из наших раненых и контуженых, которые были отправлены обратно в Москву по прямой дороге, по которой мы только что прибыли оттуда.

1 октября, когда было завершено восстановление мостов через обе реки, нам было приказано следовать за колонной Неаполитанского короля, и, перейдя Десну, мы в тот же день достигли позиции деревни Красной, которая омывалась Пахрой. Эта река изящно протекала по зеленой долине, окруженной крутыми лесистыми холмами, которые венчали редуты весьма внушительного вида.

Живописный вид этой долины и склонов, которые тянулись вдоль ее противоположной стороны, был, кроме того, украшен деревней Горки, граничащей с рекой и образующей необыкновенно красивую группу особняков в английском стиле, окруженных зеленью и цветами. Пройдя мост и поднявшись на противоположную высоту через длинное дефиле, мы остановились на плато, недалеко от деревни, давшей название позиции, и расположились там на ночлег.

2 октября наш марш был возобновлен по равнине, которая слева граничила с очень обширным лесом. Здесь были видны следы боев, произошедших днем ранее. Довольно громкая канонада, перемежающаяся с огнем пехоты, вскоре возвестила нам о новом сражении и заставила нас поспешить, чтобы принять наконец в нем участие. Дело происходило на подступах к Вороново, где противник упорно оборонял окруженную лесом дорогу. Колонна Неаполитанского короля состояла только из 5-го армейского корпуса, то есть из поляков князя Понятовского, при поддержке 1-го, 2- го и 4-го кавалерийских корпусов, которые были значительно ослаблены по сравнению с их первоначальной численностью. Пехоты было слишком мало, чтобы осмелиться бросить вызов всей русской армии, и ее нужно было значительно сократить или, скорее, деморализовать, чтобы она поддалась столь слабому давлению. Удача казалась нам невероятной, и мы не знали, как напротив, защититься от неудачи, которая возникала, увидев, как мало пехоты было впереди нас.

Пехота была сосредоточена у входа в дефиле на дороге, кавалерия же растянулась вправо, в сторону прореженного леса, где виднелась вражеская колонна при артиллерийской поддержке. С ее стороны было проведено несколько атак, но без каких-либо заметных результатов. Решающим моментом дела стала атака, в которой была задействована пехота и которая в конечном итоге был успешна. С этого момента наши войска быстро двинулись через лес, чтобы занять Вороново, в окрестностях которого они стояли, не встречая дальнейшего сопротивления. Мы оставались в резерве и были только свидетелями боя и не последовали сразу вперед, так как нам пришлось остановиться в Бабенково( ныне Бабенки), где также обосновался герцог Истрийский.

По какой-то причине, граф перешел на прямо-таки телеграфный стиль изложения в сравнении с описанием действий до Москвы. Чернила что-ли у него заканчивались...))

 

Мы оставались в резерве и были только свидетелями боя и не последовали сразу вперед, так как нам пришлось остановиться в Бабенково( ныне Бабенки), где также обосновался герцог Истрийский.

Пересекая 3 октября рано утром поле битвы, разыгравшейся накануне, мы обнаружили, что оно усеяно многочисленными телами, лежащими по обе стороны дороги, в лесной чаще, и, по-видимому, привлекающими бесчисленные стаи ворон и стервятников, чье непрекращающееся карканье привлекло нас. Оно громко неслось со всех сторон до такой степени, что стало сильно раздражать нас.

Достигнув Вороново, мы на несколько минут остановились там перед имением, расположенным чуть в стороне от дороги и сожженным дотла вместе со всеми его хозяйственными постройками, от которых остались одни стены. Это был вполне обычный загородный дом современной архитектуры, оштукатуренный снаружи, с двумя этажами, украшенными четыре - пятью крестообразными фасадами, с дверьми посередине, дополненный мансардой с двумя колоннами. Внизу и на фасаде, слева от двери, было написано углем : «граф Ростопчин, владелец этого имения, собственноручно поджег его, чтобы ни один француз не поселился в нем ». Затем ниже, также углем, эта надпись была проиллюстрирована неприличным рисунком,сделанным кем-то из наших : "француз, пишущий свой ответ графу", - все это было мало достойно графа, равно как и замок и его хозяйственные постройки.

Затем, присоединившись к Неаполитанскому королю примерно в одном лье от имения, мы нашли, что его войска остановились перед обширным лесом, который скрывал нас от врага, и выстроились за ним в колонну по-эскадронно. Казалось, мы ждали результатов какой-то разведки или подготовительной операции, и поэтому простояли без движения еще более часа. Пока мы таким образом отдыхали, спешившись, мимо нас проехал польский штабной офицер верхом на лошади с саблей в руке, толкая перед собой бедного крестьянина, которого он подгонял ударами этой сабли в спину. Этот офицер выглядел очень рассерженным, а одежда несчастного, с которым он столь жестоко обращался, была пропитана кровью, черты лица искажены эмоциями, но бесстрастными и решительными. Я попытался было заступиться за него, но получил лишь несколько расплывчатых объяснений, из которых впрочем я ничего не понял, и офицер проехал мимо, не вняв моим возражениям.

Когда затем наше продвижение было возобновлено, во второй половине дня, голова колонны, внезапно выехав из леса на равнину, застала врасплох вражеские заставы, которые сначала спаслись бегством, но вскоре, объединившись , предприняли некоторое сопротивление и объединились в некий арьергард,который принялся оспаривать у нас территорию, хотя каждый раз мы энергично оттесняли его с позиции на позицию на расстояние нескольких лье, вплоть до Спас-Купли, где этот арьергард окончательно остановился за труднодоступным оврагом, который он, казалось, хотел защищать изо всех сил и перед которым наше преследование прекратилось, поскольку приближалась ночь и уже не оставляла почти никаких шансов на новые действия.

Вместо этого следовало подумать о бивуаке, так как наши войска стали стекаться со всех сторон, как и мы сами, в поисках места, достаточно обеспеченного фуражом.

На следующий день, 4 октября, наши атакующие действия были возобновлены около десяти часов утра, и вражеский арьергард был выбит из деревни Спас-Купля, которую он все еще занимал, затем за ним яростно последовали с правого фланга и, таким образом, безжалостно оттеснили на подступы к Тарутино, где вся русская армия выстроилась в линию, на прекрасной и сильной оборонительной позиции, к которой Неаполитанский король не счел нужным приближаться, остановившись напротив нее, в окрестностях Винково, за небольшой рекой Черничка.

Мы не последовали за ним туда, оставшись в резерве с дивизией Фридерикса в одном лье от русских позиций и расположились там бивуаком в поле напротив большой и красивой двухэтажной фермы из красного кирпича, которую занимал штаб герцога Истрийского. Мы стояли там с 5 по 8 октября на глазах у последнего, чье присутствие среди нас сделало, наряду с другими обстоятельствами, еще более точным соблюдение нами правил порядка и бдительности. Тем не менее, было предписано заглушать любые сигналы труб и рекомендовано соблюдать глубокую тишину по утрам, чтобы не потревожить сон Маршала. Эти меры предосторожности показались нам странными, не предполагая, что герцог, столь известный своими военными достижениями, мог нуждаться в подобных заботах, мы же в это время оставались оставались подчиненными обычному нашему режиму утреннего построения. Поэтому мы были склонны приписать это только вежливости со стороны нашего генерала.

В первый же день, проведенный на этом бивуаке, мы увидели генерала Лористона, адъютанта императора, прибывшего из Москвы и направлявшегося в качестве парламентера в штаб вражеской армии. Его миссия вызвала среди нас различные комментарии и, среди прочего,что это новое предложение заключить мир, предшественниками которого, как нам казалось, были эти переговоры. Во всяком случае, их непосредственным следствием явилось своего рода молчаливое прекращение военных действий, которым мы воспользовались для дальних поездок в поисках продовольствия и фуража. Эти экспедиции все еще время от времени встречали казачьи отряды, но мы избегали друг друга и, похоже, больше не беспокоились о том, что дело дойдет до драки.

Возникшая в результате перемирия относительная безопасность, которую, кстати, в определенной степени обеспечивала наша пехота, которую мы поддерживали, делала наш бивуак намного более приятным, чем обычно, к тому же мы наслаждались прекрасными осенними днями, прохладными и безмятежными и, если ночи начинали становиться несколько холодными, то привычка к ночевкам на открытом воздухе делала их для нас вполне терпимыми.

Теперь же продовольствия и фуража было в достаточном количестве, в обозах, которые прибывали к нам из Москвы, конкурируя с продуктами регулярно поставляемыми фуражирами.

У меня, со своей стороны, даже была возможность слегка подшутить над какой-то маркитанткой из дивизии Фридерикса, которая располагалась лагерем позади нас. Узнав, что она прибыла из Москвы с вином, мы пришли к ней домой прекрасным вечером, залитым великолепным закатом, и опустошили несколько бутылок этого вина, которое, учитывая наше долгое воздержание в прошлом, показалось нам восхитительным, несмотря на его апокрифический вид.

В ночь с 7 на 8 октября к нам снова приехал генерал Лористон, возвращавшийся в Москву. Герцог Истрийский, у которого он остановился на несколько минут, последовал за ним днем, и нам было приказано сделать то же самое, чтобы занять наш бывший бивуак в деревне Ракитки на Московской дороге

Прибыв на это место с 9-го числа, мы оставались там до 18 октября и были размещены повзводно в каждом доме со своим сараем. Некоторые жители вернулись в свои дома, другие, успокоенные нашими добрыми действиями в отношении них, сделали то же самое. Несмотря на то, что их хорошо принимали и относились к ним с уважением, все они робко держались в стороне и вели домашнее хозяйство врозь, пользуясь только остатками наших припасов, которые мы им давали, в обмен на услуги, которые они нам оказывали.

Водка, прежде всего, была для них очень дорога, и, поскольку эта плохая имитация джина была нам не по вкусу, мы давали им ее в обильных количествах, которую они жадно поглощали целыми ведрами.(Полностью дословный перевод-жадно поглощали целыми ВЕДРАМИ. О,этот un moujik terrible))

Эти запасы продовольствия и напитков регулярно поступали к нам из Москвы, удаленной от нас всего на пять-шесть лье. Через нас ежедневно проходило несколько конвоев, предназначенных для войск Неаполитанского короля. Эти конвои мирно двигались без сопровождения, под единственной защитой различных частей из колонны герцога Истрийского, расквартированных, как и мы, на расстоянии вытянутой руки вдоль дороги.

Вражеских партий в округе не появлялось. Поэтому нам было разрешено оставлять наших лошадей расседланными в течение дня, за исключением тех, кто находился в дежурном эскадроне, который, находясь в пикете, всегда оставался собранным и готовым к бою. Ночью же, с вечера до утра, весь полк должен был быть оседлан, загружен и вооружен в своих покоях. Затем подъем и утренняя рекогносцировка в сочетании с большим наблюдательным постом за пределами деревни дополняли наши меры предосторожности.

Итак, случай внезапного вторжения противника также был предусмотрен, и в связи с этим обстоятельством было приказано сначала обороняться внутри домов, ведя огонь из окон и мансардных окон, одновременно седлать лошадей и затем выезжать всем вместе, как только будет подан сигнал к сбору, и, таким образом, решительно занять назначенное место сбора, перебив казаков, которые будут встречены.

К счастью, эти меры оказались излишними, поскольку ни один инцидент не нарушал нашу безопасность до последнего дня, когда 18 октября неожиданно поступило предупреждение.

Мы только что вернулись с утренней рекогносцировки, и наша разведка не обнаружила никаких признаков врага, когда наблюдательный пункт, расположенный перед деревней, сообщил нам, что колонна из нескольких повозок, предназначенная для одного из кирасирских полков Неаполитанского короля и которая проехала мимо нас утром, только что была атакована и полностью разграблена казачьей партией, вышедшей из леса на некотором расстоянии от нашего расквартирования. Дежурный эскадрон пикета тотчас вскочил на лошадей, чтобы скакать на помощь этому конвою. Несколько наших старших офицеров поспешили сопровождать его. Я сделал то же самое. Спустя некоторое расстояние, мы встретили спешившегося кирасирского унтер-офицера, который, возглавляя упомянутый конвой, сумел спастись от казаков и, в частности, рассказал нам, что, со своей стороны, частным порядком,вез с собой хорошо укомплектованную приборами столовую, но его только что ограбили вместе с женой и ребенком. Эта потеря, естественно, огорчала его больше, чем все остальное. Он указал нам направление, в котором враг только что ушел со своей добычей, через поля, и, пустившись в погоню за ним, нам вскоре удалось догнать его на поляне в лесу, через который он проходил.

Мы уже заметили повозки конвоя, с трудом продвигавшиеся по узкой тропинке и, казалось, неминуемо их настигнем, когда возглавлявший нас полковник Дюбуа, испугавшись позиции врага, стал опасаться какой-нибудь засады и решил отказаться от преследования. (и унтер-офицерский сервиз благополучно уехал на Дон)

Здраво рассудив, что с этого момента цель нашей погони упущена, я решил вернуться в наше расположение в одиночестве, покуда эскадрон преследования все еще оставался в нерешительности. Но когда я ехал через лес, я увидел, как двое казаков внезапно выскочили из-за кустов передо мной и приготовились остановить меня.

На этом рукопись внезапно обрывается,считаю свою задачу выполненной,благодарю за внимание)

Сообщения объединены, Feb 3, 2024, время первого редактирования Feb 3, 2024

А,нет, просто страница из книги выпала. Значит продолжим.....

Не было никакой необходимости демонстрировать смелость противостоять им, поскольку стало важно предупредить эскадрон об опасности, которая, казалось, угрожала его тылу. Поэтому я поспешил развернуться в обратную сторону, что не составило никаких трудностей и замеченные казаки скрылись при нашем приближении, так что мы вернулись домой без дальнейших происшествий.

Здесь нам стало известно о событии гораздо большей важности. Только что приехал удрученный адъютант короля Неаполя, который собирался сообщить Императору о серьезной неудаче, постигшей утром наши передовые позиции в Винково.

Застигнутые врасплох внезапным вторжением всей вражеской армии, наши части были окружены на своих бивуаках, и смогли уйти, понеся значительные потери и только что отступили на позиции у Вороново. Таким образом, наши иллюзии о мире были разрушены, и военные действия возобновились с новой силой, в результате чего мы все немедленно собрались на бивуаке за деревней.

Конец главы IV

 

Застигнутые врасплох внезапным вторжением всей вражеской армии, наши части были окружены на своих бивуаках, и смогли уйти, понеся значительные потери и только что отступили на позиции у Вороново. Таким образом, наши иллюзии о мире были разрушены, и военные действия возобновились с новой силой, в результате чего мы все немедленно собрались на бивуаке за деревней.


Глава V


19 октября 1812 г.- Приказ к отступлению — Арьергардные задачи-разведка — Армия отходит — Заторы на дорогах-Сражение у Малоярославца —Атаки казаков — 27 октября, снег, начало зимы-Бородино-госпиталь в Колоцком монастыре — Долгие переходы по Смоленской дороге — Беспорядки в армии— Преследование казаков-холод, снег, ночь на 6 ноября-сцены ужасов-Император и Императорский Генеральный штаб — Прибытие и отдых в Смоленске-Доверие Императору — Взятие Красного — Переход через Днепр.


19 октября, депеша от герцога Истрийского, полученная утром, известила нас о том, что вся Армия движется навстречу врагу по дороге, которую мы занимали, и что нам поручено временно сформировать ее арьергард. С этой целью нам было приказано немедленно отправиться в путь, опередить Армию и расположиться слева от нее в направлении на Подольск, чтобы прикрывать ее с этого фланга во время марша, а затем следовать за ней, когда она пройдет. Тем временем, к нам уже начали присоединяться различные отдельные передовые отряды, и мы сами двинулись в путь, и вскоре мы встретили 4-й армейский корпус, то есть корпус вице-короля Италии, наступавший рядами по обе стороны дороги и уступивший нам середину дороги.

Эта пехота имела прекрасный и бравый боевой вид. Было видно, что они полностью оправились от прежней усталости ; солдаты казались веселыми и довольными. Они громко шутили между собой о нас, в то время как мы проезжали мимо. Один из них, в частности, вызвал всеобщее веселье среди своих товарищей, повторив обычное замечание в наш адрес : « Ба, да это же Императорская Гвардия, она не дает! » , намекая тем самым на упрек, которым Императорскую Гвардию любили награждать за то, что она не участвовала в Великой битве, а также в частности, в том, что особенно касалось ее пехоты, которая расстроила армейских мародеров, возложив на себя ответственность за поддержание порядка в Москве.

Затем подошла огромная толпа, более многочисленная, чем когда-либо, всевозможных парков, карет и повозок, которые шли несколькими рядами, покрывая всю широкую дорогу и были окутанными густыми облаками пыли.

Далее последовательно маршировали массы других армейских корпусов. Мы избегали этих скоплений, двигаясь параллельно, в стороне от дороги, через поля и продвигаясь на некотором расстоянии,правее к деревне.

20 октября я был послан на разведку с отрядом, наполовину состоящим из поляков, по боковым дорогам на Подольск, в трех или четырех лье справа. Мне было рекомендовано идти осторожно, чтобы исследовать окрестности и в то же время не дать себя атаковать. Я вернулся вечером, не встретив ни одного вражеского разведчика

Жители окрестных деревень, казалось, вернулись в свои дома, но скрывались там, и не было никакой возможности вытащить из них какую-либо информацию.

21 октября на дальние расстояния были отправлены новые разведчики, чтобы обезопасить нас от любых неожиданностей, но остальная часть бригады осталась на месте.

Поскольку Армия полностью преодолела территорию, находящуюся под нашим вниманием, утром 22 октября мы отправились дальше по узкой дороге, которая теперь показалась нам пустынной, и, таким образом, быстро продвигались в удобном для нас направлении, встречая только одиноких путников, которых приходилось огибать, проклиная их за частые остановки, которые они делали в пути, мешая нам.

Среди них был француз, житель Москвы, спасавший себя с женой и детьми, чтобы избежать вероятной мести русских по их возвращении в столицу. За ним следовала тяжело нагруженная телега, которую с трудом тащила измученная старая кляча, и, видя, что он отстает от армии, умолял нас не оставлять его. Несчастный был в крайнем смущении, а его бедная жена вся изнывала от беспокойства. Полковник Ван Хасселт, сопровождавший арьергардный эскадрон, частью которого я был, сжалился над ними, поговорил с ними сочувственно, попытался успокоить их и остановил наше движение на час, чтобы дать им время уйти вперед нас.

Вечером мы устроились на ночлег на противоположном берегу Пахры, напротив Горок, у начала подъема к Красной. 22 октября на смену хорошей погоде, которой мы наслаждались до этого, пришел сильный и непрерывный дождь.

Весь день мы не двигались с места и были заняты подготовкой к поджогу моста(ныне место между поселками Подосенки и Раево), который, тем не менее, был отложен до наступления темноты, чтобы дождаться тех немногих отставших, которые все еще время от времени присоединялись к нам, а затем, когда огонь на мосту наконец разгорелся и распространился настолько, что его уже нельзя было потушить, мы продолжили движение в очень темной осенней ночи.

Дорога была сильно размыта дождем и заставлена бесчисленными повозками, которые ее перегораживали. Повсюду она была завалена мусором, мертвыми лошадьми, застрявшими телегами или фургонами.

У деревни Czercowo (нынешнее Чириково), примерно через два часа марша, мы были остановлены пехотным пикетом, который расположился посреди дороги, чтобы прервать наш переход и указать новое направление, в котором нужно повернуть направо. Освобожденный от своих обязанностей нашим прибытием, которое завершило весь отход Армии, этот отряд сопровождал нас до Ignatiwdo (нынешнее Игнатово. После Москвы,капитан явно перешел на польскую карту), куда мы подошли к исходу дня 24 октября.

Это место уже занимал армейский корпус маршала Нея, но который в это время готовился к движению. Император также провел там ночь с 21 на 22 и уехал накануне.

Там мы нашли приказ присоединиться к Императорской гвардии и двинуться маршем, чтобы в тот же день достичь Боровска.

Однако нам был предоставлен двухчасовой отдых, пока войска маршала Нея собирались в колонну и выдвигались на дорогу. Затем мы присоединились к ним и обогнав их, окончательно уступили арьергардную службу, чтобы пройти дальше. С тех пор мы мало-помалу снова оказались втянутыми в армейский беспорядок.

Последовали различные затруднения, особенно с учетом того, что теперь нам приходилось двигаться не по большаку,а по нешироким местечковым дорогам. В основном они вели через деревни, леса, загоны, заваленные проходы через которые мешали нам постоянно. На выходе из одного из лесов я с удивлением обнаружил, что нахожусь перед имением, которое посетил во время своей рекогносцировки 16 сентября.

Затем мы добрались до Фоминского, места нашего прежнего пребывания. Оно было едва узнаваемо сейчас, когда армия разорила его, проходя мимо.

Там мы наконец, к нашему удовольствию, оказались на большой дороге из Москвы в Боровск, по которой мы с тех пор и следовали, слыша далеко впереди глухие раскаты громкой канонады, которая сопровождала нас до Боровска, куда мы прибыли ближе к вечеру и надеялись завершить наш долгий путь, присоединившись к битве. Императорская Гвардия уже двинулась в путь днем, следуя за Императором, который оставил нам новые инструкции, предписывающие нам продолжить марш, чтобы в тот же день занять в двух лье отсюда деревню Уваровское(деревня южнее Боровска), и обеспечить сообщение между Боровском и Малоярославцем, куда направлялась вся Армия.

Таким образом, продолжая наше движение после некоторого отдыха, мы достигли указанной деревни ближе к вечеру, преодолев расстояние в восемнадцать лье со вчерашнего вечера, и расположившись там, в тылу, на бивуаке, ранее занятом другими войсками.

После того,как сыграли утреннюю зарю на следующий день, 25 октября, мы отдыхали до полудня, в то время как обозы с припасами и багажом только что прошли маршем мимо нас в сторону Малоярославца, где произошел бой, отзвук которого доходил до нас предыдущим днем.


Один из наших адъютантов, посланный в Главный штаб, по возвращении сообщил нам об этой битве, что она произошла за овладение вышеупомянутым городом ; что последний несколько раз подвергался ожесточенным атакам, был взят и отбит, но остался в нашей власти после упорного боя, в то время как противник отступил ; что, однако, сегодня утром,отряд казаков внезапно ворвался в окрестности императорской штаб-квартиры, недалеко от Городни, в тылу у Малоярославца ; и что это привело к большому беспорядку среди обозов, собравшихся в окрестностях, и что Император, только что садившийся на лошадь, чтобы добраться до аванпостов, чуть не был скомпрометирован в этом деле; что эскадроны его эскорта должны были атаковать, чтобы обеспечить его безопасность; что весь Имперский Генеральный штаб был вовлечен в эту перестрелку, и что враг, преследуемый со всех сторон, был вынужден отступить. Он со всех сторон понес большие потери, но успел увезти несколько фургонов с экипажем.

Теперь же отсутствие канонады подтверждало, что никаких других сражений во главе армии более не происходило. К середине же дня несколько групп казаков несколько раз беспокоили наши аванпосты.

Они отходили каждый раз, когда мы готовились напасть на них, и, казалось, стремились заманить нас в свою засаду. Один из этих казаков, несомненно офицер, кричал нашим уланам на отличном французском языке(видимо голосом Боярского) : « Вперед, вперед, парижские канальи! " (в оригинале правда muscadins de Paris-парижские мускатные орехи-прозвище мажоров-беспредельщиков,обливавшихся мускатными духами и чинившими всякие терроры противникам революции и вообще всем,кто под руку попадался посредством дубинок) Генерал, осведомленный об этих провокациях, тоже увидел в этом какую-то ловушку и призвал наши аванпосты не предпринимать никаких действий, но, тем не менее, в качестве меры предосторожности мы все немедленно сели на лошадей. Это было очень кстати, потому что вскоре эти казаки, которые сначала исчезли, и казалось, отказались от своего предприятия по отношению к нам, внезапно вернулись, когда увидели, что мы решили не преследовать их, и толпой выехали из леса, который ограничивал горизонт справа от нас, беспрерывно стекаясь со всех сторон. На большом пространстве, собралась беспорядочная масса, которую можно было оценить в 3 или 4 тысячи человек.

Это было более чем на две трети больше того, что мы могли им противопоставить. Однако генерал, не колеблясь, выступил против них. Бригада была развернута в боевое положение, правый фланг была прижат к деревне, а поляки образовали арьергардный эшелон, который, возможно, немного отставал от нашего левого фланга, свободные лошади были отведены назад и размещены на видном месте на небольшой возвышенности, чтобы создать резерв. Пехотные обозы, которые продолжали маршировать среди нас, были остановлены на своем пути и разделились под командованием адъютанта Эшусиуса, а затем расположились в количестве 300 или около 400 человек в засаде у изгородей, граничащих с деревней. Эскадрон капитана Шнайтера был выделен в авангард, и он развернул один из своих взводов под командованием лейтенанта Верхегена в засаду за оврагом, который тянулся поперек равнины, параллельно дороге, и отделял нас от врага.

Наконец, второй взвод был определен справа и сзади от нас, чтобы обезопасить от любых неожиданностей с этой стороны. Учитывая удаленность, на которой враг впервые появился перед нами, и расстояние, которое ему пришлось преодолеть, чтобы добраться до нас, различные вышеупомянутые мероприятия могли быть завершены вовремя, тем более что упомянутое множество казаков двигалось вперед с необычным спокойствием, приближавшихся таким образом широким фронтом, похожим на настоящую грозу.

Задержавшись на несколько мгновений на краю оврага, где было мало проходов, эта толпа затем внезапно всей своей массой устремилась вправо, обошла наших стрелков, с дикими криками решительно оттеснила их и, таким образом, стремительно двинулась вслед за ними на эскадрон поддержки.. У него был приказ отступить в случае необходимости под защиту нашей пехотной засады, но он этого не сделал. Застигнутый врасплох внезапным вторжением, окруженный со всех сторон, прежде чем эскадрон успел подумать об отступлении, он был вынужден дать отпор и исчез в потоках нападавших. Он был бы полностью потерян, если бы не оказал сильного сопротивления, но все же его спасение зависело только от нашей быстрой помощи.

Полковник Дюбуа с этой целью встал во главе нашего второго эскадрона, частью которого я был, полностью подготовив нас к атаке, мы прорвались в самую гущу врага, рассеяв или опрокинув все, что пыталось нам противостоять, и таким образом сумели присоединиться к атакованному эскадрону, но, в конце концов, он был вынужден отступить и в тот же миг поток казаков сомкнулся позади нас. Таким образом, цель атаки была упущена, поскольку вместо того, чтобы освободить тех, на помощь которым мы только что пришли, мы сами оказались в смертельной ловушке. Любой выход был упущен, и жестокая борьба, развернувшаяся со всех сторон, стала нашим единственным способом к спасению.

Видя, таким образом, что половине его полка грозит неминуемая гибель, генерал рискнул оставшимися, чтобы спасти ее, пришел к нам на помощь со своими двумя последними эскадронами, и в свою очередь рассеяв толпу, окружавшую нас сзади, сумел таким образом вывести нас из ловушки и командуя громким голосом " полуповорот налево, на четыре! » , немедленно вернул всех нас на нашу прежнюю позицию под защиту пехоты.

 

Он скомандовал нам встречный залп, который, несмотря на упорное преследование противника, был выполнен с безупречной точностью. В свою очередь, наша пехота вступила в бой и в результате ожесточенной перестрелки, обойдя с фланга множество людей, за которыми мы теперь гнались, застала их врасплох и сначала остановила, а затем заставила отступить вдаль, оставив на произвол судьбы многих из своих товарищей, которые, движимые своим рвением, преследуя нас, оказались теперь под угрозой из-за нашего резкого разворота, больше не смогли убежать и пали под нашими ударами.

Это было более чем вовремя для меня, потому что, оказавшись в последнем ряду, я был в весьма сложном положении , и потребовался экспромт нашего последнего разворотного маневра, чтобы спасти меня.

Два резких удара саблей справа и слева от меня, отбросили пики, которыми мне угрожали, и, прежде чем мои личные противники, сбитые с толку этим внезапным поворотом, опомнились от неожиданности и подумали о том, чтобы нанести мне повторный удар, я увидел, что они убиты. Один был пронзен ударом пики в спину, другой был сражен сильным ударом сабли, нанесенным ему прямо в лицо одним из наших унтер-офицеров. На этот раз битва была короткой и окончилась полностью в нашу пользу. В одно мгновение весь фронт перед полком был очищен, и поле боя предстало перед нами в своем печальном виде.

Наши потери были видны и очевидны: более ста наших солдат, узнаваемых по их красной форме, были разбросаны по полю ; сильно пострадали и обозные, половина из этих несчастных были мертвы или умирали, некоторые все еще сражались со смертью в муках агонии.

Мы все поспешили им на помощь, спасать раненых. Среди них был и молодой Дюрошере, один из велитов моей роты, который был ранен в минувшем деле семнадцатью ударами пики, что, казалось, не помешало ему сначала последовать за нами, но чтобы в дальнейшем исчезнуть в последующих невзгодах нашего отступления. (Согласно данным Архива Министерства Национальной обороны, Поль Франсуа Ксавье Дюрошере 22 лет от роду, признан погибшим в деле 25 октября при Боровске)

Среди погибших был и один из братьев де Стерс, тоже велит. Некоторые казаки, занятые тем, что грабили наших погибших , были решительно отогнаны.

Поляки не двигались во время нашего боя. Находясь в резерве, они двинулись вперед только в последний момент, чтобы защитить наше соединение, поскольку вражеская масса остановилась на некотором расстоянии в угрожающей позиции, пытаясь перерезать коммуникации, которые мы должны были поддерживать с Малоярославцем. Чтобы устранить эту опасность, следовало бы отбросить врага правее, но об этом нельзя сейчас было и думать. Эта обязанность могла только усугубить нашу катастрофу.

Наш генерал был слишком опытен, чтобы не понимать этого, и ему ничего не оставалось, как отступить под защиту армейского корпуса маршала Нея, который должен был подойти нам на помощь. Он позвал меня, чтобы поручить мне отправиться к нему и предупредить его о нашем злоключении.

Отправившись в путь, я вскоре обнаружил, что голова колонны мирно расположилась на бивуаке, перед Боровском, в двух лье от нас. Генерал, командовавший ею, остался почти равнодушен к моему рассказу и, несмотря на мои настойчивые просьбы, неспеша приступил к приведению своих войск в боевую готовность, рассчитывая ограничиться тем, что будет готов встретить нас, не думая о том, чтобы двинуться при необходимости на помощь. К счастью, в этом не было необходимости. Вернувшись в нашу бригаду, чтобы доложить об этом, я обнаружил, что она отступает за обозами с многочисленными раненными, и ее никто не преследовал.

Прибыв под Боровск на рассвете, мы расположились бивуаком на ночлег во фруктовых садах соседней деревни,на плато, ограниченном крутыми склонами и уже освещенном тысячами костров, на котором собрались кроме пехоты большое количество парков,беспорядочно стоявших с разных сторон.

Вскоре после этого некоторые из наших улан, осматривая окрестности в поисках припасов, заметили казаков, прячущихся вокруг нас в тени у подножия холма.

Известие об их обнаружении не переставало вызывать у нас некоторое беспокойство, несмотря на безопасность, которую, по-видимому, должны были нам обеспечить соседство нашей пехоты и внушительный вид многочисленных бивуаков, которыми мы были окружены.

Событие минувшего дня, которое мы только что пережили, не вселило в нас уверенности. Все мы были более или менее деморализованы этой неудачей; и неудобства холодной и туманной ночи, усугубляемые всевозможными недостатками, также способствовали этому со своей стороны.

26 октября вражеские лазутчики пропали, когда во время утреннего построения мы разобрали оружие. Разведка, посланная в направлении Малоярославца, обнаружила, что он полностью очищен от казаков до такой степени, что позволил беспрепятственно пройти длинной колонне раненых, которая вскоре была замечена возвращающейся к нам.

Рассказы проводников, которые вскоре стали распространяться среди нас, по-видимому, позволяли предположить, что все войска, задействованные в этой части, последуют за ними. Мы были тяжело поражены этим, не понимая, почему может идти речь о движении в обратном направлении после успеха, достигнутого накануне у Малоярославца, и отбросившего врага.

Этот ход был объяснен нам во второй половине дня, когда, когда Император прибыл со всей своей Гвардией. Офицер Генерального штаба, отдавший приказ о немедленном выступлении, сообщил нам, что, поскольку русская армия отступает далеко к Калуге, мы отказываемся следовать за ней и собираемся вернуться в Смоленск, чтобы занять там наши зимние квартиры. Эта новость совершенно удовлетворила все наши желания на данный момент, и впечатление, которое мы от нее получили, вскоре стерло то ощущение первоначальной растерянности и уныния от готовящегося отступления. С этого момента каждый из нас стал бодро готовится к выступлению.

Ранее, с самого утра, мы уже позаботились о том, чтобы обеспечить транспортировку наших раненых. Я, со своей стороны, принес им в жертву свою повозку, следовавшую за мной в обозе из Москвы. Провизия и багаж, которыми она была загружена, были распределены так же, как и раньше, на мою запасную лошадь и на коня, который из упряжи снова стал верховым для моего слуги. Указанная повозка, запряженная уланской лошадью, использовалась для перевозки велита Дюрошере и еще двух раненых при сопровождении бригадира.

Отправившись в путь сразу же после получения приказа, мы проехали через Боровск, чтобы обосноваться в полулье дальше, по берегу ручья ( вероятно ручей Боринка,впадающий в Протву), в направлении Вереи, по дороге на которую уже следовали огромные колонны парков, карет амбуланса и багажа.

Наша короткая прогулка в этот день была лишь прелюдией к прогулке совершенной на следующий день с целью поставить нас в авангард Императорской гвардии. Проснувшись же 27 октября, мы обнаружили, что покрыты толстым слоем снега. Это было начало зимы, которая с тех пор была постоянно с нами. Марш, возобновленный в дневное время, на этот раз во главе всей собравшейся Императорской гвардии, проходил под темным низким туманным небом через начавшуюся метель.

После двух или трех часов марша, слева, на возвышенности, за небольшой рекой, показалась голова большой колонны,которая вызвала у нас некоторое удивление и заставила остановиться, чтобы понаблюдать за ней, но один из наших адъютантов, посланный разведать ее, на обратном пути сказал нам, что это 4-й армейский корпус, возвращавшийся из Малоярославца обходным путем, чтобы присоединиться к нам.

Офицеры авангарда 4-го корпуса, с которыми нашему адъютанту довелось встретиться, рассказали ему, что они что провели прошлую ночь на нашем бивуаке у Уваровской, и были опечалены видом наших многочисленных потерь, которые все еще оставались на поле боя, но в то же время обрадованы тем, что наши потери не были столь значительными, как у казаков.

Вскоре мы проехали мимо небольшого городка Верея, обнесенный палисадом вход в который образовал дефиле, которое затем слегка расширялось и переходило в узкие и грязные улицы. В результате возникли затруднения, с которыми нам было трудно спешить.

Большой Императорский квартал остался в городе со всей Пешей Гвардией и Штабом ; кавалерия была распределена по окрестностям. Наш полк расположился на бивуаке на некотором расстоянии впереди в направлении Борисова Городка.

Во время нашего пребывания в Москве Верея была занята Вестфальским полком, который должен был обеспечить безопасность обозов, но за несколько дней до нашего прибытия он был застигнут врасплох и захвачен вражеским отрядом, который, в свою очередь, был выбит из нее накануне польским армейским корпусом князя Понятовского.

Тут же мы встретили и Маршала Мортье, который, остававшись в Москве с пехотной дивизией Молодой Гвардии и 4 тысячами спешенных кавалеристов, вооруженных ружьями и организованных во временные батальоны, только что присоединился к нам по дороге из Москвы, взорвав там Кремлевские стены во время отхода.

Итак,наша специальная миссия, возложенная на нашу бригаду, была завершена, с этого дня бригада была расформирована и польские уланы отделились от нас, чтобы вернуться к своему особенному положению в сравнении с другими армейскими корпусами

Пройдя Борисов Городок утром 28 октября, наш полк был отдельно направлен влево, через поля, чтобы занять наблюдательную позицию на высоте, откуда открывался широкий обзор, и где мы оставались на позиции в течение нескольких часов для защиты марша Армии которая продолжала продвигаться позади нас в сторону Можайска.

Затем мы миновали Можайск стороной,не въезжая в него, и выехали на большую дорогу из Москвы в Смоленск, чтобы вскоре покинуть ее,проехав по ней два или три лье, после чего повернули направо через еловый лес, перемежающийся с березами и вскоре вышли на бивуаки на берегу Москвы-реки, недалеко от Успенского замка, который занимал Император в окружении всей своей Гвардии (ныне район деревни Криушино)

На следующий день, 29 октября мы вернулись на большую дорогу, ведущую к полю битвы 7 сентября, и увидели его во всей красе, пересекая его, однако, только по краю.

Его старые редуты,ныне покрытые снегом, теперь казались не более чем бесформенными насыпями, белеющими на темном горизонте. Эта некогда шумная и оживленная равнина теперь предлагала только пустоту и уединение. Намеком на жизнь были только редкие всадники вдалеке, осматривавшие ее в поисках, без сомнения, какого-нибудь сувенира.

И конечно огромные стаи ворон или стервятников, которые в течение нескольких последних дней составляли обычную процессию сопровождения наших маршей, и теперь же, казалось, еще в гораздо большем количестве, устроили там свое логово, о чем, кстати, свидетельствовали окровавленный снег и виднелись отвратительные останки наполовину съеденных трупов.

Пройдя дальше, мы пересекли Колочь по Бородинскому мосту и к середине дня достигли Колоцкого монастыря, где Император остановился на ночлег. Вся Пешая Гвардия стала лагерем неподалеку.

Вскоре множество парков и экипажей подошли и собрались под его защитой окружив его со всех сторон. После битвы при Москва-реке, произошедшей 7 сентября, Колоцкий монастырь служил госпиталем и, как таковой, все еще был переполнен ранеными. Часть из них уже была эвакуирована в Смоленск, но некоторые остались, окончательный отъезд которых мы наблюдали во время довольно продолжительной остановки, которая была сделана у монастыря в ожидании дальнейших приказов.

Большинству раненных приходилось идти пешком, некоторые даже хромали на костылях. Однако все, казалось, отправились в путешествие с радостью и решимостью, воодушевленные, кстати, обнадеживающими словами главного хирурга Ларрея, который, стоя у двери, руководил их выступлением и прилагал все усилия, чтобы его упорядочить.

Вскоре после того, как мы стали свидетелями этой сцены мы получили давно ожидаемые инструкции, и полк отправился искать убежище более чем в двух лье слева, недалеко от разоренной деревни, уже захваченной другими частями.

30 октября рано утром мы отправились в Гжатск, который, как предполагалось, должен был стать конечным пунктом дневного перехода, но, прибыв туда, Императорская гвардия получила незапланированный приказ продолжить свой марш и, таким образом, должна была обойти бывший русский лагерь в Царево-Займище. Остановились мы только ближе к вечеру в окрестностях усадьбы Величево, где был разбит большой Императорский квартал, проехав таким образом за день пятнадцать лье.

Примерно так же было и на следующий день, 31 октября, длинный марш привел нас к Вязьме ближе к вечеру.

Император, Штаб и пешая Императорская Гвардия остановились там, но нам все равно пришлось проехать мимо, чтобы остановиться на ночлег дальше, в соседней деревне, после того как мы довольно долго простояли в ожидании приказов на узкой улочке перед домом городского коменданта генерала Эверса(который к слову известен тем, что оставшись в Вязьме, охранял коммуникационные линии армии и отправлялся рейдом на Дениса Давыдова в Калужскую губернию и вроде имел в том деле даже какой-то успех. Надо мемуары Давыдова перечитать))

Этот особняк,в котором размещался комендант, большой, красивый дом, одиноко стоявший посреди руин, был окружен кострами бивуака, которые наполняли атмосферу своим дымом, а к его фасаду примыкал дощатый сарай, служивший конюшней для войск гарнизона.

Там мы узнали, что русская армия приближается к нашему левому флангу со стороны Юхновского тракта, и что именно это обстоятельство послужило причиной двух форсированных маршей, которые мы только что предприняли, чтобы обеспечить наши коммуникации со Смоленском.

В первый день ноября, так как приказ о выезде не был получен, мы остались ждать его до следующего дня 2 ноября, и он был получен примерно в середине дня. Погода улучшилась и постепенно приближалась к оттепели. Но несмотря на это, покрытая мокрым льдом дорога была чрезмерно скользкой. Скоплению экипажей, которые смогли присоединиться к нам во время стоянки накануне, было тем более тяжело, так что в любой момент их лошади, обессиленные, падали, чтобы больше не подняться.

Впрочем,к этому присоединялись и другие неприятности. После Боровска в армии начался беспорядок, который с каждым днем только усиливался. Кавалерия, истощенная потерей лошадей, теперь представляла собой лишь остатки едва ли презентабельных полков, с которыми смешивалась толпа спешившихся всадников, бредущих по дорогам. 8-й Вестфальский армейский корпус, расформированный в результате дезертирства, больше не имел значения. Отряд поляков князя Понятовского, отделенный от нас в Верее, чтобы занять Гжатск, только что присоединился к нам в состоянии полного разложения, которое больше не могло соответствовать регулярной части. Только Маршалы Ней, Вице-король Италии и Даву сохраняли некоторую последовательность вместе с Императорской гвардией, но им пришлось накануне вступить в ожесточенный бой, чтобы обеспечить спасение нашего тыла и им теперь угрожала опасность быть отрезанными. Появилось много легкораненых, которые теперь вместе с остальными, толпами бродили среди багажа.

Эта толпа была следствием страданий, испытываемых солдатами, армия стремительно сокращалась. Припасы, взятые с собой из Москвы, вскоре были израсходованы или потеряны. Теперь же нужно было жить на то, что можно было найти на своем пути или добыть путем мародерства.

Однако с тех пор, как мы вернулись на прежнюю старую дорогу, по которой шли к Москве, встречавшиеся деревни, сожженные или полностью опустошенные, больше не давали никаких ресурсов; а что касается более отдаленного, регулярно организованного поиска,то он мог быть только очень ограниченным и непродуктивным. Наше отступление больше не позволяло отправлять отряды фуражиров в стороны, не рискуя потерять их в результате активного присутствия казаков, вернувшихся за нами.

В результате многие солдаты дезертировали из своих частей, чтобы в индивидуальном порядке получить то, чего они больше не получали в своих полках, и, кроме того, уклониться от навязчивых требований военной службы, которая становилась все более обременительной из - за всевозможных страданий.

Отсюда эта постоянно растущая толпа оборванцев, которые, смешавшись с нашими обозами, покрывали дорогу бесконечной беспорядочной массой и, прежде всего, вызывали большие трудности при переходе мостов или других подобных дефиле.

Почти всегда люди, лошади и повозки толпились там вперемешку, толкались и толкались без какого-либо взаимного уважения. Горе тем, кто позволял себе упасть! Они больше не могли подняться, их топтали ногами и заставляли других спотыкаться о них. Таким образом образовывались скопления людей и лошадей, мертвых или умирающих, которые в конечном итоге загораживали проход остальным. Однако толпа продолжала непрерывно стекаться,все больше и больше толпясь перед таким препятствием, так что терпение было последним, что могло их сдержать. Они ссорились, отталкивали друг друга, кувыркались в разные стороны, а затем мы услышали крики несчастных, которых сбили с ног, растоптали, раздавили, колесами повозок или фургонов.

Но, наконец, эта толчея успокоилась, и дезертиры продолжали оставлять колонну в погоне за выгодами, которые они надеялись получить от своих личных усилий, упуская из виду недостатки, обычно вызываемые изоляцией, такие, среди прочего, как отказ от всякой взаимопомощи, отказ от всякого участия в раздачах продовольствия которые время от времени могли производиться и, наконец, уныние, которое следует за заброшенностью и одиночеством. Они нигде не смогли бы найти никого, для кого бы они представляли хоть какой-то интерес. Везде к ним относились с презрением.

Если они приближались к кострам бивуака или к какому-либо другому убежищу, которое уже было занято, их безжалостно прогоняли ; поэтому мы видели, как они тяжело шли, в большинстве своем безоружные, в невообразимых лохмотьях, грязные, с длинными бородами и фигурами черными от грязи и дыма пожаров и бивуаков, несущие в подвешенном состоянии на боку более или менее полную сумку, а вместе с ней какую-нибудь сковороду или кастрюлю, и которые у нас заслужили прозвище дефрикотеров или флейтистов( почему именно флейтистов и какая связь,выяснить не удалось)

Когда их истощение, их упадок достигал апогея, иногда они образовывали компании, которые тащили за собой какую-нибудь тщедушную клячу, нагруженную их жалкими припасами. Эта лошадь сама была запасом, служа провизией для своих хозяев, как только она приходила в совершенный упадок. В этом случае эти и другие бродяги, обычно не ждали, пока лошадь окончательно испустит дух, чтобы снять с нее шкуру.

Как только она падала, все бросались на нее со всех сторон, чтобы вырвать все мясистые части, и тогда можно было видеть, как группы, собравшиеся вокруг этой туши, дрались между собой, чтобы отхватить от нее кусок.

Впрочем, эти несчастья вскоре стали не чужды и тем частям армии, которые оставались организованными. За исключением подавленности и унижения, страдания наши стали в значительной степени очевидными. Наш полк не избежал этого.

 

Замечательно написано, и прекрасно переведено! Приятно осознавать, что есть люди которые занимаются поиском и переводом таких мемуаров! А ведь сколько ещё неизвестных мемуаров хранят архивы разных стран. Прочитал с удовольствием, надеюсь, что продолжение будет. Спасибо!

 

Присоединяюсь к мнению и пожеланию. Большое спасибо.

 

Очень интересно читать. Спасибо.