г. Красный и Краснинский уезд в 1918г

Тема в разделе "История Смоленска", создана пользователем VladVel, 17 мар 2009.

  1. Offline

    VladVel Новобранец

    Регистрация:
    17 мар 2009
    Сообщения:
    8
    Спасибо SB:
    4
    Отзывы:
    0
    Из:
    Санкт-Петербург
    Уважаемые краеведы Смоленской обл.
    Меня интересуют историко-политические события, происходившие в 1918г. в г. Красный и Краснинском уезде.

    Дело в том, что в этих политических событиях был задействован Веллинг Константин Константинович, судьба которого меня интересует.

    Вот краткие имеющиеся у меня обрывочные сведения о его деятельности в Смоленской губ.

    В 1916-17гг. работал врачом в г. Красный, Смоленской губ.

    В 1917г. в период Временного Правительства Веллинг К.К. был председателем уездного совета в г. Красный, Смоленской губ.
    Об этом есть одна строчка в книге^ Махотин Б.А. «К живым истокам. Смоленщина в географических названиях», 1989г.

    Затем в середине 1918г. был смещен с этого поста, пришедшими в уезд большевиками.
    Об этом упоминается на стр. 140-150 в книге^
    Будаев Д.И., Шуляков В.А., Кондрашенков А.А. «История крестьянства и сельского хозяйства Западнорусских и Белорусских земель: прошлое, настоящее, перспективы», Изд. Смоленский гос. Педагогич. Университетет, 2001г, 216с.

    Вот и все, что я знаю. Очень хотелось бы знать больше.
    Не может ли кто-нибудь посмотреть в Библиотеке Смоленский гос. Педагогич. Университетета книгу Будаев Д.И. и др. «История крестьянства....» и скопировать нужные страницы книги.
    Может, есть какая-то возможность связаться с авторами этих книг?

    Не подскажите ли, в каких фондах смоленских архивов могут находиться:
    - формулярный список Веллинга К.К., - врача Смоленской губ. (по-видимому г. Красный),
    - документы о деятельности Веллинга К.К. в качестве председателя уездного совета в г.Красный.
    - хотелось бы найти где-нибудь его фотографию.
    Может, кто-то из вас работает в смоленских архивах, тогда готов на платной основе заказать такой поиск.
    С уважением,
    Владимир Веллинг.

    P.S: В дальнейшем в 1919г Веллинг К.К. переехал в г. Подольск, Московской обл., где работал хирургом в местной больнице. Скончался около 1920г. после заражения сыпным тифом во время операции. В Подольске даже есть улица Веллинга, названная в его честь.
     
  2. Ads Master

    Отзывы:
    0
     
  3. Offline

    Кузьмич Демобилизованный Команда форума

    Регистрация:
    29 апр 2008
    Сообщения:
    4.538
    Спасибо SB:
    1.203
    Отзывы:
    25
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Дальний кордон
    Интересы:
    История Смоленщины
    Владимир, постараюсь выложить какие-нибудь материалы по интересующей Вас теме. Личные просьбы по некоторым источникам пишите мне в личку.
     
  4. Offline

    Кузьмич Демобилизованный Команда форума

    Регистрация:
    29 апр 2008
    Сообщения:
    4.538
    Спасибо SB:
    1.203
    Отзывы:
    25
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Дальний кордон
    Интересы:
    История Смоленщины
    Размещаю очень интересные и малоизвестные воспоминания Ольги Михайловны Стариковой, представительницы богатого дворянского рода Краевских, о небольшом отрезке в ее жизни (только один 1918 год) в бывшем поместье ее ближайших родственников, расположенном в Краснинском уезде Смоленской губернии (в настоящее время – в Краснинском районе Смоленской области).

    ГОДЫ (Журнал Смоленской областной организации Союза российских писателей). Смоленск, 1999. №1. С. 19-25.

    Ольга СТАРИКОВА
    1918 ГОД В ЛУНИНЕ И КРАСНОМ


    С тех пор, как в 1912 году умерла наша мать Людмила Николаевна Краевская, мы – три сестры и единственный наш брат – чаще всего проводили каникулы у нашей бабушки Елены Ивановны Ивановой в Лунине (1). Эта усадьба, находившаяся в семи верстах от города Красный (2), раньше принадлежала роду Краевских, но в середине XIX века наш прадед с материнской стороны смоленский помещик И. Корибут-Дашкевич, отец бабушки Елены Ивановны, купил его и отдал в приданое своей единственной дочери, учившейся до шестнадцати лет в Швейцарии. Пока пять дочерей бабушки были маленькие, семья Ивановых жила в Лунине круглый год, и тогда усадьба эта кипела весельем. В большом доме бабушки постоянно толпился молодой народ, одних Краевских бывало приезжало шесть человек, а каждый из них иногда привозил с собой кого-нибудь из товарищей, да и подруги бабушкиных дочерей часто навещали Лунино, например, сестры Мария и Вера Игнатьевны Мухины (3) (последняя стала знаменитым скульптором). Вся эта молодежь - в экипажах, верхом, пешком – переезжала из одного поместья в другое, из Лунина в Палкино (4), из Палкина в Манаково (5), из Манакова в Смиловичи (6). Танцевали, пели, гуляли. Поселившиеся в Смиловичах братья Владыкины развлекали общество своими меткими карикатурами, изображавшими приключения, якобы, случившиеся с членами компании. Бабушка очень любила молодежь, умела не стеснять ее своим присутствием и даже участвовать в ее затеях. Но, конечно, у Елены Ивановны было и свое общество, люди старшего возраста, тоже постоянно навещавшие ее в Лунине.
    Но вот дочери бабушки выросли, старшие вышли замуж (за братьев Краевских и одного из Владыкиных), младшие уехали в Москву и в Петербург. Да и мужская молодежь разъехалась учиться – кто в университет, кто в юнкерское училище (7). Ближайшие бабушкины соседи Бохвецы зимой теперь жили в Варшаве. Скучно было бабушке оставаться на долгие месяцы одной в громадном пустом доме. Она стала на зиму снимать дом в Красном: одноэтажный деревянный дом с фруктовым садом и большим двором, где были и баня, и погреб, и ледник, и конюшня. Обстановку бабушка перевозила из Лунина. В этот дом мы впервые приехали на рождественские каникулы 1912-1913 г.г. и, несмотря на страшное несчастье в нашей семье, веселились там, как нигде и никогда. Былая Лунинская атмосфера возродилась в Красном.
    Бабушку влекло в Красный прежде всего общество: семьи земского начальника (8) Ребиндера, воинского начальника (9) Гулевича, двух докторов – Фельдмана и Круковского, следователя Орлова, нотариуса Вильбуа (потомка кузины нашей бабушки Елизаветы Семеновны Краевской), громадная семья Вержиновских. На праздники в Красный съезжалось много молодежи, и тогда ставили любительские спектакли, в которых бабушка всегда играла большие роли. Была бабушка и любительницей карточной игры. Ее постоянными партнерами по преферансу были красавец Шуринька Ребиндер (так звали этого отца трех детей все краснинские дамы), иногда отец Кирилл – настоятель собора, начальник почтового отделения Павлин Дионисьевич Слеповронский (пишу это имя полностью, считая, что ему место по крайней мере в комедии или Гоголя или Островского).
    Удивительный человек была бабушка Елена Ивановна. Она была по природе общественницей в лучшем смысле этого слова. Она организовала добровольную пожарную дружину для окрестных деревень, потребительскую лавку, где все товары были лучше и дешевле, чем в других местах, устраивала сирот в приюты, была членом уездного школьного совета и попечительницей ближайшей к Лунину сельской школы, защищала интересы крестьян в судах, вплоть до того, что однажды добилась возвращения из ссылки крестьян, ошибочно осужденных. Как я была удивлена, когда в 1928 году случайно встреченная мною в Москве моя молодая деревенская землячка при первых же словах разговора вспомнила «лунинскую барыню»: «Да хто ж яе не знаиць? – услышала я в ответ на свое удивление, – яна ж з Сибири ворочала».
    Осенью 1914 года крестьяне Краснинского уезда, призванные из запаса, оказались в армии Самсонова (10) и попали в громадном большинстве в плен. В течение всех военных лет к бабушке шли солдатки писать прошения о розыске пропавших, писать письма мужьям, читать полученные письма, советоваться по хозяйству и т.д. Среди окрестных крестьян у нее было много настоящих друзей, работать к ней всегда шли охотно, потому что нигде не кормили рабочих так хорошо, как в Лунине.
    Но прислугу, служившую в доме, бабушка изводила мелким тиранством, капризами и причудами. Да и нам, ее внукам, приходилось испытывать на себе ее самодурство. Особенно ощутимо летом 1918 года.
    К началу революции 1917 года наш отец Михаил Николаевич Краевский заведовал элеватором Государственного Банка на узловой станции юго-восточной железной дороги Грязи (11). Весной 18 года мы, дети, все собрались там же. Но кругом в тех местах становилось все более и более неспокойно, в Самаре уже были чехи (12), и к лету 1918 года было решено, что папа увезет нас к бабушке в Лунине. Описывать наше путешествие из Грязей в Красный нет смысла – слишком оно было характерно для России тех лет. Ехали мы бесконечно долго, стояли на всех станциях, десятки раз проверялись документы. Но самое страшное было, когда начали отбирать продовольствие. В вагоны входили вооруженные отряды, и все переворачивалось. Раздавались вопли, ругань, крики, плач.
    Почему-то из всего тогда виденного особенно запомнилась мне фигура худого и малокровного парнишки лет семнадцати, у которого отобрали полмешка крупы и порядочный кусок сала. Он вцепился обеими руками в сало и, громко всхлипывая, просил: «Дяденька, миленький, сало-то хоть оставьте!» А «дяденька», красноармеец лет 19-20, с мрачным видом, спокойно и методически бил его по рукам прикладом. Это была та самая «борьба с мешочничеством» (13), на которую возлагались надежды «в деле наведения порядков снабжении населения продовольствием».
    В поезде ехало очень много польских репатриантов. И в Смоленске всех пассажиров высадили с вещами, разбили на две группы – поляков и советских – и стали проверять документы. Контролеры по малограмотности с трудом разбирались в бумагах. На площади то и дело раздавались крики, мольбы, рыдания, и над всем этим бас какого-то начальника: «Граждане поляки, не насядайтя!» Было ясно, что скоро тронуться с места нам не удастся. Но тут оказалось, что по Днепру продолжает ходить пароходик, принадлежавший некому Маховеру, который сам же был на нем капитаном. Папа нанял извозчика, и мы отправились на пристань. Как только пароход подошел, снова началась свалка. На палубу набилось столько народу, что пароход начал погружаться в воду. Тогда снова появились красноармейцы и живо очистили палубу от людей и мешков прикладами винтовок. Так мы добрались до Красного.
    В 1917-1918 годах в Краснинском уезде еще не было тех беспорядков и насилия, которые уже шли в Тамбовской, Орловской и других губерниях, да и в Грязях мы уже кое-что повидали. В наших краях перед революцией была почти полностью проведена Столыпинская реформа (14). Большинство крестьян жило на своих хуторах, земли у них было больше, чем в других местах, поэтому и не было такого стремления немедленно захватить помещичьи земли, не было ни погромов, ни поджогов помещичьих усадеб, которые мы уже видели в Грязях. Первая революционная зима прошла в Краснинском уезде спокойно, и весной 1918 года никаких распоряжений свыше насчет помещиков еще не было слышно. Бабушка явилась из Красного в Лунино хозяйкой.
    Но веяниям времени и нашей бабушке пришлось подчиниться. Когда летом 1918 года мы приехали в Лунино, там уже была организована «трудовая коммуна» (15), как, впрочем, и во многих других усадьбах уезда. Коммуну в Лунине составляли бабушкин кучер Степан и экономка Настасья Яковлевна Крупеня, двое бабушкиных рабочих – бывший папин приказчик (16) Митрофан со своей супругой «Вольгай Маркаунай» (единственной крестьянкой, которую звали у нас по имени и отчеству) и холостой парень Иван Глупяка с двумя братьями-подростками. Глупяка – не фамилия, а прозвище, данное Ивану в далекой деревне, откуда он пришел на заработки. Родители его давно умерли, и он один растил своих братьев. Иван постоянно молчал, был до святости добрым, не умел защищать своих интересов и всем уступал. С раннего утра и до позднего вечера он был за работой.
    В мае из Москвы в Лунино приехала одна из дочерей бабушки и наша тетка Мария Николаевна Краевская с тринадцатилетним сыном Колюшей (Н.А. Краевским) и еще одним подростком – сыном погибшего на фронте врача Шурой Благонравовым. Они тоже стали считаться членами коммуны. Потом появились мы, и коммуна расширилась. Бабушка Елена Ивановна себя объявила председателем коммуны, и никто из членов не усомнился в ее праве распоряжаться: коммуна коммуной, а земля-то барынина, кони барынины, скотина барынина, кому же ими и распоряжаться как не барыне?
    Еще весной 1918 года Митрофан и Иван вспахали бабушкину землю. Настасья Яковлевна и Ольга Марковна управились со всей работой в огороде. Бабушка только командовала, – и никому не приходило в голову, что может быть как-то по-другому. Но только кончились весенние работы, как Митрофан заболел тифом и умер. К покосу стало ясно, что народу много, а рабочих рук не хватает. Косили Иван и его пятнадцатилетний брат Филька, да еще кучер Степан соблаговолил взяться за косу, в другое время он считал, что его дело – только кони. Ольга Марковна категорически заявила, что работать не будет, что покойный Митрофан больше всех заработал, ей с детьми доля обеспечена. И бабушка с ней согласилась. Настасья Яковлевна скандалила, кричала, что она «тую Вольгу Маркауну, як люгашку, раздзярець», но под строгим бабушкиным взглядом умолкала и работала очень много. Она поспевала и на огород, и на покос, и коров доила, и вместе с Мусенькой (Марьей Николаевной Краевской) занималась всем молочным хозяйством: они сепарировали молоко, ставили простоквашу, делали творог, били масло – и все это в таких размерах, что хватало на всю коммуну. Мусенька была, говоря современным языком, «бригадиром»: распределяла всю работу, да и своими руками делала очень много. Мы с сестрой Лелей (Еленой) были главными работниками на уборке сена: трясли, ворочали его, сгребали в копны до кровавых мозолей на непривычных руках, подавали его вилами на стога, которые метали Иван и Степан.
    Нашу младшую сестру Тюню (Наталию), худенькую, болезненную девочку четырнадцати лет, по ее собственному желанию сделали кухаркой. Мальчики были при ней подсобными рабочими: таскали наколотые Иваном дрова, приносили с криницы воду и всё, что требовалось для готовки, с огорода и из погреба. Они же пасли по очереди коров, да еще ходили за хворостом на прежние порубки (в 1915-1916 годах бабушка усердно продавала свой последний лес). Готовила Тюня человек на десять. Степан и Настасья Яковлевна ели тот же обед, но в кухне. Остальные члены коммуны варили себе обычную крестьянскую еду наших краев: щи с солониной, картошку «затолкану» и «забеляну», т. е. мятую с жареным салом или с молоком. Так они привыкли. А между тем в огороде была масса отличных овощей (только спаржи и артишоков в тот год не было в Лунине), молочных продуктов хватало на всех, резали овец, кур, уток, Голода мы еще совсем не знали (в то время как из Петрограда от голода стали уезжать еще в семнадцатом году, а москвичи хорошо знали, что такое недоедание). Только бабушка Елена Ивановна находила, что стол в Лунине ужасный, грубый, однообразный. Она заявляла, что ей достаточно какого-нибудь омлета и стакана молока, и эти омлеты стали главным мучением Тюни, потому что подать их полагалось в тот самый момент, когда появлялась в доме бабушка, и чтобы он был огненный и поджарен в самый раз, и чтобы подававшая его не смотрела «дерзко».
    Но бывали в Лунине и куда более серьезные и опасные случаи бабушкиной капризной избалованности и вспыльчивости.
    У бабушки была горничная Олеся, тихое, забитое существо из какой-то далекой деревни. Конечно, она тоже была зачислена в члены коммуны. И вот однажды бабушке пришло в голову, что в маленькой баночке убавилось земляничного варенья, которым пользовалась она одна. Подозрения ее пали на Олесю. Та что-то проворчала. Бабушка в бешенстве схватила члена коммуны Олесю за шиворот, втолкнула ее в чулан и заперла на ключ с криком: «Съела варенье – пей керосин!» Дочь бабушки Марья Николаевна хотела тут же освободить Олесю, но бабушка спрятала ключ в карман и стала в самую воинственную позу. И как ни умоляли ее, как ни пугали (и Кречетом, и Кальяновым (17)), ключ удалось у нее взять только ночью, когда она уснула. Олесю выпустили, и на рассвете Степан потихоньку отвез ее в ту дальнюю деревню, откуда была она родом. В доме все молчали об этом случае, но каждое появление «начальства» заставляло нас всех трепетать. Ведь бабушка могла не остаться в живых, узнай кто о происшествии в «коммуне».
    (Окончание в следующем номере)

    Примечания
    1. Лунино – владельческое сельцо, расположенное в 8-ми верстах от Красного по правую сторону Ельнинского почтового тракта. В XIX в. в нем по документам значился один двор.
    2. Красный – нынешний районный центр, рабочий поселок, одно из древнейших поселений Смоленской земли. С 1776 г. до образования Западной области в 1929 г. имел статус уездного города. В 1965 г. преобразован в поселок городского типа.
    3. Мухина Вера Игнатьевна (1889-1953) – скульптор, народный художник СССР (с 1943 г.), действительный член Академии Художеств СССР (с 1947 г.), лауреат 5 Государственных премий. Автор памятников A.M. Горькому в Нижнем Новгороде, П.И. Чайковскому в Москве, группы «Рабочий и колхозница» на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке (позже – ВДНХ). Происходила из рода богатых рославльских купцов, много сделавшего для развития г. Рославля.
    4. Палкино. – село, одно из многочисленных поселений, принадлежавших дворянскому роду Краевских. Расположено в 13-ти верстах от Красного по Мстиславльскому почтовому тракту.
    5. Манаково – вероятно, ошибка автора воспоминаний. Скорее всего Маньково – владельческое сельцо, расположенное в 5-ти верстах от Красного при речке Лосмине.
    6. Смисловичи – владельческое сельцо, расположенное по правую сторону Смоленского почтового тракта, при речке Лосмине. По списку населенных мест 1859 г. имело два других названия – Смила, Смилово.
    7. Юнкерское училище – военное учебное заведение для дворянской молодежи, готовившее офицеров.
    8. Земский начальник – должностное лицо, введенное в России в 1889 г. Контролировал деятельность органов крестьянского самоуправления, являлся первой судебной инстанцией для крестьян. Назначался министерством внутренних дел по представлению губернатора из потомственных дворян, имевших стаж работы в должности предводителя дворянства и т.д.
    9. Воинский начальник – лицо, возглавлявшее в уезде орган местного военного управления. В его ведении находились местные воинские подразделения, учет допризывников и призыв их, проведение мобилизации и др.
    10. Самсонов Александр Васильевич (1859-1914) – генерал русской армии. В начале 1-й мировой войны командовал 2-й армией Северо-Западного фронта. В Восточно-Прусской операции его армия потерпела поражение, оказавшись в окружении, при невыясненных обстоятельствах погиб (по-видимому, застрелился). Большинство личного состава армии попало в плен.
    11. Грязи – узловая ж.д. станция, с 1938 г. город в Липецкой области. Элеватор – сооружение для хранения больших масс зерна, оборудованное устройствами для приема, взвешивания, сушки, очистки и отгрузки зерна. В настоящее время в г. Грязи имеется ряд предприятий пищевой промышленности.
    12. Чехи – имеются в виду части чехословацкого корпуса, состоявшего в основном из бывших военнопленных, находившихся в России. В мае – августе 1918 г. корпус поднял мятеж против советской власти, охвативший Поволжье, Урал, Сибирь.
    13. Мешочничество – явление, широко распространившееся в России в годы гражданской войны. Мешочники ездили в хлебные места за продуктами, большей частью для собственного потребления. Термин «мешочничество» происходит от слова «мешок» – основной тары, которой пользовались мешочники. Многие из них занимались спекуляцией закупленного в хлебных местах продовольствия. Советская власть вела беспощадную борьбу со спекуляцией, в ходе которой нередко страдали и те, кто покупал зерно для своей семьи.
    14. Столыпинская реформа – осуществлена в России, начиная с 1907 г. на основании законов от 9 ноября 1906 г. и 14 июня 1910 г. Крестьяне получили право выходить из общины на хутора и отруба, а также переселяться в многоземельные губернии. Названа по имени председателя Совета министров П.А. Столыпина – инициатора этой аграрной реформы и организатора проведения ее в жизнь. Смоленская губерния относилась к тем местностям, где хуторизация достигла наибольшего размаха. По данным 1911 г. Краснинский уезд по числу дворов, вышедших на хутора, стоял на 5-м месте в губернии после Вельского, Сычевского, Поречского и Духовщинского уездов.
    15. «Трудовая коммуна» в Лунине. Подобные коллективные хозяйства, состоящие из обслуживающего персонала дворянских усадеб, действовавших под руководством владельцев, в литературе по истории коллективизации известны под названием лжекоммун. В Смоленской губернии их было множество.
    16. Приказчик – в данном случае служащий в имении, управляющий им по поручению владельца, выполняющий приказы хозяина.
    17. Кречет, Кальянов – представители уездной; власти. О них автор ниже довольно подробно рассказывает.


    ГОДЫ. 1999. №2. С. 3-12.

    Ольга СТАРИКОВА
    1918 ГОД В ЛУНИНЕ И КРАСНОМ

    (Окончание. Начало в № 1, 1999 г.)

    Но приходилось и нам, ее внукам, испытывать на себе ее самодурство. В июле бабушка заболела «испанкой» (18) и в очень тяжелой форме. Ухаживала за ней наша сестра пятнадцатилетняя Леля. И однажды бабушка швырнула в нее кувшине горячим молоком, а та от страха ухитрилась поймать его на лету. Но бабушка выгнала от себя Лелю и потребовала к себе меня. Наш двоюродный брат-подросток скакал верхом в Смиловичи, где я в то время помогала в хозяйстве другой нашей тетке. И я бежала двенадцать верст в Лунино только для того, чтобы услышать от бабушки: «Вон, вон! Видеть не хочу! Позвать ко мне мою Лёльку Толстую!»
    Вспоминаю я о бабушкиных капризах и тиранстве и чувствую себя предателем. Да, она была взбалмошна, деспотична, несправедлива, но как иногда баловала нас, как интересно рассказывала нам о прошлом, о Париже, о Швейцарии, как прекрасно читала нам вслух, какие интересные письма писала нам, когда мы были вдалеке от нее...
    Летом 1918 года бабушка Елена Ивановна примерно через день ездила в своем шарабанчике, сама правя лошадью, в Красный «понюхать, чем пахнет в воздухе», да купить кстати французских булок и пеклеваного хлеба (19) (черный пекла Настасья Яковлевна). Обстановка вокруг Лунина становилась все тревожнее. Так приехали к нам однажды верхом брат и сестра Гижнуцкие (?) и рассказали, что Дрелинги куда-то уехали, Поздняки собираются в Польшу, а кто-то из соседей хотел уехать, но у них перед самым выездом забрали для ЧК (20) все экипажи. В уезде появился ретивый заведующий земельным отделом из матросов по фамилии Кречет (местные крестьяне произносили «Хречист»). Вооруженный наганом и кортиком, он разъезжал по усадьбам и все чем-то грозил. Все ждали, что помещиков вот-вот начнут выгонять. А то вдруг Настасья Яковлевна, ходившая доить коров, пришла в огород, где мы пололи, и сообщила: «Приходил некий декрет у картузе, ходил по конюшне, в амбар заходил, пытал, где председатель, а потом пошёл». Начиналось взволнованное обсуждение, что бы это могло значить. Поговорив, успокаивались и принимались за очередную работу. Как-то во двор въехала коляска, а в ней «член коллегии Кальянов» (так всегда, о нем говорили, а был он член коллегии земотдела всего-навсего) – мрачный, молчаливый и, как потом выяснилось, более опасный человек, чем сам Кречет. Остановившись на ступеньках балкона, где обедала вся наша семья, он окинул нас тяжелым взглядом и сказал: «Это и есть ваша коммуна?» Вошел в дом, походил по комнатам, потрогал кое-какие вещи и молча удалился. Мы все оцепенели от страха.
    Перед самой уборкой хлеба приехала из Москвы еще одна дочь бабушки и наша тетка Елизавета Николаевна (или Лизетта, как звали ее дома, да и все родственники до самой ее старости). Жать надо было вручную, а орудовать серпом умели только Настасья Яковлевна и Ольга Марковна, которая отказалась это делать. Пришлось взяться за серп нашим теткам, а сестра моя Леля готовила свясла (21), таскала снопы, помогала их грузить на подъезжавшей телеги.
    В самый разгар жатвы в Лунине появились какие-то люди с бумажкой от самого «Хречиста» и увезли нашу молотилку. Молотить цепами, кроме Ивана, никто не умел. Пришлось вытащить на гумно массивные дубовые скамейки, стоявшие в передней, и об них оббивать снопы. Это была очень тяжелая работа. Снопы, большие и сырые (связывали их в расчете на молотилку), приходилось поднимать высоко над головой и изо всех сил ударять о край скамьи, каждый сноп несколько раз, пока не выбьешь все зерно. У бабушки не было овина, и сырое зерно досушивали осенью в доме.
    Перед самым концом молотьбы приехал в усадьбу «член коллегии Кальянов», собрал нас всех в столовой и объявил, что бабушка, как бывшая помещица, исключается из коммуны и поэтому нужно выбрать нового председателя. Все дружно закричали: «Марью Николаевну!» Но он отвел эту кандидатуру, так как «гражданка Мария Миколаевна не проживает на территории крашенского уезду».
    Вскоре после этого вернулись в Москву обе наши тетки и два мальчика. Бабушка же перебралась в Красный. Из всей нашей семьи в Лунине остались одни мы – «дети Краевские». Впрочем, мне, старшей, летом уже исполнилось семнадцать лет.
    Стояла чудная погода, ровная, теплая, с изредка перепадавшими дождичками. Приближавшаяся осень позолотила листву лип и берез, в цветнике было еще много осенних цветов, поспевали постепенно зимние сорта яблок. В отдаленном конце сада в шалаше еще жил арендатор сада с сыновьями, – но он не касался нашей жизни. Степан ездил в Красный, привозил распоряжения бабушки, и мы под руководством Крупени убирали овощи. Иван кормил скот, выкопал картошку, Настасья Яковлевна доила коров, пекла хлеб. Но главной заботой была сушка зерна, грудами лежавшего на брезентах в амбаре, каретном сарае, на балконе. Была опасность, что вот-вот оно перегреется. Прачечную превратили в зерносушилку. По утрам Настасья Яковлевна, привыкшая вставать с солнцем, затапливала русскую печь; когда она прогревалась, из нее начисто выгребались угли и золу, и в горячую печь мы засыпали не слишком большое количество зерна, а через некоторое время сильно нагревшееся зерно выгребали и раскидывали на брезенте в зале – самом большом помещении в лунинском доме. Остывшее зерно делалось твердым, как камень.
    Тогда его ссыпали в мешки и вносили в амбар (по этому принципу были устроены зерносушилки у папы на элеваторе). Но скоро мы стали замечать, что зерно в русской печке уж очень сильно «усыхает». Первая заметила это Крупеня. Она ворчала что-то весьма недвусмысленное себе под нос и бросала гневные взгляды на Ольгу Марковну. Узнав от Степана, что происходит в Лунине, бабушка решила что зерно может «усыхать» и на брезенте в гостиной, и дала нам команду самим заняться «усушкой», а заодно переправлять к ней в Красный и кое-какие вещи из лунинского дома.
    Теперь, когда дом погружался в сон, мы с Лелей быстро и бесшумно принимались за «работу». Прежде всего наполняли зерном не очень большой мешок, затем вытаскивали из буфета указанные в записке бабушки вещи и складывали их на подоконник. И сидели в темной гостиной, дожидаясь условленного сигнала. Вот раздается слабый стук в окно. Мы знаем, это Михей, брат прежнего бабушкиного кучера Ильи Петровича, служившего в Лунине в начале века.
    На козлах Илья Петрович не выглядел так великолепно, как Степан (а это очень ценилось в кучере), но он отлично ходил за лошадью и экипажами, был вежлив, сдержан, трезв и спокоен, и бабушка никогда не проявляла свой нрав по отношению к нему. Собственное хозяйство было его извечной мечтой, и он копил копейку за копейкой на покупку земли: жалование, чаевые, подарки – всё откладывалось. Накануне Ильина дня (22) он просил бабушкиного повара испечь точно такой крендель, какой пекли в день бабушкиных именин. Лакей Александр выносил этот крендель на серебряном подносе, взятом из лунинского буфета, ставил его перед бабушкой и торжественно произносил: «Илья Петрович поздравляет Вас, сударыня, и всех господ с днем своего ангела». Крендель разрезался, на освободившийся поднос сыпались полтинники, рубли, серебряная мелочь, а дядюшка Александр Николаевич Краевский, который обычно в это время приезжал в Лунино поохотиться, клал как правило три рубля, на которые в то время можно было купить кованые сапоги. Илья Петрович всё до копеечки присоединял к своим сбережениям. Когда в девятьсот восьмом или девятом году ему удалось, наконец, купить один из продававшихся лунинских участков, он ушел из кучеров, но остался таким же верным другом всем лунинским. И это его отношение разделяли все его близкие.
    Его брат Михей был жулик первостатейнейший, но поручения барыни Елены Ивановны выполнял честнейшим образом. Считалось, что в лунинский сад можно въехать только со двора, так как он был окружен старыми липами, между которыми не могла протиснуться никакая лошадь с телегой. Но Михей разбирал забор за последней липой, где начинался крутой спуск к ручью, проезжал по этому немыслимому косогору, подъезжал к дому по липовой аллее, где и оставлял лошадь, и из окна гостиной принимал от нас хлеб, посуду, столовое и постельное белье, серебро, ковер из дедушкиного кабинета и т.д. Благодаря этому нашему с Лелей «воровству» бабушка и дети прожили в Красном, не голодая, до весны 1919 года.
    Как-то однажды Михей передал мне записку от бабушки, которая приглашала меня к себе в Красный для серьезного разговора. Я пошла к ней. Бабушка встретила меня очень приветливо и разговаривала со мной ласково и серьезно, как со взрослой. Она сказала мне, что ждать больше нечего. Не имеет смысла оставаться в Лунине, ничего не делая в громадном доме, где печи уже несколько лет не топились. Я тут же с ней согласилась. Бабушка дала мне записку, и я с замиранием сердца пошла к секретарю уездного исполкома Меренкову, Это был сын одного из соседних хуторян, до войны он учился в Петровско-Разумовском институте (23), после призыва кончил юнкерское, был на фронте и после демобилизации оказался в Красном. Он бывал раньше в Лунине, как и некоторые другие дети хуторян, учившиеся в высших учебных заведениях. Он только мельком взглянул в поданную мною записку и заговорил со мной как с хорошей знакомой. Также встретил меня Лишунов, председатель уездного исполкома, и предложил на выбор работу или в райисполкоме, или учительницей в одной из деревень. И прибавил: «Учителей у нас очень не хватает». Конечно, с точки зрения интересов семьи и своих собственных следовало выбрать работу в одном из краснинских учреждений. Научиться писать какие-нибудь бумажки было нетрудно. Я же, не колеблясь, сказала: «Учительницей». Сказала так, ни минуты не думая, потому что с детства усвоила, что чиновник – это плохо, а учитель – достойно уважающего себя человека. Лишунов был очень доволен моим ответом и предложил на выбор несколько деревень, в которых не было учителей. И, опять не раздумывая, я выбрала деревню Кисляки (24), где когда-то учительствовала одна из моих теток и жила семья Михея. А между тем деревня эта была не очень-то близко от Красного, и работать в ней я должна была совсем одна, без возможности у кого-нибудь поучиться и получить совет. Воображаю, сколько бы горя я хлебнула, если бы мне пришлось там работать, А пока Лишунов сказал мне: «Ну, готовьтесь к будущему поприщу. Школы мы откроем в конце сентября». Меренков же составил список (думаю, не без участия бабушки) самого нужного для начинающей учительницы. Взять это «нужное» надо было в Лунине, а входили в него, например, пара кресел, диван красного дерева, кушетка, а также «корова – 1 шт., сено» (без указания количества). Бабушка, увидев этот список, тут же распорядилась, чтобы Степан вывез эти вещи в Красный.
    В это время приехал в Красный наш отец. Он уже служил в Москве, хотел забрать нас туда, но сравнив жизнь в Москве и в Красном, решил, что детям пока разумнее оставаться на месте. Однако, увидев, в каком состоянии мои глаза (они гноились и слезились еще со времени уборки лунинского урожая), понял, что меня необходимо показать московским врачам. И мы тут же с ним уехали. Больше я на родине не бывала, ни в Лунине, ни в Красном, ни в Смоленске, однако, связь с родными местами еще долго не прерывалась.
    Как раз в де дни, когда отец гостил в Красном, окончательно развалилась лунинская «трудовая коммуна». Ольга Марковна, не дожидаясь предстоящего раздела урожая, на нескольких подводах увезла в свою родную деревню своих детей и львиную долю хлеба и овощей, нами сообща выращенных. Тогда перебралась в Красный, в свой домик в Заречье, и Настасья Яковлевна, захватив некоторое количество хлеба и овощей. Это был последний человек из коммунаров, который смог воспользоваться лунинскими лошадьми. Едва уехала Настасья Яковлевна, как в Лунине появились какие-то молодые люди с «документом» и забрали весь скот «в распоряжение земотдела». Только корову Лизу удалось сохранить, благодаря моей бумажке как будущей учительницы. Степан к этому времени уже служил в краснинском ЧК, он сам увел эту корову к бабушке и перевез туда некоторое количество сена. «Дети Краевские» ушли к бабушке пешком.
    Удивительное дело: шел голодный восемнадцатый год, в городах уже нечего было есть, на железных дорогах специальные отряды отбирали у пассажиров какие-нибудь полмешка ячменя или ржи, а здесь власть заинтересовалась только скотом, особенно лошадьми, и сеном для этого же скота. Остальное – хлеб, картошку, овощи – члены коммуны тащили без всякого учета, кому сколько приглянулось, ничего не сдавая государству.
    В опустевшем Лунине «похозяйничали» бабушкины друзья-хуторяне. Они вытащили из дома некоторые вещи, и многие годы в их сараях хранились диваны из гостиной и кабинета, роскошный буфет красного дерева, секретер XVIII века, зеркало, которое и сейчас висит в моей комнате. Кое-что из этих вещей было позднее переправлено в Москву. Но, конечно, очень многое погибло. Сохранились многочисленные лунинские картины, потому что их еще в 1917 году Марья Николаевна перевезла в Москву. Долгие годы в Серебряном переулке висели портреты бабушки Елены Ивановны и ее матери и нашей прабабушки Елены Алексеевны, урожденной Новиковой. Картины Боголюбова (25) были ею когда то подарены любимой внучке, нашей матери, и находились в нашей семье, в доме Михаила Николаевича Краевского.
    Недолго оставалась в Лунине и библиотека бабушки Елены Ивановны. В громадном книжном шкафу хранились все русские классики, писатели конца Х1Х-начала XX в., масса французских романов. В переводах можно было найти только немецкую и английскую литературу (бабушка не знала английского и не любила читать по-немецки, хотя говорила и на этом языке очень хорошо). В нижней части шкафа лежали детские книги наших теток и несметное количество старых журналов. Мне памятны толстые тома «Вестника Европы» (26), «Исторического Вестника» (27), а также разрозненные книги «Отечественных записок» (28). Все это богатство бабушка отдала в библиотеку краснинского Народного дома (29). Правда, пока библиотекарь разбирал книги, многое растащили посетители. Но, к счастью, растащены книги были читающими людьми, останься они в Лунине, их раскурили бы на цыгарки.
    В ту зиму 1918-19 гг. погиб и сам лунинский дом. Комитет бедноты затеял его перестроить под театр. Стали ломать стену между залом и столовой, не сообразив, что эта стена служила опорой для мезонина. Мезонин рухнул, и пять человек были погребены под его тяжестью, в том числе председатель комитета бедноты Меркурий Прядихин, бабушкин крестник и ближайший сосед. Когда явились власти и рабочие, чтобы извлечь тела погибших из-под развалин, обратили внимание на пятна темной жидкости, вытекавшей из-под двери кладовой. Вскрыли эту дверь и обнаружили расчлененный труп человека. Тогда-то вышло на свет еще одно трагическое происшествие. Осенью 1918 года возвращались из немецкого плена наши крестьяне. Одного из них, тоже соседа бабушки, видели в Гусине (наша станция), но по дороге домой он пропал. На все вопросы его жена отвечала, что ничего о нем не знает и у нее он не объявлялся, поговорили о пропавшем и стали забывать: мало ли что в те времена могло случиться с человеком. Так вот в разрушенном лунинском доме было найдено тело того самого пропавшего хуторянина. Его сын-подросток рассказал, как отец его вернулся ночью домой, застал свою жену в постели с батраком, пленным австрийцем, и был ими убит на глазах мальчика.
    Такие обстоятельства сопровождали конец бабушкиного дома.
    В бабушкиной квартире в Красном жили теперь посторонние люди. Сама она с тремя внуками занимала две комнатки, да еще впустила туда же одну бездомную знакомую, Ольгу Федоровну Кошару, с маленькой дочкой. Еще недавно очередная бабушкина горничная надевала на нее чулки и ботинки, а теперь бабушка сама готовила обед в голландской печке в одной из комнат. Стало нечем кормить корову Лизу. Выручал Степан, по-прежнему служивший кучером в ЧК. Он мрачно входил в дом и говорил, ни к кому не обращаясь: «Сегодня буду брать сено коням. Скину за сарай. Приходите, как стемнеет». И приходили, и тащили украдкой это сено. На базаре было все, что угодно, но денег почти не принимали, всё шло в обмен на вещи.
    А в уезде творилось бог знает что. Уезжали и убегали окрестные помещики. Все распродав, уезжали на родину «пучки»-поляки (мелкопоместные дворяне, работавшие и жившие как крестьяне). Из Смиловичей ушли пешком с годовалым ребенком на руках наша тетка Елена Николаевна и ее муж Михаил Александрович Краевские, предупрежденные, что их собираются поджечь (усадьба их сгорела вместе с роскошной библиотекой. Серебро, которое они закопали, так никогда и не было найдено).
    Дольше всех из бабушкиных соседей сидел в своем имении старый князь Друцкой-Соколинский (30). Уже глубокой осенью приехал к нему с тем, чтобы предложить куда-то выехать, начальник ЧК Ковалёв. Старый князь спокойно выслушал его и согласился, что оставаться в имении ему уже незачем. Потом попросил разрешения на минутку выйти, зашел в кабинет и, опершись на письменный стол, молча вонзил себе в сердце большой циркуль, лежавший на столе.
    Этот Ковалёв («Сергсав» звали его в Красном – Сергей Савельевич) неожиданно облагодетельствовал бабушку. Когда прекратилась выдача ценностей из банков и ломбардов, все лунинское серебро было в закладе. Бабушка считала его навеки утраченным. И вдруг незадолго до Рождества является к ней Сергсав и говорит: «Еду в Смоленск, дайте ваши закладные». И через несколько дней он вручил ей увесистый сундучок с вырученным серебром. Что заставило его, пользуясь своим положением, получить это серебро и вернуть его бабушке, мы так и не узнали. Может быть, он не изжил еще исконного крестьянского уважения к чужой собственности? А может быть, и потому, что был отчаянно влюблен в жившую у бабушки Ольгу Федоровну?
    Деревня, такая спокойная в этих краях в первую революционную зиму, бушевала. При дележе помещичьих земель дрались, пуская в ход винтовки и даже пулеметы, захваченные с собой из армии. Убийство, поджог стали самым рядовым делом. В одном селе, например, вернувшийся из плена солдат убил вдовца-священника, и убийцу даже не судили, сочли его поступок естественным выражением классовой борьбы.
    В Красном же в эту зиму жизнь была настоящим «пиром во время чумы». В Красном веселились. В городе застряло много молодежи, не поехавшей учиться, вернулись из армии некоторые офицеры, наехали родственники, убежавшие из больших городов от голода. В Народном доме танцевали без конца, ставили спектакли. Мне пришлось потом слышать, что и в других мелких городах, например, в Медыни (31), в Бугуруслане (32), происходило то же самое. В Красный вернулся из армии сын доктора Круковского, Анатолий Владиславович, – боевой офицер с золотым оружием и многими орденами. В то время, когда другие офицеры на полях битв по-своему решали вопрос о будущем России, он надумал организовать в Красном профессиональный театр. Сколотил приличную труппу из любителей, и каждое воскресенье стали даваться спектакли. Наша бабушка, конечно, вошла в эту труппу. Театр пользовался колоссальным успехом, некоторые пьесы повторяли по два-три раза, что в практике такого маленького городка было необычным явлением. Власти признали этих самозваных актеров, стали числить их трудящимися и даже оказывать кое-какую материальную помощь. Да это было и не так трудно: захватили в Манакове оставленные туалеты Надежды Васильевны Печковской – вот и театральные костюмы готовы. Вывезли имущество старого князя Друцкого или уехавших и Польшу Воротынцев (фамилия – Воротынец) – прекрасная обстановка для спектаклей о светской жизни. Краснинские актеры стали членами профсоюза работников искусств (Всерабис), а это было гораздо важнее, чем заработная плата, деньги день ото дня теряли цену, а считаться трудящимися было необходимо. Театр этот функционировал года полтора и прекратил свое существование, когда из Красного уехали молодые Круковские, брат и сестра Фельдман (дети врача, студенты) и другие «артисты».
    К весне девятнадцатого года и в Красном начали ощущаться трудности с едой, так что иногда бабушка с детьми ходили обедать в столовую, организованную в бывшем трактире Анны Ивановны Пивоваровой. Ну, а в начале лета «дети Краевские» переехали в Москву. Впрочем, мальчики, Колюша и Ваня, жили у бабушки еще и часть лета 1920 года. Это лето в западной части России ознаменовалось колоссальным урожаем яблок, так что жить стало легче (а на Востоке стояла та страшная засуха, которая породила голод 1921 года). Бабушка Елена Ивановна жила теперь в Лунине во флигеле, занимая бывшую комнату повара. С наступлением НЭПа бабушка в Лунине чувствовала себя совершенно «законно»: по числу имевшихся в бывшем поместье пахотной земли (садов никто не считал) она никак не могла быть причислена к помещикам (33).
    Расскажу, что знаю и помню и о судьбе некоторых краснинских деятелей, игравших значительную роль в 1918-19 гг. Лишунов, председатель уисполкома, был из местных крестьян, но уже перед войной он работал в Петербурге, потом служил в действующей армии. Был он развитее и грамотнее остальных краснинских руководителей. Политикой, видимо, заинтересовался, в отличие от своих краснинских соратников, задолго до революции. Но по характеру он мало подходил к тому времени, когда ему пришлось руководить уездом. Был он мягок, внимателен к людям и начисто лишен той «классовой вражды», которая была характерна для всех, кто тогда играл сколько-нибудь заметную роль. К середине зимы 1918-19 года его уже не было в Красном. Куда он делся – не знаю.
    Начальник ЧК Ковалёв, «Сергсав», был расстрелян за хищения, кажется, в 1920 году.
    Самой колоритной фигурой в Красном был заведующий Земельным отделом Кречет. В тельняшке и красном галифе, весь обвешанный оружием, он носился верхом на каком-нибудь реквизированном скакуне из одного имения в другое, грозил, стучал револьвером, отбирал что попало. Сгоряча он мог пристрелить человека, но никакой последовательности в его действиях не было, и угрозы его часто ничем не кончались. Он был очень падок до всякого добра, отобранные у «буржуев» вещи сплошь и рядом оставались у него или у его гражданской жены Тамары Палицыной, дочери небогатого помещика. Обожал Кречет роскошные экипажи, кинжалы в красивой оправе, его жирные грязные пальцы были унизаны кольцами. И эта страсть к «великолепию» погубила его: он был арестован и расстрелян в Смоленске в 1919 году.
    Самым страшным человеком в уезде был «член коллегии Кальянов».
    Тихий, молчаливый, страшно худой, с лицом, похожим на портреты Николая Островского (34) в последний период его жизни, Кальянов руководствовался во всем тем самым классовым чувством, которого часто не хватало его соратникам. Он был убежден, что если человек не из рабочих или беднейших крестьян, значит это враг, если он, Кальянов, послан советской властью что-то проверять, то долг его найти крамолу, что человечество почти сплошь состоит из подлецов и обманщиков, верить никому нельзя и надо «бдеть». До тех пор, пока у нас оставалась какая-то связь с Красным, мы знали, что Кальянов занимает посты один выше другого. Думаю, так было и дальше, но чем он кончил, не знаю.
    Летом 1923 года в Лунине скоропостижно умерла наша бабушка Елена Ивановна. К ней на то лето перебрались с детьми ее дочери Елена Николаевна и Елизавета Николаевна, они были при ней, когда она умирала. На похороны приехали бабушкины дочери Мария Николаевна и Наталия Николаевна, а также моя сестра Елена Михайловна (Леля). Я же весной 1923 года вышла замуж, и летом была с мужем далеко от родных мест. Но вернувшись в Москву, я читала бабушкин дневник последнего года ее жизни: короткие записи о погоде, о полевых работах, о собственных настроениях. Сделаны эти записи были также талантливо, как она делала все. Сколько в них было поэзии!

    Примечания
    (подготовлены Д.И. Будаевым)
    18. «Испанка» – так называлась пандемия очень тяжелой формы гриппа, распространившаяся в Европе в 1916-1919 годах и захватившая Россию. Болезнь часто заканчивалась летальным исходом.
    19. Пеклеванный хлеб – особый вид ржаного хлеба, испеченного из мелко размолотой и просеянной (пеклеванной) муки.
    20. ЧК – имеется в виду уездное подразделение Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК), возглавлявшейся Ф.Э. Дзержинским.
    21. Свясло – соломенный жгут для вязки снопов.
    22. Ильин день – религиозный праздник в честь пророка Ильи, покровителя земледелия и распределителя влаги земной и небесной. Отмечался 20 июля (по новому стилю 2 августа). Для кучера луневской помещицы это был день именин. День именин отмечался тогда более торжественно по сравнению с днем рождения.
    23. Петровско-Разумовский институт – одно из названий ведущего сельскохозяйственного вуза России. Основан в 1865 г. в с. Петровско-Разумовское близ Москвы как Петровская земледельческая и лесная академия. Официальное название вуза неоднократно менялось. С 1923 г. — Московская сельскохозяйственная академия имени К.А. Тимирязева.
    24. Кисляки – бывшая казенная деревня в 8 верстах от Красного по правую сторону Ельнинского почтового тракта.
    25. По-видимому, Боголюбов Алексей Петрович (1824-1896) – русский живописец, передвижник, автор поэтических пленэрных пейзажей и сцен морских сражений.
    26. «Вестник Европы» – такое название носили два журнала: 1) двухнедельный, основанный Н.М. Карамзиным и издававшийся в 1802-1830 годах в г. Москве; 2) ежемесячный литературно-политический журнал (1866-1918), редактором и издателем которого был М.М. Стасюлевич (до 1908 г.). Издавался в Петербурге.
    27. «Исторический вестник» – ежемесячный журнал, издававшийся в Петербурге в 1880-1917 годах. Среди авторов его были: историки Н.И. Костомаров и К.Н. Бестужев-Рюмин, писатель Н.С. Лесков, философ B.C. Соловьев и др.
    28. «Отечественные записки» – ежемесячный журнал, выходивший в Петербурге в 1839-1884 годах. До 1868 г. издателем был А.А. Краевский, позже Н.А. Некрасов, М.Е. Салтыков-Щедрин и др. В «Отечественных записках» опубликовал свои знаменитые «Письма из деревни» А.Н. Энгельгардт, живший в Дорогобужском уезде Смоленской губернии.
    29. Народный дом – в конце Х1Х-начале XX вв. клуб для народа. Народные дома создавались земствами, городскими думами, обществами грамотности, частными лицами с просветительскими целями.
    30. Друцкой-Соколинский – представитель древнего дворянского рода, известного с XII в. Фамилию этот род получил от названия местности, где находилось их княжество (бывш. город Друцк на территории современной Витебской области). Впоследствии часть Друцких перешла на службу к московским великим князьям, другая часть осталась в Великом княжестве Литовском. Княжеский род разделился на несколько ветвей: Друцкие-Любецкие, Друцкие-Соколинские и т.д. Друцкие-Соколинские уже в XVII в. служили воеводами в Полоцке, Мстиславле, Витебске и др. местах. В XIX в. неоднократно избирались предводителями дворянства в Смоленской губ.
    31. Медынь – город в Калужской обл. Известен с конца XIV в.
    32. Бугуруслан – город в Оренбургской обл. Основан в середине XVIII в. как слобода. С 1781 г. – город.
    33. «Не могла быть причислена к помещикам». Часть бывших помещиков продолжала жить в своих сельцах в течение примерно десятилетия после Октябрьской революции. Для них была установлена норма земельного надела.
    34. Островский Николай Алексеевич (1904-1936) – участник Гражданской войны, был тяжело ранен. Слепой, прикованный к постели, написал роман «Как закалялась сталь», ставший любимым произведением советской молодежи в 30-е годы.
     
    Alex67012 нравится это.
  5. Offline

    VladVel Новобранец

    Регистрация:
    17 мар 2009
    Сообщения:
    8
    Спасибо SB:
    4
    Отзывы:
    0
    Из:
    Санкт-Петербург
    Кузьмич
    Спасибо за воспоминания Стариковой о 1918г в Красном и Лунино.
    Интересный материал, на обыденном бытовом уровне описывает исторические события без всяких политических наворотов.
    С уважением,
    Веллинг Владимир.
     
  6. Offline

    Кузьмич Демобилизованный Команда форума

    Регистрация:
    29 апр 2008
    Сообщения:
    4.538
    Спасибо SB:
    1.203
    Отзывы:
    25
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Дальний кордон
    Интересы:
    История Смоленщины
    Документальные свидетельства по теме из книги: Сикорский Е.А. Из истории утверждения в России диктатуры большевиков. Смоленск, 2008.

    1918 год
    (Динамика политических взглядов населения)

    С. 109. 20 апреля. Краснинский уезд. Из протокола экстренного заседания уездного исполкома: "...Слушали: "Об организации партизанских отрядов в уезде". Постановили: "Для защиты интересов на местах неокрепшей молодой Советской власти организовать партизанские отряды во всех волостях уезда в количестве... от 20 до 30 человек с одним из этого числа местных от каждой волости инструктором..."

    С. 109. 1 мая. Краснинский уезд.Председатель совета Ивановской волости сообщает в уездный исполком: "...был устроен праздник 1 мая, праздник трудящихся всего мира. В волости имеется партизанский отряд численностью тридцать человек, который в полном порядке с оружием и красным флагом в день Первого мая прибыл к зданию волостного Совета, где был устроен митинга, на котором говорились речи. После митинга была отслужена панихида в память борцов, павших за свободу. Во время пения панихиды был произведен троекратный выстрел из ружей. После панихиды с манифистацией отправились по деревням с флагами и пением революционных песен. В деревнях манифестацию встречали восторженно, все полевые работы в этот день были прекращены. Настроение в волости революционное".

    С. 110-111. 19 июня. Краснинский уезд. Мигновичская волость. Деревня Андросово. Из протокола "валового схода" местных жителей: "Мы, граждане дер. Андросово и Андросовского сельского общества Мигновичской волости сего 19 июня 1918 года на нашем общем собрании... обсудили вопросы: 1-й - "Текущий момент", 2-й - "Продовольственный", 3-й - "Земельный" и др. И обсудили эти вопросы всесторонне и видя, что никак не выйти из старого прошлого, кошмарного проивола, что некоторые граждане держатся своей собственности, несмотря на то, что в стране растет полнейшая разруха и что уже костлявая рука голода "взяла революцию за горло", как этого ожидала Русская Буржуазия, и пишущие граждане не идут на встречу этой разрухе и голоду, чтобы спасти революцию и свободу и поддержать Советскую Народную власть, а они против и поддерживают тех, кто желает задушить нашу революцию и свободу, добытой дорогой ценой крови.
    И мы, граждане вышеназванного общества и деревни, решили, чтобы скорее дойти до той цели, что написала революция на знаменах и в сердцах Русского народа, и решили действовать организованно, зная то, что, когда мы будем действовать организованно, только тогда мы будем сильны. И решили войти в организацию, так называемый "Союз Имущественного и Трудового равенства", и цель нашего союза такова:
    "Союз Имущественного и Трудового равенства"
    Мы, граждане дер. Андросово и Андросовский сельский Совет,который в полном составе вошел в организацию вышеназванного союза, и вошли граждане нашего селения подавляющее большинство, добровольно согласившихся защищать следующее основное, а именно всё, что необходимо человеку для существования в жизни, распределять на уравнительных началах, как-то, земельный вопрос и продовольственный и другие, необходимые для жизни человека вопросы.
    То есть, мы, граждане вышеназванного союза, ставим цель своего союза, или девиза, защищать лозунг "Всё должно принадлежать всем!" И мы, граждане вышеназванного союза, должны и обязуемся защищать все эти вопросы, которые вышеупомянутые, как один товарищ, один за всех и все за одного и решаем все дела и вопросы большинством голосов нашего союза с твердой поддержкой моральной, а также материальной и посему даём добровольную подпись. Председатель союза Иван Селезнёв". (Протокол подписали 30 человек.)

    С. 112. 31 июля. Краснинский уезд. Мерлинский волисполком сообщает в уездный комиссариат внутренних дел: "...за последнюю неделю, с 24-го по 31-е сего июля политическое положение по волости крайне обостренное. Не только кулаки, но и большинство средних и бедных граждан крестьян ни в коем случае не соглашаются отдать излишки хлеба и заявляют, что Совет только через наши трупы заберет наш хлеб"... Граждане не только не сдают излишков, но не дают производить и учет хлеба".

    С. 115-116. 26 декабря. Краснинский уезд. Из очередного отчета уездной организации большевиков: "Население... является преимущественно земледельческим, совершенно не просвещенным, мало вникающим в жизнь, поглощенное собственными мелко-буржуазными требованиями, и находится в каком-то немом застое... мало доверяющее коммунистам и слепо верящее в будущее. Из этого немого оцепенения партия коммунистов вывести население еще не успела, а для этого потребуется много сил и энергии. В данный же момент партия чувствует себя еще слабой. Общее отношение населения уезда к коммунистам неопределенное".
     
  7. Offline

    Кузьмич Демобилизованный Команда форума

    Регистрация:
    29 апр 2008
    Сообщения:
    4.538
    Спасибо SB:
    1.203
    Отзывы:
    25
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Дальний кордон
    Интересы:
    История Смоленщины
    Читаешь документы и вспоминается роман Андрея Платонова "Чевенгур". Жители деревни Андросово - это же реальные герои платоновских произведений с их особенным языком и формой мышления.
     
  8. Offline

    Кузьмич Демобилизованный Команда форума

    Регистрация:
    29 апр 2008
    Сообщения:
    4.538
    Спасибо SB:
    1.203
    Отзывы:
    25
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Дальний кордон
    Интересы:
    История Смоленщины
    Губернская газета "Смоленский вестник" от 19 ноября 1917 года.
    "...В Красном неистовствует с настоящего времени доктор К.К. Веллинг, восприявший вдруг большевистские приемы борьбы с "буржуями": занялся разоружением милиции, потребовав от начальника ее от имени Совета р. и с.д. револьверы и винтовки, угрожая в случае неисполнения его требования, применение вооруженной силы. По настоянию Веллинга Исполнительный комитет Совета вынес постановление, чтобы милиция отстранилась от подавления погромных беспорядков, получивших широкое развитие в уезде. Вследствие этого распоряжения, погромщики-хулиганы в уезде действовали в течение недели беспрепятственно и безнаказанно и Смоленскому Комитету общественной безопасности пришлось снарядить отряд для восстановления революционного порядка".
     
  9. Offline

    VladVel Новобранец

    Регистрация:
    17 мар 2009
    Сообщения:
    8
    Спасибо SB:
    4
    Отзывы:
    0
    Из:
    Санкт-Петербург
    Кузьмич
    Юрий!
    Спасибо за столь ценную для меня информацию. А нельзя ли выяснить, кем был в ноябре 1917г. этот «неистовствующий» доктор Веллинг в уезде. И почему он был смещен со своего поста, а в 1918 году уже оказался в г. Подольске, Московской обл.
    Нет ли у Вас скана этой газетной странички?

    С уважением,
    Веллинг Владимир.
     
  10. Offline

    Кузьмич Демобилизованный Команда форума

    Регистрация:
    29 апр 2008
    Сообщения:
    4.538
    Спасибо SB:
    1.203
    Отзывы:
    25
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Дальний кордон
    Интересы:
    История Смоленщины
    Скана нет, этот материал взят из сборника документов "Революция 1917 года на Смоленщине" (Смоленск, 2007). Пока ответить на Ваши вопросы не могу. Возможно, что-то еще попадется.
     
  11. Offline

    Товарищ Прапорщик Зауряд-прапорщик

    Регистрация:
    28 апр 2009
    Сообщения:
    81
    Спасибо SB:
    9
    Отзывы:
    0
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Можайск
    Интересы:
    Военная история
    Кузьмич!!!!! Спасибо тебе за информацию!!! Краснинский уезд-родина моих предков.Род мой из д. Паньково. Мой пра-прадед кавалер Георгиевского креста был прапорщиком Ея Величества Лейб-гвардии Семёновского полка. Зайцев Алексей Емельянович.Всю службу был знаменосцем. К большому сжалению больше ничего не знаю,т.к.он был не разговорчив и ничего никому не рассказывал. Сохранилась фотография периуда 1900-1905г.
     
  12. Offline

    Кузьмич Демобилизованный Команда форума

    Регистрация:
    29 апр 2008
    Сообщения:
    4.538
    Спасибо SB:
    1.203
    Отзывы:
    25
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Дальний кордон
    Интересы:
    История Смоленщины
    Прапорщик, если можно, выложи фотографию своего прадеда. Это ж тоже часть истории Краснинского уезда!
     
  13. Offline

    владимир А Новобранец

    Регистрация:
    28 мар 2010
    Сообщения:
    3
    Спасибо SB:
    0
    Отзывы:
    0
    Из:
    севастополь
    Уважаемый КУЗЬМИЧ ,а что-либо из истории Усвят 1918 года,расстреляли брата деда, ищу концы.В 1937 году, по-видимому за него,еще двоих братьев и деда,репрессировали.
     
  14. Offline

    drkonst Полковникъ

    Регистрация:
    15 ноя 2009
    Сообщения:
    127
    Спасибо SB:
    209
    Отзывы:
    2
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Угра
    Имя:
    Константин
    Интересы:
    Археология
    Цитата
    Размещаю очень интересные и малоизвестные воспоминания Ольги Михайловны Стариковой, представительницы богатого дворянского рода Краевских, о небольшом отрезке в ее жизни (только один 1918 год) в бывшем поместье ее ближайших родственников, расположенном в Краснинском уезде Смоленской губернии (в настоящее время – в Краснинском районе Смоленской области).


    Моя прабабушка Прасолова Анна Лавровна родилась в с. Сельцо Краснинского уезда и она воспоминала как в детстве ходила в гости к Елизавете Семеновне Краевской в сельцо Паньково. Помнит, что у нее была маленькая ручная собачка.

    Она же Елизавета Краевская была восприемницей моей прабабушки на что есть выписка из метрической книги.
     
    tverbelarusklan нравится это.
  15. Offline

    irinar Новобранец

    Регистрация:
    7 янв 2016
    Сообщения:
    1
    Спасибо SB:
    0
    Отзывы:
    0
    Страна:
    Russian Federation
    Из:
    Подмосковье
    Интересы:
    история рода
    С Рождеством Христовым! Может, в краеведческих поисках кто-нибудь наткнется на учителя из Красного Василия Ягодина? Очень хочется узнать про прадеда.
     

Поделиться этой страницей